Так как теперь уже всем известно, что я убил хозяина дома, где мы снимаем квартиру, мне хочется дать нечто вроде публичного объяснения по поводу того, что произошло.

Меня со всех сторон убеждали, что это совершенно излишне, но сам я переживал этот инцидент так болезненно, что в конце концов почувствовал себя вынужденным явиться к полицейскому комиссару, чтобы отдать ему полный отчет в том, что я совершил. Он сказал, что давать объяснения совершенно незачем. Никто этого не делает – к чему они?

– Вы убили вашего домовладельца? – сказал он. – Прекрасно. Ну и что же?

Я спросил у него, не являются ли мои действия до некоторой степени подведомственными закону. Но он покачал головой.

– С какой стороны? – спросил он.

Я объяснил ему, что эта история поставила меня в какое-то ложное положение, что поздравления, которые я получаю от друзей и даже от лиц, совершенно незнакомых, едва ли можно считать заслуженными, если принять во внимание все детали; словом, что мне бы хотелось, чтобы все обстоятельства дела были преданы какой-то гласности.

– Хорошо, – сказал полицейский комиссар. – Если уж вы непременно хотите, можете заполнить бланк.

И стал рыться в своих бумагах.

– Как вы сказали? – спросил он. – Вы уже убили своего домовладельца или только собираетесь его убить?

– Я уже убил его, – ответил я твердо.

– Прекрасно, – сказал полицейский. – А то, знаете, у нас на эти случаи существуют различные формы бланков.

Он протянул мне длинный печатный бланк с рядом вопросов: возраст, род занятий, мотивы убийства (если таковые имеются) и т. д.

– Что я должен написать в графе «мотивы»? – спросил я.

– По-моему, – ответил он, – лучше всего написать просто «никаких» или, если угодно, – «обычные».

Затем он вежливо выпроводил меня из кабинета, выразив надежду, что я похороню своего домовладельца, а не брошу его труп на произвол судьбы.

Меня это свидание не удовлетворило. Я нисколько не сомневаюсь в том, что полицейский комиссар точно следовал букве закона. В самом деле, если бы всякий раз, когда квартирант подстреливает своего домовладельца, приходилось заводить следствие, это было бы утомительно и скучно.

Как правило, хозяина дома убивают в связи с повышением квартирной платы, и тут не требуется никаких лишних слов. «Я намерен увеличить вашу квартирную плату на десять долларов в месяц», – заявляет хозяин. «Отлично, – говорит квартирант. – Тогда я убью вас». Иногда он делает это, а иногда забывает.

Однако мой случай существенно отличается от остальных. Ибо предложение Национального союза квартиронанимателей наградить меня в следующую субботу золотой медалью чрезвычайно обострило ситуацию и вынуждает меня дать необходимые объяснения.

Я отчетливо помню, как лет пять назад мы с женой пришли снимать эту квартиру. Хозяин сам показывал нам ее, и я должен признаться, что в его поведении не было тогда ничего или почти ничего такого, что могло бы навести на мысль о каком бы то ни было отклонении от нормы.

Лишь один незначительный эпизод остался у меня в памяти. Хозяин извинился перед нами за недостаток места для стенных шкафов.

– В этой квартире мало шкафов, – сказал он. Услышав это, я почувствовал какую-то неловкость.

– Что вы! – возразил я. – Да вы посмотрите, как просторна эта кладовка! В ней, по крайней мере, четыре квадратных фута.

Но он покачал головой и повторил, что шкафов мало и они недостаточно вместительны.

– Я должен поставить здесь другие шкафы, получше, – сказал он.

Два месяца спустя он поставил новые шкафы. Я был поражен – право же, тут было что-то противоестественное, – когда оказалось, что он не повысил при этом квартирной платы.

– Разве в связи с установкой шкафов вы не собираетесь повысить плату за квартиру? – спросил я.

– Нет, – ответил он. – Они обошлись мне всего в пятьдесят долларов.

– Но, дорогой мой, – возразил я, – ведь на пятьдесят долларов вы можете получить шестьдесят долларов чистой прибыли в год.

Он согласился со мной, но сказал, что все-таки не будет повышать квартирную плату. Обдумав это, я решил, что его поведение могло быть симптомом начальной стадии пареза или склероза сосудов головного мозга. В то время у меня еще не было намерения убить его. Оно появилось позднее.

Я не припомню, чтобы до весны следующего года произошло что-нибудь существенное. Весною же хозяин неожиданно явился к нам, извинился за свое вторжение (факт уже сам по себе несколько подозрительный), и заявил, что намерен переменить обои во всей квартире. Я убеждал его не делать этого.

– Этим обоям всего десять лет, – сказал я.

– Да, – ответил он. – Но за это время цена на них поднялась вдвое.

– Хорошо, – сказал я твердо. – Если так, вы должны повысить квартирную плату на двадцать долларов в месяц.

– Нет, не должен, – ответил он.

Этот неприятный разговор повлек за собой явное охлаждение между нами на несколько месяцев.

Последующие наши столкновения носили еще более острый характер. Все помнят резкое увеличение квартирной платы в связи со страшным ростом цен на строительные материалы. Наш хозяин отказался повысить плату за квартиру.

– Цены на строительные материалы выросли по меньшей мере на сто процентов, – сказал я.

– Прекрасно, – ответил он. – Но я ничего не строю. Я всегда получал десять процентов на капитал, вложенный мной в эту собственность, и продолжаю получать их.

– Подумайте о вашей жене, – сказал я.

– Не хочу, – ответил он.

– Но вы обязаны думать о ней, – настаивал я. – Довожу до вашего сведения, что только вчера я прочел в газете письмо некоего домовладельца – одно из прекраснейших писем, какие мне когда-либо приходилось читать (я хочу сказать – из писем домовладельцев), и он пишет там, что рост цен на строительные материалы вынудил его подумать о жене и о детях. Такой трогательный призыв!

– Меня он не трогает, – ответил мой домовладелец. – Я не женат.

– Ах, так! – сказал я. – Не женаты.

Пожалуй, именно тогда мне впервые пришла мысль, что этого человека следует устранить.

Затем последовал ноябрьский эпизод. Очевидно, все мои читатели помнят о пятидесятипроцентном увеличении квартирной платы, которое было предпринято, чтобы отпраздновать День перемирия [1]. Мой домовладелец отказался присоединиться к сей торжественной акции.

Подобное отсутствие патриотизма у этого человека привело меня в сильнейшее негодование. Точно такая же история произошла при повышении квартирной платы, которым было решено ознаменовать приезд к нам маршала Фоша, а также позднее – когда квартирная плата была поднята, если не ошибаюсь, на двадцать пять процентов в честь демобилизованных участников войны.

Это было чисто патриотическое движение, которое возникло стихийно, без всякой предварительной подготовки.

Я сам слышал, как многие солдаты говорили, что это был первый сюрприз, которым их встретила родина, и что они никогда его не забудут.

Еще через некоторое время последовало новое увеличение квартирной платы, организованное в честь приезда принца Уэльского. Лучшее приветствие трудно было бы придумать.

Мой домовладелец – увы! – оставался в стороне от всех этих проявлений патриотизма. Он ни разу не увеличил квартирную плату.

– Я получаю свои десять процентов, – повторял он, – с меня хватит.

Теперь я понимаю, что парез или склероз, очевидно, полностью завладели какой-то долей или даже целым полушарием его головного мозга.

Я стал обдумывать план действий.

Решающий момент наступил в прошлом месяце. Квартирная плата была резко – и совершенно правильно – повышена с целью уравновесить падение немецкой марки. Это мероприятие было, разумеется, основано на солидных аргументах, понятных каждому деловому человеку.

Совершенно очевидно, что, если бы мы ничего не противопоставили падению марки, это могло бы погубить нас. Дешевая немецкая марка позволила бы немцам отобрать у нас наши дома.

Я ждал три дня, тщетно надеясь получить извещение о повышении платы за мою квартиру.

Потом я отправился к хозяину в его контору. Не отрицаю, я был вооружен, но у меня было смягчающее обстоятельство: я знал, что мне придется иметь дело с человеком ненормальным, с душевнобольным, с человеком, у которого половина головного мозга уже поражена склерозом.

Я не стал тратить лишних слов на предварительные объяснения.

– Вам известно о падении немецкой марки? – спросил я.

– Да, – ответил он. – И что же из этого следует?

– Ничего, – сказал я. – Намерены вы повысить плату за мою квартиру или нет?

– Нет, – произнес он упрямо. – Не намерен.

Я поднял револьвер и выстрелил. В эту минуту он сидел ко мне боком. Всего я произвел четыре выстрела. Сквозь дым мне удалось рассмотреть, что первый из них разнес в клочки его жилет, второй сорвал с него воротничок, третий и четвертый пробили на спине подтяжки. По-видимому, он был в состоянии коллапса. Сомневаюсь, чтобы ему удалось выбраться на улицу. Но даже и в этом случае он, безусловно, не смог бы уйти далеко.

Я оставил его там, где он был, и, как уже сказал, отправился в полицию.

Если Союз квартиронанимателей наградит меня медалью, я хочу, чтобы это было сделано с полным пониманием того, что произошло.

1

День перемирия – 11 ноября, день, когда в Америке отмечается заключение мира после первой мировой войны 1914 – 1918 годов; с 1954 года именуется Днем ветерана.