— Неплохо бы и омлет с грибами, — сказала Фредди.

Все горячо одобрили омлет с грибами. В этом даже Боцман был с ними заодно, потому что он одобрительно рявкнул, хотя до этого весь долгий путь молчал. Как и подобает умной собаке, он не одобрял этой ребячьей затеи. Но что поделаешь, раз этим несуразным людям нравятся такие бестолковые развлечения! И теперь он с выдержкой и достоинством умного пса тихо и терпеливо лежал на дне лодки.

— Бедный Боцман, — сказала Фредди, — он куда голоднее нас, ведь у него живот больше нашего.

Дети целились с собакой бутербродами, а когда они кончились, то предложили ему треску, от которой он вежливо отказался.

— Понятное дело, — сказал Юхан. — И я скорее умру с голоду, чем стану есть сырую рыбу.

— Неужели в рюкзаке ничего-ничегошеньки не осталось? — спросила Тедди.

— Одна бутылка воды, — ответила Фредди.

Бутылка воды! Это после стольких-то радужных мечтаний о горячем какао, бифштексах и блинах. С одной бутылкой воды они чувствовали себя нищими.

Долго сидели они молча, совсем подавленные. Никлас размышлял, что для человека хуже: замерзнуть до смерти или умереть с голоду. Сейчас его больше всего донимал холод. Не спасала и плотная куртка — он промерз до мозга костей. Вдруг он вспомнил их костер на Рыбьей шхере. Словно этот костер был в какой-то другой жизни, таким неправдоподобным казался он ему теперь. Никлас вспомнил про спичечный коробок в кармане и вынул его. Окоченевшими пальцами он зажег спичку. Она горела чистым невысоким пламенем. Он поднес к нему руку, чтобы хоть ненадолго почувствовать тепло.

— Играешь в девочку с серными спичками? — спросила Фредди.

— А как ты отгадала? — удивился Никлас. Но в тот же миг он что-то увидел.

— Что у вас там на корме? Случайно, не спиртовый ли примус?

— Ой, правда, — воскликнула Тедди. — Кто же его здесь забыл?

— Наверно, папа, — ответила Фредди. — Позавчера они с мамой ставили в море сети. Он уговорил маму отправиться с ним и обещал сварить ей кофе в лодке, помнишь, Тедди?

— А что, если и мы… — предложил Никлас.

— У нас нет кофе, — ответила Фредди, — одна вода.

Никлас задумался. Ведь горячая вода согревает, а сейчас им больше всего нужно согреться. Он поискал глазами: куда подевался ковш, которым они вычерпывали воду из лодки? Это был самый обыкновенный медный ковш, но он вполне годился вместо кастрюли. Никлас поделился с друзьями своим планом, и они не спускали с него глаз, пока он не развел примуса и не вылил воду из бутылки в ковш.

«Огонек, огонек, кипяти нам чаек…» — запела Фредди.

И тут Юхана словно осенило.

— Давайте сварим в ковше треску!

Тедди взглянула на него с неподдельным восторгом.

— Юхан, ты гений!

В лодке закипела работа. С головокружительной быстротой они очистили и вымыли семь рыбин, разрезали их на куски, и целый час, пока варилась уха, чувствовали себя счастливыми. Приготовление ухи заняло много времени, потому что за раз в ковш входило только четыре куска. Наконец вся треска сварилась, и дети с превеликим удовольствием проглотили ее. И хотя больше всего досталось Боцману, остальным тоже за глаза хватило.

— Представляете, — сказала Фредди, — оказывается, за один присест можно съесть четыре куска трески без единой солинки и притом считать, что вкуснее ничего не ел.

— А почему бы и нет, — возразил Юхан. — Можно выпить и рыбный бульон и считать его вкусным. Но, понятно, не от хорошей жизни.

Они все словно ожили, когда выпили этот крепкий, обжигающий рот рыбный отвар, и тепло от него разлилось по всему телу и дошло до самых кончиков пальцев на ногах. Стало легче переносить невзгоды, и к детям вернулась надежда: может, что-нибудь да случится — рассеется туман или придет катер и подберет их, а может, окажется, что это был лишь сон, и они проснутся у себя дома.

Время шло, а туман по-прежнему клубился над морем, катер не появлялся, да и на сон это мало походило, потому что во сне так отчаянно не мерзнут. Тепла от рыбного бульона хватило не надолго, примус давно погас. К ним снова подобрался холод, а следом за ним усталость и уныние. Бессмысленно на что-то надеяться. Они так и останутся в плену у тумана всю ночь, а может, и целую вечность.

Но вдруг Фредди встрепенулась и вскочила на ноги.

— Слушайте, слушайте! — закричала она.

И они услышали. Где-то в тумане постукивал лодочный мотор. Они целиком обратились в слух, словно речь шла о жизни и смерти. Опомнившись, они начали кричать. Это могла быть моторка Бьёрна или кого-нибудь другого, но чья бы она ни была, они должны сделать все, чтобы она не проскочила мимо.

И моторка в самом деле приближалась. Все ближе и ближе. Теперь она где-то рядом… совсем рядом. Они кричали не переставая, пока совсем не охрипли. Вначале от дикого восторга, потом… с досады и отчаяния. Задыхаясь от душившей их горечи, они сидели и слушали, как тарахтенье мотора постепенно замирало, а немного погодя и вовсе смолкло. Ни звука. Сплошной туман. Тогда они сдались и улеглись на дно лодки возле Боцмана, чтобы он хоть немного поделился с ними своим теплом.

Пожалуй, нет другого такого мирного уголка на земле, как лавчонка Ниссе Гранквиста на Сальткроке. И вовсе не потому, что там безлюдно и тихо. Совсем наоборот. Сюда собираются жители Сальткроки и соседних островов. Они приходят за покупками, обсудить новости, забрать почту, позвонить родным и знакомым. Здесь бьется сердце Сальткроки. Люди полюбили Ниссе и Марту за их веселый нрав, искренность, отзывчивость, и всем было уютно в маленькой тесной лавчонке, где так приятно пахнет кофе, сушеными фруктами, селедкой, мылом и другими бакалейными товарами. Дотемна в лавке толпился народ и стоял гул, а порою завязывались жаркие споры о сальткрокских делах. Но под конец страсти утихали и все кончалось по— хорошему, потому что лавчонка — мирный уголок на земле.

Но в тот вечер все было иначе. В тот вечер там поселились слезы, страх и отчаяние. Ибо у Мелькера была Великая лихорадка, и он так шумел в лавке, как никогда прежде там не шумели все жители острова, вместе взятые.

— Немедленно надо что-то предпринять! — кричал он. — Надо срочно вызвать со всего севера сторожевые катера, дежурных лоцманских станций и маяков, вертолеты и самолеты скорой помощи. Сейчас же! Сию минуту!

Он в упор смотрел на Ниссе, словно тот был обязан лично двинуть в море всю эту армаду.

Малин умоляюще взяла Мелькера за руку. — Папочка, успокойся!

— Как я могу успокоиться, когда я скоро осиротею! — надрывался он. — То есть я хочу сказать… да, вы сами знаете, что я хочу сказать! — кричал он. — Впрочем, может, уже поздно. Не думаю, чтобы кто-нибудь из них остался в живых.

Возле него стояли и молча слушали расстроенные Ниссе, Мэрта, Малин и Бьёрн Шёблум. Теперь даже Ниссе с Мэртой не на шутку испугались. Ведь они были такие же обыкновенные родители, как и все другие. Необыкновенным был этот густой туман в июне. И никто на острове не мог даже припомнить, чтобы нечто подобное случилось на их веку.

— А я-то, дубина, — каялся Бьёрн, — почему я не забрал детей с собой, когда привез им лодку?

Его мучили угрызения совести, и он остался в лавке на Сальткроке вместе с несчастными родителями, хотя ему давно было пора домой, в Норсунд.

Впрочем, не только угрызения совести и жалость к несчастным родителям заставили его остаться. Ему было не оторвать взгляда от Малин. Сегодня она была такой серьезной и совсем не похожей на ту радостную и восторженную девушку, которую он впервые увидел вечером несколько дней назад. Молчаливая и беззащитная, она стояла в лавке и слушала выкрики своего отца. Усталым движением руки она откинула со лба русые волосы, и Бьёрн увидел ее потемневшие от горя глаза. Ему стало жаль ее. Почему Мелькер не может совладать с собой, когда дочь может.

Ниссе связался со сторожевым катером в Сосновом проливе и сообщил о случившемся. Сделал он это не потому, что детям угрожала смертельная опасность, а просто в самом деле будет мало хорошего, если они останутся ночевать в тумане.

— Один сторожевой катер, да что он может? — негодовал Мелькер. Он настаивал, чтобы спасательные команды со всей Скандинавии были посланы в окрестные шхеры этим туманным июньским вечером. А издергавшись и накричавшись, он, казалось, израсходовал весь запас энергии. Устало опустившись па мешок с картошкой, он сидел такой бледный и измученный, что Мэрте стало в самом деле жаль его.

— Хочешь таблетку? — предложила она участливо.

— Да, спасибо, хоть целую коробку!

Обычно он не доверял никаким лекарствам, а сейчас был готов принять даже лисий яд, только бы на минутку успокоиться и перевести дух.

Мэрта протянула ему белую таблетку и стакан поды. Он поступил, как всегда к таких случаях: положил таблетку на язык, отхлебнул воды и судорожно глотнул. И что же? Воду он проглотил, а таблетку нет. Он и этому не удивился, потому что со всеми таблетками у него всегда так получалось. Он сделал вторую попытку, но коварная таблетка все так же лежала на языке, горькая и отвратительная.

— Глотни побольше, — велела Малин. И Мелькер глотнул. Он сделал большой глоток, но вода как на зло попала не в то горло. И таблетка тоже, так как и она проскочила вместе с водой.

— Апчих, — чихнул Мелькер, словно морж. При этом таблетка выскочила изо рта и прилипла к кончику носа, где и оставалась весь вечер. И было не заметно, чтобы она подействовала на него успокаивающе.

Малин сдерживалась весь вечер, но тут вдруг почувствовала, что вот-вот расплачется. И совсем не потому, что таблетка прилипла к носу Мелькера, а просто все было так безысходно. Она не хотела показать своей слабости при отце и выбежала на улицу. Едва лишь за ней хлопнула дверь, как она дала волю слезам, но тут их никто не видел. Она тихо плакала, прислонившись к стене.

Здесь ее и нашел Бьёрн.

— Может, я сумею чем-нибудь помочь… — начал он сочувственно.

— Да… не проявляйте участия ко мне, — прошептала Малин, — а то я разревусь в три ручья — и тогда не миновать наводнения.

— Больше я ничего не скажу, — заверил Бьёрн. — Только ты прелесть какая хорошенькая, даже когда плачешь.

Он, наконец, собрался к себе домой в Норсунд. Там была школа, куда приезжали дети со всех островов поучиться у Бьёрна уму-разуму и где в маленькой холостяцкой комнатке под самой кровлей жил он сам. От Сальткроки до дома Бьёрн добирался всего минут десять. Малин видела, как он исчез внизу у причала.

— Утро вечера мудренее! — крикнул он ей напоследок. — Поверь мне!

Вскоре с фьорда донеслось тарахтение его моторки. Через несколько минут дети в лодке услыхали это самое тарахтенье, которое так предательски растворилось в тумане.

— Нет, я уже начинаю выходить из себя, — сказал Юхан, поднимаясь со дна лодки, где он просидел последние полчаса, прижавшись к Боцману.

— Ты что, хочешь броситься в море? — спросил Никлас, стуча зубами от холода и еле выговаривая слова.

— Нет, хочу подгрести к ближайшему причалу и там вас высадить, — решительно заявил Юхан.

Фредди подняла посиневшее лицо.

— Вот спасибо. А где этот причал?

Юхан стиснул зубы.

— Не знаю. Но я догребу до него во что бы то ни стало или умру на веслах. Не потерплю, чтобы какой-то дряхлый слизкий туман командовал нами и решал, сколько нам еще болтаться в море.

Он сел на весла. Туман по-прежнему обволакивал их точно толстый слой ваты; о, как Юхан ненавидел этот туман за то, что он не уползал обратно в свое Северное море или туда, откуда он. вообще родом.

— Ну я тебе покажу, — яростно бормотал он.

Он говорил с туманом так, будто тот был его личный враг. Он сделал пять решительных гребков, и лодка наскочила на камень.

— Трах-тара-рах! Вот и причал! — воскликнула Тедди.

Но это был не причал, а просто берег. Несколько часов простояли они во фьорде всего в пяти взмахах весел от земли.

— Рехнуться можно, — сказала Тедди.

И как сумасшедшие они выскочили на берег. Они кричали и прыгали. Боцман лаял, все словно ошалели: подумать только, под ногами у них снова твердая земля.

Но что это за земля? Может, островок, где их встретят горячими блинами? Или какая-нибудь необитаемая шхера, где им придется ночевать под елкой?

Тедди только что мечтала о самом маленьком неприметном островке, поросшем можжевельником и елками, и теперь ее желание исполнилось. Насколько они могли разглядеть в туманных сумерках, кругом были хвойный кустарник и валуны. Но прежде чем заночевать под открытым небом, они решили поискать, не найдется ли хоть какой-нибудь крыши. Юхан привязал лодку и поклялся больше не садиться в нее. Потом они отправились в свой нелегкий поход. Они упорно шли вдоль берега, несмотря на преграждавшие им путь каменистые россыпи и заросли можжевельника.

— Хоть бы попался какой-нибудь старый рыбачий сарай, — сказала Тедди.

— А в России они есть? — спросил Юхан. Теперь он снова возгордился и разошелся сверх меры. Разве не он высадил всех на берег?

— Только скажите, и я отыщу домишко, где мы переночуем, — уверял он.

Юхан шел впереди и чувствовал себя вожаком. Это был поход в неизведанный, нехоженый край, где за каждым поворотом их подстерегали неведомые опасности. В таком деле без вожака не обойтись, и он возглавил отряд.

Он первым обогнул мыс и, пораженный, застыл на месте. Прямо перед собой он увидел крышу дома, выглядывавшую из-за макушек деревьев.

— Вот вам и домишко! — воскликнул он.

Все подбежали к нему, и он с гордостью первооткрывателя показывал друзьям свою находку.

— Пожалуйста, вот вам и дом! Может, он доверху набит горячими блинами.

Внезапно Тедди и Фредди расхохотались, безудержно и с облегчением. Смех девочек положил конец этому страшному приключению в тумане; и Юхан с Никласом принялись хохотать вместе с ними, хотя сами не знали, чего они хохочут.

— Интересно все-таки, что это за дом? — спросил Никлас.

— Протри глаза, тогда увидишь, — сказала Тедди. — Это же наша школа.

У Гранквистов и Мелькерсонов никто в тот вечер не лег спать раньше полуночи. Вообще-то Чёрвен и Пелле заснули как обычно, но их подняли с кроватей, чтобы и они приняли участие в общем веселье, которое началось в кухне Гранквистов по случаю счастливого окончания этого беспокойного дня.

Впрочем, беспокойным этот день остался почти до самого конца. Когда Бьёрн причалил на моторке к пристани Гранквистов и Мелькер увидел в лодке своих пропавших сыновей целыми и невредимыми, да вдобавок еще закутанными в одеяла, слезы хлынули у него из глаз, и он прыгнул в лодку, чтобы тотчас заключить их в свои объятия. Но от избытка чувств он перестарался и, едва зацепив ногами корму, плюхнулся в воду по другую сторону лодки. Не помогла ему даже таблетка, прилипшая к кончику носа.

— Вот так нырнул! — крикнул он. — Здорово нырнул!

Малин заохала, увидев, как он барахтается у причала, отчаянно хлопая руками по воде. Только с Мелькером может случиться тысяча несчастий в один день.

Чёрвен стояла на берегу полусонная.

— Почему ты купаешься одетый, дядя Мелькер? — пробормотала она. Но, увидев Боцмана, забыла обо всем на свете: — Ко мне, Боцман! Ко мне!

Она позвала его нежнейшим голоском, и он, прыгнув на берег, бросился к ней. Чёрвен обвила его шею руками, словно никогда в жизни не собиралась расстаться с ним ни на минуту.

— Видишь, как помог волшебный камень, — сказал Пелле.

Они все сидели теперь на скамейках вокруг громадного раздвижного стола на кухне у Гранквистов. Пелле весь так и сиял. Какая необычная ночь! И что за удивительная жизнь на Сальткроке. Какие только мысли не приходят здесь людям в голову… вытащить их из кровати среди ночи, чтобы они поели котлет! И кому только пришла в голову такая замечательная мысль! Да и Юхан с Никласом снова дома!

— Подумать только, голова кружится от еды, — сказала Тедди, набив себе полный рот.

А Фредди держала в каждой руке по котлете и откусывала по очереди то от одной, то от другой.

— До чего же вкусно! — говорила она. — Я хочу, чтоб от еды у меня кружилась голова.

— Настоящей еды! — уточнил Юхан. — А не той, которую мы придумывали на море.

— Хотя она тоже была довольно вкусной, — сказал Никлас.

Они наслаждались едой, и им все больше и больше казалось, что они чудесно провели этот день.

— Главное, не терять спокойствия, — сказал Мелькер и положил себе в тарелку еще одну котлету. Он переоделся во все сухое и сиял от счастья.

— Кому бы это говорить, только не тебе, — сказала Малин. Мелькер убежденно кивнул головой.

— А иначе в шхерах не проживешь. Признаюсь, в какой-то момент я немножко забеспокоился, по благодаря твоей таблетке. Марта, голову не потерял.

— По крайней мере под носом у тебя был полный штиль, — пошутил Ниссе. А впрочем…

— А впрочем, я очень доволен, — сказал Мелькер. И действительно, так оно и было. За столом стоял гул, дети опьянели от еды, от тепла и оттого, что наконец-то они дома, вдали от всех кошмаров и туманов. Мелькер радовался, слушая голоса своих детей. Они сидели рядом с ним, и никто не плыл под водой с извивающимися словно морские водоросли волосами.

И дышит грудь, и голоса слышны,

И до единого все в сборе… — тихонько декламировал он.

Малин взглянула на него через стол.

— Что ты там бормочешь, папа?

— Ничего, — ответил Мелькер.

И только когда Малин повернулась к Бьёрну, он снова тихонько продолжал:

Промчится тот короткий миг,

Когда все в сборе.