— Обо мне ты не думаешь. Разъярился, потому что тебе — ax-ax! — причинили неудобство. Твои «деловые отношения» волнуют тебя не в пример больше, чем я.

— Я же примчался, чтобы тебя выручить! И не оставил обтирать скамьи в полицейском участке.

— И от меня, полагаю, требуется рассыпаться в благодарностях?

— Никоим образом. Боже упаси. Какая благодарность, когда ты так замечательно провела время, флиртуя с этим красавчиком.

— Я ни с кем не флиртовала! Какая чушь, просто уши вянут. У меня был ужасный день. Мало удовольствия раскатывать в полицейской машине. Только каталась я не потому, что проштрафилась.

— А почему? Ведь ты мне так и не объяснила.

— А ты меня спрашивал? — огрызнулась она.

— Вот сейчас спрашиваю.

— Я ездила предостеречь пикетчиков. Меня послал к ним шеф. Потребители из нескольких объединений пикетировали магазин, который торгует так называемыми предметами личного пользования.

— Наркотиками, короче говоря, — скривил лицо Люк. — Твой шеф, значит, послал тебя участвовать в протесте против торговли наркотиками.

— Не совсем так.

— А как?

— Я и пытаюсь тебе объяснить. Это большой универсальный магазин, в котором в числе прочего продают разные патентованные средства, и все якобы законно, а если кто использует эти средства как наркотики, администрация считает, что магазин за это ответственности не несет. Один из организаторов сегодняшнего пикета не стал дожидаться официального разрешения. Мы об этом узнали, и я отправилась предупредить членов нашего общества, вошедших в пикет, чтобы они не принимали в нем участия без официального разрешения. К сожалению, я опоздала. Хозяин уже успел вызвать полицию. Только я прибыла, как пикетчиков окружили, и всех нас доставили в участок. Ну и чтобы растолковать, что к чему, понадобилось время. Я как раз объясняла дежурному офицеру…

— То есть этому красавчику, который пялил глаза на твои ноги? — уточнил Люк.

Хиллари его реплику проигнорировала.

— Полицейский все понял и десяток пикетчиков отпустил. Правда, наши в беспорядках и не участвовали. Тем не менее организатор и его воинственные последователи своего добились — привлекли внимание средств массовой информации.

— Час от часу не легче. Значит, если я сегодня в одиннадцать включу телик, то увижу в последних новостях твою физиономию?

— Возможно, — ответила Хиллари. Пока она объяснялась с репортером, телевизионщики, как она заметила, снимали вовсю, не жалея пленку.

— Замечательно! — Люк представил себе, как Энгус Робертсон — человек, консервативный до мозга костей! — включает «ящик» и видит на экране Хиллари, которая участвует в буйной сваре. Великолепно, ничего не скажешь!

Прежде всего, конечно. Люка беспокоила безопасность Хиллари. Но ему как-то сподручней было выражать свое беспокойство не напрямую, а возмущаясь, например, ее поведением. Срывая на ней злость, он тем самым заглушал гложущую его тревогу — мысль об опасности, которой она себя подвергает, не давала ему покоя.

— Ну, в чем еще дело? — спросила она, заметив, как его лицо исказилось гримасой.

— В том, что ты подписала контракт со сворой фанатиков.

— Не хочешь же ты сказать, что оправдываешь этих торговцев наркотиками? — возмутилась Хиллари.

— Естественно, нет, — резко ответил он. — Я хочу сказать, что меня не устраивает, когда тебя вмешивают в подобные дела. Незачем рисковать собой.

Хиллари попыталась успокоить его.

— Наша организация, как правило, не участвует в протестах такого рода. — И далее объяснила, что ее шеф как раз предложил ей довести это до сведения ТВ и прессы, что она и сделала в кратком заявлении.

— Как правило? Может, прессу это убедило, а меня не очень.

Уязвленная его саркастическим тоном, Хиллари бросила на Люка уничтожающий взгляд.

— Подведем черту: я на это приключение не набивалась и тебя за мной приезжать не просила.

— Ты — моя жена. Что, по-твоему, я должен был делать? Бросить тебя гнить в тюремной камере?

— Я не была в тюремной камере.

— Вот этого я не знал, когда отец позвонил…

Хиллари мгновенно вскинулась:

— Ах, вот откуда растут ноги! Значит, тебе позвонил твой дорогой папаша?

— Он видел, что произошло. По крайней мере как тебя сажали в полицейскую машину.

— И он, конечно, туг же кинулся звонить тебе? Да уж, как не позвонить! — Хиллари знала, что офис Маккалистера где-то поблизости, но считала маловероятным, что пикет у магазина привлечет его внимание. Судьба в этот день явно была против нее. Ей решительно ни в чем не везло.

— Если тебе нужно найти виноватого в том, что ты опаздываешь на аэродром, к своему бесценному партнеру, вини своего отца, — произнесла Хиллари. — Он, а не я, поднял тарарам.

— Не его, а тебя увезли в…

— Упомяни еще раз полицейскую машину, и я тут же, посередине Алькон-шоссе, выпрыгну из твоего пикапа, — предостерегла она. — Да будет тебе известно, пострадавшая сторона здесь я.

— Да будет тебе известно, мы уже почти на территории аэропорта. Ты не могла бы для разнообразия сделать приятное лицо, когда мы встретим этих Робертсонов?

— Непременно, о мой повелитель! Как вам угодно — чтобы я поклонилась им в пояс или сделала книксен? — спросила она с сарказмом.

— Хиллари… — В его голосе послышались нотки, предупреждающие, что терпение у него иссякает.

Ах так! У нее оно иссякло тоже. Гнев, вызванный высокомерным тоном, который он взял с того момента, как забрал ее из участка, все нарастал и сейчас, пока Люк парковал машину, приближался к точке кипения.

Прежде чем выйти, он переоделся — сменил рубашку, в которой был, на новую, белоснежную, лежавшую все это время в целлофановом пакете на заднем сиденье, поверх натянул коричневую кожаную куртку, а когда они входили в здание ноксвиллского аэропорта, вытащил из кармана галстук и молниеносно водрузил на положенное ему место.

— Надеюсь, мы их еще не упустили, — пробормотал Люк. — Опоздали на десять минут! — Взгляд, которым он одарил Хиллари, ясно говорил, чья это вина.

— Послушай, с меня хватит, — заявила Хиллари. Она успела лишь пригладить волосы и подкрасить губы. А о том, чтобы переодеться, как это сделал Люк, естественно, не было и речи. — Раз и навсегда, я тут ни при чем! Не моя вина…

— Нашла время выяснять отношения, — прервал ее Люк. — Мы еще продолжим этот разговор. Как типично для него, подумала Хиллари.

— Когда ты наконец поймешь, что не можешь приказывать жизни перестроиться под себя?

— Когда ты поймешь, что орать на другого — бессмысленно и бесполезно?

Его обвинение больно ужалило ее. Она даже не повысила голос, не то чтобы орать, а он…

— Хорошо, — мягко отозвалась она. — Ты хочешь, чтобы я вела себя тихо. Прекрасно. Я ни слова больше сегодня не скажу.

— Хиллари! — предостерегающе воскликнул он. Такую зловредную, безрассудную, несносную женщину, право же, поискать надо! Но не успел он высказать ей накипевшее на душе, как пришлось срочно поменять тон — на глаза ему попался Энгус Робертсон. Он узнал его по фотокарточке, ранее присланной шотландским бизнесменом вместе с информационными материалами. — О, мистер Робертсон! Как замечательно, что мы наконец встретились. Надеюсь, перелет из Нью-Йорка был приятным?

За время делового турне по Америке, который длился месяц, Энгус с женой побывали во многих крупных городах Соединенных Штатов.

— Да, более чем. Благодарю вас, — поклонился Энгус.

— Моя жена Хиллари, — представил ее Люк. Хиллари кивнула. И только. Как и обещала, она не проронила ни слова. Люк был готов задушить ее!

Нашла время сводить счеты!

— А это моя жена, Клэр, — сказал Энгус.

— Очень рада познакомиться с вами, — вежливо произнесла Клэр.

Вежливость — вот главное, опорное слово, отметил про себя Люк. Она — вежлива. В отличие от его жены, которая разыгрывала пантомиму в духе Марселя Марсо.

— Мы тоже очень, очень рады. Да, Хиллари? — Он обнял ее за плечи и легким нажимом дал понять, что просит подать голос. Хиллари не вняла. Правда, кивнула, присоединяясь к его высказыванию.

Пусть, подумал Люк, отвлекаясь, чтобы помочь с багажом. Похоже, им предстоит тягостный вечер.

Когда Люк доставил Робертсонов к подъезду отеля, предчувствие его по всем признакам уже начало сбываться. За всю дорогу от аэропорта Хиллари не вымолвила ни единой законченной фразы. Люк старался за двоих, выдавая всевозможные сведения о штате Теннесси и Ноксвилле. Ведь Робертсон как никак был в этих краях впервые.

— Мы ни разу не забирались в своих поездках южнее Вашингтона, — сообщил Энгус.

Люк прокручивал весь набор местных побасенок, какие только подсказывала память, включая объяснения, почему штат прозывают Волонтерским, цветок штата — ирис, а птица — пересмешник. Тут Хиллари метнула на него особенно насмешливый взгляд. Он ответил ей жалящим, который ясно говорил, что никто не мешает ей внести свою лепту, коль скоро, по ее мнению, она способна вести беседу лучше.

— Нам не потребуется много времени, — сказал Энгус, поднимаясь в свой номер. — Через пятнадцать минут мы спустимся.

— Время терпит. Не спешите, — любезно ответил Люк и, подождав, когда Робертсоны благополучно скрылись из виду, повернулся к Хиллари: — Советую тебе, если ты понимаешь, в чем твое благо, к тому времени, когда они вернутся, вновь обрести дар речи. Ты что, язык проглотила?

Хиллари мгновенно его высунула.

— Очень мило! Взрослый человек — ничего не скажешь!

— Ты обращаешься со мной как с ребенком. Пора мне вести себя соответственно.

— А может, пора поцеловать тебя, чтобы привести в разум? — заявил он.

Какая наглость! Он думает, что от его поцелуя она тут же сдастся.

— Попробуй! Уж твой-то язык я точно укорочу, — не осталась в долгу она.

— Пожалуй, стоит рискнуть, — пробормотал он, впиваясь глазами в ее губы.

У Хиллари заколотилось сердце. Он снова принялся за свои штучки. Снова искушает ее своими зелеными, таящими опасность глазами.

— Не болтай, — пренебрежительно бросила она. — Да разве ты рискнешь деловыми отношениями ради сердечного порыва? В жизни не рискнешь. Слишком рассудочен.

— Я в этом не уверен, — вкрадчиво протянул Люк.

Хиллари благоразумно отодвинула свой стул на несколько дюймов. Потому что различила в его глазах тот бесшабашный — «море по колено» — взгляд, который предвещал обвал. Отступление порой бывает лучшим проявлением доблести. Это был как раз такой случай.

Люк заметил перемену в ее настроение и одобрительно кивнул.

— Ты будешь вести себя как надо, да?

— А как надо? Уж не станцевать ли мне голой на столе?

— Пожалуйста, танцуй голой на столе, — сказал Люк, расплывшись в усмешке.

В ее синих глазах засверкал такой пламенный гнев, который испепелил бы большинство мужчин. Но Люк был сделан из огнеупорного материала.

Нет, гнев, пылавший в ее глазах, его не слишком взволновал. Обеспокоило другое — внезапно заигравшая на ее губах коварная улыбка. Хиллари что-то такое замышляет. И да поможет Бог тому мужчине, чья жена что-то такое замыслила.

— Давно вы женаты? — спросил Энгус после того, как каждый сделал заказ по своему вкусу. Они сидели за столиком в первом ряду от окон, из которых открывалась чудесная панорама города. На западе собиралась гроза, вспышки молний предвещали ее приближение.

— Мы поженились совсем недавно, — ответил Люк, поглядывая в сторону потемневшего на горизонте неба. Для всех, кто занят на стройках, дождь означает задержку работ. Последние три недели погода была превосходная, и это позволяло работать сверхурочно. Люк и сам вкалывал по четырнадцать-шестнадцать часов в день, потому-то и смог выкроить время для венчания. Да, гроза ничего хорошего не предвещает.

В этот момент, однако. Люка больше заботила гроза, которая собиралась за их столиком — судя по тому, что Хиллари пребывала в слишком уж благостном настроении и слишком много улыбалась. От алкогольных напитков она решительно отказалась, но язык у нее развязался, и она со всей непринужденностью развлекала Робертсонов остроумной беседой, владея этим искусством на уровне светских кругов.

— У нас с Хиллари был, скажем так, бурный роман, — добавил Люк, сочтя, что слишком кратко ответил гостю на вопрос.

«Бурный», — повторила про себя Хиллари. Их роман был скорее уж похож на тайфун. Да-да, настоящий тайфун.

А их медовый месяц? — спросила она себя. С чем его сравнивать? С муссоном; наверное? С землетрясением? С извержением вулкана? Пожалуй, два последних явления природы точнее всего передавали то действие, которое Люк на нее оказывал. Он заставлял ходить ходуном землю у нее под ногами. А каждый раз, когда целовал ее, ей казалось, что она во власти ожившего вулкана.

— У нас с Энгусом тоже, можно сказать, был бурный роман, — призналась Клэр. — И это было очень славно.

— Знаете, что по-настоящему славно? Когда у вас надежный, верный муж, — сказала Хиллари, бросая на Люка мимолетный, но многозначительный взгляд — взгляд, который сообщал ему, что ни один из этих эпитетов ему ни под каким видом не подходит. — Муж, готовый стоять за вас горой.

— Муж, который тебя выручит из беды, — вставил Люк. — Нет, я не хочу сказать, что моя дорогая жена вляпалась, — пояснил он Робертсону. — В беду, я имею в виду.

— Конечно, нет, — подтвердила Хиллари сладчайшим голосом. — Такой большой, сильный муж, как ты, не даст мне «вляпаться» в беду. Он любую беду от меня отведет.

— За некоторыми людьми нужен глаз да глаз, — сумрачно констатировал Люк.

— Совершенно верно. И я не спускаю с Люка глаз. Правда ведь, дорогой? Я даже настояла на том, чтобы он еще до свадьбы подписал брачный контракт. Я ведь юрист, кстати говоря. — Факт, о котором Люк, представляя ее просто «моя жена Хиллари», умолчал.

Энгус нахмурился:

— Я не сторонник брачных контрактов. Это выглядит, как если бы, еще не заключив брак, вы уже подготовились к разводу.

— Очень много браков и кончаются разводами. По современной статистике, кажется, каждый второй непременно кончается именно так, — сообщила Хиллари.

— Но не наш, — поспешил заявить Люк.

— О, естественно, я не о нашем браке говорю, счастье мое. — Хиллари протянула руку и потрепала мужа по щеке. — Мы же знаем друг друга так долго, что, можно считать, стали уже приятелями, а не мужем и женой.

— Кажется, Люк сказал, у вас был бурный роман, — озадаченно заметил Энгус.

— Роман, пожалуй, был бурным, — отвечала Хиллари, — но, честно говоря, мы ведь знали друг друга с детских лет. Правда, Люк много старше меня.

Люк вытаращил на нее глаза. Ну и ну! Он почувствовал себя каким-то Мафусаилом.

— А потом, спустя годы, она прямо-таки свалилась на меня, — заявил он.

— Правда, вскоре поднялась и оправилась, — добавила Хиллари.

— Всегда была до безумия в меня влюблена, — продолжал Люк.

Безумие — вот единственное подходящее к данному случаю слово, подумала Хиллари.

— Я и сейчас до безумия, счастье мое, — медовым голосом промурлыкала она, а ее ирландские синие глаза, сверкнув, досказали: до безумия хочет с ним посчитаться.

Робертсоны поежились, разговор приобретал слишком интимный характер, и они перевели его на более общие темы: погода, различия между американским и британским английским, самые интересные для отпускного периода места. Конец застолья прошел, вопреки ожиданиям Люка, без инцидентов.

Но Люк не забыл скрытые очереди, которыми Хиллари его обстреливала. И выстрелы, которые он сделал по ней, Хиллари тоже держала в памяти.

К моменту, когда они встали из-за стола, она назвала Люка «дорогим» и «счастьем моим» сорок раз. Он считал. Она произносила эти ласкательные слова сахарным голоском, и с каждым разом уровень его терпения падал на одну или две отметки. Соответственно возрастало раздражение. Но он ни взглядом, ни жестом себя не выдал, пока они с Хиллари не остались в машине наедине.

Хиллари очень скоро сообразила, что они едут не по той дороге, которая ведет к дому ее отца.

— Ты проскочил нужный поворот, — холодно подсказала она Люку.

— Ничего подобного.

Наверное, предположила она. Люк выбрал новый маршрут… или надумал махнуть еще куда-то поразвлечься. Ну а ей, что вполне в его духе, сообщит в последний момент.

— Куда мы едем? — потребовала она ответа.

— Ко мне.

— Зачем?

— Затем, что нам предстоит небольшое сражение, а я не склонен выяснять с тобой отношения, сидя за рулем.

Та-ак. Его замысел ясен. Они станут «выяснять отношения» у него на квартире. Что ж, Хиллари это вполне устраивает. Перефразируя крылатую фразу известного американского патриота, она еще и не начинала сражаться!