Глава 1

Российская империя,

Малороссия, 1836 год

Заложив руки за спину, Константин Русинов стоял у окна и с неудовольствием смотрел на приближающееся облако пыли. Фасадом дом выходил на дорогу, огибающую усадьбу и уходящую на восток, к Днепру. В ясный день со второго этажа хорошо просматривалась река, а отсюда, из гостиной, можно было наблюдать за дорогой, ведущей на запад, и именно оттуда надвигалось, клубясь, облако пыли.

Даже если бы Русинов не знал, что сегодня проходят скачки, об этом можно было легко догадаться по людям, толпящимся вдоль обочин неподалеку от особняка: их поведение было верным признаком приближающегося праздника. Его казаки любили добрые скачки не меньше, чем славную сечу, и эти сильные, смелые люди были безгранично преданы барону и его семье.

Русинов привык считать их своими, ибо казаки давно и прочно были связаны с его семьей, но при этом не мог сказать, что они — его собственность. Слово «казак» означает «вольный воин», и русиновские казаки были именно вольными воинами, но с тех пор, как прапрадед Константина разрешил им селиться на своей земле и в мире и в покое растить детей, они охотно работали на Русиновых в качестве слуг, конюхов, а в основном — телохранителей.

Казачье поселение, основанное много лет назад, давно уже превратилось в процветающий городок, расположенный менее чем в полуверсте от поместья, а семейство Разиных, долгое время поставляющее городу начальников всех мастей, было едва ли не богаче русиновского. Население городка на три четверти состояло из многочисленных отпрысков различных ответвлений этой фамилии.

Заручившись их помощью, Константин разводил лошадей, которых поставлял царской армии, а чистокровных породистых скакунов продавал аристократам, способным выдержать такие траты. Рынки Киева и прилежащих сел были завалены сахарной свеклой с его полей, а его пшеница высоко ценилась по всему побережью Черного моря. Константин потихоньку богател, и, после того как десять лет назад умерла его жена, он, по примеру большинства русских дворян, окончательно обосновался в своем имении. Московским домом Русинова и особняком в Санкт-Петербурге теперь владела его сестра.

— Тебе это не понравится, дорогой.

Анна Верейская стояла у соседнего окна и смотрела туда же, куда и он. Она принадлежала к тому редкому типу женщин, которые, кажется, никогда не стареют. Ее каштановые волосы, всегда тщательно причесанные, карие глаза и тонкие черты лица производили впечатление нетленной красоты, и никому бы и в голову не пришло, что ей уже тридцать пять.

Ее тон насторожил Константина. Наклонившись вперед, он оперся на раму и внимательно вгляделся в приближающихся лошадей.

Это случалось уже не в первый раз и, судя по всему, не в последний, и в глубине души барон знал, что увидит. Но внутри пыльного облака, уже почти достигшего дома, он разглядел лишь неясные очертания шести измученных лошадей, теснивших друг друга на узкой дороге. Мелькали меховые шапки, развевались длинные одежды, точеные лошадиные ноги вытягивались в последнем порыве к уже недалекому финишу — на окраине ближайшего села. Большая белая овчарка бежала по обочине, еще больше возбуждая коней своим лаем.

— Алин будет первой, — удовлетворенно сказала Анна.

— Конечно, первой, — проворчал Константин, не сводя глаз со всадника впереди: тот сначала вжался в седло, а теперь медленно выпрямлялся во весь рост. Вдруг, привстав в стременах, он со смехом сбросил меховую шапку, и остальные всадники последовали его примеру.

Барон в ужасе закрыл глаза и прошептал:

— Она всегда выигрывает, но я не хочу, чтобы ты постоянно напоминала ей об этом: она тогда вообще потеряет голову и станет настоящим сорванцом.

Анна только прищелкнула языком, и Константин почувствовал, как ее грудь уперлась ему в спину, а руки сомкнулись на талии.

— Ты можешь открыть глаза, дорогой, — она не сломала себе шею.

— Слава Богу! — выдохнул он, и тут же пережитый страх уступил место гневу:

— Клянусь, на этот раз она будет как шелковая. Я ее в бараний рог согну.

Анна хмыкнула:

— Ты всегда так говоришь, но никогда не делаешь. Кроме того, тебе не позволят братья Разины.

— Я поговорю с их отцом. Ерофей сделает все, о чем я попрошу.

— Но он не даст и волоску упасть с головки этого очаровательного ребенка. Ерофей обожает ее не меньше, чем ты.

Константин вздохнул и, повернувшись, обнял ее.

— Анна, любимая, этому «очаровательному ребенку» двадцать пять, и она уже слишком взрослая для таких глупостей. Ей давно пора выйти замуж и нянчить детей. Лида уже подарила мне пятерых внуков, Лиза успела родить троих до того, как овдовела, так почему же не выдать замуж и младшую дочь?

Анна решила не упоминать о той возмутительной выходке, после которой царь Николай неофициально изгнал Александру из столицы: всякий раз воспоминание об этом вызывало у нее неудержимый смех. Однажды на масленице, во время званого обеда у Романовских, княгиня Ольга громогласно пожаловалась, что, несмотря на все свои усилия, она за минувший год еще больше прибавила в весе.

В ответ на ее жалобы Александра вполне невинно и искренне предложила:

— Тогда почему бы вам не перестать набивать рот блинами со сметаной? Вы бы сразу сбросили фунт-другой.

Так как княгиня в этот момент как раз-таки занималась тем, что набивала рот блинами, то ничего удивительного, что многие гости внезапно начали кашлять в салфетки и искать под столом якобы оброненные предметы. Анна, присутствовавшая на этом обеде в качестве старшей подруги и покровительницы Александры, нашла это происшествие забавным, но Ольга Романовская была иного мнения и пожаловалась царю, требуя немедленной расправы с обидчицей. Анна считала, что Александре еще повезло, и царь всего лишь вежливо намекнул Константину, чтобы тот увез свою дочь подальше от столицы — туда, где ее острый и своевольный язычок не смог бы жалить никого, кроме крестьян.

К сожалению, этот печальный опыт ничему не научил Александру, и во время следующего сезона в Москве, а потом и в Харькове, не говоря уже о Киеве, до которого было рукой подать, она вела себя точно так же и приложила все усилия, чтобы стать парией в высшем свете. Анна подозревала, что поведение Алин вовсе не случайно: уж чего-чего, а ума ей было не занимать. Дело в том, что вскоре после этого злополучного сезона девушка призналась, что влюблена в благородного Кристофера Лейтона, с которым познакомилась в Петербурге, и объявила, что выйдет замуж только за него и ни за кого другого, а есть ли лучше и надежнее способ оградить себя от многочисленных претендентов на ее руку, пока она будет дожидаться медлительного англичанина? Впрочем, хотела этого Александра или нет, но случилось именно так.

Что же касается вопроса Константина, то Анна напомнила ему о человеке, все эти годы владевшем сердцем его дочери:

— А ты не думаешь, что она до сих пор еще ждет этого английского дипломата? Нет? Константин фыркнул:

— Через семь-то лет? Что за чепуха!

— Но ведь из России он уехал всего лишь три года назад, — заметила Анна.

— После того как я запретил ей ездить в Англию, Александра ни разу не упомянула его имени, — возразил Русинов.

— А разве не тогда она объявила, что никогда не выйдет замуж?

Константин вспыхнул, вспомнив эту баталию — ссора, которая произошла у него с дочерью, была одной из самых ожесточенных.

— Она просто погорячилась. Анна вскинула брови:

— Кого ты хочешь обмануть — меня или себя? Или, может быть, ты не заметил, что Алин игнорирует всех кавалеров, с которыми ты пытаешься ее познакомить, и уже три года не ездит никуда, кроме Киева, да и то лишь за покупками, ухитряясь и тут находить всякие отговорки, чтобы не покидать дома и сидеть взаперти.

Услышав собственные подозрения, высказанные Анной, Константин испытал облегчение, и чувство вины, мучавшее его всю последнюю неделю, казалось, ослабло. Действительно бесконечные отговорки Александры всегда звучали вполне обоснованно и искренне, но все же это были не более, чем отговорки. И, когда на прошлой неделе она Придумала очередную убедительную причину, чтобы не ехать с отцом в Васильков в гости к своей сестре и племянницам, Русинов пришел к тем же выводам, что и Анна, и в гневе оттого, что младшая дочь губит свою молодость из-за этого чертова иностранца, выпил лишнего и решился на то, чего никогда бы не позволил себе на трезвую голову.

По тому, как напряглось его крупное тело, Анна поняла, что барона что-то мучает. Она заглянула ему в лицо, но его синие, словно полуночное небо, глаза избегали ее взгляда.

Ее муж и жена Константина умерли в один год. Все четверо были близкими друзьями, и дружба, связывавшая ее с Константином, не угасла, а восемь лет назад даже превратилась в нечто большее. Анна нежно любила барона, хотя и отказывалась променять свою вдовью независимость на положение законной супруги. Да и не было необходимости вступать в брак, ведь она и так жила с ним в качестве домоправительницы и даже хозяйки, а также компаньонки и покровительницы его младшей дочери и, когда возникала необходимость, прилежно исполняла эту свою роль — правда, в последнее время это случалось все реже. Так что Анна знала Константина слишком хорошо и, чувствуя, что он стыдится чего-то, с откровенностью, достойной его младшей дочери, спросила:

— Послушай, Русинов, что ты опять натворил? Он высвободился из ее объятий и молча направился к буфету красного дерева, где выстроились многочисленные хрустальные графины с его любимыми напитками. Анна подошла к нему и остановилась рядом, наблюдая, как он наполняет до краев водкой большую рюмку и подносит ее к губам.

— Неужели все так плохо? — мягко спросила она и, заметив его слабый кивок, сказала:

— Тогда уж налей и мне.

— Нет, — Он поставил на стол наполовину опустошенную рюмку и, не выпуская ее из пальцев, повернулся к Анне:

— Плесни водки мне в лицо, запусти рюмку в голову, а лучше всего — графином!

Должно быть, вся его семья отличалась такими бурными проявлениями своего характера, но Анна была совсем иной и не на шутку встревожилась:

— Расскажи-ка мне все.

Константин все еще не решался посмотреть ей в лицо.

— Я нашел Александре мужа.

Услышав это заявление, Анна успокоилась и перевела дыхание. В этих словах не оказалось ничего нового. За последние семь лет барон неоднократно пытался найти дочери мужа, так чем же он смущен и пристыжен сейчас?

— Мужа? — осторожно переспросила она. — Но Алин откажет ему, как отказывала всякий раз, когда ты предлагал ей очередного претендента на ее руку.

Русинов медленно покачал головой.

— Не откажет? Но… — Не закончив фразы, Анна расхохоталась:

— Только не говори мне, что на сей раз надеешься настоять на своем. С твоей дочерью, дорогой, это не пройдет: она еще упрямее тебя. Дело кончится тем, что ты опять наорешь на нее так, что весь дом задрожит, а потом все-таки уступишь, как бывало всегда.

Продолжая избегать ее взгляда. Русинов снова с самым несчастным видом покачал головой. На щеках его по-прежнему горел румянец, как у человека, искренне стыдящегося своего поступка, и Анна, теперь уже не на шутку испугавшись, повторила свой вопрос:

— Что ты натворил?

Опустив голову на грудь, он еле слышно пробормотал:

— Я не оставил своей дочери выбора.

Анна махнула рукой, словно отметая его слова:

— Выбор всегда есть.

— На этот раз нет, потому что затронута честь семьи, по крайней мере, она будет так считать, а это единственное, чем она не посмеет пренебречь.

— Что это значит?

— Это значит, что я пожертвовал собственной честью, порядочностью, принципами…

— Да в чем, черт возьми, дело?!

Анна никогда не повышала голоса. Она была воплощением скромности и благородства и даже в гневе говорила спокойно и тихо, отчего ее противник начинал чувствовать себя чудовищем, так что этот неожиданный крик заставил Константина поднять глаза, но в них читалось не удивление, а ужас. Русинов мог навсегда потерять Анну, если бы она узнала, как низко он пал в своем стремлении обеспечить своей младшей дочери счастье и полноту жизни, которые обрели ее сестры.

Он стоял перед ней, подавленный чувством собственной вины, такой поникший и несчастный, что Анна, не выдержав, со слабым криком бросилась ему на грудь и обвила его шею руками.

— Я знаю, что все не так ужасно, как ты себе представляешь, — зашептала она ему на ухо, а добраться до его уха было настоящим подвигом, потому что Русинов возвышался над ней на добрые пол-аршина. — Ну, говори же.

— Я устроил ее помолвку.

— Помолвку? — В голосе Анны прозвучало неподдельное облегчение. Не разжимая объятий, она откинула голову назад, чтобы видеть его лицо. — Слава Богу, — с чувством сказала она. — Я уж думала, ты кого-нибудь убил.

Выражение лица Константина оставалось таким же скорбным, как и раньше, но теперь по крайней мере он хотя бы смотрел ей в глаза.

— — Мне кажется, я чувствовал бы то же самое, если бы убил кого-нибудь, — проронил он.

Глаза Анны вспыхнули. В эту минуту она готова была ударить его, а ведь никогда не подозревала, что способна на такое.

— Черт возьми, да говори же толком, пока не свел меня с ума! — закричала она, и Русинов отшатнулся.

Он привык к вспыльчивости дочери и всегда был готов ответить ей тем же, но от своей маленькой Анны он этого никак не ожидал! Впрочем, он заслужил ее презрение.

Собравшись с духом, он заговорил:

— Я написал графине Петровской. Анна задумчиво нахмурилась:

— Мне кажется, я уже слышала это имя.

— Помнишь, я рассказывало ее муже, Сергее?

— Твой близкий друг, да? Он умер… Постой, лет тринадцать назад?

— Четырнадцать.

Русинов замолчал, и Анна снова нахмурилась, на этот раз от досады. Похоже, ей придется клещами вытягивать из него эту историю.

— Графиня, стало быть, его вдова, но какое от ношение это имеет к помолвке? И когда ты успел ее устроить?

— На прошлой неделе.

Несмотря на свое раздражение, Анна все-таки надеялась, что он ответит по-человечески, а не будет отделываться междометиями.

— Но на прошлой неделе ты никуда не уезжал. — заметила она, — а гостей у нас не было.

— Алин помолвлена с сыном Сергея. Я напомнил об этом Марии и намекнул, что пришло время прислать сына за невестой, хотя, конечно, и не в таких выражениях. Я проявил весь свой дипломатический талант, но суть именно такова.

Анна не верила своим ушам — ведь она никогда не слышала ни единого слова об этой помолвке.

— Почему же ты молчал об этом раньше? Ведь вы наверняка заключили этот договор еще когда Сергей был жив. Так зачем мы все это время подсовывали Алин всяких выгодных женихов, если она уже связана обещанием? Ведь он, кажется, кардинец[1], верно.

И снова Русинов ответил лишь на последний вопрос:

— Да.

Анна просияла:

— Тогда чем же ты недоволен, милый? От такой партии ты должен быть в восторге!

Она помолчала, чтобы собраться с мыслями.

— Только не говори мне, что ты вспомнил об этом только на прошлой неделе, — сказала она, Придя к определенным выводам.

— Конечно, нет. — Константин повернулся, чтобы допить водку и налить себе еще. — Дело в том, что никакой договоренности о помолвке никогда не существовало.

У Анны перехватило дыхание:

— Что ты сказал?

Он снова отвел глаза и, прежде чем ответить., сделал глоток из рюмки.

— То, что я написал графине, — сплошная ложь, за исключением того, что мы с Сергеем действительно обсуждали возможную помолвку, когда родилась Александра. Мы тщательно все взвесили и решили, что это блестящая мысль, но никогда не существовало никакой письменной договоренности. В конце концов мы считали, что в нашем распоряжении еще достаточно времени. Александре тогда не исполнилось и года, а мальчику — всего только шесть. Итак, теперь ты понимаешь, что я наделал.

Анна вздохнула. Дела обстояли не так уж плохо, и все можно было еще поправить, если, не мешкая, послать графине другое письмо, но она желала сначала удостовериться, что все поняла должным образом.

— Итак, ты вспомнил о помолвке, которой никогда не существовало, заявил претензии, не имеющие под собой никакой почвы, и сделал это лишь потому, что твой друг мертв и не может опротестовать твое заявление. Именно об этом ты так долго и не решался мне сказать.

— В тот момент, когда я писал письмо, я был пьян. Ты тогда осталась в селе, помогать роженице. Когда эта мысль пришла мне в голову, я счел ее прекрасным решением всех проблем. Собственно говоря, у меня нет ни малейшего сомнения, что, если бы Сергей был жив, наши дети обвенчались бы еще семь лет назад.

— Может быть, и так, но ведь этого не случилось, а сейчас одной твоей уверенности маловато. Ты должен написать графине правду до того, как она пришлет сюда своего сына.

— — Нет.

— Нет?

— Это по-прежнему останется прекрасным решением всех проблем. Глаза Анны сузились:

— Так вот почему у тебя такой виноватый вид! Значит, ты не собираешься исправить то, что натворил?

— Это мой крест, и мне придется его нести, — упрямо ответил Константин, — Подумай, Анна, а вдруг они идеально подходят друг другу? И тогда одна маленькая ложь…

— Маленькая?

— Ну, безобидная, — настаивал он. — Что если благодаря ей соединятся двое людей, которые иначе никогда бы не встретились, а между тем созданы друг для друга.

Анна покачала головой:

— Ты наивный мечтатель. А может, просто Принимаешь желаемое за действительное, чтобы, избавиться от чувства вины?

— Но ведь в этом нет ничего невозможного?

— Это с нашей-то Алин?

Ее скептический тон раздражал его, тем более что он лучше любого другого знал недостатки собственной дочери, но, словно забыв о них, продолжал гнуть свою линию:

— Ведь по крайней мере в одном Александре не откажешь: она красива.

— Этого никто не отрицает. Но разве от ее красоты у нее стало больше поклонников? Ты не хуже меня знаешь, что Алин отталкивает сильнее, чем пленяет, а мужчины обычно не любят преодолевать препятствия. Просто чудо, что англичанин так долго ухаживал за ней и до сих пор пишет ей письма. Хотя, быть может, у него просто хорошие манеры…

Напоминание об иностранце, завладевшем сердцем дочери и при этом не имевшем ни малейшего желания лелеять и хранить эту любовь, было неприятно барону. Если бы англичанин все еще был в России, Константину пришлось бы серьезно задуматься о том, не застрелить ли его. Но, слава Богу, теперь этот мужлан достаточно далеко отсюда!

— Мы с Сергеем были во многом схожи. Он любил прямоту, ненавидел лицемерие и уж, конечно, не был снобом. Я думаю, его сын унаследовал эти качества.

— Помнится, ты говорил, что твой друг был не прочь поволочиться за женщинами?

Ну, конечно, разве женщина может об этом забыть!

— Сергей никогда не питал особой любви к жене, — сухо пояснил барон. — Это был брак по сговору.

Анна бросила на него выразительный взгляд:

— А разве не то же самое ты пытаешься навязать ни о чем не подозревающему мальчику, да еще при этом воображаешь, что сын окажется более верным мужем, чем отец, или Алин согласится на что-то меньшее, чем полная и нерушимая супружеская верность? Ты же знаешь, как ревниво она относится ко всему, что считает своим.

Я знаю твое возражение — Если ты ставишь на эту карту все свои надежды, а между тем даже ни разу не видел этого молодого человека. Кстати, он не так уж и молод, если на шесть лет старше Алин… Ему уже тридцать один и, весьма возможно, он давно женат…

— Он не женат.

— Откуда ты знаешь?

— От Богдана: он был в Кардинии по пути из Австрии, после того как доставил австрийскому герцогу одну породистую кобылку. Богдан знал, что я буду рад получить весточку от Петровских.

Анна пожала плечами в знак того, что возражение принято:

— Хорошо, не женат, но тем не менее он все-таки достаточно взрослый, чтобы принимать решения самостоятельно. И с чего ты взял, что он согласится жениться на женщине, которую ни разу не видел, только потому, что его отец когда-то договорился о помолвке. Он уже не дитя, чтобы беспрекословно подчиняться родительской воле, даже если бы Сергей был жив. И потом: разве Петровских не удивит, что среди их бумаг нет ни единого документа, удостоверяющего, что договоренность о помолвке действительно существует? Ведь после смерти Сергея они наверняка покопались в его архивах.

— Возможно, но у меня есть копия такого документа, и я покажу ее графу, когда он приедет. Граф не усомнится в подлинности подписи своего отца.

— Ты ее подделал?

— Это нетрудно, надо только немного попрактиковаться. Что же касается вопроса о том, как молодые воспримут известие о помолвке… — Константин помолчал и добавил почти бесстрастно: , — Видишь ли, речь идет о чести. Хоть я и пожертвовал своей, для них это окажется ловушкой.

— А что если у твоего кардиица другие взгляды и для него слово чести — пустой звук?

— Он сын Сергея, — возразил Константин, словно этого было достаточно, чтобы объяснить причину его уверенности.

Анна вздохнула. Было ясно, что все ее доводы пропали втуне. Проклятое русиновское упрямство! Вся семейка этим отличалась, но отец и младшая дочь — особенно. Стоило им закусить удила, и все старания переубедить их были напрасны.

Хотя Константина и угнетало сознание собственной вины, он цепко держался за свои доводы и считал это оправданием. Русинов желал своей дочери счастья, счастья любой, ценой.

Анна понимала его и не могла винить: все родители желают своим детям счастья, но ведь его можно понимать по-разному: существует по меньшей мере сто определений счастья, но ни одно из них не похоже на другое.

После восьми лет совместной жизни, в течение которых Константин снова и снова делал Анне предложение, ему следовало бы уяснить, что не всякая женщина лелеет мечту о браке.

Решив по крайней мере попытаться втолковать это барону, она нежно коснулась его руки:

— Мне кажется, Алин вовсе не чувствует себя несчастной. Ты предоставил ей свободу, и она наслаждается ею. Ей нравится возиться с лошадьми, а муж никогда бы ей этого не позволил. У нее здесь друзья, и потом… она обожает тебя — конечно, когда вы не ссоритесь… Хотя, откровенно говоря, я думаю, ей нравятся даже ваши баталии. Тебе никогда не приходило в голову, что Алин вообще не создана для семейной жизни? Брак скорее всего стеснял бы ее, чтобы не сказать, душил… Конечно, если она встретит человека, столь же равнодушного К условностям, как и сама… Но это маловероятно.

— Или такого, который полюбит ее достаточно сильно, чтобы предоставить ей некоторую свободу, — перебил барон, — но будет способен отучить of всяких опасных выходок — ведь она то и дело рискует свернуть себе шею…

Барон, казалось, приходит в ярость от собственных слов, и Анна рассмеялась.

— Так, стало быть, ты хочешь убить сразу двух зайцев? — Она просияла, довольная своей догадкой. — И ты всерьез считаешь, что муж способен справиться с ее бесшабашностью, если даже тебе это не удалось?

— В любом случае беременность, положит этому конец.

Это был серьезный аргумент. Материнство в корне бы изменило образ жизни Алин и уж по крайней мере удержало ее от участия в бешеных скачках. К тому же Александра от природы умела обращаться с детьми, и хотя никогда не говорила об этом, но, возможно, мечтала о собственных. И ведь собиралась же она замуж за англичанина, и даже страстно этого желала. Значит, в принципе не имела ничего против брака.

Анна вздохнула. Надо взять себя в руки, а то она, того и гляди, наградит Константина аплодисментами за его безумную затею.

— Мы отвлеклись от главного, — решительно сказала она. — Ты вообще понимаешь, что происходит? Ты толкаешь Длин и сына своего друга на брак, которого ни тот, ни другой не ожидают, и весьма вероятно, что они возмутятся — по крайней мере Алин-то уж наверняка. А вдруг они не подойдут друг другу? В такой ситуации их знакомство принесет больше вреда, чем пользы. Все может кончиться тем, что Алин просто возненавидит мужа, а это едва ли обещает ей ту счастливую жизнь, которую ты предвкушаешь.

— Все это лишь досужие рассуждения!

— Но они более разумны, чем твои.

— Все станет ясно, когда они встретятся, — упрямо возразил Константин.

— Но если я окажусь права?

— Если станет очевидно, что они друг другу не подходят, я, разумеется, освобожу их от всяких обязательств и возмещу графу все затраты на поездку.

— Слава Богу, ты хоть не собираешься упорствовать в своем самодурстве, — саркастически сказала Анна, и Русинов, стараясь взять реванш, возразил:

— Сказать по правде, после того как я успешно отвел твои возражения, которые, кстати, приходили мне в голову и самому, я чувствую себя гораздо увереннее!

Анна уже собиралась сказать в ответ что-нибудь язвительное, как хлопнула входная дверь, минутой позже появилась Александра, на ходу отряхивая рукава такой же насквозь пропыленной меховой шапкой. Пыль мягким облачком оседала на пол, а любимец Александры, пес по кличке Терзай, разбрасывал ее своим длинным лохматым хвостом. Из прически девушки выбился длинный пепельный локон, упал на плечо и, наконец, спустился до самой талии. Ни отца, ни Анну Александра не замечала.

В мешковатых штанах, заправленных в высокие сапоги, Александра смахивала на молодого казака. Свою тонкую талию она туго перетянула красным кушаком, а под камзол надела белую рубаху с синей вышивкой на груди. Это был ее обычный костюм для верховой езды, как всегда, мятый и грязный.

— Гораздо, гораздо увереннее, — тихо прошептал Константин, так, чтобы не услышала дочь. — И я надеюсь, что новобрачный с первых дней семейной жизни установит определенные правила и будет следить за Тем, чтобы они неукоснительно соблюдались.

Стиснув зубы, Анна, не смея достойным образом возразить в присутствии воспитанницы, не долго думая, вырвала из рук Константина недопитую рюмку и без малейших колебаний опрокинула ему на голову.

Обернувшись на шум, Александра увидела яростно отфыркивающегося отца с мокрой головой и залилась радостным смехом:

— Анна? И ты не выдержала? Я ведь предупреждала, что окажу на тебя скверное влияние, разве не так?

— Так, так, дорогая! Ты ведь знаешь, где найти ведро и швабру, да?

Поглядев на оставленный ею пыльный след, который потянулся за ней в холл, Александра спросила, все еще улыбаясь:

— До или после того, как мы с Терзаем вымоемся?

Предвидя неизбежный разгром, который учинит в ванной южнорусская овчарка, Анна вздохнула:

— Не думаю, что это имеет значение. Лицо Александры озарилось улыбкой, которая с легкостью могла бы превратить любого мужчину в кисель, если бы она только знала, как это делается, и девушка отправилась на кухню, а собака, как обычно, потрусила за ней по пятам. О ведре и швабре можно было бы и не упоминать: Алин всегда убирала за собой и своим огромным любимцем, и будь рядом хоть дюжина слуг, готовых по первому ее знаку броситься ей на помощь, Александра редко прибегала к их услугам.

— Анна?

Голос барона был тих, но похож на рычание. О, если бы она могла навсегда забыть этого разъяренного мужчину, стоящего у нее за спиной и источающего запах водки! Анна содрогнулась от отвращения к самой себе. Никогда, никогда еще она не унижалась до такого.

— Налить тебе еще рюмку? — предложила она, не оглядываясь.

За спиной послышалось фырканье:

— И мне удастся ее выпить?

После минутного раздумья Анна ответила:

— Может быть, и нет. — И вышла из комнаты.

Глава 2

Штефан Барони, правящий король Кардинии, не мог удержаться от смеха. Здесь, в цыганском таборе, он нашел наконец того, кого искал: своего двоюродного брата — тот лежал под деревом в обществе очаровательной девушки. Собственно говоря, девушек было три, чего Штефан не ожидал, но и это не вызвало у него удивления. Обеими руками Василий облапил двоих, а третья пристроилась у него за спиной, подставив ему под золотистую голову свою роскошную грудь в качестве подушки.

Ночной табор представлял собой шумное и пестрое зрелище: голые детишки играли и боролись, а их матери отплясывали дикие танцы; у каждого костра пели и рассказывали байки, а в котлах дымилось варево из украденных днем кроликов и кур. Эти цыгане были весьма искусны в краже и торговле лошадьми, но среди них попадались и другие — мастера кузнечного дела, специалисты по всякого рода починке. Многие из них занимались дрессировкой карпатских медведей или заклинали змей, но все без исключения были отличными музыкантами и танцорами.

Однако в большинстве своем кардинские цыгане занимались скотоводством: они кочевали по стране, перегоняя с пастбища на пастбище обширные стада водяных буйволов и просто коров. Кроме того, для них было обычным делом сдавать своих женщин напрокат, заниматься знахарством, вызывая возмущение городских лекарей, а также предсказывать судьбу и торговать приворотным зельем.

— Ну, что я тебе говорил? — победно спросил Лазарь, стоявший по правую руку короля. — Он все еще жаждет вольности.

Симон, стоявший слева, насмешливо фыркнул:

— Он жаждет женщин и чем больше, тем лучше, а цыгане всегда готовы поставлять их в любом количестве.

Штефану было нечего возразить, ибо он, будучи еще наследным принцем, сам провел немало времени в цыганских таборах и хорошо знал их обычаи. Но теперь гарцевать перед юными цыганками и танцевать при свете костра было недостойно его королевского сана. Да это его больше и не прельщало: сейчас Штефан гарцевал только перед своей королевой. Но вид табора вызвал у него приятные воспоминания.

— Думаю, вы, двое, захотите остаться с ним здесь, — шутливым тоном сказал Штефан: несмотря на свои презрительные отзывы, его друзья тоже хранили нежные воспоминания о таборе.

— Ты хочешь сказать, что нам не удастся заманить твоего кузена в город? — спросил Лазарь.

— Тетка просила всего лишь найти Василия. Когда бы он ни появился, она всегда будет рада. Теперь уже ухмыльнулся Симон;