22

На следующее утро я зашел к Солу в комнату. Там был Джек, они вместе молились у алтаря с четками в руках. Я молча ждал, пока они закончат.

– Что такое, док? – спросил Джек. Я выждал внушительную паузу.

– Сол, я хочу спросить, чем ты занимаешься. То есть помимо финансирования торговли младенцами, обращения грешников и магических трюков с яйцами. У тебя достаточно веры, чтобы двигать горами, и достаточно денег, чтобы накормить тысячи голодных, но я не припомню, чтобы ты что-нибудь делал! 'Что там сказано в Библии насчет истинной веры и добрых дел, не подскажешь?

– Матерь Божья, – с улыбкой протянул Сол. – Джонни, ты что, не с той ноги встал?

– И еще одно, – продолжал я, все больше распаляясь. – Похоже, я единственный в этом уютненьком святилище, кто хоть сколько-нибудь беспокоится, что подумает полиция, когда обнаружит на некой свалке небольшой подарок!

На сей раз подачу принял Джек.

– А ты знаешь, сколько у нас бывает заявлений о пропавших без вести? По нескольку тысяч каждый год! Вот такая гора лежит, не успеваем разгребать. Дело житейское.

Родители, потерявшие детей. Дети, лишенные родителей. Все они проходили через мой кабинет. Сердца, бьющиеся в пустоте, в замкнутом круге надежды и отчаяния. Обреченные вечно помнить о тех, кого нет, скованные неодолимой силой притяжения исчезнувшего мира.

Я упрямо набычился.

– Сол, признайся, ты подставил меня?

– О чем это ты? – ухмыльнулся он.

– Обо всей этой ерунде насчет врагов, революции в сознании и так далее.

Сол встал с колен и закурил, выпустив аккуратное колечко дыма.

– Я говорил правду, – спокойно сказал он.

– Ну да, разумеется. Только работаешь ты не против холоков, а на них!

Он стряхнул пепел на ковер и уселся на диван рядом со мной.

– А ты вообще представляешь себе, что такое холоки? Существа, которые живут в постоянном страхе, не доверяя никому вокруг. Не понимают красоты, не знают даже, что это такое. У них нет ни любви, ни плотских наслаждений, любое прикосновение вызывает лишь отвращение. Понимаешь? Все, что им осталось, это чудесный аттракцион под названием «сны», где люди любят и ненавидят, удивляются и верят. Странный мир, где каждый живет сам по себе, делает то, что хочет, и не спрашивает разрешения. Где у каждого в душе есть своя маленькая комнатка с дверью и замком, который можно запереть. У холоков нет ни дверей, ни замков. Все одновременно присутствуют друг у друга в голове. Подумай об этом, Джонни! Ни интимности, ни тайн, ни фантазии – ничего!

Сол глубоко затянулся и продолжал:

– Еще у них есть ленты памяти. Знаешь, что это такое? Вспомни самый лучший момент своей жизни, он есть у каждого – какой-нибудь эпизод, выбивающий слезу, шедевр, достойный «Оскара». Вот холок садится и прокручивает твою жизнь, все подряд, включая завтраки, обеды, ужины, туалет, стояние в пробках и так далее – все для того, чтобы найти этот единственный звездный момент, лучшее воспоминание, твое главное сокровище. Находит и смотрит, снова и снова, раз за разом…

Он выбросил окурок и достал новую сигарету.

– Пугать их было одно удовольствие. Чего я только не вытворял! Однако довольно скоро мне стало скучно. Холоки и без меня вечно всего боятся. Однажды я делил сон с одним из них – кошмар, – мальчишку преследовала змея, он убегал со всех ног и не мог убежать. И тут я понял, что именно этим фактически и занимаюсь целый год. Я стал их кошмаром – охотником за привидениями, рыцарем-крестоносцем, наказывающим неверных за грехи. Я жаждал отомстить за своего шофера, за Лору и постепенно сам стал не лучше холоков. Око за око.

Чем больше я узнавал холоков, – продолжал Сол, – тем меньше испытывал отвращения. Вся моя ненависть куда-то подевалась. Они самые жалкие существа, каких только можно представить. Ни петь, ни танцевать – ничего не могут. Даже аромат розы недоступен их пониманию. Есть только машины, открывающие ворота в иной мир, который нельзя ни завоевать, ни даже попять, да и увидеть можно лишь во сне.

На мгновение в его глазах мелькнула боль – появилась и ушла на дно, словно рыба, выпрыгнувшая из воды. Однако мой тренированный взгляд успел ухватить главное. Я понял, что скрывалось в душе старика – невыносимое чувство вины. За что? Перед кем?

– Мы сами произвели их на свет, – вздохнул он. – Ты же знаешь…

Я презрительно фыркнул.

– Значит, ты их пожалел? Решил сделать подарок: живого младенца, которого можно «доить». А в перспективе – целую расу сновидцев!

– Ну что ты такое говоришь, Джонни? – укоризненно воскликнул Джек.

– А ты сам его спроси! – презрительно бросил я. – Спроси, хотел ли он, чтобы Лора забеременела?

– Да, хотел, – признался Сол, – и я скажу почему. У Лоры должна родиться дочь, это вероятнее всего, и я надеялся, что они обе останутся с нами. Тогда Третьей мировой удастся избежать, и холоки исчезнут, будто их никогда и не было. То есть не будет. Мы вернем себе наши сны.

– Как? – не понял я.

– Неужели не понятно? Питаться снами будет некому, и мы перестанем их забывать.

– Вот здорово! – расплылся в улыбке Джек.

– Я никак не ожидал, – вздохнул Сол, – что Лора решит вернуться к холокам. Девочка сильно изменилась с тех пор, как мы расстались.

– Ничего себе ошибочка! – завопил я, вскакивая с дивана и бегая из угла в угол. – И где было твое хваленое ясновидение, интересно знать? Чушь собачья! Врешь ты все! Сводник проклятый! Предатель!

– Не торопись с выводами. – Сол пошарил в комоде и вытащил катушку с нитками. – Аймиш! – позвал он. – Куда я дел эту чертову иголку?

На кухне что-то зашуршало, кардинал пронесся по комнате, вспорхнул на плечо к старику и уронил ему на ладонь обычную швейную иглу. Зажмурив один глаз, тот принялся вдевать нитку.

– Нет, свой сок ты уже получил, – строго сказал он птице и обернулся ко мне. – Сейчас я тебе кое-что покажу.

– Опять какой-нибудь трюк? – хмыкнул я.

– Итальянский, – кивнул Сол.

– Спасибо, обойдусь.

– Давай-давай, иди сюда.

Обреченно вздохнув, я подошел. Сол взял меня за руку.

– Держи вот так, – скомандовал он. – Теперь сожми.

Жестом фокусника Сол подвесил иглу наподобие маятника над тыльной стороной моей ладони. Внезапно, словно по собственной воле, игла начала двигаться по кругу. Совершив полный оборот, она закачалась взад-вперед, потом резко остановилась, будто притянутая магнитом.

– Ну и как это понимать? – озадаченно спросил Джек. Сол бросил иголку с ниткой на стол и задумчиво почесал челюсть.

– М-м… Не знаю.

– Гениально! – рассмеялся я.

– В том смысле, что понимать можно по-разному, – Пояснил он.

– А именно?

– Например, у Лоры могут родиться близнецы.

– Господи Иисусе… Не может быть, она говорила о ребенке в единственном числе. Впрочем, откуда ей знать?

– Она должна знать, – покачал головой Сол. – Стран-но. Судя по иголке, у тебя будет двое детей: мальчик и девочка.

Адам и Ева. Я внутренне содрогнулся. Прекрасный новый мир, лучший из всех возможных. Сол подавленно молчал.

– Ну так сделай же хоть что-нибудь! – взорвался я. – Вспомни свою магию! Скажи заклинание, молитву – что угодно! Всезнайка несчастный! – Старик нахмурился, погруженный в размышления. Тут меня осенило. – Я сам поговорю с ней! Пойду и поговорю. – Сердце заколотилось в груди, подсказывая, что верное решение найдено. – Я люблю ее, неужели этого мало? Она должна остаться, я ее уговорю!

– Нет, – грустно покачал головой Сол. – Ты опоздал, малыш.

– Поздно? – Ерунда. Поздно никогда не бывает.

– Сегодня вечером ее забирают.

Джек разочарованно присвистнул. Я растерянно заморгал.

– Ты хочешь сказать, что они…

– Она же тебе сказала – один год.

Я наскоро прикинул в уме числа и зашагал из угла в угол, пытаясь привести в порядок мысли. Даже не попрощалась… Никогда меня не любила. Третья мировая. Сын и дочь. Мальчишка в красном свитере у фонтана. Его умоляющий взгляд. «Я не хочу быть никем. Только не там». Я закрыл лицо руками и пошатнулся. «Ну зачем тебе трогать эту женщину?» Теперь я знал, о чем он говорил.

– Где? – спросил я. – Куда она поехала?

– Какая разница. Ты не сможешь ее убедить. Я и то не смог.

– Где она, Сол?

– Ты только зря потратишь время, – печально вздохнул он. – Тут уж ничего не поделаешь. Осталось только молиться.

– Нет, не может быть! Скажи!

– Нет смысла.

В отчаянии сжав кулаки, я снова забегал по комнате. Аймиш наблюдал за мной с абажура настольной лампы, греясь в ее свете.

– Аймиш! – заорал я в бешенстве, тыкая в него пальцем. Он тут же подлетел и уселся на палец как на жердочку. Я поднес его к лицу. – Ты ведь умная птичка, правда, Аймиш? Ты знаешь, где искать Лору?

Огненно-красная головка энергично закивала. Я перевел взгляд на Сола. Они с Джеком уже снова стояли на коленях. Сол перекрестился и вытащил свои четки из голубых бусин.

– Господь всемогущий, прости наши грехи…

– Пойдем, красавчик, – решительно сказал я, – отыщем ее.

Черный «линкольн» Сола мчался по скоростному шоссе на юг. Я рулил как сумасшедший, а Аймиш, пристроившись на приборной панели вместо статуэтки святого Христофора, направлял меня свистом и движениями клюва. Я обещал ему в случае удачи целый галлон лучшего сока из Флориды. К моему удивлению, ехали мы в сторону канадской границы и на мосту через реку оказались уже на закате, окрасившем пурпуром пасмурное апрельское небо. Я включил радио, чем доставил немалое удовольствие Аймишу, который тут же принялся подпрыгивать в такт музыке. Однако, приближаясь к таможенному посту, я понял, что с птицей могут возникнуть проблемы. Кардинал возмущенно пискнул, но выхода не было.

– У вас есть что заявить? – осведомился прыщавый таможенник.

Да сколько угодно. Я скоро стану отцом. В «бардачке» у меня запрещенное к ввозу дикое пернатое. Я влюблен в инопланетянку и пытаюсь предотвратить Третью мировую войну. Достаточно?

– Нет, сэр, – ответил я.

Виндзор остался позади. Аймиш был явно рассержен: лежать в тесном ящике в обнимку с телефоном не слишком-то приятно. Однако на мои вопросы о том, куда поворачивать, он исправно отвечал. Он вообще никогда не врал. С тех пор я с большим уважением отношусь к птицам. Мимо мелькнул дорожный указатель, и сердце у меня екнуло. Мыс? Что за мыс? Спустя милю стоял еще один, и его я прочитал внимательно: «Мыс Пили, 5 км». То самое место, где Стюарт нашел Лору!

– О, Аймиш! Ты просто гений! Дай я тебя поцелую.

Мчась по узкой полоске суши, выдававшейся на несколько миль в озеро Эри, я заметил на обочине кое-как припаркованную машину. Резко затормозив, я выскочил и побежал к берегу, продираясь сквозь кусты. Ледяной ветер обдувал щеки, грохот волн в ушах становился все громче, заглушая шум крыльев летевшего сбоку Аймиша. Мокрый песок, освещенный лишь звездами, блестел как смола. Без фонаря приходилось нелегко. Когда глаза немного привыкли к темноте, я принялся озираться и вдалеке, почти у самой оконечности косы, разглядел светлые очертания человеческой фигуры.

Она была обнажена, ее кожа, казалось, вобрала в себя весь свет этой ночи. Белая статуя на черном песке.

– Лора! – позвал я. Мне показалось, что она оглянулась. – Это я! – крикнул я изо всех сил.

Фигура сдвинулась, казалось, она шагнула ко мне, но потом начала исчезать – постепенно, снизу вверх, словно натягивала черное платье. Она заходила в воду.

– Лора! – снова крикнул я уже на бегу. На черном зеркале воды, усеянном звездами, была видна лишь голова. – Лора, не надо! – Ко мне обернулось лицо, сияющее белизной на фоне угольно-черной темноты. – Я люблю тебя!

Запыхавшись от бега, я долго переводил дух. Мы молча смотрели друг на друга. Аймиш сидел у меня на плече. На таком расстоянии я кс мог разглядеть черты лица, но чувствовал, что Лора улыбается. В моей груди зашевелилась надежда.

Заранее сжавшись, я решительно ступил в полосу прибоя. Аймиш с испуганным криком поднялся в воздух. Вода все выше – сначала по пояс, потом по шею… До сих пор не понимаю, как, не умея плавать, я решился зайти так далеко. Однако, когда полна лизнула мой подбородок, пришлось остановиться. Тело онемело от холода и почти не слушалось.

– Лора! – позвал я из последних сил, вложив в этот крик всю свою надежду и боль.

И знакомый хрипловатый голос ответил мне, прозвучав до странности отчетливо среди рокота волн:

– Идем.

Счастье слышать ее смешивалось в моей душе с изумлением. Эта женщина всегда была для меня загадкой. Я стоял и лихорадочно размышлял. Может быть, она просто хочет испытать, на что я готов ради нее? Хорошо, если так – пожалуйста. Нырну в воду, и будь что будет. Пускай забирают и меня в свою трубу. Я смогу видеть Лору и защищать ее. Она изменится рядом со мной, и вместе мы изменим будущее. Лучше жить с ней и с холоками, чем оставаться здесь одному. Я люблю ее, черт побери! Люблю, а значит, для меня нет ничего невозможного!

В то же время другое мое «Я» смотрело на нас со стороны – так, словно осталось на берегу. Этой женщине я отдал всего себя, не пожалев ничего. Ей просто нельзя уходить, потому что тогда я разорвусь пополам. Как она не понимает, что такое невозможно? Это неправда, что она не любит меня, я не верю. А даже если и так – ну и что? Поначалу она неплохо изображала любовь, со временем полюбит по-настоящему. У нас есть ребенок и есть шанс наладить совместную жизнь после стольких лет одиночества, как можно этим Пренебрегать? И главное, ради чего – ради будущего с холоками? Нет, не может быть. Я люблю ее, черт побери! Люблю, а значит, она не уйдет.

Я чувствовал, что Лора ждет моего решения. Ждет, что я сделаю правильный выбор, найду правильные слова. Но как понять, чего она на самом деле хочет?

– Я не умею плавать! – крикнул я.

– Я знаю, – ответила она и исчезла.

23

В ту ночь я не спал. Аймиш дремал на своем любимом абажуре, спрятав голову под крыло. Его пушистое тельце вздувалось и опадало, как красный воздушный шарик. Казалось, он вот-вот ослабит хватку и шлепнется на стол. Я долго прикидывал вероятности и был почти уверен, что так и случится, но время шло, а ничего не менялось. Близилось утро, я физически ощущал, как стены давят на меня, смертельно хотелось с кем-нибудь поговорить. Когда Сол встал, мне с великим трудом удалось уговорить его выйти вместе погулять. Он долго стоял на ступеньках крыльца, опасливо вздыхал, ежился и щурился отсвета, словно собирался прыгнуть с высокой скалы.

Я с беспокойством дотронулся до его руки.

– Что с тобой, Сол?

Он окинул взглядом грязную улицу, закопченные изрисованные стены и окна с выбитыми стеклами. Впечатление было такое, что он здесь в первый раз.

– Я редко выхожу из дома, – смущенно объяснил он.

– Удивительно, здесь такой уютный район, – усмехнулся я.

Поддерживая под локоть, я помог ему спуститься. Он спускался медленно, приставным шагом, отдыхая на каждой ступеньке. Даже сквозь толстое пальто чувствовалось, что он дрожит как в лихорадке. Мы медленно продвигались по дорожке к улице. За воротами просигналил грузовик. Старик вздрогнул и вцепился мне в руку.

– О господи! – не выдержал я. – Чего ты так боишься?

Сол пожал плечами и провел рукой по лицу, стряхивая пот. Я внимательно посмотрел на него.

– Когда ты в последний раз был на улице?

– В мае, – не раздумывая, ответил он. – Двадцать восьмого мая. – Почему-то взглянул на свои золотые часы и добавил: – Тысяча девятьсот шестьдесят третьего.

Постепенно Сол успокоился, ускорил шаг и даже начал легкомысленно насвистывать. Утро выдалось ненастное, но к концу моего рассказа о событиях минувшей ночи ветер почти утих, слышен был лишь шум проезжавших машин.

Я сказал, что собираюсь убить Лору.

Мы остановились на углу, и я произнес долгую речь на эту тему, отрепетированную еще ночью. Не помню точно своих слов, но впечатление на прохожих мне наверняка произвести удалось. Представьте рослого мужчину, растрепанного, с мешками под глазами и в мятом свитере, который отчаянно жестикулирует, топает ногами и орет на лысого сморщенного коротышку в черном пальто. Цирк, да и только. Если кому-то еще и удалось расслышать парочку фраз насчет любви, мировой войны и холоков, которые не должны победить, то он наверняка подумал, что эти двое – из тех несчастных, что заполнили улицы американских городов в начале восьмидесятых, болтая всякий бред и требуя справедливости.

Потом мы долго молчали. Мне было не по себе, как всякому, кто высказал все, что у него на душе, и боится, не сболтнул ли он лишнего.

– А еще говорил, что пацифист, – усмехнулся Сол.

– Нет, я просто трус.

Он смерил меня взглядом.

– Тебе приходилось убивать?

– Нет, – спокойно ответил я. Думает, у меня не хватит Духу? Как бы не так.

– Интересно, каково это – убить того, кого любишь? – вздохнул Сол.

Снова та же боль мелькнула с его глазах. Чувство вины, безусловно. За что?

– Я ее вовсе не люблю, – скорчил я гримасу. Сол поднял на меня глаза.

– Вчера ты говорил, что любишь.

Его слова заставили меня болезненно поморщиться. Каким же я был идиотом! Ледяная ярость разливалась по моему телу, заставляя сжиматься челюсти и отдаваясь пульсацией в голове. Гнев вообще неприятен, после такой вспышки ощущаешь себя словно запачканным, но сейчас моя душа, наоборот, стала как будто чище и свежее, словно сбросила с себя старую уродливую кожу. Меня даже пугала немного та решимость, с которой я строил кровавые планы. Наверное, смерть Эдриен помогла переступить некий психологический барьер, а может быть, я еще не совсем отошел от своей ночи разбитых надежд. Так или иначе, за последние двенадцать часов Лора превратилась для меня из обожаемой и желанной женщины в коварную хищницу, злобную ядовитую тварь, которая растоптала мои чувства и теперь угрожала ни много ни мало всему живому на земле. Если кто и заслуживал смерти, то она. Да, я любил ее, ну и что? Ну и что, черт побери?

– Все изменилось, – буркнул я.

Сол отвернулся и стал смотреть вдаль. Сухогруз с Великих озер рассекал волны, поднимаясь вверх по реке, его флаги развевались по ветру.

– Такая хорошая девочка, – снова вздохнул он. – Что они с ней сделали… – Он достал платок и высморкался. В глазах старика стояли слезы. – Можешь рассчитывать на меня.

По его лицу было видно, чего стоило это решение. Я обнял его и похлопал по спине.

– Ты правильно поступаешь, Сол.

– Не знаю, – буркнул он, уткнувшись мне в плечо. Мы еще покурили и повернули назад к дому. Сол снова нахмурился.

– В чем дело? – спросил я.

– Насколько я понимаю, ты рассчитываешь воспользоваться машиной снов?

– Конечно.

– Боюсь, будут проблемы. Я не знаю, где она. На меня будто свалилась тонна кирпича.

– О боже, только не это! – простонал я. Сол пожал плечами.

– Прошло много лет… – Он задумчиво повертел в руке сигарету. – Надо поговорить с Ленни. Думаю, он в Чикаго. – И лукаво прищелкнул языком. – За ним должок.

– Машина у него? – с надеждой спросил я.

– Нет, но он может знать, где она. – Сол закурил и надолго задумался, потом взглянул на меня. – Должен тебя кое о чем предупредить.

– Да?

– Какие новости сначала: плохие или те, что получше?

– А совсем хороших нет?

Сол вздохнул и почесал затылок.

– Во-первых, после машины твое время начнет выкидывать разные фокусы. Не знаю, как и объяснить. Понимаешь, привычная реальность, в которой так удобно жить… мне ее, кстати, очень не хватает. – Он печально улыбнулся. – В ней все построено на причинах и следствиях.

– Говори, не тяни.

– Короче, ты как бы выпадаешь из общей колеи. Иногда память о прошлом кажется куда реальнее, чем то, что у тебя прямо перед глазами. Иногда я знаю заранее, что должно произойти. Например, через десять секунд ты скажешь: «Будь я проклят». Если ты выходишь из реки времени, то никогда уже не сможешь полностью в нее вернуться. То есть я хочу сказать… Иногда бывает, что… – Он снова замялся.

– Что? – нетерпеливо спросил я.

– Вот что! – крикнул он с крыльца нашего дома, метрах в пятидесяти впереди.

У меня под ногами осталась валяться его недокуренная сигарета.

– Будь я проклят! – воскликнул я и прикусил язык. Одно дело – верить в предсказания, и совсем другое – испытывать их на собственной шкуре. Теперь мне стало понятно, почему Сол предпочитал сидеть дома и так странно вел себя на улице. Почему избегал водить машину. И вот в чем, оказывается, секрет его фокуса с яйцом!

Сол ждал меня, сидя на верхней ступеньке крыльца.

– Ты можешь этим управлять? – спросил я.

– Вопрос предполагает причинно-следственную связь. Трудно сказать. – Он закурил новую сигарету. – По крайней мере, пока я дома, скачки ограничены в пространстве…

– Святая Дева… И куда ты попал в этот раз?

– Трудно сказать. Никогда не знаешь, в какое время попадешь. Долго меня не было?

– Меньше секунды.

– Повезло. Впрочем, какая разница, – усмехнулся Сол. – За секунду я мог прожить десять лет.

– А откуда ты знал, что это произойдет?

– Просто иногда приходит в голову. Я вспомнил об этом скачке через три года… э-э… в будущем. Не знаешь, как и сказать правильно.

Я зажмурился и тряхнул головой.

– С ума сойти можно.

– Запросто, – мрачно кивнул Сол.

– Значит, ты предвидишь будущее?

– Нет, я живу в нем. Помню настоящее. Предвижу прошлое.

– Господи Иисусе! – Я закрыл лицо руками.

– Не переживай, док, – криво улыбнулся он. – Через годик-другой привыкнешь.

– Привыкну? – фыркнул я. – А если мне захочется жениться, завести детей?

– Не очень хорошая идея, – покачал он головой. – Увидишь, как они погибнут, и не сможешь предотвратить.

– Ты хочешь сказать, что будущее изменить нельзя?

– Нет, пока оно не стало прошлым.

– Почему? А как же тогда холоки и вся их затея с Лориным ребенком?

– Это их прошлое. Прошлое изменить можно. Смотри! – Он показал на проржавевший остов машины без колес, стоящий на обочине. – Видишь? Вот как обычно представляют время. Все думают, что оно как дерево.

Я вытаращил глаза. Дерево? Потом до меня дошло. Рядом с развалиной на углу улицы рос чахлый вяз с иссохшими голыми ветками, готовыми вот-вот обломиться, – один из немногих оставшихся после эпидемии, поразившей деревья в Детройте в конце шестидесятых. С тех пор тенистых улиц в городе почти не осталось.

– Понимаешь? – продолжат Сол. – Ствол – это настоящее, а ветки – будущее. Они отходят от ствола в разные стороны. Так? – Я кивнул. – На самом деле все наоборот. Дерево, только перевернутое. Прошлых бесконечное количество, а будущее только одно – как ствол.

– А я могу отправиться назад и не дать Освальду убить Кеннеди?

– Наверное, но тогда избрать президентом могут не его, а Никсона.

– Что? – Я захлопал глазами.

– Рябь на воде, – объяснил Сол. – Ты меняешь что-то во времени, и волна изменений идет в обе стороны. Вперед и назад, в прошлое и в будущее. То же самое, что с камнем, брошенным в пруд. Разветвления вариантов бесконечны. Эффект бабочки, понимаешь?

Я тупо смотрел на него.

– Ты в школе учил математику? – Сол покачал головой. – Ладно, забудь. Вот главное, что ты должен знать: люди ни черта не знают о времени. Оно не константа наподобие скорости света, а что-то вроде жидкости. Река с изгибами, течениями, водоворотами… – Он осекся, увидев выражение моего лица.

– Голова болит, – признался я.

– Попробовал бы ты жить с этим каждую минуту, -. вздохнул Сол. – Ты не поверишь, сколько всякой ерунды приходится держать в голове. Хочешь знать, почему я ничего не делаю? Да у меня просто руки не доходят!

– Я не понимаю смысл…

– А почему он вообще должен… – Сол вдруг хлопнул себя по лбу. – Черт побери! Сядь и держись за что-нибудь.

– Я и так сижу.

Он посмотрел на меня как-то странно, будто не видел.

– Черт!

– Что такое? – Я вскочил на ноги и стал озираться. – Да что случилось?

– Я забыл сказать плохую новость.

– Так говори!

– Ты можешь вообще не проснуться.

Я пошатнулся и упал с крыльца. Сол подал мне руку, помогая подняться.

– Не стоило предупреждать, – вздохнул он. – Все равно никогда не помогает.

24

Поездка к Ленни в Чикаго вымотала мне все нервы. Сидел за рулем, разумеется, я сам: рисковать, что водитель дематериализуется на скорости шестьдесят пять миль в час, мы не могли. Однако внезапное исчезновение собеседника посреди разговора – тоже вещь малоприятная. Только мы выехали из Детройта, как – хлоп! – моего пассажира не стало. Заикаясь, я все-таки закончил фразу – а вдруг он меня еще слышит… Через двадцать минут Сол обнаружился мирно спящим на заднем сиденье.

– Где это мы? – пробормотал он, приподнявшись.

– А ты где был? – спросил я.

Он попробовал вспомнить, но снова уснул. Через некоторое время впереди показалась знакомая фигура: Сол голосовал, стоя на обочине шоссе. На заднем сиденье было пусто.

– Привет, я Сол Лоуи, – представился он, залезая в машину.

– Джон Доннелли, – ответил я и пожал протянутую руку.

– Ваше лицо мне знакомо. Который сейчас год? – Услышав ответ, Сол в сердцах сплюнул. – Черт! На двадцать лет раньше… – Хлоп! Он растворился в воздухе.

Следующие два часа я ехал один, чувствуя себя препаршиво. На окраине Гэри, штат Индиана, старикашка наконец появился – и опять на середине фразы.

– … не спит всю ночь и мучительно гадает, познаваем ли Рим! – Он визгливо захихикал и смеялся минуты две. Потом увидел, что я даже не улыбнулся, и смущенно смолк.

– Это конец, а как начинается? – спросил я.

– О! – понимающе кивнул он и выудил из кармана пачку «Кэмел». – Что делает агностик, страдающий бессонницей и дислексией одновременно?

Говорят, что в квантовой механике уравнения действуют во времени в обе стороны. Никогда не думал, что анекдоты тоже. Я рассмеялся, потом вспомнил Джонни Карсона, который пользовался этим уже много лет.

Из «бардачка» послышался резкий звонок.

– Это тебя, – просиял Сол, доставая автомобильный телефон: розовый, с наборным диском и, как я вскоре убедился, тяжелый как кирпич – наверное, самая первая модель.

– Тетушка Белл плюнула мне в физиономию, когда я ей это предложил, – скривился Сол, выдвигая антенну, па которой можно было жарить шашлык. – Вот ведь придурки!

Я взял у него трубку.

– Джонни, это ты? – послышался знакомый растерянный голос брата.

– Хоган? Как ты узнал этот номер?

– Как, ты же сам оставил его вчера вечером! И был такой странный… Энджи говорит…

Я обернулся к Солу, потом посмотрел на телефон. Вчера вечером? Не был я у Хогана! Силясь проглотить комок, подкативший к горлу, я съехал на обочину и остановил машину.

– Джонни! Ты слышишь меня? Ты где?

– Я здесь. – По крайней мере мне так казалось.

– Ты вчера нес какую-то ерунду. Энджи говорит, что ты был выпивши. И еще… – Хоган хихикнул. – В следующий раз, когда пойдешь на бой в грязи, советую потом зайти домой и переодеться.

– Что?

– По крайней мере смой с себя это фруктовое желе. Ты что, сидел в первом ряду? – Он подавился смехом.

– Сол! – хрипло выдавил я, отпихивая в сторону телефон. Потом высунулся из окошка, и меня вырвало.

Старик сунул мне в руку свой красный носовой платок и продолжил разговор сам:

– Не-а, он в порядке, не волнуйся… Просто немного переутомился… Ну, ты понимаешь… Ха-ха-ха!.. Значит, прочитал брошюрку?.. Ага… Ага… Нет-нет! Это тот грех, когда ты что-то должен делать, но не делаешь. С сексом – ничего общего. Что? Да, прелюбодеяние входит в первую десятку. Угу… Угу… Ты вот что делай: во-первых, нужно чистосердечное признание… Да нет, не жене! Священнику! Да-да… Потом что-нибудь в знак раскаяния, ну… как искупление… Откуда я знаю? Ну, сдай кровь, бездомного какого-нибудь накорми или что-нибудь… Нет-нет, не обязательно связанное с сексом! Главное – чистосердечно… Что? Ну… я не знаю, это уже вопрос хитрый… Сомневаюсь, что насчет пришельцев есть специальная заповедь. Так или иначе, речь ведь идет о самообороне, правда? Так что не психуй зря… Не-а… Не-а… Она же сама напрашивалась… Погоди, он вроде уже очухался!

Он протянул мне телефон.

– Хоган, – дрожащим голосом проговорил я в трубку, – скажи мне – только точно! – что я делал вчера вечером!

Сол рывком выдернул у меня трубку и мрачно покачал головой.

– А вот это ты зря, док.

– Почему?!

– М-м… на твоем месте я бы не стал, – скривился он.

– Какого черта?! Отдай!

– Ладно, ты сам себе хозяин, – пожал он плечами.

Меня переполняла решимость узнать все до конца. Очевидно, я все-таки попал в будущее к холокам, и мне понадобилось предупредить о чем-то Хогана…

Хлоп! Сол снова исчез.

Сжимая трубку дрожащими руками, я представил себе ужасающую картину: мое тело по-прежнему находится в Детройте, а я, не в силах проснуться, завяз в кошмарном фантастическом сне. Тем временем какой-то пришелец, завладев оставленным телом, живет там, дома, моей жизнью, спит в моей постели, принимает пациентов, ходит по ресторанам… Я сглотнул комок и несколько раз глубоко вдохнул. Наверное, стоит послушаться старика: не надо ничего выяснять.

– Как твои дела, братец? – спросил я как можно жизнерадостней.

Пауза.

– Да все ничего, как обычно… Послушай… Я просто волновался, все ли в порядке. Все остальное ерунда… я тебя давно уже простил…

– Что? – Я снова вздрогнул.