«Да, и тогда мы избежим встречи с полицейской машиной», - подумал Расмус. Интересно посмотреть, какой вид был бы у Альфредо, если б он произнес эти слова вслух!
Вообще-то было здорово чудн
ошагать по этому лесу вместе с двумя отпетыми взломщиками в сопровождении длинной цепочки полицейских, крадущихся за твоей спиной. Именно по этой узенькой дорожке он ходил с мамой, и с папой, и с Крапинкой по крайней мере один раз каждой весной, именно таким вот майским утром, как это, когда всего неистовей пели птицы. Перссоны обычно брали с собой кофе и шли в лес - на ранний утренний пикник. В лесу была такая маленькая красивая прогалина, где росло множество лесных звездочек - цветов седмичника; на прогалине они обычно располагались и слушали пение птиц, хотя кукушка большей частью упрямилась и пела не так, как полагается.
Однако именно теперь, когда ты брел по лесу, валандаясь с ворами и бандитами, она так и разливалась во все горло.
Альфредо стал передразнивать кукушку.
- Ку-ку, маленькая дурашка-кукушка, ку-ку! Сколько лет, как ты думаешь, мне дадут?
Кукушка пропела три раза.
- Три года, - сказал Альфредо. - Но, пожалуй, я могу получить их условно… Ку-ку!
- Подумать только! Если бы ты хоть когда-нибудь прекратил свою трескотню, - сказал Эрнст.
Он быстро шел вперед, стиснув зубы, Альфредо же брел, спотыкаясь о камни и корни. Он явно не привык ходить пешком.
- Мало того, што я шеловек коншеный, у меня еще и мозоли!
- Мозоли! - прошипел Эрнст. - Не будь у меня больших проблем, чем мозоли, я был бы доволен!
Бедняга Альфредо и бедняга Эрнст! Разумеется, у них были заботы поважнее, чем мозоли!
Но вот перед ними Вестанвик, залитый первыми лучами солнца, маленький-премаленький Вестанвик, где воры совершили великий-превеликий подвиг. Где-то, на какой-то из этих маленьких улиц, стоит дом, где как раз сейчас находится их добыча, надо ее только взять.
Однако Эрнст нервничает. Он идет по улицам, кусая ногти и боязливо оглядываясь на спящие окна… В самом деле, можно надеяться, что никто не бодрствует, никто не видит их и не слышит, а может, уже начинает удивляться: ведь когда идешь по этим мощеным булыжником улицам, поднимаешь такой чертовский шум, который может разбудить полгорода.
Ах, конечно же, в такое время в таком маленьком городке, как Вестанвик, все еще спят и никто не просыпается оттого, что несколько человек топают по боковым улочкам к дому, где спрятано серебро. Хотя, собственно говоря, никому не следовало бы спать в такое ясное сладостное утро, когда цветут каштаны, и сияет солнце, и благоухает сирень. Жимолость тоже благоухает. Да, внезапно воздух наполняется тончайшим благоуханием жимолости. Альфредо вдыхает ее аромат… Ах, эти чудные цветы!
На боковой улочке, совсем близко от старого достопочтенного учебного заведения Вестанвика, стоит белый оштукатуренный дом с зеленой жестяной крышей, и одна его стена совершенно заросла жимолостью… Вот откуда этот сладостный запах!
- Ну вот, мы и пришли, - говорит Расмус. - Оно там, в доме.
Он прикладывает палец ко рту и шикает на Эрнста и Альфредо.
- Тише… пойдем черным ходом.
Эрнст и Альфредо одобрительно кивают. За всю свою бурную жизнь они научились на собственном опыте, что надежнее всего проникать в дом с черного хода, тогда это как бы менее заметно, а они чаще всего мечтали проникнуть в дом как можно незаметнее.
Но Эрнст не теряет бдительности до конца. Железной рукой охватывает он шею Расмуса.
- А ты уверен, что серебро там, в доме? - тихо спрашивает он, указывая на маленькую, выкрашенную в зеленый цвет дверь черного хода. - Ты не выкинешь какой-нибудь новый чертовский фортель? Надеюсь, ты не забыл псину в погребе?
- Не-а, я ее не забыл, - говорит Расмус.
О, никогда в жизни он не забудет псину в погребе.
Но Эрнст все-таки неспокоен.
- У, дьявол, мне это все не нравится, - говорит он, беспокойно оглядываясь вокруг.
Но Альфредо совершенно не беспокоится.
- Знаешь, Эрнст, у тебя слабые нервы, ты никогда прежде не был таким.
- Ш-ш-ш, - шепчет Расмус. - Если не хотите, вам вовсе незачем заходить вместе с нами. Мы с Понтусом вынесем вам все это барахло.
Тут Эрнст снова крепко хватает его за шею.
- Думаешь, этот номер с нами пройдет? - в ярости говорит он. - Вы пробежите через весь дом и выскочите с другой стороны, а? Слушай-ка, сопляк, ты имеешь дело не с какими-нибудь зелеными юнцами… и помни, только попробуй!
- Ш-ш-ш! - говорит Расмус. - Ты подозрителен, как старый козел.
Альфредо удовлетворенно кудахчет:
- Боже, сжалься надо мной, этому трюку моя мамошка научила меня в тот самый день, когда я пошел в нашальную школу!
- Как хотите, - говорит Расмус, услужливо распахивая дверь. - Дуйте тогда сюда!
Эрнст идет первым. Он крепко держит Расмуса за запястье.
- Иди тише! - угрожающе шепчет он.
И Расмус идет тихонько, на цыпочках. Точно так же на цыпочках ступает Альфредо. Когда он крадется на цыпочках, мозоли даже меньше болят. Шествие замыкает Понтус, он хорошенько запирает за собой выкрашенную в зеленый цвет дверь.
- Здесь просто тьма египетская, - шепчет Альфредо.
И верно! Длинным, узким, темным коридором ведет их Расмус.
- Но скоро будет светлее, - в утешение обещает он.
Эрнст сдавливает его запястье:
- Тише… не болтай… где у тебя серебро?
Коридор заканчивается другой дверью.
- Там, внутри, - говорит Расмус. - Отпусти меня, чтоб я открыл дверь!
И он открывает дверь.
Ну, не удивителен ли переход от тьмы к свету?
Здесь внезапно становится так удивительно-преудивительно светло, а на столе выставлено все великолепное-превеликолепное серебро, которое сверкает в лучах утреннего солнца. А совсем рядом - человек в форменном мундире, и он так приветливо улыбается!
- Зачем же, ради Бога, с черного хода, - говорит он. - Но все равно добро пожаловать. Добро пожаловать в полицейский участок Вестанвика!
А затем сразу же случается столько всего!
- Держи его, Патрик! - кричит старший полицейский. - Он выпрыгнет в окно.
Эрнст был уже на полпути к открытому окну, и Расмус с удивлением увидел, как его папа, словно тигр, прыгнул наперерез вору и в последний миг помешал Эрнсту выскочить в окно.
Но есть еще один человек, который хочет удрать.
Молча и решительно бежит Альфредо к зеленой двери, в которую вошел, но там уже стоит пара дюжих полицейских, которые безжалостно загоняют его обратно, в кабинет дежурного.
- Полицейский ушасток, дорогая мамошка, - бормочет он, - я шеловек коншеный…
Но он добровольно протянул руки и не противился, когда старший полицейский надевал ему наручники.
- Ну што ж, если ты арестован, знашит - арестован, - так всегда говорила моя мамошка…
- Но кое-чему она забыла тебя научить в тот самый момент, когда ты пошел в начальную школу, - пробормотал Расмус.
Альфредо бросил на него мрачный взгляд:
- Да, я нашинаю в это верить. Ей бы наушить меня никогда не красть, не пристрелив сперва всех, кто хочет взглянуть на меня одним глазком.
Он ударил себя по лбу обеими руками!
- «Объединенное акционерное общество «Металлолом»!… Ах, я шеловек коншеный!
- Вини в этом самого себя, - хмуро сказал Расмус. - Могли бы отдать Глупыша, как обещали!
«Воры - точно дураки, - думал Расмус. - Вот бы сказать им то, что говорит всегда магистр Фрёберг: «Шевелите мозгами, будете лучше думать!» Если уж ты вор, нечего так глупо, как баран, тащиться в полицейский участок. Нет, воры
не думают, вот в чем их ошибка. Может, потому, что Альфредо никогда хорошенько не думал, он так мало беспокоился о том, что с ним будет. Он, бывает, побеспокоится немножко об этом и тогда жутко злится. Но потом он словно все забывает, точь-в-точь как маленькие дети. Противно, когда огромные, толстые дядьки ведут себя как маленькие дети; и никогда не знаешь, что они могут выкинуть. Магистр Фрёберг обычно говорит, что много бед на свете происходит оттого, что часть людей продолжает оставаться маленькими детьми, хотя внешне это и незаметно. Вернее, он имеет в виду таких, как Альфредо. А вообще-то и Эрнст тоже такой. Он, верно, тоже маленький ребенок, хотя и в другом роде. Поэтому-то он здесь, и опускает глаза, и дрожит всем телом, и вообще ему худо.
- Как быстро ты скис, Эрнст! - сказал Альфредо. - Что - манжеты жмут?
Эрнст посмотрел на него.
- Заткнись! - сказал он.
Но потом и для Эрнста и для Альфредо нашлось кое-что другое для обозрения. Из кабинета старшего полицейского выскочил маленький песик, песик, который увидел своего хозяина и поэтому лаял, и вилял хвостом, и ужасно радовался.
Альфредо застонал:
- Эрнст, мы ведь запирали эту животину в погребе, а может, мы не заперли ее? Дорогая мамошка, этот пес, должно быть, призрак!
Расмус взял на руки песика-призрака, и тот лизнул его в лицо.
- Патрик, - сказал СП, - надо их обыскать, а потом, пожалуй, запустим их в камеру к Берте.
Альфредо так и подскочил:
- Берта здесь? Вы арестовали милую бедняжку Берту?
Старший полицейский кивнул, и Альфредо решительно повернулся к нему:
- Запомните, если вы посадите меня в камеру, где сидит Берта, я напишу жалобу в управление тюрем!
Старший полицейский успокоил его:
- Не бойся! Вы получите каждый такую маленькую одиночную камеру, какая вам и не снилась.
Альфредо напустил на себя благородный вид и дал себя обыскать. Расмус вытянул шею: ему хотелось увидеть, что это папа выкопал у Альфредо в карманах.
- Боже мой, что это такое? - сказал папа.
Протянув руку, он показал СП маленького серого игрушечного крысенка с заводным ключиком сбоку.
- Ах, это веселая маленькая игрушка, - объяснил Альфредо. - Вчера, когда шел дождь, Эрнст играл с крысенком весь день; Боже, сжалься надо мной, как злилась Берта!
Расмус и Понтус посмотрели друг на друга, и Понтус чуточку хихикнул: он вспомнил, как однажды давным-давно хихикал из-за этого крысенка.
- Крысенок мой, - сказал Расмус.
Альфредо кивнул:
- Да, отдай его шалопаям-мальшишкам, я полушил его от них.
Расмус взял крысенка. Он сохранит его на память о всемирно знаменитом шпагоглотателе Альфредо!
Затем папа выудил часы из нагрудного кармана Альфредо. Расмус и Понтус видели их еще раньше. Это были дешевые серебряные часы с эмалевым циферблатом.
- Ах, мои шасы, неужели у вас нет сердца и вы отнимете их у меня! - умоляюще произнес Альфредо. - Мои самые первые шасы, вы отнимете их!
Расмусу стало почти жаль его, когда папа только покачал головой и положил часы ко всем остальным вещам.
- К сожалению… - любезно произнес его отец. - Стало быть, это старое воспоминание детства?
Альфредо подмигнул ему:
- Да, в моей юной жизни это были самые первые часы, которые я стибрил. Ничего не поделаешь, становишься немного сентиментальным, да, сентиментальным.
Эрнст с отвращением посмотрел на него.
- И слышать не хочу, как ты все врешь, - вполголоса пробормотал он. - Вчера ты говорил, что часы достались тебе по наследству от дяди Константина.
Но Альфредо его не слушал, он заискивающе улыбался полицейским властям и больше уже не был человеком конченым. Он был теперь идеальным, образцовым заключенным, готовым изо всех сил угождать полицейским и тюремщикам и развлекать их легкой шуткой в подобающий момент.
Вскоре обыск Альфредо закончился, и, пока регистрировали его личные вещи, он бесцеремонно опустился на скамейку, где Расмус и Понтус сидели с Глупышом.
- Да, присяду-ка я, пожалуй, здесь и поболтаю с шалопаями-мальшишками, - сказал он. - Подвиньтесь-ка!
- Ты ведь хотел пристрелить нас, - пробормотал Расмус.
- Только немножко выстрелить в воздух. Подвиньтесь!
Они подвинулись, чтобы он мог втиснуть свою огромную тушу рядом с ними.
- Ну, так говорите же, - потребовал он.
Он, разумеется, считал, что их долг - развлекать его, поскольку они доставили его сюда, а все остальные как раз в этот момент были заняты.
Понтус напрягся изо всех сил, придумывая тему для разговора.
- Ты все равно - самый заправский старый ворюга, да, именно так, Альфредо! - заявил он в виде небольшого вступления.
Альфредо кивнул:
- Да, да, я заправский старый ворюга, поэтому на меня и надели такие красивые манжеты.
Расмус в раздумье - ему было не по себе - посмотрел на его наручники.
- Хотя, собственно говоря, ты ведь все равно думаешь, что быть вором здорово?
Альфредо покачал головой:
- Если собираешься избрать эту карьеру, будь готов ко всему понемножку.
- Ш-ш-ш, - прошептал Расмус, - и не мечтай, чтоб я стал каким-то там вором.
- Вот как, а я-то думал, ты хочешь полушить от меня то, что называется консультацией по выбору профессии? Не-а, Расмюс и Понтюс, вам, верно, никогда не бывать какими-то там ворюгами. Остерегайтесь только булавок, - сказал он.
Понтус вопросительно взглянул на него:
- Булавок?
Альфредо кивнул:
- Да, инаше вам ни ворами, ни шпагоглотателями не стать. С булавок и нашалась моя погибель.
- Как это? - спросил Расмус.
- А вот так! Штобы стать шпагоглотателем, нашинаешь еще маленьким ребенком глотать булавки. А где бедному маленькому ребенку взять булавки, если не украсть их? Ну, а дальше сами знаете, как это бывает… Нашинаешь с булавки, коншаешь серебряными кубками… Так со мной и было.
Расмус взглянул на часы. Скоро пять… ничего себе воскресное утро! Он зевнул, и тут к ним подошел отец:
- Послушайте-ка, ребята, вы свое дело сделали. Я думаю, бегите-ка домой!
Он погладил Расмуса по взъерошенным волосам:
- Забирай Глупыша, иди домой и ложись спать, иначе ты не проснешься к тому времени, когда мы пойдем на весенний праздник.
Альфредо сказал с философским видом:
- Подумать только, какой шудной может быть жизнь! Одни идут на праздник, а другие под арест!
- Да, само собой, - сказал Расмус. - Но ведь это немного зависит и от того, как себя поведешь.
Альфредо заискивающе улыбнулся его отцу.
- Этот Расмюс - красивый и умный ребенок! Хотя и непришесанный, - добавил он, бросив взгляд на взъерошенную шевелюру мальчика. - Если пойдешь на праздник, тебе придется немного пришесаться, так мне кажется.
Глава одиннадцатая
Воскресное утро… Какое чудесное изобретение! А это воскресное утро - самое лучшее из всех. Рядом с ним снова был Глупыш, так уверенно прижавшийся мордочкой к его руке, словно никогда не был в плену у разбойников. Расмус согнул ладонь над его темной головкой и пробормотал:
- Глупыш, я так тебя люблю, так люб…
Глупыш вздрогнул и тотчас проснулся. Он оживленно взглянул на хозяина.
- Э, нет, и не пытайся, - сказал Расмус. - Ты уже был на улице… в пять часов утра, будь добр, вспомни это!
Он посмотрел на часы. Двенадцать! Елки-палки! Ведь уже не воскресное утро, а ясный полдень, и скоро пора отправляться на весенний праздник.
Из кухни доносился слабый аромат жареной ветчины, а он валялся тут, разглагольствуя с самим собой - что лучше: остаться в кровати рядом с Глупышом или же встать и пойти завтракать. И тут он услышал, как кто-то приоткрыл дверь.
- Да, он уже проснулся, - сказала мама.
И они вошли к нему все вместе, мама, и папа, и Крапинка, и мама несла ему на подносе завтрак. Он внезапно забеспокоился.
- Я ведь не болен, - сказал он.
Мама была настоящим чудом, она обнаруживала, что у тебя температура, задолго до того, как ты сам это замечал, и тогда загоняла в постель, хочешь ты этого или нет. Но иногда в определенные дни, когда у тебя была, например, пустяковая письменная работа по географии и тому подобные контрольные, и ты, лежа в кровати, придумывал, будто у тебя температура, да и в самом деле уже чувствовал, какой ты весь теплый и больной, она говорила лишь:
- Без глупостей! А ну, встать и бегом!
Однако сейчас она поставила перед ним на кровать поднос и даже не сказала, что Глупыш должен спать в своей корзинке, она только смеялась.
- Нет, ты не болен, но папа говорит, что ты все-таки заслужил омлет с ветчиной.
Отец махал свежим номером «Вестанвикской газеты», которую держал в руках.
- Да, Расмус, почитай газету, ты увидишь.
- Напечатано объявление? - живо спросил Расмус.
Папа кивнул.
- Да, это само собой, но…
Крапинка кинулась на Глупыша. Она стащила его к себе на пол и бурно ласкала.
- Маленький, любименький Глупыш, подумать только, ты вернулся домой… А ты знаешь, что тебя просили позвонить по телефону: «Вестанвик, 182»?… Сделай это, пожалуйста, чтобы мы знали, как ты себя ведешь!
Расмус не мешал ей развлекаться: конечно, это его песик, но Крапинка спала, когда он утром вернулся с Глупышом домой, а сейчас - пускай немного поразвлекается. Одна только мама не спала тогда и стала сразу такой счастливой при виде Глупыша, что заплакала. И еще она чуточку поплакала из-за того, что Расмуса не было дома и что он гонялся за похитителями серебра.
Но сейчас она не плакала, а принесла ему омлет с ветчиной и свежую французскую булочку, чудесно! Расмус с большим аппетитом накинулся на еду. Папа, стоя возле него, раскрыл газету.
- Послушай только! - сказал он.
- Да я знаю объявление наизусть, - сказал Расмус, его рот был набит ветчиной: - «Убежал Глупыш, маленькая жесткошерстная такса…»
- Дурачок, - сказал папа. - «Последние известия, - прочитал он. - Похитители серебра схвачены. Фантастический вклад Объединенного акционерного общества «Металлолом».
Расмус вытаращил глаза.
- Это о нас написано в газете?… Им что - больше и писать не о чем?
Отец с упреком посмотрел на него:
- И ты так говоришь о «Разбойничьей истории века»? Так называет эту историю газета, а вовсе не я.
- И газета запоздала на пять часов, только чтобы дать этот материал, - сказала мама.
Крапинка оценивающе посмотрела на брата:
- Да, ты - настоящий герой, даже если сам об этом и не знаешь, и Понтус - тоже.
- Ш-ш-ш, - прошипел Расмус.
Он радовался, что кроме Понтуса и его самого никто не знает, как они стали героями, даже СП и папа ничего не знают о «Корпусе Спасения Жертв Любви» и думают, что они влезли к фон Ренкенам как раз для того, чтобы узнать, чем занимаются там Эрнст и Альфредо. Подумать только, если бы в газете было написано про «Каталог дешевой распродажи» - вряд ли бы Крапинка так радовалась.
- Ну, а теперь я хочу знать одну вещь, - решительно сказала мама. - Послушай-ка, малыш, а что, собственно говоря, ты делал в четверг ночью вне дома?
Так, этого вопроса он ждал все время! Он запихнул в рот большой кусок ветчины, чтобы, пока он его прожевывает, выиграть время и подумать.
Потом он посмотрел на маму невинными голубыми глазами:
- Ты сама сказала как-то на днях, что в такие светлые майские и июньские ночи, собственно говоря, вообще не надо спать.
Мама засмеялась.
- Но это не имеет отношения к маленьким школьникам, - сказала она.
- Ну ладно, какое нам теперь до этого дело, - сказал папа. - Мы, верно, и сами были молоды, и крались по ночам тайком вокруг вигвама своих недругов.
- Только не я, - уверила мама.
- Не-а, но зато тебе так никогда и не удалось схватить парочку похитителей серебра, - засмеялся папа.
Когда Расмус остался один и покончил с завтраком, он основательно прочитал все, что было написано в газете о нем и о Понтусе. «Страховое общество барона фон Ренкена присудит обоим мальчикам награду», - было напечатано там черным по белому.
«Елки-палки, до чего нудно, какие еще награды можно получать от Страхового общества… Может, небольшую дурацкую страховку? Спасибо, что я знаю о награде, которую обещал папа… Бесплатное мороженое во время весеннего праздника!»
Он прочитал объявление и был так счастлив, что маленький песик, жесткошерстная такса, вовсе не убежал.
- Подумать только, Глупыш! О тебе тоже написано в газете… в двух местах. Ты герой, Глупыш, ты знал об этом?
Глупыш тявкнул. Он знал, казалось, и об этом.
Затем Расмус выпрыгнул из кровати. Он тщательно умылся и совершенно противоестественно причесал волосы, ведь он обещал это Альфредо! Затем, надев рубашку и синие джинсы, вышел в кухню.
- Нет, знаешь что, - сказала мама. - В таком виде, пожалуй, на весенний праздник ты не пойдешь. Надень фланелевый костюм.
Расмус был глубоко оскорблен. Он тут умывался и причесывался, перейдя все границы благоразумия, но жертва была напрасной, этого даже не заметили, а только стали возникать с возражениями по поводу его будничной одежды.
- Если надо надевать выходной костюм, - с досадой сказал он, - я лучше останусь дома.
Мама кивнула.
- Вот как? Тогда оставайся! - сказала она.
Расмус обиженно посмотрел на нее.
- Ш-ш-ш, тогда, значит, я зря умывался?
Мама осмотрела его уши:
- По-моему, ты, в виде исключения, помылся хорошенько, верно?
- Да, даже слишком, - сказал Расмус.
Притянув его к себе, мама погладила его по мокрым, причесанным волосам.
- Как красиво ты причесан… и ты абсолютно сам до этого додумался! Ты, верно, никогда не станешь взрослым?
Нет, он не сам до этого додумался, ему это было не нужно… Это явно входило в интересы государства - как он причесан, одет и умыт; даже старые ворюги вмешивались в это дело.
- Ты видел, какая нарядная Крапинка? - спросил папа.
- Ш-ш-ш, девочка - это же совсем другое дело, - сказал Расмус.
- Разве? - спросила Крапинка.
Встав перед ним, она закружилась. На ней было что-то розово-клетчатое, и юбка так красиво колыхалась; Расмус даже признался самому себе, что Крапинка «красивая». Но ведь девчонки любят шуршать шелками. Хотя вид у нее, у Крапинки, был не веселый, ну… ни капельки!
- Выше голову, Крапинка! - сказал папа. - Как можно не радоваться, когда идешь на праздник и сам похож на цветок шиповника.
Крапинка встала перед небольшим зеркалом, висевшим у мамы на стене кухни, осмотрела свое грустное лицо и скорчила гримаску.
- Цветок шиповника с веснушками на носу, да?
С этими несчастными веснушками, которые выступали у нее на лице каждую весну, Крапинка вела нескончаемую войну.
У Расмуса тоже выступали весной веснушки, но он как-то не замечал, чтобы они ему мешали.
Да и мама тоже так думала.
- Знаешь, Крапинка, а веснушки придают только прелесть, - сказала она.
Крапинка скорчила гримаску:
- Да, веснушки всегда придают прелесть… другим.
И она пошла.
- Привет! Мне надо быть там заранее, мы будем репетировать!
- Ну как, - спросил Расмус, когда она исчезла, - можно мне надеть синие джинсы или нельзя?
Папа умоляюще посмотрел на маму:
- Он же может, верно, надеть их… как маленькую награду?
Расмус тоже умоляюще посмотрел на маму:
-
Можномне надеть их?
Мама еще раз погладила его по гладко причесанным волосам и сказала:
- В награду за честность и рвение на службе государству, он… не наденет фланелевый костюм на весенний праздник!
- Красиво, - оценил Расмус. Потом, еще немного подумав, спросил:
- А что, здесь, в доме, все
решаетмама?
- Нет, ты тут ошибаешься, - сказал папа, - ты тут совершенно ошибаешься!
Раньшевсе решала мама…
- Разве теперь она больше этого не делает?
- Не-а, видишь ли, Крапинка стала такая взрослая, что у нас теперь так называемое коллегиальное правление.
Но мама только смеялась:
- Чепуха, конечно же, все решает папа. И теперь он решил, что нам пора поторапливаться.
Но тут Глупыш залаял, чтобы напомнить о своем существовании, и Расмус оживился.
- Я решаю еще один вопрос, - сказал он. - Да, и я тоже! Я решаю, что Глупыш идет с нами.
Глупыш громко залаял. «Глупыш идет с нами!» - он считал, что такие слова должны намного чаще произноситься в этом доме.
Мама наклонилась и погладила песика.
- Да, это ему, пожалуй, необходимо, - сказала она. - После всего, что он пережил… Но ты, разумеется, наденешь на него цепочку…
Глупыш залаял. «Цепочка» - это слово, наоборот, желательно вовсе упразднить.
Затем он еще сильнее залаял, потому что раздался стук в дверь и в дом вошел Понтус, веселый и краснощекий… и в синих джинсах.
Рванувшись вперед, Расмус толкнул его. Он сделал это потому, что страшно обрадовался при виде Понтуса, и еще потому, что на друге его были синие джинсы, да и сам он, Расмус, был подобающе одет, когда пришел Понтус. И потому что Глупыш был дома, и еще по многим причинам, которые он как раз сейчас вспомнить не мог.
- Ты видел, что про нас написано в газете? - оживленно спросил Понтус.
Расмус кивнул.
И, стоя у кухонных дверей, они вдруг осознали все то удивительное, что им пришлось пережить. Оно стало удивительным именно благодаря тому, что об этом написали в газете. И они смотрели друг на друга с чуточку удивленной улыбкой удовлетворения. Но не произносили ни слова. Расмус лишь сунул руки в карманы джинсов и слегка потянулся.
- Это, верно, очень кстати; Спичка, по крайней мере, успокоится хотя бы на несколько дней, - сказал он.
И Расмус с Понтусом пошли на праздник.
Каждый год, в последнее воскресенье мая, учебное заведение Вестанвика проводит свой больший весенний праздник в городском парке. В этот день сине-желтые флаги
так патриотично развеваются на своих белых древках, в этот день школьный хор поет о цветущих прекрасных долинах, в этот день ректор так красиво говорит о молодости и о весне. «О юность, как прекрасна ты!» - возвещает он своим кротким голосом, а все папы и мамы Вестанвика согласно кивают головами; они делают это каждый год. Ибо юность всегда одинаково прекрасна, хотя каждый год подрастают другие юноши и девушки. Он, старый ректор, повторяет это еще раз, так как уже забыл, что слова эти были уже произнесены однажды. «О юность, как прекрасна ты!» - возвещает он.
И каждая мама, каждый папа ищет взглядом именно своего мальчика или именно свою девочку. А иногда случается так, что эта девочка сидит на эстраде в розово-клетчатом, свеженакрахмаленном хлопчатобумажном платье. Разумеется, прелестная, но очень опечаленная, зато мальчик, наоборот, - счастливый и бездумный бродит вокруг с мороженым во рту… на почтительном расстоянии от родителей, и не слушает, что говорит ректор. И тогда их мама думает, что одиннадцать лет - чудесный возраст.
Так думает и он сам, тот, кому одиннадцать.
- Слышишь, купим еще по порции мороженого, - говорит он Понтусу. - А еще одну я куплю Глупышу, он любит мороженое.
- Я уже съел две порции, - отказывается Понтус.
- Ш-ш-ш - это только легкое начало.
Ректор уже кончил говорить, и заиграл оркестр «Pling Plong Players», и сияло солнце, и цвела сирень. Быть может, уже следующим утром она начнет увядать, так как время ее прошло, но сегодня надо всем краеведческим парком льется ее сладостный аромат.
Глупыш тянул свою цепочку и всячески сопротивлялся. Он вовсе не думал, что оркестр «Pling Plong Players» - нечто выдающееся и его стоит слушать. Однако Расмусу и Понтусу хотелось и слушать, и смотреть.
- На самом деле они играют не так уж и плохо, - сказал Расмус.
- Не-а, - согласился Понтус. - А ты видел, что Йоаким все время таращит глаза на Крапинку? А что вообще сказала Крапинка, когда ты отдал ей фотографию?
- Елки-палки, не отдавал я ей фотографию, - с убитым видом признался Расмус. - Ну и дурак же я, понятно, я должен был сделать это, как только пришел утром домой.
- Да, ясное дело, - согласился Понтус. - А как с мороженым?
- Сейчас купим!
Расмус позволил Глупышу тащить себя куда вздумается, и одновременно они высматривали какого-нибудь мороженщика. И наткнулись в толпе на магистра Фрёберга.
Он шел такой нарядный, в новом весеннем костюме, с тростью, и вид у него был совершенно не такой, как в школе.
- Нет, вы только посмотрите - Расмус Перссон! - сказал он. - И братец Понтус! Герои дня, если верить местной прессе.
Он зацепил ручкой трости Понтуса за шею.
- Да, да, считать ни один из них не умеет, но ведь из них могут все-таки выйти отличные парни! Могу ли предложить вам, господа, по порции мороженого?
- Спасибо! - сказали они. - Огромное спасибо!
Они вежливо раскланялись и украдкой покосились друг на друга. До чего ж чудно… иногда не допросишься даже одной-единственной, хотя бы маленькой порции мороженого, а теперь, когда они могут целый день бесплатно поглощать мороженое, является магистр Фрёберг и хочет, чтобы они съели еще больше.
Он дал им каждому по пятьдесят эре и пошел дальше, размахивая тростью.
- До свиданья, Расмус Перссон! До свиданья, братец Понтус!
Когда они съели много-премного порций мороженого и начали уставать, а праздник близился к концу, они удалились от мира и сели отдохнуть на зеленой лужайке.
- Если ты твердо обещаешь никуда не убегать, я спущу тебя на время с цепочки, - сказал Расмус и отпустил Глупыша.
Казалось, Глупыш дал такое обещание. Он деловито обнюхал все вокруг и нашел в ближайших кустах много интересного. Но внезапно он обнаружил нечто куда более интересное. Довольно далеко, возле эстрады, он обнаружил таксу Тессан и ринулся туда с такой быстротой, на какую только способны были его коротенькие ножки.
- Глупыш! Сейчас же назад! - закричал Расмус.
Глупыш поспешно решил, что он ничего не слышал. Он спокойно рванул дальше, но тут чья-то сильная рука схватила песика за ошейник и постыдно поволокла его к хозяину. А хозяин так злобно вытаращил глаза, но не на Глупыша, а на того, кто его тащил.
- Вот как, наконец-то я вас нашел, - сказал Йоаким. - Я приветствую вас, «Объединенное акционерное общество «Металлолом»! Если бы вы знали, как рад папа!
