– В таком случае, ты понимаешь, что когда любишь человека, то желаешь ему только хорошего. Думаешь прежде всего о его счастье.
      – Согласна, – ответила Джорджи, опуская глаза. – Одному Богу известно, что я думала также.
      Джилли сжала в своей ладони руку подруги.
      – Я знала, что ты поймешь меня, – заговорила она. – Если бы Рейф любил еще кого-нибудь, от меня это не укрылось бы. А если все же так случится, и незнакомка окажется способной любить его сильнее, чем я, ничего не останется, кроме как смириться.
      – Ты в самом деле поступишь так?
      – Я очень люблю Рейфа и отпущу его, если почувствую, что так ему будет лучше. – Джилли поднялась с диванчика и принялась расхаживать по небольшой уютной гостиной. – И все же, – продолжила она, остановившись перед вазой с глициниями, которые обожала, – я слишком люблю его, чтобы уступить без борьбы.
      – Восхищаюсь твоей решимостью, – призналась Джорджи.
      – Это у нас фамильное, – ответила Джилли, пожимая плечами.
      – И все же этим можно гордиться, – сказала Джорджина, – поскольку многие считают, что мы довольны судьбой и более удачливы, чем Мэг, которая только и ждет, чтобы с нами что-нибудь случилось, – в голосе девушки прозвучали злые нотки.
      Джилли, всегда чутко улавливающая перемены в настроении подруги, снова села на диванчик.
      – Ты виделась с матерью? Джорджи кивнула.
      – В ваших отношениях ничего не изменилось?
      – Нет. Она непреклонна. Когда я откажусь от фривольного образа жизни и амбиций, вспомню об ответственности, которую на меня накладывает мое происхождение, тогда и только тогда моя мать снизойдет до того, чтобы пустить меня на порог своего дома.
      – В таком случае, она просто глупа, – заявила Джилли. – Потому что в конечном счете это будет ее потеря. А что отец? Что думает он?
      – Я перестала быть его дочерью в тот день, когда ушла из дома и начала самостоятельную жизнь. – Джорджи порывисто обняла подругу. На лице появилась вымученная улыбка. – Не переживай за меня, моя дорогая Джилли. Я знала, на что иду, и была ко всему готова. Если бы я не сделала этого, увяла бы там. А теперь, – сказала Джорджи, наливая себе и подруге чаю, – поговорим об уик-энде у Алленвудов.
      Джилли взяла свою чашку и, заговорив, слегка опустила голову.
      – Думаю, уик-энд за городом поможет мне во многом, – произнесла она.
      – В каком-то смысле, да, – поддержала подругу Джорджи, – я так и думала, что ты согласишься.
      Лицо Джилли озарила радостная улыбка.
      – А от кого ты получила приглашение?
      – От леди Алленвуд и ее сестры леди Диллингтон. Они всегда были поклонницами моего таланта и покупали мои работы на выставках. А у леди Диллингтон, как мне кажется, свой умысел, она надеется таким образом заполучить Тони.
      – Тони? Ты считаешь, она к нему неравнодушна?
      – Не просто неравнодушна, но и состоит с ним в любовной связи.
      Глаза Джилли расширились от удивления, когда она вспомнила потрясающе красивую баронессу, полуангличанку, полурусскую, с которой недавно познакомилась.
      – Ты это точно знаешь?
      – Тони сам признался мне в этом, – подтвердила Джорджи.
      – Бедная Мэг, – вздохнула Джилли, – похоже, ей действительно придется запастись терпением, прежде чем Тони сделает ей, наконец, предложение.
      – Значит, договорились: в пятницу рано утром я пришлю за тобой экипаж.
      – Спасибо тебе, Джилли. Я буду очень рада, – тихо сказала Джорджи. – Будем ли мы просить джентльменов сопровождать нас?
      Джилли лукаво улыбнулась.
      – Думаю, не стоит. Пусть это будет сюрприз. Кстати, о сюрпризах: я хотела бы предложить тебе один заказ.
      – А именно?
      – Портрет, но никто не должен знать, что его заказала я.
      – У меня есть несколько заказов, над которыми я работаю. Как срочно нужен этот портрет?
      – Хотелось бы к сентябрю.
      – Почему именно к сентябрю?
      – Ко дню рождения. Точнее – к 29 сентября, на Михайлов день. – Джилли густо намазала булочку ежевичным вареньем. – Но это еще не все.
      Джорджи удивленно посмотрела на подругу.
      – Не поняла.
      – Для этого нужно отправиться в путешествие.
      – Куда прикажете – в Ирландию? На континент?
      – В Америку.
      Джорджи невольно поперхнулась.
      – В Америку? Значит, мне предстоит рисовать графа и графиню?
      – А о них-то я и не подумала, – призналась Джилли, – хотя это был бы лучший подарок к Рождеству. Не помешала бы и миниатюра моей матери. Вот было бы чудесно!
      Джорджи перебила подругу.
      – Насколько я тебя знаю, ты собиралась заказать не эти портреты, ведь так?
      – Да, – призналась Джилли. – Я хочу, чтобы ты написала портрет Рейфа.
      – Как же я сразу об этом не догадалась? – Джорджи поднялась и тихим голосом, переходящим в шепот, произнесла: – Я могу начать работу над портретом сейчас, пока здесь оригинал.
      – Да, – задумчиво произнесла Джилли. – У тебя будет возможность понаблюдать за ним во время уик-энда. Я хотела бы, чтобы ты нарисовала Рейфа таким, каким вижу его я. – В ее глазах отразилась бесконечная нежность, делавшая их почти голубыми. Раздавшийся перезвон часов на каминной полке вернул девушку к заботам дня.
      – О, Боже, мне давно уже пора. Как быстро пролетело время. Я обещала матери и отчиму пойти с ними на какой-то тоскливый дипломатический прием. – Джилли поднялась. – Скорее всего, мама уже дала указания лорду Роутерсби подыскать молодых людей, которые не давали бы мне скучать. Могу представить себе, какая все же будет скучища!
      – Почему же ты туда едешь? – Джорджи с интересом взглянула на подругу.
      – Потому что ценю старания мамы как заботливой свахи, – объяснила Джилли, – это ей очень приятно. И потом, – добавила она, лукаво улыбнувшись, – я слышала, как лорд Роутерсби говорил маме, что уезжает во Францию на семь месяцев, а это значит, что отпадут всякие ненужные приемы.
      – Мать не настаивает, чтобы ты поехала вместе с ними?
      – Она не может этого сделать. Рис – мой опекун, и выделил мне на восемнадцатилетие достаточную сумму денег, чтобы я жила в свое удовольствие. – Джилли задумчиво улыбнулась. – Именно это я и собираюсь делать.
      Подруги обнялись, и Джилли расцеловала Джорджи в обе щеки.
      – Постарайся не заболеть до пятницы. Буду с нетерпением ждать этого уик-энда.
      Проводив Джиллиан до двери, Джорджи посмотрела вслед отъезжающему экипажу. Когда девушка вернулась в гостиную, миссис Литтл убирала со стола.
      – Леди Джиллиан забыла свои перчатки, – заметила экономка, кивнув в сторону дивана.
      – Я верну их в пятницу, – ответила Джорджи, – мы собираемся провести уик-энд вместе. – Подождав, пока миссис Литтл закроет за собой дверь, девушка наклонилась и взяла с дивана перчатки подруги. Прижав перчатку к щеке, она ощутила мягкость кожи и едва уловимый запах лаванды. По щеки Джорджи скатилась слезинка.

* * *

      – Приехали, сэр, – раздался голос извозчика.
      Выбравшись из экипажа, Рейф достал из кармана пачку денег, скрепленную золотой, с ониксом, булавкой. К названной извозчиком сумме молодой человек добавил еще полкроны.
      – Благодарю вас, – улыбнувшись, сказал тот и поклонился высокому американцу. – Может быть, подождать вас?
      Рейф задумался. Ему предстоял ужин с Тони в его клубе, затем целая ночь в одном из игорных домов Лондона или визит в какой-нибудь концертный зал. Столичная жизнь разительно отличалась от того, к чему он, Рейф, привык. Так, например, ужинают здесь в такое позднее время, когда дома уже спят: человек, живущий на ранчо, должен рано вставать. Окинув взглядом улицу, относительно тихую и безлюдную, юноша подумал, что она, как небо от земли, отличается от спокойствия и безмятежности дорогих его сердцу техасских просторов. В городе слишком много людей, слишком шумно, думал Рейф. Кое-что в этой космополитической столице ему нравилось, но, пробыв здесь почти месяц, он начинал испытывать сильную тоску по родине.
      А может быть, спрашивал себя молодой человек, это чувство заставляло его жить, выбросив из головы глупые мечты о прошлом и признавшись, наконец, в том, что какие бы удовольствия ни таили в себе подобные поездки, все это перечеркивалось осознанием того, что самому сокровенному его желанию не суждено сбыться?
      – Извините, сэр? – напомнил о себе извозчик. Рейф вернулся с небес на землю.
      – Не знаю, надолго ли задержусь, – объяснил он.
      – Я буду вас ждать здесь около часа, – решил извозчик, – и, если к этому времени вы не освободитесь, уеду.
      – Договорились, – ответил Рейф, направляясь к зданию, на дубовой двери которого висела медная табличка с надписью: «Кэвендиш Гэлери».
      В холле к молодому человеку подошла женщина в простой белой блузке и черной юбке.
      – Вы намерены посмотреть что-то определенное или просто пройдетесь по галерее?
      Его внимание привлекла другая женщина, одетая точно так же, как и первая, она водила пожилую чету по залам галереи.
      – Меня интересует одно из полотен Джорджины Дейсер.
      Молодая женщина улыбнулась.
      – Вы сделали прекрасный выбор, сэр, – заметила она хорошо поставленным голосом. – Работа этой художницы выставлена в Розовом зале. И если вы позволите, я с радостью покажу его. – Женщина повернулась, сделав знак Рейфу следовать за ней.
      Не считая себя знатоком искусства, он не предполагал, что ожидать. Повидав сокровища всего мира во время кругосветного путешествия – подарка от Риса и Тори к девятнадцатилетию – Рейф отдавал предпочтение всему, что выглядело не слишком витиевато и напыщенно. Бесконечные ряды портретов предков и безжизненных сцен охоты наводили на него тоску. Иногда он с большим удовольствием рассматривал какое-нибудь мастерски выполненное кресло, чем полотна Ван Дейка или Рембрандта. Единственное, что вызывало в нем благоговейный трепет, был «Давид» Микеланджело, которого ему посчастливилось увидеть во Флоренции.
      Этот опыт порождал уверенность, что полотно мисс Дейсер не произведет сильного впечатления. Но Рейф ошибся.
      Эта картина стала визитной карточкой выставки. Потрясенный, молодой человек сразу же вспомнил слова Тони: нет никакого сомнения в том, что моделью для картины была леди Джиллиан Клэр Фицджеральд Бьюкенен. Необычайно чувственное полотно называлось просто «Магдалина», хотя во всем узнавался сельский английский ландшафт, а не древняя священная земля. Белое бархатное платье в средневековом стиле, ниспадающее мягкими складками, перехваченное золотым, с ярко-красными рубинами, поясом. Длинные черные волосы девушки, каскадом струящиеся по спине, украшает венок из полевых цветов. На шее висит массивный золотой крест на цепочке, доходящей почти до пояса. Вокруг благоухают деревья в цвету, с трепещущими на ветру ярко-зелеными листочками. В руках девушка держит ягненка, белая шерсть которого обагрена кровью. Странное впечатление оставляло надкушенное яблоко, лежащее у ее босых ног.
      Девичье лицо, мастерски изображенное Джорджиной Дейсер, было воплощением ангельской невинности, а в чистых и доверчивых глазах таилась искорка чувственности. Это было лицо девушки, стоящей на пороге женственности. Но не могло возникнуть даже мысли, что это лицо может принадлежать затасканной проститутке, готовой развлекать всех, кто мог платить. Рейф постепенно приходил в себя.
      – Очень хорошо, не правда ли? – раздался голос женщины, которая помогла молодому человеку отыскать эту картину.
      Очень хорошо? Это не просто хорошо, это соблазнительно. Волнующе. Изумительно. Но не только хорошо. Нет.
      Не обращая внимания на женщину, Рейф, как зачарованный, смотрел на девушку на картине. Она должна принадлежать ему. Рейфу хотелось владеть картиной почти так же сильно, как женщиной, изображенной на ней.
      – Сколько?
      – Картина не продается, сэр, – ответила женщина.
      Как и предупреждал Тони. Но Рейф не собирался сдаваться. Вытащив из кармана визитную карточку и написав на ней сумму и свой лондонский адрес, передал ее служительнице.
      – Пошлите карточку мисс Дейсер, пожалуйста, – сказал он решительно. Сколько бы ни стоила эта картина, он станет ее обладателем. С этой мыслью Рейф повернулся и вышел из галереи, оставив женщину изумленно глядеть ему вслед.
      – Ненормальный янки, – процедила она сквозь зубы, увидев написанную на карточке сумму.
      Рейф сделал вид, что не расслышал слов женщины. Ему было безразлично, что о нем думали. Молодым человеком владела одна навязчивая идея: во что бы то ни стало заполучить «Магдалину».

* * *

      Джилли изнывала от скуки. Вечер тянулся, как унылая кляча, хотя девушка и не испытывала недостатка в поклонниках – молодых и не очень. Мать выставляла Джилли напоказ, знакомила ее с женами и семьями дипломатов, в то время как отчим вел оживленную беседу в кругу приятелей и коллег. В глубине залы под чарующие звуки музыки Вивальди кружились пары. Прием проходил в одном из наиболее престижных отелей города.
      Без особого интереса Джиллиан прислушивалась к пустым сплетням, которые ее абсолютно не интересовали. И только разговор о ее брате и его жене привлек внимание девушки. Джилли знала, что некоторые вопросы, которые ей хотелось бы обсудить, мать, как истинная леди, никогда не одобрит. И сегодня вечером она получила еще один урок. В беседе с членом палаты общин Джилли проявила интерес к законопроекту о социальных реформах, и ей живо напомнили, что «не пристало такой красивой леди забивать свою хорошенькую головку подобными вещами». Услышав это, она с трудом подавила в себе желание посоветовать этому государственному мужу утопиться в Темзе, и ограничилась тем, что с ледяной учтивостью процедила сквозь зубы: – Извините.
      В отличие от большинства девушек викторианской эпохи, Джилли читала в «Таймс» не одну светскую хронику. Она была ушами и глазами брата в его родной стране, как утверждал он сам. Пространные письма сестры вводили Риса в курс всего, что происходило в Англии. Джилли писала и об их слугах, и о политической жизни страны. Кто-то, возможно, и не обращал внимания на перемены, которые мало-помалу пускали корни в Англии, но Джилли не могла не сообщать о них брату. Это придавало ей вес в собственных глазах. Рейф, как и Рис, ценил ее ум и наблюдательность, общаясь с ней на равных. Рядом с ним она никогда не чувствовала себя маленькой и глупой девчонкой, которой следует помалкивать в присутствии взрослых. Именно Рейфу Джилли написала о том, что хочет стать доктором, когда ей было десять. Через два года Рейф опять же первым узнал о том, что она передумала. Оказывается, упросив местного врача разрешить ей присутствовать на операции, Джилли едва не лишилась чувств, когда острый скальпель рассек кожу. Спустя три дня она получила от хирурга письмо, в котором вместо упреков было следующее: «У вас доброе сердце и благородная душа. Не забывайте об этом. Многие из моих знакомых врачей могли бы этим воспользоваться. Помочь человеку можно не только одним скальпелем».
      Понимает ли это хоть кто-нибудь из собравшихся здесь? Рейф непременно понял бы ее, будь он рядом. Господи, как ей не хватает этого человека. Особенно сейчас, когда он так близко и в то же время так далеко. Девушка с гордостью взяла бы его под руку, представила бы всем. А вместо этого приходится умирать со скуки, чтобы не расстраивать мать и отчима.
      Лишь одна мысль помогала мужественно переносить этот унылый вечер: приближался уик-энд, и ей предоставлялась возможность провести его вместе с Рейфом.
      Одна из приятельниц матери заговорила с ней, и девушка сделала вид, что внимательно слушает. Заметив боковым зрением, что мать с довольной улыбкой наблюдает за ней, Джилли тоже заулыбалась. Она знала, что Агата будет потрясена, узнав, что дочь приняла приглашение Джорджи поехать в один из загородных домов.
      Мать считала Джорджи выскочкой и сердилась, что дочь водит с ней знакомство.
      Джилли, однако, верила в другое: предстоящие выходные круто изменят всю ее жизнь.

ГЛАВА 3