С отрицательными эмоциями в санаториях ведется настоящая война. Военные действия ярче всего могут быть наблюдаемы в Соединенных Штатах Америки, где миллионы граждан лечатся у психоаналитиков в яростном желании избавиться от волнений (называя их неврозами), от всех колебаний души, дабы достичь pleasure, то есть состояния равнодушного покоя. И больные Французского санатория обращаются к психоаналитикам, но чаще предпочитают быть abriti алкоголем и пищей. Тяжкие часы после обеда сходны с pleasure. Enjoy yourself, take it easy, have fun, keep cool, don't get excited — в Соединенных Штатах эти формулы выражают наилучшим образом санаторную философию жизни: «Не возбуждайся!» Потому так популярны психоаналитики в санаторном обществе. Их задача — уничтожить или хотя бы объяснить больному «возбуждение».
      Казалось, бы, ища pleasure, санаторный мир исповедует философию наслаждения. Но нет. Pleasure, life of pleasure в санатории — понятия, не имеющие ничего общего с эпикурейством Древней Греции, удовольствиями Рима или грубоватыми удовольствиями Средних веков Европы. Они есть удовольствия периода постисторического. Санаторное pleasure — монотонная и безрадостная сытость, сходная с агрикультурным летаргическим покоем современной фермы, где животных закармливают зерном и гормонами в свете искусственных ламп. Разница лишь в том, что человеческое животное готовят не к бойням Чикаго или Нормандии, но к естественной смерти в senior citizens home в возрасте, когда перемазаться дерьмом так же нормально, как ребенку перемазаться кашей.
      Санаторные pleasures — эрзац-удовольствия. Они неглубоки и неинтересны. Часть удовольствия августовских отпусков исчезает уже от массовости этого pleasure. Миллионы Винстонов и Джулий отправляются в отпуска одновременно, миллионы их окунаются одновременно в Средиземное море. Отпуск есть временное, жестко регламентированное освобождение от строгого распорядка фермы. И миллионер, арендовавший для семейного отпуска остров, и рабочий, и старуха-туристка, которую, спешно вынув из самолета, везут в автобусе вдоль увеличенных цветных иллюстраций из журнала «Нейшнл Джеографик» — пейзажей Рима, Парижа и Греции,— предаются «бедным» развлечениям. С острова лишь вчера съехала семья предыдущего миллионера (служители едва успели разгрести граблями песок пляжей), у рабочего и старухи нет времени потрогать пейзажи и руины, пожить чуть-чуть рядом с ними, автобус катит, не останавливаясь. (И напротив, бродяга, скажем, из Скандинавии, добравшийся до Афин и спящий в тени старых камней, испытывает удовольствие куда более высокого сорта, потому что он имеет смелость, живя в санаторном обществе, не быть санаторным животным. Но многие ли имеют смелость быть бродягами, да еще такими подвижными?)
      Синема исправно служит поставщиком эрзац-развлечений с 18 декабря 1895 года, с первого сеанса братьев Люмьер в Париже. Одряхлев со временем, сам принцип иллюстрации упрощенных сюжетов движущимися картинками поставлен сегодня под сомнение. Синема, кажется, перестало удовлетворять усложнившиеся требования испорченных телевидением граждан санатория. Но синема всегда было эрзац-удовольствием и редко подымалось до уровня art. Упрощенное намеренно, по сути своей оно мало приспособлено для передачи сложных чувств. В своих лучших проявлениях синема сентиментально, и только. Карикатура на жизнь, синема, так же как и теле и спортивно-стадионные зрелища, предполагает неподвижного наблюдателя: он наблюдает, но не участвует. В зале синема и на стадионе он (в разной степени) участвует лишь в коллективной реакции — индивидуально добавляет к эмоциям коллектива зрителей.
      С появлением теле это участие и вовсе сделалось анонимным. Телезритель обыкновенно располагается пред ящиком один или лишь в кругу семьи. Подобно voyeur — разглядывающему чужую жизнь через замочную скважину или незанавешенное окно, он наблюдает, в то время как драма его собственной жизни не свершается, она остановлена. Отрицать pleasure of voyeurism невозможно, однако, если мы вспомним, что voyeurism — «грех», характерный для стариков преклонного возраста (потерявшие, например, способность делать любовь, они обожают наблюдать, как это делают другие), то невинная страсть миллионов становится похожей на болезнь бессилия — импотентность. Однако, поскольку телереальность все же много ярче ежедневной санаторной реальности среднего гражданина, он предпочитает ее. Телереальность — заменитель жизни. Средний гражданин Франции заменяет 108 минут своей жизни телереальностью, крайность — coach-potato в Соединенных Штатах — 600 минут. Кстати упомянуть здесь, что теле — самое эффективное развлечение и в тюрьмах санаториев.
      Уже древние римляне знали ставшее с тех пор банальным, что People требуют хлеба и зрелищ. На таоистской стеле XIII века читаем слова Чингис-хана: «Я смотрю на народ как на очень маленького ребенка». Обыкновенно «очень маленький ребенок» обращается к зрелищам только после насыщения хлебом. В современном варианте «хлеб» представлен лозунгом Prosperity. Небывалое (а оно небывалое!) prosperity санаторных государств — единственное в своем роде историческое явление. Если существование рабовладельческих обществ поддерживалось и обеспечивалось трудом рабов, феодальных — трудом крестьян и ремесленников, существование индустриального общества обеспечивалось трудом наемных рабочих и эксплуатацией машин, то санаторное общество, получив в наследство от индустриального и труд наемных рабочих, и машинную армию, добавило к этим силам третий компонент: алчную эксплуатацию Земли. Ее позволили осуществить в широком масштабе научные открытия и изобретения.
      Отрицать prosperity санаторных обществ немыслимо. Утверждать аморальность, зло prosperity — глупо. Сегодня невозможно критиковать consumer society с позиции морали (как это делало хиппи-движение в 60-е гг.), взывая к духовности санаторных населений, пытаясь разбудить эту якобы спящую в них духовность и призывая их обратиться взамен consumerism к самоусовершенствованию. Иллюзий по поводу природы человека сегодня куда меньше, чем было в 60-е годы. Мы знаем сегодня благодаря генетике, что биологическое неравенство человеческих существ предусмотрено Природой. Благодаря психологии мы знаем, что характеристику предположительного СРЕДНЕГО человеческого существа невозможно выписать в терминах морали или средневековых понятий Добра и Зла. Количество «духовности», сознания (и если хотите, «Добра») в обыкновенном, среднем человеческом существе всегда будет недостаточно, чтобы одержать победу над его же банальной алчностью, ленью и стремлением к полусонному существованию. Страсть к потреблению, даже в самых нелепых, крайних формах, не есть негативно-позитивная категория. Всего-навсего следует признать, что радости потребления заменяют (и с успехом) большинству человечества удовольствие борьбы за жизнь и более сложные, интеллектуальные радости. Признать справедливое неравенство и успокоиться. Поверить глазам своим — тому, что было ясно уже в детском саду и от чего, упорно работая вдвоем, отучили имеющего очи Семьяи Школа.Радости prosperity и его потребления ежедневно 24 из 24 часов рекламируются в санаториях. Они хорошо известны. Включите теле. И напротив, совсем но афишируется плата за progress. И ясно почему. Потому что без поступательного давления прогресса не существовало бы санаторного общества: игрушечной жизни санатория легкого режима. (Скажем «спасибо» прогрессу за прекрасные санаторные дни.) Увы, граждан, удобно расположившихся на пейзаже, придется огорчить: небывалое prosperity санаторных обществ естьвременное историческое явление. Прогресс в области эксплуатации планеты придется остановить. Не из сентиментального, слезливого сочувствия к «бедной природе», к пейзажу, испорченному химическим заводом с клубами ядовитого дыма над трубами, но прагматическим волевым решением. Случится это, увы, лишь тогда, когда производство трупов — жертв pollution превратится в рутинный мор. (Сесть сегодня за свои компьютеры и калькуляторы, имея на столах заседаний фотографии, образчики земли и воды, цифры и факты, администрации санаториев не в состоянии. Они не могут предложить народам вместо Prosperity — Mis?re/Pauvret?. ) Большинству People, когда они слышат слова pollution, ecology… видятся чудаки-вегетарианцы, пенсильванские квакеры или смешной тип в очках, собравший на выборах в муниципалитете 0,02 процента голосов. Напомним, что все большие движения и изменения в обществе начинались с мелких инициатив, обыкновенно не принимавшихся всерьез именно People. Исследования семейной пары Кюри на заре нашего века никак не тревожили соседей и современников немыслимым призраком будущих Хиросим. Советский изобретатель Королев возил в 30-е годы свои первые механизмы на испытания за город… в трамвае. И кому могло прийти в голову, что это первые ракеты впоследствии могучего советского ракетного парка.
      Вспомним, что, когда Гитлер в 1919 году вступил в национал-социалистическую партию, ему достался членский билет за номером семь. Общее собрание членов партии с комфортом размещалось в комнате маленькой пивной. Есть все основания предполагать, что ореол вегетарианства вскоре покинет экологию и эколожистов и что всего лишь годы отделяют эту партию от взрыва популярности повсюду, даже в СССР. Популярность и сила: « зеленых» в Германии широко известна. Недавно «зеленые» получили в Швеции 7,1 процента. У нас, во Франции, за них голосуют около 14 процентов избирателей. Имидж «зеленых» как чудаковатой, несовременной партии интелло-идеалистов, пекущихся о бедных птичках и бедных рыбках, скоро выветрится из голов People, ибо, безответственные и алчные, People все же, выбирая из альтернативы — сохранение сегодняшнего уровня процветания или жизнь,— предпочтут жизнь.
      Эра экологических катастроф, изолированных бедствий сегодня позади. Санаторная цивилизация вступила уже в следующую эру — перманентного состояния экологической отравленности организма планеты. И в особенности наиболее «цивилизованных» ее областей. Санаторные больные давно смирились с отравленными реками, текущими через их города. Сегодня внутреннее «санаторное» Северное море, окруженное самыми «развитыми» странами, сделалось мертвым морем. Смываемые с полей Европы реками удобрения: гербициды и пестициды, миллионы тонн индустриальных отходов (лишь мизерная часть их очищается), неочищенные сточные воды европейских городов (пять миллионов тонн ежегодно только из канализаций Великобритании!) превратили Северное море в ядовитую лужу. 40 процентов улова рыбы вынужденно выбрасывается обратно в море, ибо бесцветная окраска, язвы и прочие дефекты сделали рыбу непродажной (съедобной ли?). Мертвые дельфины на пляжах Скандинавии, мертвые тюлени, выброшенные на берега Британских островов и Европы (90 процентов тюленей вымерли в эпидемии, объясненной поспешно и неясно),— следствие уже случившегося тотального отравления Северного моря санаторной цивилизацией. Следующее на очереди — Средиземное море. Летом 1988 года пляжи Адриатики уже были закрыты, ибо желтая субстанция оседала на коже отважившихся войти в воду купальщиков… Средиземное море пока спасает то, что его южные берега принадлежат все еще слаборазвитым странам. Если эти страны разовьются а-ля санаторий, море греческих героев умрет.
      Угрожающе увеличивается содержание углекислого газа в атмосфере. Если прирост этого газа будет происходить с той же скоростью, что и в настоящее время, то, согласно исследователям Принстонского университета, уже в первое десятилетие XXI века насыщенность им атмосферы достигнет 600 р.р.м. Влияние такого количества углекислого газа на климат планеты будет катастрофическим. Температура Земли повысится на 3°, что вызовет иссушение почвы (и как следствие перманентное осушение ее) в юго-западной части Соединенных Штатов Америки, в Китае и России. В результате количество зерна, производимого на планете, снизится на 20 процентов. Нетрудно представить последствия.
      Дыры в слое озона над Южным полюсом никого не напугали. Исследование этого феномена поручено и финансируется почему-то крупнейшими химическими мультинациональными суперкорпорациями. Необъяснимо, почему по басенному рецепту охрана овец поручена волкам? Можно ли надеяться, что результаты исследований не будут фальсифицированы? Судя по прошлым скандалам — нельзя.
      К прогрессу и prosperity толкали общество гуманисты и филантропы. К prosperity же любой ценой принуждали его аппетиты маленького Шарло. После полутора сотен лет очарования «маленьким человеком», героем Диккенса, Золя, Д.Н.Лоуренса, Кафки, воплощенным на экране кокетливо и сентиментально Чаплином, сегодня он вдруг предстает нам без маски. И без маски возможно увидеть его крепкие клыки. Он не только обслуживает конвейер и есть жертва механизмов производства, но — и причина существования конвейера. Конвейер движется и включен для того, чтобы удовлетворить аппетиты миллионов Шарло. Это для него работают атомные электростанции. Последствия их деятельности плохо изучены и куда более опасны, чем предполагали ранее. Недавний скандал в Соединенных Штатах, когда оказалось, что правительство знало о нарушении стандартов security и многочисленных авариях на атомных электростанциях, скрытых от публики, еще раз доказывает опасность этого дешевого средства добычи электроэнергии. За удовольствие маленького Шарло, желающего отправиться за пачкой сигарет в автомобиле, проехать, а не пройти километр до кинотеатра или ресторана; за то, что ему лень стирать белье, и он бросает его в машину со стиральным порошком; за аэрозоли, употребляемые им (придающие ему привлекательный для Шарлотт запах); за производство тысяч видов предметов и gadgets из пластика (Шарло купит их в «Вулворт энд Вулко» и в «Тати» ) плата очень дорогая — утоньшение слоя кислорода в атмосфере. Ожидать от Шарло сознательного поведения не приходится, вечный ребенок, он знает лишь «Дай!». Но администрация, почему она не начала готовить People к свертыванию прогресса? Почему мы не слышим в помпезных залах Административных Палат объявления о решительных мерах по обузданию аппетитов People?
      Попробуем представить себе директора санатория, со скорбным лицом появившегося на экране теле:

      «Граждане и гражданки… Сложная и опасная ситуация заставляет правительство принять чрезвычайные меры. Дальнейший прогресс невозможен. С первого января с 12 часов пополудни наш санаторий, вместе с иными развитыми странами, переходит к ответственному существованию. Я провозглашаю первые принудительные меры: закрытие ядерных электростанций, повышение цен на бензин и строгое лимитирование его продажи, запрещение циркуляции личных автомобилей в следующих городах… Изъятие из продажи и запрет производства всех detergents и аэрозолей… Полное закрытие следующих химических мультинациональных концернов — «Сантоз», «Юнион Карбайд»…»

      Администрация, объявившая о снятии лозунгов progress и prosperity, столкнется с общенациональными бунтами размером в несколько французских революций одновременно. (Вполне возможно представить, что среди аргументов в защиту прежнего образа жизни народные ораторы станут говорить о праве People на красивое самоубийство и защищать философию «после нас хоть потоп».) А после периода бунтов и анархии неудивительно будет обнаружить на улицах европейских городов «мужчин в ЗЕЛЕНЫХ униформах, в железом подбитых сапогах и с дубинками в руках» и банды юношей «в рубашках ЗЕЛЕНОГО цвета», линчующих идеальных людей нашего времени — бизнесменов, не только владельцев химических концернов, но и всю расу бизнесменов, Бернаров Тапи. И People, как всегда верные своей природе, будут аплодировать зеленым униформам и рубашкам. Прогресс весело продолжается. Невзирая на серии катастроф. В мрачной тональности Апокалипсиса повествовал на «Радио-франс интернасьёналь» о Чернобыле советский академик:

      «Одичали лошади, сбились в табуны… Одичали собаки, сбились в стаи… Была суровая зима, и большие собаки пожрали маленьких, образовалась порода больших собак. Охотников нет, и вот развелось много птиц, появились лисицы, много лисиц… Пшеница и вообще злаковые остались неубранными, потому развелось много мышей. Все одичало, звери и растения живут без человека… На деревьях появились странно крупные листья…»

      Неизвестно, появились ли чудовищно большие акулы в водах вокруг атолла Мурароа или, напротив, исчезли все морские животные, ясно, что верить заверениям администраций о том, что стандарты безопасности всегда соблюдены, сегодня невозможно. На испытаниях первых ядерных бомб в штате Невада противоядерная защита сводилась к тому, что солдат просили надеть в момент взрыва темные очки. Народы нуждаются все в большем количестве электроэнергии для нужд народов, администрация поощряет их желания, и преступное сотрудничество будет продолжаться до тех пор, пока не погибнет большой город, предпочтительнее столица санаторного государства. Только тогда, может быть, остановят и запретят ядерные электростанции. Следуя санаторной моде, и несанаторные страны мечтают с упоением о ядерной электроэнергии и о ядерном оружии. «Атомный клуб» опасно пополняется. Вероятнее всего, PAIX ATOMIQUE будет однажды взорван людьми с несанаторной логикой.
      Беспринципно призывая слаборазвитые страны сделаться развитыми, правительства и media санаториев призывают их, в сущности, присоединиться к санаторной агрессии против природы. (Не имея в условиях PAIX ATOMIQUE возможности агрессировать соседей, европеянин направил свою агрессивность против Природы.) По сути дела, призывы к развитию «третьего мира» есть подстрекательство к смерти планеты. Развитие слаборазвитых сегодня стран будет означать (плюс к уже критической pollution) такую нагрузку на землю, моря и атмосферу, что процесс смертельной агонии займет не десятилетия, но годы. Единственная надежда, что неразвитые страны не сумеют развиться. Казалось бы, должно быть понятно, что если писать десятилетиями в бассейн с несменяемой водой, то в конце концов в бассейне окажется не вода, но тухлая моча, каким бы большим он ни казался. Бездумная пропаганда prosperity и progress должна быть запрещена, но она поощряется и все усиливается. Построив свое процветание на эксплуатации планеты, санаторное человечество предпочитает не думать о последствиях этой эксплуатации. Но человек создает, уничтожая Природу. Создать Природу он не в силах.
      Эра процветания уже кончилась, пусть об этом и не объявлено администрациями, политические же партии ведут себя так, как будто prosperity явилось к человечеству навечно. Две крупнейшие партии французского санатория (называющие себя оппозиционными): Фронт насьеналь и компартия — всего лишь предлагают изменить сам принцип распределения продуктов prosperity. Фронт насьеналь предлагает исключить из списков подлежащих получению доли национальной прибыли группу эмигрантов — около четырех миллионов человек. Компартия предлагает уравнять долю каждого гражданина за счет самой богатой группы населения. Крайне левые группировки до сих пор предлагают правление пролетариата (в форме диктатуры его), забывая, что санаторий уже живет под давлением куда более представительной диктатуры People. (Пусть исполнительная власть и принадлежит профессионалам власти — администраторам.) RPR, UDF и Социалистическая партия — самые крупные группировки, то есть подавляющее большинство администраторов, не предлагают изменения принципа раздела прибыли, но лишь «разумное хозяйствование» ею.
      Вне сферы дележа продуктов prosperity «оппозиционные» партии еще менее радикальны. И Фронт насьеналь, и компартия желают перераспределения прибыли внутри общества, а вовсе не уничтожения санаторного режима. Фронт насьеналь энергичнее и современнее компартии (Фронт насьеналь, например, пусть и в форме, не импонирующей старым администраторам, заботит проблема демографии и перемещения чужих People в Европу), его структура моложе. Лидеры FN хотели бы, очевидно, вообще устранить администраторов Ланга, Дюма, Жокса, Жоспэна, Фабюса… Роже Бамбука… из игры и установить истинно национальную администрацию. На знамени Фронт насьеналь написано все то же старое prosperity, пусть и минус четыре миллиона ртов, и без вышеперечисленных администраторов. Без PROSPERITY администраторам (или желающим стать ими) нечего предложить больным. Мертвые свободы мало кого способны вдохновить. Money/argent есть способ измерения процветания, как кубический метр есть способ измерения дневной нормы нарубленных дров на сибирском лесоповале. Принято стремиться к money. И поведенческой моде этой бездумно следуют миллиарды People. Осуждать эту поп-цель жизни, ссылаясь на жизни Шакьямуни или Цезаря — как более интересные и благородные модели поведения, бессмысленно. Так же, как бессмысленно подвергать моральному осуждению prosperity и consumer society. Говорить же, что дальнейшее prosperity преступно и невозможно,— разумно и понятно.

Время игр