Когда они улеглись на постели из еловых веток, Ронья начала было петь Бирку Волчью песнь. Но тут она вспомнила, как эту песнь пела Лувис ей и Маттису в ту пору, когда они еще жили в Маттисборгене, и сердце у нее сжалось так сильно, что она умолкла.
      А Бирк уже начал засыпать. Весь день, ожидая Ронью, он чистил и мыл пещеру, которую медведи за время зимней спячки сильно запачкали.
      Потом он натаскал туда из леса сухих дров и еловых веток. Устав за день, он быстро уснул.
      Ронья не спала. В пещере было темно и холодно, но она не мерзла. Бирк постелил на ее постель козью шкуру поверх еловых веток, а укрылась она одеялом из беличьих шкурок, которое принесла из дому. Оно было мягкое и теплое, и заснуть она не могла вовсе не оттого, что ей было холодно. Просто сон не приходил к ней.
      На душе у нее было невесело. Но в открытом входе в пещеру виднелось светлое, прохладное весеннее небо, а снизу доносился шум реки, и это успокаивало ее.
      «То же самое небо смотрит на замок Маттиса, — думала она, — и та же река шумит рядом с ним».
      И она тоже заснула.
      Проснулись они оба, когда солнце уже светило над гребнями гор на другом берегу реки. Огненно-красное поднялось оно из тумана и горело, как костер, над ближними и дальними лесами.
      — Я посинел от холода, — сказал Бирк. — Но на рассвете холоднее всего, а потом мало-помалу потеплеет. Как подумаешь об этом, становится радостнее.
      — Радостнее было бы, кабы ты разжег огонь! — ответила Ронья.
      Она тоже дрожала от холода. Бирк раздул угли, тлевшие под слоем золы. Они сидели у огня, ели хлеб, запивая его остатками козьего молока в деревянной фляге Роньи. Когда не осталось уже ни глотка, Ронья сказала:
      — Теперь мы будем пить только воду из ручья и ничего больше.
      — С воды не растолстеешь, — сказал Бирк. — Но и вреда от нее не будет.
      Они глянули друг на друга и рассмеялись. Они знали, что жить в Медвежьей пещере им будет нелегко, но не падали духом. Ронья даже забыла, что минувшей ночью у нее было тяжело на сердце. Они наелись, согрелись, утро сияло ярким светом, и они были вольными, как птицы. Казалось, они только сейчас поняли это. Все тяжелое и печальное, что им пришлось пережить за последнее время, осталось позади, им хотелось все это позабыть и никогда более не вспоминать.
      — Ронья, — спросил Бирк, — да понимаешь ли ты, что мы теперь до того свободные, что хочется хохотать во все горло?
      — Да, — подхватила Ронья, — здесь теперь наше королевство! Никто не посмеет отнять его у нас или прогнать нас отсюда.
      Так они сидели у огня, а солнце поднималось все выше, река под ними шумела, а лес просыпался. Утренний ветерок тихо колыхал верхушки деревьев, куковали кукушки, где-то поблизости стучал по сосновому стволу дятел, а на противоположном берегу на опушку вышло лосиное семейство. А детям казалось, будто все это принадлежит им: и река, и лес, и все живое, что здесь водилось.
      — Заткни уши, сейчас прозвучит мой весенний крик! — сказала Ронья.
      И она закричала так громко, что эхо отозвалось в горах.
      — Вот сейчас мне больше всего пригодился бы мой самострел, когда бы на твой крик явились дикие виттры.
      — Тогда принеси его. Он в крепости Борки?
      — Нет, рядом с ней, в лесу. Всего разом не захватишь. Поэтому я завел тайник в дупле дерева и сложил там кое-что, а потом притащу все это сюда.
      — Маттис не захотел дать мне даже самострел, — сказала Ронья, — но я могу смастерить лук и стрелы, если ты дашь мне ненадолго свой нож.
      — Ладно, только береги его. Помни, что это у нас с тобой самое драгоценное. Без ножа нам в лесу не обойтись.
      — Нам без многого не обойтись, — сказала Ронья. — Как, например, мы будем носить воду без ведра? Об этом ты подумал?
      Бирк засмеялся.
      — Ясное дело, подумал. Но думалкой воду не зачерпнешь.
      — Ну и хорошо, теперь я знаю, где мне его раздобыть.
      — А где?
      — У целебного источника Лувис. В лесу, возле Волчьего ущелья. Она послала вчера Стуркаса за целебной водой, чтобы полечить живот Перу Лысухе. Но на Стуркаса напали виттры, и он вернулся домой без ведра. Лувис велела ему принести ведро сегодня, уж она заставит его! Но если я потороплюсь, то, может быть, приду туда раньше него.
      И они оба поспешили туда. Живехонько пробежали они длинную дорогу по лесу, взяли что им было нужно и вернулись назад в пещеру. И все же времени на это ушло немало. Ронья принесла ведро, Бирк — самострел и то, что он припрятал в дупле. Он разложил свои сокровища на каменной плите у входа в пещеру, чтобы показать их Ронье: топор, точило, небольшой котелок, рыболовные снасти, силки на лесную птицу, стрелы для самострела, короткое копье — самые нужные вещи для того, чтобы прожить в лесу.
      — Я вижу, ты знаешь, что нужно лесным людям, — сказала Ронья. — Добывать еду и защищаться от диких виттр и хищных зверей.
      — Да уж точно, знаю, — ответил Бирк. — Уж как-нибудь мы…
      Он не договорил, потому что Ронья рывком схватила его за руку и испуганно прошептала:
      — Тихо! В пещере кто-то есть.
      Они затаили дыхание и прислушались. Да, кто-то был у них в пещере, видно, он пробрался туда, пока их не было. Бирк взял копье, и они стояли, молча ожидая. Они слышали, как кто-то возился внутри, и было ужасно неприятно, ведь они не знали, кто это такой. Впрочем, казалось, что их там было несколько. А вдруг в пещере полным-полно виттр, и они в любую минуту могут вылететь и вонзить в них когти?
      Под конец им стало невмоготу ждать молча.
      — Выходите, виттры! — закричал Бирк. — Если только хотите поглядеть на самое острое копье в этом лесу!
      Но никто не вышел. Изнутри послышалось злобное шипение:
      — Чч…человек зз…здесь в лесс…су сс…серых кк…карликов! Бросс…сайтесь на него, сс…серые кк…карлики, бейте и кусс…сайте его!
      Тут Ронья рассердилась не на шутку.
      — Вон отсюда, серые карлики! — крикнула она. — Катитесь отсюда подальше! А не то я войду в пещеру и выдеру вам все волосы!
      И тогда из пещеры повалили серые карлики. Они шипели и рычали на Ронью, она кричала на них, а Бирк грозил им копьем. Серые карлики пустились наутек вниз по склону. Они спешили вниз к реке, цепляясь за крутые уступы. Некоторые из них не сумели удержаться и, злобно пища, попадали прямо в стремнину. Целые гроздья серых карликов поплыли вниз по течению. Но под конец они все же умудрились выбраться на берег.
      — Здорово плавает эта нечисть! — воскликнула Ронья.
      — И хлеб они здорово едят! — сказал Бирк, войдя в пещеру и увидев, что серые карлики слопали целый каравай хлеба из их запаса.
      Других бед они натворить не успели, но хватало и того, что они побывали здесь.
      — Плохо дело, — огорчилась Ронья. — Теперь по всему лесу пойдет слух, эта серая нечисть станет повсюду шипеть и хрипеть про нас, и скоро каждая дикая виттра узнает, где мы живем.
      Но Ронья с малолетства знала, что в лесу Маттиса нельзя никого бояться. И они с Бирком решили, что заранее печалиться просто глупо. Они навели порядок в пещере, сложили аккуратно запас еды, оружие и всякую утварь. Потом они принесли воды из лесного ручья, поставили рыболовные сети в реке, натаскали с берега реки плоских камней, устроили на площадке возле пещеры настоящий очаг и исходили весь лес, пока не наломали можжевеловых веток Ронье для лука. Они увидели диких лошадей, которые паслись на той же полянке, что и всегда. Они попробовали подойти поближе к Шалому и Дикому, говорили им ласковые слова, но все было напрасно. Ни Шалый, ни Дикий не понимали ласковых слов. Лошади умчались прочь легко и резво, чтобы пастись в другом месте, где им никто не мешает.
      Остаток дня Ронья провела сидя возле пещеры, вырезая лук и две стрелы. Тетиву она сделала, отрезав полоску от своего кожаного ремня. Она решила испробовать лук и выпустила обе стрелы. Потом она до темноты искала свои стрелы, но так и не нашла их. Огорчаться из-за этого она не стала.
      — Вырежу новые завтра утром, — решила она.
      — Да смотри, не потеряй нож, — напомнил ей Бирк.
      — Я знаю, что у нас самое драгоценное. Нож и топор!
      Тут они заметили, что уже наступил вечер. И что они проголодались. Хлопот у них было так много, что день пролетел незаметно. Они бродили и бегали, таскали поклажу на себе и волочили волоком, наводили порядок в пещере и забыли про еду. Но сейчас они принялись с аппетитом уплетать хлеб с козьим сыром и бараниной, запивая еду прозрачной водой из источника, как и предсказывала Ронья.
      В эту пору темных ночей не бывает, но они, устав от дневных трудов, почувствовали, что уже поздно и пора спать.
      В полумраке пещеры Ронья спела Бирку Волчью песнь, на этот раз у нее получилось лучше. И все же она снова опечалилась и спросила Бирка:
      — Ты думаешь, они вспоминают нас в Маттисборгене? Я говорю о наших родителях.
      — А то как же! — ответил Бирк.
      Ронья помедлила немного, сдерживая слезы, потом продолжала:
      — Может, они горюют?
      Бирк, подумав, ответил:
      — Ундис, наверно, горюет, но еще больше злится. Борка тоже злится, но еще сильнее печалится.
      — Лувис горюет, я знаю, — сказала Ронья.
      — А Маттис? — спросил Бирк.
      Ронья долго молчала, а после сказала:
      — Я думаю, он доволен. Тем, что я далеко, что он может теперь забыть меня.
      Она пыталась уверить себя, что так оно и есть, но в глубине души она знала, что это неправда.
      Ночью ей приснилось, будто Маттис сидит один в темном еловом лесу и плачет так сильно, что у его ног натекло целое озеро, а в глубине этого озера сидит она сама, еще совсем маленькая, и играет шишками и камешками, которые он подарил ей.

      Проснувшись ранним утром, они отправились к реке посмотреть, попала ли в сеть рыба.
      — Сеть нужно вытаскивать до того, как прокукует кукушка, — сказала Ронья.
      Она шла по тропинке впереди Бирка, весело подпрыгивая. Тропинка была узкая и извилистая. Она спускалась вниз по горному склону, поросшему молодым березняком. Ронья вдыхала аромат молодых березовых листьев. Они пахли хорошо, они пахли весной! Это радовало Ронью, оттого-то она и подпрыгивала всю дорогу.
      Следом за ней шел еще совсем сонный Бирк.
      — Может, в сетях вовсе и нет рыбы! Ты, поди, думаешь, что там ее полным-полно?
      — В этой реке водится лосось, — ответила Ронья, — странно будет, если ни одна из рыбин не запрыгнет в нашу сеть.
      — Странно будет, если ты, сестренка, не прыгнешь скоро носом в реку.
      — Это мои весенние прыжки.
      Бирк засмеялся:
      — Эту тропинку словно нарочно проложили для весенних прыжков. Как ты думаешь, кто протоптал ее?
      — Может быть, Маттис. Когда жил в Медвежьей пещере. Он любит лососину.
      Она замолчала, ей не хотелось думать о том, что Маттис любит и чего он не любит. Ронье вспомнился ночной сон, и его она тоже хотела забыть. Но мысль о нем возвращалась снова и снова, как назойливый слепень, и не хотела оставлять ее в покое. Но тут она увидела, что в сети бился, поблескивая, лосось. Это была большущая рыбина — на много дней еды хватит. Бирк вытащил лосося из сети и сказал, довольный:
      — Теперь, сестренка, мы с голоду не умрем, уж это я тебе обещаю.
      — До зимы, — добавила Ронья.
      Но до зимы было далеко, стоило ли сейчас думать о ней? Она решила отгонять назойливые мысли-слепни.
      Они надели лосося на палку, взвалили его на плечи и отправились в пещеру. Вдобавок они тащили волоком поваленную ветром березу. Они привязали ее кожаными ремнями к поясам и с трудом волокли вверх по склону, как ломовые лошади. Им нужно было дерево, чтобы смастерить миски и прочую утварь.
      Когда Бирк обрубал ветки, топор скользнул по стволу и поранил ему ногу. Ступая по тропинке, он оставлял кровавый след, но это его вовсе не печалило.
      — Пустяки, пусть себе кровоточит, пока ей это не надоест!
      — Ишь ты, какой храбрый! А вдруг медведь учует твои следы и захочет узнать, откуда взялась эта вкусная кровь?
      Бирк засмеялся:
      — Тогда я покажу ему откуда — своим копьем!
      — Лувис всегда прикладывает к кровоточащей ране сушеный белый мох, — задумчиво сказала Ронья. — Надо будет и мне запасти побольше мха. Кто тебя знает, когда ты вздумаешь в следующий раз садануть себя в ляжку!
      Так она и сделала, принесла из леса целую охапку белого мха и положила на солнышке сушиться. А Бирк угостил ее жаренным на углях лососем. И ела она эту рыбу не в последний раз. Несколько дней подряд они только и делали, что ели лососину и мастерили деревянные миски. Нарубить березовые заготовки было делом нехитрым, они рубили их по очереди, и ни один из них не поранился. Вскоре пять отличных деревянных болванок были готовы. Оставалось только вырезать из них миски. Они решили, что нужно именно пять посудин. Но уже на третий день Ронья спросила:
      — Бирк, что, по-твоему, хуже: жареный лосось или волдыри на руках?
      На этот вопрос Бирк не мог ответить, потому что и то и другое было отвратительно.
      — Да, я знаю, что нам нужен какой-то другой инструмент. Вырезать посуду ножом — адская работа.
      Но другого инструмента у них не было, и они по очереди строгали и скоблили, покуда не смастерили что-то похожее на миску.
      — Больше я ни одной посудины делать не буду ни за что на свете. Наточу ножик в последний разок. Дай-ка мне его!
      — Нож? — удивилась Ронья. — Да ведь он у тебя!
      Бирк покачал головой:
      — Нет, это ты брала его только что. Давай его сюда!
      — Нет у меня ножа! Ты не слышишь, что ли, что я тебе говорю?
      — А куда ты его подевала?
      Ронья рассердилась:
      — Куда ты его подевал? Ты брал его в последний раз.
      — Не ври! — ответил Бирк.
      Обозленные, они молча стали искать нож. Обшарили всю пещеру и площадку перед ней. Но нож исчез.
      — Разве я не говорил тебе, что без ножа в лесу пропадешь? — спросил Бирк.
      — Тогда тебе нужно было получше беречь его! — ответила Ронья. — И вообще, ты порядочное дерьмо! Сам потерял, а на других сваливаешь!
      Бирк побледнел от злости:
      — Помолчала бы ты, дочь разбойника! На тебя это больше похоже! И с такой вот мне приходится жить в одной пещере!
      — А ты не живи! Оставайся со своим ножом! Если только найдешь его! И вообще, катись-ка ты отсюда!
      Слезы обиды брызнули у нее из глаз. Она уйдет в лес, подальше от него. Ни за что на свете не захочет она больше ни видеть его, ни говорить с ним!
      Бирк видел, как она скрылась в лесу. Это разозлило его еще больше, и он крикнул ей вслед:
      — Катись ко всем виттрам! Туда тебе и дорога!
      Он поглядел на мох, лежавший у входа в пещеру, как куча мусора. Глупая выдумка Роньи. Он в ярости расшвырял мох ногами.
      Подо мхом лежал нож. Бирк уставился на него и взял его не сразу. Ведь они перебрали весь мох. Откуда здесь взялся ножик? И кто виноват в том, что он оказался здесь?
      Во всяком случае, это Ронья притащила мох, значит, она и виновата. И вообще, она упрямая, глупая и просто невыносимая. Он мог, конечно, побежать за ней и рассказать, что нож нашелся. Но ей только полезно будет посидеть в лесу, покуда не надоест дурака валять.
      Он хорошенько наточил нож. Потом он сидел с ножом в руке. Держать его было так приятно. Отличный нож, здорово, что он нашелся! Да вот только Роньи тут не было. Не потому ли сердце у него как-то странно сжималось?
      «Оставайся со своим ножом!» — сказала она. Он снова разозлился. Где она сама-то будет теперь жить? Конечно, ему до этого нет дела, пусть катится куда угодно. Только если она сейчас не вернется, пусть пеняет на себя. Тогда путь в Медвежью пещеру будет для нее закрыт. Ему хотелось сказать Ронье об этом. Но не бежать же в лес разыскивать ее! Ничего, сама придет и станет проситься назад. Вот тогда-то он ей и скажет:
      — Раньше надо было приходить! А теперь поздно!
      Он сказал это вслух, чтобы услышать, как это звучит, и ужаснулся. И это он говорит своей названой сестре!
      Но ведь она сама виновата! Он ее не прогонял.
      Ожидая ее, он поел немного жареного лосося. Первые три раза лососина была ужасно вкусная. Но на десятый раз казалось, будто куски во рту вырастали, и их было никак не проглотить.
      И все-таки это была еда. А что ест тот, кто блуждает по лесу? Что ест сейчас Ронья? Поди, корешки и зеленые листочки, если она только сумела найти их! Но какое ему до нее дело! Пусть себе бродит там, пока не зачахнет. Сама пожелала! И вернуться не подумала!
      Время шло. И в пещере без Роньи было удивительно пусто. Без нее он никак не мог придумать, чем бы заняться. А сердце сжималось все сильнее.
      Над рекой стал подниматься туман. И Бирк вспомнил, как он однажды, когда-то давно, боролся с подземным народцем за Ронью. Потом он никогда ей об этом не рассказывал, и она, верно, не знала, что подземный народец мог легко заманить ее к себе.
      И до чего же неблагодарна к нему она тогда была! Укусила его за щеку, у него до сих пор остался небольшой шрам. И все-таки она пришлась ему по душе. Да, она понравилась ему с первого взгляда. Но она этого не знала. Он никогда ей об этом не говорил. А теперь было уже поздно. С этого дня он будет жить один в пещере. «Оставайся со своим ножом», — как она могла сказать ему такие жестокие слова! Он охотно бросил бы этот нож в реку, лишь бы вернуть Ронью. Теперь он точно это знал.
      Туман над рекой часто поднимался вечерами, тут нечего было бояться. Но кто знает, а вдруг этим вечером туман пополз в лес? Тогда подземный народец может вылезти из своих темных глубин. Кто тогда защитит Ронью, кто помешает им заманить ее своими песнями? Правда, теперь это уже не его дело. Нет, как бы там ни было, он не может больше ждать! Он должен пойти в лес, должен найти Ронью.
      Бирк бежал так быстро, что запыхался. Он искал ее по всем тропинкам, по всем местам, где, как ему казалось, она могла быть. Он звал ее так долго, что стал бояться собственного голоса, стал бояться привлечь внимание любопытных жестоких диких виттр.
      «Катись ко всем виттрам!» — крикнул он тогда ей вслед. Теперь он со стыдом вспоминал об этом. Быть может, они уже утащили ее, раз он не мог ее нигде найти. А может, она отправилась в замок Маттиса? Может, она стоит перед Маттисом на коленях и умоляет его позволить ей вернуться домой и снова стать ему дочерью? Уж проситься назад в Медвежью пещеру она точно не станет. Она скучала по Маттису, это было видно. Хотя она и не хотела, чтобы Бирк это заметил. Теперь-то уж она, верно, радуется, теперь она нашла причину, чтобы уйти из Медвежьей пещеры и от своего названого брата!
      Больше искать ее было ни к чему. Одинокий и несчастный, он отправился назад в пещеру.
      Весенний вечер был прекрасен, как чудо Господне, но Бирк этого не замечал. Он не чувствовал весеннего аромата, не слышал пения птиц, не видел цветов и трав. Он чувствовал лишь боль обиды в груди.
      И вдруг Бирк услышал, как ржет лошадь в смертельном страхе. Он побежал туда. Чем ближе он подбегал к ней, тем отчаяннее становилось ржание. Наконец на небольшой прогалине меж елей он увидел лошадь. Это была истекающая кровью кобыла. На брюхе у нее зияла глубокая рана. Она испугалась Бирка, но не ускакала, лишь заржала еще громче, словно просила помощи и защиты.
      — Бедняга! — воскликнул Бирк. — Кто же это так тебя изувечил?
      И в этот момент он увидел Ронью. Она выбежала из ельника и помчалась ему навстречу. Лицо ее было мокро от слез.
      — Ты видел медведя? — крикнула она. — Ах, Бирк, он задрал ее жеребенка, он растерзал его!
      Она разразилась отчаянным плачем. Но Бирк мог чувствовать лишь дикую радость. Ронья была жива, ее медведь не задрал. И ни Маттис, ни виттры не отняли ее у него. Какое счастье!
      Но Ронья, стоя возле лошади, смотрела, как та истекает кровью. И тут она мысленно услышала голос Лувис, подсказывавшей ей, что нужно делать.
      Она крикнула Бирку:
      — Скорее! Принеси охапку белого мха, а не то она потеряет всю кровь.
      — А ты? Оставить тебя здесь? Ведь медведь где-то рядом!
      — Беги! — закричала Ронья. — Я должна остаться здесь с лошадью и утешить ее. Принеси мох! Да поскорее!
      И Бирк побежал. А Ронья обняла голову лошади и стала шептать ей слова утешения. Лошадь слушала ее, как будто понимала, что ей говорит девочка. Она больше не ржала, быть может, у нее не было больше на это сил. По ее телу то и дело пробегала дрожь. Медведь нанес ей страшную рану. Бедная лошадка, она пыталась защитить своего жеребенка, но он все равно погиб. А сейчас она, верно, чувствовала, как жизнь медленно и неумолимо вытекает из нее с каждой каплей крови. Уже смеркается, скоро наступит ночь. И если Бирк не подоспеет вовремя, лошадь уже не увидит утра.
      Но он подоспел. С целой охапкой белого мха. И рада она была ему, как никогда никому. Но об этом он узнает после, не сейчас. Сейчас им не до того, надо спешить.
      Они прижали мох к ране и увидели, как быстро он пропитался кровью. Тогда они приложили побольше мха и привязали его крест-накрест кожаным ремнем. Лошадь стояла смирно, не двигаясь, будто понимая, что они делают. А высунувший голову из-за ближайшей ели ниссе-толстогузка не мог понять, чем они занимаются.
      — Что вы это еще придумали? — мрачно спросил он.
      Но Ронья и Бирк обрадовались ему, ведь это значило, что медведь ушел. Медведь и волк боялись сумеречного народца. Ни ниссе-толстогузкам, ни серым карликам нечего было бояться хищных зверей. Одного лишь запаха сумеречного народца было достаточно, чтобы медведь тихонечко скрылся в лесных дебрях.
      — А где жеребенок-то? Нет его больше! Конец ему пришел! Не будет больше резвиться!
      — Знаем без тебя, — печально ответила Ронья.
      Эту ночь они провели возле лошади. Не спали, мерзли, но все им было нипочем. Они сидели рядышком под густой елью и говорили, говорили… но о своей ссоре не упоминали. Казалось, они о ней забыли. Ронья начала было рассказывать, как медведь убил жеребенка, но замолчала. Это было слишком тяжело.
      — Такое случается в лесу Маттиса, — сказал Бирк, — да и в каждом лесу.
      Посреди ночи они поменяли мох на ране, потом вздремнули немножко и проснулись, когда начало светать.
      — Погляди-ка, — сказала Ронья, — кровь перестала идти. Мох сухой!
      Они отправились домой, в пещеру. Лошадь они не могли оставить и повели ее с собой. Ей было больно и тяжело идти, но она охотно последовала за ними.
      — Но ведь карабкаться по горе она даже здоровая не смогла бы, — сказал Бирк. — Куда мы ее денем?
      Рядом с пещерой, таясь в ельнике и березняке, протекал ручей, из которого они брали воду. Они подвели к нему лошадь.
      — Пей, и у тебя появится новая кровь.
      Лошадь пила долго и жадно. Потом Бирк привязал ее к березе.
      — Пусть она остается здесь, пока рана не заживет. Уж сюда-то не придет никакой медведь, за это я ручаюсь!
      Ронья погладила лошадь.
      — Не горюй, на будущий год у тебя будет новый жеребенок.
      Они увидели, что из вымени лошади капает молоко.
      — Это молоко должен был сосать твой жеребеночек, — сказала Ронья. — Но теперь ты можешь отдать его нам.
      Ронья сбегала в пещеру за деревянной миской, вот когда она пригодилась! Девочка надоила в нее молока — до краев. Для лошади было облегчением почувствовать, что набухшее вымя выдоили. А Бирк радовался молоку.
      — Теперь у нас есть домашняя скотина. Как мы ее назовем?
      — Давай назовем ее Лиа. У Маттиса в детстве была лошадка, и ее так звали.
      И они оба решили, что это подходящее имя для лошади. Теперь лошадь уже не погибнет. Лиа будет жить, они уже поняли. Дети принесли ей траву и хвою, и она стала жадно есть. Тут они почувствовали, что сами проголодались, и решили пойти в пещеру утолить голод. Лиа повернула голову и с тревогой посмотрела им вслед.
      — Не бойся! — крикнула Ронья. — Мы скоро вернемся. Спасибо тебе за молоко!
      До чего же было здорово снова напиться молока, свежего, охлажденного в ручье. Они сидели на площадке возле пещеры, ели хлеб, запивая его молоком, и смотрели, как занимается новый день.
      — Жаль, что нож потерялся! — воскликнула Ронья.
      Тогда Бирк вынул нож и вложил его ей в руку:
      — Хорошо, что он нашелся. Он лежал себе подо мхом и ждал, пока мы спорили и ругались.
      Помолчав немного, Ронья сказала:
      — Знаешь, о чем я сейчас думаю? О том, как легко все испортить безо всякой причины.
      — С этой поры мы не будем ссориться зря, — ответил Бирк. — А знаешь, о чем я сейчас думаю? О том, что ты дороже тысячи ножей!
      Ронья посмотрела на него и улыбнулась:
      — Ну, теперь я вижу, ты вовсе спятил!
      Это были слова Лувис, она не раз говорила так Маттису.

      Дни бежали, весну сменило лето, наступила жара. Потом полил дождь. Дни и ночи поливал он лес, и лес напился вволю, зазеленел пуще прежнего. А когда дождь прекратился и засияло солнце, от хвои на жаре поднялся душистый парок. Ронья спросила Бирка, есть ли другой лес на земле, в котором так сладко пахнет, как здесь. И Бирк решил, что другого такого леса не найти.