ПОСЛЕДНЯЯ ПУЛЯ

Майк не помнил, как вышел из ресторана.

Он пришёл в себя, сидя на берегу реки Детройт, глядя на пару спаривающихся уток внизу. Самец с зеленой шейкой яростно ухватил самку сзади за шею, быстро взобрался на неё, вошёл и тут же скатился с неё в воду, как мужчина с женщины. Это заняло каких-то пять секунд.

Пять. Опять. Блядь.

Майк направил пистолет себе в сердце и нажал на курок.

Клик.

Он посмотрел на него. Он поднёс его к голове, точно над ухом, и нажал на курок.

Клик.

Прижал его к основанию шеи. И нажал на курок.

Клик.

Ни один из чистых выстрелов не сработал.

Он положил дуло себе в рот и нажал на курок.

Клик.

Он проверил пистолет. Патронов не было. Патронник был пуст.

Он подсчитал выстрелы. Он шёл в последних рядах налётчиков и не очень много стрелял. Охранник на седьмом уровне компаунда. Человек по имени Джейкоб в комнате связистов. Человек, ранивший Дот на двенадцатом.

Сама Дот — она попросила его, Шон. И Донна, которая была не Донной.

Она получила последнюю пулю.

Он немного прошёлся и остановился под фонтаном Ногучи в Харт-Плаза — широким кольцом, поддерживаемым двумя расходящимися под углом алюминиевыми опорами — это напомнило ему внешний вид старых спутников. В серебряных столбах на равных расстояниях были проделаны отверстия. Сейчас фонтан был сухим — не сезон. Он все надеялся, что кто-нибудь включит его, и он сможет освежиться под холодными струями.

Но ничего не происходило. Майк закрыл голову руками. Не имело значения, кого он убивал. Они не собирались отпускать его.

И тут он увидел парочку, идущую рука об руку через площадь — безразличные к тому, что он на них смотрит, глаза смотрят в глаза, облачка дыхания смешиваются над головами. Ему хотелось загнать их в угол и заставить слушать. Ему хотелось рассказать им о любви. Не из-за чего заморачиваться. Она не стоит того. Никто не знает никого. Каждый человек — это долбаный незнакомец. Ты можешь думать, что любишь его, и ты можешь думать, что любишь её, но это не имеет значения. Под конец вы оба найдёте способ сделать другого несчастным.

О чем он, черт побери, думает? Он ничего не знает о любви.

Он увидел чернокожего полицейского в форменной кожаной куртке, верхом на гнедом коне. Майк приблизился к нему, улыбаясь. Тот улыбнулся в ответ. Конь фыркнул, выдувая облака пара, и подался вбок, когда Майк подошёл вплотную. Холодная работёнка, подумал он.

— Потерялись? — спросил полицейский.

— Да, — сказал Майк. — Как его зовут?

— Гэбриел, — он улыбнулся и погладил конскую гриву. — Работаем вместе вот уже десять лет.

— Возраст?

— Прошу прощения?

— Он выглядит старым.

— Ему двадцать. Но он бегает как молодой. Так, что ли, Гэйб? — полисмен потрепал коня по шее, что, казалось, успокоило животное. — Любовь лошади не имеет себе равных. Ты даёшь им чуточку, а они возвращают втройне.

— Что вы делаете, когда поймаете… преступника? — спросил Майк.

Теперь полисмен по-настоящему обратил на него внимание.

— Почему вы спрашиваете? — спросил он добродушно. — Знаете кого-нибудь из них?

— Вы отводите их в тюрьму, должно быть? «Производите задержание»?

Полицейский кивнул.

— Так положено. Только в последнее время у нас не так уж часто возникает в этом нужда, слава богу.

— Какой же тогда прок в полицейском?

Тот посмотрел на него как на сумасшедшего. Майк действительно был похож на безумца.

— Это лучшая работа в мире. Наблюдать, чтобы все было спокойно. Заботиться о людях. Поддерживать мир. Я всю жизнь этим занимался.

— Но здесь нет преступлений.

— И что?

— И что же вы делаете?

— Я же сказал вам. Наблюдаю. Забочусь. Поддерживаю мир.

Майк заметил ряд медалей над его кокардой. Ленты, звезды и широко распахнутые чёрные крылья.

— Что, если кто-нибудь подойдёт к вам и скажет: «Я убийца. Я только что убил свою любовницу выстрелом в голову. Она ничего не почувствовала. Это был чистый выстрел. Её мозги были разбрызганы по всему окну как спагетти».

Конь фыркнул. Всадник снова успокоил его и посмотрел вдаль на другой берег реки.

— Вы будете удивлены. Это случается то и дело, — полисмен улыбнулся Майку. — Это ведь только предположение, верно?

Майк кивнул.

— Ну что ж. Я скажу ему: иди ляг. Поспи немного. Тебе приснился дурной сон. Это со многими случается, — он посмотрел на Майка сверху, подёргивая усами, в которых пробивалась седина. — Или я скажу: иди в библиотеку.

— В библиотеку?

— Да, сэр. Именно туда иду я сам, когда мне нужен ответ. И до сих пор ни разу не жалел.

Майк посмеялся про себя, думая: библиотека. Как же я сам не подумал об этом? Это то место, куда всегда шёл Денни. Он заметил, что кобура полисмена была пуста.

— Где ваш пистолет, офицер?

Тот немного помедлил, отвечая.

— Он не требуется мне уже многие годы, — полицейский наклонился и посмотрел Майку прямо в глаза, спокойно и доверительно, привычный к воинственности пьяных и нарушителей спокойствия. — И мне никогда ещё не встречалась ситуация, с которой я бы не мог справиться без него.

Майк почувствовал к нему уважение.

— В библиотеку? — спросил он.

Полицейский расслабился, опять выпрямился в седле и показал через плечо.

— В той стороне. Вы не пройдёте мимо, там львы, — он протянул руку. — Я возьму ваш пистолет, если вы не против.

Майк воззрился на него.

— Он в вашем левом кармане.

Майк вытащил его и протянул рукояткой вперёд. Было облегчением избавиться от него. Потерять возможность выбирать.

— Спасибо, сэр, — полицейский посмотрел на дуло и понюхал его. — Не припомню уж, когда я видел их в последний раз. Но этот запах невозможно забыть, — он осмотрел оружие, потом сунул его в пустую кобуру на своём бедре и застегнул её. — Он ведь вам уже не потребуется, верно?

— Нет, — сказал Майк. — Я уже закончил.

— Ну и хорошо. С пистолетами куча хлопот, — полицейский взглянул на него. — Вы ведь увидите Сэма? Скажите ему, Гэбриел передаёт привет, — он мягко улыбнулся.

— Сэма? — спросил Майк.

— В библиотеке, — сказал полисмен. Он прищёлкнул языком, и его животное лениво поплелось вперёд.

КАК?

— Он ищет вас, Эмма, — сказал Дэниел пожилой мёртвой официантке за стойкой. — Каждый день он просыпается, идёт обратно к яме и зовёт вас. Я слышал его.

— Вы слышали его?

— Да, мэм.

Долгое время она молча кивала.

— Очень похоже на Генри. Упрямый старый дурак.

— В десяти милях отсюда. Та яма, где следы шин на дороге.

— Я знаю про следы шин, — сказал мальчик.

— Я знаю, где это место, — сказала Эмма. Шаффлборд опять загремел, и мальчик вскинул обе руки в воздух.

— Я выиграл!

Она усмехнулась.

— Кто бы мог подумать!

— Эмма? — сказал Дэниел

— Что?

— Вы не…

— Ох, дорогуша, это было вечность назад. У меня теперь есть своё место. Новая жизнь. Я не какая-нибудь рыба, застрявшая в яме. Я двигаюсь дальше.

Им оставалось так немного, чтобы быть вместе. Все, что было необходимо рыбаку — это чтобы ему дали шанс.

— Кроме того, — сказала она, — эти дороги. Дэниел вопросительно поднял брови.

— Дальнобойщики носятся здесь так, словно им жизнь не дорога. Им плевать на ограничения скорости. Им, видите ли, надо добраться от Орландо до Кейс за один прогон, и они даже не смотрят, есть ли кто-нибудь на дороге. Животные. Пешеходы. Дети. Накачаются наркотиками и несутся как угорелые в своих грузовиках. А ночью тут ещё всякое зверьё.

— Волки, — сказал Дуайт. Мальчик пристально смотрел на него. Он медленно поднял маленький пальчик и нацелился им в Дэниела.

— Москиты, — сказала Эмма, содрогаясь. — Стоит только лету наступить, и эти москиты готовы сожрать тебя заживо. И потом ещё всякие ненормальные. С пушками.

— Незнакомцы, — сказал мальчик. — Конфеты.

— Он имеет в виду: это опасно. Нет, сэр. По этой дороге больше ходить нельзя.

Дэниел перестал есть.

— Это в десяти милях отсюда. Он хочет извиниться перед вами. Я мог бы вас довезти.

Молчание.

— Эмма?

— Мистер, я не знакома с вами с сотворения мира. Откуда мне знать, может, вы увезёте меня в машине Бог знает куда, и никто не будет знать, что со мной сталось. Всякое бывает.

Огромное чувство полного поражения охватило Дэниела, когда он платил по счёту.

— Хуже этой дороги нет в мире, говорю вам. Никакого закона не хватит, чтобы уследить за всеми этими гонщиками. Черт, да у меня столько же шансов, как если бы я легла посередине дороги, чтобы меня раздавили, как опоссума. Нет, сэр. Я лучше как-нибудь внутри, благодарю вас.

Мальчик хихикнул.

— Холодная. Кажется, что асфальт горячий, а он холодный, — он приложил ладонь к щеке.

— Он знает, — Эмма кивнула в сторону мальчика. — Уж он-то знает наверняка. Что ты будешь на обед, Дуайт?

— Мороженое.

— Какое ты предпочитаешь?

— С шоколадной крошкой.

— Ну, как хочешь. У нас его сколько угодно, — она улыбнулась и подмигнула Дэниелу. — У нас есть все мороженое в мире.

Он перегнулся через стойку и увидел под покрытым инеем стеклом один контейнер с мороженым. С шоколадной крошкой.

Один контейнер.

Дэниел шёл к выходу, думая: где-нибудь, где угодно. Джулия может быть в десяти милях от него, и он даже не будет знать об этом. Как он найдёт её? Как? Он может пройти совсем рядом с ней в толпе в парке, и они так и не увидят друг друга. Или, может быть, — эта мысль обожгла его, — может быть, она просто двигается дальше. И ей неважно, как она нужна ему или как он хочет её. Он навечно останется со своим неисполнимым желанием.

Дэниел открыл дверь, затянутую противомоскитной сеткой. Колокольчик над ним звякнул, и он поднял голову, глядя, как тот раскачивается. Шаффлборд загремел, и мальчик торжествующе завопил:

— Я выиграл!

Эмма с ужасом сказала:

— Вы напустили мошек!

ПОЧЕМУ?

Вы не пройдёте мимо львов. Майк свернул за угол и увидел их — лежащих подобно сфинксам по обе стороны от тридцати белых мраморных ступеней, ведущих к парадной двери библиотеки. Их побитые временем шкуры золотились и рябили на зимнем солнце. Проходя мимо одного из них вверх по лестнице, Майк слегка коснулся рукой его длинного извивающегося хвоста — на ощупь он был как наждачная бумага.

Внутри — тихо. Мраморные полы и высокие потолки. Торжественно, как в мавзолее. Взяв с полки книгу с синим корешком, он поискал, куда можно сесть. Неподалёку стояли чёрные кожаные кресла, рядом на стойках были развешаны газеты, как бельё, вывешенное на просушку. Старик с ненабитой трубкой в руке сидел в пятне света, читая спортивный раздел. Майк уселся, кожаное сиденье пружинисто подалось под ним, и он раскрыл книгу наугад.

Это был детектив. Лёгкое чтение. Книга расслабила его. Кто-то гонялся за кем-то другим, который сотворил что-то ужасное, и если его не найти как можно быстрее, то может случиться ещё худшее. Прочтя несколько страниц, он наткнулся на странную строчку.

Что же ты делаешь, Майкл?

Странную потому, что, насколько он мог судить, она не имела никакого отношения к рассказу. Он перечёл несколько предыдущих абзацев, чтобы удостовериться — ничего похожего, никакого «Майкла». Он появился без всякого предупреждения. Он прочёл ещё несколько страниц и убедился: вопрос был совершенно непоследовательным. Ошибка при наборе? Небрежность редактора? Или это имя уже встречалось, а он просто забыл? У него всегда была ужасная память на имена. На мощном жёстком диске его памяти была дыра, которая отказывалась сохранять их. Может быть, имя «Майкл» было каким-то псевдонимом, который он пропустил? Или автор имел в виду того однорукого из ЦРУ?

И вот опять:

Нет, мы имеем в виду тебя.

Нет, мы имеем в виду тебя? Что за чертовщина? Он заново просмотрел страницу. Фраза не была увязана ни с чем. Она быль втиснута прямо посреди абзаца, описывающего, как в Филадельфию контрабандой провозят наркотики. Или автор нарочно оставил её здесь? Играет в какие-то игры?

Майк поднялся, подошёл к полке и поставил книгу на место. Взял ту, которая стояла рядом на той же полке. Открыв её на первой странице, он прочёл:

Мы должны любить друг друга, да, да, это несомненно так, но нигде не сказано, что мы должны испытывать приязнь друг к другу. Возможно, именно осознание, что все люди являются нашими братьями, виной тому, что мы испытываем детскую ревность, даже враждебность, по отношению к столь многим из них. Нет, мы не играем в игры, Майкл.

Майк захлопнул книгу и посмотрел на обложку. Питер де Врие, «Триумф Колибри ».

Он перечитал последнюю строчку. Это, должно быть, какая-то шутка. Видимо, автор мнит себя большим умником. Денни часто говорил, как он ненавидит подобную дешёвую самодовольную чепуху. Написать такое под силу кому угодно.

Майк поставил книгу на полку и пробежался пальцами по корешкам, выбрав красную обложку. Сборник рассказов Джина Вольфа «Замок дней». Он откинул большим пальцем жёсткую обложку и прочёл:

«Ты, возможно, одержим, демонами, — сказал лилипут. — Или возрождён к жизни невидимыми пришельцами, которые, приземлившись на Земле спустя эоны после смерти последнею человека, захотели воссоздать жизнь двадцатого столетия». Нет, это и не шутка, Майкл. Мы просто хотим знать, чего конкретно ты пытаешься добиться?

Он вскрикнул и уронил книгу, словно она обожгла его.

Он посмотрел на свои руки. Он оглядел библиотеку. Старик с трубкой смотрел в то место, куда упала книга. Через проход, за стеклом, двое подростков — мальчик и девочка — сидели перед одним компьютером, листая сайты.

Тишина.

Книга — её обложка была кроваво-красной, кричащей, беспокоящей — лежала у его ног.

Испытывая чувство, будто за ним наблюдают, Майк наклонился, поднял её и прочёл:

Ты разумный человек, Майк. Почему ты отказываешься принять очевидное?

Он уронил книгу и посмотрел через плечо. За окном сверкала в солнечных лучах алая трубчатая кормушка для птиц. Над одной из трубочек трепетала колибри, изредка опуская в неё свой изогнутый нос за кормом. Наблюдая за ним, не поворачивая головы, одним глазом.

— Хорошо, — сказал Майк.

Он поднял книгу и решительно подошёл к окну. Птица игнорировала его, что было странно — он всегда считал птиц самыми пугливыми существами на свете.

— Хорошо, — сказал он. — Поговорим.

— С вами все в порядке, мистер? — это был старик с трубкой.

— Это ваших рук дело? — спросил Майк, потрясая раскрытой книгой.

— Что моих рук дело? — спросил тот; его лоб был покрыт морщинами.

— Ничего, не обращайте внимания, — сказал Майк. Потом он прочёл:

Нам нужно поговорить. Мы слышим тебя.

Кто вы? — подумал он.

Мы, ответила книга.

Он сглотнул.

Как вы делаете это?

Мы надеемся, ты не сочтёшь нас грубыми, если мы предложим тебе не пытаться понять?

Нет, — подумал он.

Но это не тот вопрос, который ты хотел задать в первую очередь, не так ли?

Нет, — подумал он.

Тебе понадобится для этого другая книга. Можем ли мы предложить научную фантастику? Это отделение позади тебя. Любая книга подойдёт.

Майк вернул кроваво-красную книгу на полку и схватил какую-то другую, в бумажной обложке, с золотым космическим кораблём на корешке. Написанную автором с неправдоподобным именем «Спайдер Робинсон»[66]. Первым, что он прочёл, после того как сел обратно в кожаное кресло, было:

Разделённая боль уменьшается. Разделённая радость увеличивается троекратно. Так мы побеждаем энтропию.

И потом:

Каков твой вопрос, Майкл?

Его привело в ярость, что они могут вот так запросто читать его мысли, вытаскивая из него вопрос, который он не решался задать, однако которого не мог и избежать. Этот вопрос скользил в глубине его мыслей с того самого момента, когда он притронулся к колибри.

Где Джулия? — подумал он.

Таков был вопрос.

Если кто-нибудь и мог понять, то она. Она поняла все насчёт его приёмной дочери. Как его убивало смотреть на её страдания. Как он отдал бы все, чтобы избавить её от этого, вызволить её из беды. Это было несправедливо. Ни один ребёнок не должен был испытать то, через что прошёл он в Буффало.

Видишь? — сказал бы он ей. — Вот почему. Вот почему я убил твоего сына.

Она бы поняла. Он был уверен в этом.

Где Джулия? — подумал он. И посмотрел в книгу, которую держал в руке.

Ответ ошеломил его.

Джулия дона.

Увидев это, Майк чуть было не ринулся прочь из библиотеки. Но внезапно он заметил красно-белый плакат над дверью читального зала: ПОЖАЛУЙСТА, УСПОКОЙСЯ. ОСТАНОВИСЬ, МАЙКЛ. У ТЕБЯ ЕЩЁ ОСТАЛИСЬ ВОПРОСЫ.

— Пытаетесь произвести на меня впечатление? — сказал он вслух. — Ну что ж, я впечатлен, вы, всемогущие ублюдки.

Увидев, что плакат не меняется, он обратился к книге.

К сожалению, ты не сможешь увидеть свою возлюбленную ещё в течение некоторого времени. Тебе придётся принять это.

Мне придётся — да неужели? — подумал он

Да.

Почему?

Этот вопрос всегда возникает. Джулия жива и здорова. Соберись с духом. Когда-нибудь она присоединится к тебе.

Майк подумал: предполагается, что я найду в этом утешение? Но подумав так, он понял: они правы.

Большинство людей находят, прочёл он. Зачем ты убил девушку?

Майк усмехнулся и возненавидел себя за это. Донну? Она была давно уже не девушкой. Между прочим, ведь именно это привлекло ваше внимание, не так ли?

Научно-фантастический рассказ длился абзац за абзацем — увлекательная, полная юмора история про бармена, чья странная клиентура включала в себя эльфов, роботов и паков[67]. Но никакого ответа. Пришельцы, похоже, удалились на совещание.

Паки.

«Харви», подумал он. Это сцена из «Харви»!

Он стал читать дальше. Ещё несколько строчек — ничего, а потом:

Ты неправильно понял. Наше внимание всегда было с тобой. Ты используешь его неразумно.

Без всякой рациональной причины эти слова вызвали в нем взрыв эмоций.

Вы что же, угрожаете мне? Мать. Вашу. И что вы собираетесь делать? Что ещё вы можете отнять у меня?

Майкл, сядь, пожалуйста. Мы никому не угрожаем. Прости за повторение, но мы также и не играем в игры.

Что же тогда это? — подумал он, потрясая книгой.

Наиболее эффективный способ общаться без недопонимания. Мы подумали, что, возможно, этот способ будет не столь волнующим, как тот, что мы избрали в прошлый раз.

Они имели в виду комнату с красной пулей. Майк содрогнулся, вспомнив их певческую капеллу. Они были правы — так лучше. Он подумал: интересно, как бы звучали эти слова на странице в виде голоса. Спокойного, мягкого голоса одного человека. Вот это был бы фокус.

Ты одержим вопросом «как », Майкл. Это неверный вопрос.

Вы сказали… Джулия дома и здорова. Могу ли я увидеть её?

Нет.

Почему нет, черт побери?

Она жива.

Каким-то образом до этого момента Майк не понимал до конца, насколько велика была пропасть, отделявшая его от Джулии.

Теперь он понял.

Он опустился в чёрное кожаное кресло. Почему он поверил книге? Почему он не счёл это галлюцинацией? Виртуальным сном? Почему он поверил птицам, если это было последней вещью в мире, в которую он хотел верить? Он посмотрел в окно. Колибри не было. Старик вперевалку направлялся к нему в своём мешковатом коричневом костюме, держа свою трубку за чашечку.

— Печальная книга? — спросил он. Майк взглянул на книжку в своей руке.

— Это самая печальная книга, какую я только читал.

— Историческая?

— Фантастика, — сказал Майк, показывая ему обложку.

— А. Ну да. Когда прослеживаешь что-то до логического предела, это может оказаться довольно угнетающим. Меня зовут Сэм.

Майк пожал протянутую ему руку. Костюм Сэма был слегка велик, и рукав шуршал, когда он тряс мягкую, тёплую ладонь.

— Гэбриел передаёт привет. Старик улыбнулся.

— Добрый старый жеребец.

— Я Майк. Я мёртв. — Рукопожатие прекратилось.

Старик осторожно опустился на пухлый чёрный подлокотник его кресла. Такая неожиданная близость не побеспокоила Майка. От Сэма изумительно пахло. Такой уютный устоявшийся стариковский запах.

— Забавно — думаю, что не слышал этого слова уже много лет. Это как телефонный номер, который вертится на языке, но никак не можешь… — он посмотрел Майку в лицо. — Здесь все такие, сынок. К этому нелегко приспособиться. У меня ушло — ох — три года, чтобы привыкнуть.

— Моя любимая… — начал Майк, но понял, что не может закончить.

— Да?

— Моя любимая…

— Понимаю. Я тоже потерял свою Алису. У меня было такое чувство, что кто-то проник ко мне в грудь и вынул сердце. Нельзя жить, думая только об этом, сынок. У тебя должна быть надежда. Я вот теперь каждый день жду, что Алиса войдёт в эту дверь, — он постукал пустой чашечкой по своей бледной морщинистой ладони. — Потом наступает следующая стадия. Когда прошло столько времени, начинаешь думать, узнаешь ли ты её вообще. Или — не изменились ли вы оба настолько, что даже не сможете вспомнить, как это — быть вместе. Такие вот вещи. Но я верю ей. Я уверен, что встреча будет стоить ожидания. Надежда, понимаешь? А как звали твою жену?

— Джулия, — ответил он, воззрившись на обложку книги и не видя её. — Она не была моей женой.

Помолчав минутку, старик сказал:

— Я часто убеждаюсь, что чашечка горячего помогает мне, когда я дохожу до определённого состояния. Не хочешь ли чаю? Обещаю, он превосходен.

Этот маленький жест вежливости чуть было не заставил Майка переступить последние пределе. Он сглотнул и сжал зубы так, что они заскрипели.

Старик положил руку ему на плечо.

— Думаю, тебе лучше повидать Хранительницу, — сказал он, укладывая трубку в карман пиджака. — Она молодец. Только… э-э… Да зачем много говорить? Если она предложит тебе что-нибудь выпить… лучше откажись.

Воспоминание о чем-то неприятном проявилось внезапно на его лице, и на мгновение Майк увидел, что каждая морщина на нем была заслужена.

СЛОВО НА БУКВУ «С»

Почему не закончить все это здесь? — подумал Дэниел.

Был роскошный осенний вечер. В такие дни обычно жгут листья. Он любил этот запах. Почему запах умирания был так прекрасен?

Он стоял около лавки и смотрел на насосы. Красные вишенки. «Живая приманка». Кажется, он стоял здесь уже долго, хотя не мог припомнить, что его остановило, и не мог сказать, что не давало ему двигаться дальше. Он заметил, что забыл ключи в зажигании своего «вольво».

Дэниел вышел на середину шоссе и взглянул в обе стороны. С одной двухполоска шла прямо как стрела насколько хватало взгляда. С другой — заворачивала и исчезала под навесом пальм. Он понял, что Фрост[68] ошибался. Не было никакой разницы, какой путь он выберет. Везде одно и то же. Люди теряют друг друга или находят друг друга. Это больше не имело значения. Не здесь.

Вдалеке он услышал лязг и фырканье восемнадцатиколесного грузовика, переключающего скорость.

Дэниел заключил: это было ошибкой — эта виртуальная земля, созданная птицами. Бредовое предприятие, доведённое до своего нелогичного предела. Что, если жизнь будет лишена смерти? Все равно что спросить: что, если свет будет лишён цвета? Что, если любовь будет лишена эмоций? Что если братья не будут ничем связаны между собой? Так же как и с любым раем, придуманным кем угодно, кроме настоящего хозяина. Все зависит от того, что ты из него выбрасываешь. Жизнь без голода. Жизнь без страданий. Жизнь без неведения. Но жизнь без даже малейшего чего-либо не была больше жизнью. Мир без потери был миром без смысла. Почему птицы не могли понять этого? Были ли они настолько довольны тем, что могут дать людям предмет их глубочайшего желания — бессмертие — что не продумали до конца последствия такого дара?

Неуклюжий грузовик приближался к повороту в сотне ярдов от места, где стоял Дэниел. Он мог видеть его сквозь свисающие пальмовые листья.

Дэниел посмотрел вниз и перегнулся через свой живот, чтобы удостовериться, что его ноги стоят по сторонам двойной жёлтой линии. Он сделал большой шаг в сторону и оказался точно посредине полосы. Иди прямо по дорожке из жёлтого кирпича. Он посмеялся над собой. Взрослый человек на сельской дороге золотым осенним днём, переживающий экзистенциальный кризис. Бьющийся с врагом, с которым он не может говорить, которого не может понять, которого не может даже увидеть.

Неужели до вас ещё не дошло, думал он. Вы можете дать нам все, что есть в жизни, кроме того, что делает её стоящей того, чтобы жить.

А что это такое? — подумал он. — Что?

Грузовик с серебристой решёткой показался из-за деревьев, быстро приближаясь.

Дэниел сам удивился выводу, к которому пришёл: слово на букву «С». Смерть. Вот что составляло различие. Не возможность выбора. Не вечность. Даже не любовь. Все это имело значение лишь потому, что было временным, мимолётным, исчезающим. Таковы были ограничения, определяющие игру. Установленные правила. Если не было смерти, ничто не имело значения.

Странно. Проделать весь этот путь, чтобы обнаружить: наша глубочайшая мечта была кошмаром. Монета, которой расплачиваются все религии на планете, оказалась фальшивкой. Бесконечная жизнь портила все. Слово на букву «С» было тем, что делало жизнь драгоценной.

И на мгновение Дэниел ощутил восхитительную уверенность. Потому что он знал: это не было жизнью. Он не хотел этого. Он не хотел ни единой крупицы этого.

На решётке грузовика посредине была косая серебристая молния, в его белые крылья были вмонтированы выпученные хромированные фары. Он дважды просигналил.

Дэниел хотел того, другого места. Места, где потерянные вещи были потеряны навсегда. Где люди уходили и никогда не возвращались обратно. Он подумал о своей парикмахерше, Рэчел. Он подумал о своей матери. Точнее, о её фотографиях. Он подумал о своей жене и сыне. Это была жизнь. Это было то, чего он хотел. Место, где люди лгут, и причиняют друг другу боль, и поезда сходят с рельсов, и самолёты падают и разбиваются, и дети учатся бояться, и женщин насилуют, и землетрясения поглощают города, и друзья предают тебя, и каждый день, каждая минута — это чудо, каждая секунда — это волшебство.