ГЛАВА XXIV. ПОМОЩЬ С МОРЯ

Беглецы с тоской думали, что им придется идти еще много дней по бесплодному, пустынному взморью. Но, пройдя всего несколько миль, они попали в лесистую местность. Продвижение замедлилось, зато они уже не страдали от палящих лучей солнца,

Однажды они заблудились в лесу и порядком устали, прежде чем вышли обратно на взморье. Но во время этих блужданий они нашли речку и наполнили свой мех чистой прозрачной водой. Поэтому бодрость не оставляла их, хотя они были все так же далеки от цели и у них иногда появлялось желание швырнуть в море свои увесистые, набитые золотом кошели. Но они были свободны, и это сознание так радовало путников, то они часто затягивали песню. Особенно охотно пел Феликс. Он знал и заунывные крестьянские песни и разудалые песенки портовых кабачков.

Как-то раз он спросил:

– А что – в Британии клеймо мне не повредит?

– Никогда, – решительно ответил Бренн.

– Да, но Британия еще далеко, и в пути мы можем встретить людей, которые нас погубят, если увидят клеймо. Что же мне сделать, чтобы скрыть его? Мне и думать страшно о том, что вы можете второй раз пострадать из-за меня.

– Теперь у тебя отросли волосы, – ты можешь прикрыть клеймо прядью подлиннее, – посоветовал Бренн.

– А если ветер растреплет ему волосы? – вмешался Марон. – Ему нужна шапка, Нельзя ли войлок, который нам дала жена Коракса, прикроить так, как ему нужно?

Они шли по цепи холмов, тянувшейся вдоль моря, время от времени швыряли вниз камни и глядели, как вспугнутые птицы разлетаются во все стороны.

– Давайте отдохнем, поедим, – предложил Феликс.

– Насчет еды дело плохо. Осталось несколько корок да горсть фиников.

Сидя на побуревшей от солнца траве, они наблюдали непрестанную игру волн.

– Можно набрать птичьих яиц и ракушек, – предложил Марон. – Как-никак лучше питаться этим, чем голодать. А пока в пути нам попадается вода, мы не умрем от жажды.

– У нас, – сказал Бренн, внимательно поглядев на мех и прикинув в уме, – воды хватит еще на три дня, если ее бережно расходовать.

– А к тому времени мы уже дойдем до Британии, верно? – спросил Феликс. – Эх, я и забыл, Британия ведь остров. Ну, значит, последние несколько миль наверно, придется проплыть.

Британия все сильнее возбуждала его любопытство. Каких только вопросов он ни задавал Бренну! Что растет на деревьях в Британии? Длинные ли носы у женщин? Правда ли, что вороны там поют, что козы – величиной с быков, а быки – величиной со слона? Что бедняки там пьют из золотых чаш, а богачи – из глиняных плошек? Бренн никак не мог разобрать, дурачится ли Феликс или у него действительно такие нелепые представления о Британии.

– Уж не там ли, как я слышал, люди сажают лошадей в повозки, а сами впрягаются в дышла?

Феликс говорил серьезным тоном, но Бренн заметил, как он подмигнул Марону, и понял, что все эти вопросы задаются потехи ради.

Бренн почувствовал, что в нем вскипает гнев, но в эту минуту его внимание привлек предмет, показавшийся на море.

– Глядите, разве это не судно? – спросил он своих спутников.

Те посмотрели туда, куда он указывал.

– Это лодка, – воскликнул Марон, у которого глаза были всех зорче, – и, сдается мне, рыбачья.

– Мне чего-то уж неохота плавать по морям, – признался Феликс. – Кто его знает, может быть, и эта посудина пиратская? Давайте лучше спрячемся, пока не поздно…

– Это лодка, совсем небольшая… скорлупка… – решительно повторил Марок.

– Подождем и сделаем все, что можем, чтобы она причалила сюда, – сказал Бренн, исполнившись надежды. – У нас достаточно золота, чтобы за хорошую плату нас доставили…

– Куда? – перебил его Феликс. – В Британию?

– Нет, – со вздохом ответил Бренн. – В Испанию, в Гадес. Это – первый шаг.

– Мне бы очень не хотелось второй раз потерпеть крушение, – страдальческим голосом проговорил Феликс, – даже если бы это случилось у Блаженных островов…

– Лодка небольшая, можно будет все время держаться вблизи берега, – настаивал Бренн. – Подумайте, разве это не лучше, чем тащиться пешком?

– Пожалуй, что да, – согласился Феликс, но в его голосе не было уверенности. – Ладно, пусть будет по-твоему.

Он встал и, сложив руки рупором, принялся кричать.

– Это ни к чему1 – воскликнул Марон. Он снял с себя тунику и стал размахивать ею: – Подымите-ка меня повыше!

Ухватив Марона за коленки, Феликс поднял его так высоко, как только мог. Марон размахивал еще усерднее, и все трое хором кричали без устали. Сначала им казалось, что они стараются напрасно; но спустя несколько минут они увидели, что суденышко, раскачиваясь на волнах, поплыло к берегу.

Феликс спустил Марона, наземь, и трое друзей помчались вниз, к морю. Там они выбрали удобную для причала бухту, свободную от рифов. Когда суденышко подплыло поближе, оно оказалось утлой, однопарусной, рыбачьей лодкой, а в ней – всего один человек. Сгорбившись, он сидел у руля и, озабоченный тем, как благополучно достичь берега, ни слова не отвечал на их оклики.

Феликс и мальчики вошли в воду и провели лодку в бухту. Человек едва двигался.

– Откуда ты? – спросил Бренн.

Человек что-то прохрипел и раз-другой провел языком по пересохшим губам.

– Он хочет пить, – догадался Марон.

По-видимому, усилия, потребовавшиеся, чтобы довести лодку до берега, вконец изнурили неизвестного. Мальчики немало огорчились, увидев, что тот, на чью помощь они надеялись, сам нуждается в помощи. Они тотчас сбегали за мехом с водой и поднесли его к потрескавшимся губам несчастного.

– Не давайте ему много пить сразу, – предостерег Феликс. – Когда человек изнемогает от жажды, это может ему повредить.

Они снесли неизвестного на берег, положили на сухой песок и терпеливо ждали, когда он придет в себя. Тем временем они разглядели его поближе. Это был иссушенный зноем человек с обветренным темным от загара лицом, одетый в грубую холщовую тунику.

Спустя некоторое время он открыл глаза, приподнялся и что-то пробормотал на непонятном языке.

– Ты умеешь говорить по-латыни или по-гречески? – спросил его Марон.

Неизвестный ответил на широко распространенном среди моряков жаргоне, который представляет собою смесь языков всех народов, населяющих берега Средиземного моря, и в основном состоит из исковерканных греческих слов. Марон довольно хорошо понимал все, что он говорил, а Бренн и Феликс улавливали общий смысл его речи. Ему еще раз дали напиться, и неизвестный понемногу разговорился.

Он оказался рыбаком с Балеарских островов. С неделю тому назад, ночью, его бурей вынесло из родных вод, и он в течение нескольких суток блуждал по морю, так как луна и звезды были скрыты тучами; а потом – очутился так далеко, что вернуться было невозможно. Он пытался достичь Сицилии, но, видимо, ошибся направлением и последние дни все высматривал на африканском побережье местечко для причала, расселину в скалах, где мог бы возобновить запас пресной воды, давно иссякший. У него был с собой всего один мех.

Когда рыбак совершенно оправился, Бренн, через посредство Марона, спросил его, не возьмет ли он их к себе в лодку и не доставит ли в Гадес.

Рыбак покачал головой.

– Это слишком далеко. Я хочу поскорее добраться до дома.

Вынув из кошеля пять золотых монет, Бренн положил их в ряд на песок. Рыбак жадно уставился на них.

– Откуда у тебя золото? – недоверчиво спросил он.

– Это мое дело! Они твои, если ты возьмешься доставить нас в Гадес.

Рыбак быстро переменил решение.

– Пожалуй, это не так уж удлинит мой путь и будет безопаснее, чем пытаться попасть домой прямо через море. Я мог бы плыть вдоль берега Африки, высадить вас за Геркулесовыми столпами [13], а потом пустился бы в обратный путь вдоль побережья Испании.

Марон тотчас начал переводить Бренну и Феликсу то, чего они не поняли в речи рыбака, а сам рыбак опять, словно завороженный, уставился на монеты. Затем он сказал:

– Да, я согласен. Вы спасли мне жизнь тем, что дали воды. Я с радостью сделаю это для вас.

Он торопливо взял деньги и замотал их в край туники.

– У тебя найдется что-нибудь съестное? – спросил Феликс.

– В лодке свежий улов, – ответил рыбак. – Я только вчера забрасывал сети.

Феликс побежал к лодке и принес оттуда несколько крупных рыбин. После долгих поисков Марон нашел на берегу глину, большой раковиной накопал ее столько, сколько ему было нужно, и принес в подоле своей туники. Тем временем Бренн высек огонь из кремня, нашедшегося у рыбака, и зажег костер. Глину, раздобытую Мароном, мальчики смочили водой, получилась тестообразная масса. Они обложили глиной каждую рыбину со всех сторон. Когда костер догорал, мальчики осторожно положили рыбу в горячую золу, там она испеклась. Немного погодя палками вытащили рыбу из золы и счистили за– твердевшую глину. Вместе с глиной сошла приставшая к ней рыбья кожа и чешуя, обнажилась сочная, белая, дымящаяся мякоть. Внутренности от жара свалялись в комок; мальчики без труда вынули их, и все четверо – трое беглецов и рыбак – поели вволю.

Чтобы дать рыбаку собраться с силами, решили отплыть на другое утро. Удостоверившись, что лодка крепко привязана, друзья спустили парус, свернули его, уселись в круг на песке, и начался оживленный разговор.

Феликс рассказал, как он лишился левого глаза в единоборстве со львом. Рыбак поверил ему и сам многое сообщил о Балеарских островах. Беглецы уже свыклись с его речью, лучше стали понимать ее и, стараясь не проронить ни слова, слушали рассказ о том, как на этих островах мальчиков с малолетства учат обращению с пращей и как матери часто отказываются стряпать сыну, если он не приносит птиц и зайцев, Вот почему, объяснил рыбак, балеарцы славятся во всем мире искусством метать пращу, и балеарские воины, образующие в римской армии отдельный корпус, метают свои яйцевидные снаряды от одного края великого моря до другого.

Давно уже зашло солнце, уже разожгли костер, чтобы отпугивать диких зверей и не зябнуть ночью, а дружеская беседа все еще продолжалась, пока, наконец, всех четверых не одолела дремота. Они заснули крепким сном под неумолчный рокот прибоя.

ГЛАВА XXV. В ОКЕАНЕ

На рассвете они отвязали лодку и вышли в море. Мальчики помогли рыбаку поднять косой парус и наладить снасти. Феликс сидел на корме. Он взял у рыбака нож и усердно кроил себе войлочную шапку, задумав смастерить ее так, чтобы она совершенно закрывала клеймо. А боясь, как бы по рассеянности не снять шапку и не обнажить клейменый лоб, он еще прикрепил к ней две суживавшиеся книзу лопасти, которые закрывали уши и завязывались у подбородка.

Закончив работу, Феликс гордо нахлобучил свое изделие на голову и потребовал, чтобы все полюбовались им. Шапка вышла нескладная и плохо сидела на голове, но моряки ведь носят всякие, самые причудливые шапки, значит, успокаивали себя его товарищи, он не привлечет к себе внимания. Но Феликс так неосторожно вертелся во все стороны, желая похвастать, до чего умело он прикроил ее на затылке, что едва не свалился за борт. Это несколько отрезвило его. Он взял на себя обязанность вычерпывать воду и усердно орудовал предназначенной для этого огромной раковиной. Дела ему хватало: со всех сторон в лодку летела водяная пыль, а на дне было несколько небольших пробоин.

На второй день они увидели деревья, а причалив и оглядевшись вокруг, нашли источник, наполнили водой мехи и просмоленный по пазам ящик, привязанный к корме лодки. Теперь им должно было хватить воды на несколько дней. Они уже достигли той части Африки, где много небольших портовых городов, и старались держаться подальше от взморья; ведь они не знали, как к ним отнесутся в какой-нибудь мавританской гавани.

Они дочиста съели все, что у них было, но рыбак быстро научил мальчиков ловить сетями рыбу, которую они поздно вечером пекли в золе на берегу. Временами рыбак показывал свое искусство в метании пращи и без промаха бил диких птиц. Наскоро ощипав, готовили их тем же способом, что и рыбу.

Однажды они увидели речку, по прибрежным скалам струившуюся в море, и смогли спокойно, ничего не опасаясь, снова наполнить мехи и просмоленный ящик. В другой раз пошел проливной дождь, и стоявшее в лодке ведро наполнилось до краев. Это тоже обеспечило их водой на много дней.

Так они медленно, упорно продвигались вдоль берега. Мальчики быстро привыкли к этой жизни; суровые требования, которые она изо дня в день предъявляла к ним, почти изгладили из их памяти все пережитое.

Однажды разразился шторм, но рыбак чуял ненастье, и они успели вытащить лодку на берег, прежде чем оно их настигло. Обычно они не прерывали плаванья и при сильном ветре. Даже Феликс и тот не так уже страшился моря. Но свою шапку он, несмотря на все уговоры, носил день и ночь не снимая.

– Всякое бывает. Неровен час, можно и в открытом море напороться на кого-нибудь, а я второй раз не намерен подвести всех нас. Кроме того, я должен привыкнуть носить шапку, чтобы мне было в ней удобно и не захотелось не ко времени почесать макушку.

Наконец, они добрались до Геркулесовых столпов, до пролива, за которым расстилается Атлантический океан. Некоторое время им пришлось плыть вдоль берега на север; затем они обогнули большой мыс, и на противоположной стороне Марон увидел землю.

– Испания, – сказал рыбак.

– Испания! – воскликнули беглецы, а рыбак повернул руль и повел лодку через пролив – порочь от берегов Африки. Приближаясь к противоположному берегу пролива, они увидели высокую скалу Кальпе, словно страж стоящую над водами, а позади Кальпе тянулись луга, покрытые сочной, кое-где пожелтевшей от солнца травой.

– Теперь уже недолго, правда? – спросил Бренн, погрузив руку в прохладную воду.

– Мы должны быть в Гадесе через два-три дня, – ответил рыбак. – Так сказывали другие, сам я никогда там не бывал.

Бренн вдруг встревожился.

– А что, – спросил он, – там, я думаю, всюду торчат римские чиновники?

– Уж это наверно!

Наклонясь к Марону, Бренн шепнул:

– Нельзя допустить, чтобы они нашли наше золото. Что, если таможенные надсмотрщики вздумают обыскать лодку?

Повернувшись к рыбаку, он громко сказал:

– Тебе, наверно, придется платить стояночный сбор или какие-нибудь другие сборы?

Рыбак пожал плечами. Он понятия не имел о портовых порядках, но ему не хотелось признаться в этом.

– Они спросят, откуда мы приплыли, – сказал он, помолчав. – Что им ответить?

– Разве мы не можем сказать, что мы рыбаки из какой-нибудь испанской гавани на Средиземном море? Мы можем наплести, что нас занесло гораздо дальше на юг, чем мы хотели.

– Ловко придумано, если только не подвернется кто-нибудь из этой гавани, – возразил рыбак.

– Что ж, надо пойти на риск. Какую гавань мы назовем?

Подумав, рыбак сказал:

– Малаку.

Беглецам названия незнакомых мест ничего не говорили, и все четверо быстро столковались: они укажут Малаку, а отвечать чиновникам будут на том морском жаргоне, на котором изъяснялся рыбак.

– Нам нужно запастись хорошим уловом, чтобы все было, как у заправских. рыбаков, – заметил Бренн.

Итак, все подробности прибытия в Гадес были предусмотрены. Трое друзей чуяли, что минута последнего, величайшего напряжения вот-вот наступит. Бренн окинул взглядом зыбившиеся вокруг синие водные просторы и сказал:

– Вот мы, наконец, и в океане!

– Как! – заорал Феликс и пригнулся к самому дну лодки, где его тотчас обдало брызгами не вычерпанной воды. Убедившись, что ничего страшного не произошло, он опасливо поднял голову и укоризненно сказал:

– Стыдно так шутить! Я из-за тебя пребольно стукнулся. К чему ты это выдумал? В океане всякие водяные чудовища, и ураганы, и водовороты, и сирены, чего-чего там только нет! А здесь – вокруг та же вода, что и раньше. Он сплюнул за борт.

– Это океан, – упрямо повторил Бренн.

– Вот уж не думал, не гадал! – крикнул Феликс, с глубочайшим презрением глядя на волны. – После этого я никогда в жизни не поверю никаким россказням! Я всегда воображал, что океан – конец света и что там слышно, как солнце шипит, когда оно погружается в волны.

ГЛАВА XXVI. ГАДЕС

На следующий день рыбак направил лодку вдоль берега, и мальчики терпеливо вновь и вновь забрасывали сеть, покуда не оказался изрядный улов. Они оставили только крупную рыбу, и весь вечер трудились, запрятывая в брюхо каждой рыбины одну-две золотые монеты. Они занимались этим на глазах у рыбака; таиться было бы бесполезно, а за время плаванья они прониклись доверием к нему. Он, несомненно, догадался, что все трое беглые рабы. Человек, по-видимому, не очень отзывчивый, он все же сблизился с мальчиками за долгие дни нелегкой дружной работы веслами и рулем. «Добротой он не отличается, – думали беглецы, – но выдать он нас не выдаст».

Понимая, что денег у них более чем достаточно, они дали рыбаку еще пять золотых, и он засмеялся своим скрипучим, гортанным смехом.

– Мы, рыбаки, мечтаем поймать золотую рыбку. Как попаду домой, все подумают, что я ее выловил.

По примеру мальчиков, он взял несколько рыбин и засунул в каждую одну-две монеты.

Надежно разместив, таким образом, свое богатство, он завернул каждую рыбину в тряпицу и положил их отдельно от прочих.

Все четверо налегали на весла, надеясь приплыть в Гадес до наступления темноты; но пришла ночь, а огней Гадеса все не было видно. Бросили якорь в ближайшем заливе и, как могли, старались побороть свое нетерпение.

Их расчеты не оправдались. На рассвете к заливу пришло несколько крестьян из ближней деревушки. Рыбак с грехом пополам объяснился с ними и узнал, что до Гадеса еще несколько миль, а поближе, за мысом находится городок Безиппо.

Беглецы были рады, что вовремя узнали об этом, иначе они приняли бы Безиппо за Гадес и причалили там. Примирившись с задержкой, они купили у крестьян молока, сыра и хлеба и снова пустились в путь, держась подальше от берега. После довольно длительного питания одной рыбой так приятно было попить козьего молока и поесть хлеба с сыром!

В этот вечер они бросили якорь по ту сторону Безиппо. За двое суток улов успел попортиться. Пришлось проделать кропотливую работу – вытащили все золотые монеты, выкинули всю рыбу в море и снова забросили сети, моля судьбу о том, чтобы на другой день очутиться в Гадесе.

Но только на третье утро они увидели мощные береговые укрепления и сразу поняли, что перед ними тот город, куда они стремились. Он был гораздо больше, чем Безиппо. Да, это в самом деле был огромный портовый город: вдоль пристаней чернел лес мачт, а от набережных, где высились пакгаузы и стройные колоннады, во все стороны расходились широкие улицы, на которых величественные общественные здания чередовались с роскошными особняками.

Взяв курс прямо на вход в гавань, рыбак ловко провел туда лодку и некоторое время водил ее взад и вперед, в поисках подходящего причала: они не решались пристать к какой-нибудь из внушительных набережных, возле которых высились торговые суда, окруженные шумной толпой матросов и грузчиков, и лениво раскачивались изящные суда для прогулок по морю.

Наконец, они высмотрели пристань поскромнее, где стояло на якоре несколько утлых суденышек, таких же невзрачных, как их собственное, и туда рыбак направил свою лодку. Они пришвартовали ее и ухитрились по бортам других лодок добраться до деревянных сходней, которые вели к набережной. Сперва они думали, что им вообще удастся проскользнуть незамеченными, – немногие матросы, находившиеся на судах, не обращали на них никакого внимания. Но не успели они ступить на набережную, как навстречу им из своей будки вышел крючконосый таможенник в сопровождении двух помощников и человека, несшего письменные принадлежности.

– Вы откуда? – грубо спросил он.

Рыбак начал что-то объяснять на своем тарабарском наречии, говоря так быстро и туманно, как только мог.

– Скажи толком, – рявкнул таможенник, – не то я велю бить тебя палками по пяткам, покуда ты не наберешься ума.

Рыбак стал выражаться яснее, и таможенник, которому морской жаргон был знаком, понял его речь.

– М-да… рыбу привезли, – протянул он, заглянув через набережную в лодку, и поманил своих помощников:

– Обыщите этот сброд!

Мальчики делали вид, что не понимают приказаний, которые таможенник отдавал на латинском языке, и благодарили судьбу за то, что они догадались запрятать золото во внутренности рыб. Накануне они снова долго провозились, вынимая монеты из протухших рыбин и засовывая их в свежие,

– М-да, – снова протянул таможенник. – Принеси-ка мне полдюжины этих рыбин. У твоего товара лакомый вид.

Бренна от страха прошиб холодный пот. Если найдут запрятанные в рыбинах монеты, неминуемо возникнут подозрения и таможенники начнут доискиваться, кто такие эти рыбаки из Малаки. Однако он и виду не показал, что понял латинскую речь чиновника.

К счастью, перепуганный рыбак опять начал что-то говорить, путаясь в словах, обращаясь то к таможеннику, то к мальчикам, то снова к таможеннику. Бренн воспользовался этой сумятицей и по сходням проворно соскользнул в лодку. Там он, заискивающе улыбаясь, взял из рук помощника таможенника отобранные им рыбины и быстро выпотрошил их. Ловко сделав надрез, он, держа рыбу за бортом, окунал ее в воду и тщательно прополаскивал, так что монеты тонули вместе с потрохами. Вычищенную рыбу он вернул помощнику, а тот вручил ее своему начальнику. Видя, с какой покорностью ему уступили отборную рыбу, таможенник несколько смягчился.

– Вы должны подчиняться правилам, действующим в гавани, – сказал он рыбаку, – внесите моему писцу все установленные сборы, тогда никто вас не тронет.

Он повернулся и ушел. Его помощники несли за ним рыбу.

Явился писец с роговой чернильницей в руках. Он потребовал уплаты стояночного и других сборов. Бренн отлично понимал, что писец хитрит, но не стал вмешиваться, как его ни бесило самодовольство плута, воображавшего, что он всех может провести. Для Бренна дело было же деньгах; его возмущало, что писец – подлый обманщик. Но ведь ничего нельзя было ни сказать, ни сделать. К счастью, у рыбака были мелкие монеты, сдача, полученная от крестьян при покупке съестного, и он смог уплатить востроглазому писцу требуемую им сумму, не вынимая золотых монет, иначе не обошлось бы без допроса.

Наконец, все формальности были выполнены. Мнимые рыбаки взяли напрокат у одного из грузчиков несколько плетеных корзин, снова залезли в свою лодку и занялись рыбой.

«Вряд ли, – так они рассуждали, – нас обыщут снова; потому нужно пойти на риск и вынуть монеты из рыбин, ведь во всяком другом месте, кроме гавани, трудно будет выпотрошить улов, не привлекая внимания».

Они чистили рыбу, сидя у кормы; вынутые монеты клали себе на колени, а затем – в кошели. Время от времени монета выскальзывала из их рук, покрытых чешуей и слизью, и шла ко дну, но с этим приходилось мириться. Лишь бы хватило денег на путешествие до Британии, – говорили они себе, – а уж сколько там монет застрянет в портовом иле, это ничего не значит.

Доверху наполнив все плетенки, мнимые рыбаки из Малаки сошли со своим грузом на набережную и спросили дорогу к рынку. Там, поторговавшись немного, они заплатили за место под одним из навесов. Разложив товар, мальчики и Феликс попрощались с рыбаком, оставив ему его десять золотых и всю выручку за рыбу, и на свой страх пошли разыскивать какой-нибудь корабль, отправляющийся в Британию, на Оловянные острова.

Но никто из тех, кого они спрашивали об этом, ничего не мог сказать; только какой-то старик, покачав головой, заявил, что теперь ни один корабль не делает всего рейса. По его словам, олово стали отправлять прямо через пролив в Арморику [14], в Галлию, а оттуда на мулах везли в Массилию [15].

– Впрочем, – обнадежил он беглецов, – быть может, найдется кормчий, который по-прежнему совершает это далекое плавание на север.

– Поищите недельку или месяц, а то и дольше – кто его знает…

Эта неопределенность угнетала троих друзей. Восторг, охвативший их с той минуты, как они ступили на пристань, стал угасать, и они снова явственно ощутили, что находятся до вражеском городе. Вспомнили грубого таможенника и содрогнулись. Один ложный шаг – и они погибнут безвозвратно. Их, бывших рабов, будут судить за побег и, наверно, пошлют работать в страшные свинцовые рудники Испании. Они поняли, что нужно скрыться, уйти подальше от кишащих людьми шумных улиц.

ГЛАВА XXVII. СДАЮТСЯ КОМНАТЫ

Они шли от пристани к пристани, расспрашивая каждого встречного об Оловянных островах, и никто ничего не знал об этом далеком крае. Как Феликс и Марон ни старались щадить сокровенные чувства Бренна, все же не раз они поглядывали на него с укоризной. Им начало казаться, что Британия – где-то на противоположном конце света, а Оловянные острова – создание его пылкой фантазии.

Наконец, когда трое друзей, устав до изнеможения, уже готовы были отказаться от дальнейших поисков, они увидели моряка, стоявшего, прислонясь к столбу, и задали ему все тот же вопрос – нет ли в гавани корабля, готовящегося плыть к Оловянным островам.

– Есть. Завтра или послезавтра отчалит, – гласил неопределенный ответ.

– Откуда? С какой пристани? – спросили они, замирая от волнения.

Моряк помолчал, не спеша почесал нос и сказал:

– Дайте подумать.

Он прищурил один глаз и почесал за ухом; посмотрел сначала по набережной вверх, затем по набережной вниз. Трое друзей ждали, кипя нетерпением. Неужели из-за тупости этого парня они не попадут на корабль?

После долгого раздумья моряк отвалился от столба.

– Сдается мне, что от этой пристани, – сказал он, указывая на ту, у ворот которой они стояли, – и корабль как будто вон тот, в самом конце.

Мальчики помчались по сходням к судну и узнали от матроса, что судно в самом деле поплывет к Оловянным островам, а отчалит оно только в третьем часу утра [16], во время прилива. Еще он им сказал, что кормчего сейчас нет, вернется он только к ночи и пытаться повидать его до утра бесполезно: он наотрез откажет, если его тревожить, когда он собирается на боковую.

– Как ты думаешь, он возьмет пассажиров? – спросил Бренн упавшим голосом, боясь, что надежда на спасение рухнет, если на борту не окажется места.

– Возможно, – ответил матрос, – если ему заплатят вперед. – Он посмотрел на Феликса и мальчиков, – ему явно не верилось, что у них . есть деньги. – Но вам придется прийти еще раз утром и поговорить с ним самим. Кроме кормчего, никто ничего вам не может сказать.

Беглецы отдали словоохотливому парню всю мелкую монету, какая у них нашлась; хотя он был всего лишь матрос, они считали нужным задобрить его, чтобы он похлопотал за них. Окинув корабль долгим взглядом, полным восхищения и тревоги, они ушли было с пристани, но вернулись, чтобы спросить матроса, в самом ли деле корабль отчалит наутро не раньше трех часов. Щедрый дар расположил матроса в пользу беглецов, и он заверил их, что «Надежда Геркулеса» никак не может сняться с якоря прежде, чем прилив достигнет высшей точки. А если они сомневаются, – прибавил он, – то любой матрос на любой пристани скажет им то же самое; это произойдет рано утром.

Несколько успокоившись, беглецы вышли на улицу и стали обсуждать, где бы им приютиться на ночь. Уходить далеко не хотелось, так как было боязно, что утром может произойти какая-нибудь задержка. Углубляться в извилистые переулки, где они под утро, пожалуй, долго будут плутать, прежде чем выйдут назад к пристани, тоже казалось им рискованным. Поэтому они пошли переулком, который вывел их на главную улицу, как раз напротив ворот пристани, и брели по ней, пока не увидели шестиэтажный дом с надписью: «Сдаются комнаты». Внизу помещался трактир, остальные этажи были, по-видимому, заняты под жилье. Эта часть города была безлюдна, а дом имел мрачный, запущенный вид.

Ни дом, ни место не внушали доверия, но имели то огромное преимущество, что до пристани, где стояла «Надежда Геркулеса», было совсем близко.

– Ну как – попытаемся? – несмело спросил Бренн – ему не хотелось убеждать товарищей зайти.

У Феликса и Марона было такое же чувство.

– От пристани близко, – сказал Марон.

– Грязновато здесь, – заметил Феликс. Ну, от грязи мы вряд ли подохнем, – прибавил он, смеясь, – послушать меня, так можно подумать, что был завсегдатаем роскошных бань, а не замызганным истопником, которому и помыться-то не доводилось, разве что дождь иногда вымочит с головы до ног.

– Надо же куда-нибудь приткнуться, – настаивал Бренн, опасавшийся, что на них обратят внимание, если они долго будут толковать на улице. – Идем!

Он вошел в трактир. Феликс и Марон последовали за ним. Там как будто не было никого, кроме хозяина и раба, держащего в руках швабру. У хозяина вид был еще менее располагающий, чем у дома. Неряшливо одетый человек с клочковатой рыжей бородкой стоял за прилавком; передних зубов у него не было.