НЕУЖТО МАЛИН НЕ ХОЧЕТ ЖЕНИТЬСЯ?

«Снова вокруг нашего дома цветут наши яблони, — писала в своем дневнике Малин. — Нежно-розовыми цветами заполняют они Столярову усадьбу и тихо роняют свои легкие, как снежинки, лепестки на тропинку, ведущую к нашему колодцу. Наши яблони, наш дом, наш колодец. Как это прекрасно! Нашего здесь нет ничего, но мне нравится об этом мечтать… И мечтать об этом необыкновенно легко. Год назад я еще не видела Столяровой усадьбы, а сейчас мне кажется, будто это мои родной дом. О веселый столяр! Как я люблю тебя за то, что ты построил этот дом, если, конечно, дом этот — дело твоих рук, и за то, что ты посадил вокруг яблони. И за то, что нам здесь можно жить, и за то, что снова — лето. Хотя лето, разумеется, не твоя заслуга».

— Как наши дела, папа? — спросила Малин Мелькера. — Ты и на этот раз отличился и подписал контракт на целый год?

— Пока еще не подписал, — ответил Мелькер. — Я жду самого Матсона, он обещал не сегодня — завтра заглянуть к нам.

В ожидании Матсона Мелькерсоны готовили Столярову усадьбу к лету. Они сгребали лежалую прошлогоднюю листву, выбивали коврики и проветривали подушки и одеяла, скребли пол, мыли окна и вешали чистые занавески. Никлас надраил до блеска плиту, Юхан выкрасил кухонные скамейки в голубой цвет, Мелькер без малейшего кровопролития смастерил книжную полку и уставил ее разными книгами на все вкусы. Над побеленным очагом в общей комнате он развесил картинки, привезенные из города. Малин нарядила пухлую подушку на кухонном диване в новую ситцевую наволочку в красную полоску, Один Пелле расхаживал повсюду без дела и только любовался. Самую некрасивую и негодную мебель составили в сарай, где Пелле оборудовал себе скромную комнатку. Пусть старая мебель знает: она еще на что-то годна. И, кроме того, он собирался пережидать в сарае вместе с Йокке дождь.

— Это своего рода творчество, — сказала Малин, оглядевшись в своем по-летнему нарядном доме. — Теперь сюда надо принести побольше цветов.

Она притащила из сарая старые кувшины для моченой брусники, принадлежавшие веселой жене столяра, обтерла пыль н поставила в них ветки сирени и цветущих диких яблонь. Потом она отправилась на янсонов выгон, где в буйном изобилии рос ландыш, и набрала полную охапку цветов. На обратном пути она встретила Чёрвен со Стиной. Оживленно болтая, они петляли меж берез. Увидев Малин, девочки смолкли и только любовно и с восхищением смотрели на нее. Ведь это была их Малин, такая хорошенькая с букетом ландышей в руках.

— Как невеста! — сказала Чёрвен.

У Стины загорелись глаза, а в голове мелькнула дорогая ей мысль, которую она уже давно лелеяла.

— Не собираешься ли ты замуж, Малин? Чёрвен расхохоталась во все горло.

— Замуж, это еще что такое?

— Это когда женятся, — неуверенно ответила Стина.

Малин принялась их уверять, что со временем не плохо бы выйти замуж, но пока она еще слишком молода.

Чёрвен уставилась на нее, будто не веря своим ушам.

— Слишком молода! Это ты-то! Ты такая старая, что просто с ума сойти!

Малин расхохоталась.

— Сперва надо найти человека, чтобы был по душе, понятно вам? И Чёрвен со Стиной пришлось согласиться, что с подходящими женихами на Сальткроке туговато.

— Но ты бы могла жениться на заколдованном принце, — горячо уговаривала Малин Стина.

— А есть такие? — спросила Малин.

— Их в канавах полным-полно, — ответила Стина. — Чёрвен говорит, что все лягушки — заколдованные принцы.

Чёрвен кивнула.

— Только поцелуешь одну, и — бах! — принц уже тут как тут!

— Да, выходит, совсем просто, — согласилась Малин. — Тогда я попробую подыскать себе кого-нибудь.

Чёрвен снова кивнула.

— Да-а, попробуй… пока не поздно. — И важно добавила: — Я, по крайней мере, женюсь, прежде чем стану старой каргой, которая в тягость себе и другим.

— На заколдованном принце? — спросила Малин.

— Не-а, на водопроводчике, — ответила Чёрвен. — Папа говорит, что они, по нынешним временам, чертовски хорошо зарабатывают.

Стина поспешила заверить, что и ей тоже нужен водопроводчик.

— Потому что я хочу все точь-в-точь как у Чёрвен.

— Да уж, эти два водопроводчика не соскучатся с вами, — заметила Малин, направляясь в Столярову усадьбу. — Встретите заколдованного принца, скажите ему, что я поковыляла домой на своих дряхлых ногах.

И тогда Чёрвен и Стина, взявшись за руки, поскакали вслед за ней меж березками, распевая во все горло: Без башмаков не выйти замуж, Посулила мне их мать, Если только вечерами Я не буду пропадать.

Девочки решили нарвать ландышей точь-в-точь как Малин, но не успели они приняться за дело, как случилось чудо: они нашли заколдованного принца для Малин. Подумать только, они нашли лягушку! Лягушка с задумчивым видом сидела у края канавы.

— Наверно, сидела и подкарауливала Малин, — сказала Чёрвен, зачарованно глядя на маленькую лягушку, судорожно бившуюся меж ее стиснутых ладошек. — Пошли скорее, найдем Малин, пусть она ее поцелует.

Но Малин куда-то исчезла. Девочки добежали с лягушкой до самой Столяровой усадьбы, но когда они пришли туда, дядя Мелькер сказал, что Малин только что ушла к Сёдерману купить салаки.

— Тогда пошли ко мне! — пригласила Стина.

Но и там Малин не оказалось. Она уже купила салаку и ушла.

— Сядем на пристани и подождем, — предложила Чёрвен. — Не придет Малин, пусть пеняет па себя. Эта лягушка начинает мне надоедать.

Но, как выяснилось, лягушке ничуть не меньше надоела Чёрвен, потому что когда Чёрвен чуть-чуть приоткрыла ладошки, чтобы Стина взглянула на лягушку, та изловчилась и как можно дальше прыгнула на пристань. Она непременно свалилась бы в воду, если бы Стина не подхватила ее в последний момент на лету.

У причала пришвартовался чей-то парусник, но там никого не было видно — ни на борту, ни вообще нигде. Солнце припекало, Чёрвен было жарко и скучно: сиди тут и жди. Надолго у нее терпения не хватило, и она быстро нашла выход из положения.

— Знаешь что, — сказала она, — мы можем и сами поцеловать лягушку, и-эх! Принц все равно явится, понимаешь, и тогда мы сведем его к Малин. А там уж пусть сам хоть немножко постарается.

Стине это предложение показалось разумным. Правда, не очень-то приятно целовать лягушек, но чего не сделаешь ради Малин. Лягушке же затея с поцелуями пришлась не по вкусу. Она вырывалась, но Чёрвен крепко держала ее в руках. Стина, вздохнув, заморгала.

— Давай! — велела Чёрвен.

И Стина послушалась. Она поцеловала лягушку. Но несчастное животное не желало превращаться в принца.

— Эх ты, давай я! — сказала Чёрвен.

Еще с большим жаром поцеловала она лягушку, но и у нее ничего не вышло. В ее руках по-прежнему судорожно билась та же самая лягушка.

— Глупый принц, — в сердцах сказала Чёрвен, — он не хочет превращаться. Убирайся тогда!

Она посадила лягушку на пристань, и та, радуясь своей неожиданной свободе, прыгнула с мостков прямо на парусник. Бах!

Попробуйте-ка сказать, что лягушки — не заколдованные принцы.

Бах! И он тут как тут! Точно в сказке. Вынырнув из рубки, он прыгнул на пристань и предстал перед Чёрвен и Стиной с крохотным щенком на руках.

Подумать только, принц! Чёрвен и Стина смотрели на него во все глаза. Одеждой он не походил на принца: на нем была самая обыкновенная куртка, обыкновенный свитер и обыкновенные синие брюки. Но в остальном это был настоящий принц — глаза синие, зубы белые, а волосы, светло-золотистые, покрывавшие его голову точно шлем. Да, он был под стать Малин!

— А я думала, что он будет хотя бы с короной на голове, — разочарованно прошептала Стина.

Не сводя глаз с принца, Чёрвен объяснила:

— Он носит ее, видно, только по воскресеньям. Ой, ну и обрадуется Малин!

Чёрвен вдруг вспомнила о Пелле. Он-то не обрадуется их затее. Ну и разозлится же он, когда узнает, что они раздобыли принца для его сестренки. Вот тебе на! Прямо на них с холма к пристани несся Пелле, а следом за ним бежала Малин. У Чёрвен мурашки забегали по коже, и она шепнула Стине:

— Ой, что будет!

Они обе вытаращили глаза. Ведь не каждый день увидишь, как Малин встречается с принцем.

Принцу понравилась Малин, это сразу было видно. Он смотрел на нее, как на невиданное чудо. Чёрвен и Стина переглянулись. Они были довольны. Принц даже онемел от восторга. Можно было подумать, что это их заслуга, раз Малин такая милая, и волосы у нее золотые, а платье так ей к лицу.

Но вот принц, кажется, решился что-то сказать Малин.

— Сейчас начнет свататься, — шепнула Червем. Но принц был осторожен.

— Я слыхал, что здесь на Сальткроке есть лавка, — сказал он. — Быть может, вы знаете, где?..

Да, Малин знала, где лавка, и как раз она шла туда; если он хочет пойти с ней, она покажет дорогу.

— А я мог бы пока присмотреть за щенком, — предложил Пелле.

Конечно, заколдованные принцы — это дело одно, а вот заколдованный принц с таким славным коричневым щенком — совсем другое дело. С таким принцем еще можно мириться. Кроме того, Пелле не знал, что это был заколдованный принц.

— Он думает, что это обыкновенный парень, — шепнула Чёрвен Стине. — Не скажем ему, что мы натворили.

Им все же казалось, что они чуточку предали Пелле. Чёрвен виновато смотрела на него, но он этого не замечал. Он видел только крохотного коричневого щенка.

— Как его зовут? — живо спросил Пелле.

— Его зовут Юм-Юм, — ответил принц, — а меня Петер Мальм. Последние слова предназначались для Малин.

— Петер… вот тебе и раз. Ну и имечко для принца, — прошептала Чёрвен, взяв Стину за руку. — Пойдем за ними, посмотрим, что из этого выйдет!

Принц оставил щенка на попечение Пелле.

— Ты уж позаботься о Юм-Юме без меня, — ласково попросил он. Не успел Пелле рта раскрыть, как за него ответила Малин:

— Ручаюсь, он-то позаботится!

И Малин ушла со своим принцем. Чёрвен и Стина, хихикая, побежали следом за ними в лавку и там, к своему величайшему удивлению, увидели, что принц покупает у Мэрты полкило кровяной колбасы.

— Неужто принц станет есть кровяную колбасу? — изумленно прошептала Стина.

— Не-а, это, наверно, для его поросят в замке, — объяснила Чёрвен.

Они держались все время поближе к Малин, чтобы не пропустить не единого слова. Принц явно не отходил от нее ни на шаг.

Малин и Петер еще долго слонялись возле лавки и без умолку болтали. Петер рассказал, что снял на лето маленький домик у Эстермана на Большом острове, а теперь вот взял напрокат парусник, чтобы покататься по заливу. Еще он сказал, что скоро снова приедет на Сальткроку, потому что здесь отличная лавка.

— Отличная лавка, ха-ха-ха! — сказала Чёрвен Стине. — И отличная Малин, да?

Наконец Малин заторопилась домой. Ушел и принц. Пятясь назад, чтобы подольше видеть ее, он крикнул, размахивая бумажной сумкой:

— Ну, я поехал со своим провиантом. Но я снова вернусь, лишь только разделаюсь с ним, а на аппетит я не жалуюсь. Встречай меня на причале такая же милая, как сегодня, очень тебя прошу!

— Слыхала? — прошептала Чёрвен. — Вот так принцы и заливают, понимаешь?!

— У нас в колодце прибавилась еще одна лягушка, — рассказывал Пелле сестре, ложась вечером спать. — Я нашел ее на паруснике у Петера, и он велел забрать ее, потому что лягушки не выносят морского плавания. Он знает про это не хуже меня. — Пелле выпрямился в постели и горячо продолжал: — Он любит животных, этот самый Петер, не меньше, чем я. И он — ученый, постоянно возится с животными и знает про них все на свете. Я тоже стану таким, когда вырасту.

Пелле, который раньше никем не хотел стать, неожиданно для себя открыл, что на свете есть настоящая профессия для тех, кто хочет все знать про животных. Казалось, он выбрался из кромешной тьмы на залитый солнцем простор. Потому что Пелле, семи лет от роду, уже опасался за свое будущее. Что станет с ним, когда он вырастет? Чем он будет заниматься? А теперь все прояснилось, и ему стало легче.

— Знаешь, у Петера интересная работа, — объяснял он Малин. — Угадай, что он сделал, например? Он прикрепил маленькие радиопередатчики к тюленям, чтобы узнать, как они ведут себя под водой, куда они плавают и все такое. Здорово… верно? — Внезапно он обхватил руками шею Малин. — О Малин, если бы мне собаку! С Йокке очень интересно, но он все время сидит в своей клетке. Представляешь, был бы у меня щенок, как Юм-Юм. Он бы бегал за мной по пятам.

— Я бы тоже хотела, чтобы у тебя была собака, — сказала Малин. — Но пока ничего не поделаешь, и радуйся, что у тебя есть Йокке.

— И Боцман, и Тутисен, и Музес, — добавил Пелле.

Пелле по-прежнему считал, что Боцман — самая лучшая собака в мире, и когда он приехал в этот раз на остров, Боцман встретил его радостным лаем. Он тоже считал, что Пелле лучший мальчик в мире, и теперь неотступно повсюду следовал за ним. Иногда к Боцману присоединялся Музес, а иногда еще и Тутисен. Пелле расхаживал, как укротитель зверей, не знающий себе равных, и когда Чёрвен увидела это зрелище, ей стало не по себе. Не потому, что Музес следовал за Пелле, а потому, что за ним ходил и Боцман. Тогда, обхватив шею Боцмана руками, она закружилась вместе с ним, приговаривая:

— Ах ты, песик ты мой паршивенький!

А Боцман смотрел на Чёрвен так, словно думал: «Ах ты, оса ты этакая, ничего мне больше не надо!»

И Боцман тут же отстал от Пелле, чтобы снова бегать следом за Чёрвен. До тех пор, пока не приполз этот Музес и не втиснулся между ними.

Музес уж совсем потерял совесть. Даже Чёрвен казалось порой, что он становится в тягость. Однажды вечером она сглупила, взяв его к себе в кровать, и с тех пор он больше не хотел спать в своем ящике, а только в ногах у Чёрвен. Она спихивала его вниз, но это не помогало, он снова упрямо влезал на кровать, а Чёрвен не менее упрямо снова сталкивала его вниз.

— Всю ночь мы только и делаем, что пихаемся, — жаловалась Чёрвен, а ее мать неодобрительно качала головой и говорила:

— Не надо было брать этого тюленя в наш дом!

Теперь Музесу нравилось плавать в своем пруду, а после того как Юхан, Никлас, Тедди и Фредди обнесли пруд изгородью, Чёрвен могла запирать там Музеса, если ей почему-либо хотелось побыть одной, без тюлененка, ползущего за нею следом.

Но Музес по-прежнему отнимал у нее массу времени, требуя внимания и любви. А когда она играла и возилась с тюлененком, Боцман уходил прочь и ложился у крыльца лавки. В особенности, если поблизости не было Пелле. В особенности, если Пелле сидел внизу на пристани и играл с Юм-Юмом… а это случалось довольно часто.

Если живешь на Большом острове и очень любишь кровяную колбасу, то поневоле приходится ездить на Сальткроку. Туда приходится ездить чуть ли не каждый день, потому что там лавка. И если всякий раз с тобой крохотный коричневый щенок, то стоит лишь причалить к пристани, как тут же прибегает Пелле Мелькерсон поиграть с Юм-Юмом. А когда Пелле Мелькерсон играет со щенком, он охотно отвечает на все вопросы, даже не замечая, что он на них отвечает.

Можно, например, спросить: «Куда ты нынче девал Малин?» И услышать ответ Пелле Мелькерсона: «Она сидит дома на крыльце и чистит салаку».

Или: «Она пошла к Сорочьему мысу купаться с Тедди и Фредди».

Или: «Наверно, она в лавке».

А раз узнаешь все, что тебе надо, то оставляешь своего щенка на попечение Пелле Мелькерсона и поспешно пускаешься в путь, и совершенно случайно встречаешься с Малин, и всякий раз чуть больше знакомишься с нею. И чуть больше влюбляешься в нее. Больше влюбляешься? Разве это возможно? Разве это чувство не поразило тебя как молния с самого первого взгляда, когда ты впервые увидел ее на пристани? Она или никто!

Однажды в июне, в среду, эту запомнившуюся на всю жизнь среду, Петер Мальм нашел Малин в сальткроковской лавке. Но он нашел не только ее, но и тюленя. В самом деле, на полу, играя с двумя маленькими девочками, ползал маленький тюлененок. Стало быть, Пелле Мелькерсон не хвастался, уверяя, что у них на Сальткроке есть ручной тюлень.

В лавке было полно народу, и Музес очень веселился. Он хватал за штанины всех, кто попадался ему на пути; особенно доставалось брючкам Чёрвен, и она, заливаясь смехом, отбрыкивалась изо всех сил.

— Отстань, Музес, а то мама скажет, что тебя нельзя выпускать на волю.

— Твой тюлень? — с улыбкой спросил Петер.

— А то чей же, — ответила Чёрвен.

— А ты не хотела бы его продать, а?

— Ни за что на свете, — сказала Чёрвен. — А на что тебе тюлень?

— Не мне, — возразил Петер, — а моему институту.

— Ституту, — повторила Чёрвен, — да, ничего себе словечки у принцев.

— Зоологическому институту, где я работаю, — пояснил принц. Но Чёрвен так и не поняла, что это значит.

— Работаю, — сказала она потом Стине, передразнивая Петера. — Врет так, что аж уши вянут. Принцы не работают. Хочет втереть Малин очки, будто он самый обыкновенный парень.

Петер погладил Музеса.

— Хорошо с ним играть, — сказал он.

И он стал играть с Музесом и играл до тех пор, пока не пришло время уходить из лавки. К этому времени Малин как раз закончила свои покупки.

— Я помогу тебе снести корзинку в Столярову усадьбу, даже если ты не угостишь меня чаем, — сказал он Малин.

— Так и быть, угощу тебя чаем, — согласилась Малин. — Я очень добрая. Только проводи меня домой. Очень уж корзинка тяжелая!

Но тут из лавки вышел Калле Вестерман и позвал Петера.

— Эй, господин хороший, — сказал он. — Можно тебя на пару слов? Услышав грубоватый, несколько вызывающий голос, Петер обернулся. Перед ним стоял коренастый, чуть диковатого вида человек.

— Что вам угодно? — удивленно спросил Петер. Вестерман потянул его в сторону, чтобы не слышала Малин.

— Да вот что, слыхал я в лавке, ты хотел купить этого тюленя, — вкрадчиво сказал Вестерман. — Ежели по правде, так тюлень этот мой. Я нашел его в шхерах. Сколько дашь за него?

Он подошел вплотную к Петеру и заискивающе уставился ему прямо в лицо. Петер отшатнулся. Сейчас его не интересовали никакие торговые сделки. Сейчас его интересовала только Малин, и он быстро сказал:

— М-да, может, сотни две… но цену назначаю не я. И вообще сперва надо выяснить, кто в самом деле хозяин тюленя.

— Я же сказал — я! — крикнул ему вслед Вестерман. — Я, я!

То же самое он сказал и Чёрвен, когда та вместе со Стиной вскоре вышла из лавки, а следом за ними выполз Музес.

— Послушай-ка, я хочу взять назад моего тюленя, — сказал Вестерман.

Чёрвен смотрела на него, не понимая.

— Твоего тюленя? Ты это о чем?

Чтобы скрыть свое смущение, Вестерман выразительно сплюнул.

— О том, что сказал. Поиграла с ним, и хватит. Тюлень мой, и я надумал его продать.

— Продать Музеса, да ты в своем уме? — закричала Чёрвен. Вестерман стал ей объяснять. Разве он не предупреждал ее, что тюлененок будет у нее, пока не вырастет и пока не будет от него какой-нибудь прок?

— Давай проваливай! Врешь ты все! — закричала Чёрвен. — Ты сказал, что отдаешь его мне насовсем. Сказал. Разве нет?

Быть может, где-то в глубине своей жадной, прижимистой души Вестерман и усовестился, но от этого стал еще настырней.

— Не хватает еще спрашивать у Чёрвен разрешения продать своего собственного тюленя, — сказал он. — Продать его нужно, и все тут.

Ведь ему до зарезу нужны деньги, а если Чёрвен не образумится, придется поговорить с ее отцом.

— Это я и без тебя сделаю, — кричала, горько плача, Чёрвен.

— Дурной ты, — сказала Стина, пнув маленькой худенькой ножкой в сторону Вестермана.

Уходя, Вестерман сказал:

— Вот погодите, я поговорю с Ниссе. Чёрвен задыхалась от злости.

— Ни за что на свете! — кричала она. — Ни за что на свете не видать тебе Музеса! — И она побежала, бросив на ходу: — Идем, Стина, надо найти Пелле.

Поговорить с папой и мамой сразу она не могла: в лавке было полно народу. А Чёрвен знала, что в беде можно довериться только Пелле. Надо немедленно ему сообщить, что им угрожает.

Услыхав ужасную новость, Пелле мрачно покачал головой.

— Никакие разговоры с папой не помогут, — сказал он. — Ты ведь не можешь доказать, что Вестерман отдал тебе Музеса насовсем. А раз так, что дядя Ниссе не будет знать, что делать.

В разговор вмешалась Стина.

— Тогда надо пойти и спросить Мэрту. Но Пелле снова покачал головой.

— Есть только один выход, — сказал он, — спрятать Музеса там, где Вестерману его ни за что не найти.

— Где же, например? — спросила Чёрвен. Пелле немножко подумал, и вдруг его осенило.

— В Мертвом заливе, — сказал он. Чёрвен восхищенно посмотрела на него.

— Пелле, знаешь что, — сказала она. — Лучше тебя никто не при думает.

Пелле был прав, ясно же, он был прав. Маму с папой нечего вмешивать в это дело. И если Вестерман придет к ним и спросит, где Музес, они с чистой совестью ответят:

— Мы не знаем, где он. Ищи его сам!

А найти его Вестерману будет трудно. Ох, как трудно!

В прежние времена, может, много сотен лет назад, поселок на Сальткроке находился не на своем нынешнем месте, а у залива на западном берегу острова… Теперь от прежнего поселка не осталось ничего, кроме лодочных сараев. Целая вереница древних почерневших от времени сараев окаймляла маленький залив, у причалов которого некогда пришвартовывались рыбачьи лодки и парусные шхуны, и где усердные рыбаки, прадеды нынешних сальткроковцев, на голых прибрежных скалах развешивали сушить сети.