Глядя на различные образы в ее разуме, он сам терял веру в них. Но девушка верила и видела, ясно и четко, сущность Азрарна. Он превратил для нее в реальность даже нереальное, одухотворяя природу всех вещей. Он стал для нее всем - жизнью, сущностью мира.
      Вероятно, если бы размышления Данизэль оказались не о нем или выдали Азрарну обычные мечтания молодой девушки, он мог бы, в конце концов, постараться избежать ее, наказав за то, что она обманула его надежды. Но она не обманула Азрарна. Она сделала его Богом.
      И он высвободил из-под плаща руку и осторожно возложил на ее прекрасную головку, ставшую храмом Азрарна.
      Когда паломники, приближаясь к Белшеведу, шли по слабо светящимся дорожкам, ведущим из пустыни, город пел для них. Секрет этого волшебства заключался в том, что под дорожками располагались воздушные полости, в них от топота шагающих ног рождалось эхо, серебряный гром. Только у границы города эти полости обрывались, и, когда последний человек оказывался у ворот, звук стихал, вызывая удивление толпы. И теперь прикосновение Азрарна породило подобное эхо в теле девушки, вызвав звук, который не мог умереть, а порождал все новые звуки, эхо от эха, песню от песни.
      Он медленно входил в ее транс. Ее взгляд сфокусировался на Азрарне, и она улыбнулась ему. Он снял руку с ее головы, продолжая безмолвно смотреть на нее.
      Наконец девушка сказала ему:
      - Хочешь, я преклоню перед тобой колени? Хотя я всегда на коленях пред тобой.
      - Нет, не кланяйся мне, - отозвался Азрарн. - Я долго был вдали от тебя, долго по вашему отсчету времени. Ты думала, я не вернусь?
      - Но ты никогда не покидал меня, - возразила красавица.
      Он знал, что она говорила правду, дважды правду - для Данизэль, потому что сохраняла его образ в своей душе, и для Азрарна, который на самом деле был с ней в Нижнем Мире.
      Князь демонов наклонился и поднял девушку на ноги. Все люди отзывались на его ласку, но сейчас, видя, что и она подвержена его чарам, он смутился и сделался неловок, словно впервые заметил такую реакцию смертного на явление божества.
      - Я должен тебе кое-что сказать, но не сейчас, - продолжил Азрарн. - Я возьму тебя с собой в путешествие сегодня ночью. Не пугайся.
      - Если я буду с тобой, то мне нечего бояться, - ответила Данизэль.
      - Все жрецы в Белшеведе - волшебники. Но ты больше чем волшебница. Показать тебе, кто ты?
      Либо он всегда знал, либо без труда открыл тайну ее происхождения.
      - Это новое знание обо мне?
      - Возможно.
      - Ты хочешь, чтобы я изменилась?
      - Нет.
      - Тогда не говори и не показывай мне. Покажи мне только то, что сохранит меня такой, какой я буду желанна тебе.
      Азрарна удивило, а возможно, и взволновало такое самоотречение, которое, впрочем, вовсе не унижало. Демоны получали удовольствие от лести и услужливости и знали эту свою слабость.
      - Тебе придется противоречить себе и унижаться, если будешь стремиться только к тому, чтобы доставить мне удовольствие, - предостерег ее Азрарн.
      - Я - это больше чем мое тело, ум и моя душа, - сказала Данизэль. - Я это еще и моя любовь к тебе. Я не могу отрицать или унижать свою любовь.
      Азрарн, не найдя ответа, окутал девушку вихрем звездной ночи. Этот вихрь подхватил их и втянул в озеро сквозь пол храма. Азрарн стал черной рыбой с глазами-метеорами, а она - серебряной чешуей вокруг его лба. Рыба вынырнула из воды и превратилась в черного орла, форму, более привычную для князя демонов. А Данизэль стала светом на его груди - но не белыми перьями, а белым пламенем.
      Ночное небо разорвалось вокруг них, как прежде разошлась гладь озера. Течения и потоки света, ветра и неосязаемого эфира расступались и огибали их. Луна взобралась на самую вершину небес. Мир сверкал внизу, как груда темных кристаллов.
      Лигу за лигой Азрарн нес Данизэль в образе белого огня. Девушка видела землю и воду, появляющиеся и исчезающие внизу под ними, населенные города, озера их огней и черные провалы древних руин. Оказавшись над лесом, черный орел ненадолго остановился, чтобы отдохнуть на раздвоенном стволе старого дерева. Рядом с этим деревом появилась розовая птичка, светящаяся, как клок тумана, пронизанный солнцем. Она осторожно села на ветку, несколько раз подняла и опустила головку, а затем пропела единственную звонкую ноту. А позже, когда луна начала опускаться, черный орел пролетел над полосатой поверхностью моря и сел на мачту призрачного корабля. Двести весел тут же вспенили воду, паруса развернулись к ветру, а штурвал стал вращаться вправо и влево, как будто чья-то рука управляла им, хотя на борту не было ни единого человека, ни даже призрака. Оставив корабль, перелетев море, Азрарн принес Данизэль к отдаленному склепу и, влетев через высокий вход, опустился на плиты пола. Здесь находился удивительный драгоценный камень сине-пурпурного цвета высотой в пять или шесть футов. Вначале казалось, что этот камень не имеет определенной формы, но постепенно становилось ясно, что это статуя, изображающая мужчину и женщину. Их длинные волосы переплелись, как и их одежды, а их руки крепко обнимали друг друга с дикой и яростной нежностью. В основании статуи был мраморный постамент, с выгравированными двумя именами и словами под ними:
      "Эти любящие должны были умереть от рук врагов, так как оба были волшебниками. Они превратились в этот драгоценный камень, ставший тенью их любви. Пожалей их. Или позавидуй".
      Когда луна уже садилась, орел спланировал на огромный луг, где огромные ночные цветы вздымались в рост человека. В темноте цветы казались серыми, но их запах был благороднее, чем самые изысканные благовония.
      Здесь Азрарн принял мужской облик и возвратил Данизэль ее человеческий вид. Они безмолвно пошли вместе между стройными стеблями.
      Наконец звезды притушили фитили своих ламп, прилив ночи начал убывать вдоль берегов утра. Наступил тот час перед рассветом, когда все живое и неживое как бы замирает, сдерживая дыхание. Серые цветы над их головами складывали крылья, словно спящие птицы, их запах делался все слабее.
      Азрарн наконец заговорил:
      - При нашей первой встрече я ранил тебя, а потом вылечил своей собственной кровью. Ты помнишь?
      Улыбнувшись, она ответила:
      - Ты думаешь, я могла это забыть?
      - Я никогда не занимался с тобой любовью, Данизэль. Знай же, что для демонов плотская любовь не является ни грехом, ни доблестью. В ней наше наслаждение, искусство и отдых, не менее, но и не более того. При таком общении мы не создаем ничего живого. Зарождение новой жизни среди нас требует больше сил и больше устремлений.
      Она внимательно посмотрела на него и спросила:
      - Каким же образом происходит зачатие ваших детей?
      - По-разному, - ответил Азрарн. - Но среди ваздру это происходит в миг слияния крови. Моя кровь смешалась с твоей. Когда-то ночью я лежал рядом с тобой и запечатлел свой образ в тебе так же прочно, как печать перстня оставляет свой оттиск на воске. Если бы я захотел сейчас, но только если бы захотел, ты могла бы носить моего ребенка и родить его. Но если я не выполню этого последнего этапа волшебства, которое я подготовил, ты останешься такой, как была прежде. Это не повредит тебе и не даст никаких преимуществ. Ты лишь будешь знать об этом, потому что я сказал тебе, что это так.
      - И ты сказал мне это, потому что не хочешь, чтобы я родила твоего ребенка?
      - Я хочу сказать, что ты можешь сама решить, будешь ли носить и рожать моего потомка. Ребенок будет девочкой, так как ты станешь формой, в которой она образуется, потому что у тебя есть детородные органы, как у всякой смертной женщины. Но хотя она будет похожа на тебя, она будет дочерью Азрарна, князя демонов, Владыки Ночи, одного из Владык Тьмы. Подумай об этом. Потому что, хотя ты и даруешь ей свой свет, ее сущностью будет Тьма. Сможешь ли ты предоставить в своем теле убежище такому созданию, Данизэль? А потом родить и баюкать его на руках. Я не делал и не делаю за тебя этот выбор. И никогда не буду настаивать.
      - Почему же? - спросила она. - Ведь отцом ребенка будешь ты.
      - Отцу также приходится видеть много зла в мире. Как, впрочем, и боль, и страдание.
      Его лицо стало холодным и жестоким.
      - Мой возлюбленный! - обратилась к нему девушка. - Ты могущественнейший из могущественных. Ты не должен слушать глупых сплетен несчастных смертных и уж тем более верить им.
      - Не серди меня, - оборвал ее Азрарн. - Я не хочу сердиться на тебя.
      - Я не верю в твою Тьму, - сказала она. - Впереди тебя ждут тысячелетия. А сейчас в тебе говорила злоба твоего невежества, которое умнее любой мудрости на земле. Но ты придешь к другому. Пока деревья живут, они должны расти.
      - Помолчи, - бросил он ей, и уход ночи, казалось, приостановился, прервался, и закрывающиеся крылья цветков неслышно зашипели, словно перед молнией. Трава под ногами Азрарна стала сворачиваться и засыхать. Князь демонов опустил глаза, подобные черным солнцам, и длинные прямые ресницы, казавшиеся трещинами ночи, скрыли его мысли. Наблюдая за обуглившейся травой и воздухом, мерцавшим от страха перед ним, - или делал вид, что наблюдает, Азрарн сказал девушке: - Ты не понимаешь сущности бессмертия. Только смертные могут предвидеть свое будущее.
      И она увидела в нем, или ей это только показалось, слабый и очень отдаленный отблеск непонятного страха. Все создания, теперь и тогда, боялись Азрарна. Почему же он хотя бы один раз за двадцать веков не мог испугаться сам?
      И возможно, заметив его страх, она подошла и встала перед ним на колени, словно желая разделить его страх. По правде говоря, даже если бы он убил ее в тот момент, девушка не испугалась бы, ибо любовь не оставила ей места для страха.
      Но Азрарн поднял ее на ноги и поставил перед собой.
      - Ты не сказала мне, согласна ли ты, - спросил он.
      - Я уже сказала, - ответила красавица. - Тебе не нужно спрашивать.
      - Если солнце становится луной, - прошептал Азрарн, - то это - ты.
      Затем, обернув лицо к звездам, он произнес фразу на одном из магических языков Нижнего Мира. Небо, уже теряющее свою темноту, еще больше посветлело, словно сгустившись в круглую луну. И этот освободившийся кусочек ночи медленно стал падать на луг, тихонько вращаясь при падении. И падая, он не рос и не уменьшался. Он опустился в раскрытую ладонь Азрарна, оказавшись не больше клубка шерсти, состоящей из тонкой полупрозрачной темноты. Ночь сама по себе не была и не могла быть осязаемой, но Азрарну с помощью волшебства удалось отделить от нее зримый кусок. И теперь он формировал частицу ночи, искусно и осторожно, пока в его руках не появилась легкая тень. Она оказалась взрослой и прекрасной женщиной, но маленькой, как кукла.
      Он не произнес ни звука, но, словно поняв все без слов, Данизэль подняла руки, чтобы взять маленькую фигурку. Когда ее руки прикоснулись к этой форме, из нее начал исходить мягкий свет. Он напоминал лунный, но не был светом луны; он казался звездным светом, но не был им. Это был свет Нижнего Мира, Драхим Ванашты, города Демонов.
      Фигурка постепенно увеличивалась. Она повисла в воздухе и вобрала в себя Данизэль. Потом, мерцая и подрагивая, устроилась на ней, словно вторая оболочка, приспособившись к каждой части ее тела, к каждой косточке и к каждой пряди волос. В течение нескольких секунд Данизэль была как будто окутана тонким слоем тумана. А затем туман проник внутрь ее тела, и девушка, в свою очередь, сама стала оболочкой, содержащей эту тень. И сквозь ее прозрачную белую кожу можно было различить сумеречное мерцание тени, наподобие бледного черного пламени за белым экраном.
      На востоке появилось голубое сияние, исходящее словно от полированного ножа.
      Луг с цветами опустел.
      В Белшевед, среди деревьев, смотревших в озеро, неожиданно вернулась ночь в лице Азрарна, и Данизэль - звезда, пойманная этой ночью.
      Остались считанные минуты до того, как восход должен был разорвать горизонт своими позолоченными ногтями. Но, видимо, этого времени было достаточно, чтобы сказать тайные, невысказанные слова. И все же, когда они появились на краю темноты, Азрарн заметил, что прежде них здесь появилась другая фигура, парившая теперь над водами озера.
      Она больше походила на насекомое, возможно, на богомола, обернутого розовато-лиловыми полами плаща, напоминавшими крылья.
      Данизэль обернулась, чтобы разглядеть пришельца, но Азрарн повернул ее голову прочь от этого создания.
      Но сам он пристально смотрел прямо на фигуру, и крылообразный плащ зашевелился, голова приподнялась. Под капюшоном показалась одна половина лица.
      - Доброе утро, мой смелый брат, - раздался над озером мелодичный голос. -Почему же ты задержался так поздно? Солнце почти поднялось. О чем, интересно, ты думаешь?
      - Это тебя не касается... А тебя, я полагаю, привело сюда безумие Белшеведа.
      - Я не стал бы беспокоиться из-за безумия Белшеведа. Это так скучно. Есть кое-что гораздо притягательнее.
      - Ты ошибаешься, - произнес Азрарн. - Я совершенно уверен в том, что ты ошибаешься.
      Повелитель Безумия, он же Владыка Иллюзий, засмеялся. Его смех напоминал скрежет ржавого металла. Он потряс лиловым плащом и улыбнулся. Впрочем, с уверенностью это можно было сказать только об одной половине его лица.
      - Азрарн Прекрасный, - сказал Чузар любезно, - это на твое великолепное безумие я пришел посмотреть.
      Азрарн, заслонивший Данизэль от взгляда Чузара как телом, так и магией, не зная или не желая знать, что она уже виделась с ним раньше, бросил на парящее над озером существо взгляд, исполненный холодной ярости. Владыки Тьмы редко затевали борьбу с себе подобными. То, во что могло это вылиться, пугало Азрарна. Военные игры, иногда развлекавшие их, всегда велись по определенным правилам. Каковы будут правила на этот раз, предугадать было трудно. Тем не менее Чузар оставался над озером и не проявлял, не открывал свой двойственный облик. Между тем восточная часть неба светлела, солнце посылало на восток первых гонцов. У Азрарна оставались считанные минуты.
      - Скажи, чего ты хочешь, - бросил Азрарн Чузару.
      Пытаясь за маской холодного презрения скрыть свой страх, Азрарн говорил с братом нарочито грубо. Князь демонов не мог повернуться лицом к солнцу. Через минуту или и того меньше ему придется покинуть девушку или взять ее с собой в подземный мир. Но выдержит ли Данизэль такой спуск - ведь она уже вышла из детского возраста?
      - Я уже сказал, чего хочу, - ответил Чузар. - Я безумно доволен.
      - Эта девушка - моя, - ответил Азрарн. - Ты знаешь это?
      - Верь мне, мой дорогой. Я все знаю. Я подслушал твой шепот. И наблюдал за вашими объятиями еще у розово-голубого драгоценного камня в гробнице. Безумство любви. Я получил большое удовольствие, поскольку тоже приложил к этому руку. Ведь это я явился причиной сумасшествия Нейура. Его безумство вызвало появление Бахлу. А Бахлу породила Белшевед. И Белшевед выманил тебя из Нижнего Мира. Теперь ты здесь, и здесь эта смертная женщина, которая родит тебе дочь. Безумство воистину потрясающих масштабов. Вот я и пришел, мой брат, - сказал Чузар, раскачиваясь над озером, словно ядовитая змея. - Я пришел, чтобы стать дядей твоей еще не родившейся дочери. И предложить ей подарок.
      На востоке начали открываться ворота. Птицы истошно запели на деревьях - этим криком они могли выражать как испуг, так и радость. Бледно-желтый блик всколыхнул еще темную воду, но это оказалась всего лишь плеснувшая рыба.
      - Мой господин, - обратилась к Азрарну Данизэль. - Я не боюсь его. Он не хочет причинить мне зла, потому что однажды сам сказал мне это и был очень вежлив со мной. Солнце появляется. Оставь меня. Я буду в безопасности.
      - Он может быть и любезным, - сказал Азрарн язвительным тоном. - Но у него две стороны. Какой подарок? - спросил он у Чузара бесцеремонно.
      - Нечто очень для меня дорогое, конечно же. Позволь мне приблизиться, почти пропел Чузар, по-прежнему улыбаясь своему колеблющемуся розовато-лиловому отражению в воде.
      - Ты не сможешь предложить ничего такого, чего не могу предложить я, -огрызнулся Азрарн. - В некоторых странах нас вовсе путают. Меня тоже можно назвать Владыкой Обмана.
      - А меня, - отозвался Чузар музыкально, - иногда тоже называют Прекрасным. Правда, только те, кто видит меня с правой стороны.
      Внезапно он поднял левую руку - мелькнули черная ладонь и красные ногти - и бросил что-то через воду в траву. Предмет упал у самых ног Данизэль. Это была игральная кость, сделанная, казалось, из аметиста, закрашенного черным.
      Азрарн быстро нагнулся и поднял кость. Едва коснувшись ее, он зашвырнул кость обратно в озеро.
      Но Чузар дотянулся до нее и поймал прежде, чем она упала в воду. Все еще улыбаясь, он поцеловал кость, которую Азрарн держал одно лишь мгновение.
      - У меня к тому же есть три капли редкой крови ваздру, крепкие, как алмаз, которые я нашел среди песков недалеко от Белшеведа, - добавил Чузар. - Говорят, эти капли - кровь Азрарна. Ты помнишь молодого человека с бичом? Помнишь, как ты схватил конец кнута и как капала кровь? Цена за рассказ притчи велика. Ты не раз убедишься в этом.
      Чузар учтиво развернулся и зашагал прочь по озеру под арочные мосты, поддерживающие храм. Десятка два рыб, охваченные безумием, выпрыгнули на берег, думая, что смогут жить на воздухе, и задохнулись.
      Как только Чузар исчез, восток раскрылся, словно веер.
      Азрарн завернулся в свой черный плащ. Он проводил Чузара злобным взглядом, но предчувствие солнечных лучей, напоминавшее боязнь настоящего огня, который однажды уже обжег его, заставило его уйти в землю. Он стал вихрем, затем дымом и после этого исчез, не успев сказать девушке ни одного слова.
      Данизэль осталась одна. Внезапно на своем пальце она заметила серебряное кольцо с горящим серо-зеленым драгоценным камнем. Девушка даже не заметила, как Азрарн надел его. А на запястье она обнаружила браслет в форме серебряной змейки с сапфировыми глазами. Таковы были драгоценности демонов. Изделия дринов необычайной, удивительной красоты незаметно и застенчиво подарил ей Азрарн.
      Когда солнце поднялось на востоке, Данизэль почувствовала в животе слабое движение.
      Тогда она заплакала.
      Солнце позолотило ее слезы и пригладило золотом ее волосы. Данизэль стала, вероятно, еще прекраснее при солнечном свете и сожалела, что Азрарн не мог увидеть ее такой, разве что сквозь туманное магическое стекло.
      Но слезы Данизэль быстро высохли. Девушка прошла мимо деревьев и колоннады, думая о той, что растет у нее внутри.
      Часть третья
      ГОРЕЧЬ СЧАСТЬЯ
      Глава первая
      СЕМНАДЦАТЬ ДЕВУШЕК-УБИЙЦ
      В пустыню пришла зима. Днем по барханам гуляли страшные ветры. По ночам пески сковывал мороз, покрывая инеем городские стены. Тростник у воды сделался хрупким, как зеленый сахар. Деревья в Белшеведе лишились всего цветов, листьев и птиц. Песчаная пыль засыпала мозаичные плитки дорожек. Озеро из синего сделалось серо-стальным, напоминая прекрасный, но незрячий глаз. Зима выдалась суровая и сухая, - самое тяжелое время года.
      Жрецы сонно бродили среди пыли и морозных узоров инея, размышляя о богах. Их приучили смирять плоть и воспринимать неудобства как часть послушания и служения. С такими ограниченными представлениями о чувствах они многое теряли. Они даже не заметили, как у них на глазах совершилось настоящее чудо.
      Данизэль носила ребенка уже седьмой месяц. Но, как ни странно, не располнела. Ее живот был едва заметен, словно у женщины на третьем месяце беременности.
      Красавица не стала менее подвижна или неуклюжа. Данизэль двигалась по-прежнему легко и грациозно, и волосы цвета лебединого пуха по-прежнему развевались у нее за спиной. Тень обещанного ребенка Азрарна светилась в ней, как огонек в масляной лампе, но никто из жрецов не обращал на это никакого внимания. А сама она не стала им рассказывать. Она бродила, как и прежде, среди храмов, а по ночам иногда гуляла в садах священного города. Не раз жрецы, молившиеся в сумерках, поднимали глаза и видели огромную тучу, мчащуюся по небу на черных крыльях. В полночь в некоторых рощах возникали странные видения, появлялись незнакомые ароматы, слышались обрывки мелодий. Днем Данизэль гуляла в тени, стараясь не выходить на открытые пространства, куда зимнее солнце тянулось слабыми, холодными лучами. В своем добровольном изгнании она не чувствовала себя одинокой. Когда красавица молилась с другими жрецами, им казалось, что она не видит их, ее братьев. На самом же деле они просто не понимали ее. Они любили небеса. Что же еще она могла любить? Искушенные, но равнодушные жрицы считали ее девственницей. Впрочем, ее свежесть, невинность и детское очарование не исчезли, скорее даже приобрели новую, доселе невиданную глубину.
      Жители Белшеведа едва не пропустили то, что Данизэль собиралась им вскоре показать.
      Но может быть, такое чудо, по законам небес, не могло свершиться незамеченным.
      Однажды, через час после восхода солнца, послышался легкий шорох. Кто-то шел в Белшевед по дорожкам, и подземные полости эхом вторили шагам. Когда шорох стих, на западные ворота обрушился град ударов, как будто кто-то нетерпеливый стучал в них кулаками.
      Зима никогда не была сезоном паломничеств, а значит, те, что собрались у ворот, пришли с худыми намерениями. Жрецы, эти безмолвные наблюдатели, непонимающе переглянулись и вновь посмотрели на гудящие ворота. Пожав плечами, они разошлись, не обращая больше внимания на шум снаружи.
      За воротами послышались крики, перекрывающие завывания ветра:
      - Впустите нас! Мы требуем суда и справедливости! Мы ждем ответа небес.
      Жрецам, услышавшим крики, эти вопли показались святотатством. У богов никогда ничего нельзя было требовать.
      Ворот не открыли.
      Шум затих.
      Ветер погнал полусгнившие листья по дорожкам вслед за жрецами.
      Снаружи, в стороне от ворот Белшеведа, спорила негодующая толпа. У стен города расположились лагерем девяносто восемь человек. Среди них выделялись семь молодых женщин, державшиеся все время вместе. Это было неудивительно, поскольку каждая левым запястьем была привязана к соседке. Их волосы были распущены, глаза покраснели от зимнего ветра, слез и гнева. Они злобно бормотали что-то себе под нос.
      Остальная часть толпы совещалась. Если бы не зима и ветер, можно было бы подумать, что все эти люди съехались сюда на летний праздник и теперь обсуждают, как приятнее провести время.
      Позже днем с юга пришла другая толпа. Она мало отличалась от предыдущей. Три связанные между собой женщины шествовали под охраной десятка сильных мужчин. Увидев первую группу, вторая присоединилась к ней. Опять раздались голоса у ворот, но теперь уже никто не стучал.
      В середине дня появилось еще две группы.
      Ходил слух, что теперь около Белшеведа расположилось лагерем около четырехсот человек. Среди них оказалось семнадцать девушек, объединенных в группы по семь, четыре, три и три. Все они были связаны запястьями.
      Но ничего необычайного в таком стечении народа не было: о месте и времени все четыре группы уговорились заранее. Необычайной оказалась причина, приведшая их под стены белого города в столь неурочное время года. По всем странам были разосланы гонцы с одинаковыми посланиями: "Молодые невесты во время брачной ночи убивают своих женихов. Одни это делают при помощи ножа, другие - яда, а большинство прокалывают несчастным головы через глазницы длинными шпильками. И все женщины-убийцы над телами своих мужей громогласно заявляли, что им велели сделать это боги Белшеведа. И даже один из богов лично наставлял их, обещая в награду взять себе в жены, Но бог, очевидно, не сдержал своего слова. "Это - ваши преступления! Вы помешали нам! Вы испортили все!" - кричали женщины-убийцы своим отцам, свекрам и братьям, размахивая окровавленными орудиями преступления".
      По деревням давно ходила легенда об одной девушке, которая не хотела замуж и была выдана насильно. Тогда она отказалась спать с мужем, и боги признали ее право на целомудрие. Так распространилась в народе история Данизэль. И теперь люди сочли, что их женщин охватило безумие, чье-то внушение пополам с глупой сказкой затмило их разум. Преступления были настолько схожи, что деревенскими жителями овладел настоящий страх: уж не возьмутся ли теперь все жены истреблять своих мужей прямо в постели? Люди связали преступниц и потащили их в священный город, словно маленькое стадо коз на жертвоприношение. Даже те, чьи сыновья и братья были убиты руками этих прекрасных женщин, не жаловались, а понуро брели за процессией, опустив глаза и сжав губы.
      Но самих убийц, казалось, совсем не страшила возможная расправа. Они гордо шагали в центре толпы, а их распущенные волосы развевались за спинами, словно штандарты.
      Каждая, разумеется, считала избранницей бога себя, а своих спутниц жертвами какого-то недоразумения. Ни одна из них не питала ненависти к убитому мужу, - но и сожаления о содеянном тоже не испытывала.
      Возбужденные и злобные, семнадцать девушек-убийц стояли среди безлистных рощ перед Белшеведом в толпе своих обвинителей, которые так и не добились ответа богов. Недовольство толпы все росло, и причиной тому были не только закрытые ворота.
      Никто из деревенских жителей не бывал в этих местах в холодное время года. Паломничества всегда совершались в начале лета. Сейчас они впервые увидели Белшевед во всей его наготе, в стылой холодности, с оголенными садами и коричневой пылью песка, ползущей вдоль стен. Люди почувствовали себя обманутыми.
      Ночь пришла, окутав всех своим тяжелым темным дыханием, на землю спустился жгучий холод. Высокая луна слепо пялилась голубыми глазницами, и даже костры, зажженные на ночь, казались холодными. Тепло и вера сменялись стужей и отчуждением. Люди совещались там, где еще недавно можно было только преклонять колени.
      - Мы не получим ответа из Белшеведа. Мы должны решить дело сами.
      - Конечно, если бы боги действительно приказали нашим дочерям совершить такие жуткие преступления, они бы уже заговорили с нами!
      - Ваши дочери - дикие кошки! Мой мальчик умер ужасной смертью. Они должны быть наказаны. Здесь и сейчас. Нет нужды испрашивать богов о том, как закрепить веревку на дереве!
      - Да, кажется, богам просто нет до нас дела. Они не желают, чтобы мы их беспокоили.
      Пришедшие к стенам святого города пролили много слез, они часто ссорились и дрались, рассыпая проклятия направо и налево. После обмена бранью и тумаками собравшиеся приняли решение: "На рассвете все семнадцать женщин будут повешены на деревьях в ста шагах от города и останутся висеть там до знака свыше". Такой постыдной казнью они собирались осквернить священное место, откуда столь тщетно ожидали помощи. Люди мстительны и любят срывать злость на невинных.
      Девушки-убийцы все еще были связаны между собой. Согнувшись, они сидели у отдельного маленького костра. Когда к ним подошли мужчины - огласить решение старейшин, - девушки подняли головы.
      Одна из них, с рыжевато-коричневыми волосами, с вызовом уставилась в полные ненависти глаза отца своего убитого мужа.
      - Ну, какие новости? - спросила она.
      - Хорошие новости, Зарет, - отозвался он. - Вы умрете на восходе солнца.
      Шестнадцать девушек разразились слезами, оплакивая свою судьбу. А рыжеволосая Зарет оскалилась, словно волчица.
      - Убейте нас и будьте прокляты. Правда, только я была избрана богом, а другие действовали лишь в надежде на его благодарность, но он все равно отомстит за всех нас.
      - Ты сумасшедшая стерва! - закричал мужчина. - Ты спятила от своих развратных мечтаний! Я видел тебя, перепачканную кровью моего сына. А завтра я увижу, как ты будешь болтаться в петле.
      - Я буду танцевать в раю, когда ты будешь корчиться и вопить на бесовских ножах.
      В ответ он ударил ее, сбив с ног, и, лежа на земле, Зарет сказала ему:
      - А за это бог отрежет тебе обе руки.
      Мужчины повернулись и ушли. Они шли так быстро, как будто хотели убежать.
      Ночью, когда луна зашла за ветви деревьев, Зарет проснулась от того, что кто-то нежно гладил ее по волосам. Постепенно напряжение спало, и в первый момент девушка даже не задумалась о причине беспокойства. Но потом она вспомнила о синяках, которыми наградил ее свекр, вспомнила об убийстве мужа, о предстоящей расправе и поняла, что некому гладить ее по голове. Она поднялась.
      - Не бойся, возлюбленная, - произнес ласковый голос. - Это всего лишь я.
      Глаза Зарет широко раскрылись от удивления: перед лицом девушки, прижавшись к ее щеке, лежали ослиные челюсти. Казалось, говорили именно они. Затем девушка повернулась и увидела Чузара. Грациозно скрестив ноги, он сидел рядом с ней на мерзлом песке.
      Луна светила тускло, огонь костра едва тлел. В таком свете сложно было понять, что за незнакомец пришел поглумиться над ней. Зарет ничего не знала о Чузаре. О нем, как и о других Владыках Тьмы, в этих местах почти не сохранилось легенд. Сначала она приняла его за бога, но только на какое-то мгновение. Его волосы были слишком светлы, а правой половины лица, пусть и миловидной, явно недоставало для того, чтобы считаться ликом божества. К тому же взгляд Чузара был неприятен.
      - Поскольку тебя убьют сегодня на рассвете, зачем терять ночь на сон? проговорил Чузар.
      Девушка вздрогнула. Она заметила, что он причесывал ее волосы скелетом рыбы, белым, словно слоновая кость. Рыба из священного озера?
      - Даже если мне суждено умереть, я успею побывать в объятиях моего любимого хотя бы в мечтах, - отозвалась Зарет.
      - И кто же этот счастливец?
      - Черный бог Белшеведа.
      - Твоя вера удивительна. Твои сестры, кажется, не разделяют ее.
      И Чузар указал рукой в белой перчатке на живой комок из шестнадцати девичьих тел. Они прижимались друг к другу, стараясь согреться. Некоторые даже стонали, мучаясь ночными кошмарами.
      - Он, без сомнения, удовлетворит их всех, - легко ответила Зарет. Хотя они слишком самонадеянны и ошибочно принимают на свой счет предложение, которое было сделано одной только мне.
      Ослиная челюсть засмеялась. На этот раз мелодично. Чузар бросил пару игральных костей на песок.
      Истощенная тяжелыми испытаниями, Зарет тем не менее обиделась.