Глава 12

Охота и половой диморфизм.

Народ !кунг.

Зацикленность Морриса на сексуальности.

Безволосость.

Высокое расположение глаз — один из факторов превосходства гоминидов.

Надо ли коротко стричь гоминидов?

Рубила и другие каменные орудия.

Копье и новый способ охоты.

Охота — занятие достаточно рискованное, требовавшее отменной физической формы. Самка нашей зарождающейся линии Homo никак не годилась на роль охотника. Тигрица в этом смысле нисколько не уступает тигру и во время трехмесячной беременности лишь последнюю неделю как-то ограничена в подвижности. Но приматы на старте не обладали качествами кошачьих, с самого начала специализированных для охоты. И чем больше становился мозг, тем дольше длилось развитие плода, что могло стать возможным только при ярко выраженном половом диморфизме.

Уже у afarensis размеры самца и самки так сильно отличались, что Ричард Лики возражал против введенного Джохэнсоном наименования, считая, что речь идет о двух видах. Между тем разница в росте и весе самца и самки широко распространенное явление в животном мире, а у приматов особенно: самец гориллы может весить больше двухсот килограммов, тогда как самка не достигает ста.

Сдается мне, когда охота на богатую, но отнюдь не легкую добычу в саванне (а также в больших лесах) начала становиться обычным занятием, это дело оказалось непосильным для малорослых самок, к тому же обремененных новорожденными или еще не родившимися детенышами. Скорее всего, самки по-прежнему держались поблизости от реки и кормились ее дарами, тогда как самцы время от времени отправлялись в опасные подчас охотничьи экспедиции. И сколько бы Элейн Морган в своем «Рождении женщины» ни пыталась изобразить самку главной движущей силой рода, можно уверенно утверждать, что его прогресс обеспечивали охота и охотники.

Одна из черт организма современного человека — разница в слое подкожного жира у женщины и мужчины. В частности, у женщины больше жира на бедрах. У слабого пола намного дольше сохранилась потребность в лучшей теплоизоляции. Интересно, что папуаски Новой Гвинеи по-прежнему занимаются рыбной ловлей, меж тем как мужчины охотятся на довольно бедную видами наземную фауну. Известны своей тучностью полинезийцы: у мужчин на бедрах не меньше жира, чем у женщин, да и в целом у них с теплоизоляцией все в порядке, ведь они много времени проводят в воде и отличаются своим искусством в единственном здесь виде охоты — подводной.

Охота требовала — и по сей день требует у народов первобытной культуры — концентрированного внимания и агрессивности, издревле присущих мужскому полу. Это проявляется уже в детстве, например в рисунках трех-четырехлетних малышей. Рисунки девочек отличаются плавными линиями, мальчиков — резкостью размашистых штрихов.

Девочки и мальчики у индейцев воспитываются совсем по-разному. Первые никогда не участвуют в играх вторых, призванных, как и у диких кошек, формировать будущего охотника. Смирные девочки уже с четырех-пяти лет приобщаются к женской работе, тогда как мальчики упражняются с луком и стрелой и быстро учатся плавать и нырять не хуже выдры.

Современная охота требует, главным образом, умения обращаться с ружьем; от древнего охотника требовалось гораздо больше. Перехитрить жертву не так-то просто ни тигру, ни человеку. Разумеется, постепенно вырабатывалась какая-то техника, традиционные приемы, но каждый новый вид дичи ставил и новые задачи. Юный член племени должен был старательно изучать повадки зверей, уметь слушать и понимать звуки, толковать оттенки поведения, определять принадлежность и давность следов, угадывать по ним физическое состояние животного. Чтобы успешно выполнять унаследованную роль охотника, надо было развивать все свои качества, а на это требовалось время. Древняя программа заложена и в развитие современного мужчины. Он «созревает» медленно, достигая полной возмужалости к двадцати пяти годам, тогда как женщина считается физически созревшей в восемнадцать-девятнадцать лет. Организация нервной ткани происходит медленно; чем сложнее, чем изощреннее система, тем больше времени уходит на ее формирование. Шимпанзе завершает свое развитие намного раньше человека.

Собственно только в нашем столетии заметно улучшилось положение женщины. Да и то далеко не во всем мире. У народов первобытной культуры различие по-прежнему бросается в глаза, а в мусульманском мире статус женщины даже ухудшился.

Помню, как на базаре в Раджастхане одна женщина закупала продукты и передавала их мужу; скоро у него целый мешок наполнился овощами. «Ага, — подумал я, — эмансипация проникла и сюда». Но когда покупательница рассчиталась с продавцом, супруг туго завязал мешок, водрузил ей на голову, и она зашагала с грузом домой!

В мире индейцев Южной Америки, как я говорил, женщина играет подчиненную роль. В ее обязанности входит, в основном, всякая работа по дому да еще поиск зелени в прилегающих зарослях. Поскольку это не требует сколько-нибудь высокой квалификации, ее социальный статус, естественно, невысок. Охотник, о чем я тоже говорил, — добытчик, так сказать, твердой валюты, то бишь дичи. И, как мы видели, неспособный к этой деятельности женский пол настолько низко ценится в группе, что нередко девочек умерщвляют сразу после появления на свет. Характерно, что в насчитывавшей всего около двадцати пяти человек изолированной группе тасадеев, обнаруженной в 1971 году на филиппинском острове Минданао, число мужчин, как и в некоторых индейских племенах, намного превышало количество женщин. Из тринадцати детей одиннадцать были мужского пола. Куда подевались девочки?

В своем телесериале об эволюции человека Ричард Лики, знакомя нас с представителями бушменского племени !кунг (восклицательный знак обозначает присущий речи этих людей щелкающий звук, особого рода согласный), утверждает, будто женщины этого племени занимают высокое социальное положение, поскольку в их обязанности входит сбор составляющего большую часть пищевого рациона ореха монгонго с высоким содержанием белка. Однако в книге «Истоки» (1977) тот же Лики указывает, что статус членов племени !кунг связан с добычей мяса. Чем лучше охотник, тем выше его статус. У эскимосов, пишет он, «социальное положение женщин жалкое, с ними обращаются преимущественно как с объектом секса, и они не хозяева сами себе».

Жаль, что в телесериале единственным примером исконной, первобытной культуры служит современный образ жизни племени, давно уже подверженного влиянию извне. Видимо, трудновато найти «дикую» общину. Вместе с посетившим !кунг Лики был антрополог Ричард Ли, много лет изучавший это племя. Его выводы, изложенные в напечатанной статье, основаны на данных, которые сами по себе изобилуют противоречиями. Суть рассуждений сводится к тому, что суммарная калорийность собираемой растительной пищи выше калорийности добытого охотой животного белка. Это все равно, что заявить, будто определенное количество картофеля превосходит калорийностью добрый кусок говядины.

Ли выступает в роли апостола правды и добра, оспаривая мнение легиона антропологов, которые в прошлом, когда гораздо легче было отыскать не тронутые цивилизацией племена, отмечали явное верховенство мужчин в самых разных частях мира. По данным Ли, тридцать-сорок процентов пищевого рациона !кунг составляло мясо; стало быть, на растительную пищу приходилось шестьдесят-семьдесят процентов. Он удивляется: «Странно, что все члены племени !кунг, мужчины и женщины, ценят мясо выше зелени. При нехватке мяса они начинают жаловаться, даже если растительной пищи вдоволь». Лично я не вижу ничего удивительного в том, что люди, вынужденные изо дня в день есть орехи, начинают тосковать по скоромному.

«Когда убивают крупных животных, это событие отмечается празднеством, плясками и дарами в виде мяса». Еще бы! В заключение Ли подтверждает, по сути, сказанное мной о «твердой валюте»: «Нельзя пренебрегать тем фактом, что охота обеспечивает племя таким необходимым питательным продуктом, как высококачественный белок».

И во многом другом наблюдения Ли можно сопоставить с тем, что уже сказано об акурио и других индейцах Южной Америки. Взять, например, поведение рожениц: женщина из племени !кунг, произведя на свет потомство в уединенном месте, внимательно осматривает младенца — и умерщвляет его, если сочтет, что ему незачем жить. Что до брака, который и у !кунг может расторгаться без всяких церемоний, от мужчины требуется, чтобы он достаточно долго прожил у родителей невесты и помогал на охоте, доказывая свою сноровку. Мужчине не положено «жениться», пока он не проявит себя как искусный охотник; редко в возрасте двадцати двух лет, чаще в двадцать пять. Тогда как женщина уже в четырнадцать-пятнадцать лет без всяких испытаний считается готовой для брака.

Все то долгое время, пока самцы и самки австралопитеков или рамапитеков бродили в поречьях, они, наверное, держались стаями, вроде обезьяньих. Когда же самцы начали ходить на охоту, должно было возникнуть, по мнению Морриса и других, скажем так, более серьезных исследователей, нечто особенно заманчивое, что звало их возвращаться на стоянку. Так мы вновь встречаемся с темой секса.

Самка Homo, рассуждали упомянутые авторы, всегда готова к совокуплению, в отличие от обезьян с их периодами течки. Дескать, это было своего рода формой адаптации, чтобы самец, успешно завершив охоту, вспомнил ожидающую «дома» приманку, без которой он бросил бы и детеныша и мать на произвол судьбы. Таким образом, причиной того, что самец тащил добычу на стоянку, а не съедал свои антрекоты в лесу, был секс.

Не наша ли современная зацикленность на сексе родила такой взгляд? Который мне представляется весьма упрощенным и умозрительным, далеким от реальности народов первобытной культуры.

Давайте посмотрим, как вообще строится жизнь группы приматов.

Сила группы в том и состоит, что она группа. Естественно, при условии, что среда может прокормить много особей; в зависимости от этого варьируют размеры группы.

Приматы в группе защищают друг друга, предостерегают, заботятся друг о друге — короче, живут в ладу. Индеец не задерживается в лесу, если есть куда возвратиться; чувство безопасности в коллективе играет важную роль для обоих полов. В этом я вижу главный сплачивающий фактор. Позднее само собой складывается разделение труда между полами: самки занимаются добычей, принесенной охотником, охотник отдыхает, пока самки готовят пищу для всех.

У народов первобытной культуры большая часть времени не расписана по часам и обязанностям, а отводится приятному общению. Отдых в их жизни занимает гораздо больше места, нежели может себе позволить современный человек. Тасадеи подолгу сидят вместе, почти не разговаривая, им и так хорошо. А у членов племени !кунг, чье поведение изучено во всех подробностях, «две трети жизни уходит либо на посещение друзей и родственников, либо на прием гостей».

Так как же обстоит дело с сексуальным фактором?

У обезьян самка расположена к совокуплению только во время течки. Стало быть, у этих приматов самца должно тянуть в родное гнездо именно приближение этого срока. Да только дело обстоит не так-то просто. Выше отмечалось, что во время беременности и по меньшей мере год-два после рождения ребенка женщина, как правило, не просто равнодушна к сексу, а скорее противится ему!

У племени !кунг выявлен важный фактор, сдерживающий сексуальную активность: женщина дает ребенку грудь, приостанавливая тем самым овуляцию, долго после того, как кончилось молоко! Сознательно или подсознательно — это избавляет ее от дополнительных тягот. Она не может одновременно ухаживать за двумя детьми, не может, таская за собой двух малюток, собирать растительную пищу и выполнять прочие обязанности. Будь она непрестанно заманчивым сексуальным партнером, ей был бы обеспечен гораздо более высокий социальный статус.

В нашей искусственной среде мы ассоциируем с сексом обнаженное тело. Странно, если учесть, что мы-то как раз безволосые приматы… Многие индейцы, обитающие в первичной для человека климатической зоне, ничем не прикрывают свое тело; есть племена, которые, в отличие от акурио, даже не защищают пенис элементарной тканой полосой. Обнаженность — исконная черта, и гостя у почти совсем голых индейцев, я ощущал какую-то инстинктивную слитность с группой. Быть может, нагота — фактор, помогающий жить в ладу, часть былого естественного образа жизни.

Распределение ролей между полами, несомненно, влекло за собой наследование определенных свойств. Трудно сказать, что именно сегодня порождено традицией, и вообще это щекотливый вопрос. Ибо в нашем обществе различия — качественный признак.

Понятно, что у индейцев перевешивала роль охотника. Конечно, и у нас есть женщины, увлекающиеся охотой, но в принципе «слабый пол» отрицательно относится к умерщвлению, особенно собственноручному. Мужчина смотрит на это проще, больше того — ему по душе древняя роль охотника-убийцы.

Какими же предпосылками для конкуренции с издревле специализированными для охоты хищниками обладал Homo erectus, этот медлительный гоминид с маленькими зубами и без когтей? Или, если хотите, Homo habilis, с которого началось развитие настоящего охотника.

С линией Homo явился в мир первый двуногий «хищник». (Если исключить Tyrannosaurus rex — хищного динозавра.) Эти прямостоящие, прямоходящие существа, обязанные своей специфической осанкой описанному мной полуводному образу жизни, отличались важным преимуществом: их передние конечности с «умелыми» кистями могли свободно манипулировать орудиями, начиная с дубинки.

Но у прямой осанки были и другие плюсы. Благодаря ей этот примат мог обозревать саванное высокотравье. Правда, львы и леопарды миллионы лет обходились без такой способности. Но глаза примата обеспечивали большую стереоскопичность восприятия и различали цвета — дар, которого совсем лишены хищники.

Помню, как однажды в Индии я примостился с кинокамерой на удобном суку над высохшим руслом, рассчитывая подстеречь бродящего по лесу тигра. Сук свисал так низко над землей, что тигр мог бы запросто дотянуться до меня, однако ничто не мешало мне живо подняться выше, а тигры не лазают по деревьям. (Незадолго до того один полосатый зверь почему-то проявил явный интерес к нижеподписавшемуся.) Как бы то ни было, я жду с камерой наготове, и наконец появляется тигр. Начинаю снимать, отметив при этом, что он идет прямо на меня, хотя я сижу на самом виду. Тигр продолжает приближаться, наконец мне делается не по себе, и я негромко кашляю. Тигр останавливается, глядит на меня — и не видит! Не отрывая глаз от окуляра, я резко вскидываю одну руку, зверь фыркает и сворачивает в заросли. Изучая потом проявленную пленку на монтажном столе, я убедился, что тигр в самом деле не воспринимал меня визуально, пока я не пошевелился. Острый глаз хищника не реагирует на неподвижный предмет.

Зрение приматов, и человека в особенности, свободно от этого изъяна. Мы без труда различаем животных, которые надеются обмануть врага, замерев на месте. Когда в ситуациях, подобных описанной выше, поблизости оказывались другие весьма бдительные приматы, серые лангуры, они неизменно замечали меня.

Есть у прямой осанки еще одно преимущество, меня порядком удивляет, что до сих пор никто не обратил на него внимания: высокое расположение глаз обеспечивало erectus чисто «психологический» перевес.

«Предпринимательская психология» учитывает особенности наших реакций в различных ситуациях. Вот один пример. Принимая в своей конторе клиента, «хозяин территории» вежливо предлагает ему сесть. Кресло удобное, мягкое — настолько, что уровень глаз посетителя оказывается на дециметр полтора ниже глаз «хозяина». Которому в силу этого легче диктовать свои условия, так как на его стороне психологическое преимущество.

Более высокое расположение глаз — фактор превосходства не только у нас, людей. Показательно поведение многих животных, когда им кто-то угрожает. Они как можно выше поднимают голову; обратное движение в сочетании с «нырками», иной раз до земли, выражает подчинение.

За годы экспедиций, встречаясь, в частности, с львами, тиграми и леопардами, я на себе проверил, как важно а) держать высоко голову, когда речь идет о прямой конфронтации, и б) приседать или пригибаться, если не хочешь вызвать страх или агрессивные реакции.

Нетрудно представить себе практический плюс этого фактора для группы erectus, habilis или любых других прямоходящих (вероятно, первым его использовали erectus) в ситуациях, вроде следующей.

Группа замечает в саванне льва с добычей. От голода сводит кишки, и прямоходящие приближаются к хищнику. Если лев уже насытился, приматы вполне могут отогнать его, крича и размахивая ветками (или дубинками). Скотоводы малдари в индийском заповеднике Гир, где я побывал в 1978 году, успешно прибегают к этому приему. Даже одинокий пастух может, крича и стуча посохом по кустам и деревьям, заставить льва или нескольких львов уйти от только что убитого буйвола.

Высокое расположение глаз примата внушает льву чувство, что на него наступает более сильное существо.

Возможно, именно так оно и началось — фантастическое «триумфальное шествие», которому суждено было положить конец бытию многих видов животного царства. Шествие с высоко поднятой головой…

Сила стаи делает довольно хрупкую на вид африканскую гиеновидную собаку одним из самый эффективных охотников в мире; это относится и к индийской красной собаке, не говоря уже о волке. Группа erectus сочетала стайность с применением оружия, позволявшего давать отпор гораздо более сильным животным, не подпуская их близко. Начать с того, что даже метание камней было неплохим средством обороны.

Тут мне вспоминается еще один случай в Индии, когда трое мужчин на дороге в высокой траве, выйдя из машины, подверглись атаке разъяренного носорога. Только мы успели укрыться за машиной от трехтонного зверя, как он вдруг повернулся кругом: это наш гид Долой один за другим запустил в удивленную носорожью морду два камня величиной с яйцо. Громко фыркнув — типичный сигнал тревоги, — носорог пустился наутек, врезавшись в гущу травы, словно сошедший с рельсов паровоз.

Наверное, erectus часто прибегал к камням — и не только в целях обороны.