Тесть

Первый заместитель председателя облисполкома Иван Иванович Карцев из командировки в северный отдаленный район области вернулся около семи часов вечера и, не заезжая домой, поднялся в свой рабочий кабинет облисполкома. Он, наверное, еще не успел прочесть самые срочные правительственные документы и телеграммы, как в тресте Ромсксплав и в других заинтересованных учреждениях стало известно, что Иван Иванович Карцев о происшествии в переулке Пионерском знает, но не точно, в общих чертах. Слухи распространил – не нарочно, разумеется, – личный шофер Карцева, которого заместитель председателя кое о чем расспрашивал по дороге с аэродрома. Шофер рассказал об этом по большому секрету механику гаража, механик, тоже по большому секрету, нашептал на ухо диспетчеру, а диспетчер… Одним словом, еще до захода солнца было известно все, и даже немножко больше – как всегда бывает в таких случаях. А тот факт, что Иван Иванович Карцев сразу заехал в облисполком, многие оценили как доказательство выдержки и умения сохранить равновесие в условиях чрезвычайного происшествия, и уже кое-кто повторял слова управляющего трестом Николаева: «Иван Иванович наведет порядок!» – странные в устах сверхосторожного человека и преждевременные, по мнению инакомыслящих, которых было довольно много.

В тот же вечер произошли события, о которых в городе узнали лишь тогда, когда дело по обвинению Игоря Саввовича Гольцова было закончено.

Едва успев сесть на рабочее место, Иван Иванович Карцев позвонил на квартиру председателя Кировского райисполкома Семена Григорьевича Малярко; поздоровавшись и назвав по имени-отчеству жену председателя, попросил к телефону товарища Малярко.

– Я вас жду ровно в восемь тридцать! Да, из облисполкома…

После этого Иван Иванович позвонил на квартиру дочери, поздоровавшись с нею, но не вступив в беседу, попросил к аппарату зятя. Когда Игорь Саввович подошел, тесть сказал:

– Здравствуйте, Игорь! Не можете ли вы зайти ко мне на службу… Если придется подождать, извините.

Затем первый заместитель председателя облисполкома пододвинул к себе другой телефон, на котором для вызова абонента следовало набрать меньшее количество цифр. На другом конце телефонного провода послышался голос генерал-майора внутренней службы, начальника областного управления внутренних дел Геннадия Георгиевича Попова:

– Генерал-майор Попов!

– Говорит Карцев. Здравствуйте! Спасибо… Хочу вас видеть немедленно. Через пять минут будете? Отлично.

Здания облисполкома и управления внутренних дел находились рядом, от дверей до дверей было метров триста, не более, и первый заместитель председателя облисполкома Карцев, решительно поднявшись, раздвинул портьеру, за которой скрывалась дверь, ведущая в небольшую, почти по домашнему обставленную комнату. Иван Иванович посмотрел в зеркало, недовольно поморщившись, умылся, растер лицо полотенцем и гладко причесался. Теперь он не показался себе таким, каким не хотел бы предстать перед людьми. Загорелое лицо посвежело, седина в приглаженных волосах казалась незаметной, глаза смотрели твердо.

– Хорошо! – проговорил Иван Иванович и вышел из маленькой комнаты. Старательно задергивая портьеру, чтобы не осталось и щелочки, он услышал, как в приемной – одна из толстых двойных дверей оказалась по забывчивости открытой – раздался цокот туфель на высоких каблуках. Это занимала рабочее место секретарша Дина Гарифовна, узнавшая неисповедимыми путями о возвращении в город «шефа» и появлении его в облисполкоме. Чтобы сделать ей приятное, Иван Иванович нажал скрытую кнопку вызова.

– Со счастливым возвращением! – сказала Дина Гарифовна, остановившись в дверях. – Жду ваших указаний, Иван Иванович.

Дине Гарифовне было за пятьдесят, она лет тридцать работала в облисполкоме, знала город и область с такой точностью, что к ней за справками обращались даже из краеведческого музея. Восточное лицо Дины Гарифовны оставалось молодым и худощавым, но женщина была толстой, неуклюжей.

– Жду ваших указаний, Иван Иванович!

Перебирая на столе бумаги, Карцев незаметно, но жадно разглядывал секретаршу. За много длинных лет работы она, конечно, давно научилась быть невозмутимой и бесстрастной, но к Ивану Ивановичу – он это знал точно – относилась, как часто бывает у секретарш, восторженно-влюбленно. Было совершенно очевидно, что Дина Гарифовна не только встревожена, а всеми силами пытается скрыть страх за Карцева; от волнения зыбкая, нетерпеливая, готовая совершить возможное и невозможное, она не отводила глаз от Ивана Ивановича.

– Я жду генерала Попова, – сдержанно сказал Карцев. – Если во время нашей беседы появится Игорь Саввович Гольцов, попросите подождать…

– Поняла.

Первый заместитель председателя облисполкома опустился в удобное кресло, положил руки на преогромный поблескивающий лаком и толстым стеклом стол. За дни короткой командировки он все-таки соскучился по кабинету, по тому самому кабинету, к которому так долго не мог привыкнуть. Стол был огромным, невозможно огромным, но в первые месяцы работы Ивану Ивановичу казалось, что он даже за таким письменным столом затерян в гигантском кабинете, где от дверей до стола нужно долго-долго идти по бесшумной ковровой дорожке. Иван Иванович от коменданта узнал, что до революции здесь располагался малый банкетный зал губернского банка.

– Товарищ Попов! – раздался в динамике голос Дины Гарифовны.

Начальник УВД области Геннадий Георгиевич Попов очень редко надевал генеральскую форму, в штатской одежде любил светлые тона, яркие галстуки, цветную обувь. Сегодня он был – солнечная погода – в молодежном и на строгий взгляд легкомысленном костюме, голубоватом, с зеленой искоркой, с широкими по моде брюками. Костюм на генерале Попове сидел все-таки по-армейски плотно, наверное, его шил тот же портной, который шил военную форму, и казалось, что на прямых и широких плечах Попова поблескивают золотые погоны, хотя галстук был пестрым и босоножки кремового цвета открывали яркие носки.

Первый заместитель председателя облисполкома и генерал молча обменялись рукопожатием, Иван Иванович сделал жест в сторону левого кресла, стоя выждал, пока генерал сядет, а сам незаметно разглядывал тонкое, интеллигентное и умное лицо начальника УВД. Генерал месяц назад вернулся с Черного моря, после этого ежедневно ездил купаться в озере под Ромском, систематически занимался спортом; лицо генерала не потеряло южного загара, а, наоборот, еще больше потемнело. Попову не было еще пятидесяти, генеральский чин он получил в сорок семь лет, академию МВД окончил с отличием. Полковник Попов был замечен начальником штаба МВД СССР, быстро выдвинулся на пост начальника УВД Ромской области. Послужной список генерала Попова был безупречным.

– Плохо? – негромко спросил Карцев.

– Плохо! – негромко ответил генерал.

Веки у Попова были воспаленными, пальцы правой руки, лежащей на подлокотнике кресла, стиснуты так крепко, что побледнели суставы, верхняя пуговица полосатой модной рубахи под галстуком была расстегнута – такого никогда не бывало; может быть, и слишком яркий наряд генерала говорил, что он взволнован, растерян, а главное, не знает, что делать. До сих пор генерал не решился посмотреть в глаза Карцева.

– Рассказывайте, Геннадий Георгиевич! – сказал Иван Иванович и по привычке вынул из подставки цветной карандаш. – С подробностями, пожалуйста…

Генерал Попов позавчера вечером позвонил в отдаленный район области, нашел Карцева и с многозначительными паузами, иносказаниями и недомолвками умудрился рассказать первому заместителю председателя облисполкома о событиях в переулке Пионерском и о председателе райисполкома Малярко – главной, как выясняется, фигуре в чрезвычайном происшествии.

– Так рассказывайте, рассказывайте!

Генерал убрал руку с подлокотника кресла, мельком глянув в лицо Карцева, заговорил по-военному отрывисто и четко.

– Следствие заканчивается, – сказал он. – Сегодня двое свидетелей отказались от обвинений в адрес Гольцова, появилось еще три свидетеля нападения на обвиняемого… Следователь старший лейтенант Селезнев встречался сегодня после обеда с товарищем Малярко. Все подтверждается.

Генерал помолчал.

– Жалоба, подписанная двадцатью семью жильцами дома по переулку Пионерскому, отправлена в обком партии, – осторожно добавил он. – Она находится у Левашева. А в городе…

Они почему-то смотрели в одну точку – на тот клочок голубого неба, который виделся над крышей здания УВД и который из огромного сумрачного кабинета казался неестественно ярким, неправдоподобным островком небесной голубизны.

– Весь город знает о драке, гараже и возбуждении уголовного дела против Гольцова… Шума и треска – с избытком!

Иван Иванович медленно перевел взгляд с клочка голубого неба на бронзовый чернильный прибор, которым не пользовался и не знал даже, как открываются затейливые крышки увенчанных купидонами чернильниц. Удивительно, но на мраморной подставке отражался тот же самый островок голубого неба. «Надо сказать, чтобы убрали всю бронзу, – подумал Иван Иванович. – Завтра же, не откладывая».

– Какое отношение к делу имеет полковник Сиротин? – спросил Иван Иванович. – Вы его имя не упоминали, но слух о причастности дошел до меня…

Фамилию полковника первому заместителю председателя облисполкома назвал шофер, когда они ехали с аэродрома в город. С большим знанием дела водитель рассказал о Голубкиной и Фалалееве («Это они, Иван Иванович, всю кашу заварили!»), уверенно сообщил, что Игорь Саввович Гольцов драку не начинал, а председатель райисполкома Малярко («Чем он думал, Иван Иванович?») разрешил постройку гаражей на месте детской площадки.

– Стремление помочь всем и каждому не первый раз подводит Сиротина. – Генеральский бас зазвучал гневно. – Полковник Сиротин пытался попридержать Селезнева. Следователь пришел с жалобой ко мне. Каким-то образом вся эта история стала известна прокуратуре.

Иван Иванович почувствовал, что устал до изнеможения. Катера, лодки, тряские «газики», маленькие самолеты, совещания, короткие ночи и длинные дни, комариный смрад болот и речушек, стремительное возвращение – все навалилось разом, когда прошло возбуждение и надежда, что опасность преувеличена, что молва из мухи делает слона. Карцев тяжело полулежал в кресле, прищурившись на отраженный в мраморной подставке голубой клочок неба, отрешенно молчал. «Это – конец!» – подумал он вдруг с таким безразличием, точно речь шла не о самом себе, а о малознакомом человеке.

Карцев почему-то вспомнил, что три дня не менял белье, на костюме расплылось жировое пятно, посаженное на торжественном обеде, вспомнилась и короткая встреча с другом детства Василием Сумовым, теперешним директором средней школы. «Ну, как ты там начальником да еще в большом городе?» Иван Иванович легко ответил, что городская жизнь и высокий посг – это только высокий пост и городская жизнь, и ничего больше, а вот сейчас, сидя за гигантским столом в гигантском кабинете, глядя на побагровевшее лицо генерала, понял, что отвечал другу детства по инерции, формально, собственно, не думая, что говорит.

– А что Малярко? – спросил Иван Иванович.

– Празднует труса! – вдруг жестко проговорил Попов. – Позавчера взял больничный лист, но в исполкоме показывается. – Он многозначительно поднял левую бровь. – Просился к первому, но Левашев не принял… О чем Малярко договорился со вторым – держит в тайне. Прямо из кабинета Цукасова уехал домой, к телефону не подходит… Дважды вызывал «Скорую помощь». Врачи «Скорой» говорят, что два вызова – результат обыкновенного страха.

Тихо было в кабинете и за окнами. Около двух часов назад кончился в Ромске трудовой день рабочего и служащего люда, затихли шаги многочисленных ног, отшелестели резиновыми колесами по асфальту легковые машины, развозящие по домам и дачам ответственных работников, грузовым автомобилям въезд на центральную улицу был запрещен, и даже при открытых окнах на четвертом этаже старинного здания было тихо, как холодной зимней ночью. Легонько поскрипывало кресло под широким в кости генералом, сам Иван Иванович слышал стук собственного сердца.

– Выходит, Гольцов драку не начинал? – медленно спросил Иван Иванович только для того, чтобы не молчать. – Может быть, он превысил пределы необходимой обороны?

– Гольцов только защищался, – уверенно ответил Попов. – Правда, защищался довольно эффектно. Признаться, Игорь Саввович открылся с неожиданной стороны… Вот уж не думал!

Они долго молчали.

– Как пострадавший? – спросил Карцев.

– Вне опасности. От показаний отказался, заявив, что ничего не помнит.

Карцев размышлял о словах генерала, сказанных о муже дочери: «Открылся с неожиданной стороны…» Скоро этот человек придет сюда… Представив, как Игорь Саввович смотрит на дежурного милиционера, входит в приемную, выслушивает просьбу Дины Гарифовны подождать и садится на один из стульев, Иван Иванович ощутил возбуждающее раздражение. По отношению к зятю это было новым состоянием, незнакомым, и понадобилось прислушаться к самому себе. «Долго же он скрывал эту неожиданную сторону! Двойное дно…» Можно было поручиться, что в огромный кабинет войдет полусонный человек, равнодушный ко всему на свете, непременно заденет плечом за дверной косяк, сядет где придется и поднимет на тестя красивые, но потухшие глаза. Отлично сшитый костюм, модные туфли, с аристократической небрежностью повязанный галстук или белоснежная «водолазка».

– Малярко знал, – для порядка спросил Карцев, – что гаражи строятся на месте детской площадки?

Генерал и первый заместитель председателя облисполкома вздрогнули, когда за окнами устрашающе заревела сирена пожарного автомобиля. В июле – жарком и сухом месяце – деревянный центр Ромска частенько охватывали быстрые бездымные пожары: это горели дома столетнего возраста.

– Заявление Игоря Саввовича на гараж шло через районного архитектора Румерова. Он докладывал Малярко о нарушении генплана… – Генерал закурил. – Заявление неделю пролежало на столе Малярко неподписанным, но затем…

Они снова замолчали, слушая, как постепенно истончается рев пожарных сирен и в кабинет нагнетается прежняя глухая тревожная тишина.

С тихой тоской и сутулящей усталостью Иван Иванович подумал, что генерал Попов и он, Карцев, с детским тщеславием и самолюбием обязанных быть сильными людей щеголяют друг перед другом выдержкой, хладнокровием, твердостью характеров, хотя оба понимают, что ни спокойствие, ни умение трезво и разумно разобраться в случившемся не помогут. С погибающего корабля капитан сходит последним – это закон; наверное, хорошо, когда капитан держится прямо и гордо и, не успев прыгнуть в последнюю шлюпку, уходит на дно морское с гордо скрещенными на груди руками, но корабль это – увы! – не спасает.

– Что делать? – зная, что происходит с Карцевым, по самому себе, тихо спросил генерал Попов. – Левашев затребовал личное дело Малярко и полковника Сиротина… Группа жильцов, что направила жалобу в обком, копию адресовала в «Правду»… Я с минуты на минуту жду вызова.

Генерал не сказал, кто его должен вызвать, но Карцев понял, так как, всего часа два назад отъезжая от здания аэровокзала Ромска и слушая подробный рассказ шофера, ждал немедленного вызова к первому секретарю обкома Кузьме Юрьевичу Левашеву, поднимаясь лифтом в свой кабинет, был уверен, что в приемной давно сидит Дина Гарифовна, чтобы сказать исчезающим голосом: «Вас ждет Кузьма Юрьевич!» Этого не произошло, и было непонятно, отчего не произошло, потому что по своей человеческой сути Левашев, не умеющий и не хотящий наказывать человека ожиданием беды, должен был поговорить с Карцевым немедленно, как это всегда бывало, если случалось чрезвычайное происшествие.

– Кузьма Юрьевич через две недели улетает на пленум, – сказал генерал и зачем-то посмотрел на ручные часы.

Они думали об одном и том же, по-прежнему демонстрировали друг другу хладнокровие и выдержку, но старательно избегали встречаться взглядами, чтобы не увидеть глубоко затаенного страха. Генерал Попов, собственно говоря, в деле Игоря Саввовича Гольцова мог занять четкую позицию безупречного соблюдения законности, генералу нужно было, казалось, только объективно разобраться с проступком полковника Сиротина, но в потоке событий все обстояло не так просто: генерал Попов крепко-накрепко был связан с первым заместителем председателя облисполкома Карцевым, и то, что угрожало Карцеву, косвенно угрожало генералу Попову. Кто может знать, понравится ли начальник УВД области Попов человеку, который – пронеси, нелегкая! – заменит Карцева? И кто знает, не обернутся ли события и против генерала Попова?

– Когда заканчивается следствие? – спросил Иван Иванович.

Генерал смотрел вниз и вбок, молчал долго и напряженно.

– Я думаю, Иван Иванович, – наконец сказал он, – что Селезнев уже получил все необходимое по существу дела.

Если бы не было за плечами Ивана Ивановича Карцева войны, если бы не родился он в семье охотника-промысловика, если бы жизнь не приучила Карцева каждый день, час и секунду бороться за право быть Карцевым, чтобы делать любимое дело, он сейчас завыл бы от тоски и отчаяния – произошло то, чего он так боялся, когда впервые услышал о гаражной истории. Иван Иванович внутренне был готов взвалить на свои плечи труса и подхалима Малярко, принять самое суровое наказание за дочь и зятя, но до последней секунды не верил, что кто-то осмелится запугивать следователя, чтобы спасти его, Карцева, или по крайней мере угодить первому заместителю.

– Как же так, генерал? – грозно начал Карцев, но остановился, подумав, безнадежно спросил: – Чего же хотел Сиротин? Прекратить дело?

– Он не хотел прекращать дело! – возбужденно проговорил генерал. – Он сделал попытку уговорить Селезнева рассматривать происшествие как обоюдную драку…

– Зачем?

– Чтобы не выйти на гаражи! – удивленно подняв обе брови, ответил генерал. – Если не требуется доказывать лжесвидетельство, то гаражи остаются в стороне… Их нет в протоколе!

– А письмо в обком и «Правду»? А взбудораженный город? А детская площадка? А жулики? – восклицал Иван Иванович, бледнея от гнева. – А мой зять? Его биография? А потерпевший, едва не скончавшийся?

Незнакомое происходило с Иваном Ивановичем Карцевым, славящимся выдержкой, хладнокровием, добротой, снисходительностью к чужим слабостям. Карцев не замечал, что, выкрикивая визгливые фразы, угрожающе стучит концом карандаша о стекло гигантского стола.

– Как вы посмели! – кричал, не понимая, что кричит, Иван Иванович Карцев. – Что вы думали, когда принимали преступное решение повлиять на ход следствия? Да вы понимаете, чем это пахнет? Я вас спрашиваю: понимаете? А если понимаете, то как вы посмели, как только вы посмели?!

Графит карандаша сломался; Карцев в сердцах бросил карандаш в корзину для мусора, схватил с подставки другой и опять начал тонкоголосо выкрикивать бессмысленные, чужие для него слова, но уже выдыхался, затихал, приходил в себя, и когда замолк, то оказалось, что генерал Попов сидит-посиживает с величавым, надменным, пышущим здоровьем лицом и полуприкрытыми глазами, словно ему не пристало видеть вечерний свет и словно крик Карцева – единственное из всех средств, что могло помочь генералу обрести мужество и равновесие.

– Вы спрашиваете, как посмел полковник Сиротин припугнуть Селезнева? – многозначительно проговорил генерал. – Сиротин, возможно, за это снимет погоны, но ваш зять, Гольцов Игорь Саввович, на первом же следствии давал такие показания, словно нарочно выводил Селезнева на гаражи… – Генерал зло поморщился. – Это ваш зять, сердечный друг полковника, поведением на следствии вынудил Сиротина к должностному проступку. Гольцов всю гаражную историю сваливает на Светлану Ивановну, хотя заявление в райисполком написал сам. Ну, кто поверит: ваш зять даже НЕ СЛЫШАЛ, что гараж находится в Пионерском переулке, и ни разу не видел его до ночного столкновения? Не понимаю, для чего Гольцов дает такие показания. И никто не поймет!

Уверенный голос, сдержанные жесты, напряженный блеск глаз – таким был сейчас генерал Попов, почувствовавший в тонкоголосых криках Карцева слабость и отчаяние.

– Вы все сказали? – сдержанно спросил Карцев.

Генерал раскованно усмехнулся:

– Еще несколько слов… Полгорода знает, что накануне происшествия Гольцов ночевал у начальника планово-экономического отдела треста Маргариты Васильевны Хвощ. Поэтому ходит нелепый слух, будто Гольцов специально… подставляет под удар Светлану Ивановну и вас, чтобы переметнуться к ловкой бабенке.

«Все мы только люди», – подумал Карцев и поднялся.

– Я вас больше не задерживаю, Геннадий Георгиевич. Думаю, что в ближайшие дни вы мне понадобитесь…

Придвинув к себе подставку с карандашами, Иван Иванович начал их внимательно разглядывать, и потому генеральское «До свидания!», оставшись без ответа, как бы повисло в воздухе и не глохло до тех пор, пока Попов не вышел из кабинета Когда же бесшумная дверь захлопнулась и тишина медленно растеклась по кабинету, Иван Иванович поднялся, пошел по ковровой дорожке, заложив руки за спину, ссутулившись и к чему-то непонятному прислушиваясь Он четыре раза измерил вдоль и поперек кабинет, опять сел в кресло, положив подбородок на сцепленные замком руки, закрыл глаза… Итак, надо было хорошенько все обдумать понять, проанализировать, но мысли разбегались как шарики пролитой ртути, сосредоточиться не удавалось, и вместо того, чтобы разобраться в сложившейся ситуации, Карцев вспоминал, как подростком ловил на Кети окуней Он, всегда такой логичный, здравомыслящий, деловитый, оказался безоружным перед лицом нелепейшей, в сущности, полуфантастической истории. Мог ли Карцев, принимающий каждодневно ответственные решения областного масштаба и, следовательно, постоянно рискующий, предусмотреть опасность в каком-то Пионерском переулке? Бред! Ум отказывался понимать и решать – это походило на то, как если бы электронно-вычислительную машину заставили заниматься таблицей умножения. А ситуация была такой опасной, что Иван Иванович во второй раз отстраненно подумал – «Это – конец!»

Выпрямившись, Карцев нажал кнопку.