Я нажала кнопку, дверь широко распахнулась, и я оказалась лицом к лицу с собой. Глаза в глаза. Нет, она не была моей точной копией. Она была воплощением моего прошлого, и только. Моего прошлого, которое никогда не кончится.

— Эй! — повторила она со странной смесью замешательства и возмущения. — Это что, называется вечеринкой? — и скорчила рожицу, передразнивая меня. Неужели я действительно так выгляжу? Отступив на шаг, девица громко и капризно бросила в темноту: — Дже-ейси!

Должно быть, они шли пешком от шоссе, потому что машины, которая перегородила бы подножие крыльца, не было. Но когда Джейс вырос из-за резных перил, он перегородил его собой. Он опять был во всем черном, но уже в другой одежде, темных очков не было, только глаза блестели, как черное стекло.

— Ба! — сказал он. — Да это же моя подружка Джезабель!

Я стояла в дверях. Силовое поле было включено, Джейс видел его слабое мерцание и понимал, что дальше ему не пройти.

— Она расположена принимать гостей? — осведомился он.

— Вроде нет, — заявила девица.

— А как же мой аванс? — возмутился он. — Джезабелла, я-то думал, что застану тебя смакующей мое вино, нюхающей мои розы и благоухающей, как бутылка за шестьдесят кредов. И смотри, — он продемонстрировал мне толстую пачку банкнот, какие теперь редко увидишь в наш век чеков и электронных карт. — Вот тебе следующий взнос. Потом будет еще. Или с тех пор, как тут побывал мой братец, цены подскочили?

Я не стала отвечать. До девицы неожиданно дошло, что ей подсунули конфету с горькой начинкой.

— Дже-ейси! Ты говорил, что тут будет вечери-инка!

— Заткнись, — дружески сказал он ей. — Если только не хочешь напомнить этой леди, почем нынче шлюхи в Озере Молота.

— Дже-ейси…

— Боишься, что она кому-нибудь позвонит? Например, патрульным? Не позвонит. Только не старушка Джезабелла. Мне о ней младший братец рассказывал. Та еще штучка. Делает это, как никто другой.

— Никто не может делать это, как никто другой! — с неожиданным апломбом заявила ему проститутка.

Джейс протянул руку — невзначай, будто хотел коснуться меня, и силовое поле зашипело, готовясь противостоять ему. Он улыбнулся мне столь же любезно, как в прошлый раз, потом наклонился и подхватил ящик с вином — легко, как если бы тот весил раза в четыре меньше, чем на самом деле. Кивнул девице:

— Остальное — твое.

— Ой, — расплылась та в улыбке, на ее лице появился детский восторг. — Мишку тоже можно взять?

— Конечно, — сказал Джейс.

Она была довольна — ведь она хорошо поработала и добилась своего. Теперь у нее есть розы и плюшевый медведь.

Она казалась юной и очень счастливой. Про меня она забыла.

Как ни в чем не бывало, они ушли в ночь. Джейс насвистывал мотив религиозного гимна про реки Вавилона, но в таком ритме, в каком его никто, находящийся в здравом уме, никогда не станет играть в церкви.

Примерно в двух третях пути до шоссе раздалось рычание двигателя. Наверное, машина Джейса.

Несколько опавших зеленых лепестков взметнулось над крыльцом.

Солнце превратилось в огромный розовый опал, и золотые лучи, острые, как бритвы, пронзили шторы. Я лежала в постели и слушала, как солнечный дождь заливает мой дом, как потрескивают стыки, отслаивается краска, меняются запахи. Сверхъестественный покой охватил меня, поскольку беспокоиться не было смысла. Того, что хранилось про запас в холодильнике, хватит, чтобы продержаться еще два-три дня. И еще у меня есть гранулы гашиша, табак, фруктовый сок, очищенный воздух и музыка. Мне не нужно выходить. Ни к чему открывать дверь. Я могу просто лежать, пользоваться отведенным мне временем, приводить мысли в порядок. А когда я буду готова, то приглашу его в дом. С удовольствием.

Что-то сухо щелкнуло об оконное стекло. Мне вспомнилось Восточное. Там мальчишки частенько бросали камешки в мое окно, чтобы разбудить.

— О, мисс Квоур! — его голос казался мне уже более знакомым, чем даже голос матери, который время размыло в моей памяти. — О, мисс Квоур, у вас такая стильная резиденция!

Что-то со звоном разбилось. Бьющееся стекло? Бутылка из того ящика? Если Джейс и пребывал этой ночью поблизости, то я его не слышала.

— Да, мисс Квир, должен сказать, что у вас весьма завидное хозяйство!

Я приподнялась на постели, потом снова откинулась на подушки. Надо же, я чуть было не отправилась вниз, посмотреть. Глупо.

Когда он подал голос в следующий раз, я поняла, что Джейс не спеша обходит дом. Но шагов я не слышала. Он, как и я, умел ходить мягко и бесшумно. Как и положено охотнику.

Потом, судя по звуку, он ударил обо что-то камнем. Теперь он был уже с другой стороны дома, там, где росло дерево. Я понятия не имела, обо что там можно долбить, но он уже снова был под моим окном.

— Ого, да тут такие прелестные антикварные диковины!

И тут я поняла, обо что он ударил. Я медленно села и затаила дыхание.

— Черт, мисс Квэк, у вас есть даже печка для мусора!

Тогда я познала, что значит окаменеть. Руки и ноги налились тяжестью, так что ими стало невозможно шевельнуть, вдохнуть тоже не получалось — ребра будто сдавило, язык намертво прилип к нёбу.

Тишина снаружи не говорила ни о чем. Камень не может спросить, не может выглянуть в окно.

Потом я услышала его шаги. Джейс больше не пытался двигаться бесшумно. Раздался зловещий хруст гравия и тонкий электронный гул — он катил какой-то механизм вверх по дорожке, ведущей к дому. Вместе с этим механизмом он направился в обход, к задней двери. Гул неожиданно перешел в свист, к нему добавилось громкое пыхтение, весь дом задрожал от вибрации. А потом Джейс вдруг хрипло затянул псалом:

Когда придем мы сюда,

В этот славный город златой,

Иисус будет ждать нас,

О да, Господь будет ждать нас…

Я заставила свое окаменевшее тело сдвинуться с места.

Окна спальни моей матери выходили аккурат на апельсиновое дерево. До сих пор помню ее бледное лицо — она стояла у окна и смотрела, как я все качаюсь и качаюсь. Пять лет я не заходила туда. Я нажала кнопку замка, открывая дверь — это было все равно, что резать каравай времени, сначала корку, потом мякиш. Сам воздух здесь был густой, словно хлебный мякиш, хотя пылепоглотители и кондиционеры исправно делали свое дело. Я не стала смотреть по сторонам — только в окно. В единственное окно, где не было защитной шторы, лишь тонкий желтый тюль. Солнечный свет резал как нож, пол дрожал от рева машины.

О да, как в Писании предречено -

Иисус будет ждать нас здесь…

Толстая черная резиновая кишка уходила в землю в десяти футах от кухонной двери. Кишка тряслась и вибрировала. Другой ее конец был подсоединен к кубическому аппарату с трубой, но без задней стенки. Джейса я не видела. Я видела только облачка серого и черного пепла, который, будто пыльца, сыпался из недр кубического механизма. Машина выкачивала нутро ямы под мусорной печью.

…conturbata sunt omnia ossa mea…

Оказалось, что я уже бегу прочь из комнаты. Нет, так нельзя.

Расчеши волосы, Сабелла. Оправь платье. Надень туфли. Ты ужасно выглядишь, Сабелла, но за последние тринадцать лет я не припомню, чтобы ты хоть раз выглядела менее чем прекрасной. Возьми недокуренную сигарету в пепельнице, прикури. Вот так. И только теперь — беги!

Я отключила силовое поле и вышла в расплавленную марь утра, обошла дом, словно в моем распоряжении было много часов, весь день.

По другую сторону машины я увидела Джейса. Он скинул рубашку, оставшись в черных джинсах, его тело было как живая скульптура из темно-золотистого дерева, округлые налитые мышцы перекатывались под кожей, когда он вручную просеивал золу и пепел. Джейс перестал петь и тяжело вздохнул. На лице его была написана сосредоточенность, но, пусть я и не выдала своего приближения ни единым звуком, он знал, что я вышла из дому. Он выпрямился, повернулся и усмехнулся.

— Привет, мисс Керуол.

— Привет, Джейс.

Ничто в его лице не дрогнуло, но он вежливо поправил меня:

— Меня зовут Джейсон, мисс Кервуль. Только друзья зовут меня Джейс.

— А мое имя — Сабелла, Джейсон.

— Плевать я хотел на ваше имя, — сообщил он все с той же любезностью

— Что ты тут делаешь, Джейсон? — спросила я, глядя в его глаза, безжалостные, как солнце.

— Просто-напросто перебираю ваши отбросы, мисс Кервиль. Понимаете ли, женщине вряд ли под силу столько съесть, особенно такой тощей дамочке, как вы. А вот женщине и мужчине — вполне. Металлические крышки, пломбы с упаковок, кости. Вижу, у вас был гость, мисс Квил. Правду говорил мой приятель-почтальон.

Мне казалось, что я смотрю на него издалека, сквозь черное жерло трубы. Он был такой маленький, как резная статуэтка, сделанная искусным мастером. Меня выворачивало наизнанку от отвращения. Но он не мог этого видеть.

— Иногда у меня бывают гости, Джейсон.

— Я так почему-то и подумал, мисс Кволь.

Его машина издала странный звук, похожий на икоту. В кишку засосало что-то чересчур большое для ее диаметра. Сперва насос выкачал легкий пепел, потом наиболее мелкий несгораемый мусор — металл и кости, о которых он говорил. До самого низа, где начинался перегной, труба просто не достанет. Но между этими слоями лежали более тяжелые останки, не сгоревшие в печи. Насос прокашлялся и вновь взялся за дело. Словно собака, грызущая кость…

— Джейсон, брось это. Пойдем в дом.

— Надо же — леди ни с того ни с сего захотела общения!

— Прошлой ночью… просто тогда еще не пришло время, Джейсон.

Подойди к нему, Сабелла. Подойди ближе.

Теперь я чувствовала его запах — точно такой же, как у Сэнда, отчетливый аромат мужчины, могучий и зовущий. На самом деле они с братом были очень похожи. Джейс был словно Сэнд, которого переплавили и наделили силой, приземленной и вещественной. Слабость Сэнда манила меня, как всегда манили слабости мужчин. Но Джейс не был слабым.

Труба хрюкнула.

Джейс на миг скосил на нее глаза. Он стоял так близко, протяни руку — и коснешься кожи. Его торс был словно изваян из камня. Джейс снова повернулся ко мне — и я отдернула руку.

— Что Сэнд рассказывал обо мне? — спросила я.

— Так, кое-что.

— Перескажи мне.

Его глаза были темны и неподвижны, сплошь радужка, даже белков не видно.

— Сэнд — мастер непрерывно влипать в истории. Мы всегда оставались на связи, чтобы я в случае чего мог его выручить. Он посылал мне стеллаграмму раз в месяц, а если что-то случалось, то и вне расписания. — (Надо же, как я угадала!) — И он всегда рассказывал мне о женщинах, с которыми связывался. Ему почти всегда не везло на них. Так что я знаю все о вас, о Касильде и Триме, о том, как вы окрутили Сэнда, и как он выследил вас до этого колониального дома на Плато. С тех пор два месяца от него не было ни слуху ни духу. Теперь вы узнали, что хотели, мисс Квек. Вот почему я здесь.

— Ты знаешь обо мне все, Джейсон? Почему бы тебе не пойти и не взглянуть самому?

— Сначала вы скажете мне, где Сэнд.

Он в трубе, в твоей проклятой трубе. Она подавилась им, но рано или поздно проглотит и может выплюнуть в любую минуту — прямо туда, где ты стоишь…

— У него были какие-то другие дела. Не знаю, какие именно, он не сказал мне. Думаю, он вернется. Можешь подождать его где-нибудь поблизости.

— Он оставил машину в тоннеле по дороге к Озеру Молота. В машине была девица. У вас есть сестра, мисс Квэйд?

Труба еще раз поперхнулась — и выплюнула то, что ей мешало. Почерневшие, обугленные осколки костей упали на груду золы и пепла.

— Что это за чертовщина?! — его голос изменился. На мгновение из него исчезла какая бы то ни было сила и уверенность.

— О Боже, какой ужас! — воскликнула я. — Мой дог! Бедный песик, он заболел и умер. Мне пришлось сжечь его труп…

Жгучий день истончился, будто бумажный. Розовый алюминиевый купол над головой, высохший красноватый пергамент под ногами. Человек передо мной — бумажная фигурка с нарисованными мышцами, чертами лица, прической.

— Дог, значит, — повторил он.

Машина извергла еще один предмет. Он подлетел к бумажному небу, упал и покатился. Подполз к нашим ногам. Неузнаваемый, почерневший, искореженный. Но тускло отблескивающий металлом. Джейс Винсент чуть наклонился. И увидел посреди этого отблеска что-то клиновидное, откуда на него смотрела пара горящих застывших капель.

Это была змея Сэнда, золотое ожерелье с его шеи — точнее, то, что от нее осталось. Два ее драгоценных глаза больше не были синими, но смотрели все так же пристально.

Время вышло. Лицо Джейса из золотого стало желтым. Конечно, до этой минуты он не знал всего, и открытие его ошеломило. На мгновение мне стало жаль его — на одно глупое мгновение, прежде чем я вспомнила, что сама замешана в этом.

Я бросилась бежать. Я бегала наперегонки с волками. Я очень быстрая. Чтобы добраться до двери, надо всего лишь обогнуть дом. До входа оставалось двадцать футов, я уже видела его, когда он нагнал меня и повалил, прижав своим весом, как лев.

Земля ударила меня, набилась в рот, сдавила груди. Мужчина лежал на мне камнем, а потом приподнялся и рывком перевернул меня на спину.

Он стоял надо мной на коленях. В лице его больше не было ничего человеческого, я даже не могла представить, как еще минуту назад оно могло быть слабым и ранимым. Это было лицо Господа, когда Он обратил взор свой на Гоморру.

Я вскинула руки, чтобы вонзить ногти ему в лицо, в живот, в пах. Но его плоть почему-то ускользала от меня. Он перехватил мои руки, пригвоздил их к земле и сел мне на ноги. Я изогнулась, но не смогла даже плюнуть ему в лицо. Он склонился надо мной — его лицо было совсем рядом — и произнес без выражения:

— Значит, ты убила его. Почему и как?

— Если я скажу, ты все равно не поверишь! — завизжала я ему в лицо. Меня саму потрясло, как сдавленно, с каким неприкрытым ужасом прозвучал мой голос.

— Слушай, — произнес он. — Я знаю, что в наше время убийц считают больными, и Планетарная Федерация помещает их в милые домики на холме, окружая цветочками и заботой, чтобы им было хорошо. Я знаю. Так что это лишь наше с тобой дело, Джезабель. Твое и мое. Никто не придет, чтобы спасти тебя, поместить в лечебницу, защитить. Тебе придется иметь дело со мной.

Я оставила попытки сопротивляться. Солнце поливало меня светом, будто озерным илом. Я была слепа, я была покорна. Слепо и покорно я сказала ему:

— Сэнд заболел. Я хотела отвезти его в больницу на окраине Озера Молота. Но на дороге был пост, они стали проверять машину, а Сэнд убрел в пустыню и там умер. Я не хотела, чтобы меня сочли причастной.

— Не вздумай падать в обморок, — заметил он. — Я просто приведу тебя в чувство, и мы начнем все сначала.

Я зашептала, крепко зажмурившись:

— De profundis clamavi at te, Domine…

— Прекрати! — резко сказал он и отвесил мне легкую пощечину, пытаясь привести в чувство.

— Domine, exaudi vocem meam…

Он схватил меня за волосы — без настоящей жестокости, просто чтобы вынудить открыть глаза, и повторил по-английски:

— «Из бездны греха взываю к тебе, о Господи, услышь же меня». Единственный, кто здесь услышит тебя — я, Джезабель.

— Пожалуйста, отнеси меня в дом.

На самом деле я не надеялась, что он послушается. Но Джейс подхватил меня на руки и понес. Он опустил меня как раз на то самое место, где упала замертво моя мать, в малиновое пятно под витражом. Я поразилась, откуда он знает — если, конечно, знает.

Мною овладела апатия. Боялась ли я? Может быть…

Чтобы убить меня, ему не потребуется специального оружия. Подойдет все — пистолет, веревка, крепкий удар.

«Что же ты с собой делаешь, Бел», — сказала мать. Она стояла надо мной, и лицо ее было истощенным и полным горя.

«Я знаю, мамочка».

Я плачу, мамочка. Я плачу…