Женщина

Промчавшись по улице Декабристов на невозможной скорости, Неля остановила новенькие «Жигули» возле высокого мрачного дома. Не оборачиваясь к сидящим позади Рите и Игорю Саввовичу, не вынимая изо рта сигарету, она спросила в пространство:

– Правильно?

Игорь Саввович и Рита, сонные и вялые, полулежали на заднем сиденье, разделенные опущенным подлокотником, – барским удобством модели «Жигули-203-люкс». На светящихся часах приборной панели стрелки едва приближались к часу ночи, радиоприемник на средней волне повторял программу «С добрым утром!» – острили насчет рассеянных советских профессоров и польских бюрократов.

– Хорошо работает мотор! – одобрительно сказал Игорь Саввович. – Повезло тебе, знаешь ли…

В мрачном и высоком доме с очень удобными квартирами жила начальник планово-экономического отдела треста Ромсксплав Маргарита Васильевна Хвощ, и, пока шел разговор об удачном моторе, она в боковое окно разглядывала здание, чтобы, наверное, по числу освещенных окон определить, спит или не спит лифтерша, а может быть, ничего не вычисляла.

– Правильно? – еще бесстрастнее повторила Неля. – Я ничего в мар-ш-ру-те не перепутала?

Рита села прямо, смотрела в затылок Нели. Все это делалось так, словно Игоря Саввовича в «Жигулях» не было, и он, оставленный в покое, тихонечко думал о своем. Ночь, трехчасовое засыпание – вот что сейчас самое страшное на белом свете! Светланы нет дома, ночует у родителей, во всех трех комнатах слышно, как щелкает и начинает гадливо жужжать кухонный холодильник; за окнами спальни горят неоновые буквы вывески «Химчистка», все стены и потолок поэтому по-павлиньи окрашены отблеском неона, иногда по переулку бредет поздний пьяница – шаркает ногами и временами останавливается, чтобы сохранить равновесие. Придется осторожно, без лишних движений улечься, повернуться спиной к разноцветному окну, замереть в спасительной неподвижности…

– Решайте, дети! – весело и насмешливо сказала Неля. – Хочу спать – скулы ломит. Ну, ребятишки!

И так зевнула, что послышался хруст; зевок получился такой полновесный, что Игорь Саввович немедленно тоже зевнул, а Рита это сделала двумя-тремя секундами позже. Они переглянулись, помолчали и заговорщически улыбнулись, словно сказали друг другу: «Бывает!»

– Приглашаешь? – легко спросил Игорь Саввович.

– Хочешь, пошли…

Неля ласково помахала рукой:

– Будьте умочками, дети.

Придерживая локтем сумочку, Рита стояла на тротуаре, ярко и театрально освещенная луной и фонарем – женщина, пожалуй, более красивая, чем было принято в конце двадцатого века, когда в сытости красивые дети стали рождаться сотнями и тысячами. Рита почему-то, старательно улыбаясь, вопросительно смотрела себе под ноги. Игорь Саввович неторопливо приблизился, стал смотреть тоже в землю, то есть туда, куда глядела Рита. Ага! На асфальте лежала крупная монета – пятак, от лунного света казавшийся серебряным.

– «Орлом» вниз! – сказала Рита. – Пошли!

– Пошли! А это не полтинник?

– Пятак.

Разговаривая, они уже неторопливо, в трех метрах друг от друга шли к подъезду. Рита первой поднялась на четыре ступеньки, остановилась, чтобы Игорь Саввович догнал, и в широкие двери они вошли одновременно – неторопливые, утомленные и одинаково нарядные. Лифтерша, согласно закону подлости, могущественному, как закон всемирного тяготения, не дремала, как хотелось бы, а, напротив, бодренько и бдительно сидела на белой больничной табуретке. Она торопливо встала, нахмурилась, сделала руки, представьте, по швам, морщины могущества прорезались возле губ. Игорь Саввович сердито дернул бровью, но, приглядевшись к пожилой кособокой женщине и узнав ее, развеселился. Лифтерша потому и держалась с солдатской бравостью, что в пришедших узнала Маргариту Васильевну Хвощ и Игоря Саввовича Гольцова – зятя первого заместителя председателя облисполкома.

– Добрый вечер, Маргарита Васильевна, с отдыхом вас, с прошедшим отдыхом! – зачастила лифтерша, но Игорь Саввович посмотрел на нее так умело равнодушно и пресекающе, что знаменитая даже среди лифтерш сплетница мгновенно замолкла, пробормотав: – Сверток имеется… Сверток для вас оставили.

Лифтерша полгода назад работала в доме Игоря Саввовича.

– Дайте-ка сверток! – по-хозяйски сказал он.

В квартире Риты за год, то есть после ее прошлогоднего тихого и грустного дня рождения, на котором Игорь Саввович был, ничего не изменилось. В большой гостиной-кабинете стояла модная и предельно пижонская «стенка», переполненная дорогими альбомами, книгами и красивыми безделушками; вторую стену занимал стеллаж – вычурный и хитрый, сделанный столярами по чертежам самой Риты. Книги, книги, книги, а в крупной клетке стеллажа стоял большой старинный глобус на медной ножке и с медным же ободком-нимбом – прекрасная вещь! Центр комнаты покрывал синтетический ковер.

– Дай сверток и садись! – Рита подумала. – Хочешь кофе?

– Хочу, пожалуй…

– Коньяк?

– Тащи! На всякий случай…

Когда Рита ушла в кухню, Игорь Саввович опустился в глубокое кресло, подумав, потушил бра за спиной, удобно уселся и блаженно затих. Скоро выяснилось, что весь этот день, после визита к Валентинову, Игорь Саввович, оказывается, ни на секунду не переставал думать о главном инженере, который, как теперь окончательно стало ясно, вел себя странно. Очень странно и вот почему! Если Валентинов, его Сплавное Высочество, Сплавная Библия и Совесть Сплава, изволят видеть в Гольцове своего будущего преемника, то за дело Сергей Сергеевич Валентинов берется явно не с того конца. Ну, скажите на милость, куда исчез рационализм главного инженера в тех вопросах, которые касались сплавного производства? Что произошло, если, фанатик по природе, Валентинов по какой-то загадочной причине норовит подобраться к своему предполагаемому преемнику со стороны нравственной, неустанно заботится, этакий добряк, о его духовном здоровье, а вот деловой частью, инженерией в Гольцове не интересуется? Почему, а? И это тот самый Валентинов, который одного из заместителей выжил только за то, что бедняга медленно пользовался логарифмической линейкой?

– Ладушки! – пробормотал Игорь Саввович.

Рита вернулась в комнату в легком брючном костюме, потоншевшая, как бы выросшая от этого, поставила на столик серебряный поднос. Когда женщина, устанавливая поднос, нагнулась к низкому столику, Игорь Саввович увидел под большим вырезом костюма две маленьких острых груди и понял что Рита, как и его жена Светлана, не носит лифчик. Рита умылась и сняла косметику; духи были смягченными, грустными, усталыми, как бы специально ночными.

– Давай выпьем по рюмке, – деловито сказала Рита. – Нелька права: надоела трезвость.

– Давай!

Они выпили, съели одну на двоих конфету.

– Хороший коньяк! – похвалил он. – Ты устала?

– До изнеможения. Если бы не окатилась ледяной водой, свалилась бы с ног…

Рита сейчас походила на запах своих духов – такая же смягченная, грустная, усталая, ночная. Большие глаза, черные, немигающие, неврастенические, были сфокусированы на губах Игоря Саввовича, и он понял, что испачкал губы конфетой.

– Смешно! – сказал он. – Здорово измазался?

– Нет! Хорошо!

Забыв поставить рюмку, Рита вращала ее в пальцах, и в хрустале посверкивали смеющиеся лучики. Игорь Саввович смотрел на женщину и сердито думал о том, что мир сошел с ума, рехнулся, ослеп! Почему Рита незамужем? Где те тысячи и десятки тысяч мужчин, которые, увидев Риту, должны были затрепетать от счастья, идти за ней неотступной жениховской вереницей, пробивая ради Риты алмазные горы, превращая пустыни в оазисы, меняя течение рек, сражаясь на шпагах и пистолетах? Прикоснуться пальцем к руке женщины, ощутить пальцами сладостную нежность ее холеной кожи – только за одно это можно было идти под расстрел, напевая: «Гори, гори, моя звезда…»

– Знаешь что, старуха, – тихо сказал Игорь Саввович, – а ты агромадно красивая баба. – Он грустно помолчал немножко. – Тебя бы надо чуточку…

– Подпортить?

– Ага! Но думаю, не выйдет… Слушай, давай.напьемся.

– Давай… А сумеем? – Она оживилась. – Нужно только решить, почему напьемся. С радости? С горя?

Он тоже приободрился.

– Выбирай: горе или радость? Ну?

Рита молчала, и он медленно погасил улыбку. Они снова переглянулись, молча поставили рюмки на столик. Пить от радости они, естественно, не могли, а с горя…

– Дела! – протянул Игорь Саввович. – Интересное кино! Горе, а?!

Игорь Саввович не помнил, как отменили хлебные карточки: мать и отчим получали «ученый» паек, а когда он повзрослел, уже повсюду торговали пражскими и берлинскими костюмами. Квартира из пяти комнат, домработница, дача, автомобиль в шестнадцать лет, отец – ректор мединститута, мать – профессор. Поездки к морю, свой вход в квартиру, по утрам – букет цветов на столе. Савва Игоревич любил и любит Игоря, мать в нем души не чает; друзья ценят и уважают, девушки считают за честь пройтись с Игорем по улице. К тридцати годам Игорь Гольцов – заместитель главного инженера одного из крупнейших сплавных трестов в стране…

– Вспоминаешь? – рассеянно спросила Рита. – Обнаружил?

Она тоже, бедняжка, проверяла свою жизнь «на горе», и было предельно интересно, какие горести пережила за двадцать семь лет дочь летчика-испытателя Василия Хвоща? Неудачную любовь к студенту-первокурснику? Ошибку, когда тресту Ромсксплав не хватило на три недели горюче-смазочных материалов из-за того, что плановики под руководством Маргариты Васильевны просчитались? А может быть, доставлял тебе горе инженер Гольцов? Ну-с, держите речь, Маргарита Васильевна, дочь летчика-испытателя и директора средней школы, самой крупной в Ромске.

– Штой-то стало тревожно! – забавно выпячивая нижнюю губу, сказала Рита. – Штой-то не получается – пить с горя!

Настенные хромированные часы без цифр и делений на циферблате показывали тридцать пять минут второго, толстые стены довоенного здания хорошо хранили тишину большой и удобной квартиры, и поэтому было слышно, как звонко тикают часы, слегка похожие на страшные бергмановские часы из его знаменитого фильма «Земляничная поляна». В фильме у заведенных часов не было стрелок.

– Знаешь, почему ты сегодня пошел ко мне? – добродушно спросила Рита. – Хочешь, объясню, а ты только скажи, что это так… Не солжешь?

Он согласно кивнул.

– От лени, скуки и страха! – сказала Рита. – Лень и скуку отбрасываем! Сейчас поймешь, почему! – Она помолчала. – Что будем делать, Игорь? Я-то чувствую, как ты страдаешь, приходишь в отчаяние. А я… Я бессильна, Игорь, хотя знаю, как помочь… Будь ты моим, я бы справилась. – Голос женщины теперь вздрагивал. – Но я никогда не буду твоей… Так хоть на ночь прогоню твои страхи! Не мучься выбором – оставаться или не оставаться? Не обижай себя и меня… Помни: ты болен! Надо что-то делать!

Правда и только правда! Рита раньше Светланы заметила, что с Игорем Саввовичем неладно, несколько раз осторожно вступала в разговор, советовала сначала взять отпуск, а потом сама отказалась от этой мысли. О, как давно это было, и, может быть, два года назад, послушай он Риту, дело не зашло бы так далеко.

– Ты все сказала? – спросил Игорь Саввович. – Я ведь жду…

– Все! – ответила Рита. – Теперь скажи: права я?

– Права! – сказал Игорь Саввович. – Только никто не знает и, думаю, не поймет, что со мной…

Игорь Саввович напряженно размышлял о природе непривычной для города тишины в Ритином доме. Правда, были толстые стены, известные этим качеством всему городу, правда, тремя стенами дом выходил во двор и сквер, но такой тишины, как сегодня, и в этом доме никогда не было. Где шуршащие и фыркающие автомобили, гул реактивных самолетов, при взлете проносящихся над центром города, где гитары, транзисторы, сирены санитарных и пожарных машин, пьяные песни и голоса, цокоток дамских туфель, перемешанный с визгливым хохотом? Где дребезжанье и рокот подметальных автомобилей?

– Слушай, – удивленно протянул Игорь Саввович, – сегодня суббота?

– Суббота.

– Тьфу ты, черт! Как просто! Весь город уехал в лес. Вот отчего тихо! – Игорь Саввович почесал в затылке. – А где славное советское студенчество? Почему оно не бушует?

– Каникулы. Что с тобой, Игорь?

– Каникулы? Ай-ай-ай! Все перепутал… Будем все-таки пить?

– Не хочется.

– Вот и мне не хочется.

– Помолчим.

– Помолчим.

На именинах Риты он не видел, естественно, ее спальню; наверное, там стояла просторная двуспальная кровать или модная теперь кушетка, которую можно было в мгновение превратить в роскошное ложе даже на троих. Судя по архитектуре старинной двухкомнатной квартиры, спальня была квадратной, с небольшим окном во двор.

– Ты сегодня виделся со Светланой? – спросила Рита.

– Угу! Совершенно случайно. – Игорь Саввович повеселел. – Устроила на подъеме к Воскресенке грандиозную дорожную пробку…

– Не иронизируй. Она хорошая баба! – перебила Рита.

– Знаю.

Старинный глобус на медной ножке и с медным же венцом отчего-то успокаивал, настраивал на созерцательный и тихий лад; отчего-то от глобуса веяло дачным камином, треском поленьев, теплом. Детские грезы о львах и пустынях, оазисах и крокодилах; бедуины с белыми головами, индейцы с перьями у виска, золото Калифорнии – вот что вспоминалось при взгляде на глобус, старинный и блистающий начищенной медью, каминно-уютный. Молодец Рита, умница, если поняла, какое это чудо – старинный глобус на медной ножке.

– Ты опять права, Рита! – сказал Игорь Саввович. – Черт знает, что говорю… Гони меня! Поплетусь себе…

Она глядела в потолок, тоже сонная.

– Не выгоню! – тихо и спокойно сказала она. – Из всех известных мне мужиков ты самый лучший. В постели или без постели – какие пустяки! Я не знаю почему, но ты лучше всех… Наверное, потому, что не жаден до так называемого массового счастья – жратвы, питья, квартир, баб…

Она встала, деловито произнесла:

– Пойду стелиться, как говорят в деревне, а ты иди в ванную. Твое полотенце висит слева – с красной каемкой…

Глава третья