Глава 4

Наше самое важное ручное животное и его значение для возникновения земледелия.

Примечательное развитие хлебных злаков.

Ответить на вопрос, когда человек впервые приручил крупный рогатый скот, так же трудно, как на вопрос о времени одомашнивания других животных. Предполагают, что предком нынешнего Bos taurus был древний бык Bos primigenius.

Попробуй, находя в Европе кости рогатого скота вместе с окаменелостями древнего человека, определить, идет ли речь об охотничьей добыче или о ручных животных. Долго считали, что в Восточную Африку скот пригнали полторы-две тысячи лет назад племена, пришедшие из Египта и северной Эфиопии. В Северной Африке возраст некоторых костей домашнего скота определяется в девять тысяч лет. Однако недавние находки в Восточной Африке косвенно указывают на более раннее развитие скотоводства в северных регионах материка.

В богатых крупной дичью африканских саваннах известен лишь один вид буйвола (с местными подвидами) и нет ни одного прямого родича рогатого скота, который за пределами Африки, и на севере и на востоке, представлен многими видами, как-то: зебу — священная корова Индии, яки гималайского высокогорья, гауры индийских лесов и родственные им гаялы Ассама и Бирмы, а также бантенги, некогда распространенные от Бирмы через Индокитай и Малайзию до Явы.

Тем не менее, именно в Восточной Африке найдено множество костей, чей возраст исчисляется в тринадцать тысяч лет. Видимо, одомашнивание скота началось гораздо раньше, и человек пригнал сюда свои стада откуда-то из средиземноморских стран.

Скотоводство явно достигло расцвета задолго до возникновения исторически известного земледелия, начало которого относят примерно к восьмому тысячелетию до нашей эры, и переход от скота как важнейшего источника питания к зерновым культурам наверное был поэтапным, причем немалую роль играла случайность.

Неудивительно, что корова и особенно бык рано стали предметом культа. Ни одно другое животное, будь то живое или убитое, не дает столько пищи. Можно доить козу, но коровье молоко вкуснее и его гораздо больше. Быть может, именно питательность молока определила религиозное отношение к корове, которая и сегодня остается священной в Индии.

Кроме того, корова спокойнее северного оленя и не так быстра, как лошадь. Это флегматичное создание не суетится без нужды, а знай себе мирно пасется. Владелец коровьего стада мог вести вполне приятное существование в благодатной среде: крупный рогатый скот лучше всего чувствовал себя на лугах и полях с перелесками. Полный контраст тяжелому труду оленевода на леденящем Севере или скудной жизни степных коневодов.

Темпераментный бык стал предметом еще большего культа, чем корова. Одним из богов в Древнем Египте был Апис в облике быка. У этого символа есть параллели в мифологии других стран. Зевс превратился в белого быка, ухаживая за прекрасной девой Европой; у царя Миноса на Крите был свой вариант Аписа — человек с головой быка, питавшийся людьми обоего пола. Такое отклонение от строго вегетарианской диеты обычных быков — типичное для мифов иносказание, за которым в данном случае, очевидно, крылось ритуальное человеческое жертвоприношение, призванное обеспечить плодородие земли.

Когда кончился ледниковый период и началось потепление, сложились благоприятные условия для травянистых растений семейства злаковых, которое ныне насчитывает шестьсот двадцать родов и до десяти тысяч видов.

Большинство трав — отличный корм для скота. При этом вряд ли злаки годились в пищу скотоводам, однако примерно десять тысяч лет назад, когда оледенение сменилось продолжающимся и теперь теплым межледниковьем, ряд процессов в мире растений привел к появлению злаков с несравненно более высокой питательной ценностью.

Вот как пишет об этом Ричард Лики в своей книге «Происхождение человека»: «По мере потепления климата менялась среда не резко и не вдруг, а постепенно и неуклонно. Деревья и кустарники занимали все большие площади, то же относилось и к диким предшественникам зерновых. Из поколения в поколение дикая пшеница и дикий ячмень распространялись все шире по степи. В ходе тысячелетий представленный ранее скудной порослью ландшафт стали занимать густые массивы этих злаков».

Звучит немудрено и просто, но вряд ли это было бы возможно без вмешательства человека. У названных выше исходных форм зерно крупнее, чем у трав, растущих на открытых участках, потому что в борьбе за жизненное пространство в полутени между деревьями им требуется большой запас питательных веществ. Стало быть, когда эти злаки начали свое наступление на открытые пространства, деревья и кустарники уже существовали? Так с какой стати злакам понадобилось оставить исконную благоприятную лесную среду и выйти на опаленные солнцем просторы? Это выглядит таким же абсурдом, как предлагаемая Десмондом Моррисом версия о «безволосой обезьяне», которая якобы вышла из леса под жгучее солнце саванны, подверглась там мутациям и сбросила защитный волосяной покров, подставив голую кожу опасному излучению.

Что касается первоначально тенелюбивой пшеницы, то мне сдается, что ее «выход» на знойные просторы был «принудительным». Большой питательный резерв в семени приспособил этот злак к тенистым местам, и самопроизвольная длительная миграция на земли, залитые солнцем, повлекла бы за собой постепенно убывающую нужду в энергетическом потенциале, заложенном в этом резерве. А вот резкая смена среды должна была способствовать выживанию мутантов и изменению характеристик всего вида. Таких примеров много и в растительном, и в животном мире. Что до «принуждения», то его, на мой взгляд, невольно осуществил человек, повлияв тем самым на будущее пшеницы и на свое собственное.

Как же это происходило?

Если деревья и кустарники стали наступать на пастбища, владельцам растущих стад естественно было бороться с этим явлением, уничтожая нежелательную растительность, попросту — жечь леса. К сожалению, так поступают сегодня около двухсот миллионов жителей тропиков (сокращая тем самым за год мировую площадь лесов на величину, равную половине площади Швеции).

Известно, что у человека давно повелось сводить лес огнем; вероятно, поначалу это делалось, чтобы облегчить себе охоту, выгоняя дичь на открытое пространство.

Итак, у нас есть основания полагать, что скотоводы сжигали большие массивы кустарника и леса. На месте оставались быстро прорастающие семена «прапшеницы» — однозернянки.

Возможно, именно учиненные человеком стихийные бедствия явились катализатором долгой борьбы за выживание злаков, оказавшихся «без крова». Как будто несчастные злаки испытывали все способы: и мутацию и гибридизацию, лишь бы уцелеть.

Теперь-то очевидно, что генетический ералаш увенчался самым лучшим, самым подходящим результатом! Изменения были такого масштаба и такого тонкого свойства, что любой современной селекционной станции пришлось бы крепко потрудиться, чтобы достичь подобного успеха.

Вначале произошло самопроизвольное скрещивание двух однолинейных злаков и появление плодоносного гибрида, который «благоразумно» соединил хромосомы «родителей» — по четырнадцать у каждого, обретя тем самым двойной набор, то есть двадцать восемь хромосом. Результат — более крупный плод, двусемянная зернянка. Дальнейшая гибридизация с другой формой дала вариант уже с сорока двумя хромосомами. Установлено, что этот гибрид не был бы плодоносным, не будь одна из этих хромосом изменена мутацией в нужном направлении!

Очевидно, на этой стадии процесса в него вновь вмешался человек. Уже первый гибрид, «хромосомная пшеница», отличался своей питательностью и вкусовыми качествами, и мы знаем, что его долго употребляли в пищу. Поначалу пастухи собирали на пастбищах по нескольку зерен, как это делали Иисус и его ученики. Срывали на ходу и ели — с удовольствием.

Следующим шагом была уже заготовка злака. Исследователи обнаружили старательно обработанные кремневые серпы, чей возраст исчисляется примерно в девять тысяч лет. Сбор дикорастущих зерновых практиковался, наверное, тысячи лет. Само собой, растущий в изобилии питательный злак заготавливали в таком количестве, что запасов хватало до нового урожая. В местах древнейших постоянных поселений находят только зерна диких, не окультуренных злаков — пшеницы-однозернянки, ячменя и ржи. Естественно, там, где хранилось зерно, часть семян прорастала. И так же естественно было, что люди затем начали зарывать семена в плодородную почву. Состоялось, пусть не вдруг, «открытие» земледелия. О том, что это развитие направлялось человеком, говорит тот факт, что конечный продукт, пшеница с сорока двумя хромосомами, утратила способность к самосеву!

Распространению семян самосея способствуют кроющие чешуйки, этакие «парашютики», несущие семена по ветру и с помощью того же ветра постепенно зарывающие их в почву — еще одно изобретение природы.

«Хромосомная» пшеница обладала свойством, которое, собственно, могло бы погубить ее — очень крепким колосом, к тому же кроющие чешуйки семян не умели «парашютировать». Зато собирать колосья, не роняющие зерна от малейшего прикосновения, было проще, и человек помогал распространению семян с малой конкурентоспособностью. Так возник симбиоз, ставший чрезвычайно важным для обоих видов — человека и пшеницы.

Чем-то это «сотрудничество» напоминает симбиоз муравьев-листорезов с грибом, который они выращивают в своих подземных гнездах. Сами по себе эти грибы не растут, но при вылете из гнезда молодая самка несет с собой кусочки грибницы, чтобы выращивать грибы на новом месте, как только начнет откладывать яички!

«Симбиоз» человека и его злаков, прежде всего пшеницы и ячменя, стал основой для дальнейшего развития на пути к оседлости и значительному росту населения. Ставка на урожаи зерновых культур оказалась предпочтительнее кочевой жизни скотоводов. Началась — со всеми ее плюсами и минусами — новая эпоха.

Глава 5

Земледелие и образование городов.

Стресс у мышей и людей — и у шимпанзе.

Земледелие влекло за собой не только рост достатка, оно изменило образ жизни человека как в материальном, так и в социальном отношении.

Хорошие урожаи позволяли большему числу людей постоянно жить на одной территории. Появились селения, за ними, очень скоро, укрепленные города. Раскопки свидетельствуют, что библейский Иерихон у Мертвого моря существовал более десяти тысяч лет назад! Он был надежно укреплен стенами и высокой башней: задолго до появления Иисуса Навина с его разрушительным духовым оркестром были все основания защищать не только тело и душу, но и хранившееся в городе зерно. Был там и родник, что позволяло выдерживать длительную осаду. Люди недаром строили прочные дома и крепостные стены для защиты своего имущества от незваных гостей. Иисус Навин был не первым в ряду великих полководцев.

Города появлялись всюду, где земледелие рождало достаток. Вдали от тучных нив «плодородного полумесяца» в междуречье Евфрата и Тигра на берегах Нила с его животворящими разливами возникло могущественное Египетское царство; в долине Инда выросли благоустроенные грады с широкими — от восьми до тринадцати метров — главными улицами и сотнями вместительных домов, разделенных узкими переулками. Некоторые города насчитывали до сорока тысяч жителей.

Как известно, позднее крупные населенные пункты появились и в Китае, и в Новом Свете, где сложные архитектурные комплексы воздвигали ацтеки, майя и инки. Не буду здесь вдаваться в детали. Достаточно отметить, что за редкими исключениями именно возделывание растений обусловило рост населения и возникновение городов. Города с их растущими скопищами людей стали центрами специализации, развитие которой близится к абсурду. Всевозможные ремесленники совершенствовали свое мастерство, расцвели художественные промыслы.

В ряду новых занятий появилась профессия солдата и не только для защиты городов, но и для угнетения тех, кто продолжал жить в деревнях. Как ни росли города, как ни улучшалась их организация, все равно кормильцем оставался крестьянин. И постепенно сложилось крепостничество.

Ныне большие города достигли таких гигантских размеров, что их называют раковыми клетками в общественном организме. Поистине, что-то неладно. Для представителя животного мира, миллионы лет жившего небольшими группами, такое разбухание и впрямь представляется чем-то нездоровым и неестественным. Английский поэт Шелли писал: «Ад — местечко, весьма похожее на Лондон».

Он не видел Мехико!

Шутки в сторону: что же все-таки случилось с человеком за те максимум пятнадцать тысяч лет с той поры, когда вид начал свое шествие вверх по эволюционной лестнице от исходной численности самое большее около пяти миллионов до нынешних пяти миллиардов?

Ни один другой вид фауны не способен на столь крутой популяционный скачок без катастрофических последствий. Примеры есть и в нашей собственной Швеции. Как я уже говорил, численность леммингов достигает предела каждый четвертый год, после чего они регулярно почти полностью вымирают. Причина до конца не выяснена, но принято считать, что аномальное поведение несчастных зверушек вызывается… СТРЕССОМ!

Мне довелось самому наблюдать воочию это явление у других грызунов, В двенадцать-тринадцать лет я, как и многие мои сверстники, завел дома черно-белых «танцующих мышек». Помнится, большинство матерей были не в восторге от четвероногих «хулиганчиков» и не замедлили избавиться от них. Я же был, как люблю говорить, осмотрителен в выборе своих родителей, и моя мама разделяла мою симпатию к двум черно-белым крошкам. Правда, ее энтузиазм заметно поубавился, когда из двух особей со временем получилось больше ста семидесяти.

Пока длилось это размножение, я с удивлением и огорчением стал замечать, что нрав моих питомцев резко меняется. Поначалу, когда их набралось не больше двух-трех десятков, царил относительный мир и покой. Мышки ели, спали, чистили друг друга и самих себя, заботились о своем потомстве и прилежно наращивали численность маленьких жильцов в домиках из сигарных коробок, которые я разместил в отслужившем свой срок большом аквариуме.

Словом, мышки жили в ладу. Однако чем больше их становилось, тем хуже обстояло дело с ладом. Когда число особей достигло сотни, воцарился полный хаос, хотя корма было в избытке. Мышки раздражались, дрались без всякого повода, даже загрызали друг друга насмерть. Некоторые самцы без конца нападали на других самцов и самок, а последние нередко, вместо того чтобы заботиться о своем потомстве, нервно впивались зубами в копошащихся новорожденных и пожирали крошек! Под конец у меня стало два больших аквариума, соединенных крытым переходом, и когда какой-нибудь «бандит» начинал терроризировать обитателей одного аквариума, они спасались бегством во втором.

Я был в отчаянии. Что делать?

Передо мной явно был пример крайнего стресса. Проведены строгие научные эксперименты, говорящие о таких же поведенческих аномалиях. Резкие отклонения от присущего виду нормального, целесообразного поведения объясняют тем, что за единицу времени у мышей происходит столько соприкосновений с другими особями, что нервные центры, как говорится, отказывают, подобно тому как отказывает перегруженный телефонный коммутатор.

Каждое соприкосновение особей одного вида, включая человека, влечет за собой маленький, практически незаметный рост выделения адреналина: организм настраивается на контакт, который может оказаться приятным или неприятным. Природой мы рассчитаны на определенную нагрузку такого рода; первобытный человек не так уж часто встречал чужаков во время своих странствий. В наше время нередко можно услышать, как люди, чья работа сопряжена с многочисленными контактами, восклицают: «Не могу больше никого видеть!»

В смысле стресса мы подчинены тем же законам, что и другие животные. Нам нужна спокойная обстановка, и мы выдерживаем определенное количество стрессовых импульсов за день. Строго говоря, мы даже нуждаемся в таких импульсах в виде того, что принято называть волнующими впечатлениями. До определенного предела. В меру. И мера эта весьма индивидуальна.

По сравнению с большинством других млекопитающих мы достаточно выносливы. Право же, удивительно, что сотни тысяч людей могут, например, собираться на площади перед папской резиденцией без пагубных последствий для себя. О том, сколь велика опасность катастрофы там, где скапливаются полчища людей, говорит «футбольная война» между английскими и итальянскими болельщиками на одном из стадионов Брюсселя в мае 1985 года. В завязавшейся потасовке погибло тридцать девять человек, еще больше получили травмы — и все потому, что два десятка взрослых мужчин гоняли ногами мяч! Ярчайшее проявление стресса, вызванное, казалось бы, пустяковым поводом.

Огромный рост населения в наши дни — явление, схожее с тем, что наблюдается у грызунов перед катастрофой. Этот неуправляемый рост пагубен чисто биологически и противен разуму. В конечном счете речь идет о главной проблеме современности. Противостояние между Советским Союзом и США — тоже стрессовое явление — уступает ей по значению. Стресс, поражающий популяции грызунов, в высшей степени присущ и миру людей, особенно в наиболее крупных городах, где трудно прижиться изначально здоровым формам поведения человека.

Моему любимому племени трио понятие стресс неизвестно. Жизнь идет своим чередом с умеренной трудовой нагрузкой; у мужчин-охотников бывают напряженные дни, сменяющиеся полной праздностью. Ссоры очень редки, и дети почти никогда не препираются. Они так спокойно играют вместе, что невольно спрашиваешь себя: почему же наши дети на Западе часто бывают такими капризными и агрессивными?

Гостя два месяца у индейской семьи с двумя мальчуганами, я удивлялся, как хорошо они ладят между собой и как согласно играют в основном тем, что находят в окружающем лесу. Решив порадовать их, я в столице Гайаны, Джорджтауне, купил шесть игрушечных автомобильчиков, по три на брата. Тотчас ладу пришел конец! Мальчишки ссорились и дрались из-за восхитительных новых игрушек. В их мир вторглась, так сказать, твердая валюта. Диковинные драгоценности потеснили знакомые игрушки, которые им в изобилии поставляла природа.

Приобретательство и погоня за престижем — плоды одного и того же дерева, и не следует думать, будто только человеку свойственны желание обладать заманчивым предметом и зависть к тому, кто в чем-то его опередил. Наш родич среди приматов, шимпанзе, может реагировать совсем «по-человечески», то есть крайне буйно и эгоистично, когда речь заходит о том, что является «твердой валютой» в его мире.

В 60-х годах Джейн Гудолл приступила к изучению жизни диких шимпанзе; постепенно у нее появился целый отряд помощников. На первых порах речь шла о полевых наблюдениях по методу, разработанному Ч. Карпентером: наблюдатель тихо сидит в зарослях, пока объект, привыкнув к нему, не перестает обращать внимание на странного зрителя и возвращается к обычному образу жизни.

Сокращая расстояние между наблюдательным пунктом и стаей, которая жила в полной гармонии, Джейн вместе с кинооператором Гуго ван Лавиком смогла запечатлеть на пленке эпизоды, свидетельствующие, в частности, о том, что шимпанзе используют — и изготовляют! — орудия: очистив от листьев прутик, они медленно опускали «удочку» внутрь термитника. Термиты, впившиеся жвалами в чужеродный предмет, извлекались наверх и поедались хитроумными ловцами. Джейн обнаружила также, что шимпанзе отнюдь не вегетарианцы. Их добычу составляли больше двадцати видов животных, главным образом молодые бушбоки, поросята кистеухой свиньи, детеныши гверецы, а также (как и у других человекообразных) птенцы и яйца! Все это и множество других поведенческих черт, подмеченных исследователями, изменило представление о нашем отдаленном родиче, групповой образ жизни которого в чем-то подобен образу жизни охотников-собирателей Южной Америки. Джейн Гудолл добилась неслыханных результатов, изучая диких шимпанзе в их естественной среде.

Но она не остановилась на этом. Привыкнув к присутствию человека, шимпанзе стали подходить все ближе к лагерю, и однажды какой-то отважный самец заглянул в одну из палаток. Наградой за смелость был банан, в глазах шимпанзе поистине «твердая валюта», неведомая в окружающем лесу. Обычно большая часть дня проходит у этих приматов в поисках малопитательного корма — листьев растений свыше девяноста видов, более полусотни разных плодов, а также некоторых цветков и почек. Естественно, приятные на вкус сытные бананы быстро взяли верх над обычным рационом. Что повлекло за собой примечательные последствия. Облегчая себе работу, исследователи стали регулярно подкармливать шимпанзе бананами: наблюдать животных, не покидая лагерь, было куда проще, чем следить за ними, когда они беспорядочно бродили по лесу, разыскивая привычный корм. Тем самым, по сути, кончилось изучение нормального образа жизни диких шимпанзе.

Джейн Гудолл должна была уяснить себе, что не следует использовать бананы как приманку, когда начались жестокие драки между шимпанзе и павианами, которые тоже стали приходить за угощением. В обычных условиях вряд ли есть причины для стычек между этими двумя видами, и было странно наблюдать, как меньшие ростом острозубые павианы задирали крупных, мускулистых шимпанзе.

Все это можно увидеть в телефильме, снятом по заказу Национального географического общества США. Показано также, как шимпанзе убивает детеныша павиана, после чего вся стая поедает своего далекого родича. Репрессия в отместку за «террористические акции» взрослых павианов?

Мало того, что «твердая валюта» в виде заманчивых вкусных плодов вызвала аномальную межвидовую агрессию. Когда студенты из отряда Джейн Гудолл решили записать звуки, издаваемые шимпанзе, она вызвалась им помочь и высыпала на землю целую корзину бананов. Последовало нечто вроде того, что происходило в прошлом, когда в тропических городах туристы бросали горсти монет детям бедняков. Полный хаос, яростные драки… За звуками дело не стало! Шимпанзе покрупнее хватали охапки плодов и с дикими криками набрасывались на сородичей, пытавшихся что-то добыть. Развернулась жесткая борьба за «твердую валюту»!

Наблюдения в Национальном парке Гомбе длятся больше двадцати лет. Палатки сменились домиками, среди местного населения наняли десять постоянно работающих помощников, и целый ряд исследователей подключаются к дальнейшему изучению шимпанзе, которые окончательно осели вокруг лагеря. У этих приматов есть один звук, служащий для контакта между членами стаи и с находящейся поодаль другой стаей; это позволяет поддерживать нужное расстояние между соседями, подобно тому как вой волков помогает их стаям избегать нежелательных столкновений. Теперь нормальное поведение шимпанзе и в этом отношении было нарушено.

В фильме Джейн рассказывает про необычные жуткие явления. Стая, которая привыкла ориентироваться на станцию подкормки, постепенно разделилась на две группы. Одна (ее называли Касакелской) закрепилась на территории вокруг «бананового центра», другая, поменьше числом, обосновалась по соседству. Ставшая уже обыденной агрессивность в конце концов приобрела совсем жестокий характер, «в поведении шимпанзе появились неведомые ранее черты».

От трех до шести самцов из большей, Касакелской группы, соединяясь вместе, стали систематически преследовать и избивать отдельных особей из меньшей группы. Это были кровавые драки, совсем не похожие на нормальные для шимпанзе чисто демонстративные выпады во время споров за главенство. Если раньше потасовки длились не больше минуты, теперь они могли продолжаться до двадцати минут, и жертву избивали до полусмерти. Так, одному шимпанзе сломали ногу, другому вместе с шерстью вырвали клочья кожи. За четыре года побоищ погибли от ран семь самцов и минимум одна самка!

Джейн комментирует в фильме: «Теперь, когда мы знаем, какими агрессивными могут быть шимпанзе, нельзя без содрогания не отметить, что это делает их еще более похожими на людей, чем мне представлялось раньше».

К этим ужасам добавились другие пагубные для стаи черты поведения. Одна взрослая самка и ее дочь похищали детенышей у других самок из той же группы и поедали их! Исследователи наблюдали четыре подобных случая каннибализма; похоже было, что такая же участь постигла еще шестерых детенышей. «Почему они так поступали? Честное слово, не знаю», — говорит Джейн в фильме.

Не странно ли, что бригада исследователей, включая саму Джейн Гудолл, не разобралась в случившемся и не поняла, что скопление многих особей в одном месте нарушило нормальные поведенческие реакции и что вызванный частой конфронтацией стресс как раз и явился причиной совершенно аномальных явлений — убийств и каннибализма. Ярчайший пример гибельных последствий стресса!

Впрочем, такие промахи и оплошности в исследовании отнюдь не редкость; не всегда можно сразу выявить причинно-следственные связи. Вспоминается один случай на борту «Линдблад эксшюрер», круизного судна, на котором собрались любознательные туристы и целый отряд орнитологов, лимнологов, океанологов и других специалистов. Внезапно взревела сирена, и в громкоговорителях раздался голос капитана: «Все наверх!» Собравшись на палубе, мы увидели редчайшее, как нам казалось, явление — Амазонка вдруг изменила свое течение! Один участок илистого берега за другим, разрушаемые потоком, сползали в воду, падали могучие деревья. Мы снимали на фото— и кинопленку, комментируя увиденное и радуясь, что на нашу долю выпала наблюдать нечто из ряда вон выходящее.

Лишь много месяцев спустя я сообразил, что тогда произошло. Большое судно, бросившее якорь посреди реки, нарушило нормальное течение, и могучий поток принялся размывать плотный слой ила, на котором успели вырасти столетние великаны!

Наше удивление и радость от встречи с необычным сродни эмоциям бригады Джейн Гудолл, усердно снимавшей на пленку своеобразное поведение шимпанзе. Вызванное как раз тем, что обезьян стали потчевать бананами!

После этого отступления как не сравнить поведенческие аномалии шимпанзе с эскалацией агрессивности «танцующих мышек», когда число последних стало непомерно велико. Наблюдения Джейн над пристрастившимися к бананам особями вряд ли пригодны для характеристики свободно бродящих по лесу шимпанзе, зато они многое говорят о влиянии стресса на приматов. Тут есть над чем задуматься и нам, членам того же надсемейства человекоподобных приматов.

Глава 6

Свирепые яномамо — жертвы стресса.

Вернемся в мир индейцев и рассмотрим явление, во многом напоминающее постепенное превращение шимпанзе Джейн Гудолл в агрессоров и показывающее, как пагубен стресс в мире людей — и не только в больших городах.

Большинство индейцев Суринама живет в маленьких селениях, хотя там, где появились притягательные центры в виде миссионерских станций, в некоторых случаях селения за два десятка лет выросли вдвое. Размещаются они на подходящих участках возле рек на достаточном удалении друг от друга.

От области обитания «моих» индейцев до яномамо в Венесуэле приблизительно тысяча километров, и разделяет их саванна со скудной растительностью — результат внедренного и здесь обычая выжигать лес, расчищая место под тощие пастбища. Другими словами, с этой стороны лесные жители яномамо надежно отгорожены от всяких контактов.

По данным ученых, яномамо, видимо, принадлежат к потомкам древних мигрантов, палеоиндейцев, или древнеазиатских кавказоидов, как звучит в переводе английский термин. Доктор Лэйрисс выделил особый фактор крови, присущий монголоидам, китайцам, японцам и другим азиатским народам, а также большинству индейцев Северной и Южной Америки. У европейских народов и живущих в Японии айнов этого «фактора Диего» нет, и вот оказалось, что он отсутствует также у яномамо и у других охотников-собирателей!

Яномамо внешне похожи на акурио, есть много общих обычаев, совпадают и орудия (правда, каменного топора уже нет). Но в отличие от достаточно мирного нрава акурио темперамент яномамо обеспечил им, пользуясь выражением специалиста Наполеона Шаньона, славу «свирепого народа».

По здешним меркам племя яномамо, насчитывающее в целом около десяти тысяч человек, рассредоточенных в селениях с числом жителей от пятидесяти до двухсот пятидесяти, очень большое, одна из самых многочисленных индейских популяций влажного тропического леса. Спрашивается, почему их так много, если трио, вайана и акурио столь малочисленны и живут маленькими группами? Районы обитания яномамо отнюдь не богаче других областей дичью и съедобными плодами.