Сводка погоды в эту необычную субботу в мае предрекала дождливый день, который прояснится к вечеру, и, в виде исключения, предсказание оказалось правильным. В семь часов вечера засияло солнце, а на небе не было ни тучки. Даже дома, в семье Перссонов, тучи пронеслись мимо, во всяком случае, прекратились атмосферные осадки, никто больше не плакал. Они вкусно пообедали, папа вернулся к себе в полицейский участок продолжать сражение, именуемое «криминальный случай фон Ренкен», мама с Крапинкой сидели в общей комнате, Расмус в кухне готовил бутерброды и варил какао для ночной вылазки.
      - Мы с Понтусом собираемся некоторое время пожить в палатке, - как бы случайно и мимоходом сказал он маме, так, чтобы она поняла: дело это решенное и обсуждать тут нечего. И у мамы никаких возражений не было.
      - Но ты, вероятно, не забыл, что завтра весенний праздник? - сказала она. - Ты, вероятно, вернешься домой и пойдешь туда с нами… если мы вообще пойдем, раз Глупыш исчез, - с легким вздохом добавила она.
      - Ясное дело, мы пойдем на этот праздник, - сказал Расмус. - Я буду дома задолго до этого… и Глупыш тоже, спорю на что угодно.
      На лицо Крапинки набежала тень, когда они с мамой заговорили о празднике, и она отвернулась. Расмусу было ужасно жалко ее. Этот чудесный праздник, о котором она так долго говорила и которому так радовались… Ведь именно на этом празднике оркестр «Pling Plong Players» будет демонстрировать свое искусство перед всем Вестанвиком, а теперь бедная Крапинка должна сидеть на эстраде бок о бок с Йоакимом, который продал ее по дешевке. Бедняжка!
      Упаковывая на кухне рюкзак, Расмус ворчал про себя на этого дурака Йоакима и вполуха прислушивался к тому, что говорили в общей комнате.
      - Что ты делаешь вечером, Крапинка? - услыхал Расмус мамин вопрос.
      - Ничего особенного… буду дома, - ответила Крапинка.
      А ведь был субботний вечер, и весна, и все такое - вот беда! Насколько он понимал, с весной для тех, кто влюбляется, связано нечто особое. И насколько он помнил, Крапинка никогда не оставалась дома в субботу вечером, разве что когда у нее была свинка и она сама походила лицом на поросенка.
      Сунув нос в общую комнату, он попрощался:
      - Привет! Увидимся завтра!
      С палаткой, рюкзаком и спальным мешком, нагруженными на велосипед, он потопал наверх, на Столяров холм, за Понтусом, и ровно в восемь они стояли перед фургоном Альфредо.
      Тиволи ожил после дождя. Был субботний вечер, и музыка с каруселей разносилась над Вшивой горкой. Она была слышна далеко вокруг, она возбуждала и манила: «Приходите сюда все, кто жаждет субботнего веселья, все, кто хочет покататься на карусели и в последний раз попытать счастья! Идите сюда, скоро будет слишком поздно!»
      Да, скоро будет слишком поздно! Ведь ночью, когда отжужжит карусель, Тиволи перекочует дальше, на новое место. Все эти красивые киоски разберут на части, фургоны с трудом выберутся из грязи и укатят отсюда, а среди кустов сирени останутся только одна-две бутылки из-под пльзенского пива, немного бумажного хлама да несколько увядших кистей сирени.
      Тиволи отправится в путь; завтра в Вестанвике - большой весенний праздник школы, с ним не поконкурируешь. Но, верно, найдутся другие места, где люди хотят покататься на карусели и попытать счастья. Хотя там они уже точно не увидят всемирно известного шпагоглотателя Альфредо. Он порвал свой контракт по причине нездоровья. Альфредо утверждал, что страдает острым малокровием… «Эти verdammte шпаги содержат гораздо меньше железа, чем можно было бы пожелать», - уверял он разъяренного владельца Тиволи, которому второпях пришлось приглашать вместо него укротительницу змей.
      Свое последнее представление в Вестанвике Альфредо дает сегодня вечером. И это более чем справедливо; ведь на долю жителей Вестанвика выпадет счастье пережить его прощальный спектакль, скромный знак признательности Альфредо - Вестанвику. Ведь городок этот так любит всемирно известного шпагоглотателя, да и дела у него здесь пошли гораздо лучше, чем в большинстве столиц Европы, - утверждает он.
      - Большое прощальное представление… Знак признательности Вестанвику в девять часов, покупайте билеты уже сейчас!… - это кричит у входа в балаган его помощница, одетая в алое платье. - Не напирайте, не напирайте, места всем хватит!
      Но самого шпагоглотателя нигде не видно.
      Нет Альфредо и в его собственном фургоне, когда туда приходят Расмус и Понтус. Там только один Эрнст.
      - Вот как, это вы? - произносит Эрнст.
      Некоторое время он молчит, и Расмус с Понтусом тихонько стоят у дверей в ожидании. Расмус чувствует, как в душу его закрадывается что-то странное: если он сейчас же не узнает, где Глупыш, он взорвется.
      Похоже, что Эрнст тоже готов взорваться. Хотя неизвестно, рад он или зол. Кажется, он чем-то заряжен. Он, как всегда, неприветлив, но в нем явно бушует тайная радость, светящаяся в его наглых и жадных глазах. Видимо, он все-таки радуется мешку с серебром и тому, что этот антиквар Акула явится вечером и скупит все оптом. «Елки-палки, в какой восторг придет антиквар Акула, когда увидит, что за серебро лежит в мешке», - думает Расмус.
      Но вслух спрашивает:
      - Ну, когда наконец мы узнаем, что вы сделали с Глупышом?
      Эрнст, сидя на нарах, ковырял в носу. Он не спешил.
      - Мне хотелось бы, чтобы сперва вы себе кое-что уяснили, - сказал он.
      - Что именно? - спросил Расмус.
      Эрнст поднял на него взгляд.
      - Вы сказали папашке и мамашке, что не вернетесь домой ночью? - спросил он.
      - Да, у меня с собой палатка, - угрюмо ответил Расмус.
      Лицо Эрнста озарилось легкой улыбкой.
      - Вот как! Это только для того, чтобы ваши бедные родители не беспокоились. Но, собственно говоря, это и не нужно, вам вернут вашу псину уже сейчас. А потом убирайтесь на все четыре стороны и делайте что угодно… хоть в море бросайтесь, если есть такое желание.
      Помолчав несколько мгновений, он повернулся к Расмусу.
      - Да, тебе вернут твою собаку, хотя ты заслуживаешь хорошей взбучки… да и ты тоже, - сказал он, взглянув на Понтуса. - Но помните одно! Если вы хоть капельку проболтаетесь об этом позднее - даже очень не скоро - и нас потом накроют, то я устрою так, что вернусь сюда и убью эту поганую псину раньше или позже… Понятно?
      - Понятно, - злобно ответил Расмус. - Убью да убью - долбишь одно и то же…
      - Не возникай! - сказал Эрнст. - Тебе еще не отдали псину.
      Расмус замолчал. Эрнст не спускал с него глаз.
      - Знаешь ты такое место, которое называется Энгстуга? - наконец спросил он. - Берта думает, что вы, верно, знаете…
      - А! Заброшенная усадьба по дороге к Бьёрке? - живо спросил Понтус
      Эрнст кивнул:
      - Точно! В нескольких километрах к северу от города. Вы знаете, о чем я?!
      Глаза Расмуса увлажнились.
      - Глупыш там? Он был там все время… один?
      Эрнст снова кивнул:
      - Да… А зачем вы явились и сунули нос в эту грязь? Но ничего худого с псиной не случилось. Мотайте туда и забирайте Глупыша. Найдете его наверху, на чердаке!
      Расмус сжал кулаки под носом у Эрнста:
      - Да, мы заберем его, и если он хоть капельку покалечен, я вернусь обратно и откушу тебе нос, старый ворюга!
      Эрнст ухмыльнулся.
      - Проваливайте! - сказал он.
      Что они и сделали.
      С тех пор как они участвовали в молодежном велосипедном пробеге «Вокруг Вестанвика», они не ездили быстрее. Дорога на Бьёрку была узкая и извилистая, и на поворотах их заносило в сторону так, что пыль вставала столбом вокруг задних колес. Им не встретилось ни души. На этой дороге самое большее, что можно было увидеть, это крестьянскую повозку, но сейчас, субботним вечером, даже этого не было.
      - Послушай, - задыхаясь, произнес Понтус, - тетушка Андерссон жила в усадьбе Энгстуга, когда была маленькой, она сама рассказывала мне об этом. Стало быть, и Берта жила там.
      - Да уж! Эта Берта умеет находить замечательные тайники, - угрюмо сказал Расмус.
      Согнувшись над рулем, он выжал еще большую скорость… еще немного, и они будут там, еще немного, и он будет у Глупыша!
      Последний отрезок пути им пришлось пройти пешком. Узенькая заросшая тропинка вела прямо через лес к заброшенной усадьбе, но она была такой каменистой и изрытой корнями, что ехать по ней на велосипедах не имело смысла. Они быстро спрятали велосипеды за кустами можжевельника и продолжили путь бегом. Вскоре лес поредел и перед ними в весенних сумерках предстала Энгстуга - серая, необитаемая и молчаливая, в окружении старых замшелых яблонь, которые непоколебимо цвели в одиночестве, хотя никто не интересовался, приносят они какие-нибудь плоды или нет. Много лет никто здесь не жил, давным-давно ни одна корова не мычала в маленьком сером хлеву, и ни один ребенок долгие годы не перелезал через замшелую каменную стену, не рвал цветы камнеломки, росшие с ней рядом. Но ведь когда-то та же Берта бродила вокруг… Кто знает, быть может, она была маленькой доброй девочкой, строившей игрушечные домики за погребом вместе с фру Андерссон… прежде чем вырасти и стать глупой, толстой и злой Бертой шпагоглотателя Альфредо.
      Эрнст сказал «на чердаке»! Они рванули через проем в каменной стене, где когда-то давным-давно была калитка. Несколько прыжков - и они уже на прогнившем крыльце сеней; они дернули старую, топорно сработанную дверь, которая неохотно и со скрипом открылась. И вот они уже в темных сенях! Прямо перед ними узкая крутая лесенка ведет на чердак, где-то там наверху - Глупыш. Расмус побледнел от волнения.
      - Глупыш не лает, - встревоженно сказал он… «Милый, милый Глупыш, лай, я хочу слышать, что ты - жив», - молил он в глубине души, взбегая вверх по лестнице, и ноги у него дрожали.
      Там, на чердаке, было сумрачно, но через маленькое оконце просачивался скудный свет, так что Расмус видел, куда идти… О, Глупыш, почему ты не лаешь?
      Расмус рванул дверь на чердак.
      В следующий миг он издал такой жалобный вопль, что Понтусу стало не по себе, когда он услыхал его.
      - Понтус, его здесь нет!
      - Его нет?
      - Нет, но Альфредо здесь, и это, пожалуй, веселее, - услышали они хорошо знакомый голос, и из самого темного угла чердака вылезла хорошо знакомая фигура, которую они уже столько раз надеялись никогда больше не увидеть.
      Расмус впал в бешенство. Словно дикий кот, налетел он на Альфредо.
      - Где Глупыш? - заорал он. - Он мне нужен сейчас же, а не то я пойду в полицию! Понятно это тебе, старый ворюга?
      - Ruhig, - сказал Альфредо, - спокойно, только спокойно! Как ты будешь жить дальше - маленький своенравный ребенок, который никогда не знает покоя?
      Но Понтус тоже разозлился. Оттолкнув Расмуса, он встал прямо перед Альфредо.
      - Ему надо вернуть собаку, - сказал он, глядя прямо в глаза шпагоглотателю, - иначе будет беда.
      - Разумеется, - произнес Альфредо. - Ему вернут собаку, в этом я с вами совершенно согласен, надо только немного оговорить само время, когда это произойдет.
      Он погнал их в комнату.
      - Пошли, у нас будет маленькая беседа!
      Они были слишком ожесточены, чтобы испугаться, и только когда Альфредо тщательно запер дверь и сунул ключ в карман, мальчики поняли, что им грозит опасность… что они заперты в такой уединенной усадьбе вместе с таким отчаянным негодяем, как Альфредо!
      - Зачем ты запер дверь? - закричал Расмус.
      Альфредо, склонив голову набок, оглядел комнату.
      - Не правда ли, какое здесь уютное местешко? - спросил он.
      - Нет, никакое оно не уютное, - ответил Расмус.
      Совершенно холодная комната с выцветшими обоями и грязным полом - трудно было воспринять ее как нечто особенно уютное.
      Был там и открытый очаг, все еще закопченный после всех огней, горевших и угасших в нем много лет тому назад. Но в комнате стояло что-то на полке, появившееся, должно быть, совсем недавно; это была красивая белая картонка из кондитерской Элин Густавссон, Вестанвик, Стургатан, 13.
      - Какие избалованные маленькие шалопаи-мальшишки, - сказал Альфредо. - Какая жалость, што вам не нравится комната, а мы-то думали, вы останетесь здесь на ношь.
      - Да? И не мечтай об этом! - закричал Расмус.
      Альфредо кивнул:
      - Я ошень об этом мештаю. Хотя первым начал мештать Эрнст, у этого Эрнста бывают заме-шательные идеи!
      - Надоело все это! - кричал Расмус. - Вы только врете и обманываете, и ты, и Эрнст!
      Довольный Альфредо усмехнулся.
      - Да, мы врем и обманываем, - сказал он. - Но ты не сердись на нас так за это. Понимаешь, для нас это не фунт изюму, и мы должны быть уверены в том, што нам ништо… гм… не помешает.
      - Что именно… помешает? - спросил Понтус. - Что ты имеешь в виду, старый ворюга?
      - Помешает какой-нибудь полицейский, прежде чем мы смоемся. Вот поэтому мы и не вернем вам раньше завтрашнего дня вашу уродливую собашонку… И еще: нешего говорить «старый ворюга», - упрекнул он Понтуса.
      Расмус весь дрожал от злости.
      - Но вы обещали! - закричал он. - И мы ведь обещали не доносить на вас, вы что, не слышите, что говорят?
      - Да, да, - сказал Альфредо, успокаивающе помахивая своими огромными лапами. - «Держать обещание - это, пожалуй, здорово, но хороший замок держит лучше» - так всегда говорила моя мамошка.
      Расмус был вне себя.
      - Да? В таком случае я забираю обратно каждое словечко своего обещания, до последнего, слышишь ты, старый ворюга? Каждое словечко до последнего!
      Альфредо только смеялся:
      - Да, сиди здесь совершенно ruhig, и всю ношь забирай каждое словешко обратно, если хошешь, потому што я сейшас запру вас здесь, понятно?
      Расмус почти плакал от гнева. Невыносимо было ощущать свою полную беспомощность.
      - Но завтра рано утром сюда явится Берта и отопрет дверь, - ухмыляясь, продолжал Альфредо. - О, милая Берта, она будет так растрогана, когда увидит старый дом своего детства!
      Минутку помолчав, он таинственно понизил голос и восторженно закудахтал:
      - А в это время мы с Эрнстом окажемся уже далеко отсюда, хотя Берта будет думать, што мы сидим в своем убежище в кустах и ждем ее. Милая дурошка Берта! А мы вместо этого - раз! - и нас нет! Потому што я не хошу больше, штобы за мной ухаживали, и не хошу глотать шпаги. Я хошу теперь быть самому себе хозяином и пить пиво. Далеко-далеко в городе, название которого вы даже никогда не слышали, маленькие шалопаи-мальшишки, далеко-далеко в другой стране, там будет жить старик Альфредо и пить свое пиво, радостный и свободный.
      - Да, а как же Глупыш?! - закричал Расмус.
      - Он тоже будет свободный, - сказал Альфредо, - и может пить пиво, если захошет. Иди сюда, малыш Расмюс, я покажу тебе, где твоя собака.
      Он потянул Расмуса к окну.
      - Видишь, маленький шалопай-мальшишка, вон тот погреб? И как ты думаешь, кто сидит там по уши в мясном фарше? Вот именно: это он, Глупыш.
      Он приоткрыл окно.
      - Послушай только, как он лает, эта маленькая бестия!
      И Расмус услышал, как лает Глупыш. Лай звучал сдавленно и приглушенно, но в том, что это лаял Глупыш, сомнения не было, и Расмус готов был выпрыгнуть в окно.
      Скоро уже двое суток, как бедный Глупыш сидит взаперти в этом старом погребе, и теперь Альфредо хочет, чтобы песик просидел там еще целую ночь… хотя Расмус так близко от него - о, это просто невыносимо! А во всем виноват этот громадный бык!
      Он посмотрел на своего врага, и Альфредо увидел ярость в его глазах.
      - Не сердись так на старика Альфредо, - заискивающе сказал он. - Альфредо - ведь он такой друг детей, што это почти глупо. Посмотрите, што я вам принес, штобы вы не умерли с голоду, маленькие шалопаи-мальшишки.
      Подойдя к открытому очагу, он начал разматывать ленточку картонки.
      - Может, это не я собственнорушно своими маленькими рушками принес вам сюда торт со взбитыми сливками?… Да, ведь я пробовал вместо торта раздобыть бутерброды, но на этот раз вам повезло - сэндвичей во всем Вестанвике нет.