Весь подрывной материал, то есть рокорок и пироксилин продолжают перевозить в укрытую лощину под Соляной батареей, как наиболее безопасное место.

Всего подрывного материала, из которого у нас главным образом выделываются ручные гранаты, осталось до 2000 пудов.

На днях случилось несчастье с зауряд-прапорщиком 5-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Ильичевским, который за свою выдающуюся храбрость был уже награжден тремя солдатскими Георгиями. Бросая в японцев ручные гранаты, он по неосторожности слишком долго задержал одну из них у себя в руке, она разорвалась... Говорят, что у несчастного оторвало кисть руки, выбило один глаз, сильно повредило другой, страшно изуродовало нижнюю челюсть и все лицо, на котором было до 11 ран.

Этим же взрывом убито трое и ранено четверо стрелков.

Поручик 25-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Рабэ, у которого пулей выбит глаз, на днях женится на одной из сестер милосердия.

Известий никаких.

ПРИКАЗЫ

по войскам Квантунского укрепленного района

11 ноября 1904 года.

Крепость Порт-Артур

№ 841

Считаю своим долгом объявить благодарность коменданту форта № 3 штабс-капитану Булгакову за его беззаветную геройскую службу и славное отражение атак японцев 7 сего ноября, а также и гг. офицерам, принимавшим участие в отбитии штурма: 25-го В.-С. стр. полка подпоручику Вильману, Квантунской крепостной артиллерии поручику Галдину, лейтенанту Подгурскому, 25-го полка капитану Успенскому, 26-го полка поручику Дунину, Квантунской крепостной артиллерии подпоручику Шипинскому, 26-го полка зауряд-прапоргцику Попову, минной роты штабс-капитану Протасову и подпоручику саперной роты Линденвальду и всем прочим гг. офицерам за их геройское поведение в боях.

№ 847

Снова Вы, славные герои, отбили штурмы противника с 7-го по 11-е число. Неприятель вырвался на форты и в окопы, вы штыками, огнем стрелков, артиллерии и изобретенными бомбочками отбили врага. Японцы придумали начинать атаку с наступлением сумерек, дабы, захватив что-нибудь, воспользоваться ночью и укрепить за собой захваченное. Но не на тех напали; захваченные участки тотчас были очищаемы Вами от дерзкого врага, не дав ему опомниться. Это ведь главное. Не мало легло его под Вашими ударами. Честь Вам, слава Вам, Ура! Не первый раз Вам, героям Артура, радовать Царя Батюшку и святую Родину; японцы твердо познали Вас: Вы их выучили, и они уже не те, не августовские. Благодарность моя душевная всем начальникам, гг. офицерам, в том числе молодцам зауряд-прапоршикам, стрелкам, артиллеристам, морякам, пограничникам и саперам. Все Вы герои, все долг исполнили на славу. Благодарю врачей, сестер за их беззаветную службу.

Начальник Квантунского укрепленного района

генерал-адъютант Стессель

Все в крепости только и заняты теперь разговорами о неизвестном пароходе, который несколько дней тому назад очень близко подходил к берегам Ляотешаня. Говорят, пароход этот подавал свистки и разные другие сигналы, вероятно, нам, но вскоре из бухты Луизы вышла по направлению к нему японская канонерка и спустила вельбот, который и подошел к пароходу. После этого пароход под конвоем канонерки ушел в бухту Луизы.

Все мы со дня на день ожидаем штурма на Высокую, Плоскую и Дивизионную горы.

Уже с утра японцы начали редким огнем своих 11-дюймовых мортир обстреливать Высокую гору, и в течение дня выпустили по ней около 40 снарядов, которые все ложились чрезвычайно метко.

Вообще же стрельба эта, по редкости огня, походила скорее на «пристрелку». К вечеру все стихло...

Днем погода стояла хорошая, но к вечеру задул сильный холодный ветер. Небо затянуто тучами. Ночь темная. Около 12 часов пополуночи пошла крупа; ветер еще больше усилился.

Положение крепости очень тяжелое, почти безнадежное.

У многих начинает уже угасать всякая надежда на выручку.

Ввиду возможности штурма начальство сильно волнуется, нервничает и стало не в меру раздражительное.

Ходят слухи, что на Цзиньчжоусской позиции японцы возвели очень сильные укрепления.

Сегодня опять пришлось есть рагу из мулятины. Почти все ослы в окрестностях левого фланга скуплены и съедены.

Ввиду страшного разрушения в Старом Городе интендантство оставшиеся сухари и муку начало перевозить в Новый Город и складывать в недостроенном доме купца Тифонтая.

В некоторых местах правого фланга наши часовые стоят очень близко от японцев, и между ними происходят интересные разговоры.

Например:

Русский: Здравствуй, макака!

Японец: Здравствуй, солдат!

Русский: Что, мерзнешь, макака?

Японец: Нет, сегодня тепло, вчера у вас отбили три тулупа.

Русский: Смотри только, обезьяна, когда будешь уходить от Артура, тулупы оставь, вешь ведь казенная, ну а пока пользуйся.

Или еще:

Японец: Солдат, дай хлеба!

Наш стрелок бросает из окопа каравай хлеба.

Японец выползает из окопа, берет хлеб и ползет обратно.

Наш солдат не стреляет.

Японец: Спасибо за хлеб!

Русский: Жри, эфиопская рожа, да проваливай подобру-поздорову от Артура!

После этого мирного разговора недавние приятели начинают перестреливаться.

В ночь на 13-е японцы начали сильно теснить отряд штабс-капитана Соловьева у Малой Голубиной бухты.

В 2 часа ночи наступление было поведено еще с большей энергией, и к 3? часам японцы уже успели занять небольшой окоп влево от позиции.

В 4? часа ночи штабс-капитан Соловьев, получив в виде подкрепления взвод от капитана Неклюдова, перешел в контратаку и, идя во главе своих стрелков, был убит двумя пулями. Контратака окончилась полной неудачей: мы потеряли 30 человек убитыми, 35 ранеными и до 16 раненых стрелков остались в строю.

О потерях неприятеля трудно сказать что-либо определенное, так как к рассвету он уже успел убрать часть своих раненых. Утром я мог насчитать до 30 трупов вправо от нашей позиции.

Таким образом, на позиции у Голубиной бухты японцы засели в одном овраге вправо и заняли маленький окоп на одном бугре влево от этой позиции.

Около 8 часов утра японцы намеревались обстреливать позицию Голубиной бухты артиллерийским огнем, но после нескольких выстрелов с Ляотешаня они прекратили свою стрельбу.

Во время ночного боя один наш пулемет, стоявший на позиции штабс-капитана Соловьева, в самый нужный момент испортился, лента «заела», и он почти не работал, несмотря на то что им заведовал очень опытный и лихой матрос с двумя Георгиями.

Зато два пулемета на позиции капитана Неклюдова сделали свое дело и помешали японцам обойти позицию справа.

Во время боя, разговаривая по телефону, капитан Неклюдов от нервного потрясения почувствовал себя дурно и упал в обморок.

На место штабс-капитана Соловьева прибыл поручик 28-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Михеев.

С раннего утра японцы начали со страшной силой бомбардировать наш правый фланг. Здесь стоял такой ад, который не поддается никакому описанию. И это опять было роковое 13-е число...

Надо быть очевидцем, чтобы представить себе весь ужас этой картины самой ожесточенной канонады. В подзорную трубу ясно было видно, как 2-й и 3-й форты от разрывов 6— и 11 -дюймовых лиддитовых снарядов временами совершенно застилались густой завесой черного дыма. Этот дым смешивался с желтой пылью от глины и густым облаком висел над нашими многострадальными фортами.

Узнать о результатах сегодняшнего штурма на правом фланге не было никакой возможности. Видел только, что наши батареи, засыпаемые японскими снарядами, сами, ввиду крайнего недостатка снарядов, принуждены были молчать.

Слыхал, что несколько дней назад японцы срубили почти все деревья и кустарники у головы нашего водопровода и, сделав из них род фашин, закидали ими ров 3-го форта, но славные защитники его не растерялись, облили все это керосином и зажгли. Таким образом, этот способ перехода через ров не удался.

В казармах под батареей Лит. А устроено новое помещение для больных скорбутом (цингой), которых насчитывается пока 120 человек.

Сегодня отдан по Квантунской крепостной артиллерии приказ о разрешении поручику Иванову вступить в брак с сестрой милосердия Серебряниковой.

Оказывается, немало находится людей, которые могут в эти тяжелые дни думать о женитьбе!..

Берусь за перо в тяжелые минуты жизни нашего Порт-Артура.

Сегодня около 5 часов вечера, когда начало уже заходить солнце и все горы были покрыты туманом и подернуты вечерней мглой, японцы, после легкой артиллерийской подготовки, неожиданно повели невероятно отчаянный штурм на Высокую гору.

Я вскочил и выбежал из дому. Гул от артиллерийской стрельбы стоял неописуемый. Рассмотреть что-либо на Высокой горе сквозь окутавший ее туман не было никакой возможности. Видны были только бесчисленные огоньки рвущейся шрапнели.

Очевидно, Высокая и Плоская горы подверглись отчаянному штурму.

Ружейная стрельба почти не прерывалась.

Картина была настолько потрясающая, что некоторые солдаты стояли в каком-то оцепенении, другие — набожно крестились. У меня самого во всем теле была какая-то нервная дрожь. Свет наших прожекторов и вспышки ракет были слишком слабы, чтобы проникнуть сквозь туман и осветить высоты перед Высокой горой. Пишу эти строки, а гул, ужасный гул ружейной и артиллерийской стрельбы, стоит над Высокой горой.

На переднем ее скате я три раза видел какие-то огоньки. По всей вероятности, это японцы сигнализировали своим, показывая, до которого места они уже дошли.

Сегодня всех раненых, полубольных и всяких калек собрали в резерв на Лесном редуте.

Утром я был на Голубиной бухте и лично подробно осмотрел поле сражения 13 ноября. В подзорную трубу на правом фланге соловьевской позиции я насчитал до 19 японских трупов.

Вчера один из наших солдатиков полез к этим трупам помародерствовать, но был убит.

Из расспросов солдат я узнал подробности смерти штабс-капитана Соловьева.

Оказывается, что в передний левый окоп за старшего был назначен старший унтер-офицер из запасных, Дмитриев. Будучи уже сильно выпивши, он взял с собой в окоп еще водки и начал там пьянствовать с остальными солдатами. Благодаря этому японцам удалось незамеченными подкрасться к окопу и неожиданно ворваться в него.

Наши побежали...

Штабс-капитан Соловьев выругал унтер-офицера Дмитриева и сам лично повел контратаку, где и был убит.

Солдаты единогласно считали штабс-капитана Соловьева одним из лучших боевых офицеров.

Здесь я хочу сказать, что заслуги покойного были прямо неисчислимы. В течение 10 месяцев он бессменно нес службу на передовых позициях Голубиной бухты. С августа месяца по последний день, то есть в течение 3? месяцев, он находился в самом близком соседстве с японцами и ежеминутно мог ожидать штурма.

Жил штабс-капитан Соловьев на самой позиции в нескольких шагах от своих окопов, в небольшой землянке, спал на голых досках, ел из солдатского котла.

Скромный, тихий и даже робкий перед начальством, штабс-капитан Соловьев нес безропотно свой тяжелый жребий и безропотно погиб, защищая вверенные ему позиции.

Штабс-капитан Соловьев вполне заслуживает быть поставленным в ряду самых выдающихся героев Порт-Артура.

Ввиду постоянного сильного нервного напряжения он в последнее время казался каким-то ненормальным. Единственным его утешением были воспоминания о сынишке, оставленном где-то в России. Помню, с каким жаром он о нем постоянно рассказывал. Так бедному и не довелось с ним свидеться!..

Наши солдаты подобрали вчера двух тяжело раненных японцев. Кроме того, один японский унтер-офицер почему-то сам перебежал к нам. Наша солдатня забрала этого японца к себе и напоила. Он оказался очень бойким и развитым и говорил даже по-английски.

К несчастью, наши солдатики переусердствовали и напоили его так, что разобрать что-либо из его рассказов не было никакой возможности. Его пришлось отправить в Комендантское управление на двуколке.

В последние дни я заметил и в солдатах, и в офицерах большой прилив мужества.

Вчерашний ужасный штурм на правом фланге, по слухам, отбит, и все осталось за нами.

Говорят, что наш гарнизон насчитывает теперь до 15 900 человек.

С раннего утра японцы сосредоточили на Высокой невероятно сильный артиллерийский огонь. Вся гора сплошь была окутана черным дымом от разрывов бесчисленного количества б— и 11-дюймовых лиддитовых снарядов.

Около 10 часов утра, когда уже все наши блиндажи были разрушены, японцы начали засыпать их шрапнелью.

Несчастные защитники Высокой горы, лишенные всякого прикрытия, принуждены были или скрываться за обратным скатом горы, или прятаться за обломками разлитых блиндажей и терпеливо ожидать приближения японской пехоты, чтобы схватиться с ней врукопашную.

Главный свой артиллерийский огонь японцы сосредоточивали на передней части Высокой горы. Вся линия этой части укрепления была разбита вдребезги.

Всю эту картину я наблюдал в подзорную трубу с Лесного редута.

На передней части Высокой горы не было видно ни малейшего движения, все казалось мертвым и разрушенным.

В этом ужасном хаосе разрушения и смерти я рассмотрел только одно живое существо. Был ли то офицер или солдат, я разобрать не мог. Человек этот то прятался в блиндажи, то выскакивал и бежал на верхушку горы и потом опять, закрыв голову руками, бегом возвращался назад. Вокруг него разрывались сотни снарядов, но Бог хранил этого героя. Временами он совершенно исчезал в густом черном дыму, и я считал его уже погибшим, но спустя несколько минут он опять появлялся на вершине и снова продолжал свою деятельность.

Мне казалось, что этот неизвестный герой только ждал момента, когда японцы появятся на вершине горы.

Не знаю, остался ли он жив? Боюсь сказать, что нет... Вряд ли из этого ада мог кто-нибудь вернуться целым и невредимым.

Около полудня артиллерийский огонь японцев начал как будто стихать, но окончательно не прекратился и тем лишал нас возможности занять наши окопы.

В трубу ясно можно было видеть груды земли, брусьев, досок — все это было навалено друг на друга и лежало в ужасном беспорядке.

Около 4? часов дня японская пехота двинулась на штурм. Часть своего пути она прошла незамеченной, скрываясь в своих окопах и сапе. Наше 5-е временное укрепление стреляло по ней из 37— и 47-миллиметровых морских орудий и изредка из 75-миллиметровых. Думаю, что особого вреда орудия этих калибров принести японцам не могли.

Смеркалось. Заходящее яркое осеннее солнце посылало на землю свои последние лучи.

Был тот час, когда земля и все живущее на ней должно было погрузиться в сон и отдых...

А между тем в это время на Высокой горе поднялась страшная ружейная стрельба.

Очевидно, наши защитники открыли японцев в своих бывших окопах и бросились на них...

Снова над вершиной горы засверкали бесчисленные огоньки рвущейся и нашей и японской шрапнели. Снова взрывы лиддитовых снарядов стали застилать вершину густым, удушливым дымом.

На этот раз японцы сосредоточили весь свой артиллерийский огонь на задней (правой от меня) вершине горы, на том месте, по которому должны были подходить наши резервы.

Ружейная стрельба, все усиливаясь и усиливаясь, перешла наконец в какой-то сплошной гул.

Я понял, что в этот момент наши защитники сошлись с японцами грудь с грудью и начался ужасный рукопашный бой.

Меня начала бить какая-то нервная дрожь.

Картина была слишком потрясающая.

Я опустил, наконец, трубу, от которой так долго не мог оторваться. Несколько солдатиков молча стояли около меня, устремив свои взоры на Высокую гору. Губы их шептали молитву...

Смерть витала над Высокой горой!..

Около 6 часов вечера ружейная стрельба на Высокой горе несколько стихла.

Положение дел выяснить пока не удалось, так как телефон страшно обременен.

Если даже мы и отбили штурмы японцев, то во всяком случае со страшными для нас потерями.

Теперь 8 часов вечера. Темно.

На Высокой и Плоской горах опять идет ружейная перестрелка. Кое-где слышна монотонная стрельба из орудий большого калибра.

Прожекторы работают отлично.

Количество выпущенных японцами в этот день по Высокой горе снарядов надо считать тысячами, а по правому флангу крепости десятками тысяч.

Вечером я узнал, что в числе других убит капитан 2-го ранга Бахметов, один из симпатичнейших моряков, встреченных мной на Дальнем Востоке.

Поздно вечером я слыхал, что наши потери на правом фланге доходят до 2000 человек.

Целую ночь я не мог уснуть. Все мне казалось, что опять идет штурм на Высокую гору. Каждую минуту я выскакивал, накидывал тулуп и выходил на двор, прислушиваясь, но... все было спокойно. Ночь была тихая и холодная.

Около 7 часов утра на Высокой снова послышалась страшная ружейная стрельба. Всех нас мучил один и тот же вопрос: удалось ли японцам занять передние части наших окопов на Высокой или нет?

Когда совсем уже рассвело, опять начался адский артиллерийский огонь. Опять вся передняя часть горы сплошь окуталась дымом.

Около 9 часов утра огонь начал слабеть, а к 11 часам почти прекратился, и японцы лишь изредка продолжали посылать на Высокую гору 11-дюймовые бомбы.

Около 4? часов вечера канонада опять разгорелась с новой силой. Снова над Высокой засверкали огоньки тысяч рвущихся шрапнелей...

К 6 часам вечера стрельба опять почти стихла.

На Плоскую гору вели наступление удивительно рослые японцы, отлично одетые в тулупы. Мы предполагали, что это была японская гвардия.

Сегодня в четвертый раз был ранен поручик 27-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Стариков в грудь навылет.

Для отбития одного из штурмов на Высокой горе была сформирована команда из денщиков, конюхов и других нестроевых 28-го В.-С. стр. полка в количестве 80 человек. Сегодня от этой команды осталось в живых только 20 человек; остальные 60 легли на Высокой.

Слыхал, что корреспондент Ножин, которому генерал-адъютант Стессель запретил участвовать в нашей газете «Новый край», а также велел отобрать от него и билет военного корреспондента на право посещения позиции, неожиданно исчез из крепости. Вся полиция и жандармы были поставлены на ноги, обшарили все уголки крепости, но все было тщетно: г-н Ножин как в воду канул...

Недавно только совершенно случайно узнали, что он преспокойно уехал из Артура на миноносце «Расторопный» в Чифу.

По этому поводу в крепости говорили, что высшие морские чины и кое-кто из Военного ведомства нарочно оказали содействие г-ну Ножину и дали ему возможность выехать в Чифу.

Делалось все это в пику генерал-адъютанту Стесселю, так как Ножин, будучи оскорблен генерал-адъютантом Стесселем, был, конечно, крайне против него настроен и, приехав в Чифу, мог многое написать не в его пользу.

Впрочем, не знаю, может быть, все это были одни лишь сплетни...

Сегодня я разговорился с одним из участников последних боев 10-й роты 27-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, которая сначала дралась на 2-м форту, а потом, с 7-го до 13 ноября, в окопах под батареей Лит. Б. Он рассказал мне, что из трех взводов этой роты, то есть из 100 человек, каким-то чудом остались целыми и невредимыми только лихой командир этой роты капитан Салоники да четыре стрелка. Эти три взвода за все время боя потеряли 25 человек убитыми, 51 — тяжело раненными, ушедшими в госпиталь, и, кроме того, 20 раненых не пожелали покидать строй. Рота эта с особой любовью формировалась в Севастополе генерал-лейтенантом К. В. Церпицким из отборных людей.

И этим молодцам действительно суждено было удивить всех своей отвагой.

Вот имена некоторых героев.

В одном месте укреплений пришлось бросать в японцев ручные бомбочки, чтобы выбить их из занятого ими окопа. Для этого надо было стать совершенно открыто на траверс (особое возвышение).

Старший унтер-офицер Ижиков быстро вскочил на траверс и начал кидать в японцев подаваемые ему бомбочки с зажженными уже фитилями.

Против него в нескольких шагах выскочил японский унтер-офицер и тоже начал кидать свои бомбочки в нас. Однако японец вскоре не выдержал и соскочил, а может быть, и был ранен.

Наш же унтер-офицер бесстрашно продолжал поражать неприятеля, пока не был убит и не свалился в окопы к своей роте. На его место сейчас же выскочил младший унтер-офицер Якушенко и до того вошел в азарт, что сначала сбросил тулуп, потом мундир и, оставшись в одной разорванной рубахе, под градом пуль, продолжал посылать в японцев свои снаряды, пока не свалился раненым.

Еще один унтер-офицер этой роты из хохлов (к несчастью, я не мог узнать его фамилии) увидел слишком близко подошедшую группу японцев и со своим отделением бросился на них в штыки. В то же время человек 30 японцев прорвались через наши окопы и попали в выгребную яму, где тотчас и начали окапываться.

Часть солдат стали кричать нашему унтер-офицеру и показывать ему на прорвавшегося неприятеля. Но хохол обернулся и хладнокровно крикнул: «Нехай трохи почакають», то есть пусть немного подождут.

И вот, переколов всех бывших перед ним, наш хохол бросился со своим отделением на остальных прорвавшихся японцев, которые были буквально растерзаны штыками наших стрелков.

В этом же бою выделился своей особой храбростью зауряд-прапорщик Пилевин, который был дважды ранен, но не пожелал идти в госпиталь до смены своей роты. Зауряд-прапорщик Пилевин рубил, говорят, японцев, как капусту. Не только шашка, но и вся его одежда были залита кровью — своей и японской.

Окопы, занятые 10-й ротой 27-го Восточно-Сибирского полка, были завалены целыми грудами трупов, и наших и японских.

Картина была ужасная.

После боя я видел командира этой роты капитана Салоники. Человек этот совершенно переродился. Даже выражение лица его изменилось. Помню, как сейчас, его слова: «Знаете, я испытал то, чего так страстно хотел многие годы. Я был в страшном бою. Если нас выручат и я останусь живым, поеду драться к Куропаткину».

Капитан Салоники принадлежал к офицерам, всей душой любящих военное дело.

С раннего утра японцы опять открыли невероятно страшный огонь по Высокой и Плоской горам. Горы дымились, словно вулканы во время извержения.

С 9? часов утра я начал наблюдать за ходом боя в подзорную трубу. Ровно в 10 часов я совершенно ясно увидел, как японцы забрались на Высокую гору и бежали по направлению к ее вершине. Я даже разобрал одного офицера, который бежал и махал саблей, ярко блестевшей на солнце.

Огонь в это время был отчаянный.

Ясно было видно, как то тут, то там падали люди. Стрелки наши то бежали назад, то опять кидались вперед.

А артиллерия сыпала и сыпала бесконечный град снарядов, разрывы которых застилали густым дымом место боя.

Один из главных ужасов нашего положения вообще заключался в том, что японцы могли посылать в нас десятки тысяч снарядов, в то время как наши батареи, вследствие недостатка снарядов, принуждены были молчать и не могли даже на время заставить замолчать неприятельские батареи.

Отчаянный штурм продолжался до 11 1/4 часов дня, после чего начал стихать.

Результатов его не знаю.

Второй штурм в этот день начался около часу и кончился в 2 3/4 часа пополудни.

Разобрать что-либо толком было совершенно невозможно, так как вся Высокая и Плоская горы были совершенно скрыты от глаз за густой завесой черного дыма.

Вообще на Высокой я мог различить только нескольких убегавших японцев, очевидно раненых, и нескольких наших стрелков, которые стояли на дороге под откосами задней половины горы.

Вся гора представляла сплошную груду всевозможных обломков и развалин.

Обстреливание как Плоской, так и Высокой горы продолжалось весь день до позднего вечера.

Когда уже стемнело, можно было только слышать, как то поднималась, то опять стихала сильная ружейная перестрелка.

Около 8 часов вечера прошел слух, что вся Высокая опять осталась за нами.

Воображаю, каковы должны быть потери и у нас, и у японцев?!!

Около 9 часов вечера поднялась стрельба, на этот раз у Голубиной бухты, а в 10 часов я слышал стрельбу и у деревни Фадзятунь. Очевидно, японцы везде нас щупали и отыскивали наши слабые пункты.

Днем я видел, как к японцам в бухту Луизы прошли два больших коммерческих парохода.

Сегодня случайно узнал состав 11-го запасного госпиталя:

Главный врач Индолев болен страшно дизентерией.

Старший ординатор Раюнец — болен тем же.

Младшие ординаторы: Томилас, Топчикин, Башкиров и Семибратов.

Прикомандированные доктора Лопшин и Келпш.

Семь фельдшеров. Пять учеников.

Пять сестер милосердия.

Две волонтерки.

Больных — исключительно тифом, дизентерией и цингой — 1010 человек.

Сегодня выздоровело семь, а умерло восемнадцать.

Не знаю, каких только наград не заслуживает самоотверженный персонал этого «госпиталя смерти».

С утра японцы редким огнем обстреливали Высокую гору и главным образом заднюю ее половину.

Сегодня, внимательно осмотрев все работы, я выяснил себе, наконец, положение дел на Высокой горе. Можно было легко заметить, что японцы устроили правильное сообщение между подошвой и вершиной горы.

В трубу с позиции на Голубиной бухте даже ясно было видно, как стройные ряды японцев поднимались на вершину Высокой и несли туда мешки с землей. Другие ряды также стройно и спокойно спускались им навстречу.

Очевидно, японцы энергично строят укрепления и выбить их оттуда будет теперь весьма трудно.

Правда, некоторые офицеры уверяли, что часть японцев уже отошла сегодня от Высокой горы, но я этому не верил.

Слыхал, что японская пехота, неся при наступлении страшный урон от нашего огня, прибегла к хитрости: время от времени она падала на землю, потом группа в 4-5 человек внезапно поднималась, бежала вперед и затем опять падала.

Особенно сильные потери наносила японцам опять наша артиллерия, расположенная на Голубиной бухте. Ее орудия были поставлены за обратными скатами гор, и японцы, несмотря на все свои усилия, открыть их не могли. Японская канонерка, стоявшая в Голубиной бухте, тоже стреляла по этим орудиям, но никакого вреда им не причинила. Только один ее снаряд совершенно случайно ранил своими осколками солдатика — бакенщика 2-й роты 27-го Восточно-Сибирского стрелкового полка.

Таким образом, за все беспрерывные штурмы Высокой горы с 13-го по 18 ноября японцы успели завладеть только небольшим участком наших окопов. Но думаю, что и оттуда сегодня ночью нам удастся их выбить.

Обо всех ужасах ноябрьского штурма, не будучи очевидцем, нельзя себе составить даже и слабого понятия, так как описать их нет никакой возможности.

Здесь русский солдат показал, до какой степени геройства может дойти вообще русский человек.

Ввиду крайнего недостатка в людях вся больничная прислуга, состоявшая из солдат, взята в строй на позиции и заменена дружинниками. Не сделали исключения даже для калек и раненых.

Сегодня разговаривал с одним из докторов, очень развитым человеком, который высказал такое мнение о нашем солдате:

«Какое животное в состоянии столько вынести, сколько вынес русский солдат в Порт-Артуре?! Целый день в работе, ночью в окопах без сна, вечное ожидание нападения, при невозможной пище, заедаемый вшами, без теплой одежды и каких-либо вообще удобств, — русский солдат в состоянии был еще драться целых десять суток подряд».

Я вполне был согласен с милым доктором: это было все верно, это была правда...

Говорят, что наши потери под Высокой достигали до 500 человек в день.

Сегодня тяжело ранен в пятый раз поручик Седельницкий, у бедняги в России семь человек детей.

Сегодня слыхал один рассказ, свидетельствующий о необыкновенном фанатизме японцев. Во время отбития атак на 3-м форту часть японцев ворвалась в самое укрепление. Начался рукопашный бой. Наши стрелки подняли на штыки японского офицера и бросили его на землю, а он, мучаясь в предсмертной агонии, продолжал рубить своей шашкой по ногам наших солдат. Комендант 3-го форта штабс-капитан Булгаков был ранен три раза, но не пожелал идти в госпиталь.

Во время боев на Малой Голубиной бухте один солдатик из запасных, будучи тяжело ранен, был забыт в покинутом нами окопе. Там этот несчастный страдалец лежал уже около двух суток. В бойницы (отверстия в окопах, из которых стреляют) видно было, как он изредка шевелился и махал рукой. Но достать его оттуда не было никакой возможности. Каждого, кто рискнул бы на этот подвиг, ожидала неминуемая гибель.

Однако двое наших солдат и матрос, не будучи в состоянии видеть больше мучения несчастного, вызвались принести его к нам в окопы.

Получив разрешение, эти три героя ночью, ползком, добрались до раненого и благополучно вернулись с ним обратно, незамеченные неприятелем. Радость наших солдат была неописуемая.

Сам же раненый, имея перелом ноги выше колена, от избытка чувств только крестился и молился. Бедняга имел самый жалкий и измученный вид, и смотреть на него без слез было невозможно.

В течение ночи японцы все время обстреливали Высокую гору, но редким огнем. Кроме того, изредка слышалась и ружейная пальба. Очевидно, это наша пехота выбивала японцев из своих окопов.

После 12 часов ночи стрельбы уже слышно не было.

Говорят, что вся Высокая гора осталась за нами и что японцы этой ночью окончательно изгнаны из наших окопов.