Глава 2

Стена изнутри выглядела совсем иначе. Она казалась блестящей и сложенной из желтовато-зеленой и небесно-голубой глины Гирлянды виноградных лоз и других вьющихся растений, усыпанные цветами и крохотными плодами, почти полностью скрывали ее. Дверь находилась высоко над чашей долины, и взорам входящих Избранниц открывался прекрасный вид. Тут все цвело и зеленело — какой контраст с выжженной пустыней, оставшейся за стеной. Ближе к центру долины изумрудные луга терялись в чащах, и зелень приобретала бирюзовый оттенок. Вершины скал растворялись в прозрачной голубизне неба. Повсюду звенели бесчисленные ручейки, воздух казался пропитанным ароматом воды. Все живое в долине наслаждалось изобилием живительной влаги. Дочери Людей Реки вдыхали свежий запах влажной земли и зеленеющих трав, как неведомые им доселе благовония.

Солнце зашло, и долина неуловимо изменялась — из зеленой и голубой она стала золотистой, а потом — янтарной и, наконец, ярко-пурпурной. В сумерках сверкали серебром небольшие водопады, в небесах зажглись яркие звезды. Розовая луна залила сад неземным светом.

Прямо перед избранницами начиналась лестница из полупрозрачного мрамора. Ее широкие ступени вели по покрытым зеленью горным склонам вниз, в сердце долины. Розовый свет луны казался частью волшебства сада. И в этом необычном свете девы разглядели, как что-то движется по лестнице им навстречу. И вот перед ними оказалась огромная львица.

Увидев хищника, девочки в ужасе схватились друг за друга — точно так же, как всегда поступали их предшественницы. Однако львица подошла ближе, не выказывая никакой злобы или голода. Она потерлась головой о ноги дев. Запах львицы ничуть не походил на зловоние хищника, он напоминал скорее аромат цветов. Немногие девушки могут устоять при виде ластящегося зверя. Избранницы тут же принялись играть со зверем и целовать ее бархатную, пахнущую цветами морду. Девочки больше не боялись и радостно пошли за львицей, когда та отправилась в глубь сада.

По спускающимся слева и справа от лестницы террасам стлался мшистый ковер. Девочки шли за львицей по ночному лесу, и ничего, даже тени, ставшие в лунном свете розовыми, не пугали их. В этом волшебном лесу не было места страху. Пели соловьи, и пушистые черные кролики весело скакали под ногами у огромных диких кошек, не обращавших на них ни малейшего внимания.

На другом краю леса водопады образовали небольшое озеро. У его берега избранниц ждал корабль. Очарованные девушки, взволнованно ахая, поднялись на палубу.

Этот корабль ничуть не походил на грубые и прочные суда Людей Реки — нос его был изящно изогнут, а корма сделана в виде рыбьего хвоста. От него исходило сияние, а на стройной мачте красовались прозрачные, усыпанные блестками паруса. Он легко скользил по воде без помощи ветра или весел, а девочки в изумлении озирались вокруг.

Сколько диковин должен увидеть человек, чтобы поверить, что он действительно находится в стране чудес? Слишком много удивительных вещей сотворила здесь расточительная четырнадцатилетняя колдунья. Одни были детскими игрушками, ведь избранницы были совсем юными, другие — миражами, способными очаровать сердца девушек, которыми избранницы вскоре станут.

От фруктовых садов и рощ на дальнем берегу озера исходил ароматный запах слив и лимонов. Величественные колонны финиковых пальм упирались кронами в небо. На холме, покрытом ковром ярко-красных роз и чернильно-черных гиацинтов, замер дворец из белого мрамора. Его двери были гостеприимно распахнуты.

Стайка маленьких птичек выпорхнула из дворца. Они что-то прощебетали девочкам, словно приветствуя их.

В зале со звенящими фонтанами их встретил накрытый стол. Каждый вечер его будут накрывать для них, но они так и не узнают, каким образом. Избранницы сидели на шелковых подушках и ели редкие изысканные блюда, каких не видели в домах своих отцов, они пили вина и шербеты из хрустальных кубков, но кувшины оставались по-прежнему полны.

В роскошном дворце их встретили ароматные ванны и застланные шелковыми простынями кровати, с балдахинов которых матовыми каплями свисали жемчужины, будто в комнатах прошел жемчужный дождь.

Может, вино, а может, бледный дым от сгоравших в светильниках благовоний навеяли сон. Юные девы уснули и увидели сны о священном золотом храме, сверкающем к западу от дворца, о сокровенном колодце, который им предстоит охранять, о львах, с которыми они смогут играть, и о других, еще не открытых, чудесах волшебной страны.

Только у Кассафех разболелся живот от изысканной еды. Ведь на самом деле это были преображенные колдовством коренья, хлеб и другие обыденные угощения, годные лишь для того, чтобы не дать человеку умереть с голоду. Одна Кассафех металась во сне по своей призрачной постели, увешанной жемчугом. Она не верила ничему из того, что видела, потому что такая красота не могла иметь ничего общего с уродливым Черным Богом Вешума. Когда же девочка наконец уснула, то увидела во сне красивого молодого капитана дозорных и стала умолять его:

— Забери меня отсюда! Верни меня в реальный мир! — Но вот молодой человек превратился в кролика и поспешно скрылся в норе.

Это был сад радостей для девочек и девушек. Колдунья попыталась создать тут то, о чем мечтала в детстве…

Сад наполнял плеск множества фонтанов. Из одних били восхитительные напитки, другие пропитали воздух чудесными ароматами. Дно любого из водоемов переливалось драгоценными камнями. Девочки могли их достать и любоваться ими, так как, обсыхая, камни меняли цвет подобно радуге. Дворец состоял из бесчисленных комнат со всевозможными чудесами. Здесь было все: завораживающие странные игры, волшебные зеркала, показывающие неведомые края, искусно раскрашенные и одетые куклы, казавшиеся живыми! Если повернуть заводной ключ, то эти куклы начинали двигаться, петь, танцевать и даже разговаривать. Кроме того, повсюду стояли огромные сундуки, набитые одеждой, прекраснее которой девочки не видели и вряд ли когда-то увидят, ведь иллюзии всегда прекраснее реальности. А рядом с этими сказочными сундуками были шкатулки, полные драгоценных украшений. В некоторых комнатах на подушках лежали музыкальные инструменты, и одного прикосновения к любому из них хватало, чтобы услышать чарующие звуки. В одной из комнат стоял ткацкий станок, очень простой в управлении, на нем любая девчонка, даже работая кое-как, могла выткать ткани неописуемой красоты с яркими, словно живыми, картинами. А еще во дворце хранились удивительные книги, рисунки в которых и в самом деле оживали.

Воздух наполняло благоухание роз. С ветвей свисали всегда спелые плоды. На некоторых деревьях, на радость девочкам, гроздями росли леденцы, на других были подвешены качели из слоновой кости. Стоило лишь сесть на них, как они начинали раскачиваться так, как хотелось девочкам, — быстро или медленно.

Сад все время изменялся, словно все постоянно передвигалось — то тень цветущего дерева, то склон далекого холма. Избранницам сад казался бесконечным. Не ведая о царящих во внешнем мире законах, животные здесь были милы, любопытны и жили в согласии друг с другом. Пушистые белые козлята играли с детенышами пантеры и с готовностью принимали в игру девочек. Тигрицы приглашали избранниц сесть себе на спину и везли хохочущих наездниц многие мили, а затем ложились и разрешали девочкам класть головы на золотисто-полосатые бока, приятно пахнущие корицей и апельсинами. Многочисленные птицы в зеленом и ярко-красном оперении, уцепившись за рукава платья, поднимали красавиц в воздух, усаживали на ветку дерева, а потом пели для них. Говорящие обезьяны с длинными хвостами и мудрыми серьезными глазами рассказывали девочкам истории о старом мире. В озере и других водоемах сада плавали львицы, и если какая-нибудь девочка изъявляла желание, ее переносили на другой берег, а из глубин поднимались синие улыбающиеся рыбы и предлагали ухватиться за их плавники.

В саду всегда было много молодняка, появлявшегося странным и таинственным образом, так как ни разу нигде не показался ни один самец. Птичьи яйца, из лазурита или зеленого оникса, неожиданно появлялись в гнездах, и из них вылуплялись очаровательные птенцы, а тигрята прибегали, кувыркаясь, откуда-то из-за холмов.

Сексуальные порывы в саду не поощрялись. Блаженное неведение девочек и обилие всевозможных чудес предназначались для подавления природных инстинктов, и в большинстве случаев так и происходило. Но если девочка вдруг начинала волноваться и беспокоиться, она неожиданно находила булькающий хрустальный сосуд с трубкой и мундштуком и, чувствуя, как что-то тянет ее к этому сосуду, вдыхала волшебный дым и погружалась в забытье. Дикие необузданные видения утоляли пробуждающуюся чувственность, хотя красавица никогда не помнила, что происходило с ней во сне. После этого девушка не думала о мужчинах, а стоило вновь накопиться тоске — она отправлялась искать хрустальный сосуд.

Что касается святыни — золотого храма и священного колодца — то избранницы выполняли свои ритуальные обязанности по собственному желанию, но ежедневно.

Сначала они, исполненные благоговейного страха, лишь издали рассматривали храм. Затем осмелились войти. Внутри все было из золота — и стены, и крыша, и широкие оконные ниши, и даже тени, которые отбрасывали отлитые из золота витые решетки. В центре зала, вымощенного пластинами из слоновой кости, стояла золотая чаша. Приблизившись к ней и вынув костяную пробку, ошеломленные девочки с почтением заглянули в темный колодец и вдохнули тяжелый затхлый запах. Священный колодец был единственным непривлекательным местом в саду.

Колдунья считала, что даже самые легкомысленные представители рода людского нуждаются в какой-либо цели, и, предвидя, что девчонки непременно легкомысленны, она сделала так, что колодец и храм внушали им чувство собственной значимости и религиозное вдохновение. Поэтому каждые девять дев создавали свой ритуал восхваления колодца. Обычно это происходило на закате. Может, этот час напоминал им о прибытии сюда и о появлении волшебной двери. Как правило, девы исполняли некие ритуальные танцы и разбрасывали вокруг золотой чаши принесенные в храм цветы и фрукты — приношения эти, видимо милостиво принятые, всегда исчезали к их следующему приходу. Затем девы вновь подтверждали свою преданность Богу, целуя пробку в чаше и шепча что-то вроде: «Отец наш всесильный, узри дочь твою и рабу твою». А потом, то ли из гордости, то ли от неосознанной обиды, они всегда вновь напоминали Богу о своей девственности. Как правило, это звучало так: «Узри, я запечатана, как запечатан и твой колодец, и своей чистотой я буду хранить чистоту святого дома Бога. Пусть я погибну, если нарушу эту клятву».

Все это со временем приобретало в глазах избранниц огромную важность и значительность. Иначе и не могло быть, если учесть, в какой религиозный экстаз постоянно приводили себя они. Как же могла Кассафех освободиться от всего этого? Неизвестно, но, тем не менее, ей это удалось.

Она с подозрением относилась к прелестям сада, считая их ловушками, масками, скрывающими ужасный лик Черного Бога. Хотя и ее искушали дружелюбные пантеры, волшебные книги и музыкальные инструменты, дельфины и леденцы, она отказалась от всего, не доверяя даже собственным ощущениям.

И чудеса сада каким-то образом узнали о ее отказе и постепенно перестали замечать ее. Тигрицы не предлагали покатать Кассафех по лесам, голубки не садились на ее плечи, и даже фрукты стали невкусными, а розы не казались отступнице такими красными, как прежде. В течение года Кассафех натыкалась и на другие таинственные перемены. Иногда, беспокойно бродя по парку, она замечала на секунду-другую голые места, где ничего не росло. Проходя мимо дворца, она слышала скрипучие немелодичные звуки, а, войдя внутрь, находила одну из избранниц играющей на музыкальном инструменте. Остальные девочки сидели рядом и внимали явно волнующей музыке, исполняемой с непревзойденным мастерством. «Теперь я вижу, что спрятано под маской, — думала Кассафех мстительно, но все же со страхом. — Может, это Бог наказывает меня? Ну и пусть наказывает».

Кассафех старалась избегать и ритуалов у колодца. Если она и появлялась там, то приходила одна и, вынув костяную пробку, всякий раз долго принюхивалась. «Это больше похоже на тебя», — говорила она Богу, ощутив затхлую вонь.

От духа стихий, живущего на небе и находящегося в родстве с существами Верхнего Мира, Кассафех, без сомнения, досталось в наследство нечто, мешавшее ей воспринимать соблазны этого рая.

Прошел год, пошел второй, Кассафех казалось, что остальные восемь девиц еще больше поглупели и стали полностью похожими на овец. Таясь от всех, Кассафех часто плакала. Однажды ей снова приснился молодой красивый капитан, но на этот раз он освободил ее, и они летели над пустыней на спине орла. Но, проснувшись, девушка увидела одну из девиц, похожую на глупую овцу, блеющую ей в ухо:

— Я тоже мучилась из-за этого, Кассафех, но я вдохнула дыма из хрустального сосуда, увидела сны и исцелилась от тоски. Посмотри-ка, рядом с твоим ложем стоит именно такой сосуд.

Кассафех взглянула и увидела сосуд из дымчатого хрусталя, в котором булькала какая-то темная жидкость.

— Попробуй, — настаивала девочка, протягивая мундштук, который показался Кассафех покрытым грязной потрескавшейся эмалью. И все же, изнывая от беспокойства, Кассафех взяла его, втянула дым и откинулась на подушках.

Вскоре у нее закружилась голова. Что-то набросилось на Кассафех из сгущающегося марева. Это не был мужчина, а скорее, его подобие, сотворенное фантазией четырнадцатилетней колдуньи-блудницы, испытывавшей лишь презрение к уловкам мужчин, которым она продавалась. Он казался одновременно и смешным, и жутким. Равнодушие, которое Кассафех питала к саду, помешало высвободиться ее чувственности, и бурлящий сосуд уже ничем не мог помочь. Все наслаждения испарились, оставив лишь голое представление колдуньи о совокуплении. Волосатый и грубый гигант с клыками вместо зубов схватил Кассафех руками, похожими на железные клещи. Фаллос величиной с башню устремился меж ее бедер, готовый, казалось, пронзить насквозь тело несчастной. Кассафех пронзительно закричала.

Очнувшись в поту, она добралась до окна, и ее вырвало на землю, казавшуюся сложенной из лоскутков: наполовину зеленой, наполовину выжженной солнцем. В следующие месяцы Кассафех пристрастилась бродить вдоль стены, пытаясь найти волшебную дверь (ведь лестница, ведущая к ней, конечно, передвинулась в другое место), но изнутри никто и никогда не мог даже увидеть дверь, не говоря уже о том, чтобы пройти сквозь нее, за исключением того единственного дня, когда кончался срок. Но сколько бы ни было иллюзий в долине, ее охраняли вполне реально. В скалах жили настоящие чудовища, стена и дверь существовали на самом деле, не менее реальным был и дьявольский страж двери.

Второй год прошел, и наступил третий.

Хотя в саду золотых дев обитало девять избранниц, только восемь из них стали хранительницами. Девятая оказалась загнанным в ловушку врагом.

Глава 3

Вот уже целый год бродил Симму по свету в поисках колодца и золотого сада. Азрарн преподнес ему три дара: огненный поцелуй, талисман эшв и цель.

Однако лукавый демон предоставил Симму самому отыскать эту цель, и теперь без помощи Владыки Ночи дорога казалась юноше слишком длинной.

Однако Симму с самого начала знал, что он герой, то есть человек, которому суждено изменить мир. Это вдохновляло и пугало его.

Говорят, что в этом путешествии у него было множество приключений; тогда — как, впрочем, и сейчас — герои не могли существовать без приключений. Но как же иначе, если путешествовать приходилось по диким странам, кишащим свирепым зверьем, не всегда естественного происхождения, по землям, где на каждом мосту или перекрестке стоял, требуя дани, атаман местных разбойников.

Симму не был обычным человеком, хотя и не знал, чем он отличается от других. И вот мало-помалу он начал вновь открывать свои способности. Когда на его пути появилась стая голодных псов, юноша застыл в страхе, но разум простого смертного уступил место мудрости эшвы. Не осознавая, что творит, Симму навел чары на псов. И огромные звери, тяжело дыша, опустились на землю и добродушно завиляли хвостами. По щекам Симму потекли слезы. Так он вновь обрел то, что считал навсегда потерянным, — свое колдовское искусство, и поводом для этого послужила опасность. Позже, все еще побаиваясь, он намеренно спустился в лощину, где грелось на солнце несколько львов. Хищники почуяли человека и, рыча, поднялись, но Симму уже ощутил в руках магическую силу эшв, окружил себя ею, и вскоре его страх исчез, а рычание львов стихло. Эти львы не были кроткими и ласковыми. Напротив, в любое другое время они бы с удовольствием разорвали и сожрали то, что минуту назад очаровало их. Именно поэтому их спокойное поведение казалось удивительным.

Все это укрепило уверенность Симму в его особом, героическом предназначении. Люди видели некоторые из его подвигов. Это принесло Симму известность среди охваченных почтительным страхом жителей окрестных деревень. К тому времени и сам Симму изменился, так как считал теперь колдовство частью самого себя.

Кроме того, он по прежнему оставался в мужском обличье. Его стимулы к перевоплощению — сначала Зайрем, а потом Азрарн — исчезли. Симму-мужчина был поджарым и сильным, как лев, с солнечно-желтой гривой волос. Теперь он носил бороду, которую коротко подрезал ножом, и одежду, украденную где-то по дороге. Но это был не бесформенный крестьянский балахон, годившийся и для женщины, а мужской костюм странника, нуждающегося в свободе движений, чтобы защитить себя. А сражений во время странствий на его долю выпало предостаточно… Как и в случае с псами, впервые столкнувшись с необходимостью драться, Симму растерялся. Никто никогда не учил его воинскому искусству, он даже ни разу не дрался с детьми на храмовых площадках для игр, так как внушал им почти благоговейный страх. И вот, встретив у брода шайку разбойников, он спросил себя, что же с ним будет и не попадет ли он в конце концов в сети Смерти.

— Эй, парнишка! — заорали разбойники. — Эй, красавчик, абрикосовые щечки! Эй, ягненочек! Эй, котеночек с янтарными глазками! Этот брод наш, и ты или плати, или Свирепый Вепрь убьет тебя на месте!

И Свирепый Вепрь вышел вперед.

Имя это ему очень подходило, хотя, пожалуй, ни один вепрь не мог быть настолько уродливым.

— Клянусь своим оторванным ухом и семью выбитыми зубами, — вскричал Вепрь, — я готов! Клянусь своими десятью бородавками, — чуть подумав, добавил он.

Многих убил Свирепый Вепрь. Он с ловкостью владел ножом и обладал сильными пальцами душителя и мощными ногами, которыми норовил ударить в пах. Симму был среднего роста, не слишком высоким, но и не низким для молодого человека его лет.

Увидев такое существо, как Свирепый Вепрь, демоны испытали бы безграничное презрение. Ваздру и эшвы, всегда старавшиеся быть прекрасными в своих человеческих воплощениях, ненавидели уродство даже больше, чем добродетель. Видимо, эта аристократическая ненависть оказала влияние на Симму, и он невольно сделал рукой пренебрежительный жест. Но Вепрь подумал, что Симму просто хочет достать нож из-за пояса, и рванулся вперед.

Но, снова не осознавая своих действий, Симму отскочил в сторону, и Вепрь, не успев затормозить, врезался в дерево.

Никто из разбойников не мог предвидеть быстроты движений Симму и того, что чувства юноши, более острые, чем человеческие, подсказывают телу движения независимо от сознания, делая Симму неуязвимым.

Свирепый Вепрь взревел, встряхнулся, выхватил нож и снова бросился на юношу. Тот молниеносным движением скользнул мимо, запрыгнул, подобно леопарду, на спину своему противнику и, выхватив нож, перерезал горло Вепря. Когда противник рухнул наземь, Симму отскочил в сторону и на мгновение превратился в рычащего, злобного, непредсказуемого зверя. Первый раз он убил сам, по сути дела, принеся жертву своему врагу, Смерти. Но Симму сражался за свою жизнь, и ему было все равно.

Разбойники медлили. Затем пятеро из них набросились на Симму, и, если бы он оказался обычным человеком, как считал раньше, эта минута оказалась бы для него последней.

Но Симму был Симму. Он прыгал, кружил и наносил ножом смертоносные удары в те жизненно важные точки человеческого тела, которые хорошо известны тигру и леопарду. Хотя разбойники изо всех сил старались сбить его с ног, им это не удалось. Да и как могли они совладать с существом, являвшимся на треть диким котом, на треть волком, на треть змеей, да еще и колдуном в придачу?

Под конец четверо разбойников лежали мертвыми, а пятый убежал, вопя о том, что боги послали чудовище покарать их.

Еще не привыкнув к виду трупов, Симму тоже поспешил уйти с места битвы. Но позже, прислонившись к дереву, дрожа всем телом, он, тем не менее, осознал, что сможет одолеть чудовищных стражей пустыни — не умением и ловкостью опытного воина, а благодаря полученному в детстве воспитанию. И тогда Симму, хрипло рассмеявшись, вытер нож о траву и отправился дальше. После этого случая всякий, вызывавший Симму на бой, неизменно терпел поражение, хотя некоторые из них были не простыми разбойниками, а воинами, искусными в обращении с оружием. Но Симму все равно убивал их, ведь при всем их искусстве они не могли двигаться быстрее молнии. Его самого ранили лишь дважды: на левом плече Симму розовел шрам, похожий на полумесяц, а на правом бедре — еще один, напоминающий молнию, ту самую молнию, в которую он превращался, встречаясь с врагами.