СВЯЗУЮЩИЕ УЗЫ

Они сидели у груды птиц, и Майк смотрел в глаза Кио. Тёмные блестящие глаза, выражение которых было не прочитать. Невозможно было знать, что таится под этими тяжёлыми веками, готовое выпрыгнуть наружу. Насмешка? Гнев? Смех? Нельзя было сказать, с кем ты говоришь. Иногда он был незнакомцем. Иногда казался другом. Когда он улыбался, улыбка не шла дальше уголков глаз — оазис открытости в пустыне сдержанности.

Дон куда-то ушла. Кио открыл один из шкафчиков, и они переоделись в спортивные свитера. Потом он вытащил из шкафчика банку с жидкостью для зажигалок и заправил свою «зиппо».

— Итак. Ты все же с нами или нет? — спросил Кио. — Три удара, и ты вне игры.

Три? Ну да, подумал Майк. Родственник, незнакомец и кто-то, кто тебе нравится. Он уже убил незнакомку — Дот. Он пока не встретил никого, кто бы ему нравился — кроме Дон, возможно. И он представить себе не мог, что убьёт родственника — это означало Денни. Что за бредовое уравнение.

— Как в точности это работает? Кио сказал:

— Насколько мы можем себе представить, это как-то относится к связям. Связующим узам. Ты разрушаешь семейные, братские и общественные связи, и ты можешь идти. Бах, бах, псст! О, что это за облегчение! Это ведь, по-настоящему, не смерть, ты же знаешь.

— Что?

— Это не настоящая смерть, разве не так? Если ты уже мёртв.

— Каким образом ты можешь произносить это слово? Кио улыбнулся и поднял вверх свою серебряную «зип-

по», словно это была медаль.

— Членство имеет свои привилегии. Майк сглотнул и спросил:

— Ты уже убил родственника?

— Нет, — признался Кио. — Нет, мои родители умерли очень давно. Я был единственным ребёнком.

Помолчав мгновение, Майк сказал:

— Так ты застрял здесь.

Майк понял, что попал в точку. В первый раз каменное лицо Кио не смогло скрыть своих эмоций. Это был талант, приобретённый Майком за то время, когда он был режиссёром. Он всегда мог сказать, когда актёры переигрывают, притворяются. Но когда они находили что-то действительно стоящее, что-то, что они на самом деле чувствовали, этого было не спрятать. Это был кадр. У Майка не было сомнений, что именно этого Кио желал больше всего на свете. И его небрежные слова не могли скрыть жажду.

— Ну да. Ты — мой единственный способ выбраться. Поэтому-то мне и нужна твоя помощь.

— Зачем мне помогать тебе? Кио улыбнулся.

— Тебе, возможно, стоит принять в расчёт, что Дэниел будет пытаться убить тебя.

Майк рассмеялся.

— Вот почему мы пытались убить его, — подтвердил Такахаши. — Серьёзно.

— Ерунда.

— Это единственное, благодаря чему Клиндер может победить.

— У него был шанс. Он даже не прикоснулся ко мне.

— Клиндер не может сделать этого. Только Дэниел. Перешедшие верят, что если Дэниел убьёт тебя, мы застрянем здесь. Все мы. Такое вот уравнение.

Хоть что-нибудь здесь имеет смысл?

— Каким, черт побери, образом ты можешь знать, во что верят Перешедшие?

— Я работаю на них. Клиндер приказал мне завербовать тебя и твоего брата. Он готовил тебя для схватки.

— На чьей ты стороне?

— Я на твоей стороне. Я Корректор.

Ну да: двойной агент. Дот говорила ему об этом.

— Ты не знаешь Денни. Он не сделает этого.

— Сделает, когда они расскажут ему о Джулии, — Кио внимательно посмотрел на него. — Я бы сказал, что это неплохой аргумент, как ты думаешь?

Бумажник, подумал Майк. Помолчав некоторое время, он спросил:

— Ты встречался с Денни?

— Да. Я нашёл его в Детройте.

— Почему же ты не убил его тогда?

— Мне ещё были нужны некоторые коды.

— Как… Как он там?

— Развалина. Спит круглые сутки. Думает о своей жене. Бедняга, подумал Майк.

— Каким образом он… они…

Кио предостерегающе поднял руку и покачал головой.

— Поверь мне. Ты не хочешь этого знать. Наступило долгое молчание. Наконец Кио спросил: — Итак. Ты с нами?

Майк встал.

— Думаешь, ты можешь показать мне пару чудес, ворох птиц — и бинго, и я убийца? Почему ты думаешь, что я соглашусь убить своего брата?

— Мы не хотим, чтобы ты убивал своего брата, Майк. Мы хотим, чтобы ты убил Птенца.

— Птенца?

— Шона, — сказал Такахаши. — Он представляет для птиц нечто особенное. Он единственный, с кем они говорят. Он их главное связующее звено, а для Клиндера он — ключ к власти. Мы планировали эту операцию годами, Майк. Мы хотим смертельно оскорбить пришельцев, пустить под откос все это существование. Мы хотим убраться отсюда. И ты — единственный. Ты — тот, кто может помочь нам. Все, что тебе нужно сделать — это убить мальчика и — что ещё? — кого-нибудь, кто тебе нравится, и ты свободен. Стёрт, — Кио улыбнулся. — Я бы предложил себя, но я не уверен, что достаточно нравлюсь тебе. Как ты смотришь на это?

— Как на самую идиотскую вещь, какую я когда-либо слышал в своей жизни! Ты предлагаешь мне убить ребёнка? Моего племянника?

Тот поколебался, словно хотел что-то открыть ему, но потом передумал.

— Ты что, мать твою, с ума спятил? Кио сказал:

— Подумай об этом как об акте милосердия.

— Меня тошнит от вас, ребята, — сказал Майк.

— Я знаю. Это безумный мир. И мы хотим уйти из него. И мы готовы сделать все, что угодно, чтобы добиться этого.

— Даже убить ребёнка.

— Позволь мне спросить тебя кое о чем, Майк. Как ты думаешь, что они делают с Шоном там, в компаунде? Зачем, как ты думаешь, он им понадобился? Ты думаешь, Клиндер в игрушки играет? Учит его шахматам? — Он сунул руку в карман своего чёрного свитера и вытащил оттуда белого коня, держа его двумя пальцами. — Меня учил. Я был его любимцем.

Майк вспомнил чёрного коня, которого доктор дал ему. Когда ему было десять. И чем больше говорил Кио, тем более нервозным он становился. Потому что он слышал правду. И потому что он слышал и все то, чего Кио не говорил.

Кио положил белого коня обратно и вытащил зажигалку, в течение разговора открывая её большим пальцем и затем закрывая о ладонь руки. (Клик. Клак. )

— Тебя он тоже просил не говорить? Заставил пообещать молчать? (Клик. Клак. ) Послушай, я знал его большую часть своей жизни и всю свою смерть. Мы умерли вместе в авиакатастрофе девять лет назад. (Клик. Клак. ) С этих пор я всегда был его правой рукой, — Кио улыбнулся. — Он был единственным гипнотизёром на планете, который мог взять под контроль целую толпу. (Клик. Клак. ) Он доказал это на твоём классе, не так ли? Ты представляешь себе, насколько редко такое встречается? (Клик. Клак. ) Однажды он уже не смог меня больше гипнотизировать. Я не давался ему. (Клик. Клак. ) И в конце концов я увидел его таким, каков он есть. Клиндер — это человек, которого нет. (Клик. Клак. ) В этом его секрет. Он тот, кем ты хочешь, чтоб он был. (Клик.) Он скажет что угодно. (Клак. ) Он сделает что угодно. (Клик. ) Что угодно. (Клак. ) (Клик. Клак. ) Я был там, Майк. Я видел все своими глазами.

Майк смотрел на зажигалку. Наконец он взглянул в чёрные глаза Кио.

— О чем ты говоришь?

— Я был там.

Майк нахмурил брови.

— Где?

— На их корабле. В Буффало.

Все, что Майк мог сделать, — это не вскочить и не ринуться прочь из комнаты. Один взгляд на лицо Кио — и он вспомнил.

Кио был в аду вместе с ним.

АВРААМ И ИСААК

Клиндер выдвинул ящик из стола в комнате для совещаний и вытащил оттуда книгу в коричневом кожаном переплёте.

— Когда мы спросили пришельцев, чего они хотят, они указали на этот пассаж из книги Бытия.

— Из Библии? — спросил Дэниел.

— Они цитировали её довольно часто. Слушай. Посмотрим, будет ли это иметь для тебя какой-то смысл. — Он прочёл:

Клиндер сделал паузу, несколько раз моргнул и сглотнул. Это длилось всего несколько секунд, но его лицо на эти несколько секунд приобрело давно и хорошо знакомое Дэниелу выражение. Словно он пытался убедить себя в чем-то. В чем-то, чему не хотел верить, но по какой-то причине должен был. Оправдывающееся. Дэниел уже видел раньше такое выражение. На лице дядюшки Луи. После того, как тот устраивал Майку порку. Он до сих пор помнил его вопли.

— Авраам и Исаак?

— Именно, — сказал Клиндер, и его горделивая улыбка с облегчением поглотила это секундное помутнение. — Я же говорил им, что ты умница!

Что-то произошло с Дэниелом в это мгновение, когда он уловил отблеск возникшей на дне глаз Клиндера потусторонней печали, когда он читал ему отрывок. Мгновение пришло и ушло, как выскочившая из воды рыба. Но за это мгновение какая-то часть его, которая долгое время спала, внезапно пробудилась. После того как он вспомнил госпиталь, другие воспоминания полезли из него валом. Он пытался свести их воедино, слушая Клиндера.

Это как-то касалось рыбы. Какой рыбы?

— Здесь есть комментарий, который мне особенно нравится. «Авраам, будучи верным и преданным слугой Господа, должен был не просто убить своего сына, но убить его в качестве жертвы, убить его искренне, убить его согласно обряду, убить его со всей пышностью и церемониями, спокойствием и собранностью ума, с которыми он обычно приносил свои всесожжения. Считать ли отца всех верных чудовищем из всех отцов?» — Клиндер глубоко вздохнул. — Потом пришёл ангел…

Клиндер закрыл книгу.

Рыба, думал Дэниел. Сосунок. Сосунок, которого они поймали тем летом на ручье. Которого они положили в дождевую бочку.

— Таково было их испытание, — сказал Клиндер. — Вот чего они хотели. Полного Послушания.

— Жертва, — горько сказал Дэниел. — Как могло правительство пойти на это? Принести двух невинных детей в жертву за все остальное человечество?

— Я бы назвал это честным обменом. Биллионы — за двоих. Но правительство не делало этого, Дэниел. Это сделал я. Вот почему это сработало. Видишь ли, они говорили совершенно буквально. Им нужны были сыновья.

Дэниел нахмурился.

— Что вы имеете в виду? Клиндер испустил вздох.

— Ты мой сын.

Дэниел молчал, исполненный отвращения.

— Майк тоже. Он не знает.

Господи, от этого человека можно ждать чего угодно.

— Я удивлён, что ты до сих пор не узнал мой голос, — сказал Клиндер.

— Ваш голос?

— Я Алоизиус, — ответил он, улыбаясь. — Это моё второе имя.

БУФФАЛО

Майк сидел в раздевалке вместе с Кио. Но в его мозгу вставали картины ада.

Ад был гостиницей в Буффало; за забранными сеткой окнами беспрестанно вспыхивала и гасла красная неоновая надпись; буквы шли задом наперёд. ТЕН ВОРЕМОН. Все было задом наперёд.

Ему было десять. Длинная комната. Кровать. Туго натянутые простыни, пеленавшие его. Не дававшие двигаться. Темно. Там всегда было темно. Кирпичные стены, с них постоянно капало. На потолке не было лампочки. Там были дети в кроватях. Много плачущих детей. Многие из них были его одноклассниками. Те, кого загипнотизировал Клиндер, сказав: «Вы не будете помнить ничего. Прохладный ветерок с прекрасного озера. Тёплый летний день, вы играете в песке. Замечательная экскурсия к побережью. Вот все, что вы будете помнить».

Но с Майком это не сработало. Он помнил все. Кроме имён.

Он не хотел этого, но не мог ничего поделать.

Ерундистика, говорил он себе.

Сон, говорил он себе.

Но это не могло заставить его память замолчать.

Он помнил, как доктор в белом ходил взад и вперёд по проходам между койками. Несмотря на белую маску, он знал, что это был Клиндер. Он узнал его глаза.

У него была игла. И одному за другим, по одному ребёнку за раз, каждый день он погружал её в уголки их глаз. Не имело значения, сколько раз ты просил его не делать этого. Не имело значения, как вежливо ты просил. Это никогда не имело значения. И никто не менял им простыни. Спелёнутые так туго, что можно было разглядеть тела и ноги под белым материалом. И пятна, просачивающиеся сквозь них. Запахи. И пока игла делала своё дело, она шевелилась в руке доктора. И издавала вибрирующий гул. Он никогда не мог забыть этого.

Иногда ненадолго устанавливалась тишина. Потом снова шаги, и человек в белом, и дети опять начинали кричать.

И эта кашица, которую им заливали в рот, на вкус как прогорклый желатин. Половники для жаркого[59]. Он вспомнил: вот что для этого использовали. Половники для жаркого.

Изредка выдавались спокойные часы. Он поворачивался к мальчику на соседней койке. Мальчику, который плакал больше всех. «Папа, папа, папа». Костлявый маленький японский мальчик на соседней койке, который называл себя «Кио». Самый младший в их комнате и самый напуганный. «Я хочу домой», — кричал он. Чёрные доверчивые глаза, окружённые ужасными коричнево-жёлтыми синяками. И Майк дал клятву. «Я вытащу тебя из этого, Кио. Клянусь. Когда-нибудь я вытащу тебя из этого». И мальчик, не верящий ему, желающий ему поверить. Верящий. Плачущий. Благодарящий его.

В этот день Майк дал себе обещание, которое будет держать до конца своей жизни. Он никогда больше никому не будет верить, никогда не ослабит контроль, никогда не будет пешкой в чьей-то игре. Он поклялся. Он скорее умрёт, чем допустит, чтобы это случилось снова.

И эти облака, которые они насосом закачивали в комнату. И птицы. Птицы, порхающие повсюду. Протяжённый, вибрирующий гул, который не смолкал ни днём ни ночью. И иногда ему казалось, что он слышал голос, зовущий его по имени откуда-то издалека.

И иголки.

Именно там он научился уменьшать вещи. Он мог переместить себя далеко-далеко отсюда, шагнуть за пределы запахов и криков, пройти сквозь сочащуюся кирпичную стену и красную неоновую вывеску и посмотреть на все это глазами птицы, парящей высоко в небесах. Съёмка с крана. Фокус, благодаря которому любой объект становился настолько маленьким, что он мог зажать его между большим и указательным пальцами. И как бы близко они к нему ни подходили, они никогда не могли его достать.

Он смотрел на них из далёкого-далёкого далека.

Как стая птиц, летящая высоко над двумя мальчишками, лежащими в пшеничном поле.

По ту сторону красного неонового огня за окном, никогда не прекращавшего вспыхивать и гаснуть:

ТЕН ВОРЕМОН.

Майк вспомнил. Кио произнёс это странное слово в магазине «7-Eleven». Он подумал тогда, что тот говорит по-русски.

— Тен-во-ремон, — прошептал Майк и открыл глаза. — Номеров нет.

Кио плакал и курил.

— Я знал, что однажды ты придёшь, Майк. Я всегда знал, что ты придёшь.

— Кио? — спросил он. Это был первый раз, когда он назвал его по имени.

Кио кивнул.

Помолчав долгое время, Майк спросил:

— Они делают это с Шоном?

— Да. Вот почему я здесь. Вот почему мы должны остановить их.

— Убить их, — сказал он. — Назовём это своим именем.

— Убить их.

— И мальчика тоже, — сказал Майк.

— Да.

— И он будет мёртвым мертвецом.

— Да, — сказал Кио, вытирая слезы.

— Что происходит с мёртвыми мертвецами? — спросил Майк.

— Они отправляются домой.

Какое странное слово: домой. Оно застряло в его мозгу, как непроизносимое имя. Что бы это могло значить — домой? Дом — это место, где ты стираешь бельё. Где ты спишь. Он постоянно жил в отелях. Что такое дом? Это то, что было у Денни. Жена и ребёнок. Закладная и ограда из планок. Место, где лучше, чем в гостях. Место, куда тебя приглашают к себе. В страшной ярости Майк понял, что не имеет ни малейшего представления, о чем идёт речь. Он никогда не бывал там.

Он встал и подошёл к шкафчику, отпертому Кио. Взял банку с жидкостью для зажигалок и полил из неё кучу. Перья в тех местах, куда попала жидкость, потемнели. Он выхватил у Кио сигарету изо рта и швырнул её в спящих птиц. Пламя побежало дорожками там, куда плеснула жидкость, крест-накрест перечёркивая кучу, иногда ныряя в расщелины. Дым разрастался. Огонь охватил птиц. Через несколько минут это был уже настоящий костёр, полыхающий в углу раздевалки. Майк ждал, что раздадутся крики толпы людей, но ничего не услышал. Они приняли это так же, как тот буддийский монах во Вьетнаме. Они даже не проснулись.

Он представил себе, что сжигает кучу видеоплёнок, коллекцию садистских фильмов. Правда, он предполагал, что в этом не было большого смысла. Корректоров, скорее всего, снабдят новыми птицами, когда они возвратятся в следующий раз. От кучи шёл сладковатый запах, как от горящей травы. Дым чёрной колонной, как из дымовой трубы, поднимался к потолку, где разбивался, заворачиваясь по краям, образуя что-то вроде облака. В пятидесятых был такой примитивный эффект, ещё до цифровой обработки: облако чернил выпускалось через шприц в ёмкость с водой, наполняя её образами демонической угрозы, или божественного возмездия, или кильватерными следами НЛО.

Он хотел сжечь весь мир. Он хотел домой.

Удовлетворённый, он повернулся к Кио.

— Вы планировали эту операцию годами?

— Да. У меня есть все коды. Как только ты будешь готов, мы раздавим их. Хоть сегодня ночью.

Майк сказал:

— Так давай сделаем это.

Кио встал перед ним на колени в странном порыве восхищения и благодарности.

— Осанна, — сказал он.

— Заткнись, — ответил Майк. — Отдай мне мою пушку.

ПАПА?

В течение долгого времени Дэниел рассматривал человека в бумажном костюме. Человека, который утверждал, что был его отцом.

— Есть вопросы? — спросил наконец Клиндер. Дэниел решился на самую большую грубость, какую

мог придумать. Игнорировать вопрос. Лишить его удовольствия. По правде говоря, он не был уверен, что смог бы ответить — в его глотке застрял комок. Но слова вырвались из него против воли, удивив его самого. Такое ощущение, что он ждал всю свою жизнь, чтобы сказать это.

— Почему ты бросил нас?

— Твой любимый вопрос — почему, не так ли? Я учёный, сынок. Я спрашиваю — как? — Он посмотрел в лицо Дэниела. — Было вторжение, господи боже мой! Мы были в осаде. Под угрозой завоевания. Не зная, как защищаться. Я был нужен моей стране. Я был нужен всему миру. Что я должен был делать?

Странно, но благодаря этому Дэниелу стало легче отвергнуть его. У Клиндера не было ответа на самый важный вопрос его жизни. Это сказало ему все, что он хотел знать. Доктор больше не мог причинить ему боль.

— Дядюшка Луи был единственным, что у меня было вместо отца. Он был настоящей сволочью, но он был рядом.

— Прости. Я надеялся, что ты поймёшь. Поскольку, честно говоря, мне нужна твоя помощь, Дэниел. Такие отрывки, как этот — наши лучшие люди годами работали над ними. И мы истощили свои возможности. Ничто из того, что они делают, уже не имеет смысла. Мы думали, что ты сможешь уговорить Шона… ну, как бы это сказать, снова наладить связь.

— Снова?

Повисла неуютная пауза.

— Он единственный, с кем они вообще говорят. А он ничего нам не рассказывает.

— Когда они в последний раз говорили с тобой? — спросил Дэниел.

Клиндер сглотнул.

— Восемь лет назад.

— Восемь лёг?

Клиндер, нахмурившись, кивнул.

— Ты имеешь в виду… Все это, — Дэниел обвёл рукой вокруг, охватывая весь комплекс, процедуры, бюрократию, философию Перешедших — все это, все эти хитроумные разработки — все это… просто догадки?

Клиндер сложил руки перед собой и стал сцеплять и разжимать пальцы.

— Это… был довольно спорный проект. Мы… вынуждены были оперировать предположениями и устаревшими данными. Но… мы достигли значительной достоверности в чертовски нестабильных условиях. И люди верят в меня.

— Видимо, это означает да , — сухо сказал Дэниел.

— Ты нужен нам, Дэниел, — повторил Клиндер, вращая руками, словно пытался заклинанием решить проблему. — Как переводчик. Как расшифровщик кодов, если хочешь. Мы думали, что ты, возможно, будешь в состоянии помочь нам.

Бог мой, подумал Дэниел. Вот почему они его захватили. Дневник не был кодом. Они просто хотели отделаться от него, чтобы защитить репутацию Клиндера. Предотвратить возможность, что последователи узнают о его экспериментах над детьми. В «Буффало». Код — это Шон. И они хотят, чтобы я взломал его.

— Ты обладаешь удивительным даром. Твои навыки интерпретации в качестве критика. Твой аналитически-гуманистический подход к текстам.

— Таким как дневник? — спросил Дэниел.

Рука Клиндера, держащая дымящуюся сигарету, на мгновение застыла на полпути к его рту.

— Дневник? — спросил Клиндер, делая жалкое усилие, чтобы это прозвучало спокойно.

— Дневник Майка. Когда ему было десять, а ты был самым умным человеком в мире.

— Мы давно его ищем! — ликующе провозгласил Клиндер. — Ты хочешь сказать, что он у тебя?

— Да.

— Где он?

— Я его спрятал, — сказал Дэниел. — Это личная вещь.

— Личная? Сынок! Это исторический документ! Он может раскрыть всю тайну колибри, — Клиндер воздел пухлый указательный палец. — Он может оказаться недостающим звеном!

— Опусти палец, — сказал Дэниел.

Клиндер посмотрел на него.

— Ну. Опусти, — повторил Дэниел, и Клиндер снова спрятал палец в кулаке.

Дэниел наклонился вперёд в своём кресле и посмотрел Клиндеру прямо в глаза.

— Никогда. Больше. Не пытайся меня гипнотизировать.

— Сынок…

— Не называй меня так. Никогда не называй меня так. Ты не заслужил этого права.

— Дэниел, успокойся.

— Ты не отец. Настоящий отец не сделал бы этого со своим сыном.

Повисла долгая пауза. Клиндер, глядя в сторону, кивнул несколько раз. Казалось, многое было сказано этой паузой, хотя никто не произнёс ни слова. В конце концов Клиндер выпрямился в кресле, положил руки на колени и вздохнул.

— Я вижу, что ты не понял меня. Но возможно, тебе придётся, Дэниел. Возможно, тебе придётся понять много вещей. Неприятных вещей. Большая часть людей живёт в мире, не неся никакой ответственности, как ты знаешь. За свою жизнь я понял, что для того чтобы достигнуть великого блага, иногда требуется великая жертва. Иногда приходится делать ужасный выбор. Перед некоторыми людьми такой выбор не встаёт. Передо мной встал.

Он что, оправдывается? Он действительно сидит здесь и оправдывается?

— До меня дошли беспокоящие новости. Корректоры ясно дали понять, что сделают все что угодно, чтобы выбраться отсюда. Я уже рассказывал тебе о том, что их любимое развлечение — убивать людей?

— Да, — сказал Дэниел. Почему он меняет тему? Кому какое дело до группы террористов? Они были здесь в безопасности.

— Единственное, чего я не сказал тебе — это что они добиваются успеха. Определённое сочетание убийств выбрасывает их из этой реальности.

— Почему?

— Полагаю, это превышает допустимые нормы существования в этом мире. Пришельцы ненавидят смерть. В конце концов, именно из-за этого мы вообще находимся здесь. Но после нескольких определённых убийств некоторые из убийц освобождаются.

— Освобождаются?

— Стираются из программы, по сути говоря. Что-то вроде высшей меры. Они оскорбляют птиц, и их выставляют. Это имеет отношение к родственным связям.

— Я не вполне понимаю.

— Наша разведка донесла, что Майк перешёл на сторону Корректоров.

— И что?

— Он будет пытаться убить Шона. Дэниел фыркнул.

— Это безумие. Зачем Майку делать это?

— Это единственное, благодаря чему Корректоры могут победить.

— Я не верю тебе.

— Дэниел, — сказал Клиндер, — я могу только предполагать, насколько ошеломляющим все это является для тебя. Но боюсь, есть кое-что ещё, — он выставил вперёд сигарету. — Нет способа сказать тебе об этом помягче. Так что я буду говорить так, как есть. Шон не твой сын.

Тишина, воцарившаяся после этих слов, продолжалась долгое время. Дэниел хотел было рассмеяться, но понял, что это не смешно. Совсем не смешно.

Клиндер что-то говорил, но Дэниел не мог удерживать внимание на его словах; его куда-то уносило. Каким-то образом у него сложилось впечатление, что Клиндер украл у него все. Его детство. Его брата. Джулию. А теперь он пытается отобрать и Шона. Он знал, что это выглядит бессмысленно. Но так он это чувствовал. Словно его ограбили.

— Сынок, — говорил Клиндер, и Дэниел снова вернулся к разговору. — Мы не знали этого, пока не исследовали твою ДНК. Такахаши только вчера сообщил мне результаты анализа. Отец Шона — не ты. Его отец — Майк.