"Хорошенькое дело, - размышлял Мовшович, - эта милая пожилая дама дала мне в руки замечательную возможность: самому исчислить время оставшейся жизни, нащупать ее конец и вернуться в будущее прошлое".
      Еще год Мовшович жил жизнью, ел, изредка, для порядка, спал с женой Ксенией, писал рассказы, в которых еврейский смех звучал сквозь еврейские слезы. Только смех становился все менее смешным, а слезы текли все более пресные, превращаясь в мутную, но тем не менее дистиллированную воду. Мовшович спрашивал совета у Бога, регулярно посещая попеременно церковь, синагогу и мечеть.
      Так же он входил в комнату, закрывал дверь комнаты своей и молился Богу тайно. Он искренне верил, что если он молится тайно, то ему воздастся явно. Но как он нам признавался словами старинной русской былины о Садко, "из жертвы, в море брошенной, не вышло ни ......". Тогда Мовшович собрал свой походный чемодан, взял гондонов дюжину и книгу Мопассан. Также он взял напитки спиртные, тройной одеколон и, чтоб царя порадовать, пердячий патефон. Как вы сами понимаете, это всего лишь изящный эвфемизм. На самом деле это был джин "Бифитер", напиток самодостаточный, не требующий аксессуаров, сопутствующих другим спиртным напиткам, искажающих чистый целомудренный смысл алкоголя. И вот, дождавшись, когда жена Ксения уехала на дачу, а дети, Костик и Вова, разбрелись по интеллектуальному разврату, Мовшович лег на свой верный диван, налил стакан "Бифитера", неторопливо вытянул его, а стаканом шарахнул себя по голове.
      В голове Мовшовича что-то екнуло, воздух в комнате задрожал, стали рушиться дома на картинах саратовского художника Ромы Мерцлина. Скукожился до ничего телевизор, книги стали улетать в будущую эпоху книгопечатания, обратно родились Сталоне, Шварценеггер и прочая звездная шобла на видеокассетах, растаяли стены, Москва, Россия, исчезло абсолютно все. Кроме Мовшовича. Голый мохнатый Мовшович лежал на песке у подножия простой деревянной лестницы, уходящей в небо.
      И Мовшович ступил на первую ступень лестницы.
      - Ты вернулся, Мовшович? - спросил его сверху знакомый голос Господа.
      - Вернулся, Господи, - ползя вверх по ступеням, ответил Мовшович.
      По его лицу катился пот, чесалась небритая щека. Ноги, особенно левую, схватывала боль от облитерирующего атеросклероза. В правую ступню вонзилась заноза.
      - Что же, Господи, лестница у тебя такая неухоженная? - недовольно про себя пробормотал Мовшович.
      Но Бог услышал.
      - Ветры приходят, уходят, возвращаются на круги своя, потом снова приходят и уходят... Вот дощечки-то и поистрепались.
      - Как же так, Господи, ведь сколько святых общались с тобой, поднимались по этой лестнице, и ни разу я не слышал, чтобы кто-нибудь из них занозил ногу.
      - Не я назначал святых, Мовшович. Если бы они ко мне поднимались, ты бы не занозил ногу. А так - сам видишь...
      Все вверх и вверх полз Мовшович, и вот в ступенной бесконечности передним стали проступать грязно-мутные черты Господа. По его лицу катил пот, небритая щека чесалась, он потирал стянутую облитерирующим атеросклерозом левую ногу. Выглядел он довольно паскудно. Мовшович даже пожалел его.
      - Мы так давно знакомы с тобой, Господи, что мне не хотелось бы называть тебя так официально. У тебя есть какое-нибудь гражданское имя?
      - Отчего ж нет, - слегка обиделся Бог. - Называя меня Мовшович.
      Тяжело пыхтя, Мовшович наконец добрался до вершины лестницы и уселся рядом с утомленным от бесконечности Богом. Оба неровно, с эмфиземными всхипами, дышали, втягивая иссохшими ртами прохладную дымку неба. Внизу лежала земля Израилева. По ней ползли бесчисленные кодлы людей, сотворимые Мовшовичами по образу и подобию их и происшедшие от Суламифи и Измаила, сокращенно Вовы. Пустыня дышала жаром, с гор налетал прохладный ветерок; зимы сменялись веснами. Катился ворох войн, миров, прочих катаклизмов. Времена умирали и рождались в мучениях.
      - Когда же это кончится, Мовшович? - спросил Мовшович Господа, пытаясь вытащить из ступни занозу.
      - Дай я попробую, - сказал Господь Мовшовичу.
      Мовшович протянул Господу ногу. Тот заскорузлыми пальцами пытался ухватить мелкую щепку, но скрюченные, нестриженные тысячелетиями ногти соскальзывали. Тогда Господь склонился над ногой Мовшовича, зубами ухватил занозу и выплюнул ее на далекую землю. И вернулось море в берега свои, и затопило конницу египтян, преследующих Моисея.
      - А кончится это тогда, - сказал Господь, - когда смещаются языки и люди научатся понимать друг друга. Только тогда они придут к Нам с Тобой Единым. Только тогда земля станет бесконечной и небо станет бесконечным. Тогда сама бесконечность станет небом и землей. Тогда все будет млеко и мед, и каждая ветка будет сочиться нежным вином, приносящим легкую печаль и избавляющим от сердечно-сосудистых заболеваний. Тогда лестница в небо ляжет плашмя, и человечество будет свободно ходить туда и обратно, и все тогда будут жить вечно в другом мире. И единственное, что умрет, так это Страшный Суд. Потому что самое омерзительное во всех жизнях, Мовшович, это судить созданных по образу и подобию твоему...
      - Ну и хрен с ним, со Страшным Судом, - согласился с Господом Мовшович - тогда бы тебе, Мовшович, пришлось судить и меня.
      - А тебе, Мовшович, - меня, - согласился и Господь.
      Мовшовичи прижались друг к другу костлявыми плечами, улыбнулись бледными губами и тихо-тихо затянули:
      Элохим, о Элохим...
      1 В начале была Божественная созидающая сила, и Божественная созидающая сила была у Бога, и Божественная созидающая сила была Бог...
      И эта Божественная созидающая сила сидела на вершине лестницы, обозревала окрестности созданного ею мира, а в частности, город Вефиль. названный в честь Ее неким Иаковым, который шел жениться в дом дяди своего Лавана и случайно (неслучайно) во сне не брал на вышеупомянутую лестницу.
      И они (Бог и Мовшович), прикрыв глаза от вечной усталости и наслаждения самозабвенно тянули
      Элохим, о Элохим...
      Под лестницей туда-сюда шлялись бедуины, иудеи, другой народ Израилев и иностранные туристы. Нет-нет да в толпе мелькали латы римского легионера, копьем прокладывающего себе дорогу из борделя в казарму. Периодически в толпе вдруг столбом замирали фарисеи и возносили молитву Ему, а потом также внезапно мчались по своим фарисейстским делам.
      Словом волоклась обычная размеренная иудейская жизнь, взбаломошная и неупорядоченная, как и во всяком южном городе.
      2 И тут у подножья лестницы образовалась какая-то муть, из которой через несколько секунд сформировалась пара голых джентльменов, лежащих в непотребных позах. И проходящий народ смеялся над ними. И не нашлось ни одного Сима, чтобы прикрыть их, залитую блевотиной, наготу.
      Что-то смутно знакомое почудилось Мовшовичу в их телах, точнее в лицах, потому что таких тел он никогда в своих жизнях не видел.
      - Кто это? - осторожно спросил Мовшович и Господа.
      - Ученики твои, - ответил ему Господь.
      - Ни хрена себе, ученички, - про себя подумал Мовшович, а вслух спросил, - а других более приличных учеников у тебя нет?
      - Не зазнавайся, Мовшович. Они, как и ты, сотворены по образу и подобию моему, - и на какую-то секунду лицо Господа превратилось в бессмысленную рожу с засохшей в уголке рта блевотиной.
      - Каждый человек - это я, - продолжал Он в своем обычном обличьи. Мал человек, и Я - мал. Громаден ростом, и Я - громаден. Я - сильный, Я слабый. Я - здоровый. Я - больной. Я - даун. Я - мудрец. Я - Роден, Я Спиноза, Я - Гитлер, Я - герцог Кумберленд и я - бомж с Курского вокзала. Я - все. И каждый человек - одно из моих лиц.
      Поэтому рисуйте Человека красками, режьте его по дереву, высекайте из камня, и вы получите одно из моих лиц. И доколе будет жить Человек, доколе он будет рождаться, не исчерпается многообразие Божье. И с каждым человеком будут прирастать могущество и сила мои. Ибо, как я сотворил Человека по образу и подобию Моему, так и Человек своим рождением ежемоментно творит Меня по образу и подобию своему. И в этом могущество и сила Человека. Переданные Мною Человеку через Духа Святого. Так что, Мовшович, спускайся с лестницы, и прими своих первых учеников. Со всем почтением отнесись к двум частицам моего творения, утешь, успокой и проведи в порядок. К тому же, тот, что поменьше, уже обоссался...
      - И что я буду делать с этим обоссанным образом и подобием твоим? медлил Мовшович спускаться с лестницы, на которой он уже прижился и чувствовал себя хорошо.
      - Судя по тебе, Мовшович, Я - ленив и туп, - с сарказмом заметил Господь, - я же тебе сказал, спускайся, проведи в порядок, утешь, успокой.
      - А потом? - по-прежнему тянул кота за яйца Мовшович.
      - Потом, - терпеливо, отвечал Господь, - учи их, неси в них слово Божье. А через них и дальше, в народ израилев. И в другие народы.
      - Я знаю это слово Божье?..
      - Со временем оно само придет к тебе. От меня.
      И Господь пинком скинул Мовшовича к лестницы.
      3 Мовшович мягко приземлился рядом с навязанными ему Господом учениками и к вящему своему удивлению узнал в них своих былых соратников по прежней жизни Андрюху, по прозвищу Жук, и Петьку Сойкина, более известного в своих и Мовшовича краях, как Каменный Папа. Впрочем, Мовшович уже не был уверен, какие края ему родные: Москва конца двадцатого века. Или Израиль неизвестно каких времен. Но коль скоро Жук и Каменный Папа тут, у подножья лестницы в городе Вефиль, привычно заблеванные, хоть и голые, то стало быть и он, Мовшович, здесь на своем месте. И стало быть, он, Мовшович, обрел здесь, на земле Израилевой, своих первых учеников. Причем, должны заметить, сделал это не сам, а по наущению Господа. Которому Мовшович уже почти полностью доверял. А собственно говоря, кому еще и доверять в этих мирах, как не Господу. Мовшович по очереди оттащил своих первообретенных учеников на берег ручья и бережно отмыл их тела от московской грязи и московской же блевотины. Потом он пошел на базар и на неизвестно как оказавшиеся в его кармане два сикля серебра купил две хламиды. Когда он вернулся к ручью, ученики начали просыпаться, ресницы их тяжело прикрывали кроваво-мутные глаза, шершавые языки с трудом облизывали сухие потрескавшиеся губы. Из локтевых вен торчали иглы с обрывками шлангов от капельниц. Они чувствовали близость воды, которая могла бы утолить жажду, на несколько минут освежить язык, губы и горящие трубы. Но сил добраться до ручья у них не было. Не было и все. Знающие люди это знают. А Мовшович был ох как знающим. Он по очереди подтащил Жука и Каменного Папу к ручью. Там он также по очереди сунул их опухшие морды лица в ручей и велел хлебать. А сам сел на бережок, нацелившись на долгий водопой. Но к его удивлению хлебавшие оторвались от воды через несколько секунд с в миг прояснившимися взглядами.
      - "Смирновская", - прошептал Жук.
      - "Португальский портвейн"! - горячо не согласился с ним Каменный Папа.
      Мовшович смотрел на них, как на идиотов, А впрочем, он и в прежней жизни так на них смотрел. Потому что умом они не отличались. То есть, он был, но немного.
      А ученики уже самостоятельно припали к ручью. На сей раз Жук отлакировался темным английским пивом "Монах", а верный себе, Каменный Папа снова хватанул португальского портвейна. Потом они дружно упали перед Мовшовичем на колени и в один голос заорали:
      - Гришка! ...... твою мать! Опохмелил!..
      Озадаченный Мовшович осторожно хлебнул из ручья. В нем тек чистой воды "Абсолют". Мовшович поднял глаза к небу. Оттуда раздался тихий смешок. Так, при помощи Господа, Мовшович совершил свое первое чудо. Превратил воду обычного еврейского ручья в различные интернациональные алкогольные напитки.
      4 Упал он на колени и возблагодарил Господа за исцеление своих сотоварищей, а ныне учеников. Глядя на него, упали на колени Жук и Каменный Папа. Впрочем, они упали бы и не глядя на Мовшовича. Смирновская водка, португальский портвейн в сочетании с английским черным пивом "Монарх" в неумеренных количествах, непременно оказывают падающее действие.
      - Возоблагодарите Господа, суки, - приказал Мовшович ученикам с колен. Те неуверенно переглянулись.
      - Вы что, гады, в Бога не верите? - также сурово вопросил Мовшович.
      - Как тебе сказать... - протянул Жук, - я знаю, что он есть. Но не верю, - парадоксально произнес он, поскольку в нетрезвом состоянии был способен на самые невозможные умозаключения.
      - А ты? - повернулся Мовшович к Каменному Папе. Тот, не желая лгать, опустил глаза.
      - А может, на местном винзаводе трубу прорвало... - в сторону пробормотал он.
      И тогда Мовшович, перехихикнувшись с Богом, совершил второе чудо. Ученики мигом протрезвели, а винище в ручье снова стало водою. Снова зашелестели пересохшие языки, снова помутнели взгляды, снова ослабли члены. Снова Жук и Каменный Папа рухнули на подкосившиеся ноги.
      - Верую в тебя, Господи, - из последних слов прошептали они, и тогда Мовшович совершил третье чудо, Он провел рукой над телами бывших атеистов, и похмелье мигом исчезло. И это было самое чудесное чудо Мовшовича из первых трех, совершенных им при помощи Господа. Ибо в реальной жизни похмелье без похмелки не проходит НИКОГДА!
      Анрей Жук и Петр Каменный Папа умылись из ручья чистейшей водой, накинули купленные Мовшовичем хламиды и склонились перед ним.
      - Веди нас, Гриша, - смиренно попросил Жук.
      - Называйте меня "Равви", - вспомнил Мовшович обрывок из Евангелия.
      - Это по-жидовски, что ли? - осведомился Каменный Папа.
      - По-ивритски, - строго поправил Мовшович, - учитель, значит.
      - Ты не обижайся, Гриша, - попытался исправить неловкость друга Жук, мы тебя за жида никогда не считали.
      - Мы даже жалели, что ты - еврей, - еще более горячо оправдался Каменный Папа. - Так что веди нас, Равви, открой нам глаза, просвети наш разум. Веди нас по пути, указанному Господом.
      И Каменный Папа, утомленный, замолчал, еще ниже склонив голову. А Жук в порыве религиозного рвения вообще шарахнулся лбом о землю.
      - Господь, - назидательно сказал Мовшович, - указывает только начало пути, а пройти его нужно самим. Каждому. Самому. От указанного начала до собственного конца... Истинно ли я говорю, Господи? - поднял он глаза к небу.
      - Истинно, истинно... - неслышно для учеников отвечал Господь, - все, что ты не скажешь, для этих людей будет истинно.
      Мовшович успокоился и как бы между прочим спросил учеников:
      - Ксению мою не видали?
      - Как не видали?! - встрепенулись оба неофита, - каждое утро. С собакой. Гуляет.
      - Ну, ладно, - вздохнул Мовшович.
      5 И они отправились на базарную площадь, чтобы подаянием во Имя Господа добыть себе пропитание. Каменный Папа попробовал просить именем Христа, но о нем здесь знали не все. Кое-кто вспомнил, что в Иерусалиме периодически распинают какого-то Христа, или человека, называющего себя Христом. И даже считали себя его последователями. Во всяком случае, они крестились, кто справа налево, кто слева направо, а кое-кто даже и подавал милостыню ради Христа. Но все-таки вокруг болталось множество людей других религий. Поэтому просить пришлось и именем Христа, и именем Аллаха, и именами всех пророков от Авраама до Ездры. Но как бы то ни было, кое-что они насшибали и сели под кедром. Скорее всего, ливанским и никоим образом не сибирским. И стали есть свои хлеба и рыбы. Мирно текла еда, мирно текла беседа, как вдруг невдалеке они услышали спор. Спорили три человека. Один из них внешне был здоров. Второй, судя по гнусавому голосу и соплям, которые он, чтобы не пачкать хламиду, выстреливал на все четыре стороны, как бы занимая круговую оборону, страдал жесточайшим насморком. А третий, судя по гниющему телу, проваленному носу и гневными поперечными складками между отсутствующими бровями, был сильно и безнадежно прокаженным. А спор шел весьма и весьма принципиальный. Кому первому пить воду из одной единственной чаши. Прокаженному, который более всех хотел пить, сопливому, который тоже хотел пить, но меньше. Или здоровому, который пить не хотел, но желал сохранить водный баланс в организме. Чтобы и дальше оставаться здоровым. Так как водный баланс в организме имеет для организма важнейшее значение.
      Спорили, в основном, Здоровый и Прокаженный. Здоровый настаивал на том, чтобы пить первым, дабы не подхватить насморк и проказу. Прокаженный требовал первой очереди по причине большей жажды. И нежелания в придачу к проказе подхватить еще и насморк. Хотя при отсутствии носа это, как нам кажется, не имело большого значения. Насморочный склонялся в пользу Здорового. Так как пить ему хотелось в меру, а проказа ему, также как и Здоровому, не улыбалась. Словесный спор перешел в физический, в результате которого вода оказалась пролитой на землю.
      - Все-таки надо было начинать Здоровому, - утирая губы, проговорил Жук и повторил вышеперечисленные доводы в пользу этой позиции.
      - Ты рассматриваешь только одну сторону процесса, - сказал Мовшович Жуку, который и не подозревал, что он что-то рассматривает. - Процесс может быть и обратным.
      - Как это? - заинтересовался Каменный Папа, выплевывая рыбий зрачок.
      - А так! - остроумно парировал Мовшович. - Процесс может потечь в обратную сторону.
      И Мовшович услышал одобрительное покряхтыванье Господа.
      Тогда он встал, взял у спорящих чашу, которая внезапно наполнилась водой, и вдохновленный поддержкой Господа, начал учить.
      - Дети мои, - во множественном числе обратился он к Здоровому, - ты думаете, что если первым выпьет Прокаженный, вторым - больной насморком, то, выпив третьим, вы рискуешь подхватить проказу вместе с насморком?
      - Истину говоришь, незнакомец, - горячо согласился Здоровый.
      - Неисповедимы пути Господни, - сказал Мовшович, - Он, в милости своей может изменить ход событий. Удовлетворив и волков и овец. И последние станут первыми.
      Трое спорщиков тупо смотрели на Мовшовича. Здоровый в непонимании раззявил пересохшую пасть, из которой капнула неведомо откуда появившаяся слюна. Насморочный перестал безрассудно разбрасываться соплями. А Прокаженный так и застыл, сжимая в правой руке кусок отгнившего бицепса.
      - Пей, - протянул ему чашу Мовшович.
      - Но!.. - запротестовал Здоровый.
      - Это как-то... - неуверенно поддержал его Насморочный.
      - Пей - протянул Мовшович чашу Насморочному.
      Тот сначала заменжевался, но, взглянув на Жука и Каменного Папу, отхлебнул из чаши, закусив собственными соплями.
      - Пей, - на финал протянул Мовшович Чашу Здоровому.
      И Здоровый обреченно выпил.
      И вмиг у Насморочного пропал насморк, а у Прокаженного зарубцевались и бесследно исчезли все язвы. А Здоровый так и остался здоровым.
      И упали они на колени и возблагодарили Мовшовича за разрешение их многотрудного спора. Жук и Каменный Папа благоговейно смотрели на Мовшовича, а тот, в свою очередь, возблагодарил Господа за ниспосланное чудо.
      - Это - не очень чудо, - грустно заметил Бог, - в теории вероятностей такой процесс носит название случайных флуктуаций. В одном из миллиардов случаев теплая вода в холодной комнате не остынет, а закипит. Есть только одна маленькая деталь. Чтобы этот вариант провернулся, необходимо мое участие...
      6 И вновь возблагодарил Мовшович Господа за бесконечную мудрость и доброту Его. И как бы между прочим, приобрел еще троих учеников. Которые никак не хотели вставать с колен. И изъявляли желание в таком состоянии следовать за Мовшовичем, куда угодно. Хоть к такой-то матери. Но вот куда двигаться, этого-то Мовшович и не знал. Он привычно поднял голову к небу, но Господь никак не откликнулся. Оставив Мовшовича самого разбираться в себе, в учениках и в путях следования.
      И тут Мовшович вспомнил свои же слова о пути, начало которого указал Господь, но идти по нему нужно самому. Но, также внезапно понял Мовшович, что на этом пути можно в какой-то момент повернуть назад. И в случае ошибки продолжить все по-другому. Ибо начало начато Богом, а варианты продолжения следуют. Следуют вместе с нами и зависят исключительно от нас. Исключительно от дарованной нам свободы воли. И просим всех читающих эти строки, никогда не забывать этого. И ныне, и присно, и во веки веков. Каждый человек творец своей судьбы, которая, в свою очередь, является творцом человека. В рамках, указанных Господом. И человек, созданный по образу и подобию Творца в отдаленном приближении к Образцу также наделен даром творения. Вот такие вот предположения позволяем мы себе. И как истинные христиане (по крайней мере, официально) не видим в этом никакого богохульства. А если мы в чем-то не правы (мы имеем ввиду не суть действий, а наши выводы и умозаключения) то Господь в бесконечной милости своей нас поправит. И простит. Потому что, все, что можно и нужно, он создал. Остальное - за нами. А у него осталась только одна функция - прощать. Или не прощать. Но эта последняя идея, как нам кажется, противоречит милосердию Божьему.
      Меж тем, весть о мовшовических чудесах чудом распространилась по близлежащим окрестностям. И к Мовшовичу стали стекаться кодлы жаждущих совета. И Мовшович исправно кому-то что-то советовал, и все расходились удовлетворенные.
      7 Однажды, когда Мовшович вместе с пятью (уже!) учениками сидел в тени бесплодной смоковницы и рассказывал им историю Иисуса Христа, когда-то прочитанную им в изложении Ренана, к нему подошел Владелец этой самой смоковницы. С топором. У него было намерение эту смоковницу срубить. На дрова. Чтобы их продать. Но так как он прожил с этой смоковницей много лет, то у него возникали сомнения. Рубить или не рубить. Вот такой вот Гамлет .
      Мовшович подумал и произнес речь:
      - Не суди дерево по плодам его. Особенно, если этих плодов нет. У здоровых родителей может родиться больной ребенок. Или же не родиться. Но никому в голову не придет идиотская мысль убивать родителей. Смесмь сенбернара и карликелова терьера дадут чудовищное потомство. Или не дадут. Но было бы глупо усыплять сенбернара и карликового терьера. Надо было просто удержать их от случки. Я уж не говорю о Бербанке и Мичурине. Те вообще скрещивали черт знает что с черт знает чем и получали вообще черт знает чего. И единственный разумный вывод уничтожить не черт знает что с черт знает чем, а самих Бербанка и Мичурина.
      К тому же в рубке бесплодной смоковницы на дрова нет и практического смысла. Деньги от продажи дров быстро исчезнут, а тень от бесплодной смоковницы исчезнет навсегда. И негде будет утомленному спутнику отдохнуть и укрыться от жары. Так что мой тебе совет: вместо того чтобы рубить смоковницу, торгуй тенью от нее. И ты, и твои наследники будут получать верный доход в течение многих лет. Особенно здесь. Где круглый год много жары и мало смоковниц.
      Утомленный Мовшович на время замолчал, а потом решил зарегистрировать свои мысли у Господа.
      - Истинно я говорю, Мовшович?
      Господь ненадолго задумался:
      - Мне такая логика не приходила в голову... Наверное, Святой Дух по пути от меня к тебе где-то почерпнул ее и в дул в твою голову. Короче, итожим: "Нет в созданном мною мире ничего бесполезного. Нужно только найти этому оправдание".
      И Господь замолчал. Очевидно Он переваривал сказанное Мовшовичем и свой собственный изящный афоризм. Который Мовшович и донес до учеников и Хозяина бесплодной смоковницы. А когда эта идея проникла в последнего, он сломал топор, передал дом сыну и присоединился к ученикам Мовшовича. Таким образом их стало шесть.
      (По слухам через годы на этом месте вырос пятизвездочный отель, несколько вычурно названный "В тени бесплодной смоковницы").
      А пока Мовшович с шестью обретенными учениками улеглись спать в доме Хозяина бесплодной смоковницы, предтечи пятизвездного теля. Во сне Мовшовичу явился Господь и приказал утром двигаться к францисканскому монастырю, где он получит еще четырех учеников. А там, до положенных по канону двенадцати рукой подать.
      8 И вот поутру, проснувшись, все кодло двинулось к францисканскому монастырю. Приближаясь к нему, они увидели толпу, состоящую из людей разных времен и национальностей. Перед воротами в монастырь был выстроен помост. На помосте стоял стол, покрытый зеленым сукном, за которым сидели Раввин, Францисканец и Мулла. Перед ними на табуретке с гордо поднятой головой, закинув одна на другую скованные ноги, сидел человек в набедренной повязке. Когда он менял ногу, кандалы мелодично и печально позванивали. В глазах его были покой и обреченность. Точнее говоря, это был покой обреченности. Но, судя по тем же глазам, это его нисколько не удручало. Наоборот, как показалось Мовшовичу, покой обреченности он принимал за обреченность на покой. И вот почему. Троица священнослужителей Господа судила его за тройную измену. Будучи иудеем, он принял христианство, потом ислам, а затем снова вернулся в иудаизм. Таким образом каждый священнослужитель судил его за измену своей религии. А поскольку статья УК был одна, процесс тоже объединили в один. И вот этот измучившийся в поисках пути к Господу человек, сидел перед своими судьями и покойно ждал смерти, как избавления от мучений поиска. Уже три палача, один в кипе, второй - в скуфейке, третий - в чалме деловито раскладывали дрова перед столбом. Ибо вина, точнее, вины преступника были столь очевидны, что иного пути исправления, кроме ауто-да-фе, никто не видел. Как будто единственный и кратчайший путь к Господу лежит через трубу примитивного крематория.
      И когда возбужденная толпа уже готова была восторженными воплями приветствовать справедливый, по ее мнению, приговор, вперед выступил Мовшович. В глазах его горел спокойный гнев, простертая вперед правая рука была тверда. Из пальцев вылетало невидимое пламя, опаляя жаром лица судей, но не сжигая. От звенящего голоса резонировали стены монастыря. Местами от них отлетали осколки камней и падали в толпу. Пугая, но не раня. Ветер сорвал с голов судей и палачей их религиозные головные уборы, и они (судьи) вмиг утратили свою значительность. Более того, слетевшая с них атрибутика, придала их лицам такую обыденность, такую среднеиудейскую, среднехристианскую и среднемусульманскую обыденность, что Мовшовичу на миг даже стало скучно. Но тут он подумал, что нет ничего страшнее суда обыденности над попыткой прорыва, и начал:
      - По какому праву судите его? Вы! Кто сказал, что право у вас? Вы слуги Господа. Он - Его творение. Не слугам Божьим судить Божье творение. А только самому Богу. Ибо сказано в эпиграфе романа Льва Толстого "Воскресение": "Мне отмщение. Аз воздам". И нет сомнения, что эти слова действительно навеяны Толстому Господом. Кто из вас отвергнет сказанное? Господом! Для вас! Всех! И для каждого! Из вас! Кто сказал, что путь к Господу один. Господь в бесконечной мудрости своей проложил к себе бесконечное множество путей! Чтобы каждый! Каким бы путем он ни пошел! Пришел к Господу! И от свободной воли человека это произойдет! Рано или поздно! От свободной воли человека зависит выбор пути! И кто сказал, что человек должен идти только по одному пути? Кто из вас определил, что кратчайший путь один. Кто из вас решил, что человек не может менять пути? Если все ведут к Господу! Не ваше дело судить! Ваше дело - прощать! Ибо сущность каждой Церкви прощение! А не наказание! Поэтому во имя Господа, отпустите этого человека!.. И Мовшович умолк.
      А в подтверждение этих слов снова затряслись стены монастыря. Снова в толпу полетели камни, никого не раня. Ветер сорвал с судей рясу, лапсердак и халат. В прах разлетелся помост. Без огня сгорели дрова. Столб, приготовленный для подсудимого, дал побеги, кандалы превратились в ржавчину. А с неба прогремел голос:
      - Истинно говорит! Истинно!
      И упала на колени толпа. И упал на колени Трижды изменивший. И упали на колени судьи его. И все четверо сказали Мовшовичу:
      - Веди нас, Равви. Вручаем себя в руки твои. Ибо руки твои это - руки Господа. Как он только что нам сказал. Воля твоя - воля Господа!
      Так Мовшович обрел еще четверых учеников, доведя число их до десяти. А мы их будем называть Трижды изменивший, Раввин, Францисканец и Мулла.
      Меж тем, толпа стала расходиться. Частью довольная, частью - нет. При том, не то, чтобы одна часть была довольна, а другая недовольна. Нет. Толпа, как единый организм была наполовину довольна, наполовину недовольна вся. Целиком. Недовольна, что Трижды изменившего не сожгли. И довольна, что кой-какое зрелище ей все-таки показали. Древние израильтяне и арабы понесли эти события в свои домы, а некоторые иностранные туристы сняли сцены суда и несостоявшейся казни на фото и на видео. Правда, когда в своих странах они проявили пленки и прокрутили кассеты, то на фотографиях увидели различные танцевальные па Айседоры Дункан. А на видеокассетах - любительский порнофильм, снятый в шестой квартире четырнадцатого дома по Пятой Магистральной улице города Перми. Очевидно, Господь не хотел документальной фиксации своих действий и вставил на фото и видео первые пришедшие Ему в голову события. А почему Ему в голову пришли Айседора Дункан и пермское порно, мы сказать не можем. Потому что неисповедимы мысли Господни.
      9 А потом Мовшовичу представился случай приобрести еще одного ученика. Но из этой затеи ничего не вышло.
      После никак закончившегося ауто-да-фе к нему пришли монахи из бенедиктинского монастыря и предложили воскресить три дня назад скончавшегося отшельника Иоанна Дубовника. Этот Иоанн двадцать семь лет просидел на вершине дуба и питался тем, что гадили птицы. И все эти двадцать семь лет он только и делал, что молил Господа о собственном спасении. А тех, кто приходил к великому старцу за советом, остальные бенедиктинцы гнали прочь. Чтобы не отвлекали от спасения. Три раза в засушливые годы, когда корма в стране было мало, и птицам нечем было гадить, Дубовник от голода сваливался с дуба. Но монахи, чрезвычайно гордившиеся таким выдающимся святым, снова взволакивали его на вершину, привязывали и держали в таком состоянии до тех пор, пока какая-нибудь сердобольная птица не срала ему прямо в рот. Иоанн насыщался, его отвязывали, и он снова начинал молить Господа о своем спасении.
      И вот, наконец, три дня назад он в последний раз свалился с дуба. Но не разбился. Потому что умер еще раньше. От старости, а не от голода. Такой вывод монахи сделали, обнаружив, что отшельник был с головы до ног птицами обосран. А может быть, и от голода. Может быть, отшельник решил добиться еще большей святости и вообще отказался от пищи. Даже птичьего помета.