52

13.48. ПОНЕДЕЛЬНИК

ОЙСТЕР-БЭЙ (ШТАТ НЬЮ-ЙОРК)

Пока Джулия играла, эмоции все больше захватывали ее. Церковь по-прежнему была пуста, если не считать Сэма, стоявшего начеку под хорами. Она сразу же перешла к джазовой мелодии «Я вошел в ритм», напевая под музыку. Изобретательность Гершвина в гармонии была необычайной, и даже сейчас, десятилетия спустя после написания, эта песня казалась свежей и трогательной.

Слушая музыку, она наблюдала за святилищем. Надеясь...

Никаких признаков деда.

Она напрягла память и вспомнила еще один хит Гершвина. Без паузы она начала играть песню «Наша любовь остается здесь». Звуки разносились по всей церкви.

Скалистые горы могут рассыпаться.

А Гибралтар может обвалиться -

Они все-таки сделаны из глины -

Но наша любовь остается здесь...

Движение в первый момент было едва заметно. Боковая дверь в святилище шелохнулась. Затем появилась тень, и перед ее глазами предстал передвигающийся мелкими шажками францисканский монах в коричневом облачении. Капюшон закрывал его голову и большую часть лица.

Пальцы Джулии застыли. Музыка замерла.

Францисканец откинул капюшон:

— Не останавливайся, черт возьми. Я люблю эту песню.

Белые волосы Лайла Редмонда показались Джулии нимбом. Его покрытое морщинами лицо с выступающими скулами было обращено к ней. От радости видеть его она ликовала, все еще боясь поверить собственным глазам...

Улыбка вспыхнула на ее лице, и она снова принялась играть.

Он притопывал ногой, а затем посмотрел на Сэма:

— Вы — Сэм Килайн?

Сэм сдержал улыбку:

— Да. А вы — Лайл Редмонд?

— Он самый. Давайте послушаем.

Закончив играть, Джулия сбежала вниз по ступеням. Она была крайне взволнована. Старик сделал шаг навстречу и заключил ее в объятия. Никогда раньше он не делал этого. Она почувствовала, как сильно, даже энергично бьется его сердце и как от него пахнет снами и молитвами. Но тело дрожало, и, когда он отпустил ее, она поняла почему. Его блеклые глаза блестели от слез. Она не могла представить плачущим своего упрямого, вспыльчивого деда, обладавшего железной волей, и это глубоко тронуло ее.

Он заметил ее удивление.

— В старости слезы льются вне зависимости от твоего желания. Не самый большой недостаток по сравнению с другими признаками старения. — Он широко улыбнулся. — А как вы, черт подери, умудрились найти меня?..

Сэм перебил:

— Во-первых, скажите вашему отцу Майклу, чтобы он убрал фургон. Это все равно что повесить объявление: «Здесь скрывается Лайл Редмонд».

Лайл резко кивнул, мигом все поняв:

— Падре сейчас у себя в доме. Пошли.

Когда они вышли из святилища, он робко посмотрел на Джулию:

— Я рад, что ты вновь можешь видеть, внучка. Черт возьми, жалко, что ты так долго была слепой.

— Спасибо, дедушка. — Она больше не могла ждать и спросила. — Что случилось в ночь моего дебюта, в результате чего я ослепла?

Его белые брови опустились. Вопрос, казалось, смутил его.

— Говорили, что это зрители.

— Нет, не зрители, — сказала она. — Теперь я точно знаю.

Он нахмурился, задумавшись.

— Твой отец погиб, пока ты спала. Но из той ночи я помню только, что мы очень хорошо провели ее.

— Не было никаких больших ссор? — настаивала она.

— Прости, внучка. Это была обыкновенная вечеринка. Однако не могу сказать, что твоему отцу она уж так понравилась. Как мне помнится, он был в паршивом настроении.

— Да? — Этого она не помнила. — А почему?

Лайл пожал плечами:

— Кто знает? Может быть, у него с Дэном возникли какие-то проблемы. У Дэна бывали заскоки. Ну, в плане отношений отца с сыном. Богу ведомо, что и я отчасти виноват.

Все трое шли рядом по дорожке по направлению к дому священника. Солнечный свет, пробиваясь через голые ветви деревьев, создавал кружевные узоры на земле. Сэм и Джулия настороженно осматривали все вокруг.

— Вы здесь с прошлой ночи? — спросил Сэм.

Лайл кивнул:

— Падре привез нас прямо сюда, затем мы хорошо перекусили и выкурили пару хороших сигар. Кстати, вы мне напомнили. Будьте хорошими детишками и не говорите отцу Майклу, что я чертыхался. Я пытаюсь изменить себя, но это все равно что превращать гурмана в вегетарианца. Мой мозг запрограммирован на правильное поведение, но внутренние органы продолжают бунтовать. Нелегко изменить самого себя.

Джулия скрыла улыбку. Они поднимались по ступеням в дом священника. Это было покрытое белой штукатуркой здание с наклонной крышей и рядами блестящих чистых окон. Ей не терпелось спросить о серьгах, кольце и ларце, которые она видела в книге Сэма о Кенигсбергском замке, но придется подождать подходящего момента.

— Ты такой же, каким был давно, дедушка, — сказала она. — Не такой, как когда мы с мамой посещали тебя. Должно быть, тебя пичкали лекарствами доверху.

— Эти сукины дети, — пробурчал старик, — и я говорю не только о Рейли и его громилах. Все эти сильные средства были «для моего блага». Вот почему посетители должны были записываться, чтобы повидаться со мной. Это давало Рейли время накачать меня наркотой по уши.

Сэм слушал, а затем спросил:

— А почему вы были в церкви, а не с отцом Майклом в его доме? Там что-то не так?..

Они стояли у большой двери дома священника.

— Нет. Отец Майкл привез меня так, чтобы никто не узнал, кто я есть на самом деле. Об этом знают монсеньор и еще несколько человек, которым сказал отец Майкл. Но больше моя тайна никому не известна. Может быть, он боялся, что мои любящие сыновья могут послать кого-нибудь разыскать меня именно в доме священника.

Вновь слезы выступили у него на глазах, когда он посмотрел на Джулию.

— Слава богу, это оказалась ты, внучка.

В доме священника Сэм сказал отцу Майклу об опасности, которую представлял собой фургон, и монах тут же отправился убирать его с глаз долой. Лайл представил Джулию и Сэма пастырю, преподобному монсеньору Джерому О'Коннелу, как своих молодых родственников.

— Монсеньор давным-давно был с отцом Майклом в Риме, и они стали близкими друзьями, — объяснил дед. — Так что когда отец Майкл в некотором смысле удалился на покой, то на какое-то время приехал сюда.

— Мы порадовались тому, что он будет с нами.

Монсеньор был человеком среднего роста с весьма заметным носом и веселыми карими глазами. Он был облачен в черный костюм с белым церковным воротничком, такой же, как у того священника, которого Джулия и Сэм видели в «Адской кухне». Пожимая им руки, он улыбался. Его взгляд задержался на Джулии с ее темным гримом и одеянием Армии спасения.

— Мы не знакомы, мисс?

Она видела его нечасто и всегда в толпе других Редмондов, но всего два дня назад он пожимал ей руку и выражал соболезнование в связи с гибелью ее матери.

— Думаю, мы встречались, — уклончиво ответила она.

Он кивнул и вновь обратился к Лайлу:

— Почему бы вам не воспользоваться общей комнатой рядом с холлом? Отец Майкл часто пишет там. Там тихо, и вы сможете спокойно поговорить.

Старик повел их по коридору, и Джулия вдруг осознала, как много прошло времени и как мало его осталось, если они хотят остановить Крейтона. Завтра утром, менее чем через шестнадцать часов, откроются избирательные участки.

Когда дед устроился в кресле-качалке, она быстро закрыла дверь:

— Ты слышал о Крейтоне?

Удобная и простая мебель — диван, мягкий стул и кресло-качалка — располагалась вокруг низкого кофейного столика из орехового дерева. Окно выходило на задний двор. Перед ним стоял письменный стол, а на нем блокнот на пружинке. Обложка потрепана так, будто священник много лет носил его с собой во всех путешествиях. Он придавал чистой и белой комнате некую интимность, словно Божье дело никогда не прекращалось.

— Черт возьми, Джулия, кто о нем не слышал? Он всегда был немного прохвостом. А теперь он собирается въехать в Белый дом, как бульдозер. Я недооценивал его. — Он скривился. — Моя ошибка. Он всегда хотел оказаться на моем месте. А я считал, что у него для этого кишка тонка. — Лайл угрюмо посмотрел на остальных. — Он перещеголял меня во всех моих худших чертах. Боюсь, мне много о чем придется пожалеть. — Он кинул взгляд в сторону Джулии. — Но не о твоей матери, конечно. Она была победителем.

Комок подступил к горлу Джулии.

— Крейтон убил ее. Я в этом уверена.

Голова старика склонилась, и слезы потекли по его щекам.

— Это сделал я. Я послал ей пакет. И вам, Килайн. Хорошо, что хоть вы не погибли.

— Он пытался до меня добраться, — сказал Сэм, — и думаю, что вы тоже занесены в его список. Может быть, даже несколькими пунктами выше.

Голос старика внезапно окреп.

— Да уж догадываюсь.

Они рассказали ему обо всем, что произошло с вечера пятницы, — об убийстве Маргерит Майей Стерн, об убийстве ею же Ориона Граполиса, о ее нападении на Джулию в «Театре Романова», о предательстве Пинка и о том, как Джулии удалось вырваться из приюта для престарелых.

Лицо старика вдруг просияло.

— Так ты шарахнула перцем этого подонка Рейли? Жаль, что я этого не видел!

Сэм подался вперед:

— Нам нужны неопровержимые свидетельства против Крейтона, которые исходили бы не только от нас. Меня уже записали в предатели, Джулию объявили сумасшедшей, а вас — слабоумным. Нам нужно что-то, что могло бы гарантированно остановить Крейтона и не дать ему завтра победить, а тогда мы сможем постараться сделать так, чтобы он попал под суд за все остальное. Были ли реальные доказательства преступных действий в тех дневниках, что вы писали? А как насчет Янтарной комнаты? Судя по тому немногому, что я смог прочитать в вашем письме, вы знаете о ее судьбе.

В душе старик сопротивлялся. Наконец-то он может открыть все, но ему не хотелось делать это вот так сразу. Пока. Он держал эту тайну в себе более пятидесяти лет. Янтарная комната. Никто из живых не знает о ней, кроме Крейтона... и него.

— Ты должен знать что-то о «втором кладе Гиммлера», — настаивала Джулия. — Этот украшенный драгоценностями ларец в твоем садовом домике попал туда из замка. И мое кольцо с александритом, и мамины изумрудные серьги. Может быть, дедушка Остриан дал тебе этот ларец? Он украл Янтарную комнату?

Лицо старика стало непроницаемым.

— Думаю, можно сказать и так.

— Что же случилось тогда, дедушка?

Морщинистый старик сидел молча, перебирая пальцами свое францисканское облачение.

Джулия вдруг встала, пересекла комнату и присела рядом с ним. Она заглянула в его слезящиеся глаза:

— Ты — наша последняя надежда. Подумай о маме. Я знаю, что ты хотел передать свои дневники за пределы приюта, иначе не стал бы посылать их по частям Сэму и ей. Что в них было такого, что ты хотел ознакомить мир с ними?

Он посмотрел на нее:

— Как ты узнала о дневниках?

— Миссис Шварц. Кажется, она до сих пор немного влюблена в тебя.

— Глупая старуха.

Тем не менее он несколько выпрямился в кресле. Джулия продолжала настаивать:

— Ты не можешь позволить победить Крейтону и Рейли. Ведь ты же для этого хотел открыть всем свои дневники, дедушка?

Старый Лайл колебался, как голодный зверь, который долго отказывается от хорошей пищи, потому что ему сказали, будто она отравлена. Но в душе он знал, что там отнюдь не яд... а рай. Добираясь сюда, он решил, что избежать ада недостаточно. Рай с его жемчужными вратами, ангелами, его прекрасной женой Мэри и всем тем хорошим, во что он однажды поверил... туда-то он и хотел попасть.

А чтобы это исполнилось, ему нужно было поставить крест на своем прошлом. Он совершил слишком много зла, чтобы его загладить. Он заерзал в кресле. Решительность вернулась в его тело.

— Вы — пара умных ребят. И вы правы. Никто не поверит нам. Но есть кое-что, о чем всем хотелось бы узнать... и поверить...

ИЮНЬ 1945 ГОДА

ШВЕЙЦАРСКО-ГЕРМАНСКАЯ ГРАНИЦА

Они казались слишком разными, но сами прекрасно понимали, что очень хорошо подходят друг другу. Капитан Дэн Остриан восхищался обходительными манерами юного Редмонда и его способностью разбираться в оборудовании. Сержанту Лайлу Редмонду внушали благоговение холодная смекалка и широкие связи Остриана. Капитан был просто волшебником по части преодоления бюрократических барьеров. Лайлу это нравилось.

К июню война была позади, и капитан Остриан, сержант Редмонд и их рота были откомандированы интендантской службой для доставки на юг Германии экспертов-искусствоведов, которые пытались разобраться с огромным количеством награбленных ценностей.

Тогда капитану Остриану повезло. Помогло и то, что он говорил по-немецки. В альпийской деревне неподалеку от Баденского озера он подслушал разговор двух местных жителей об особом поезде, направленном в Цюрих в последние недели войны. Прослышав про это, они пошли посмотреть, что же такого особого было в том поезде. И обнаружили, что на каждом товарном вагоне красовались внушавшее страх имя Генриха Гиммлера и черные символы СС Поезд задержался из-за ремонта путей. Полковник СС в высоких черных сапогах спрыгнул с поезда и крикнул: «И не вздумай тронуть это своими вороватыми руками, Маас!» Жители деревни все еще терялись в догадках о том, что везли в поезде, но боялись подолгу оставаться рядом с ним. Им удалось узнать еще, что Маас был банкиром из Цюриха.

Это заинтересовало Остриана.

Он провел достаточно много времени со специалистами-искусствоведами, чтобы самому оценить количество сокровищ, награбленных немцами, особенно нацистскими лидерами. Под предлогом поиска поставок для армии он стал звонить повсюду, пока не нашел банкира по имени Сельвестер Маас. Он поехал в Цюрих и познакомился с этим человеком, выпивал с ним, ходил по борделям и в конце концов заставил признаться, что он видел некоторые знаменитые полотна, кое-какие потрясающие ювелирные изделия и, возможно, величайшее из них — шедевр неоценимого значения — легендарную Янтарную комнату.

После того как банкир позволил ему взглянуть на одну из ее панелей, все мысли Остриана сосредоточились на том, чтобы украсть сокровище. Но это была слишком большая работа для одного человека. Ему нужна была помощь Лайла Редмонда.

Редмонд никогда не стеснялся своей жажды денег. Если ты рожден в бедности, это не значит, что ты стремишься в бедности и умереть. Но большинство тех людей, что родились в бедности, все-таки живут и умирают в ней, и Редмонд знал, что у него мало шансов избежать этой участи. Поэтому он охотно согласился с предложением Остриана поделить добычу пополам.

После этого Остриан устроил Редмонду встречу с банкиром Маасом. Но когда Редмонд приехал в условленное здание цюрихского склада, он наткнулся на мальчишку, удиравшего оттуда так, словно все черти ада гнались за ним. Его лицо было белым от страха.

Внутри склада лежал мертвый банкир, и стены были забрызганы его кровью.

Дэниэл Остриан стоял над ним с карабином в руках.

— Маас стал что-то подозревать. Он собирался убить меня.

Лицо Остриана пылало от гнева. Он славился вспыльчивым характером.

— Да? А где же тогда его оружие?

Редмонд ни на секунду не поверил Остриану.

Но дело было сделано. Оставалось только забрать добычу, которая никогда и не принадлежала банкиру. Поэтому Лайл Редмонд помог другу дотащить труп до автомобиля, и Остриан выбросил его в цюрихском районе красных фонарей. Он вернулся, чтобы помочь Редмонду перекрасить ящики и написать на них по трафарету: «Собственность правительства США». Они пометили меньшие из них как кухонные принадлежности, а огромные ящики, содержавшие Янтарную комнату, — как фермы моста. Вскоре прибыли большие частные грузовики, арендованные у одной цюрихской фирмы. Они отвезли ящики через границу в Германию, где американские солдаты перенесли их на грузовики квартирмейстерской службы, которые увезли груз на запад.

Шесть месяцев «второй клад Гиммлера» провел на переполненном армейском складе в Париже. Остриан занимался бумажной работой, а Редмонд надзирал за исполнением. Они были единой командой, каждый выполнял свою задачу, и они могли положиться друг на друга.

Когда Лайлу Редмонду настала пора увольняться из армии, Дэн Остриан организовал отправку ящиков домой на корабле с излишками военного имущества. Вскоре после того, как драгоценный груз прибыл в Форт-Дике в штате Нью-Джерси, только что сошедший на берег Лайл Редмонд явился со свидетельством о покупке. Подобно огромному числу американцев, он купил армейские излишки, которые могли бы помочь ему начать новую послевоенную жизнь. И они оказались очень прибыльными.

Остриан связался с давним другом семьи, владевшим галереей на Пятой авеню в Нью-Йорке. Через него они продали многие из предметов. Алчные коллекционеры, которым неожиданно привалили послевоенные деньги, скупали предметы искусства сомнительной принадлежности по всей Европе. Им было гораздо удобнее приобретать их прямо здесь, в Соединенных Штатах.

Остриан и Редмонд развернулись вовсю. Их ничто не могло остановить, и с именем Остриана, а также смекалкой Редмонда центр делового развития заработал достаточно денег, чтобы купить солнце, луну и все звезды, сверкающие на небесном своде.

Постепенно Лайл Редмонд понял, что богатство не может купить покоя. Он молча согласился с убийством и участвовал в грандиозной краже. Так что теперь очистить совесть можно было одним способом — рассказать обо всем миру. И если мир не поверит ему, он может предъявить в качестве доказательств дюжину шедевров, все еще висящих в Арбор-Нолле.

ОЙСТЕР-БЭЙ

В маленькой комнате дома священника воцарилась долгая тишина. Джулия услышала то, чего боялась, и даже больше. Ее деды украли «второй клад Гиммлера», и Янтарная комната была у них. Они ответственны за смерть человека — Сельвестера Мааса, хотя фактически его убивал только дед Остриан. Она вспомнила его неровный характер, который обычно скрывался за светской учтивостью.

Но этих сведений было недостаточно. Несмотря на то что часть сокровища до сих пор находилась в семейной собственности, она не могла придумать, как использовать это для того, чтобы свалить Крейтона. Этого было недостаточно, чтобы перевесить обвинения Дугласа Пауэрса в педофилии.

Что-то сжалось в ее груди. Они с Сэмом опять оказались в тупике.

Пока Лайл рассказывал, отец Майкл тихо проскользнул в комнату. Он сел за письменный стол, положив одну руку на блокнот. Его морщинистое лицо было спокойно, и показалось, что мешки под его глазами еще больше потемнели к концу рассказа Лайла.

— Вы не рассказали им, что Сельвестер Маас намеревался вернуть сокровище, — тихо сказал он.

Лайл был озадачен.

— Я не знал о таком намерении. — Казалось, что он очень устал. — Я говорил вам об этом? Значит, забыл.

Джулия вздохнула:

— Как же ты мог позволить дедушке Остриану избежать наказания после убийства?

Дед склонил голову:

— Жадность. Мне нет оправдания. Я до сих пор вижу мертвого Мааса, лежащего там. Это было ужасно.

— Но теперь вы глубоко сожалеете об этом, — тихо сказал отец Майкл.

— Более чем это можно выразить. Я собираюсь сообщить об этом, как только мы справимся с Крейтоном.

— А Крейтон знает об этом трофее?

Старый Лайл поднял взгляд:

— Он — единственный, кто знает. Мы были вынуждены рассказать ему.

Сэм вдруг словно ожил. На хмуром лице Джулии он увидел понимание того, что Лайл рассказал не все. Не все, что требовалось, чтобы остановить неумолимое продвижение Крейтона к президентству.

— А где же сейчас Янтарная комната? — спросила она. — Что сделал с ней Дэн Остриан?

— А, знаменитая Янтарная комната. — Казалось, что старый Лайл вот-вот уснет в своей качалке. — Она, наверно, в чьей-то частной коллекции.

— Что за человек владеет ею теперь? — спросила Джулия. — Он достоин презрения. Она должна принадлежать русским. И всему миру.

Священник барабанил пальцами по столу. Коричневое одеяние складками облегало его тело, постоянно напоминая ему и всем, кто видел его, о данных им обетах.

— Здесь мы вступаем в область психологии. Это связано с мирским стремлением к обладанию собственностью. На протяжении столетий сильные мира сего обладали секретами, которые они не хотели открывать миру. Каким-то образом это делало тайну значительнее, действеннее. А если речь идет о сокровище, которого жаждет мир, то во сколько же раз возрастает власть человека, который владеет им сам и не считает себя обязанным делиться.

Сэм кивнул:

— Краденое искусство, купленное без всяких вопросов и хранящееся в запертых кладовых для частного удовольствия немногих богатых людей. Вот почему воры продолжают красть шедевры. Это весьма прибыльно.

Раздался звонок в дверь. Священник встал:

— Схожу посмотрю, кто это.

Встревоженный Сэм тут же вскочил на ноги:

— Я пойду с вами.

Они направились к двери. Джулия пошла следом:

— Дедушка, мы только посмотрим, кто там пришел. ..

Но старый Лайл уснул в своей качалке. Его голова склонилась набок. Рот был открыт. Челюсть отпала. Он храпел.

Пока они шли по холлу, священник объяснял с сильным акцентом:

— Он часто засыпает. Силы его невелики. И последний день был очень трудным. А ему хочется верить, что никаких физических ограничений у него нет.

Монахиня в черно-белом одеянии уже открывала дверь, когда Джулия, Сэм и отец Майкл примчались в прихожую. Сердце Джулии колотилось. По другую сторону двери может ждать Майя Стерн. Она могла проследить за кем-то из них. Джулия опустила руку в карман и сжала «беретту». Они с Сэмом отступили в сторону. Его рука была под курткой, где в наплечной кобуре он держал свой браунинг. Здесь не было боковых окон, через которые они могли бы выяснить, кто к ним пришел...

— Да? — спрашивала монахиня. — Чем могу помочь?

Мужской голос спросил в ответ:

— Такси вызывали?

Джулия успокоилась. Затем поняла, что это может быть уловка одного из «чистильщиков».

— У нас есть свои машины, — вежливо сказала монахиня. — Вы, наверно, ошиблись адресом.

Наступила пауза.

— Я первым делом пошел в церковь, мэм, потому что должен был здесь взять пассажира. Извините. Должно быть, диспетчер что-то напутал.

— Ничего страшного. — Монахиня закрыла дверь и повернулась к ним: — Вы ждали посетителя?

Но Джулия и Сэм не ответили.

— У него был вызов в церковь! — сказала Джулия.

— Быстрее! — воскликнул Сэм.

Они помчались по коридору обратно в маленькую комнатку. Дверь в нее была открыта, а сама комната была пуста. Кресло-качалка еще немного колыхалось.

— Ох уж этот хитрый старый лис, — сказал Сэм.

Они осмотрели холл и увидели в конце дверь, ведущую наружу. Прихожая была ближе. Они добежали обратно до главного входа и открыли его. Столпившись на крыльце, они увидели, как справа от них на улице остановилось такси. Старик открыл заднюю дверь. Он был все еще во францисканском одеянии с капюшоном на голове. Он поднял голову, увидел их всех, весело помахал им рукой и исчез внутри.

— Черт подери! — взорвалась Джулия. — Он отправился на верную смерть!

Они с Сэмом рванулись через лужайку и спрыгнули с каменной подпорной стенки. Но такси уже умчалось.

53

14.00. ПОНЕДЕЛЬНИК

АРБОР-НОЛЛ

Послеполуденное солнце холодно и ярко освещало лимузины, гордо подъезжавшие к стоянке у массивных главных ворот Арбор-Нолла. Внутри, в вестибюле, Крейтон Редмонд приветствовал гостей. Его жена стояла рядом с ним в длинном платье от Шанель, кроме нее присутствовал кандидат в вице-президенты Артур Фридман с женой. Крейтону этот поток сторонников в торжественных одеяниях и в блистающих драгоценностях казался радостно бесконечным...

Влиятельный сенатор Мутти из Калифорнии. Мартанн Марсианн, новая сенсационная голливудская звезда со своим последним ухажером. Губернаторы, сенаторы и члены палаты представителей. Импресарио, филантропы, промышленники и знаменитые бродвейские актеры. Бейсбольные, футбольные и долговязые баскетбольные звезды. Сам кардинал и целая уйма епископов, монсеньоров, священников и монахинь. Политический ветер переменился, и только те, кто находился на смертном одре, отказались от когда-то отвергнутых приглашений.

Но Крейтон кипел злостью. Несмотря ни на что, Джулия и Килайн оставались на свободе, а его проклятый отец — без всякого надзора. Без Джулии Лайл никогда не стал бы действовать, и она каким-то образом помогала старому ублюдку. Это все из-за Джулии, и каждый раз, когда Крейтон думал о ней, он все больше ненавидел ее. Она была не из породы Редмондов, кем бы ни была ее мать. Или, может быть, как раз из-за того, кем она была. Он все меньше и меньше жалел о смерти Маргерит.

— Какие у нее противные волосы, — шепотом высказалась его жена Алексис по поводу ведущей колонок слухов в вашингтонских газетах, которую она только что передала Фридману. Улыбка Алексис была робкой. Даже она, обожавшая общество с варварской одержимостью человека, оценивающего жизнь по количеству приглашений на подносе от Тиффани на ее столе, заметила, что очарование предвыборной кампании и преувеличенное чувство сопричастности все более улетучивалось.

— Эта курчавая дамочка — главный источник любого политического скандала, — шепнул в ответ Крейтон. — Подумай о том, что она знает и может рассказать. Не прекращай улыбаться, дорогая.

Когда поток несколько ослаб, он понял, что его нервы тоже на пределе. Нужно поговорить с Винсом. Конечно, сейчас Винс уже нашел Джулию и Килайна и навсегда убрал их с лица земли. Скорее всего, старик водворен обратно в приют.

— Думаю, с нас уже хватит, а? — обратился он к Фридману.

Он поручил своему секретарю по протокольным вопросам и ее мужу взять на себя прием гостей, а сам вместе с Алексис, Фридманом и его женой Джанет устремился к праздничной толпе. Крейтон пожимал руки, смеялся, разговаривал, принял бокал шампанского, прокладывая путь к Винсу.

Достаточно близко приблизившись к нему, он тихо сказал: