– Привет, Джейн. Что тебе налить?
      – Я не хочу пить. Я принесла деньги.
      – Неужели? Надеюсь, точны вы, как король. Он опрокинул стакан и снова обрел обычную невозмутимость.
      Я встала, открыла сумочку и принялась отсчитывать крупные банкноты на столике перед его носом. Это заняло немало времени. Он смотрел, иногда отхлебывая из стакана. Рукава его рубашки были кружевными, такими же, как у Сильвера, когда он стоял на Большой Лестнице.
      Когда я закончила, Кловис сказал:
      – Ты же знаешь, его здесь нет.
      – Знаю. - Я знала это и раньше. Если бы он был тут, рядом, я бы, наверное, это почувствовала. - Теперь, пожалуйста, скажи, сколько ты потратил на Египтию. Ты ей купил меховое пальто?
      – Да нет. Она сама его купила, ей продлили кредит.
      – Вернуть тебе деньги за ленч?
      – Не надо, Джейн, - сказал Кловис. - Да и вообще все это могло бы подождать.
      – Не могло.
      – Тебе пришлось залить мать слезами с ног до головы?
      Я пристально посмотрела на него. Даже забавно, как во мне могло поместиться столько неприязни, столько отвращения к нему. Не хотелось с ним ссориться, не хотелось и откровенничать, но что-то меня заставило, ведь он был первым человеком, с кем я могла поговорить.
      – Хочешь знать, как я достала деньги?
      – Я буду этим шокирован?
      – Возможно, - упрямо сказала я. - Я продала все, что у меня было. По крайней мере, то, что я считала своей собственностью. Все, что было в моих комнатах. Кровать, стулья, украшения, книги, стерео. Все. И почти всю одежду, и...
      – О Господи, - проговорил Кловис. Он достал из пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. - Так вот почему Деметра звонила мне в полвосьмого утра.
      Я отшатнулась, отступив от него на шаг.
      – Что она сказала?
      – О, она была спокойна и собрана, как всегда, и говорила очень мало. Кловис, Джейн у тебя? А когда я сказал, что нет и не взглянуть ли ей на часы, она попросила меня не пытаться ей грубить. Не знаешь ли ты, где может быть Джейн? А я сказал, что понятия не имею и вообще тут и пытаться нечего, грубить нетрудно. И она отключилась.
      – Ты был один? - спросила я.
      – Вполне один.
      – Значит, его с тобой не было?
      – Кого? А, робота. Нет. Я отослал его Египтии. Она хотела его.
      – Его хотел ты.
      – А-а. Ты разгадала мою неприкрытую ложь.
      – Но теперь я отдала тебе деньги. Так что можешь не волноваться.
      – Правильно. Но Египтия...
      – С ней я договорюсь.
      – Да ну?! - Кловис уставился на меня. - Это говорит наша милая маленькая Джейн? Какие чудеса, какие химические изменения может произвести любовь с человеческим духом!
      После того, как я все ему рассказала, этого я вынести уже не могла. Моя рука взлетела, как пружина, и закатила ему пощечину. Должно быть, больно. Еще одно потрясение для Кловиса, который весьма разборчив в любых контактах, кроме постельных.
      Он отлетел и, не глядя на меня, невозмутимо произнес:
      – Если ты собираешься драться, лучше уйди.
      – Ты думал, я захочу остаться?
      – Нет. Ты будешь охотиться за своим куском железа по всему городу.
      – Да нет, пойду прямо к Египтии, куда ты его послал. Что-то не получилось, Кловис? Пришлось отослать его раньше, чем дошло до дела?
      – Ну уж. Если ты ни к чему не приспособлена, то это не значит, что все должны быть такими же.
      Задохнувшись от возмущения, я схватила свою пустую сумку и бросилась к двери.
      В лифте я повторяло это слово - не приспособлена. Потом истерически рассмеялась. Конечно, я неприспособленная. Ну и что? Я вышла из лифта с этим истерическим смехом, чем очень удивила омоложенную пару перед дверью.
      Колебаться больше нельзя. Помедлив еще, я бы испугалась, вернее, осознала, что боюсь. Но все-таки интересно - месяц назад я бы сгорела от стыда, если бы меня застали в одиночку хохочущей в лифте. Я дала Кловису пощечину, но он был прав. Я переменилась.
      На Остров пришлось переправляться паромом, потому что мост был закрыт на ремонт, да и в любом случае это тридцать минут ходьбы.
      Водоем, окружающий Остров, используется как резервуар. На бетонной платформе, поддерживаемой бетонными пилонами, посреди пышных садов возвышаются башни богачей.
      Египтия занимает верхний этаж, поэтому на крыше у нее свой садик из миниатюрных десятифунтовых пальм и бассейн. Внешний лифт, овальная позолоченная дверь Египтии - все вдруг показалось таким неправдоподобным после доходного дома на улице Терпимости. Или доходный дом казался неправдоподобным? Конечно, это говорят мои гены - мне следует прямиком отправляться домой, в Чез-Стратос.
      (Кловис, Джейн у тебя? Ты не знаешь, где она может быть? Видимо, она позвонила и Египтии. И Джейсону с Медеей. И Хлое. Вот только Дэвидида нет. Он на экваторе, мама. Только Египтия может рассказать ей о Сильвере, если этого не сделал Кловис. Сильвер. Не хочу его так называть. Это регистрационное имя... Должна ли я вступить в борьбу с Египтией?)
      Лифт остановился прямо напротив позолоченной овальной двери и выпустил меня в высокую огороженную клетку. Комнатные растения у Египтии погибают. Она забывает включать полив. Когда они становятся бурой шелухой, она плачет над ними. Слишком поздно.
      Я прикоснулась к дверной панели.
      – Кто там?
      Голос двери воспроизводит голос Египтии, его бархатистость, чувственность.
      – Джейн.
      – Минутку, Джейн.
      Должно быть, ему нравится ее голос. Он музыкант, а ее голос очень музыкален, с разнообразными модуляциями. Он здесь. Я это чувствую. Я могу наделать глупостей. Я продала свой мир, и если Египтия скажет "нет", то я потеряла все. А разве она скажет что-то другое? Я думала, Кловис лжет, будто Египтия потребовала его обратно. Но упрямый Кловис, который был им пленен - да, именно пленен, все же отослал его Египтии, как и договаривались, мстительно соединив концы. А Египтия, получив своего любовника, опять провела с ним всю ночь. Или часть ночи. То, что она должна кому-то выплатить его стоимость, - теперь уже мне, - вряд ли ее остановит. Она пустит в ход козырную карту - законное владение. Она скажет: нет.
      Через десять минут я снова прикоснулась к панели.
      – Кто там?
      – Джейн. Я уже говорила.
      – Я все еще вызываю Египтию. Подожди, пожалуйста.
      Значит, сейчас она с ним в постели. Поэтому она и не впускает меня. Он стискивает ее, она в экстазе кричит, совсем, как я. Его лицо висит над ее лицом или затерялось в ее длинных темных волосах. Она такая красивая. А квартира такая богатая. Он способен ее оценить. А что он найдет у меня? Мрачную комнату? Я должна уйти.
      Но я не уходила.
      И вдруг дверь распахнулась.
      Я услышала какой-то странный шум, он встревожил меня. Я невольно отшатнулась, потом шагнула вперед и остановилась на пороге, не давая двери закрыться.
      А по длинному коридору, увешанному зеркалами, тем временем пробирался Лорд. Я вспомнила этого парня с мягкими ладонями, который приставал ко мне в Садах Вавилона в тот первый вечер. И Лорд тоже вспомнил меня.
      – О, черт, это ты, - сказал он, встав в позу.
      – О, черт, это я. - Я продолжала изумляться себе - ответ прозвучал неплохо, хотя я только повторила его слова.
      – Ну, так проходи. Мы тут рождаем в муках "Павлина".
      Он, должно быть, имел в виду пьесу.
      – Обычно мы репетируем в театре Годвайль, - добавил он, глядя на себя в зеркало. - Но милая Египтия привела нас сюда. Потом мы пойдем завтракать в Ферьер. Ты к нам не присоединишься?
      – Вряд ли.
      – Боюсь, ты навсегда останешься в моей памяти девушкой, которую затошнило от выпивки.
      Хотелось ответить на это, но я не сразу придумала, как.
      – С вашими девушками это должно случаться частенько, - сказала я, только почему вы уверены, что именно от выпивки?
      Я обогнула его и, пройдя немного по коридору, попала в огромную гостиную Египтии. В голосе у меня звенело - я все еще не могла в себя поверить. Оглушенная и возбужденная, я искала его глазами и не находила. Вместо этого я увидела, как на чисто вымытом полу остервенело дрались пятеро актеров, в то время как три актрисы замерли, запрокинув головы, закатив глаза и заломив руки. Остальные, шесть или семь человек обоего пола, стояли в стороне или возлежали на сдвинутых стульях. Один из них завернулся в шкуру индийского тигра. Другой, сидя за кофейным столиком с маленькой машинкой, сверялся с рукописью. Стройный и красивый, он кричал тонким мелодичным голосом: "Нет, Поль, в пах, дорогой, в пах. Коринф, ты должен его потрошить, а ты будто мороженое ему подаешь".
      – Попробовал бы ты такое мороженое, - завопил в ответ Коринф, сверкая швами на джинсах.
      Конфетный поднос свалился с какого-то шкафа, но звон его было едва слышно.
      Египтия стояла на маленькой лесенке, ведущей в спальню. Ее лицо было таким белым, что я испугалась за ее жизнь. Потом только до меня дошло, что она загримирована под свою роль. Она слегка наклонилась вперед. В отверстиях ее глаз - в зрачки как будто капнули позолотой, - зияли бездны. Она переживала всю сцену с такой глубиной, какая остальным и не снилась. Она была совершенна и ирреальна. Каким-то загадочным, неизъяснимым образом она стала похожа на робота. Как он к этому отнесся? К ее безупречной коже, будто у гладкого сочного плода, к ее океаническим волосам?
      Упал последний актер.
      Египтия разлепила губы. Она собиралась произнести свой текст, и, хотя я была поглощена своими переживаниями, я все же была зачарована и самозабвенно ждала, что произойдет дальше. И вот в этот самый момент Лорд крикнул ей через всю комнату: "Егип, тут твоя маленькая подружка. Ты можешь выйти?"
      Я готова была его убить. Все уставились на меня, и я залилась краской, будто это я была виновата, а не он. Оптические, как у робота, зрачки Египтии сверкнули, будто она очнулась после потери сознания. Она взглянула на меня, не узнавая. Кто я? В жестоком мире Антекры таких нет.
      Я подошла к ней.
      – Я не хотела тебя прерывать.
      – Это... ничего. Что случилось?
      – Мне нужно поговорить с тобой. Не сейчас. Когда закончишь.
      – О, - ее глаза закрылись. Я решила, что она совсем обессилила, и у меня закружилась голова. - О, Джейн, - выговорила она.
      – Где он, - не выдержала я. - Скажи просто, где. Пожалуйста. Пожалуйста, Египтия.
      – Кто? - Внезапно мы, каждая во власти своих переживаний, соприкоснулись.
      – Сильвер.
      – Где-то там... в спальне... или на крыше...
      – Не с тобой. Почему не с тобой?
      – Дорогая, он робот.
      Внезапно я услышала в ее голосе не явную, но непримиримую жестокость. Вместо того чтобы отпрянуть, я положила руки ей на плечи, и ее большие глаза, такие чувствительные ко всему - и ни к чему, стали наплывать на меня.
      – Египтия, я продала все свое барахло. Ушла из дома матери. Отдала Кловису деньги за... него.
      Я все-таки добралась до нее, рассеяв ее сосредоточенность на себе.
      – Как, все? - ахнула она. - Но ведь ты...
      – Знаю. Иначе мне не набрать было столько денег. Даже одежду, Египтия. И только ты одна во всем мире можешь понять, зачем я это сделала.
      Вокруг нас актеры зевали от скуки, не в силах подслушивать, и потягивали минералку и выпивку Египтии. Я не обращала на них внимания и только крепко держала ее.
      – Послушай, Египтия. Ты такая чуткая, такая отзывчивая. В тебе столько любви... Он - робот, но я в него влюблена. Для кого-то другого это прозвучит глупо, но тебе, я знаю, можно сказать, ты поймешь. Египтия, я люблю его.
      Я довела ее до предела. Глаза ее сладострастно наполнились слезами в тот самый момент, когда это должно было произойти с моими.
      – Джейн...
      – Он - моя жизнь, Египтия.
      – Да, да, Джейн.
      – Египтия, разреши мне его забрать. Совсем, с собой. У тебя так много всего. У тебя - твой талант, - в тот момент я была в этом уверена, хотя, возможно, играла с огнем, - у тебя твой талант, а я... он нужен мне, Египтия. Египтия!
      Она резко притянула меня к себе, потом отстранила и властно взглянула мне в глаза. Она была Антекра. Она была Богиня.
      – Возьми его, - произнесла она. И отпустила меня.
      Я поднялась по лестнице в фойе спальни. Оттуда одна дверь вела в сад на крыше, и я наугад открыла ее. Пошатываясь, я подошла к бассейну и осела на пол рядом с ним. Потом я засмеялась, да так, будто воистину сошла с ума, - обхватив себя руками, шумно переводя дыхание, тряся головой, так что разлетевшиеся волосы стали похожи на золотой платок.
      Я уговорила ее. Но самое смешное, что я верила каждому своему слову.
      Наконец, я поднялась.
      По голубому небу ветер торопливо гнал целые флотилии облаков цвета бисквитов. Шумели кронами маленькие пальмы в кадках. Вода в бассейне была зеленой, как кислый фрукт. Он сидел у края воды не далее, чем в десяти футах от меня, положив руки на гитару. Одет он был в темно-голубое, и тени, падавшие на его лицо, едва давали разглядеть его. Оно казалось серьезным и спокойным, плоские глаза ничего не выражали: цепи разомкнуты. Постепенно лицо его прояснялось, но он не улыбнулся. Я испугалась.
      Он спросил:
      – Что с тобой случилось?
      – А что? - Я не знала, о чем говорить с ним. - Ты разве не рад видеть меня? Я думала, ты всегда рад видеть любого. Приятно было пообщаться с Кловисом? А с Египтией, наверное, и подавно?
      Он не ответил. Положил гитару. (Гитара и одежда, должно быть, Египтии. С собой он ничего не носил, когда был со мной). Он встал, подошел ко мне вплотную и стал рассматривать мое лицо.
      Я не в силах была взглянуть на него. В который уже раз я повторила:
      – Я ушла из дома матери. Я отдала Кловису все деньги. Я сказала Египтии, что ты мне нужен, и она согласилась отпустить тебя. - Озадаченная, я сдвинула брови. Как она могла его отпустить? - Я живу в какой-то крысиной норе, в трущобах. Тебе придется притворяться человеком, моим любовником. Не знаю, сумею ли я выжить. Может, в конце концов, и не сумею, тогда ты вернешься к Египтии. Ты с ней спал прошлой ночью?
      – Я не сплю, - сказал он.
      – Ты знаешь, о чем я. Так как?
      – Нет, - сказал он. - Я был в отделении для роботов. Прошлой ночью она была с мужчиной.
      Я подняла глаза на его красивое задумчивое лицо.
      – Она... тебя...
      – Ты выглядишь так, будто необыкновенно взволнована.
      – Убить ее мало! - закричала я. Ребяческая угроза, но именно это я имела в виду. Такой ярости, как сейчас, я никогда еще не испытывала, у меня от нее потемнело в глазах.
      Он легонько взял меня за руки.
      – Джейн! Какая разница?
      – Большая.
      – Я - машина.
      – А Кловис... наверное, он...
      – Кловис не ставил меня в отделение для роботов.
      – Ну, конечно. Боже мой, Боже мой! - повторяла я в отчаянии. Он обнял меня, и мы вместе склонились над бассейном, отчетливо отразившись в прокисшей воде.
      Наконец, я сказала:
      – Если ты не захочешь пойти со мной, я это пойму. Здесь гораздо более эстетично. Он спросил:
      – Какие у тебя духи? Такой прекрасный запах.
      – Я ничем не душилась.
      – Значит, ты сама так пахнешь.
      – Не может быть. Запах человеческого тела должен казаться тебе отвратительным, если ты умеешь обонять.
      – Человеческое тело крайне соблазнительно. В конце концов, это лишь особая форма материи.
      – С целой кучей всяких органов.
      – Тоже вид механизма. Иногда менее эффективный, чем другие. Биологически более привлекательный.
      – Угу, - сказала я, как ребенок. Он засмеялся. Я посмотрела на него и проговорила:
      – Это ничего не значит, но у меня такое ощущение, будто я продала за тебя свою душу.
      – Понимаю, - сказал он. - Хочешь выкупить ее обратно?
      – Я хочу только тебя. Глаза его совсем потемнели.
      – Тогда я постараюсь сделать так, чтобы ты об этом не жалела.

2

      – Ну, и что здесь такого ужасного? - спросил он два часа спустя, когда я съежилась на пороге своей жалкой каморки на улице Терпимости.
      – Надеюсь, я смогу ее согреть. Хотя бы к зиме, если буду экономной и накоплю денег. Еще можно попытаться замазать трещины и дыры.
      – Можно.
      – Но она так ужасно выглядит. И этот запах...
      – Тут нет никакого запаха.
      – Есть Запах человеческого горя.
      – Так будь счастливой, и он исчезнет.
      Я была крайне удручена своим положением, а он, недолго думая, незамысловатой шуткой заставил меня рассмеяться.
      – Ну, - начала я, потрогав осыпавшуюся штукатурку, - не знаю, с чего начать. И как.
      – Судя по всему, - сказал он, - я стал твоей инвестицией.
      Мы снова отправились в город. Переулками, боковыми улочками он водил меня по совершенно не знакомым продуктовым и хозяйственным магазинчикам. Он, не нуждавшийся в еде, советовал мне, что купить, лишь изредка я догадывалась об этом сама. Под сводами надземки он обнаружил открытые сараи, где были свалены в кучу банки с клеем, деревянные планки и настенные зеркала. Он знал, где находится все, что нам необходимо.
      День клонился к вечеру, и мы задержались в какой-то забегаловке. Я просила его притвориться человеком, но страхи мои скоро исчезли. Для меня он и был человеком. Но в забегаловке, жутко проголодавшись, я поглощала недорогую, но очень вкусную еду одна, и это меня обеспокоило.
      – Денег мало, - сказал он. - Было бы безумием расходовать их на ненужную для меня пищу.
      – По крайней мере, выпей кофина. К тому же сейчас холодно. Все вокруг в пальто. (Даже я. Свою меховую куртку я катала по всей тахте и даже для лучшей маскировки втирала в нее штукатурку). - Ой, надо ведь забрать твою одежду у Египтии.
      Его это позабавило.
      – Мы можем сходить за ней. Или я один.
      – Нет!
      – Боишься, что она опомнится и украдет меня?
      – Да. Слушай, а ты можешь делать вид, будто тебе холодно.
      – Могу вызвать пену у рта и забиться в припадке, если хочешь.
      – Перестань, - замахала я на него рукой. Позади нас кто-то вошел в забегаловку, привлеченный запахами жарящегося перца, лука и мяса.
      – Боже, я замерзаю, - сказал Сильвер, притопывая ногами.
      Вновь прибывший взглянул на него и покивал сочувственно.
      В сумерках, когда в небе зажглись пятнышки звезд, а на земле - уличные фонари (последних было куда меньше), Сильвер провел меня между громадами домов на небольшой базарчик, где тускло горели светильники на рыбьем жире. В их свете он стал бледно-золотым. Я шла за ним между рядами: его руки были заняты покупками - деревянными планками, клеем, растворителем, завернутым в бумажные пакеты, булками хлеба, пачками сухого молока, апельсинами, - но тяжести он как будто и не чувствовал. Несмотря на все это, выглядел он просто фантастично, буквально каким-то сказочным персонажем. Я не могла на него наглядеться, забыв, что сама купила его. Хотя на него смотрели многие, не я одна. По большей части он их не замечал, а если встречался с кем-то взглядом, то улыбался ему, и тот расцветал.
      – Откуда ты знал про этот базарчик? - спросила я.
      – Я знаю, где находится все. Каждое здание, любой закоулок во всем городе. Это есть в моей программе. Отчасти для удобства при рекламной кампании, отчасти для расширения сферы услуг. Кажется, вы находите меня весьма небесполезным, сударыня. Боже, как я замерз, - добавил он, когда кто-то проходил мимо.
      Мы застряли в магазине одежды. Там было полно шмоток, поношенных и роскошных, но по вполне доступным ценам. Из прогоревших театров. От вторых владельцев, у которых тоже, как и у богачей, бывают тяжелые времена. Мать с негодованием отвергла бы саму мысль купить вещь, уже бывшую в употреблении. Думаю, она бы и после меня не захотела донашивать.
      Хозяйка магазина мигом воспылала к нему страстью. Она вдвое снизила цены. Там был черно-красный бархатный плащ под шестнадцатый век, просто созданный для него. Она закутала им Сильвера, слегка приобнимая его, потому что он заметил, как холодно на улице.
      – Вот это волосы, - сказала она ему. - Они не могут быть натуральными.
      – Не совсем, - отозвался он.
      – Очень вам идут, - продолжала она. - И кожный грим. Эй, - подключила она меня, - взгляни-ка. Уступлю за двадцать.
      Это была куртка. Она искрилась. На ней были зеленые павлины и кусочки зеркала - я вспомнила куртку, в которую он был одет, когда я впервые увидела его...
      – Двадцать она не может себя позволить, - сказал он женщине. - Не при деньгах.
      – Что ж, - ответила она, - посмотрите что-нибудь еще?
      Я вся напряглась, но он только усмехнулся, покачал головой и посмотрел на нее дьявольски неотразимыми глазами. Я решила, что он ее загипнотизировал, потому что она сказала:
      – Десять. Забирайте за десять. Она пойдет к ее бледному лицу и большим глазам.
      Мне хотелось купить эту куртку. Потому что она напомнила мне его. Потому что на ней павлины. Но в ней я буду выглядеть такой толстой.
      – По-моему, удачная покупка, - сказал он мне. И я вдруг обнаружила, что плачу уже остатками денег Каза-Бьянки.
      Когда мы уходили, я сказала:
      – Не надо было этого делать.
      – Надо. Это же не еда. Она тебе подойдет. А деньги, - добавил он, можно не только тратить, но и делать.
      Меня охватили сомнение и тревога. Чувство безопасности вдруг исчезло, хотя он был рядом, шел сзади. Масляный уличный свет бил по глазам, как град.
      – Что ты задумал?
      – Когда идешь в этих местах, смотри под ноги, а то в канаву свалишься, того и гляди, - предостерег он, и я подумала, что он все прочитал на моем лице. - Песни. Я же пел на улице для Э.М.. Я могу делать это для тебя.
      – Нет, - сказала я. Эта мысль обеспокоила меня еще больше. Я не могла сказать, почему, но в моем сознании возникла мятежная толпа с транспарантами, вспомнилось их резонное недоверие к превосходству машин. Это, наверное, незаконно, если они будут тебе платить.
      – Почему бы не заплатить, если им понравится? Я взглянула на него. Сверхнатуральное человеческое лицо вопрошающе обратилось на меня.
      – Я боюсь, - проговорила я и остановилась, прижимая к себе свою скромную ношу - павлиновую куртку.
      – Ты не боишься, - сказал он, придвинувшись ко мне так, что, кроме него я ничего не видела. Даже огни исчезли, озаряя края его волос. - Ты сама себя запрограммировала на этот страх. А на самом деле ты больше не боишься. Так как, - видя мое изумление, продолжил он, - ты решила меня называть?
      – Я... не знаю.
      – Вот над этим и поломай голову. Столько хлопот из-за меня, а имени нет.
      Мы снова двинулись вперед, по дороге купили огромную коробку красок и смесители для них.
      – Тебя все женщины любят, - ревниво сказала я.
      – Не все.
      – Все. Та женщина в магазине вдвое цены скостила.
      – Потому что до того уже назначила двойную цену, а про нас знала, что мы будем торговаться. По-настоящему она сбавила цену только за куртку.
      Мы, то есть я, купили подушку, к которой понадобится еще и наволочка. Я была возбуждена, как ребенок утром, в свой день рождения. Потом снова нахлынула тревога.
      – Что я вообще собираюсь делать? - рассеянно проговорила я.
      – Превратить свою квартиру в место, пригодное для жилья.
      – У меня не получится...
      – Запрограммирован и приведен в действие, - произнес он и принялся необычайно похоже подражать звукам компьютерного механизма, считывающего программу: булькать, щелкать, буксовать на знаках препинания.
      – Пожалуйста, перестань, - взмолилась я.
      – Сначала ты перестань.
      Я, прищурившись, переводила взгляд с пакета, где лежала куртка, на скрученную подушку. Никогда раньше у меня не было свободы выбора, только теперь, и это странно. И еще он. Разве он робот? Он мой друг, который помог мне сделать выбор, несет мои свертки и придает мне храбрости.
      – Я была смелая? - смущенно спросила я, когда мы брели по безлюдной площади. - По-моему, да.
      Кругом высились разрушенные землетрясением кварталы. В них гнездились птицы или летучие мыши, я слышала шелест их крыльев и короткие пронзительные крики.
      – Я действительно чувствую страх только потому, что вбила себе это в голову, а вовсе не потому, что ушла из дома от матери и от друзей, что у меня нет денег, что я отдала свое сердце прекрасному кусочку серебра.
      Мы рассмеялись. Я поняла, что произошло. Я начала подражать его манере говорить. Ни с кем другим этого раньше не получалось. Я завидовала остроумию Кловиса, но оно было обычно таким сальным, что я не могла его перенимать, а вот с Сильвером... тьфу ты! Не Сильвером.
      – Сильвер, - сказала я, - я знаю, что ты можешь приспособиться ко всем и ко всему, но спасибо тебе, что ты приспособился ко мне, к этому...
      – Не хочу вводить тебя в заблуждение, - сказал он, - к тебе приспособиться легче, чем к большинству.
      Мы пошли домой. Ерунда. Домой? Хотя сейчас это было уже так, мой дом везде, где он. Сильвер стал моим другом. На балках истошно мяукал молочно-белый кот, похожий на призрак.
      – Как тут холодно, - заныла я, оказавшись в комнате.
      – Это же моя роль.
      Я с тоской посмотрела на радиатор.
      Никеля и меди у меня почти не осталось, а три сотни на карточке нужно было растянуть до следующего месяца.
      Он снял с себя плащ, завернул меня в него, потом обнял и прижал к себе.
      – Боюсь, своим телом я не смогу тебя согреть.
      – Да ладно уж.
      Мы тихонько поцеловались, и я сказала:
      – Никогда не занимайся со мной любовью, если ты этого не хочешь.
      – Когда захочешь ты, захочу и я.
      – Я в это просто не верю. Бывает иногда."
      – Мое эмоциональное и физическое равновесие никогда не разрушается.
      – А-а.
      – А еще я проглотил парочку словарей. Мы стащили с тахты матрас. Сверху в качестве одеяла я положила почти новые пятнистые коврики, слегка пахнувшие после недавней чистки. Под ними я растянулась во весь рост и долго ласкала, изучала, любила его.
      – Ничего, что я это делаю? - робко спросила я, не в силах остановиться.
      – О, это ужасно.
      – Я, наверное, такая неловкая.
      – Совсем нет. Ты становишься отличной любовницей.
      – Откуда ты знаешь? Ведь для тебя это ничего не значит.
      – Конечно, не то, что для человека из плоти и крови. Но все же я могу это оценить.
      – Эстетически, - усмехнулась я. - Если привести в действие надлежащие схемы.
      – Вроде того.
      – Египтия... - пробормотала я, утопая в его волосах, пробуя на вкус кожу - ненатуральную, но все же плотскую, плоть демона... - если ты не получал удовольствия с Египтией...
      – Ты произносишь ее имя, будто название кафе, которое мы искали. Я получал.
      – Да... она все умеет.
      – Египтия абсолютно пассивна. Удовольствие состояло в том, чтобы находить, что приятно ей. Я не могла удержаться, чтобы не сказать:
      – Я хочу найти, что приятно тебе. Очень-очень хочу.
      – Мне и так приятно то, что ты делаешь, - сказал он. Это была правда. Наслаждение сияло на наших лицах. У каждого оно было свое, но наши ощущения были связаны между собой.
      – Дурачок, - задыхалась я, - я совсем не то имела в виду...
      Когда я замолкла, то почувствовала, что теперь в комнате пахло апельсинами, клеем, бумажными пакетами...
      – Я могу остаться с тобой, - сказал он, - а могу заняться всем этим.
      – Я хочу, чтоб ты был со мной. Хочу заснуть с тобой рядом, даже если ты не можешь... не будешь спать.
      – Ты хочешь сказать, что не можешь отпустить меня от себя?
      – Разве я параноик?
      – Нет. Гораздо хуже.
      – Ого!
      – У тебя меняется цвет волос, - сообщил он.
      – Да. Как жаль.
      – Почему? Я думаю, тебе очень понравится, когда он изменится совсем.
      – О, нет. Это будет ужасно.
      Свернувшись возле него калачиком, убаюканная, как ребенок, его близостью, я чувствовала себя в безопасности. Целый и невредимый. Мы были в лодке или на спине молочно-белой птицы.
      – Птицы? - ласково переспросил он. - Я правильно понял?
      – Да, - сказала я. - И радуга.
      Ночью он все-таки ушел от меня. Меня разбудили солнечные лучи, которые теперь проникали сквозь занавески; я открыла глаза - на потолке было голубое небо и острова нежных облаков, а между ними крестики неподвижно мчавшихся птиц, похожих на арбалеты. И радуга, подобная разноцветной дымке, протянулась из одного угла в другой. Все это было почти как настоящее. Он сидел на расшатанной хромированной стремянке, которую он раздобыл где-то в доме, должно быть, позаимствовав у добродушного смотрителя. Ему было чертовски приятно видеть мое изумление, когда я проснулась.
      – Ты же музыкант, а не художник, - сказала я заворожено.
      – В коробку был вложен листочек, там говорилось, как делать такие вещи. Я же машина, мне нетрудно добиться хорошего результата.
      – Очень красиво...
      – Погоди, вот увидишь ванную...
      Я побежала в ванную. Там на потолке был закат, в центре - малиновый, по краям бледно-розовый. Среди облаков грелся белый кит.
      – Кит в небе?
      – Создает метафизическую иллюзию, что ванна - это море. И что кит отлично прыгает.
      Через пять дней, поднявшись по треснувшим ступенькам и отворив дверь, вы бы не узнали нашу квартиру.
      Он спрашивал меня, чего я хочу, и мы придумывали все вместе. Из нас просто сыпались идеи. Ночами он по большей части работал. Однажды ночью я заплакала в темноте, не помню уже, из-за чего, и он вернулся в постель, чтобы успокоить меня, а утром оказалось, что мы приклеились к коврикам, пришлось отмокать в ванне. Его изобретательность, доскональное знание города, магазинов и амплитуды цен делали чудо при минимальных расходах.