Мэтью почувствовал приступ раскаяния. Он и вправду кричал на сына, но ведь для его же блага!
      – Я тебе уже говорил! Пристрастие к игре в карты – плохая привычка, которая со временем принесет тебе много неприятностей. Ты уже видишь, что из этого выходит. За два часа ты потерял все деньги, которые я давал тебе на…
      – И что, если так? – перебил Кэрью. – Ты же не за меня волнуешься, только из-за своих денег! – Он отбросил со лба прядь белокурых волос и с вызовом посмотрел на отца.
      Мэтью заскрипел зубами и едва подавил желание ударить его. После его приезда они из-за этого случая спорили часами. Целых пять фунтов, проигранных в карты! Деньги предназначались на новую одежду, потому что Кэрью вырос из всего, что у него было. Вместо этого парень просто выбросил их на ветер. Видит бог, Мэтью старался приучить своего сына к дисциплине, но его усилия шли прахом. Хуже того, казалось, Кэрью доставляет удовольствие причинять ему боль.
      Мэтью вспомнил ночь, когда умерла Джоанна. Рана в его сердце все еще была свежа. Когда-то он обнимал ее сладкое тело, купаясь в сиянии ее любви. А потом, когда смерть уже была близка, она попросила его заботиться о сыне.
      Он молча глядел на Кэрью, отмечая изящный, как у матери, изгиб губ, такие же светлые волосы. Но Мэтью с горечью вынужден был признать: сын не только не любит, он, кажется, ненавидит его.
      Он устало опустился на табурет и стащил свои промокшие сапоги.
      – Ну ладно. Денег уже не вернешь, – сказал он, стараясь сдержать досаду. – Я не буду наказывать тебя на этот раз, но ты не должен больше играть на деньги, Кэрью.
      Мальчик обжег его испепеляющим взглядом, как будто сердился теперь уже за то, что отец его не наказал.
      – Твой совет так мудр, отец, – издевательски произнес он.
      Вынося свои сапоги за дверь, чтобы их почистили дворцовые слуги, Мэтью дал себе время, чтобы подавить вспышку гнева.
      – Скажи-ка мне вот что: с кем ты играл в карты?
      – Ни с кем, – уклончиво отвечал Кэрью. – Так, несколько парней, живущих при дворе.
      Мэтью предполагал, что это были пажи или дети других придворных. Подростки часто попадали в неприятности, когда не были заняты уроками или другими делами. Двор вообще был неподходящим местом для детей, особенно таких, как Кэрью. Но раз уж королева велела Мэтью прибыть ко двору после его возвращения из плавания, то где еще он мог повидаться с сыном?
      – Я выясню, кто выиграл у тебя деньги, Кэрью, даже если ты мне не скажешь. – Мэтью снял плащ и расстегнул камзол. – И он будет наказан. Ты тоже, если подобное повторится.
      – Ты не знаешь, кто это. И даже если бы знал, ты не сможешь наказать ее, – сердито сказал Кэрью, видимо, нисколько не испуганный угрозой наказания. Похоже он прекрасно знал, что Мэтью не хочет приводить в действие свои угрозы. Кэрью помолчал, словно собираясь с мыслями. – Она просто волшебница, отец, – произнес он с внезапным воодушевлением. – Она может вытащить карту из колоды так, что никто не заметит, а потом положить обратно, когда она не нужна. Хотелось бы мне так уметь!
      Повернувшись к кровати, слишком большой для их маленькой комнаты, Мэтью нахмурился:
      – Так ты играл с девочкой? Я прослежу, чтобы ее отец узнал, что она умеет жульничать, да еще учит других.
      Энтузиазм Кэрью тут же угас. Мэтью посмотрел на него, но увидел лишь бессильную ярость в глазах сына. Это и удивило, и ранило его.
      – Кэрью! Азартные игры плохи даже для парней, – попытался он объяснить, – но уж девочка никогда, слышишь, никогда не должна играть на деньги. А жульничать тем более. Ни то, ни другое не допустимо для леди. – Едва произнеся эти слова, Мэтью увидел, как тело сына напряглось в немом протесте. Кэрью лег, повернулся спиной к отцу, отвергая и его, и его попытки воззвать к здравому смыслу.
      Расстроенный, Мэтью разделся и надел пижаму. Все, чего он хотел, это чтобы Кэрью вырос достойным человеком. Но и в прошлый его приезд сын, казалось, искал способы игнорировать его. А сейчас было даже хуже. Ну как он сможет научить его достойно себя вести? Когда Мэтью в детстве не слушался родителей, отец наказывал его. Но наказывать Кэрью во время своих кратких приездов ему страшно не хотелось.
      Проверяя, на месте ли шарф, который он бережно спрятал в рукав камзола, он лег в постель, мечтая о той близости с сыном, которой достигла его речная фея.
      – Ее величество сердилась, что ты сегодня не пришел вечером, – прошептал Кэрью, когда Мэтью устроился на перине. – Завтра первым делом она хочет поговорить с тобой.
      Мэтью тяжело вздохнул. Весь двор ходил на цыпочках вокруг Елизаветы, пытаясь избежать вспышки монаршего гнева. С ним, как правило, королева держалась милостиво, не скупясь на похвалу, но в этот раз, казалось, ее раздражают все без исключения. Да и жалобы на Кэрью, видимо, сделали свое дело.
      – Хорошо, я поговорю с ней сразу, как только смогу.
      – Когда сможешь! – фыркнул Кэрью, так и не повернувшийся к отцу лицом. – Вот так же и со мной. Наверное, мне должно быть лестно, что я для тебя значу так же мало, как и сама королева.
      Мэтью сел в кровати, возмущенный такой непочтительностью своего сына.
      – Королева для меня очень даже много значит, Кэрью! Как и ты, – воскликнул он. – Единственное, из-за чего я вернулся домой, то только из-за тебя и из-за ее величества. Ну как ты только можешь такое говорить?
      Он ждал, как его сын ответит на то, что казалось ему таким очевидным.
      – Я потрясен твоим трогательным заявлением, отец, – протянул Кэрью сладким голосом, и у Мэтью умерла всякая надежда на взаимопонимание. – Я чертовски потрясен.

* * *

      Шум крыльев достиг сознания Корделии, когда она беззаботно гуляла в тропических джунглях с экзотическими цветами, окутанных испарениями. Яркие птицы проносились над головой, когда она остановилась около ревущего водопада. Из тумана вынырнул ее принц-пират, и она впервые отчетливо увидела его лицо.
      Это был мужчина, которого она встретила у реки вчера ночью, но на этот раз он подхватил ее на руки и понес… Всю свою жизнь она мечтала, чтобы принц-пират вот так поднял ее и унес в мир неземной любви.
      Крылья продолжали хлопать. Постепенно Кори проснулась и поняла, что крыльями машет Джордано, королевский попугай. Птица нацелилась на ее поджаренный хлеб.
      Отбрасывая одеяло, Кори потянулась к подносу, стоящему на столике у ее постели.
      – Нехорошая птица, – беззлобно бранила она ярко-зеленого попугая, который успел вцепиться в ее хлеб. – Я же приберегла этот кусочек себе на завтрак.
      Джордано вспорхнул обратно на свою жердь, уселся поудобнее и принялся за трапезу, всем своим видом демонстрируя полное удовлетворение.
      Кори глядела на него, строго нахмурившись, скрестив руки на груди.
      – Как не стыдно, Джордано! И это после того, как я вчера поделилась с тобой моим инжиром! До чего же ты неблагодарный. – Сладко потянувшись, она раздула огонь в камине и подбросила поленьев. Когда пламя разгорелось, она вернулась в свою наскоро устроенную на скамье постель, забралась под одеяло и закрыла глаза.
      Предыдущий попугай королевы умер, и все винили в этом холодные английские ночи, непривычные для тропической птицы. И теперь ее величество приказала поддерживать ночью огонь для своего любимого Джордано. Обычно «попугайскую вахту», как называли это горничные, несла старая служанка Томазина, устраиваясь на ночь на скамье. Но последние дни у бедной старушки так разыгрался ревматизм, что Кори отослала ее домой. Женщина, работающая с утра до вечера, должна хоть ночью нормально поспать.
      Кори очень надеялась, что ее приятельнице это удалось, потому что про себя она этого сказать не могла. Ложе было достаточно удобным, но после стольких волнующих событий она далеко не сразу смогла заснуть. Закрыв глаза, она поглубже зарылась в подушки, желая хоть немного продлить свой отдых. Ее величество проспит еще по крайней мере час.
      Сон мгновенно перенес ее в воображаемый мир. Пират появился снова и заключил ее в объятия, спасая от одиночества, которое уже грозило затянуть ее в свою мрачную пустоту.
      Скрипнула дверь, и Кори услышала приглушенное всхлипывание.
      Эти звуки были явно не из ее сна. Кори приоткрыла один глаз. Около ее постели, на полу, с удрученным видом сидел Сэмюэль, маленький паж леди Дороти Флеминг, его глаза покраснели, по его пухлым щечкам текли слезы. Острая жалость пронзила Кори. Ее собственная боль из-за потери матери снова охватила ее, растревоженная вчерашними мучительно-сладкими пряничными воспоминаниями. Она обняла мальчика. – Что случилось, малыш? – прошептала она ласково.
      – Госпожа вчера ударила меня своим хлыстом, и рука ужасно болит!
      Кори сердито нахмурилась:
      – Покажи-ка. Надо было сразу прийти ко мне.
      Он показал ей маленький кулачок. Костяшки пальцев распухли и посинели.
      – Вчера госпожа приказала мне сразу же ложиться.
      Вздыхая, Кори поцеловала маленькую ручку.
      – Почему же она тебя ударила?
      – Я… я отнес письмо от королевы лорду Эссексу, а оно предназначалось барону Грейстоку. А письмо было важное. Это была ужасная ошибка.
      – Какое бы оно ни было важное, ей не следовало бить тебя за случайную ошибку. Тебе должны более четко говорить, кому предназначаются письма. Я поговорю с ней.
      – Но из-за него лорд Эссекс поссорился с бароном Грейстоком, – объяснил Сэмюэль, всхлипывая и заливаясь слезами. – Он сказал, что барона нельзя и близко подпускать к королеве, потому что он рожден грязным простолюдином. Они будут драться на дуэли, и леди Флеминг говорит, что все это из-за меня! – Он с рыданием уткнулся в ее плечо.
      – Да нет, это не из-за тебя, Сэмюэль! Просто лорд Эссекс – горячая голова, он только и знает, что задирать людей. – Кори погладила его по голове и, укачивая его, почувствовала, как он продрог от сырого ночного воздуха. – Снимай камзол и туфли и полезай ко мне под одеяло, – велела она. – Сразу согреешься. – Он не заставил себя долго просить и с готовностью забрался под одеяло, а Кори обняла его, с болью вспоминая, как сама лежала вот так же в объятиях матери. – Откуда ты узнал, что я сегодня ночую здесь? – поинтересовалась она.
      – Я спросил твою подругу Энн. – Он зевнул и устроился поудобнее. – Она не спала.
      Он имел в виду Энн Симс, одну из горничных ее величества.
      – А она сказала, почему не спит? – спросила Кори с некоторой тревогой.
      – Ну да. Она волновалась насчет Молл Дейкинс.
      Кори промолчала. Она и сама тревожилась из-за Молл, королевской камеристки. Согревшись, Сэмюэль мгновенно заснул. Она поправила выбившуюся прядь его курчавых каштановых волос, думая о Молл. За те месяцы, что Кори была знакома с Молл, та зарекомендовала себя как работящая девушка. Свой заработок она отдавала матери, помогая той растить восьмерых братьев и сестер. И вдруг она пропадает на целых два дня, причем без всяких объяснений!
      Это казалось так непохоже на обязательную, добросовестную Молл! Но что могло с ней случиться? В последнее время она ничего не говорила о возможных переменах в своей жизни. Более того, она все больше привязывалась к Кори, видимо, потому, что у нее не было при дворе ни одного другого близкого человека. Кори беспокоила ее бледность и очевидная изможденность. А вдруг Молл лежит где-то больная?
      В то же время королеву каждый день должны одевать четыре камеристки под руководством главного камердинера, так что кто-то должен замещать Молл. С чего королеве поступать иначе? Ведь Молл не просила королеву сохранить за ней место.
      Кори беспокоилась также и о Сэмюэле. Как бы ей хотелось, чтобы он рос, окруженный любовью родителей, проводя свое время за уроками и играми. Но госпожа Фортуна распорядилась так, что он одевался, как маленький солдатик, и бегал по поручениям с утра и до полуночи. Все потому, что он был незаконнорожденным сыном простой служанки, которая умерла год назад. Большинство людей при дворе считали, что мальчику ужасно повезло, когда леди Флеминг взяла его к себе в услужение. Еще бы, она дала ему кров и пищу. А то, что его частенько драли за уши или хлестали по рукам, считалось не слишком высокой платой за это. Но Кори возмущало такое понимание удачи.
      Закрыв глаза, она поплотнее укуталась одеялом, утешаясь тем, что дарила утешение другому, как всегда учила ее мать. Стоило ей заснуть, как ее снова охватило очарование прошлой ночи.
      В полночь она вошла в сказочный лес, где вся ее жизнь должна была преобразиться. И, как она и мечтала, принц-пират явился из сверкающего тумана, чтобы в нужный момент прийти ей на помощь.
      Но тяжелая реальность жизни проникла даже в сны, потому что, как только Кори хотела обнять его, он исчез. Она осталась одна на берегу Темзы. Сказочная страна исчезла. Между темных берегов текла грязная вода, словно напоминая, что человек, которого она встретила, вовсе не интересовался ею. Он просто хотел узнать, кто стрелял в нее, вот и все.
      В природе не существует таких людей, как ее принц-пират. И ее талисман, зеленый шарф, данный предсказательницей, обещавшей ей любовь, исчез.

* * *

      Около семи утра Мэтью шагал по коридору в сторону королевских апартаментов. Открыв третью дверь слева, он всмотрелся в неосвещенную прихожую. Это была не та комната. Но ведь королева говорила вчера, что ее дурацкий попугай будет в третьей комнате слева. И почему она так настаивала, чтобы Мэтью осмотрел его? Он совершенно не разбирался в птицах, но раз он только что вернулся из тропиков, его сочли специалистом по лечению попугаев.
      Мэтью потер подбородок, ужасно чесавшийся после того, как он сбрил бороду, и попытался вспомнить, что именно говорила королева. После первой ссоры с Кэрью вчера днем он совершенно забыл о попугае и теперь не мог точно вспомнить, о какой комнате шла речь. Может быть, третья дверь справа?
      Вот теперь все верно. На деревянном шесте около горящего камина сидел ярко-зеленый попугай, деловито поклевывая зажатый в лапе кусок хлеба. Старуха, которая должна была стеречь попугая, лежала на скамье рядом, завернутая в стеганое одеяло, и крепко спала. Мэтью тихо подошел к птице.
      Попугай взглянул на него своими пронзительными бусинками-глазками, но не стал возражать, когда Мэтью погладил его по спинке, а потом, приподняв по очереди оба крыла, внимательно осмотрел. Ничего опасного, но не помешал бы порошок от дизентерийной блошки. Он, возможно, понервничает, но это, похоже, единственное, что ему надо.
      «А ведь мы редко получаем то, что нам надо». Внутренний голос пробудил слишком мучительные воспоминания, и Мэтью повернулся, чтобы уйти. Его взгляд упал на спящую. Отсюда ему видна была ее блестящая черная коса, лежащая на одеяле, и он сразу вспомнил о женщине, лишившей его покоя. Нет, обнаружить ее так близко было бы слишком! Этого просто не может быть!
      Мэтью задержал дыхание и осторожно заглянул за край белого одеяла.
      Все-таки это была она… королева фей.
      Потрясенный, Мэтью стоял, словно пригвожденный к полу, и глядел во все глаза. Девушка мирно спала, подложив руку под щеку, и выглядела бесконечно привлекательной в тусклом свете камина. Ее шея, словно выточенная из слоновой кости, с едва уловимым биением пульса, так и звала прикоснуться к ней губами.
      Дрожь пробежала по его телу, и Мэтью поспешно отступил, удерживаясь, чтобы не протянуть руку. Эта сцена не была предназначена для его взгляда.
      Но он все же заметил, что второй рукой спящая обнимала ангельскую головку юного пажа леди Флеминг, того самого, из-за которого и произошла отвратительная ссора с Эссексом, закончившаяся вызовом на дуэль. Он слышал, что пареньку здорово досталось от разгневанной хозяйки, вот бедняга! Но зато его утешила Титания. По своему вчерашнему опыту Мэтью знал, на какие чудеса она способна. Ее нежный голос до сих пор звучал в его ушах, пробуждая уснувшую было боль и тоску по Джоанне.
      Джоанна умерла, и заменить ее, как оказалось, невозможно. Взяв себя в руки, Мэтью отвернулся и пошел к двери. Не стоит создавать себе лишних проблем.
      Он закрыл за собой тяжелую дубовую дверь, но деревянная преграда не смогла остановить поток разбушевавшихся в нем чувств, порожденных этой неожиданной встречей. Просто безумие! Он весь напрягся от одного воспоминания о ее восхительном теле, едва скрываемом полупрозрачной мокрой рубашкой.
      Охваченный смятением, Мэтью пошел прочь. Все это ему не нравилось. Очень не нравилось. Он предпочитал держать под контролем свои чувства и эмоции. То, что происходит с ним сейчас, просто недопустимо!
      – Какого черта вы здесь делаете, Грейсток? – послышалось сзади. – Я же предупреждал вас держаться подальше от покоев ее величества!
      Узнав голос, Мэтью обернулся и увидел Роберта Деверо. Граф Эссекский стоял, положив руку на эфес шпаги, и сверлил его взглядом.
      Мэтью плотоядно ухмыльнулся, довольный, что может отвлечься, выместить на ком-то свое дурное настроение. Забавляло, с каким хозяйским видом этот двадцатилетний юнец говорит о королеве. Видимо, Эссекс считал Елизавету своей исключительной собственностью, а потому задирал всякого, кто, по его мнению, покушался на его место фаворита. Говорили, что граф дерется на дуэлях несколько раз в год, если Елизавета не успевает вовремя вмешаться.
      – Ее величество попросила меня взглянуть на ее попугая, – произнес Мэтью самым любезным тоном. – Поэтому я здесь и оказался. Но вам не о чем волноваться, я моряк, а не комнатная собачка. Это место ваше по праву.
      Эссекс чуть не задохнулся от гнева.
      – Хотите сказать, что это я – комнатная собачка?!
      – Я хочу лишь сказать, что вы – то, что сами из себя сделали.
      Эссекс злобно прищурился.
      – Не понимаю, почему ее величество сделала вас бароном. Вы как были грубым отвратительным простолюдином, так им и остаетесь. Советую вам как следует приготовиться к смерти сегодня вечером.
      – Сгораю от нетерпения! – поклонился Мэтью, ощущая всю иронию ситуации. Он давно привык считать своим домом весь мир и ненавидел спертый воздух двора, а этот глупец обвиняет его в том, что он хочет быть у королевы на побегушках!
      Эссекс гордо удалился, а Мэтью подумал, что научился обращаться со шпагой на десять лет раньше, чем граф. Сегодня вечером он намерен пролить немного крови. Может, хоть это научит молодого глупца хорошим манерам.
      Уходя, Мэтью задумался о вчерашнем происшествии. На рассвете он снова осмотрел место нападения. Встав на колени на еще влажную землю, он нашел несколько достаточно ясных следов. Они скоро исчезнут, смытые летними дождями, так что он аккуратно измерил их и зарисовал на предусмотрительно взятом листе бумаге.
      Слишком мало улик и слишком много вопросов. Мэтью не нравилась сложившаяся ситуация. Еще меньше ему понравился хруст ветки, неожиданно раздавшийся за его спиной. Неужели кто-то следит за ним?
      Он поискал в густом кустарнике на берегу, но никого не нашел. Исчезло без следа и волшебство вчерашней ночи. Остался только след чьей-то ноги, который он зарисовал и спрятал в своей комнате. Думая о том, как ему найти сапоги и их обладателя, Мэтью повернул за угол и натолкнулся на человека, несущего большой сверток. Сверток вылетел из рук мужчины и грохнулся об пол.
      – Господи! Мой дар королеве! – воскликнул человек с французским акцентом, бросаясь к свертку и разворачивая ткань. Да-а, должно быть, эта груда фарфоровых осколков была когда-то прекрасной вазой. Мэтью стоял, досадливо хмурясь, и разглядывал человека, на которого так некстати налетел. Несмотря на ранний час, тот был одет, как для приема, в парчовый костюм ярко-красного цвета. Он явно хотел произвести впечатление на королеву.
      – Я заплачу за ущерб, – сказал Мэтью с краткостью, которую, как он знал, многие принимали за высокомерие. Увы, он не был придворным. У него совершенно нет навыка произносить витиеватые извинения.
      Щеголь выпрямился, было заметно, что ему стоило огромных усилий сдержать свое раздражение.
      – Могу ли я спросить, кто вы, сэр?
      Мэтью слегка поклонился, как того требовали хорошие манеры.
      – Я барон Грейсток. А вы?
      – Жак Ла Файе, посланец законного короля Франции, – с достоинством отвечал француз. – Вы разбили драгоценнейший подарок, предназначавшийся вашей королеве, барон, – добавил он.
      Мэтью с трудом удержался, чтобы не выругаться. Вечно ему не везет.
      – Я и не знал, что король Генрих Наваррский направил в Англию доверенное лицо, – сказал он. – Мне казалось, это ему не по средствам.
      Ла Файе холодно посмотрел на него.
      – Именно поэтому я здесь. У него нет средств, чтобы направить сюда официального посла с многочисленной свитой. А я только что вернулся из поездки по сбору пожертвований. Не желаете ли сделать взнос?
      «Великолепно!» – усмехнулся про себя Мэтью. Генрих Наваррский был ближайшим наследником престола, но он был протестантом, поэтому католики отказывались признать его королем. Францию не один год разрывала гражданская война.
      Теперь же, когда Елизавета отказала Генриху в дальнейшей материальной поддержке, уже оказав, по ее мнению, более чем щедрую помощь, посланец короля просит деньги у частных лиц.
      – Вы лучше поговорили бы с лордом Эссексом, – сказал Мэтью. – Он давно рвется поддержать Наваррца. Скажите мне, сколько стоит ваш подарок, я готов возместить его стоимость.
      – Это уникальная ваза. Ее ничем нельзя заменить. – Ла Файе бросил на него оценивающий взгляд. – Не соблаговолите ли быть моим гостем сегодня вечером? Мы могли бы поехать в город, отужинать? – Отказ Мэтью участвовать в пожертвованиях, казалось, лишь разжег его любопытство. – Мы можем остаться и здесь, если вам угодно. Я хотел бы обсудить некоторые планы, которые могут оказаться интересными для вас.
      Мэтью сомневался, что его может заинтересовать что-либо, предложенное этим щеголем. Он знал, что дело француза было правым, но его волновало лишь одно – как побыстрее отремонтировать свои корабли и найти финансовое обеспечение для следующего плавания. Если ему не удастся это сделать, придется остаться здесь. Насмешка судьбы заключалась в том, что королева требовала, чтобы он отправлялся в море, но изыскивать для этого средства предоставляла ему самому.
      – Благодарю вас, но на этот вечер у меня уже назначена важная встреча, – вежливо ответил он французу.
      Мэтью направился к себе, чтобы разбудить Кэрью и расспросить его о знакомстве с Титанией. Он не хотел признаваться себе, что им движет не только забота об интересах сына.

4