- Начинаю читать! - объявляет Стрельников. - Прошу соблюдать тишину!
      Рыбаки слушают внимательно. Когда бригадир доходит до слов "активное участие принимали..." и перечисляет фамилии, Виктория напряженно следит за людьми. Какова будет реакция? А никакой реакции нет! Больше того, Семен снова закрывает глаз, Григорий Пцхлава удачно попадает ниткой в иголку, а Наталья Колотовкина скучно зевает. Виктория смотрит на них, поражается, недовольно вздернув губу, думает: "Точно не о них написано! Никому дела нет!"
      Закончив чтение, бригадир торжественно объявляет:
      - Написано двадцать седьмого августа тысяча девятьсот шестидесятого года, газета "Пролетарское знамя", страница третья... Товарищ Перелыгина, продолжайте вопрос!
      - Почему названа моя фамилия? Я не принимала участия в установке редуктора, - поднимаясь, спрашивает Виктория. - Мне не нужны подачки! резко говорит она. - Я хочу знать, кто дал мою фамилию корреспонденту! Это безобразие! Прошу вас, товарищ Стрельников, ответить на этот вопрос. Бригадир не может ответить.
      - Гм! Н-да! - Он кашляет. - Дядя Истигней то есть товарищ Мурзин, кто давал корреспонденту фамилии?
      - Да никто не давал, - отмахивается старик. - Слушайте, отдыхать мы сегодня будем или нет? - Ок старательно укладывает телогрейку, выравнивает рукав к рукаву, воротник заталкивает вниз, ворчит: - Холера! Поистрепалась страсть как! - Потом кличет: - Степан! Иди приляг! Намерзся, парниша! Иди, иди! - Он оставляет Степану местечко рядом с собой на телогрейке.
      Степка боком, робко пробирается к дяде Истигнею. Глаза у Степки тоскующие, плечи опали, руки висят - он мучится, переживает за Викторию; ему муторно, нехорошо, словно он сам сделал непоправимую, жестокую ошибку. Ну зачем она это делает, зачем? Неужели на видит, что рыбаки переживают за нее, прячут взгляды, пытаются показать, что не видят ее гордо вздернутой головы? Стыд за нее мучит Степку. Это - резкое, обжигающее чувство. Ему кажется, что собственный стыд, стыд за себя, бывает более легким. А сейчас он не может поднять головы, ему до боли жалко Викторию.
      - Я жду ответа! - звенит голос девушки. И Степка не выдерживает. Прижав руки к груди, умоляюще просит ее:
      - Не надо! Не надо, Виктория, это пустяки... Брось!
      - Это ложь! - вскрикивает она.
      - Виктория! - Степка бросается к ней, готовый схватить, увести от рыбаков, от стыда, но она отшатывается, отмахивается.
      - Я хочу знать!
      - Степан, ложись! - прикрикивает на парня дядя Истигней.
      Старик делает еще одну попытку замять разговор. Он боится, что Виктория наговорит Степке бог знает что.
      - Я хочу знать правду! -твердит свое Виктория.
      Дядя Истигней внезапно перестает моргать. Это значит, он старается пересилить накопившийся в нем гнев, не поддается ему.
      - Знать правду? - спрашивает дядя Истигней. - Хорошо! Человек должен знать правду о себе... Вы, Перелыгина, делаете глупость, если добиваетесь ответа. Большую глупость, Перелыгина...
      - Товарищ Мурзин!
      - Не люблю, когда меня перебивают! Коли вы не могли понять, что я не хочу этого разговора, то уж извольте выслушать! Неужели вы не понимаете, что, упомянув вашу фамилию, корреспондент ничего плохого не сделал? Мы все по-своему осваивали редуктор. - Он вдруг улыбается. - Вы не заметили, что не упомянута одна фамилия? Ульяна-то нет, а? Как же так, он ведь принимал участие? Почему же Тихий не поднимает историю? Ульян! Ульян! - обращается он к коловщику. - Ты принимал участие, а?
      - Принимал... - отвечает Ульян, смущенно улыбаясь. "Так вышло, что принимал участие. Ничего не поделаешь, принимал, и все тут!" - говорит его улыбка.
      - Вот видите! Скажу больше, ни Пцхлава, ни Колотовкина, ни Анисимов участия в установке тоже не принимали. Почему же они молчат? И почему не обижается Ульян Тихий, когда его просто-напросто забыли упомянуть? Если вы не знаете почему, отвечу своими словами. Мы народ дружный, компанейский, славу меж собой не делим. Вот та", уважаемая!
      Рыбаки молчат, слушают дядю Истигнея, одобрительно переглядываются так, правильно! Виталий АНИСИМОВ приосанивается, громко поддакивает, Пхцлава цокает языком: "Правильно! Правильно ты говоришь, законно!" Стрельников доволен еще больше: наверное, впервые в жизни дядя Истигней произносит на песке целую речь. Тетка Анисья поражена словами дяди Истигнея, не отрывается взглядом от старика, завистливо вздыхает, словно говорит: "Эх, как шпарит! И откуда такие слова берутся у старого черта. Ну и Истигней, холера его побери! Какой мастак на разговоры, а я и не знала! Вот уж будет что рассказывать!"
      Виктория молчит. Она стоит в стороне от рыбаков, так как люди незаметно потеснились: Степка ушел к дяде Истигнею, Наталья пересела к Пцхлаве, зло вырвав из его рук иголку и нитки, стала чинить рукавицу.
      Виктория замечает это, и у нее на миг появляется желание сесть, махнуть рукой, как можно скорее забыть о злополучной газете. Ей очень хочется сделать, это, но она не знает - как, у нее ведь высоко вздернута голова, руки упираются в стол, фигура стремительно наклонена вперед. Нельзя же сказать: "Я погорячилась"- и сесть. Она, кажется, трусит! "Я определенно трушу", - думает Виктория. Ей хочется сесть, потому что она побаивается дяди Истигнея, насмешливой улыбки Колотовкиной, холодного взгляда Семена Кружилина, напряженной тишины. Да, да, так и есть - она, эта Колотовкина, презрительно улыбается.
      - Я не нуждаюсь в подачках! -пересилив желание сесть, гордо говорит Виктория. - А Ульян Тихий... Ульян Тихий молчит потому... - Она останавливается, так как не знает, почему не протестует Тихий. Однако фраза начата, ее нужно кончать, и она внезапно понимает, в чем тут дело. - Тихий молчит потому, что ему безразлично, как о нем думают. Да, наверное, и нельзя называть в газете фамилию человека, который сидел в тюрьме!
      Она не успевает сказать последнее слово, как Степка испуганно вскакивает, снова бросается к ней, тонко, жалобно кричит:
      - Виктория, что ты делаешь!
      Он кричит, чтобы заглушить ее голос, делает это невольно, повинуясь чувству жалости к Виктории. Но ему не удается заглушить ее звонкие слова.
      - Ой-ой-ой! -вздыхает Истигней, закусывая губу.
      - Зачем так говоришь?! -Григорий Пцхлава взмахивает руками. Неправильно говоришь! Мы, мы любим Ульяна Тихого! Зачем оскорбляешь человека?! Нехорошо!
      - Ой-ой! - покачивается из стороны в сторону дядя Истигней.
      Виктория бледнеет. Ей кажется, что кто-то сейчас бросится к ней, сомнет; она стискивает зубы, еще выше вздергивает голову.
      - Зануда! -зло говорит тетка Анисья.
      - Я не позволю оскорблять себя! -кричит Виктория. Выскочив из-за стола, поворачивается и, тонкая, стройная, гордая, быстро уходит под проливным дождем в землянку.
      Побледневший Степка смотрит ей вслед и чуть не плачет.
      - Ульян, друг! -кричит Пцхлава, бросаясь к Тихому. -Наплеван на ее слова! Плохие слова говорит плохой человек! Понедельник мы переезжаем новый дом, берем тебя к себе. Наша жена хочет, чтобы ты жил с нами.
      - Спасибо... - чуть слышно отвечает Ульян.
      - Замечательно будем жить! Ты хороший друг! Товарищ!
      К ночи дождь притих, ветер поубавился, но по-прежнему сыро, промозгло, зябко. Сунув руки в карманы, ссутулившись, Степка идет по глазной карташевской улице. Минует школу, сельсовет, больницу, поднимается на пригорок. Как стрелку компаса влечет к северу, так Степку тянет к пятистенному дому, стоящему на горушке. Там палисадник, смородина, акации, две тонкие черемухи; там ярко светит окошко, а за ним двигается тень девушки.
      Степка подходит к окошку, останавливается, кладет руки на городьбу. Черемухи шелестят. Ветер осторожно раскачивает ветки, их тени бегут по желтому квадрату. Тупо, глухо ударяются о землю, о листья, о Степкино пальто дождевые капельки. Стук! Стук! Стволы черемухи блестят, перезревшие ягоды малины горят красными тревожными лампочками - на них падает свет. И тишина. И в ней: стук! стук!
      Капельки отсчитывают время. Кап - прошла секунда, кап - вторая, кап третья!.. Быстро, и не заметишь как, пронесется жизнь; в сутолоке дел, -стремлений, желаний и ожидания главного, важного, самого нужного.
      Однажды Степка Верхоланцев выйдет вечерком из дому, сядет на скамейку, посмотрит вокруг себя понимающе и трезво; вспомнит, каким свежим был в молодости воздух, какой яркой луна, каким светлым мир. Вспомнит былое, и тоской защемит сердце - где ты, молодость? Была ли? Может быть, и не было ее, молодости? Может быть, всегда дрожали руки, всегда были серыми волосы, всегда подламывались, не держа тела, ноги; может быть, всегда было холодно спине? Не вспомнит он, что холодным и далеким было окно, что нелюб был он девушке по имени Виктория, а только свою любовь припомнит он. Была молодость. Была! Радостно станет старику, а потом грустно - где ты, молодость?
      Под светом выглянувшего из-за туч месяца Степка уходит от желтого окна. Навстречу ему кто-то идет; Степка приглядывается, узнает Ульяна Тихого, который бредет понуро, медленно, сапоги чавкают грязью.
      - Гуляешь?
      - Гуляю, - отвечает Ульян, который возвращается с противоположного конца поселка.
      Минут десять назад, бесцельно шастая по улице, он остановился у дома Натальи, заглянул в окно - Наталья сидела за столом, что-то шила, склонившись, была задумчивая, тихая, грустная. Потом, вздохнув, подняла голову и посмотрела в окошко, прямо на Ульяна. Он испугался, попятился и чуть не упал в кювет.
      С Оби доносится скрип уключин, шебаршит по воде мелкий дождик.
      - Пойдем вместе! - предлагает Степка.
      - Пойдем!
      Сапоги глубоко завязают в грязи, вытаскивать их трудно, грязь издает жадный, чмокающий звук. "Жалкп Степку!" - думает Ульян, видя страдания парня, который ничего не умеет скрывать, - был у Виктории, как и он, Ульян, стоял под окном, тосковал. А Наталья тоскует тоже. Она любит Степку. Она очень хорошая, эта Наталья... А он, Ульян, пропащий человек... Он верит дяде Истигнею, что его, Ульяна, не упомянули в газете только по ошибке. Но ведь кто-то сказал: "Тюрьму и татуировку не смоешь!" Мысли бегут быстро, перебивая друг друга. Ульян опять уже думает о Степке... Зачем Степке мучиться, когда его любит Наталья? Она стала бы радостной, счастливой, если бы Степка полюбил ее. Степка - хороший парень.
      - Слушай, Степан! - говорит Ульян. - Тебя любит Наталья! Давно любит!
      - Ты брось! - Степка останавливается.
      -- Я говорю правду!
      Ульян нахлобучивает капюшон, протягивает Степке руку, говорит:
      - Ну, я пошел. До свидания! - И быстро уходит. Почти убегает.
      Степка глупо открывает рот. Что он говорит, этот Ульян? Какую чепуху мелет!... Но перед ним в мыслях вдруг возникает Наталья - в новом городском платье, с голыми плечами, открытой спиной; он точно наяву видит, как она спешно идет по тротуару, старается убежать от них, Степки и Виктории. Тогда он улыбнулся, добродушно подумал: "Ну и Наташка!", а сейчас он видит ее страдающую, униженную тем, что они идут позади, зона в таком платье.
      "Она надела платье для меня!" - с внезапной болью думает Степка. Он уже понимает - Наталья любят его давно, еще со школы. А ведь он ей говорил: "Когда полюбишь, узнаешь, что при этом чувствует человек".
      Наташка, милая! Он же любит Викторию. Зачем это, зачем?
      - Ой-ой! - стонет Степка.
      Если бросить весла посредине Оби, лодку подхватит быстрый стрежень, понесет, завертит, как щепку. Беда пассажирам, если река вырвет из рук весла: разбить не разобьет лодку, а утащит черт знает куда, навалит где-нибудь на крутояр и опрокинет. Хорошо, если кто заметит лодку с берега, вскочит в обласок, вымахает веслом на помощь. А коль никто не увидит - беда! Силен, упрям стрежень на голубой Оби. Только сильные пароходы да катера смело идут навстречу стрежню. А в лодке без весел - пропащее дело!
      Виктория Перелыгина испытывает такое чувство, словно ее подхватил обский стрежень - несет, поворачивает, бросает из стороны в сторону; не видно ни берега, ни пристани, ни огонька зеленого бакена. Несет и несет.
      Вчера, вернувшись с рыбалки, она заперлась в комнате, ни слова не сказала матери, ткнулась головой в мягкую подушку. Так лежала долго, потом поднялась, поправила смятую постель, поглядела на себя в зеркало и заходила по комнате, круто поворачиваясь в углах, стараясь думать спокойно, здраво.
      Что такое стрежевой песок? Это только небольшой эпизод в ее жизни, временная остановка перед институтом. Чего же ей волноваться, переживать! Пожалуй, она зря вспомнила о том, что Ульян сидел в тюрьме, этого можно было бы не говорить, но ведь она не солгала, не обманула - он действительно сидел в тюрьме, он действительно пьяница, и ему, конечно, глубоко безразлично, назвали его в газете или нет. Она не может мириться с ложью. "Я веду себя правильно, - думает Виктория. - Я не должна искать легких путей". Она прекрасно вела себя во время бури, не спасовала перед трудностью. Степану нечего обижаться на нее, она, Виктория, была честна с ним. Ей опять вспоминаются привычные выражения: "Любовь не терпит компромиссов", "Настоящая любовь возвышает", "Любовь делает человека сильным". Разве любовь Степана возвышала ее, делала сильной? Конечно, нет. Он человек неопределенный, он не знает, чего хочет от жизни. Он душевный, смелый, честный, но ведь это еще не все, есть еще много качеств, которых Степану не хватает.
      "Я права!" - упрямо думает она, но почему-то опять приходит такое чувство, точно ее несет сильное течение. Это беспокойное, неприятное чувство, понять происхождение которого она не может. Четко одно: зря сказала об Ульяне, а остальное непонятно, необъяснимо.
      Виктория снова мечется по комнате, думает, разговаривает сама с собой...
      Потом она с большим трудом заставляет себя сесть за книги, открывает учебник, читает, но скоро понимает, что не читает, а бесцельно перебирает в пальцах костяную закладку. Вечер так и пропал - не могла сосредоточиться, но уснула крепко, сразу, снов не видела, а проснувшись, усмехнулась вчерашним сомнениям: "Валяю дурака!" После зарядки и обтирания холодной водой еще решительнее подумала: "Права я! Права!" Быстро позавтракала, оделась и, не разбудив мать, выскользнула на улицу...
      Сейчас она стоит на носу катера, в лицо бьет дождь, ветер валит суденышко с борта на борт. Позади нее - напряженная тишина. Катер "Чудесный" десять минут выстрял у правого берега; дядя Истигней ходил по раскисшей глине, взволнованно курил самокрутку, Наталья Колотовкина ругалась, Семен Кружилин злился, а Григорий Пцхлава огорченно цокал - не пришел на берег Ульян Тихий. После длинных десяти минут они отчалили, а Семен отвязал от катера обласок, положив в него весло, сказал: "Если придет, переедет!"
      Озабоченные, хмурые, неповоротливые в своих грубых брезентовых комбинезонах, рыбаки спрыгивают в воду, выходят на берег, делятся на группы, одни направляются к неводу, другие к выборочной машине. Наталья Колотовкина срывает фуфайку, зло бросает на песок... Стрельников, не зная, что делать, стоит на берегу. В руках у него раскрытый блокнот; дождь бьет в страницы, они набухли, чернила расплылись, но бригадир не замечает этого.
      Рыбаки готовятся к замету невода - привязывают к ремням голенища высоких сапог, глубоко надвигают зюйдвестки, осматривают остро отточенные ножи. Потом разбирают невод, готовят завозню, проверяют поплавки и грузила. Иногда незаметно друг для друга бросают короткий взгляд на реку - не покажется ли обласок с Ульяном.
      По-прежнему льет дождь. Песок уже не песок, а вода, в которой плавают песчинки; те, что тяжелее, опустились вниз, легкие остались наверху; берег похож на жидкую кашу. Тучи висят еще ниже, чем вчера, - одна навалилась на осокорь дяди Истигнея, облапила его. В небе ни просвета, ни надежды на него. Бакланов не слышно, не видно. Один было поднялся с берега, расправил острые крылья, но порыв ветра бросил его, он наклонился, чирканул крылом воду, боком унесся обратно. Запищал жалобно, тонко.
      Правый берег просматривается плохо: закрыт пеленой дождя, сквозь которую видны только расплывшиеся контуры домишек. Пароход "Рабочий" показывается внезапно: вот не было его, и вот он появился - белое, сияющее чудо, возник, как по волшебству, и уже громко ревет гудок, и уже, не разворачиваясь, так как идет навстречу стрежи, "Рабочий" с разлету подходит к дебаркадеру, останавливается. Лихо швартуется капитан "Рабочего"- пароход еще не отдышался, еще не растаял в дожде султан пара из гудка, а уже летят на землю швартовые, выдвигается трап, бегут пассажиры. Правда, всего этого с песка не видно, но рыбаки знают, как швартуется "Рабочий".
      Проходит не больше минуты, как от белого борта парохода отделяется ярко раскрашенная шлюпка, хорошо видная на темной реке. Шлюпка пересекает реку, идет не на песок, а немного в сторону, но рыбаков не обманешь- учитывая снос, речники берут немного выше. Разбирающий невод Степка Верхоланцев бросает его, бежит сломя голову к дяде Истигнею, сидящему на выборочной машине. Степка испуганно шепчет на ухо старику: "К нам!.. Из-за Ульяна!..."
      У шлюпки сильный подвесной мотор. Он поднимает за кормой бурун зеленой воды; у берега шлюпка делает изящный, плавный поворот, и уже виден сидящий за рулем капитан "Рабочего". С ним матрос и первый помощник. Идет дождище, завывает ветер, а капитан и помощник словно из другого царства: на них отлакированные дождем плащи, на фуражках потемневшие, но свежие чехлы. Шлюпка белая, голубая, розовая, на маленьком флагштоке вьется яркий флаг. Праздником, торжественностью парада веет на рыбаков от быстрой шлюпки.
      С радушной улыбкой подходит к кромке берега бригадир Николай Михайлович Стрельников. Он и важен и приветлив, строг, и радостен. С гостями он всегда такой и разговаривает с ними только на темы, касающиеся дел всесоюзных, масштабных, наизначительнейших: о международном положении, о значении рыбы в питании человечества.
      - Милости просим! - приветствует он речников. - Просим проходить.
      - Что будет, что будет?.. -шепчет Степка дяде Истигнею.
      Старик тоже, видимо, не знает, что будет, - рассматривает обский плес, хмурится, моргает часто, нервно.
      Повариха обмирает.
      - О господи! Гости приехали, а уха-то еще не ставлена.
      Речники, здороваясь, обходят рыбаков. Капитан - прямой, негнущийся, вылощенный - руку жмет сильно, долго; веселый помощник только прикасается пальцами, торопясь от одного к другому, похохатывает: "Здорово, мужики, здорово! Хо-хо! Осетринкой угощать будете! Хо-хо!" Одновременно с этим помощник шарит глазами по людям, кого-то ищет; не найдя, косится на землянку, даже смотрит на далекий тальник и на небольшое дощатое сооружение, похожее на скворечник.
      И капитан тоже шарит взглядом - кого-то ищет.
      - Проходите под навес! Присаживайтесь! -дипломатничает Николай Михайлович.
      Речники проходят, садятся, вынимают коробки папирос; они знают, что в нарымском крае нет лучшего средства вызвать у собеседника откровенность, чем угостить его папиросой. У речников папиросы хорошие: у капитана "Казбек", у помощника "Любительские". Николай Михайлович выбирает "Казбек", прикуривает от спички капитана; дядя Истигней молча отказывается - хлопает себя по карману, дескать, курю самосад. Старик старается казаться спокойным, движется замедленно, но Степка понимает, что он взволнован.
      - С каким грузом идете? - спрашивает Николай Михайлович. - Где брали рыбу? Говорят, холодильники в трюмах устанавливаете.
      - Устанавливаем, - отвечает капитан.
      - Это хорошо! У нас теперь с перевозками рыбы вопрос большой стоит перед речниками, - продолжает бригадир. - Систематически увеличиваем вылов рыбы. Печать сообщает, что на нашем песке начался важный почин. Читали, товарищи?
      - Читали! - отвечает капитан.
      - Вопрос, который стоит перед речниками, - есть вопрос государственной важности. Через него мы сможем обеспечить тружеников города рыбой. Так я говорю, товарищи?
      - Так, правильно! - отвечает капитан, оглядываясь. -Товарищи, обращается он ко всем рыбакам, - мы приехали попроведать Ульяна Тихого. Где он? Может быть, выходной у него сегодня? Вы не по скользящему графику работаете?
      Рыбаки молчат. Нет, они не работают по скользящему графику. Нет, не выходной сегодня Ульян Тихий. Должен был выйти на песок, но отчего-то не вышел. Бог знает, что с ним! Беда, если запьянствовал, хорошо, если просто-напросто проспал, даже если заболел - и то легче. Наталья Колотовкина зло мнет в руках тальниковую ветку, срывает листья; дядя Истигней опускает голову, а Степка чуть дышит.
      - Где же Тихий, товарищи? Не уволился ли?
      Нет, не уволился с Карташевского стрежевого песка Ульян Тихий. Еще вчера утром работал радостно, старательно; бросился в лодку, чтобы убрать с пути невода карчу, нырял в ледяную воду; позавчера притащил из магазина в общежитие продукты, заготовил на неделю, чтобы по утрам приходить на работу сытым.
      - Может, в землянке отсыпается? - шутит помощник капитана. - Знаю Ульяна - спать здоров!
      Однако Ульяна нет и в землянке, куда ушла тетка Анисья, чтобы хоть копченой рыбой угостить речников.
      - Где Ульян, мужики? - спрашивает помощник капитана. - Что молчите?
      - Ульян Тихий задержался на берегу по важному вопросу, - говорит наконец бригадир, сминая в пальцах обжигающую папиросу. - Поручение ему поручено.
      - Жалко! - печалится капитан. - Очень хотелось его увидеть. Вы хоть расскажите о нем. Как работает, как живет?
      - Часом не женился? - подхватывает помощник, кивая на Викторию и Наталью. - Если у вас все девушки такие, то нет ли у вас для меня работенки?
      - Работенка найдется! - говорит дядя Истинней и протягивает руку к Оби. - Кажется, едет Ульян!
      Все, кто есть, поворачиваются к реке. Наступает тишина, в которой слышно, как о крышу навеса настойчиво, упрямо стучит дождь. Ульян действительно едет. Легкая лодчонка - обласок - подпрыгивает на крупной волне, проваливается, порой серая пена скрывает Ульяна, и кажется, что его смыло, но через секунду обласок опять показывается. Ульян гребет неровно, сбивчиво. Вот он, сделав еще несколько гребков, бросает весло на дно, лодчонку подхватывает волна, приподнимает и с тихим шорохом мягко выбрасывает на берег. Волна откатывается, и обласок остается на песке.
      Ульян не вылезает из обласка - голова опущена, руки раскинуты. Проходит несколько секунд, и Ульян делает попытку подняться - упирается руками в борта, но не может оторвать тела. Передохнув, делает вторую попытку.
      - Батюшки!... - разносится в тишине приглушенный вскрик тетки Анисьи.
      Еле держась на ногах, качаясь, то медленно, то вдруг бросаясь вперед, чтобы сохранить равновесие, Ульян идет к навесу. Глаза налиты кровью, лицо черное, небритое, опухшее. В пяти метрах от навеса останавливается, тупо оглядывает рыбаков, будто никого не узнает, только Викторию Перелыгину узнал.
      - А, ты, здорово! - Покачивается, закрывает веки. - Ну гляди, гляди! Гляди на пьяного Ульяна! - И вдруг бросается на нее, нет, не бросается, а просто теряет равновесие и потому бежит вперед, чтобы не подкосились ноги.
      Водочным перегаром, луком и еще чем-то неприятным, острым пахнет от Ульяна. Виктория морщится.
      - Уберите его! - испуганно кричит она. Ульян открывает глаза, хрипит:
      - Правильно, уберите меня! Уберите пьяницу и сволочь Ульяна Тихого! Уберите, он в тюрьме сидел!
      Ульян отшатывается назад, запинается о полено и падает на спину. Тупо ударившись затылком о песок, он матерно ругается.
      - Безобразие! - кричит Виктория, закрывая лицо руками. - Его нужно выгнать!
      Все бросаются к Ульяну, обступают его тесным кружком, только Виктория не сходит с места. Постепенно устанавливается тишина. Опять слышно, как воет ветер и дождь сечет по навесу. Тишина стоит еще несколько секунд, потом ее нарушает захлебывающийся крик Натальи. Она идет к Виктории.
      - Выгнать?! - кричит Наталья. - Ты это, ты!.. Он из-за тебя напился. Она останавливается, машет руками. - Ну, ничего, нечего... Он больше пить не будет... Умру, а пить ему не дам! Душу положу... Душу положу, а пить не дам... - Наталья совсем задыхается от гнева и вдруг кричит на Викторию: - У, ненавижу!
      - Спокойно, Наталья! - выходя из кружка, говорит дядя Истигней. Спокойно! - Он покачивает головой, тихо говорит Виктории: - Не знаю, не знаю, - врачом, пожалуй, не станешь. Нет, не станешь! Не дадим пока документа. Нет, не дадим! С первого класса тебе, Перелыгина, придется начинать!
      Сейчас Виктории по-настоящему страшно, она бледнеет, замирает, ватными, непослушными губами шепчет:
      - В какой первый класс...
      - В первый класс жизни пойдешь... Жизни тебя учить станем! - спокойно отвечает старик и поворачивается к речникам. - Извините, товарищи! Недосмотрели мы... Товарищи, а товарищи! -обращается он к рыбакам. Поставьте на ноги Ульяна! - И опять к речникам: - Будет Ульян человеком, будет!
      - Кибернетическая машина! - говорит Семен Кружилин и отворачивается от Виктории, чтобы помочь Степке и Наталье поднять Ульяна.
      - Пьяница безвольный! Алкоголик несчастный! - выходит из себя плачущая Наталья.
      Виктория стоит одна. Совсем одна.
      Обь бушует, бесится, хочет, видимо, выплеснуться из берегов.
      Кто это сказал, что Обь - река тихая, равнинная? Ложь. Обь - река сильная, могучая. Страшно человеку, если он один окажется на обской стреже. Страшно! Его спасение в том, что на берегах голубой Оби живут смелые, хорошие люди, - они придут на выручку.