ЧУЖОЕ СОЛНЦЕ

Ничто не могло приготовить Майка к потрясению, которое он испытал при виде того, что сделали тридцать восемь лет с его любимым школьным учителем.

Доктор Клиндер превратился в толстяка — белый вариант Майкла Джордана[40].

Тучный, лысый, неопрятный старик, одетый в нечто вроде тренировочного костюма коричневого цвета, сделанного, похоже, из бумаги, тычущий вверх толстым указательным пальцем и говорящий ласковым воркующим голосом.

— Одну секундочку. Сейчас я расчищу для тебя место, — он смахнул кипу бумаги с синего кресла, стоящего напротив письменного стола светлого дерева, сам тяжело уселся на вращающийся стул и повернулся к Майку.

Его кабинет завораживал. Как на витрине мебельного магазина: нигде ни пылинки, утончённо-неестественная обстановка. На стенах было полно сувениров, стол был завален картинками в золотых рамках с изображениями разных видов колибри. Единственным свидетельством того, что в этом невероятном помещении обитает человеческое существо, была хрустальная пепельница, полная окурков.

— Итак, — его глаза жизнерадостно поблёскивали. — Мой любимый студент. Ты выглядишь замечательно!

— У меня все в порядке.

— И ты говоришь, что кого-то ищешь?

— Моего брата.

— Чем я могу помочь? — он сложил ладони вместе.

— Я надеялся, что вы сможете сказать мне, где он.

Клиндер приподнял брови.

— Я? Черт подери, Майк, да я его никогда не видел.

Майк совершенно отчётливо понимал, что он лжёт. Он не мог бы сказать, почему он так решил. Он просто чувствовал это.

— Доктор, прошу вас, давайте покончим с этим дерьмом. Я хочу знать, где находится Денни.

Доктор достал «зиппо», закурил сигарету, глубоко затянулся и выдохнул дым в направлений Майка. Это что, вызов?

— Дэниел? Его так зовут?

Майк показал ему револьвер, и жестикуляция доктора изменилась.

— Боже милосердный! Что ты хочешь этим сказать? Ты, никак, собрался угрожать мне пистолетом? — он оставлял Майку возможность сделать вид, что это просто неудачная шутка.

Майк направил пистолет на докторский компьютер. И сделал один выстрел. Клиндер дёрнулся на своём стуле; пуля вдребезги разнесла монитор, разбрызгивая осколки стекла по его великолепному столу. Маленькое облачко дыма лениво поднялось вверх, и беспорядочные отблески затанцевали по тёмному кабинету.

— Господи Иисусе! — у доктора был такой вид, точно у него на глазах только что умер его лучший друг. — Ты что, с ума сошёл?

— Да. Можно сказать и так. Скажем, я — отчаявшийся человек, у которого поехала крыша, — он направил ствол на объёмистый живот доктора.

Клиндер протянул к нему обе руки.

— Не надо!

Теперь Майк полностью завладел его вниманием.

— Где мой брат?

Доктор одной рукой вытер рот.

— Поверишь ли ты, если я скажу, что не знаю?

— Может быть.

— Я клянусь тебе — я не знаю.

— О'кей, — сказал Майк и выпустил ещё одну пулю в его замечательные стеклянные настольные часы. Они разлетелись на куски, осколки запрыгали по полу.

— Кто-нибудь может услышать!

— Наплевать, — Майк опять направил пистолет доктору в живот. — Скажи мне все, что знаешь.

— Я скажу, я скажу, — заторопился доктор. — Только, пожалуйста… Опусти пистолет.

— Нет. Где мой брат?

— Пожалуйста! Я правда не знаю!

— Это не то, что я хочу услышать, — сказал Майк, наставляя мушку между глаз доктора.

Клиндер поднял толстый палец, зажмурился и произнёс:

— Он недалеко.

Все изменилось. Это было как удачный снимок: счастливое сочетание хорошей подготовки и природных условий — и вот ты смотришь в объектив и не можешь, черт побери, поверить, до того это прекрасно.

Попался, Денни, подумал он. Теперь тебе ничто не грозит. Никто никого не убивает. Мы возвращаемся домой.

— Пожалуйста. — Доктор рискнул открыть один глаз. — Он недавно был здесь. Я расскажу тебе все, что знаю. Но — предупреждаю тебя — ты, может быть, мне не поверишь.

Майк ничего не ответил. Он наслаждался.

Доктор вздохнул и обмяк на своём скрипучем вращающемся стуле. Он выглядел как приговорённый к смерти, которому нечего терять. Потом он мрачно рассмеялся и ткнул в воздух сигаретой.

— Это долгий рассказ, но он вряд ли тебе чем-нибудь поможет.

Это заявление слегка вывело Майка из себя, и он уже подумывал, не пришпилить ли ещё и диплом Клиндера, висевший на стене. Но тут доктор, загнанный в угол, стал рассказывать ему историю, нелепее которой он не слышал никогда в жизни, и Майк опустил револьвер.

— Первый закон термодинамики гласит, что материя и энергия не могут быть созданы или уничтожены, их можно только изменять. Второй закон — закон энтропии: все рано или поздно истощается. Ты понимаешь? Они противоречат друг другу. Первый провозглашает бессмертие; второй — смерть. Который же из них верен? Потому что оба одновременно не могут быть верны.

— Это все очень интересно, док…

— Подожди. Позволь, я договорю до конца. Жизнь, если рассматривать её по частям, состоит из шаблонов. Повторяющиеся подсистемы. Сердцебиение. Пищеварение. Мышление. Память. Секс. Изощрённые шаблоны, ещё более усложнившиеся в процессе эволюции.

— Мой брат!

Доктор Клиндер поднял мясистый палец.

— Поверь мне. Без вводной это не имеет никакого смысла.

Помолчав несколько секунд, Майк выдохнул через нос и кивнул ему, чтобы тот продолжал.

— Шаблоны. Представь себе, что некто нашёл способ дублировать эти человеческие шаблоны и хранить их на другом носителе.

— Что-то вроде… клонирования?

— Клонирование копирует только тело. Я же говорю про все целиком. Тело, ум, душа, дух.

— Если ты собираешься пудрить мне мозги какой-нибудь мистической дребеденью, я разозлюсь.

— «Мистической» — не то слово. Правильнее будет сказать — «магической». А самое подходящее определение — «чудо». Это почти реальность. Только представь… если бы ты смог копировать реальность. Что-то вроде копии аналоговой записи — скажем, песни — на жёстком диске. В одном случае мы имеем набор намагниченных частиц металла на пластиковой ленте. В другом — двоичный код: нули и единицы. Одни и те же данные. Одна и та же запись. Но разные носители. Теперь подумаем о памяти. Конкретнее — о памяти, которую занимает песня. Носители абсолютно различны, не так ли?

Майк кивнул. Лучше бы ему наконец добраться до чего-нибудь более конкретного.

— Но каким образом звук — ритмические колебания воздуха — может передаваться в мозг? Это уже тройное отдаление от реальности, можно сказать. Песня, которую спели. Аналоговая копия песни. Двоичное воссоздание песни. И память о песне, запечатлённая в нейронах головного мозга, — Клиндер помолчал и затем продолжал: — Так вот что произошло. Пришельцы…

— Погоди-ка, — сказал Майк, поднимая пистолет.

Доктор прервался на полуслове с открытым ртом, глаза сфокусированы на дуле.

— Пришельцы, — сказал Майк. Он побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Он думал: секретные агенты. Похищение. Чёрные вертолёты.

Прекрасно, теперь пришельцы.

Но какая-то часть его была разочарована. Ну почему это должно было оказаться так… тупо? Это было один в один похоже на большинство долбаных сценариев, которые он читал. Написанных каким-нибудь двадцатипятилетним жаждущим славы отморозком, в жизни не державшим в руках книги. Выросшим перед телевизором и отрыгивающим теперь сюжеты старых научно-фантастических комедий, которые были сделаны гораздо лучше сорок лет назад. Он вздохнул. Доктор наблюдал за ним. Он не был уверен, что хочет слушать дальше. Клиндер вполне мог оказаться одним из тех придурков, которые провозглашают преимущество внеземного сверхсознания. Если бы моя жизнь была кинофильмом, подумал Майк, то на этом месте я бы вышел из зала.

— Пришельцы? — спросил он.

Доктор покорно пожал плечами.

— Я знаю это. Поверь мне, я знаю.

— Космические корабли? Вторжение?

— Ну, это было не настолько экзотично. Миссия «Аполлона».

Майк, помедлив, сказал:

— Ты имеешь в виду…

— Мы вторглись на Луну на космическом корабле в 1969-м. Мы были инопланетянами по отношению ко всему, что там было.

Майк нахмурился, склонил голову набок и посмотрел на доктора исподлобья, моргнул два раза, потом посмотрел в пол. Он никогда не думал об этом таким образом.

— Итак? — Клиндер хотел удостовериться, позволено ли ему продолжать. Майк устало кивнул. — Пришельцы нашли способ копировать реальность. Все целиком. Все, что человеческий опыт называет «быть живым». Они сделали копии. И нашли способ хранить их. И создали коллекцию шаблонов, снабжённую саморазвертывающейся программой и эволюционирующую благодаря встроенной способности реагирования. Короче говоря, они создали другую реальность, сконструированную внутри нервной системы.

Помолчав, Майк спросил:

— И что же послужило носителем?

— Колибри.

— Ох, мать твою! — сказал Майк с отвращением. Тут в Клиндере проснулся энтузиазм истинного любителя птиц.

— Птицы — наиболее приспособленные наземные позвоночные. Их на земле триста биллионов — девять тысяч видов; млекопитающих же — четыре тысячи сто видов. Почему-то никто никогда не говорит об этом. Птицы владеют этой планетой. Это мы в меньшинстве. Что заставляет нас считать, что пришельцы придут в первую очередь к нам?

Из всего сонма нелепиц, которые Клиндер наговорил до сих пор, эта мысль была самой нелепой. И как ни странно, она показалась Майку наиболее здравой. Если действительно было вторжение, почему они должны прийти в первую очередь к человеку?

— Колибри, как олимпийские чемпионы, могут все: зависать на месте, летать на спине и задом наперёд. Их мозговой аппарат поражает. Это наиболее совершённый носитель для виртуальной реальности.

Майк чуть не рассмеялся. Он и раньше слышал о поразительных возможностях птичьего мозга, но… Черт!

— Так вот мы где?

— Да.

— В нервной системе? — он оглядел кабинет. — И это все…

— Да.

— И я — всего лишь копия?

Доктор улыбнулся.

— Ну, по правде говоря, ты уже умер.

Майк рассмеялся коротким смешком.

— Я умер?

Клиндер пару раз моргнул, когда Майк произнёс это слово.

— Да… да. Прошу прощения за плохие новости, — но Клиндер совсем не выглядел расстроенным. Он скорее был похож на фокусника, готовящегося вытащить заветную карту.

Майк решил подыграть ему.

— Ну хорошо. Где моё тело?

— Вероятно, там, где ты умер. Если оно ещё не похоронено.

— Но, док, — запротестовал Майк. — Все это совсем не выглядит виртуальным. Я сам не чувствую себя виртуальным. Разве копия не должна чувствовать, что она существует в виртуальной реальности?

Доктор покачал головой.

— Знает ли спящий о том, что спит? Существуют случайные несоответствия — иногда система реагирования порождает диссонансы, сбои. Трава, например, может внезапно стать синей. Не замечал в последнее время ничего странного?

— Я видел медведя, — нехотя признал Майк. — Однажды ночью. Он шёл вдоль по улице.

— Ну вот, — сказал Клиндер. — Им необходимо некоторое время, чтобы довести программу до нужной скорости. Но, к счастью, наш мозг обладает рефлексом непрерывности: несколько эонов эволюции научили нас игнорировать слепые пятна, создавать необходимые иллюзии, угадывать то, чего мы не можем узнать, соединять вместе обрывки и создавать последовательность. Мозг живёт оправданиями. У тебя не было в последнее время провалов в памяти?

Откуда Клиндер мог знать об этом? Он припомнил обратный полет из джунглей. Свои попытки сфокусироваться на этом последнем дне. И чувство, что забыл что-то очень важное.

— Да, — сказал он, начиная чувствовать себя несколько неуютно. — Сразу после того, как я вернулся из джунглей.

— Ты помнишь туман?

В вертолёте, где он был с вождём и переводчицей. Они летели над джунглями сквозь слой тумана. «Слишком большой! Грустный!» — кричала она.

— Да. Там действительно был туман.

— Это они. На этом месте они тебя сохранили. И скорее всего, именно здесь ты и влип.

— Но, док, я не помню, чтобы я умер.

— Ну, может быть, это и к лучшему. В первый раз это обычно даётся тяжело. Мне понадобилось несколько недель, чтобы вспомнить мою первую смерть.

Его первую смерть, подумал Майк.

— Амнезия встречается не так уж редко среди жертв несчастных случаев. А между тем колибри изо всех сил пытаются помочь тебе адаптироваться к новому миру. Жизнь продолжается, но иногда случаются… провалы. Необъяснимые провалы. Переходный период имеет несколько ступеней. Таких, как горе, отрицание, самообман…

— Ну, не все же настолько доверчивы, — настаивал Майк. — Кто-то должен быть способен уловить разницу между «здесь» и «там».

— Есть лишь одно действительно большое различие, Майк. Смерть. Пришельцы не верят в энтропию. Они овладели ею. Можно сказать, для них это просто непристойность.

Золотой свет лился сквозь окна, и Клиндер выглядел почти как тогда, на той экскурсии тридцать пять лет назад. Он потерял свою роскошную гриву чёрных волос. Он сильно растолстел и отрастил щеки. Он носил дурацкую бумажную пижаму. Но сейчас на расстоянии ширины комнаты от него сидел тот же самый человек. Тот же жизнерадостный, слегка сумасшедший человек, который показывал им стеклянный стенд с чучелами маленьких птичек. Их лапки были обвязаны проволокой, и под каждым была аккуратно напечатанная табличка: Синица. Королёк. Воробей. Ласточка. Он принёс большого красного попугая с белым пятном на хохолке, который, взгромоздясь на деревянный крест, повторял все, что говорил Клиндер: идеальный ученик.

Клиндер. Человек, которого он любил больше, чем кого-либо ещё, хотя встречал его всего лишь дважды.

Человек, который загипнотизировал весь их четвёртый класс, так что они поверили, будто стали невидимыми. Заставил их считать хором в научном крыле музея Сагино.

«Пять! Четыре! Три! Два! Один!»

И внезапно — замечательное ощущение безопасности. Настоящей безопасности. Никто не наблюдает. Никто не видит. Их учительница миссис Браун и те, кто сопровождал их на экскурсии, выстроились у двери матового стекла — их глаза закрыты, на губах благожелательные улыбки. Все его одноклассники, непривычно тихие, столпились вместе, виновато улыбаясь.

Миссис Браун медленно облизывает губы, вспоминая какие-то интимные удовольствия.

Один мальчик трогает себя сквозь плисовые штаны.

Одна девочка протягивает руку и берет за руку мальчика, стоящего перед ней.

Майк смотрит на рыжие косички Пегги Стек. Наконец-то ему дана свобода без стеснения смотреть на предмет своего тайного обожания: её веснушчатое лицо и голубые глаза. Майк ощущает запах Пегги: пахнет персиками. Доктор Клиндер говорит, и, несмотря на то что их разделяет все пространство комнаты, ему кажется, что он шепчет ему в ухо: «Похоже, тебе хочется поцеловать её, Майк. Так вперёд!»

Майк колеблется.

«Ну, давай же. Она не видит тебя».

И Майк делает шаг и наклоняет голову к лицу маленькой девочки с косичками.

Контакт: наэлектризованная тёплая мягкость её губ.

Его глаза открыты, он замечает белила на её веснушчатой щеке.

Кончик её языка мягко проникает между его зубов.

Его первый поцелуй.

Красный попугай Клиндера издаёт одобрительный свист, отражающийся эхом от высоких потолков научного крыла.

И огромная слеза, скатывающаяся по её лицу, прерывая поцелуй.

Её печальные глаза и единственное слово: «Папа?»

Майк, озадаченный, смотрит на доктора Клиндера, который горделиво стоит, скрестив руки, перед стендом с мёртвыми птицами.

«Ничего, Майк. Все очень хорошо. Она не будет помнить ничего. И ты тоже».

Но он запомнил. Он помнил все до последнего момента.

Клиндер. Человек, который оставил Майку худшее воспоминание в его жизни — Буффало. От этого слова кровь застывала у него в жилах всякий раз, когда его мозг допускал его внутрь себя.

Не верь этому человеку, подумал он. Не повторяй этой ошибки.

По всей видимости, Клиндер не заметил перемены, произошедшей в Майке.

— Это великий дар, который они сделали нам, Майк. Все, что нам остаётся — это принять его.

— Знаешь что, мне окончательно надоело все это дерьмо. Я думаю, мне стоит просто убить тебя.

— Ты не можешь убить меня, сынок. Я уже мёртв. Я умер в авиакатастрофе девять лет назад. И с тех пор меня ещё несколько раз убивали.

Майк засмеялся.

— Почему же ты в таком случае так боишься этой пушки?

— Боль, — ответил Клиндер. — Они оставили нам боль. И радость. И удовольствие. И все остальное. Все, кроме смерти. Ты голоден? — спросил доктор. — Эта китайская штука просто великолепна. Она настолько хороша, насколько ты только можешь вообразить. — Он улыбнулся и прибавил, — Твой брат в безопасности, Майк.

Лучше бы, чтобы это было так, подумал он.

— Он в компаунде. Это наш нервный центр. Здесь, недалеко. Я отвезу тебя. Но сначала… — Доктор Клиндер нагнулся и открыл верхний ящик своего стола. Он сунул в него руку и вытащил обратно, зажав что-то в кулаке. Он раскрыл ладонь, и Майк увидел спящую колибри.

— Что это? — спросил Майк, вспомнив маленького вождя.

Клиндер улыбнулся.

— Это я.

И впервые в Майке зашевелилось ощущение какой-то странности, ощущение безуспешного усилия человеческой мысли проникнуть за барьер чего-то действительно нездешнего. Ума, рождённого под чужим солнцем.

ДВЕНАДЦАТАЯ СТУПЕНЬ

Доктор Клиндер был в восторге от того, что видит брата своего ученика, от которого давно уже не было ни слуху ни духу. Он частенько задавался вопросом, что стало с этим подающим большие надежды мальчиком, Майком.

— Вообще-то, я как раз его ищу, — сказал Дэниел.

— И я тоже!. — сказал Клиндер. Вдруг он поднял вверх толстый указательный палец, словно его посетила замечательная идея. — Эй! Может, нам стоит объединить наши усилия?

Не голоден ли Дэниел? Они могут позавтракать в компаунде, если он хочет. Это неподалёку. У него сонный вид. Не хочет ли он спать? С этим нет проблем. У него, должно быть, нарушены биоритмы из-за полёта. Его веки с трудом размыкаются. С этим нет проблем. Это был такой долгий перелёт. Никто не может винить его за то, что ему хочется прилечь прямо здесь, в кабинете, и слегка вздремнуть.

Какой предупредительный человек, подумал Дэниел. Он был совершенно не таким, как он ожидал. Толстый лысый человек в бумажной пижаме, с успокаивающим голосом и завораживающей улыбкой.

Они ехали в зеленом «жуке» Клиндера из его кабинета в университет. Клиндер вёл машину как сумасшедший. На каждом повороте два колёса оказывались в воздухе. Хорошо ещё, что на дороге почти не было движения. Куда подевались все студенты? — подивился Дэниел. Или они все на зимних каникулах?

«Компаунд» оказался современным крылом Университета Беркли, глядящим на голубой залив Сан-Франциско. Это, похоже, было что-то вроде бункера. Несколько пропускных пунктов. Вооружённые охранники. Идентификаторы отпечатков пальцев.

— Идиотский правительственный контроль, — сказал Клиндер с кудахчущим смешком. — Это цена, которую мы платим за то, чтобы быть внесёнными в их реестр и получать отчисления на исследования. Удивительно ещё, что удаётся как-то работать.

После того как они оформили для Дэниела посетительский пропуск, Клиндер сказал:

— Ты должен пройти процедуру. Это не займёт много времени.

Двери лифта с шипением открылись, за ними обнаружились зеркальные стены и двое здоровенных мужиков в лабораторных халатах.

— Встретимся внизу, хорошо?

— Внизу? — переспросил Дэниел.

— Не выпускайте его из виду, — рявкнул Клиндер на лаборантов. Жизнерадостно помахав рукой, он скрылся за углом. С этого момента Дэниела постоянно сопровождал эскорт.

В лифте было двенадцать кнопок, обозначающих возможные варианты места назначения. Одна красная кнопка была помечена белой буквой «Х». К ним подошёл высокий человек, держа руку в кармане чёрного пиджака.

— Что происходит? — спросил Дэниел.

Агент Такахаши улыбнулся белозубо улыбнулся сверкая чёрными стёклами очков.

— Вы все же раскусили эту задачку, не так ли?

— Что? — переспросил Дэниел, совершенно сбитый с толку.

Двери лифта с шипением закрылись.

Их спуск с этажа на этаж казался бесконечным. Дэниел чувствовал, что они находятся глубоко под землёй. На полпути вниз он повернулся к здоровяку, стоявшему за его спиной.

— Я не сделал ничего плохого.

Он повернулся к другому.

— Я ничего не знаю.

Он повернулся к агенту.

— Пожалуйста, — сказал он.

Тот посмотрел на него сверху вниз. Вынул руку из кармана пиджака и нажал на красную кнопку. Лифт остановился.

Такахаши снял очки. Дэниел с удивлением увидел страх в его глазах.

— Хорошо. Слушайте, мистер Глинн. — Когда он произнёс его имя, Дэниел увидел в зеркале, что двое здоровяков в халатах замерли. — Мы не собираемся причинять вам вред, так что успокойтесь. Когда вы пройдёте через охрану, вы сможете увидеть своего сына.

Мир опять был прекрасен. Джулия, подумал он. Я нашёл его! Я почти рядом с ним! Все было просто великолепно.

Агент Такахаши нажал кнопку, и они опять начали спускаться.

— И я очень сожалею, что наговорил вам всей этой ерунды про вашего брата.

— Что?

— Что он был правительственным агентом.

Я знал это! — подумал Дэниел. Ситуация становилась все лучше с каждой минутой.

— Обычно я никогда не лгу, но… Клиндер дал указание.

Дэниел пожал плечами.

— Все лгут. — Благожелательность изливалась из него тёплым водопадом. — Не стоит придавать этому такого значения.

— Гип, — сказал один из лаборантов у него за спиной, ухмыляясь.

— Гип, — ответил другой.

— Заткнитесь, — сказал агент Такахаши. — Он не единственный.

Дэниелу было совершенно наплевать на все их кодированные разговоры. Теперь ему было нужно только ждать.

Его провели через ряд комнат.

В круглом помещении со стенами, покрытыми оловянной амальгамой, ему сказали раздеться и дали что-то вроде защитной маски. Потом он встал на красный «X» посередине. Последовала вспышка света, заставившая его зажмуриться, за которой немедленно последовала вторая вспышка и волна жара. Когда он открыл глаза и снял маску, то почувствовал характерный запах палёных волос и увидел, что от его рук поднимаются струйки дыма. Он был весь присыпан пеплом.

Когда он вышел, сопровождающие сказали ему, что все волосы на его теле и верхний слой эпидермиса были выжжены. «Тело — грязная штука», — сказал один из них. Одежду ему так и не отдали.

Его, обнажённого, провели в маленькую душевую, где выдали что-то вроде синего мыла, от которого кожу начало пощипывать. Весь пол кабины представлял собой водосток: стальная решётка. Когда выключили воду, наверху заработал фен и высушил его. Потом он ощутил запах каких-то курений. Ему дали бумажную пижаму и ботинки. Они были коричневыми, как пережжённый зефир.

Я иду, дружище! — радостно думал он, одеваясь. — Я иду!

Тёмная комната целиком из стекла. Он стоял на круглой платформе, вращаясь, как балерина в музыкальной шкатулке.

— Поднимите одну ногу, — произнёс голос откуда-то из темноты.

— Какую именно? — спросил он.

— Поднимите одну ногу, — повторил голос, не изменяя интонации, и он понял, что это была запись, которая будет повторяться до тех пор, пока он не сделает то, что ему сказано. Он сделал.

— Идите назад, пока не коснётесь стены. — Он подчинился. — Вытяните руки. — Он вытянул. — Хлопните в ладоши. — Он хлопнул. — Быстрее… быстрее…

Дэниел хлопал, пока не почувствовал, как по его рёбрам стекают струйки пота. Он засмеялся, подумав: я иду, Шон! Я лечу!

На потолке над ним замерцал свет. Дверь открылась, и сопровождающие поманили его наружу. Агент Такахаши встретил его в холле. Все они были одеты в коричневые пижамы. Это было похоже на ночные посиделки в скаутском лагере, только скауты были взрослыми.

— Я хочу видеть своего сына, — сказал он.

— Терпение, — отвечал агент. — Нужен крепкий человек, чтобы приготовить нежного цыплёнка.

Дэниел раздумывал над этим, пока его не привели в зеленую комнату, в которой стоял серый стол из жаростойкого пластика. Трое с авторучками и блокнотами. В коричневых пижамах. Дэниел посмотрел на них и тут же подумал: учёные.

— Где мой сын? — спросил он.

— Уже скоро, — заверил его агент Такахаши.

Один из профессоров — и это дало Дэниелу понять, что он возглавляет комиссию — положил на стол письмо, написанное от руки. Синей перьевой ручкой. Они молча смотрели, как Дэниел читает.

Крылатый совершал омовение в источнике, И там его посетила странная птица. И птица говорила раздвоенным языком и многими голосами, и только Крылатый мог понимать её. И ученики смотрели, как птица парила перед его лицом, словно лепесток на ветру. И когда он закончил, птица улетела, и он объяснил. Он сказал, что имя птицы было Легконогая. Он предсказал, что конец наступает, и что все будет сделано новым. Но ученики его не поняли его. И Крылатый сказал: «План Отца — тайна для его сыновей. Не все, что кончается, кончается одинаково. Блажен тот, кто знает невозможную птицу и слышит то, что не сказано».

Не перевод, подумал Дэниел. Похоже на современное подражание одному из евангелий.

— Что вы думаете, профессор? — спросил председатель. — Это аутентичный текст?

— Понятия не имею, — сказал Дэниел. — Последние строчки звучат как одно из апокрифических евангелий. От Фомы, может быть? Остальное кажется мне имитацией, но я не теолог. И не изучал Библию.

Люди за столом обменялись взглядами.

— Профессор, если бы вам необходимо было проанализировать текст, принадлежащий, по слухам, перу известного автора — недавно открытую рукопись, заметьте — на что вы стали бы обращать внимание, чтобы подтвердить аутентичность?

— Кто? — спросил он, и они опять посмотрели друг на Друга.

— Ну что ж, — сказал высокий человек, — предположим, что в этом и состоит вопрос. Кто автор? — Остальные кивнули.

— Во-первых, я постарался бы выяснить источник слухов. Затем — физические моменты: обстоятельства находки, по возможности — углеродная датировка, анализ почерка. Я прочёл бы её сначала на предмет исторического контекста, ища примитивные ошибки. Затем я прочёл бы её, обращая внимание на темы, стиль, характерные слова, интонации. Сравнил бы с признанными вещами автора. Текстуальные мотивы. Что-то в этом роде… могу я взглянуть на неё?

Они не ответили.

— Текст у вас? — спросил он.

— Предположим, все это полностью убедило вас, и вы можете это доказать. Что бы вы стали делать потом?

— Что бы я стал делать? Написал бы статью. Послал бы её в библиотеку.

— А если бы текст оказался… скандальным? Бросающим тень на репутацию автора?

— Я не улавливаю вашу мысль.

— Представьте, что вы нашли что-либо, что подвергает сомнению божественность Христа.

Другой человек добавил:

— Подлинную рукопись, датируемую более ранним возрастом, чем Свитки Мёртвого Моря.

По какой-то причине все в комнате захихикали, как если бы говоривший отпустил какую-то шутку. Прикрывая руками рты. Глядя при этом в сторону.

Дэниел приподнял брови.

— Что в этом смешного?

— Простите, — сказал человек, снова взяв себя в руки. — Я имею в виду: давайте предположим, что это один из первоначальных вариантов евангелия. Что, если бы он открывал какие-либо тайные факты относительно автора и предмета его работы, и это имело бы далеко идущие последствия? Шокирующие данные, — добавил он таинственно. — Нечто, что могло бы уничтожить христианство в зародыше.

Нет, это не учёные, подумал Дэниел. Священники. Он пожал плечами.

— Я бы опубликовал свою находку. Кажется, это смутило одного из спрашивающих.

— Даже если бы это означало, что автор окажется целью несправедливых преследований? — горячо спросил он. — Даже если бы это означало крушение для его высокой репутации и карьеры?

Другой добавил:

— А его враги смогут использовать это для пропаганды!

— О чем идёт речь? — спросил Дэниел. — Это дневник или что-то в этом роде?

Никто в комнате не пошевелился.

— Так этот автор жив по сей день? — спросил Дэниел. Никто не ответил ему.

— Конечно, могут быть нападки. Это зависит от многого, — Дэниел пожал плечами. — Но если речь идёт о восстановлении исторической справедливости и о научной этике, я, разумеется, сказал бы правду. — Он повернулся к председателю. — Где мой сын?

Его быстро вывели из комнаты и эскортировали через длинный белый зал, подведя к человеку с тремя золотыми нашивками на бицепсе.

— Где Клиндер? — спросил Дэниел. Тот посмотрел на него.

— Вы его знаете?

— Я только что с ним виделся.