Заклинательницы ветров (№2) - Заклинательницы ветров

Тут она с удивлением заметила, что вокруг воцарилась подозрительная тишина. Т'черья куда-то подевались из комнаты, зато в раскрытой двери виднелось сразу несколько физиономий – человеческих, керуги и оло, – и они смотрели на нее напряженно и зло. Оказывается, ее горячая отповедь привлекла внимание не только Вандиена, но и чуть ли не всех находившихся в гостинице. Был тут и медник, зловеще созерцавший ее сквозь пряди сальных волос, упавших на бесцветные глаза. Мокрые губы судорожно дергались: он подыскивал слова, но пока только неразборчиво булькал. Ки, признаться, струхнула. Как и все прочие, медник, похоже, решил, что она грудью встала против него на защиту Заклинательниц.

Один из оло, обвивавший плечи своего керуги, что-то пропищал в тишине. Т'черийская служанка выронила поднос и поспешно шмыгнула в низенькую дверь, что вела на кухню. Ки проводила ее глазами, не понимая, в чем дело. Между тем Вандиен, сидевший рядом, рывком вскочил на ноги и, бесцеремонно оттолкнув Ки, нагнулся и ухватил край низенького стола-подноса. Еще миг – и стол встал на ребро, разметав по полу песок и еду. Сильные пальцы Вандиена сомкнулись на плече Ки и дернули ее на пол так, что затрещала рубашка. В этот же миг в столешницу с треском врезался первый брошенный предмет. Разлетелись черепки, хлынули брызги горячего соуса…

Рука Вандиена метнулась к бедру, но схватила пустоту. Его рапира осталась висеть на гвозде в фургоне Ки, но, даже будь она здесь, она мало кого защитила бы от летящей посуды. Что же до поясных ножей, они годились для того, чтобы резать хлеб и сыр, но не для драки. В столешницу грохнули сразу три кружки и большой поднос. Ки и Вандиен одновременно нырнули вниз, стукнувшись головами.

– Проклятье!.. – Ки присела на пятки, ожидая, пока перед глазами прекратят плясать искры. Из двери слышались торжествующие крики. Метатели кружек праздновали удачу. Ки осторожно высунулась посмотреть. В т'черийскую комнату противники пока не совались, ограничиваясь «стрельбой» из безопасных укрытий. Ки заметила, как в ее сторону полетел металлический кувшин, и поспешно убрала голову. Стол содрогнулся, раздался звон. Ки оглянулась на Вандиена. Он ухмылялся, и это обозлило ее еще больше. – Ну и что мы теперь собираемся делать? – закричала она. – Они там с ума посходили!..

Вандиен веселился. Вполне в его духе – веселиться в подобный момент.

– Не знаю! – сказал он. – В любом случае обещаю никогда-никогда больше не мешать в миске ножом. Слушай, а с какой целью ты так здорово их раздразнила?

– Я? Раздразнила? Да я с тобой разговаривала!.. – Ки почувствовала, как губы расползаются сами собой, складываясь в такую же, как у него, кривую ухмылку. – Если бы ты слушал, что тебе говорят, мне не пришлось бы орать…

– Извини, отвлекся… – Вандиен быстрым движением высунул руку из-за стола, подобрал свою миску и запулил ее в нападавших. Вращаясь, миска пронеслась через комнату и вдребезги разлетелась о дверной косяк. Их противники сейчас же попрятались. – Видишь ли, – как ни в чем не бывало продолжал Вандиен, – мне показалось, что то, что он говорил, относилось не только к земледельцам и ткачам, но до некоторой степени и к нам тоже. Но… – Ки мрачно нахмурилась, и он быстро докончил: – Но теперь в любом случае не время для обсуждений.

Ки пошарила возле своей стороны стола и подобрала с пола стакан. Быстро прицелившись, она метнула его. В соседней комнате топотали, бегая туда и сюда и запасаясь «боеприпасами».

– Твои слова пришлись как нельзя более кстати, – преспокойно продолжал Вандиен. – Никто из них не спешил вслух поддерживать нашего друга медника, ибо в глубине души все понимают, как это глупо – пытаться противостоять Заклинательницам. Он, однако, заставил их всех почувствовать себя малодушными трусами. И вот, как раз когда они оказались перед окончательным выбором – либо вслух согласиться с медником, либо поджать хвост и ползти прочь, – является Ки и во весь голос высказывает те трусливые опасения, которые они держали при себе. Какая возможность вылить на нас все то, что им иначе пришлось бы либо втихомолку проглотить, либо выплеснуть на Заклинательниц!

Говоря таким образом, Вандиен пытался раскачать хоть одну из четырех ножек стола. Все напрасно. Короткие крепкие ножки были приделаны на совесть. Может, как раз в предвидении подобного случая.

– Я не считаю свое мнение «трусливыми опасениями», – прошипела Ки. – Это здравый смысл, а вовсе не трусость!

– Какая разница? – пожал плечами Вандиен, ныряя в укрытие. Тяжелая кружка задела верхний край столешницы, отлетела, ударила в стену и свалилась на пол подле него. Вандиен без промедления вернул ее нападавшим.

– Мы можем обсудить это сейчас, – сказал он. – А можем после того, как они наберутся храбрости и пойдут штурмовать…

– Любая дорога начинается с того места, где ты сейчас стоишь, – ответила Ки старинной пословицей ромни. Быстро вскочив, она схватила два кувшина с полочки над их головами и вновь поспешно присела.

– Вероятно, имеется в виду, что ответы надо находить самому, а не искать козлов отпущения, – сказал Вандиен, запасаясь по ее примеру предметами для метания. – Погоди, Ки, в этих кувшинах – отличное вино, что довольно редко встречается здесь в Дайяле. Можешь мне поверить – я походил здесь кругом. Неужели ты собираешься швыряться полными…

– А вот смотри! – ответила Ки и, осмелев, вскочила, размахиваясь. К ее полному удовлетворению, кувшин грянул в притолоку, окатив с головы до ног самое меньшее двух противников и разметав по всей комнате глиняные осколки. Ки расхохоталась, видя, как нападавшие шарахнулись прочь, загораживаясь руками. Остро запахло разлившимся бергуном.

Вандиен дернул ее за руку, заставляя сесть, и весьма вовремя: о стену, где только что стояла Ки, разлетелась чашка. Во все стороны полетела бурая слизь, которую получали из перебродивших кесслеровых бобов. Вонь была такая, что у обоих перехватило дыхание. Нежелание Вандиена губить полные кувшины растаяло как дым. Схватив сразу два, он завертел руками, как мельница, и запустил их во врагов. Ки немедля воспользовалась прикрытием и стащила с полочки еще пару. Как раз когда они с Вандиеном ныряли под стол, из соседней комнаты послышались жалобные крики.

– Попали!.. – кровожадно оскалилась Ки. Вандиен оглянулся, их взгляды встретились… И у нее и у него глаза искрились одинаковым азартом. Да, это было опасно и безрассудно, да и доброго питья было жаль… но, проклятье, разве это было не настоящее веселье! Вся напряженность, возникшая было между ними, исчезла без следа. Кувшин, пущенный недрогнувшей рукой Вандиена, попал меднику прямо в пузо и унес его из дверного проема. Вандиен захохотал так, что шрам на лице собрался мелкими складками.

В той комнате уже не кричали, а попросту завывали от злобы. В низенькую дверцу, что вела на кухню, заглядывали т'черийские глаза на стебельках. Вопли делались то громче, то тише. Вот появилось еще несколько глаз… Хозяйка гостиницы. Ки запустила в кухонную дверь бутылкой, и хозяйка поспешно исчезла. Пусть видит, что тут не просто кидаются мисками, – речь идет о сохранности ее имущества и припасов. Может, додумается стражу позвать…

Ки рассчитала правильно. В то время когда Вандиен отправил в полет последний кувшин, до которого они могли дотянуться, не выскакивая из-за своего стола, снаружи послышались предостерегающие окрики городских стражников. Весь шум и гам утих столь же внезапно, как и начался. Ки услышала удаляющийся топот сапог и шуршание удирающих керуги. Стало совсем тихо. Ки победно улыбнулась Вандиену и принялась с брезгливым смешком отряхивать с одежды вонючую бобовую слизь. Она увидела, как неожиданно одеревенело лицо Вандиена, и проследила его взгляд. В дверном проеме стояла хозяйка гостиницы, а по бокам ее – двое здоровенных брорианов. На обоих было обмундирование и шейные цепочки городских стражников. Широкие рожи расплывались в нехороших усмешках, а хозяйка указывала пальцем и, шепелявя, лопотала на Общем:

– Эти два!.. Их начали свалка, их пускай платят вся-вся ущерб!

Было уже совсем темно, когда Ки с Вандиеном выбрались наконец на пыльную улицу.

– Где хоть ты оставила фургон?..

– На поляне за городом. Там вроде был когда-то дом, но он сгорел, и владелец, видимо, бросил участок. Лужайка хорошая, трава…

Они широко и быстро зашагали по улице. Холодная, зябкая ночь быстро сменяла дневную жару. Серая дорожная пыль фонтанчиками взлетала из-под сапог.

– Сколько у нас денег-то осталось?

– Пять дрю, – с глубоким отвращением ответила Ки. – После того как ты расплатился за еду и постой…

– Цены были божеские, – вставил Вандиен.

– Ну да. Когда ты забрал свои вещи, хозяйка подсчитала убытки, включив не только то, что порушили мы с тобой, но и все, что перебили те недоноски. Она заявила стражникам, дескать, если бы я не встряла, тот медник выпил бы еще немножко и убрался по-тихому. Как тебе это нравится? И еще она утверждала, будто в тех кувшинах, которыми мы швырялись, был не бергун, а шеффиш-бренди…

– Что?! – Вандиен остановился как вкопанный и уставился на нее.

– Что слышал, – мрачно заявила Ки. – Туда-то и ушла большая часть наших денежек. Каким образом я должна была доказывать, что это был бергун?.. А спорить с брорианами мне как-то не захотелось…

– Да в этом занюханном городишке и капельки шеффиша не найдется, куда там кувшины!..

– Правильно, – кивнула она. – Просто, когда заставляешь кого-то раскошелиться за пролитое и впитавшееся в половицы, прямая выгода сделать вид, будто пролил он не дешевый бергун, а самый лучший и дорогой шеффиш. Брориан, понятно, встал на ее сторону…

Вандиен только плюнул:

– Во имя Луны!..

Они зашагали дальше. На улицах почти никого не было, между закрытыми ставнями редко где пробивались лучики света. Кожаные дверные занавески были спущены и крепко завязаны на ночь. Туда и сюда бегали бездомные псы, вынюхивая съестное. Спящий город казался тихим и мирным.

– Ну так что, двинемся завтра в Горькухи? – кинул пробный камешек Вандиен.

Ки оглянулась через плечо:

– Куда? В Горькухи? Ну нет, я собираюсь отправиться с конями на рынок и взяться за любой извоз, какой мне только предложат. С пятью дрю в кармане насчет кормового зерна не очень-то разбежишься, да мне и самой есть-пить тоже надо! Ехать в Горькухи искать работу, чтобы прибыть туда вовсе уж без гроша? Спасибо!

– Но ведь прямо за Горькухами – Обманная Гавань, и там нас всяко приютят на несколько дней. А потом, может, и работа какая найдется…

Ки закатила глаза:

– Слушай, ну какая муха тебя укусила? По-моему, мы с этими делами и так уже неплохо влипли…

– Меня не муха укусила, я слово дал. И собираюсь его сдержать.

– Не вижу, при чем здесь моя упряжка, – заявила она тоном окончательного отказа.

– А я на нее не особо и рассчитывал, дорогая моя. Не твоя, значит, другая. А стало быть, лучше мне двинуться в Обманную Гавань прямо сейчас, чтобы хватило времени нанять упряжку в Горькухах…

– Нанять?.. – не веря своим ушам, переспросила Ки.

– Я договорюсь, чтобы плата за упряжку зависела от того, заплатят ли мне самому.

– Да. Если уж кому и удастся подбить какого-нибудь возчика на подобную сделку, так только тебе…

– Не всякого. Тебя, например, мне убедить не удалось.

Ки сморщилась, как от зубной боли:

– Неужели ты вправду сердишься, Вандиен?

Он неожиданно рассмеялся:

– Да ни в коем разе! – Крепкая жилистая рука обхватила Ки за талию. Так они и шли рядом, задевая друг друга бедрами. – Просто как-то боязно браться за такое дело одному, без тебя, – продолжал Вандиен. – Не бери в голову, ты совершенно права. Если бы мы явились туда с оголодавшей упряжкой, наши шансы совершить невозможное вообще свелись бы к нулю. Нет, Ки, дело в том, что… просто некоторые вещи мне лучше удаются, когда я с тобой. Особенно по части выставить себя идиотом…

– По-моему, тут мы оба талантливы, – согласилась она со смешком. Потом вздохнула: – Вот что, Вандиен. Сейчас я поищу какую-нибудь работу, но, когда я ее сделаю и в кармане что-нибудь забренчит, я заеду за тобой в Обманную Гавань. Может, еще подоспею к этому их отливу и посмотрю, как ты будешь там корячиться. Но откуси я собственную голову, если я хоть палец о палец ударю, чтобы тебе помочь. Уж мне эта Рифа!..

– Она, кстати, так и не смирилась с тем, что тебя угораздило спутаться с бродячим псом вроде меня. И в особенности оттого, что я не могу дать тебе детей…

– Дети у меня уже были, – коротко отозвалась Ки. Вандиен подумал и переменил тему:

– Ну так я, стало быть, потащился в Горькухи. Пока!

Вместо ответа Ки крепко обхватила его поперек тела, как раз по поясному ремню. Движение вышло сильным и порывистым – Вандиен сбился с шага и едва не споткнулся. От него пахло папоротником; так пахнет в сумерках свежескошенный луг, отдающий тепло нагретой солнцем земли. На какой-то миг во всем мире для нее существовали только его темные, искрящиеся глаза, тугие непокорные завитки волос на затылке и твердые губы под мягкими, шелковыми усами.

– Я тебе дам «пока», – ворчливо пригрозила она. – Завтра утром куда еще ни шло…

Скоро перед ними зачернела глыба фургона, и Сигурд, приподняв голову от сочной травы, приветливо заржал из темноты.

2

Мальчишка проталкивался сквозь базарную суету, вздымая босыми ногами горячую пыль. Казалось, вопли лоточников и приглушенные споры торгующихся только усиливают жару. И как вообще люди могут торговать в такую погоду?.. Все же каким-то образом они умудрялись. Делал свое маленькое дело и мальчик: разносил послания из конца в конец запруженного народом, изнемогающего от зноя города. Он знал, что совсем скоро начнутся внезапные, непредсказуемые осенние бури. И он еще успеет соскучиться по нынешней жаре, шлепая по колено в грязи, под холодным дождем. Мальчик облизал пересохшие губы и принялся проталкиваться между плотно сгрудившимися фермерами.

Перед ним был как раз тот угол площади, куда приходили ищущие работы и заработка. В сторонке стояли сезонные рабочие, вооруженные косами и лопатами: вдруг понадобятся какому-нибудь земледельцу, припозднившемуся убрать урожай? Увы, год выдался засушливый: Заклинательницы Ветров пустыми угрозами не ограничились. Урожай был скудный, так что большинство хозяев справилось с ним без посторонней подмоги. Впрочем, до сезонных рабочих мальчику не было никакого дела.

В другом углу стояли со своими упряжками наемные возчики. Здесь не было ни клочка тени; зеленые мухи одолевали беспокойных, мучимых жаждой животных. Возчики едва поспевали их отгонять. Мальчик опасливо обежал бычью упряжку и едва успел увернуться от какой-то клячи, оскалившей на него желтые зубы. Хозяин клячи расхохотался, показывая зубы – такие же длинные и желтые, как и у его лошади. Но мальчик уже заметил то, что он разыскивал.

Высокий расписной фургон заметно возвышался над тележками и повозками, сгрудившимися на площадке. Задняя часть фургона представляла собой открытую платформу, предназначенную для грузов. Пара серых тяжеловозов не потела в упряжи, стоя на солнцепеке: кони были выпряжены и привязаны в убогой полоске тени, отбрасываемой фургоном. Что касается самой возчицы, она клевала носом на сиденье. Мальчишка немедленно потерял к ней всякое уважение. Надо быть окончательной дурой, чтобы дрыхнуть таким образом посреди шумного торга, где каждый второй уж точно был нечист на руку. Мальчик остановился посреди улицы, снизу вверх глядя на женщину. На ней была широченная синяя юбка, из-за которой она выглядела еще более миниатюрной и хрупкой. На расшитой блузке проступали темные пятна пота. Русые волосы спадали на плечи, липли ко лбу…

Мальчик подошел, беззвучно ступая по пыли босыми ногами. И протянул руку, собираясь дернуть возчицу за юбку. Но прикоснуться не успел: зеленые глаза мгновенно раскрылись и пристально уставились на него.

– Как у кошки!.. – выдохнул мальчик, поспешно отдергивая руку.

– Чего надо? – осведомилась Ки, не обращая внимания на столь странное приветствие.

– Мне-то ничего, – ответил мальчик. – Меня просто прислали сказать тебе: «Если хочешь поработать на приличного заказчика и за хорошую плату, подгони фургон к черному каменному дому в конце улицы, ведущей мимо мастерских кузнецов и бондарей». Вопросы есть, возчица?

– А кто в том черном доме живет?

Мальчик ответил, помявшись:

– Откуда я знаю…

– А что они хотят, чтобы я перевезла?

– Откуда я знаю.

Ки смотрела на него с высокого сиденья. Загорелая мордочка и обтрепанная рубашка, безнадежно короткая растущему, как на дрожжах, пареньку.

– Если ты ничего не знаешь, зачем спрашиваешь, нет ли у меня вопросов?

Мальчишка пожал плечами:

– Положено так спрашивать, когда мы передаем сообщение. Ну, на тот случай, если ты не поймешь, что тебе сказано.

– Ясненько…

Ки порылась в тощем кошельке, висевшем у нее на поясе, и вытащила один из медяков, полученных на сдачу с ее последнего дрю. Этот дрю она потратила нынче утром на хлеб для себя и на зерно для своих коней. Скорее всего здесь было принято давать на чай больше, но у нее просто ничего больше не было. Монетка взлетела в воздух. Мальчик ловко поймал ее и уже раскрыл было кошель, но все-таки нехотя остановил руку.

– Та, что меня послала, все оплатила вперед, даже те чаевые, что должен заплатить получатель. Она сказала, у тебя вряд ли вообще что-то найдется…

Медяк вновь описал дугу в воздухе, возвращаясь к Ки, но она отбила ее ладонью:

– Оставь себе, парень. Я тоже страдаю избытком честности и знаю, как редко это вознаграждается…

Мальчик удивленно и благодарно улыбнулся ей, показывая два ряда белых зубов. И засверкал пятками, пока странная возчица не передумала.

Ки потянулась, потом провела рукой по лицу, стерев слой пыли и пота. Спустившись с сиденья, она занялась серыми, уговаривая их встать на места и дать себя запрячь. Как бы ей хотелось разузнать побольше о таинственной заказчице. Например, откуда она узнала, что Ки столь основательно издержалась. Да уж, тут не покапризничаешь, выбирая, на кого стоит работать, на кого нет. Но когда все кому не лень знают, что ты на мели, – это последнее дело. Того гляди обсчитают… Или вынудят заниматься чем-нибудь не слишком законным…

Ки принялась запрягать тяжеловозов. Кроткий Сигмунд стоял терпеливо и неподвижно, не мешая ей затягивать ремни и застегивать многочисленные пряжки. Сигурд переминался, вскидывал голову и фыркал. Избытком терпения и покладистости он не отличался никогда, и три дня, что они провели на жаре в ожидании возможного нанимателя, отнюдь не улучшили его нрав.

Резким движением Ки застегнула на нем последнюю пряжку.

– К вечеру, милый мой, ты у меня так умотаешься, что станет не до штучек, – предупредила она серого гиганта коня. Сигурд фыркнул с явным сомнением.

Ки вскарабкалась на сиденье и легонько хлопнула вожжами. Фургон сдвинулся с места. Ки аккуратно вывела его с торговой площади на улицу и встала на сиденье во весь рост, крича что было мочи:

– Дорогу! Дорогу!..

Торговцы и разносчики неохотно раздавались в стороны. Ругань, которую вызывала поднимаемая фургоном пыль, заглушала негромкий рокот колес. Решившись не обращать внимания, Ки встряхнула вожжами. Кони зашагали проворней; на серых шкурах начали проступать темные пятна пота.

Отыскать улицу кузнецов оказалось проще простого. Лязг молотков, усердно плющивших раскаленный металл, далеко разносился в жарком воздухе. Ки поневоле стало жалко учеников, которые качали меха, добела раздувая угли в горнах. Волны жара выкатывались из раскрытых дверей кузниц, обдавая и возчицу, и мерно шагавших коней. Ки вздохнула с облегчением, когда череда кузниц уступила место мастерским бондарей. Но вот фургон миновал и их, а черное каменное здание, о котором говорил мальчик, все не показывалось. Фургон, поскрипывая, катился мимо скособоченных деревянных развалюх, давным-давно брошенных и дошедших до такого состояния, что даже бездомные нищие не желали в них жить. То, что целые кварталы большого и шумного города оказались заброшенными и безлюдными, внушило Ки беспокойство и смутные опасения; дело прояснилось, только когда она увидела площадь с пересохшим колодцем. Доведись Ки жить в городе с таким резким климатом, как здесь, она тоже предпочла бы поселиться вблизи надежного источника воды.

Деревянные части опустелых домов скукожились от времени и рассохлись, топорщась серебристо-серыми щепками. Наверное, решила Ки, эта часть Дайяла была одной из древнейших. Вместо вошедших нынче в моду складных висячих дверей повсюду виднелись двери со сплошными створками, висевшие сикось-накось или вовсе лежавшие на растрескавшихся порогах. Эти двери, а также высота по-старомодному прямоугольных оконных проемов навели Ки на мысль, что эту часть городка строила человеческая колония. Определенно, только люди могли проложить такие улицы, широкие и одновременно извилистые. Керуги предпочитали прямые и узкие проходы, по которым они и сновали, точно насекомые, кишащие в улье.

Остался позади еще один поворот, и Ки наконец разглядела дом, который искала. Черные стены высоко возносились над серыми развалюхами, – настоящая крепость, владелец которой, не иначе, боялся, что кто-нибудь вломится внутрь или станет подглядывать. Умелые каменотесы придали черным валунам, из которых были сложены эти стены, идеальную кубическую форму. Из-за этого они безо всякой известки прилегали один к другому невероятно плотно, не давая ни малейшей зацепки даже ползучему мху, куда уж там ночному воришке. Несмотря на сухую жару, камень блестел, как мокрый. Ки обратила внимание на большое засохшее дерево, стоявшее возле стены. Его ветви застыли в изгибе, сторонясь черного камня. Похоже, дерево зародилось, выросло и засохло в сени этих стен. Перерасти их дерево не успело: молния обуглила его ствол.

Двустворчатые деревянные ворота, своим цветом ничуть не отличавшиеся от стены, стояли распахнутыми настежь. Кони не особенно рвались въезжать внутрь. Сигурд фыркал, катая грызло во рту. Ки решительно пришлепнула вожжами по необъятным серым спинам. Сигурд фыркнул в последний раз, и фургон, скрипя, вкатился во двор.

Изнутри двор казался таким же покинутым, как те дома, мимо которых Ки только что проезжала. По углам виднелись скелеты засохших кустов, которые закатил туда ветер. Давно умершие деревья возвышались, словно руины когда-то ухоженного сада. Черный дом, стоявший посредине безжизненного двора, равнодушно взирал вокруг глазницами окон. Ки остановила упряжку, всматриваясь в эти окна. Они зияли высоко над ее головой. Прямоугольные окна, как было принято у людей. Зато в нижнем этаже не было ни окон, ни каких-либо иных отверстий, если не считать единственной двери – деревянной и очень крепкой с виду. А выше уровня окон опять простиралась гладкая, без малейших продушин, стена. Если там, наверху, и были какие-то помещения, то, верно, солнечный свет в них не проникал.

– Веселенькое местечко… – протянула Ки, обращаясь к коням.

– Эй! – Неожиданно раздавшийся голос заставил ее вздрогнуть. – Мне что, так и стоять весь день в дверях, ожидая, пока ты соблаговолишь обернуться, и напуская внутрь тучи мух и слепней?..

Оказывается, черная дверь приоткрылась. Ее придерживала пожилая матрона, одетая опять-таки в черное. Взгляд у этой особы был не намного приветливее только что прозвучавших слов. Тощая морщинистая шея и часто моргающие глаза вызвали у Ки мысль о черной птице, сидящей на перекладине виселицы.

– За возчиком не посылали?.. – спросила Ки, надеясь про себя, что тут какая-нибудь ошибка.

– Да, посылали, и ты, пожалуй, сойдешь. Ну так что, может, отклеишь свой зад от досок? Или вашему брату привычней торговаться, жарясь на солнцепеке?

Ки молча поставила фургон на тормоз. Хмуро велела лошадям стоять смирно и слезла с сиденья наземь. Вот это называется влипла. Что ж, без гроша в кармане проглотишь и не такое…

Ки подошла к двери. Хозяйка, или кем там она была, дожидаться ее не стала и сразу двинулась по коридору вперед. Ки прикрыла за собой дверь, и дверь хлопнула, пожалуй, громче, чем следовало. Черные юбки проворно шуршали впереди, удаляясь по коридору. Ки пришлось поторопиться. Солнечный свет сюда уже не достигал; вдоль стен стояли зажженные канделябры, но их было маловато, да и свечек в каждом могло бы быть и побольше. Тень Ки то пряталась у нее под ногами, то вновь протягивалась вперед. Дорожные сапоги гулко топали по полу. Женщина, шедшая впереди, вдруг куда-то свернула, и Ки трусцой пробежала несколько шагов, чтобы не отстать и не потерять ее из виду.

За поворотом совершенно неожиданно открылось гигантское помещение. Нигде не было видно ни слуг, ни каких-либо иных домочадцев; потолок возносился на неправдоподобную высоту; эхо шагов отдавалось со всех сторон, точно в пещере. Серые солнечные лучи вливались внутрь сквозь одно из окон, замеченных ею снаружи. Столбы света, в которых плавала пыль, позволяли рассмотреть посредине комнаты небольшой резной столик. Больше в пустой комнате не было вообще ничего. Женщина стояла подле столика в пыльном луче.

Ки помедлила, неуверенно оглядываясь кругом. Как прикажете торговаться и заключать сделки в подобном местечке? Ни тебе кресла, в котором можно было бы развалиться со скучающим и безразличным видом, ни тебе пива или вина, прихлебывая которое при необходимости можно скрыть миг раздумья и расчета… Если бы они взялись действительно договариваться на солнцепеке у ее фургона, Ки и то чувствовала бы себя более в своей тарелке. Однако женщина с птичьими глазами-бусинками не дала ей ни мгновения на размышления.

– Ты должна перевезти груз из Дайяла в Горькухи. Семь сундуков. Они должны быть доставлены в течение четырех дней, начиная с завтрашнего. Любая задержка приведет к вычетам. Четыре дня назначены, чтобы дать время слугам приготовить дом для размещения перевозимых вещей. Но после этого срока никаких задержек мы не потерпим!

– Кажется, я еще не говорила, что согласна на вас работать, – спокойно заметила Ки.

– А я, кажется, не говорила, что собираюсь тебя нанимать. И, будь моя воля, нипочем бы не наняла. К сожалению, Хозяин выбрал именно тебя, а его попробуй переубеди!

Только тут, с порядочным опозданием, до Ки дошло, что властно державшаяся старуха была здесь отнюдь не хозяйкой – в лучшем случае старшей служанкой. Ее манера держаться бесконечно раздражала Ки, но, видимо, это следовало списать на ее возраст и должность. Такие, как она, вечно подозревают младших слуг в праздности. Тем не менее вовсе ни к чему было заговаривать с Ки подобным тоном. Да еще и высказывать всякие там мнения.

– Повторяю: я еще не говорила, что согласна на вас работать, – сказала Ки, движимая духом противоречия. – К тому же я веду дела немного не так, как другие возчики, с которыми ты, наверное, сталкивалась. Во-первых, я жестко ограничиваю вес, который предстоит тащить моим коням, а во-вторых, всегда прошу половину вперед.

Она говорила холодно и спокойно, но про себя уже обдумывала дорогу через холмы, по которой можно было добраться в Горькухи в три дня, если не быстрее.

– Да знаю я все твои выверты, девка! – отрезала Глазки-Бусинки. – Я тебе что, какая-нибудь глупенькая-молоденькая служаночка, которая нанимает первого попавшегося возчика, в глаза его не видав и понятия никакого не имея ни о правилах, ни о расценках? Нет, возчица Ки, тебя выбирали долго и тщательно, хотя чтоб мне провалиться, если я понимаю за что!.. Груз, чтобы ты знала, будет нисколько не тяжелее, чем ты возишь обычно, и будет загодя упакован и размещен. Семья только настаивает, чтобы ты обращалась с ним со всей мыслимой осторожностью и ни в коем случае ничего не повредила. Мы будем в Горькухах прежде тебя, и там хозяева примут от тебя груз и самолично проверят все печати, не сломана ли какая!

Ки подняла бровь:

– Что хоть я такого повезу, чтобы разводить подобные предосторожности? Если что-нибудь незаконное – предупреждаю, за это я беру дороже…

– Да уж, вы, возчики, такие. Вы такие. Вообще-то не твое это дело, сорока, но я тебе скажу: ты повезешь некоторые домашние вещи, старинные семейные реликвии, не представляющие особой ценности ни для кого, кроме кровной родни. Так что живи спокойно. Все будет упаковано, как я уже сказала. Городская стража тебя не побеспокоит, это я обещаю. Все, что ты должна сделать, – это отвезти вещи по назначению и там получить оставшуюся часть платы. Так сколько, говоришь, ты просишь за поездку в Горькухи?

– В это время года – тридцать дрю, – ответила Ки. – Зимой было бы уже две штуки. Но пока погода еще держится, дороги не развезло… В общем, тридцать дрю, и, по-моему, это довольно-таки дешево.

И Ки сложила руки на груди, готовясь спокойно выслушать встречное предложение.

– Ха!.. Ну ничего себе дешево!.. Ох, предупреждала же я Хозяина, да разве ж он меня слушает! Присоветовал ему, видите ли, тот его дружок-нищий, и все тут. Откуда он взялся, чтобы его в подобном обществе принимали, хотела бы я знать?.. В общем, велели мне его милость заплатить тебе, сколько назначишь. Вот тебе твои тридцать дрю задатка, но учти, если хоть одну самую маленькую печать поцарапаешь – в Горькухах не получишь ни единого медяка…

– Я приеду за грузом завтра на рассвете, – перебила Ки. Говоря о тридцати дрю, она вообще-то имела в виду пятнадцать сейчас и еще пятнадцать потом. Если Глазкам-Бусинкам было угодно истолковать ее слова как тридцать сейчас и тридцать в Горькухах и ответить согласием – Ки разубеждать ее не собиралась. Если у них денег куры не клюют – их дело. С точки зрения Ки, сделка была такова, что можно было не обращать внимания на воркотню.

– Погоди, – сказала тут Глазки-Бусинки. Точно таким же тоном Ки приказывала своим коням стоять смирно, дожидаясь ее возвращения. Взмахнув шуршащими юбками, матрона стремительно развернулась и исчезла за дверью прежде, чем Ки успела вставить хотя бы словечко. Она насторожила уши, предполагая услышать удаляющиеся шаги, но ниоткуда не доносилось ни звука. Ки испытала немалое искушение подойти к двери и выглянуть, но справилась с собой и не стала подсматривать. Она неторопливо обошла комнату, но не обнаружила ничего, что ускользнуло бы от первого взгляда. Окна, расположенные необъяснимо высоко, оставались неразрешимой загадкой.