Ни в одну эпоху истории человечества цифры не были столь популярны. Санаторная реальность затоплена цифрами. Цифрами доказывают свое превосходство над соперниками кандидаты в президенты или в премьер-министры. Обещание все более пухлых цифр благосостояния заманивает избирателя. Ни один политический деятель не является на свой «L'heure de v?rit?» без диаграмм и карточек с цифрами. Специальные организации ежедневно зондируют общественное мнение по самым различным вопросам. Возможно узнать общественное мнение по поводу чего угодно, например, прорытия туннеля под Ла-Маншем: сколько процентов опрошенных французов и англичан за, сколько против туннеля. (Sondages , да, опасны, ибо человек — подражательное животное. Многие его активности основаны на подражании.) Можно узнать, на сколько повысилась или понизилась покупательская способность за год, месяц и ежедневно. Цифры контролируют и направляют деятельность организаций. К примеру, опубликованы были цифры количества смертей на дорогах Франции в первые два месяца 1988 года, смертей на 28 процентов больше, чем за тот же период в 1987 году! Пришла в движение машина паблисити, появились на экранах теле паблисити-клипы с лозунгом: «AUTOMACHO — AUTO — BOBO!» ,— капитаны и полковники жандармерии с указками в руках занялись объяснением, в какие дни и по каким дорогам лучше всего устремиться публике, дабы снизился процент смертности.
      Нам говорят, что мы живем тотчас после информационной революции. Когда она свершилась? Точную дату взятия «Бастилии Антиинформатик» никто назвать не может. В 1978 году рапорт двух инспекторов финансов Алена Минка и Симона Нора «Информатизация общества» был опубликован, и было запущено в мир слово «телематик». И задолго до этого, еще во времена запуска в действие плана Маршалла, послевоенная, отстраивающаяся Европа опьяняла себя цифрами своего разбухающего экономического могущества, да. Но лишь с приходом в мир комбинации теле, компьютера и телефона свершившаяся революция бухгалтеров оформилась и получила символ для поклонения — серый ящик МИНИТЕЛЬ.
      Следует заметить, что прибытие ящика принципиально ничего не изменило. Цифры давно уже стали средством коммуникации куда более универсальным, чем английский язык. Колонки таблиц Stock Exchange одинаково эффективно читабельны и в «Уолл стрит джорнал», и в «Ле Монд». В созвездии санаторных обществ, согласно выбравших экономическое процветание одновременно целью и идеалом жизни как общества, так и отдельного индивидуума, количество производимых предметов, инвентаризация их превратились в Великую Хартию Гордости стран, организаций, семейств и индивидуумов. Лишь в цифрах выражается сегодня различие между странами Западного и Восточного блоков санаториев. Посему закономерно, что средства инвентаризации и Жрецы их сделались столь же священны и могущественны, как жрецы любой другой религии в момент ее наибольшего процветания. Самым знаменитым Главным Бухгалтером в истории человечества был, конечно, мсье Маркс. То обстоятельство, что творец последней идеологии был профессиональным экономистом, определило (в значительной степени) цифровую заселенность современности. В словаре Ларусса определение капитализма дано от противного, оно как бы написано Марксом (или Жоржем Марше):

      «Экономическая и социальная система, в которой наиболее важные средства производства не принадлежат рабочим, оперирующим ими».

      Капитализм, безусловно, оздоровился в борьбе со своей сектой — марксизмом и, возможно, обязан ему выживанием. Победы капитализма выражаются не длинным списком покоренных городов, но выражены в цифрах. Предпочтительная форма самовыражения современных обществ санаторного типа — ПРОЦЕНТЫ. Безличная сущность процентной системы сообщает ей в глазах People объективность. На деле так же, как визуальный имидж на экране теле обязательно, во всех случаях нуждается в комментарии и зависит от комментария (если показан труп, то важна личность трупа и пр.), не может быть понят без такового, так и процентная форма выражения всегда нуждается в комментарии. Процентами возможно манипулировать с большим успехом, чем просто цифрами. Излюбленным методом простейшей, но эффективной манипуляции долгое время была в СССР система измерения достижений, помещавшая точку отсчета показателей современного производства (чего бы то ни было: стали, бетона, мяса) в… 1913 год. С первого взгляда как будто бы объективное (1913 год был годом наивысшего расцвета капитализма в России, и последующие две мировые и гражданская войны разрушили страну дотла) сравнение выгодно совало под нос сомневающимся гигантские достижения советской системы, выражающиеся в процентах. Однако не принималось во внимание появление кардинально новых технологий производства. Выраженные в других цифровых координатах, достижения заметно худели: например, цифры ежегодного национального дохода на душу населения, цифры прироста национального дохода в сравнении с западными странами…
      Цифирный способ характеристики действительности открывает неограниченные возможности для манипуляции настроениями масс. Всего лишь простая задержка в публикации отчета о состоянии экономики может иметь влияние на судьбу страны. Например, согласно некоторым источникам, экономика Соединенных Штатов начала выходить из кризиса до ноября 1980 года. Но цифры, иллюстрирующие подъем в экономике, были опубликованы после президентских выборов в 1980 году, и позднее вывод страны из кризиса приписали экономической политике Рейгана.
      Цена кредита, то есть проценты займа,— важнейший параметр санатория. Вот как восхваляет свой кредит BNP — Парижский национальный банк (1988 г.):

      «Когда вы желаете получить кредит для покупки автомобиля, стереосистемы, хозяйственного оборудования… наиболее важны: быстрая транспортировка фондов и упрощенные формальности. Эти причины объясняют появление формул кредита, предлагаемых вам на месте покупки… Но когда вы присмотритесь ближе, проценты займа окажутся намного более подняты, чем те, которые вам предлагает Ваш Банк… Возьмем пример: для покупки 60.000 фр. с 18 процентами, выплачиваемыми в пять лет, цена кредита есть 31.416,34 фр. Та же самая покупка, оплаченная с кредитом 15 процентов, стоит лишь 25.463,75 фр., или 5.772,59 фр. разницы».

      Если вспомнить, что миллионы подобных текстов рассылаются банками мира ежемесячно, если вспомнить о цифровой плотности всех бумаг, которые приходится получать гражданину, то можно себе представить размеры математической паутины, опутывающей каждый санаторий и все санатории. Гражданин вынужден жертвенной мухой реагировать на все толчки, колебания и дрожания этой паутины. (Если допустить, что большинство граждан счастливо дергается вместе с паутиной в сладострастном мазохизме, то возбуждающимся паутина представляется стальной.) Гражданин, таким образом, заставлен быть частью и собственностью социального организма. Не удовлетворяясь напоминанием о себе ежегодно, Public treasure нашел способ чаще напоминать о себе гражданину: предлагается новый способ контрибуции — ежемесячный! Public treasure, очевидно, хотел бы появляться в сознании гражданина ежедневно! Залезть в постель между гражданином и его женой! Гражданина тревожат цифрами, дергают постоянно счетами. Цель этого не столько вымогание контрибуции (закон в любом случае обязывает гражданина платить), сколько способ заставить его участвовать чаще, помнить постоянно о своей связи с обществом — с администрацией и коллективом граждан. То есть математизация отношений в обществе есть эффективное средство насильственной социализации человека.
      В почтовом ящике все больше цифр. На страницах газет все больше цифр. В витринах магазинов все больше цифр. Низкие или высокие проценты убеждают нас войти именно в эту дверь и оставить часть денег именно тут. Увеличившийся годовой доход (заполняя «декларацию доходов», гражданин вынужден подсчитать его волей-неволей) — предмет радости, чуть подпорченный печалью: контрибуция обществу будет выражаться более жирной цифрой. Наилучшая трудоспособность оплачивается наилучшим образом, следовательно, цифра годового дохода является также степенью признания обществом заслуг индивидуума, есть его рыночная стоимость.
      Ежедневно появляющиеся в разделе «Биржа» в конце тележурнала цифры стоимости американского доллара, золота или колебания индекса Доу Джонса не преследуют практических целей (информация поверхностна и непрофессиональна), но вызывают в гражданине волнение чистого болельщика, дают ему чувство соучастия в обществе, социализируют индивидуума. В октябре 1987 года media насильственно кормила граждан цифрами падения Биржи до тошноты: финансовую ситуацию подавляющего большинства населения вся эта история не изменила, но воображаемые битвы, разыгравшиеся где-то в финансовых небесах, напугали-таки населения санаториев.
      Как всякие жрецы, служители культа калькуляторов, компьютеров и минителей окружают свои церемонии романтической мистикой, священной тайной, сознательно и подсознательно способствуют рождению профессиональной Мифологии. Жрецы-технократы в беседах на радио и теле расхваливают достоинства ящиков с клавишами и экраном, их сверхчеловеческие способности. Их ящики уже умеют калькулировать много лучше человека, но думать еще не умеют. «Мы мечтаем о том, чтобы сделать компьютер таким же интеллигентным, как человек»,— восторженно поверяет технократ свою мечту телезрителям… Заметим, что далеко не всякий человек интеллигентен. Большинство — неинтеллигентны. Однако опасность конкуренции пока не грозит даже самым слабым человеческим мозгам. Единственная «интеллигентность» компьютеров заключается на сегодняшний день в суперпамяти. Посему естественным образом ящик компьютера, заменяющий несколько комнат, наполненных пыльными бумагами, произвел фурор в архивной, секретарской и бухгалтерской профессиях. И в полицейском архивировании в первую очередь. Полицейские всегда были активными двигателями прогресса. Доступ к досье сегодня прост и прям. Набираются код, имя, фамилия и кличка, и нужное «дело» появляется на экране. Строка за строкой. Кажется, это возможно сегодня делать прямо из полицейского автобуса.
      Казалось бы, пусть и радуются полицейские, архивисты, секретарши и бухгалтеры. Они многочисленны в обществе, где производство предметов и их подсчет не только абсурдным образом цель жизни каждого индивидуума, но и предмет гордости отдельных обществ и соревнования между ними. (Разве не похваляется одна страна перед другой процентами прироста Gross National Product? Разве не презираются высокомерно «неразвитые» страны?) Но нет, технологический переворот в архивно-бухгалтерской профессии предлагается всему сообществу человеческих существ едва ли не как появление Нового Света, новой религиозности, в качестве явления всемирного значения, размером с Французскую революцию. Произошла, оказывается, «Информационная Революция»! И нам говорят, что мы живем уже в «обществе информации». Возможно, в комнаты министерства финансов, к инспекторам Минку и Нора soci?t? informatique явилось еще и до 1978 года, очень может быть, однако в третьем, одиннадцатом, десятом, восемнадцатом округах Парижа оно попахивает дерьмом, ибо соседствует с туалетами на лестницах (дыра с двумя «башмаками» для ног). То есть капли общества информации вкраплены в море бальзаковского и селиновского общества. А за Парижем и его пригородами начинаются поля, где крестьяне живут еще в soci?t? Авеля и Каина, куда вкраплены электричество, телеантенны и гормональные средства для быстрейшего производства мяса. Упоение современностью и прогрессом, разумеется, всегда толкало человечество к абсурдным крайним умозаключениям, еще лет двадцать назад социолог Маршалл Маклюэн утверждал, что в тропическом поясе рефрижератор — самая революционная идеология, однако на площадях тропического пояса сегодня не стоят статуи рефрижераторов. А ведь у рефрижератора в отличие от компьютера было куда больше шансов взобраться на постамент. Его содержимое прямиком идет в народные желудки, в то время как содержимое компьютеров лишь воздействует на воображение.
      Санаторный мир затоплен океаном информации. И основная масса ее не нужна подавляющему большинству граждан. Ни колебания индекса Доу Джонса, ни курс доллара, ни цифры популярности президента и премьер-министра не нужны гражданам для практического употребления, они выполняют лишь развлекательные функции. Так, больной, ожидая приема к доктору, ворошит журналы, оказавшиеся на журнальном столике. Вне сомнения, есть категория людей, которым возня с цифрами, сбор и каталогизация всякой информации доставляют удовольствие. Но таких немного. Компьютер имеет значение только в контексте санаторной цивилизации. Простое отсутствие электричества делает его бесполезным ящиком.
      Уже несколько сменившихся администраций Франции проявляют трогательную заботу о насаждении компьютеров в школах. Закупленные за счет государства, они служат как средство транквилизации молодежи. С чем бы ни возились прыщавые подростки, будь то футбольный мяч или компьютер, лишь бы они забыли о своей взрывчатой мужественности, угрожающей обществу. Неупотребление чувств, неупотребление мысли (возможно полное их забвение) — вот чего добивается общество. Впившиеся в экраны компьютеров, стучащие по клавишам юные старички — примерные обитатели санатория. Биологический позыв организма — жить жизнь, то есть испытывать чувства, положительные и отрицательные, вступать в физические столкновения с другими индивидуумами, побеждать или быть побежденным. Задача же цивилизации утихомирить каждое поколение самцов, взрывчатоопасное в возрасте полового созревания.
      История — безжалостный баланс жизни на Земле — справедливо презирает сотни тысяч и миллионы и решительно предпочитает исключительные личности, сумевшие жить, чувствовать и действовать вопреки всем препятствиям, налагаемым на них обществами их времени. Человеческое сердце по последнему счету солидаризируется с индивидуальной трагедией: Людовика ли XVI, Марата в его смертной ванне, Оскара Уайльда в тюрьме — и переживает смерть 600.000 погибших под Верденом или оставшихся в Аушвице не глубже и не сильнее, чем смерть одного Исидора Дюкаса , Мишимы или Че. Никакие попытки сделать главным персонажем истории массы обыкновенных больных или жертв не увенчались успехом. История, то есть память и Доска Почета Человечества, высказывает, таким образом, свое полное презрение к обожаемому в современных санаториях большинству.

      Они наблюдают все время с колонны на площади Бастилии, там под ногами крылатого гения Свободы установлены две телекамеры. Уже в 1979 году видеокамер было в Париже 127, установленных, помимо площади Бастилии, на Елиссйских полях и Репюблик, над фасадом «Caf? de la Paix» на площади Опера, на важных перекрестках. Согласно полицейским источникам, камеры служат для наблюдения за циркуляцией автомобилей и позволяют следить за жизнью городских толп из Командного поста Префектуры полиции, он помещается под землей. («Наутилус» — на полицейском жаргоне.)
      Статья 386 Code p?nal определяет, что «запрещено — фиксировать или передавать с помощью какого-либо аппарата имидж личности, находящейся в частном месте, без согласия последней». Однако видеокамеры и Code p?nal отлично сосуществуют в современном мире, сойдясь на том, что улица — не частное место. Сидя в автомобиле, гражданин находится на улице или в «частном месте»?
      Хлопотное же наблюдение «за всеми все время» не привилось, как метод непрактичный, дорогостоящий и неэффективный. Агентство национальной безопасности Соединенных Штатов слушает очень многих, но не всех. Телевидение сделалось не средством слежки, но средством воздействия на массы. Великое изобретение, оно действует по принципу подачи, распространения, а не сбора информации. Теле контролирует, внушая. Если Голливуд в период его расцвета называли «фабрикой грез», то телевидение сегодня с еще большим правом возможно называть «фабрикой ready-made мышления».
      Теле дало возможность гражданину присутствовать в мире и в обществе (в телемире и телеобществе), не выходя из комнаты. Это обстоятельство вполне устраивает work force (т.е. большую часть граждан), нравится им, вынужденным проводить девять, а то и десять часов в сутки вне дома, на рабочем месте и в транспорте. Посему желание части социологов оторвать гражданина от теле, заставить его ходить в театры и на концерты, то есть дополнительно общаться с себе подобными, не вызывает у самого гражданина поддержки. Сознательно или подсознательно, он упирается, не желает удлинения еще на несколько часов «жизни в толпе» и предпочитает нетрудовую часть дня общаться с обществом пассивно — лицезреть его на телевизионном экране.
      Смиряясь с желанием гражданина сбежать до утра от общества, администрация санатория пришла к нему, узурпировав телевидение. В Соединенных Штатах администрация контролирует телевидение (и другие средства коммуникаций) через Federal commission of communications (FCC). Во главе FCC стоят пять членов, назначаемых президентом и утверждаемых сенатом. Три из пяти членов принадлежат к правящей в данный момент партии и два — к партии меньшинства. В санатории Франции за последние пятнадцать лет сменилось три организации контроля за теле. В отличие от предыдущей организации — CNCL (члены ее назначались президентом и премьер-министром), нынешняя «комиссия мудрецов» состоит из девяти членов, трое из них назначены президентом, трое — председателем Национальной ассамблеи и трое — председателем сената. Как видим, хозяин у телевидения всегда один — администрация.
      Совсем недавно, в короткий период двувластия — премьер Ширак / президент Миттеран, общество французского санатория сотрясали дебаты по поводу приватизации телевидения. Однако сводились они лишь к дебатированию проблемы финансирования. Кто должен делать деньги в телевидении? Будет ли их по-прежнему делать государство, или частные money должны поступить в телебизнес, с тем чтобы делать прибыли Бригу или Берлюскони. Но ни разу не зашла речь о необходимости разделения теле и государства.
      Среднестатистический гражданин посвящает глядению на голубой экран ежедневно 108 минут. Функция телеменю (замаскированная под развлекательную) — снабдить People моделями поведения и мышления. Навязать их в каждые отдельно взятые 108 минут. Потому меню тщательно продумано. Основными ингредиентами являются следующие.
      В первую очередь постоянное напоминание об администрации. Плакатики с портретом Большого Брата, трепетавшие на ледяном ветру романа Оруэлла, выглядят жалко в сравнении с недавним (1988 г.) вторжением мэра Парижа Ширака на телевидение Франции. (В случае мэра Парижа, недавнего премьер-министра и кандидата в президенты, неумеренно частый показ его телезрителям имел противоположный эффект и способствовал поражению Ширака на выборах. Телевидение банализировало его имидж.) Множество раз в день в различных специальных программах («L'heure de v?rit?»), комментируя ли новости («Sept sur Sept» и выпуски новостей в 13 или в 20 часов), в процессе показа сессий палаты депутатов, в «Questions ? domicile», даже в литературных передачах лидеры французской администрации являются к гражданину в дом. (В Соединенных Штатах большая часть внимания достается президенту. Помимо государственного секретаря и министра обороны и финансов, министры правительства и лидеры партий мало известны массам. Теле демонстрирует их несравненно реже.) Являясь на экраны, администраторы, однако, говорят на осторожном, условном административном жаргоне, этаком языке Алисы из Зазеркалья, где смысл сказанного прямо противоположен значению употребляемых слов. Интерес в телезрителях вызывают их ошибки и срывы, то, что они бросили, не желая сказать, проговорившись, в пылу полемики.
      Один из самых интересных актеров административного телеспектакля во Франции — Жан-Мари Ле Пен. Представляя сравнительно молодое движение, он еще позволяет себе оговариваться, не удерживается от соблазна, желание «врезать» оппоненту пересиливает в нем расчет. Другие, обыкновенно ухищренные старые актеры, менее интересны. Миттеран, доведший искусство телевизионного выступления до степени, никем, кроме него, не досягаемой (улыбка Джоконды на лице Конфуция),— великолепен, однако никаких особенных подвигов, внутренних или внешних, французское государство под его водительством не совершило. Если наблюдать соревнования различных групп администрации, как дэрби или соревнования в риторике, возможно втянуться и смотреть с удовольствием. Но если вспомнить, что функция лидеров санатория не show-business , но управление страной, ежедневные административные представления настораживают. Как и то обстоятельство, что под влиянием телевидения выбор избирателя все более склоняется в сторону good looking и small talking лидеров, вне зависимости от компетенции в делах собственно администрирования. Интересно, что, высмеивая тяжелую советскую церемониальность, пристрастие к многочасовым речам на «деревянном» языке или же супермаркетовские нравы американской администрации — крестьян из богатой провинции, администраторы Франции не стесняются своего позерства, чрезмерности своего высокомерного присутствия в обществе и на телеволнах. Насилуя собой граждан, в праве на телевидение администраторы не сомневаются. В одном контексте с детективом Хамэром (шляпа, усы, бутылка виски «Джек Дэниэлс»), с намакияженным Бой Джорджем , в одной толпе со статистами вестернов в неудобных шляпах, с национальным Джонни , женившимся в энный раз, с Доналдом Даком и Микки Маусом герои администрации выглядят карикатурно. Однако принцип «присутствия» срабатывает все равно, а администрации важно, чтобы о ней вспоминали как можно чаще и всегда, карикатурность ее не смущает.
      Тележурнал — основное блюдо меню. Нафаршированный администраторами, их лимузинами, их речами, интервью, кофе-паузами и рабочими завтраками, их садиками, женами и детьми, тележурнал, если исключить из него мгновенные картинки-иллюстрации стихийных бедствий и беспорядков в несанаторном мире, спорт и метео, мог бы называться «Жизнь наших лидеров». Французское теле изощряется в формальных решениях журналов: варьируются манера подачи новостей диктором или дикторшей, прическа, костюм, музыка. Патрик Пуавр д'Арвор и Кристин Окрэнт стали высокооплачиваемыми звездами тележурнализма в ущерб самой сути журнала. Телезритель ждет свежих теледокументов высокого качества, но получает ногу Гийома Дюраня, заложившего ее подошвой к зрителю, «по-американски» (поза вульгарного торговца готовым платьем из Бруклина). Недостаток теледокументов в тележурналах делает их скорее фильмами о чтении новостей в радиостудии. Уникальная, лишь теле присущая возможность — дать жизнь en direct используется минимально и осторожно. Текст обыкновенно иллюстрируется не живым репортажем о только что случившемся событии, но имиджем архивов или даже фото! Внимательный телезритель заметит, что один и тот же мусульманин пересекает улицу Сараева уже месяц, иллюстрируя все новые эпизоды положения в Сараево. (Информация радиожурналов, в результате, сравнительно лучшего качества.) Однако главная претензия может быть предъявлена не к качеству подачи новостей, не к их старомодному театральному стилю, но к тому, что администрация использует теле для навязывания населению своего мировоззрения.
      Уже порядок новостей в журнале служит внедрению в сознание телезрителей системы ценностей, приготовленных для них администрацией. Что бы ни произошло в Польше, даже если Лех Валенса самым банальным образом простудился, польская новость пойдет первой на всех каналах, тотчас после тревожной музыки. (То же сделает английская Би-би-си.) Ей дадут шанс запомниться, выделяя ее. И в лучшем случае только третьим пойдет сообщение о военных действиях в глубине Африки или Азии. Стихийное бедствие или арест в России до самого последнего времени были всегда диспропорционально подчеркиваемы и негативно комментируемы media. Процесс над СССР велся десятилетиями на французском теле в присутствии лишь свидетелей обвинения (вспомним сотни диссидентов, получивших в 70-е гг. неограниченный доступ на западный телеэкран). Сегодня интересно наблюдать принципиальные изменения в отношении Запада к экс-СССР. Так, французское теле практически не высказало возмущения по поводу жесткого вторжения грузинской армии в Абхазию. Чего не простили бы брежневскому СССР, Грузии «демократа» Шеварднадзе — примерному ученику демократии — простили преспокойно. Если Грузия еще не совсем «своя», то подает надежды стать «своей». А для своих у Запада иные критерии оценок… Если новость касается страны Латинской Америки или Африки, комментатор всегда принимает сторону, враждебную хунте или диктатору, если у насс ним плохие отношения, и сторону диктатора, если он «друг» Франции. Мобуту и Бонго (так же, как и Бокасса до своего свержения), судя по французскому теле,— великолепные лидеры. Все это и есть — готовое мышление (ready-made), навязываемое телезрителям. Кем? CNCL? Мадам Дейзи де Галард, ответственной за программы телевидения? Добраться до последней истины, до того, кто непосредственно контролирует журнал (выбирает новости и калибрует их), так же трудно, как получить имена агентов французского Service de renseignements в Москве.