Светлана задумчиво курила.

– За эти дни я вспомнила почти все подробности… Вскоре после того, как мы купили машину, мне сказали, что меня ищет актриса Голубкина. Она почему-то не звонила по телефону, а дважды приходила в институт, но меня не заставала и в третий раз без приглашения пришла в наш дом. Тебя не было, вы с Валентиновым уехали в Каргасок, и она, видимо, это знала. Голубкина часа два занимала меня историями и анекдотами из актерской жизни… Надо отдать ей должное: рассказчица она прекрасная… Голубкина ушла, даже не упомянув о гараже. Я долго думала о странном визите и успокоилась на том, что актриса славилась странностями.

– Что было дальше?

Светлана как-то по-старушечьи вздохнула.

– Через три дня Голубкина пришла снова. Опять анекдоты, истории, хохот, буря восторгов по поводу моей внешности, миллион комплиментов в твой адрес. «Какой у вас красивый, особенный, неповторимый муж! Любите его, любите, Светлана Ивановна!» А потом, как бы мимоходом, Голубкина сказала, что можно купить поблизости хороший теплый гараж, почти готовый, только навесить двери… – Светлана снова остановилась, точно собиралась с силами. – Я, естественно, заинтересовалась гаражом, спросила, как можно купить его. Голубкина страшно обрадовалась и закричала, что мне почти ничего не надо делать, если ты, на чье имя оформлена машина, подпишешь уже готовое заявление. Она вынула из сумочки машинописный текст…

Светлана замолчала, прикуривая, наверное, десятую по счету сигарету. В спальне было так накурено, что туманом плавали разноцветные полосы дыма и было нечем дышать.

– Дальнейшее тебе известно. Вернувшись из командировки, ты подписал заявление, и Голубкина унесла его по назначению.

Хорошо, что Игорь Саввович лежал на спине, хорошо, что его лицо в таком положении оказалось затемненным. Ведь даже у собственной жены глупо спрашивать, что было написано в заявлении, которое ты подмахнул не глядя. Он весело проговорил:

– Знаешь, Светлана, у меня совершенно ускользнуло из памяти это заявление… Напомни, пожалуйста, содержание.

– Обычное заявление, – не сразу ответила Светлана, словно поначалу подумала, что Игорь Саввович шутит. – Детали вспомнить не могу, но суть знаю… Обычное заявление! Что-то вроде такого: «В связи с тем, что я приобрел автомобиль, возникает необходимость в гараже…» Ну и непременно: «Убедительно прошу не отказать в моей просьбе…» Подпись, число…

– Кому адресовалось заявление?

Светлана притихла, не двигалась, замерла. Она в отличие от Игоря Саввовича сидела, и в зеленом свете неона он видел растерянное, ошеломленное лицо.

– В райисполком, в горисполком? – мягко спросил он. – На чье имя?

– Не знаю! Не помню! – пролепетала Светлана. – Забыла или не знала…

Быстро светало. Тучам, видимо, не удалось сплотиться, и восток нежно отбеливался лучами невидимого пока солнца. Пробуждалась и пробующе цвикала птичья мелюзга.

– Оставим в покое заявление! – мирно сказал Игорь Саввович. – Что было дальше?

– Через неделю Голубкина ворвалась с восторженным криком, что мне разрешено купить гараж. Ликования было столько, что люстра звенела… Потом мы пошли смотреть гараж.

Наверно, у Светланы ноги тоже затекли, болела поясница, но лечь, как Игорь Саввович, она не могла догадаться, захваченная разговором о прошлых и новых несчастьях. И курила, ох как она курила!

– Дальше? Что было дальше, Светлана?

– Голубкина привела меня в Пионерский переулок, – совсем тихо ответила Светлана. – Я увидела два гаража, один почти готовый, только без дверей, второй – начатый. Других гаражей тогда не было, Голубкина сказала: «Двери готовы. Их только надо привезти, на это уйдет пятерка».

Светлана, казалось, сама удивлялась тому, что говорила.

– Я теперь догадываюсь, что должна была спросить Голубкину, почему продается совсем готовый гараж… Вместо этого я пошла вместе с Голубкиной в сберкассу и выдала ей аванс – пятьсот рублей. Затем я вернулась домой…

Игорь Саввович помнил, как ворвалась к нему в кабинет сияющая Светлана, подпрыгнув, села на стол и объявила, что за тысячу пятьсот рублей они на самом деле получают отличный отапливаемый гараж в каком-то переулке, так близко, что ближе и не может быть. «Сто шагов до угла, двести переулком, и вот он – великолепный гараж!» Игорь Саввович помнил и свои слова: «Покупай, Светка! Будем пожизненно должны моим и твоим предкам – какое теперь это имеет значение! Рассчитаемся…» Жена бросилась к нему на шею.

– Дальнейшее ты знаешь, – сказала Светлана. – Голубкина сама оформила все документы, и к тебе явился сын этой самой дворничихи. Ты отдал ему тысячу рублей, получил расписку, и гараж перешел в нашу собственность.

Светлана не выдержала наконец нелепой позы больничного сидения, легла на бок, лицом к Игорю Саввовичу.

Они молчали так долго, как это было можно в конце бессонной ночи; потом Светлана, приподняв голову с подушки, жалобно сказала:

– Неужели все так страшно, что ты говоришь, на грани катастрофы! Игорь, скажи прямо: чем может кончиться эта история?

Игорь Саввович медлил с ответом. Собственно говоря, он и сам толком не знал, что произойдет, если окончательно выплывет на поверхность история с покупкой гаража, построенного на месте детской площадки, из ворованных материалов. Он знал только одно и твердо: его тесть Иван Иванович Карцев в опасности, но сказать об этом Светлане…

– Я боюсь, что все выйдет наружу, – осторожно сказал он. – Селезнев слишком яркая фигура, чтобы остановиться на полпути… Да! Вляпались в историю! – мрачно пробасил Игорь Саввович и сам услышал, как по-детски обиженно это прозвучало. – Отпраздновали день рождения, повеселились!.. Ты еще не знаешь, что пятьсот рублей аванса Голубкина прикарманила…

– Ты со своей матерью разговаривала? – спросил Игорь Саввович после паузы. – Она знает все?

– Я после драки прячусь от мамы! – в подушку сказала Светлана. – Однако мне передали, что мама информирована.

– Кто тебе сказал?

– Папин шофер… Он добавил, что весь город знает и о драке и о гаражах… – Она приподняла голову. – Мне страшно, Игорь! Я боюсь думать о возвращении отца из командировки… А папин шофер сегодня сказал, что делом интересуется Левашев. Он после обеда вышел на работу.

Игорь Саввович невольно улыбнулся. Иначе и быть не могло, Левашев должен был вернуться: не зря же управляющий трестом Николаев делал вид, что ничего не знает о случившемся, полностью устранился. Выжидал, как будут развиваться события, но уже сделал первый шаг, пригласив на завтра Валентинова для беседы «не о производстве». Начнет Николаев непременно так: «Да, кстати, что там произошло с вашим подопечным Гольцовым? Болтают какую-то чепуху, а я ничего толком не знаю…»

– Жили-были дед со старухой у самого синего моря, – игриво произнес Игорь Саввович. – Влезли на детскую площадку, купили у сына дворничихи построенный из ворованных стройматериалов гараж да еще обсчитали его на пятьсот рублей.

Игорь Саввович кожей лица и голыми плечами почувствовал по-утреннему свежее дуновение из окна; утро наступало быстро, безжалостно уничтожая проклятый свет неоновой вывески, близился момент, когда над крышами четырехэтажных домов сверкнет первый солнечный луч. Измотанные бессонной ночью, тяжелыми и неожиданными открытиями, Игорь Саввович и Светлана, опустошенные, молчали; лица казались бескровными, глаза потухшими. Естественно, Игорь Саввович жалел Светлану, страдал двойным страданием – за себя и за жену, но четко ощущал, что никакие силы не могли помочь ему перебраться на кровать Светланы, обнять, приласкать, утешить. Это было жестоко, но он перестал видеть в женщине, лежащей на соседней кровати, привычную Светлану. С закрытыми глазами ее лицо казалось чужим, и, наверное, Светлана испытывала то же самое к Игорю Саввовичу, если затаилась в неподвижности и молчании.

«Да люблю ли я ее на самом деле? – спросил себя Игорь Саввович, – Вот курьез – никогда не думал об этом…»

Шофер дядя Вася за семь минут домчал Игоря Саввовича до районного отдела милиции, узнав, что имеет в своем распоряжении часа три, уехал по своим делам, а Игорь Саввович – неизвестно отчего моторный, веселый и деловитый – пташкой взлетел в райотдел, на этот раз не заметив ни заплеванного крыльца, ни обшарпанного коридора, ни одного стриженного под машинку человека. После бессонной ночи переполненный новыми фактами и мыслями, он неосознанно спешил встретиться со следователем.

Игорь Саввович деликатно постучал, не разобрав, позволили войти или отказали, распахнул двери и замер с занесенной над порогом ногой – следователь Селезнев спал за столом, положив голову на серо-коричневые папки с черными тесемками. Волосы были всклокочены, пиджак накинут на плечи; следователь, видимо, уснул недавно, так как в кабинете еще плавал сигаретный дым, а в пепельнице чадил окурок. Игорь Саввович посмотрел на часы – ровно десять!

Что делать? Хорошо, трогательно, беззащитно спал следователь Селезнев, верный и мужественный страж закона. Нежная шея, обросшая светлыми волосами, затылок с вихром, беспомощный изгиб спины – идиллия, если забыть о решетках на окнах и табурете, металлическими скобками прикрепленном к полу на тот случай, если подследственный попытается размозжить голову Селезнева тяжелым сиденьем.

Игорь Саввович попятился, бесшумно закрыл двери, непонятно улыбнувшись, с удивлением обнаружил, что стоит в переполненном людьми коридоре. Бог знает почему, но сегодня здесь собралось столько людей, что Игорь Саввович не мог понять, как это он пробился к селезневским дверям, никого не толкнув или не оттеснив. Врезался, значит, этаким могучим клином, вихрем раскидал людей на пути к следователю. А здесь, оказывается, негде яблоку упасть; ожидающие стоят плотно, один к одному – кто к окошечку с табличкой «Паспортный стол», кто в дежурную часть, остальные – к следователям, участковым, начальникам и заместителям.

– Товарищ! – обратился Игорь Саввович к теснившему его плечом мужчине. – Почему сегодня так много народу?

– А как же! – неохотно ответил мужчина и зевнул. – Среда и суббота – приемные дни. – И только после этого поглядел на Игоря Саввовича. – В очередь надо становиться, а не торчать посередке… Знаем эти штучки. Номер не пройдет!

Серьезный был мужчина, в искусственной замшевой куртке и синтетических брюках, наверное, переезжал откуда-то в Ромск или, наоборот, отъезжал, так как занимал очередь к окну с табличкой «Паспортный стол».

– Я за вами! – быстро сказал Игорь Саввович. – Долго простоим?

Мужчина досадливо махнул рукой, промолчал, но между ним и Игорем Саввовичем внезапно протиснулась молодая полная женщина, деловито оглядев того и другого, зычно спросила:

– Я за кем буду?

– За мной, – вежливо ответил Игорь Саввович. – Как вы думаете, долго простоим?

– К двенадцати управимся! – по-прежнему зычно ответила женщина, вынула из сумки книгу, раскрыла и мгновенно отключилась от окружающего, словно ни милиции, ни очереди не существовало. Игорь Саввович осторожно заглянул на обложку и поленился даже улыбнуться. Женщина читала «Королеву Марго» – очередную мишень анекдотов и несмешных «крокодильских» фельетонов.

С появлением «Королевы Марго» очередь приобрела отменно законный вид, основательность и успокаивающую стабильность, отчего Игорь Саввович почувствовал, что влип в неприятную историю. Он невольно, вопреки собственному желанию вспоминал, когда в последний раз стоял в очереди, если вообще когда-нибудь стоял в ней. В театральном буфете за пирожными? На улице к бочке с квасом? В паспортном столе или военкомате его встречали у дверей, в магазинах он не бывал, билеты в кино и театр получал у администратора, зарплату приносили в конверте, и даже на стадион у него был пропуск… «Вот дура! – несправедливо обругал он полную женщину. – Притащилась со своей „королевой“!»

– Я уступаю вам очередь! – раздраженно сказал Игорь Саввович толстухе. – Раздумал!

Обозленный на самого себя, Игорь Саввович решил отыграться на следователе. Интересно, как поведет себя Селезнев, если его в рабочее время разбудит обвиняемый? Резко распахнув двери, готовый бесцеремонно растолкать «прекрасный образец современного молодого человека», Игорь Саввович испытал разочарование, увидев Селезнева деловито сидящим за столом да еще и похожего на примерного ученика четвертого класса, отличинка и активиста пионерской дружины; локти развернуто лежат на столе, правый локоть чуть выше левого, бумага лежит под углом в сорок пять градусов к линии стола, спина прямая, чтобы не одолела старческая сутулость.

«На кого Селезнев похож? – напряженно подумал Игорь Саввович. – Почему я не могу отделаться от мысли, что мы знакомы с давних времен? Отчего кажется близким и приятным этот враждебный сейчас человек?»

– Доброе утро! – поздоровался Игорь Саввович.

– Доброе утро! – поднявшись, ответил Селезнев. – Садитесь. И, право, не будем терять времени… В прошлый раз мы остановились на том, что вы целиком и полностью отрицаете ваше участие в выборе, поисках и строительстве гаража, равно и в переговорах о приобретении его. Вы не знаете, кто строил гараж, как оформлялось разрешение. Правильно?

– Абсолютно!

Игорь Саввович сегодня рано утром кое-что разузнал о старшем лейтенанте Селезневе. Отец – инженер, начальник цеха на манометровом заводе, мать – врач, окулист. Коренные ромские жители… Есть сестра – очень способная молодая женщина, работающая в области атомной энергетики, незамужняя, живущая отдельно от родителей, как и брат.

– Значит, подтверждаете, гражданин Гольцов, ваши прежние показания?

– Подтверждаю.

Селезнев выглядел отвратительно. Побледнел, осунулся, под глазами синяки, лицо отечное, словно старший лейтенант не спал пять ночей подряд. Между тем глаза были яркие, возбужденные, молодые – и вот чудо! – добрые, так что на Игоря Саввовича следователь смотрел сегодня спокойно, но укоризненно, точно ждал, когда обвиняемый с улыбкой скажет: «Ну, довольно! Пошутили, и хватит».

– Вы никогда, Игорь Саввович, не интересовались правовой стороной следовательской работы? – спросил Селезнев. – Нет, нет, не по детективным романам – помилуйте!.. Не интересовались. Я так и думал… – Он осторожно прикоснулся пальцами к плохо выбритому подбородку. – Моя задача, в силу презумпции невиновности, доказать, что обвиняемый невиновен, а в случае неудачи доказать виновность. – Селезнев помрачнел. – Приготовьтесь, пожалуйста, к длинным и тяжелым очным ставкам…

– Сделайте одолжение.

В шесть часов утра, точно зная, что делать и как жить в течение предстоящего дня, Игорь Саввович до блеска выбрился, принял ледяной душ, выпил две большие чашки кофе. Выйдя из дому спозаранок, он чувствовал себя бодрым и сильным. Блестящими от росы, свежими, словно только народились, были молодые тополя в сквере, пахло землей и травой, политый асфальт отражал и тополя, и дома, и прохожих, и трамвай старой-престарой конструкции, вызвавший секундное желание прокатиться, как в детстве, на трамвайной «колбасе».

– Скажите, пожалуйста, – начал Селезнев, – когда, где и при каких обстоятельствах вы познакомились с актрисой Ларисой Назаровной Голубкиной?

Игорь Саввович вспоминающе посмотрел на потолок.

– Что вы подразумеваете под словом «знакомство»? – спросил он. – Узнаем ли друг друга на улице или встречаемся ли домами?

– А вы отвечайте на вопрос, – сухо прервал Селезнев. – Дело пойдет быстрее.

– Простите! – Игорь Саввович сосредоточился. – Актриса Голубкина мне полузнакома. На улице она меня узнает, а я, извините за нескромность, никак не могу ее запомнить.

Селезнев возился с автоматической ручкой, которая опять не писала. Встряхнул – не помогает, отвинтив колпачок, сдавил пипетку – не работает, стиснув губы, Селезнев наполнил ручку до отказа чернилами – тот же результат. Наблюдая невольно за ним, Игорь Саввович тоже злился, так как у него в кармане лежала прекрасная паркеровская ручка, но он не решался предложить ее следователю.

– Чертовщина! – выругался Селезнев. – Не понимаю, что случилось!

Ручка отказала совсем. Селезнев в сердцах бросил ее на стол и беспомощно улыбнулся. Выражение лица у него было детское, губы сложены обидчиво, и даже клок волос на затылке, казалось, утратил воинственность.

– Юрий Ильич, возьмите, пожалуйста, мою ручку! – неизвестно отчего смутившись, сказал Игорь Саввович.

– Давайте! – ответил Селезнев и тоже отчего-то смутился.

Селезнев подтверждал сведения, которые сегодня получил о нем Игорь Саввович. Он действительно был хорошим человеком; прекрасно и много работал, любил свою профессию, умел сомневаться, делать и исправлять ошибки. За суховатой и профессионально-строгой маской скрывался юноша с гитарой, любящий больше всего песню о парне с Арбата, песню Булата Окуджавы про Леньку Королева, который, надев «кепчонку, как корону, пошел на войну…». А главное, и это оставалось загадкой, Юрий Ильич Селезнев открыто, подчеркнуто, безоговорочно походил на очень знакомого и близкого человека. Как у того, так и у Селезнева, на лице минутами появлялось застенчивое и беспомощное выражение человека, ошеломленного сложностью мира и невольно пытающегося свести жизнь к простому и понятному – хлеб, соль, вода, земля, небо… Раздумывая об этом, Игорь Саввович внимательно наблюдал, как Селезнев справляется с паркеровской ручкой.

– Отлично пишет! – заявил он и упрямо выставил лоб. – Мы остановились на том, что с актрисой Голубкиной вы полузнакомы. В гостях друг у друга не бывали, встречались мельком на улице… Отлично! Вот мы это и запишем…

Пока следователь своим медленным чертежным почерком записывал показания, Игорь Саввович думал о пострадавшем Борисе Иванове… Сегодня утром, сразу после восьми часов, Игорь Саввович заехал в больницу, накинув халат, прошел наверх, держа в руке большую сумку с едой – консервами, вареньем, паштетом, колбасой, фруктами. Старшая сестра при его появлении опять сделала стойку, забегала, весело цокая туфлями на громадной платформе. Игорь Саввович интимно наклонился к ее уху, зашептал: «Такие женщины, как вы, бывают добрыми. Умоляю на коленях – разрешите хоть краешком глаза посмотреть на Иванова»… Пострадавший спал на спине. Голова была забинтована так, что походила на кокон, свободными оставались только глаза и рот. Борис Иванов был неподвижен, дыхание не улавливалось, потерпевший казался похожим на саркофаг. «Крепко спит! – шепнула за спиной медсестpa. – Он быстро поправляется. Вчера хорошо ел и даже читал детскую книжку». Игорь Саввович на цыпочках допятился до дверей, не спуская глаз с Иванова…

– Можно ли понимать ваши показания так, что актриса Голубкина никогда не бывала в вашем доме? – спросил Селезнев. – Вы не ошибаетесь?

Игорь Саввович встрепенулся.

– Голубкина дважды была в доме, – сказал он. – Мне это стало известно только вчера со слов жены. – Он улыбнулся, поймав себя на том, что разговаривал на специфическом языке милицейского протокола: «Со слов жены!» – Первый визит был пустым, так сказать, визитом вежливости, во второй раз Голубкина принесла заявление, которое я подписал, как выяснилось, вечером того же дня…

– Добавлений не будет?

Селезнев поднял голову, почему-то посмотрел Игорю Саввовичу на левое ухо и встал, что предвещало резкую перемену в допросе, так как следователь наверняка придумал что-то свеженькое. И действительно, Селезнев походил-походил по щелястому полу, чуточку замедлив шаги, на ходу проговорил:

– Сейчас сделаем очную ставку! – И снова пошел быстро. – Этот пункт следствия настолько важен, что без очной ставки не обойтись…

Следователь поднял телефонную трубку, набрал номер.

– Пригласите, пожалуйста, гражданку Голубкину! – приказал он и посмотрел на Игоря Саввовича исподлобья. – Я прошу вас сохранять спокойствие в любом случае. Думаю, что вы не встречались в критической обстановке с такими людьми, как Голубкина и Фалалеев… Кроме того, я буду слегка модернизировать очную ставку…

Вот уж ненужное предупреждение! Игорь Саввович с большой заинтересованностью ожидал появления Голубкиной, хотя не верил – он не врал следователю, – что узнает актрису, которая раз в месяц, а может быть, и чаще меняла внешность.

– Войдите.

В кабинет впорхнула молоденькая девушка с наивными косичками, мини-юбкой и кофточкой с огромным вырезом. Увидев Игоря Саввовича, она пришла в неописуемый восторг. Как бы забыв обо всем на свете, прижав руки к груди, со счастливой улыбкой избавления, она медленно приблизилась к Игорю Саввовичу, хотела было расцеловаться с ним, но сделала такое лицо, словно сказала: «Нет, не могу целовать дорогого друга в этой полутюремной обстановке!»

– Как я рада вас видеть, Игорек! – проникновенно, тоном и голосом какой-то театральной героини произнесла Голубкина. – Я глубоко сочувствую вам, но уверена, что такой блистательный криминалист, как Юрий Ильич, скоро докажет, что весь этот ужас – феноменальное недоразумение…

Еще выше задрав мини-юбу, актриса села на стул, стоящий напротив стула Игоря Саввовича, сдвинув колени и убедившись, что почти голые ноги замечены, облегченно выдохнула.

– Жара несусветная! – голосом девочки с косичками произнесла Голубкина. – Не выношу жару. Мы, сибиряки, наверное, никогда не привыкнем к зною… Не знаю, как вы, Игорек, но я горжусь высоким званием сибирячки.

«Игорек». Чудовищно! Такую женщину, как артистка Голубкина, за тридцать лет жизни Игорь Саввович встречал только однажды. Неуемная бешеная энергия, хорошо подвешенный язык, знание человеческих слабостей, дерзость, умение завязывать нужные знакомства и, наконец, наглость – торжествующая и откровенная наглость. Все это было познано с избытком, когда в институте отчима и матери лет десять назад появилась некая Зоя Кубицкая. За год она превратила институт в котел с кипящей смолой, довела отчима до того, что Савва Игоревич трижды ездил в столицу объясняться, потом не выдержал – подал заявление об уходе с ректорского поста. Кубицкую мгновенно убрали, но в доме появилось забавное слово «кубицизм», означающее высшую ступень человеческой подлости.

– Типсина Лариса Назаровна, где, когда и в какой семье родились? – начал следователь. – Образование и профессия?

Актриса строптиво вздернула голову, словно ее хотели взнуздать.

– Типсина умерла! Есть актриса Голубкина, – почему-то басом и хрипло сказала она. – Если вы будете настаивать на своем, я откажусь давать показания.

В ответ на это Селезнев даже не поморщился, не обращая внимания на выкрутасы Голубкиной, неторопливо записал анкетные данные, все время называя актрису Типсиной, предупредил об ответственности за дачу ложных показаний, твердо пообещав при этом непременно воспользоваться карательной статьей, если гражданка Типсина отойдет от истины.

– А вот теперь, гражданка Типсина, прошу рассказать, что вам известно о строительстве четырех гаражей в переулке Пионерском и о покупке одного из них гражданином Гольцовым.

Последовало многозначительное молчание. Это Голубкина приводила себя в такое состояние, когда по меньшей мере оплакивается смерть давнего соседа по лестничной клетке: плечи опустились, на лоб упала горькая прядь взлохмаченных волос, светлые глаза были низведены долу. Она дважды глубоко вздохнула, подумав, плачуще сморщилась.

– Юрий Ильич, – жалобно прошелестела-прошептала Голубкина, – глубокоуважаемый Юрий Ильич, для чего вы заставляете меня снова… заставляете меня… Нет, не поворачивается язык!

Буквально адские муки испытывала гражданка Типсина, вынужденная повторять рассказ о четырех гаражах и прочем. О, как печальны были ее светлые глаза, каким несчастьем веяло от съежившейся фигуры, какими безжизненными казались безвольно опущенные руки! Голубкина была чудовищно плохой актрисой, и сейчас вместо трагедии или драмы устроила фарс. В актрису, как в старые добрые времена, хотелось бросать тухлые яйца.

– Рассказывайте, Типсина!

– Если вы так настаиваете, если это так необходимо для правосудия… – Голубкина тяжело вздохнула. – Когда театральная общественность Москвы в благодарность за летние гастроли помогла мне купить сравнительно неплохо сохранившийся «мерседес», оказалось, что он не входит в мой старый гараж, где я держала «Москвича»… Представьте, я не знала, ну совершенно не знала, что делать. Выручил, как это всегда бывает, счастливый случай…

Она сделала логически необходимую паузу, бросила проверяющий взгляд на следователя, потом на Игоря Саввовича, и он не понял, что слова выучены Голубкиной, как театральная роль, и звучали они вопреки фарсовой внешности так верно по интонации, как могут звучать слова, в правдивости которых никто не сомневается. Вкладывать в речь страсть – значит бояться, что не поверят, произносить слова вяло и тихо – смахивает на игру. Значит, нужно говорить так, точно покоряешься неизбежному, не хочешь рассказывать, но заставляют, и Голубкина так и поступила.

– …выручил, как всегда, счастливый случай. Выхожу однажды из дома, спешу безумно в театр и вдруг вижу: напротив нашего дома, буквально в трех шагах, строится большой, прекрасный гараж. Моей радости не было предела… Как я не видела гараж раньше?

Она не плохо сыграла слова «радости не было предела», ослепительно улыбнулась и как бы в порыве полуподнялась.

– Не помню, когда я выяснила, что чудесный гараж строит сын нашей милой, обаятельной дворничихи Марии Петровны. Она действительно удивительный человек – кристально чистый и добрый. Я со всех ног помчалась к ней: «Мария Петровна, милая, хорошая, нельзя ли и мне пристроиться к гаражу вашего сына?» Она усаживает меня пить чай…

– Минуточку! – лениво прервал ее Селезнев. – Вы не сказали, когда все это происходило.

– Ах, простите, простите! – Голубкина от непонятного Игорю Саввовичу возбуждения вскочила. – Простите, ах, простите! – повторила она. – Действительно, я забыла сказать, что все это происходило в конце апреля или в начале мая прошлого года…

Игорь Саввович поймал на себе выразительный, спрашивающий взгляд следователя: «А вы не помните, что у вас произошло в апреле – мае прошлого года?» Игорь Саввович задумался: «Ничего не происходило, будни, серые и унылые будни…»

– Продолжайте, Типсина, только без чаепитий.

– Ах, пожалуйста, Юрий Ильич!.. Когда речь пошла о гараже, эта славная Мария Петровна пришла в неописуемый восторг! – Голубкина опять сыграла восторг. – Представьте себе, оказалось, что ее сын, этот отзывчивый, чудный человек, Гелий Макарович, сам ищет компаньона. Ведь три стены гаража дешевле строить, чем четыре. Понимаете: одна стена общая… Вот после этого Гелий Макарович начал попутно строить второй гараж.

– Вы не знали, что строительство незаконно?

– Как вы смеете так думать! – возмущенно вскричала Голубкина. – Я об этом узнала только у вас на допросе Да, да! Я была нагло, беспощадно обманута. Моя доверчивость, мое доброе отношение к людям, моя общеизвестная искренность – все попрано! Я до сих пор не могу прийти в себя.

Селезнев отложил в сторону бумагу и ручку, глядя в стол, бесстрастно, словно о второстепенном, спросил:

– Гелий Макарович самовольно строил гараж для себя?

– Не знаю. Они собирались покупать машину.

– Значит, второй гараж строился для вас, Типсина? Почему вы его перепродали гражданину Гольцову?

Актриса всем телом повернулась к Игорю Саввовичу, приятельски улыбнулась ему, родственным голосом сказала:

– Для Игоря Саввовича я готова на любую жертву! Кроме того, у меня тогда не было денег. Я их накопила, когда был готов третий гараж…

Голубкина, сейчас играющая дружескую близость к Игорю Саввовичу, глядела на него чистыми, правдивыми, наивными глазами, точно говорила: «Ну, Игорь Саввович, довольно нам с вами хитрить и увертываться. Лучше говорить облегчающую правду!» Сыграно это было так хорошо, искренне и сердечно, что Игорь Саввович на какое-то мгновение растерялся и почувствовал себя виновным. Ему даже подумалось: «Может быть, я действительно разговаривал с Голубкиной о гараже?»

– Поясните следствию, – продолжал работу Селезнев, – где, когда и почему вы встретились с гражданином Гольцовым на предмет разговора о гараже?

Голубкина бурно возмутилась.

– Вы же прекрасно знаете, товарищ следователь, где это происходило! Я рассказывала… – Она снова с сообщническим видом повернулась к Игорю Саввовичу. – В городе все, ну буквально все знают, как хорошо и по-родственному я отношусь к Игорю Саввовичу и его прелестной жене. Это замечательные, добрые, умные и честные люди! Вы бы видели, с какой радостью я пошла к ним в дом, когда Игорь Саввович пригласил меня. Я так мечтала быть принятой, так хотела понравиться. – Голубкина горестно поникла. – Господи, почему я должна рассказывать это в комнате с решетками на окнах! Разве Игорь Саввович в чем-нибудь виноват? Он купил автомобиль и хотел иметь гараж – это так понятно, так просто! Вот и пригласил меня к себе. К несчастью, очаровательной Светланы Ивановны не было дома…

Вот какой оборот принимали гаражные события! Голубкина расчетливо выводила следствие на Игоря Саввовича, видимо, надеясь на то, что Селезнев с радостью ухватится за малейшую возможность оправдать дочь Карцева, а козлом отпущения сделать развязавшего драку в переулке пронырливого и хитрого Гольцова, нагло пользующегося влиятельным тестем.

– Гражданин Гольцов, – строго проговорил Селезнев, – что вы можете пояснить по рассказу свидетельницы?

Только после этого вопроса следователя Игорь Саввович понял, в какое дурацкое положение он попал. Ну что он мог «пояснить», если перед ним сидит женщина, и не молодая женщина, которая за все время допроса не произнесла ни одного правдивого слова?

– Мне очень жаль, – сказал Игорь Саввович, – мне очень жаль, но свидетельница все выдумала.

У Голубкиной в уголках глаз появились настоящие слезы. Она была очень плохой актрисой, но такие простые вещи, как слезы или лучезарную улыбку, проделывала довольно умело. Глядя сквозь слезы на Игоря Саввовича, стиснув руки на груди, взволнованно дыша декольтированной грудью, она как бы с ужасом прошептала: