- Не обязательно. Я могу попытаться задержать их, а ты попробуешь спастись бегством. Геройская смерть. Никогда не думал, что боги выбрали меня для этого.
      - Лиун... Лиун...
      - Нет, моя дорогая Ломандра. Они не оставили нам времени.
      Он подтолкнул ее. Послышался шорох листвы, и с деревьев посыпались какие-то тени. Тьму разорвал ужасный вопль, ноздри наполнились омерзительной вонью. Она увидела безволосые бока, выступающую морду и ядовитые когти. Прозвучал второй крик, потом третий. Еще двое, боящиеся упустить добычу. И хотя она знала, что мужчина, которого она так легко могла бы полюбить, неминуемо погибнет, пожертвовав жизнью ради ее спасения, она побежала.
      Она бежала, как в кошмаре, чувствуя смерть, преследующую по пятам, и слыша где-то вдали голос, полный муки, с каждым разом все более слабеющий и уже неузнаваемый.
      В конце концов она поняла, что больше не может бежать.
      Она упала и лежала, ожидая запаха разложения и треска своей раздираемой плоти, но ничего не произошло. Ребенок захныкал у ее груди, требуя молока, которого у нее не было.
      Плечо саднило. Постепенно всю спину и предплечье охватила тупая парализующая боль. По ее боку стекал тоненький ручеек крови. Она не помнила ни удара лапой, ни царапающего когтя, но поняла, что вся ее борьба все равно была напрасна.
      Заравийка поднялась на ноги, сжимая дитя в немеющих руках, в колыбели уже гибнущей плоти. "Ты, - подумала она. - Все ты". Но как ни странно, она не испытывала особой ненависти к ребенку.
      "Где я умру? В каком месте упаду и уроню тебя? И насколько ты переживешь меня на этих мерзких безлюдных Равнинах?"
      Она снова подумала: "Он умрет ребенком". И зашагала к безлунному горизонту.
      Книга вторая
      РУИНЫ И СВЕРКАЮЩИЕ БАШНИ
      5
      Жара уже схлынула до следующего года, небо отливало тусклой бронзой, когда с десяток селян отправились провожать Эраз в храм. Она лежала на погребальных носилках, очень белая и неподвижная, во всем похожая на любого другого покойника, за тем лишь исключением, что ее волосы все еще отливали желтым, ибо она была женщиной средних лет.
      Спереди носилки держал охотник. Как и все они, за исключением одного, он казался совершенно бесстрастным. Ни один житель Степей не мог рассчитывать на долголетие, ведь здешняя жизнь была суровой и по большей части тщетной. Но молодой мужчина, сжимавший задние ручки носилок, неотрывно смотрел в мертвый лик, и его собственное лицо мучительно кривилось в попытках не заплакать.
      Это все кусочки янтаря в ее ушах. Он так часто видел, как они поблескивают среди ее волос, - пожалуй, это было самое первое из его детских воспоминаний. Сейчас они невыносимо бередили его душу, а он не хотел проливать слезы на глазах у этих людей. Они редко плакали по своим мертвым если вообще плакали, ибо лично он никогда этого не видел. Они не выказывали никаких эмоций: ни боли, ни горя, ни радости. Они. Он ощутил во рту застарелую горечь, поскольку, несмотря на то, что отчасти был одним из них, он все равно оставался для них посторонним, чужаком. Она понимала это, Эраз, его приемная мать, и дарила ему свою любовь, настолько демонстративную, насколько могла, и тщательно скрываемую от других нежность.
      Они вошли в рощицу красных деревьев и направились к темному прямоугольнику храмовой двери. Появились два жреца. Они подплыли к носилкам, точно сотканные из тьмы призраки, и забрали их у охотника и молодого мужчины. Без единого ритуального слова жрецы понесли Эраз в темноту. Селяне немного постояли, не двигаясь с места, потом повернулись и медленно разошлись.
      - Теперь она у Нее, Ральднор, - бросил один из охотников, проходя мимо.
      Ральднор не смог выдавить ни слова в ответ. Он обнаружил, что его глаза мокры от жгучих слез, отвернулся, и охотник пошел прочь.
      Скоро она превратится в пепел, который смешают с жирной черной землей за храмом. Или ее истинная суть действительно покоится в объятиях Анакир? Горячие слезы бежали по его лицу, и когда они иссякли, он почувствовал себя странно облегченным и опустошенным. Он развернулся и пошел обратно в Хамос, прилепившуюся к холму деревушку, где он вырос.
      Добравшись до крошечной двухкомнатной хижины, он захлопнул дверь и сидел в одиночестве, глядя в сгущающиеся вечерние сумерки. Раньше это место было его домом. Несмотря на все свои отличия и душевный разлад, он никогда не сомневался в этом - но теперь усомнился. Естественно, он мог оставаться среди них, работать на их полях, как все предыдущие годы, охотиться вместе с ними в неурожайную пору, в конце концов, связать себя женой и наплодить детишек. Пока ему везло, и от нескольких случайных совокуплений на свет не появился никто. Тем лучше. Зачем им еще один урод в своих рядах?
      Он резко поднялся и подошел к диску из полированного металла, который Эраз использовала вместо зеркала, вгляделся в свое отражение.
      Вис.
      Вис, несмотря на светло-золотые глаза и добела выгоревшие на солнце желтые волосы. Об этом просто кричал темно-бронзовый отлив кожи, загар, который не сходил даже в холодные месяцы, и поразительно мужественное лицо, надменные губы и челюсть, которые уж никак нельзя было назвать крестьянскими. К тому же он был выше, чем большинство степных мужчин, очень широк в плечах, узкобедр и длинноног. Все это безошибочно выдавало в нем по меньшей мере полукровку, в чьих жилах текла кровь сильных предков, которым никогда не доводилось голодать на бесплодных землях Равнин-без-Теней.
      - Почему я так расстроен смертью женщины, которая даже не мать мне? внезапно спросил он вслух у себя.
      Его матерью была заравийка, он знал это. Один из жителей Хамоса нашел ее перед рассветом в нескольких милях от Сара, городка висов, куда, скорее всего, она и направлялась. Очень красивая женщина - так он сказал. Она лежала на спине, и истончившийся серпик ущербной луны висел над ней, словно капля молока. На плече у нее обнаружили кровоточащую царапину от когтя тирра, а в мертвых руках она сжимала плачущего младенца.
      В память о ней ему дали сарское имя. Но она и так оставила на нем свою неизгладимую печать. Это ее кровь так отличала его от всех остальных. Но все же у него был отец с Равнин - глаза и волосы ясно свидетельствовали об этом. Он думал о той женщине со смешанными чувствами. Должно быть, он появился от случайной ночи любви, что было большой редкостью для висов, потому что обычно темнокожие расы сторонились степных жителей. И она оставила ему неприятное наследство. Свою висскую чувственность, к примеру. Как и они, с восходом Алой звезды он чувствовал неодолимое возбуждение. Это было постыдным проклятием его детства, пока Эраз не разъяснила ему все. Позднее оно заставляло его рыскать по-волчьи бессонными ночами - подгоняемого неутолимым слепым желанием, сходящего с ума от навязчивых лихорадочных снов. Деревенские девушки, бесчувственные в любое время года и совершенно невосприимчивые к звезде, доставались ему лишь ценой неимоверных усилий, и каждой близости непременно предшествовало нескончаемое и невыносимое обольщение. Он понимал, что доставил им наслаждение, лишь по их почти ненавидящим приглушенным вскрикам, случайно слетавшим с губ. Он чувствовал, что они отдаются ему лишь из жалости, и поражался тому действию, которое оказывал на них. После каждой такой близости он ощущал ужасную горечь, потому что его страсть по большому счету так и оставалась неразделенной, и он сам казался себе скотом, как только звезда меркла.
      И все-таки это было не самое худшее из ее наследства. Труднее всего было перенести свою ущербность. Даже сейчас, вспомнив об этом во мраке убогой хижины, он в ярости ударил кулаком по металлическому зеркалу.
      Он был глух и нем. Разумеется, не физически, а мысленно.
      Эти бледнокожие люди, окружавшие его, могли слышать мысли друг друга и передавать свои. Вокруг них всегда раздавался безмолвный шепот, точно гудение незримого пчелиного роя. А он, не слышащий и безгласный, был отброшен на обочину их общества, идиот, которого лишь терпели, отверженный не ими, но своей собственной ущербностью.
      Снаружи белый кувшин луны разливал по небу ночную тьму. Где-то вдали раздался еле слышный волчий вой.
      Скоро станет совсем холодно. Выпадет снег. Деревню огородят крепким частоколом, и они окажутся взаперти до второй оттепели.
      Решение пришло неожиданно. Он вытащил из сундука теплый плащ из волчьей шкуры, снял с крюков на стене свой охотничий нож и мешочек с медяками, который был единственным достоянием Эраз, - и тут же почувствовал себя вором.
      Ночь была совершенно безлюдной. Он зашагал по дороге, петляющей вверх по склону, миновал храм и направился к югу.
      "Куда ты идешь?" - спросил он себя. Явно ведь не в Зарависс. Казалось, он сам собой обиженно повернулся спиной к северу.
      Что-то забрезжило у него в мозгу.
      Где-то впереди лежал разрушенный город - их, степной город, как говорила Эраз, след давно минувшего прошлого. Почему бы не отправиться туда?
      Он чувствовал, как опасения и чувство свободы причудливо смешиваются в его душе, ибо, как бы то ни было, он был свободен. Ему больше не придется снова и снова терпеть одни и те же запертые от него лица - по крайней мере, теперь они будут иными.
      Он усмехнулся этой невеселой шутке.
      Там, где удавалось, он шел безлюдными местами, старательно избегая попадавшихся ему время от времени следов убогого жилья. Он двигался на юг. Путешествие настраивало его на бездумный лад, ведь теперь он не был обязан отвечать перед кем-то, и город в его представлениях разросся до необъятных метафизических размеров.
      Примерно через девять или десять дней он набрел на хижину, где жила старая женщина. Она штопала одежду, ее длинные бесцветные волосы почти совсем закрывали лицо. Он попросил у нее разрешения напиться из колодца, а потом спросил о городе. Она без слов указала ему на юг. Он продолжил свой путь.
      "Мираж, - думал он, - призрак, которого я даже не вижу".
      Дул пронзительный ветер.
      Никогда еще он не был наедине с собой так долго.
      Ранние сумерки опускались на неживые голые ветки деревьев. Он вышел из рощи и, взглянув вниз, увидел в склоне неглубокую впадину, в которой уже плескалась темнота. А в этой темноте тянулась вереница силуэтов - канавы, каналы, остатки фундаментов, точно построенные каким-то ребенком из влажного песка. Город.
      Сначала Ральднор не поверил своим глазам. Он начал спускаться в долину, ожидая, что город в любой миг исчезнет, оказавшись лишь игрой угасающего света. Но с каждым шагом тот становился все вещественнее и реальнее. Черный камень, точно такой же, из какого были сделаны все храмы на Равнинах.
      Примерно в полумиле от этого места до него дошло, что в городе не слышно ни звука, не видно ни огонька, ни единой струйки дыма. Значит, он заброшен. Вполне вероятно, учитывая, как тот обветшал. Но он продолжил идти. Вскоре перед ним предстала длинная полуосыпавшаяся стена и арка беззащитно распахнутых ворот. Он вошел внутрь, и его сразу же охватило ощущение немыслимой древности и тайны - атмосфера города.
      За аркой каменная терраса широкими ступенями спускалась к смутно видимой площади, на которой танцевали темные тени. Его башмаки гулко стучали по камням. Из-под ног у него вдруг вспорхнула в ночное небо лиловая стайка птиц, заставив его вздрогнуть.
      Когда он переходил площадь, из-под арки внезапно мелькнул огонек. Женщина с коптилкой в руке и волосами, как пламя, набирала воду из колодца. На него она не смотрела. Значит, здесь все-таки были обитатели, живущие в развалинах, подобно диким зверям. Что ж, он тоже может устроить здесь логово.
      Он зашагал по холодным гнетущим улицам, глядя на проявляющиеся в небе угольки звезд. Больше никого живого на глаза ему не попадалось, хотя иногда с крыш древних домов доносилось хлопанье птичьих крыльев, а время от времени он замечал бледный дрожащий огонек за завешенными окнами.
      Всходила луна, когда он поднялся по ступеням темного дворца.
      Усевшись спиной к колонне и разглядывая осколки лунного света на выщербленном мозаичном полу, он доел остаток своей дорожной еды запеченного на костре мяса. Крыши над залом не было, в углах шептались черные тени. Они казались обманчиво безопасными, и прошло немало времени, прежде чем он заметил, что одна из них является человеком.
      - Не пугайся, - произнес тот, выходя на освещенное луной место. - Твой нож тебе не понадобится.
      Он был средних лет, закутанный в истрепанный, но еще вполне прочный плащ, а по пятам за ним неслышно ступал бархатисто-черный зверь с горящими глазами.
      - Сидеть, May, - приказал мужчина, и зверь сел. - Да, это действительно волчица, но она со мной с самого рождения и не причинит тебе вреда.
      - Значит, ты можешь не бояться, что я причиню вред ей, - отозвался Ральднор. - Мне частенько доводилось убивать волков.
      - Да, это видно. - Мужчина присел на корточки рядом со своей волчицей и вгляделся в лицо Ральднора. Хотя он явно был обитателем равнин, выражение его лица было необычайно открытым, а мимика обещала быть выразительной.
      - Твой разум закрыт для меня, и у тебя темная кожа, - заметил он через миг. - Наверное, поэтому ты и здесь. В городе много полукровок. Мужчины со светлыми глазами и темными волосами, светловолосые и черноглазые женщины.
      - Так вы даете прибежище выродкам? - саркастически осведомился Ральднор.
      - "Вы", - повторил мужчина, смакуя это слово. - В этом месте нет никаких "вы". Никакой власти. В храмовых деревушках есть жрецы, но здесь здесь есть только город. Здесь все разные, все чужие друг другу. Зачем ты зашел сюда?
      - Чтобы поесть, - коротко ответил Ральднор.
      - Это дворец Ашнезеа, княгини, правившей так давно, что никто и не помнит, когда это было. Глянь на мозаику на полу. Видишь, ее кусочки до сих пор беседуют с богиней?
      Ральднор ничего не ответил. Этот человек вызывал у него тревогу. Кроме того, долгие дни одиночества сделали его еще более необщительным.
      - В холодные месяцы по ночам в развалинах рыщут дикие звери, - внезапно заговорил мужчина. - Будет лучше, если ты найдешь себе какое-то место, где можно отсидеться.
      - Благодарю за совет.
      - Я не просил благодарности, а ты, думаю, на самом деле и не испытываешь ее, - мужчина поднялся, и черная волчица вместе с ним. - Меня зовут Орван, и я приглашаю тебя к моему очагу - то есть к очагу моей маленькой семьи, моей родни по выбору, а не по крови.
      Ральднор колебался между смущением и нежеланием. И все-таки казалось разумнее провести ночь в приличных условиях, чем блуждать по городу в поисках какой-нибудь промозглой щели. Он мгновенно почувствовал, что полностью выбился из сил, как будто вся усталость его неожиданного бегства разом обрушилась на него.
      - Идем, - сказал Орван.
      - У меня есть немного денег. Я заплачу за все, что вы дадите мне.
      - Деньги? Они не интересуют никого в этом городе. Здесь процветает мена.
      Ральднор поднялся на ноги и позволил новому знакомому вести его вниз по дворцовой лестнице вслед за скачущей впереди волчицей.
      Проснулся он, когда ясное небо уже сияло холодной гиацинтовой синевой позднего утра, от странного нагромождения причудливых снов. Он лежал на жестком тюфяке, набитом соломой, положив голову на выцветшую парчовую подушку, под щедрой грудой мехов и одеял. Далеко не сразу он вспомнил, что находится в доме Орвана - по крайней мере, в доме, который Орван присвоил. Какое древнее семейство некогда обитало в этих величественных сумрачных комнатах и сновало вверх-вниз по широкой лестнице, ведала лишь Она.
      Ральднор выбрался из постели и принялся одеваться. В комнате было морозно - сквозь сломанные ставни и трещины в потолке проникал холодный воздух. Он вспомнил, что прошлой ночью в камине большого круглого зала внизу пылал огонь, и его покормили горячим супом с ячменным хлебом. Парень с узким худым лицом и глубоко посаженными глазами сидел перед огнем, плетя корзины. В стороне на скамеечке стояла изящная, но еще не отполированная статуэтка стройной и гибкой девушки. Орван взял ее в руки, похвалив за красоту, и юноша покачал головой с отрицательной полуулыбкой.
      - Это Рас, который не понимает собственного таланта. А это атрибут той жизни, которую мы ведем. Все мы здесь время от времени плетем корзины, чтобы обменять их на еду и прочую роскошь.
      Позже, когда они ели, откуда-то сверху донесся шорох, похожий на трепет большого мотылька.
      - Йахейль, - пояснил Орван. - Его отец был элирианцем, и он унаследовал от него их тягу к астрологии. Целыми днями торчит на чердаке, - добавил он с нарочитой грубостью.
      Он отвел Ральднору эту маленькую комнатку и дал тюфяк с покрывалами и подушку - из Зарависса, как сообщил Орван. Ральднор удивился, как она здесь очутилась.
      В темноте лестницы мимо него мелькнула какая-то тень. Йахейль? Он воспринял лишь впечатление какого-то призрачного шелестящего существа, но мельком увиденные темные волосы над черной мантией странным образом успокоили его. Возможно, астролог тоже мог разговаривать лишь при помощи губ...
      Одевшись, Ральднор спустился по лестнице и очутился в зале. Небольшая змейка-альбинос из тех, что живут в каменных стенах домов, грациозно скользнула под дверь, чтобы понежиться на солнышке. Больше никого не было ни Раса, ни Орвана, и Ральднор заметил, что вместе с ними исчезла куча корзин. На щербатом столе под салфеткой были оставлены несколько ломтей хлеба и кувшинчик с молоком. Ральднору было мало этого, чтобы наесться, но он съел и выпил все из уважения к бедности этих людей, которая казалась еще глубже, чем бедность деревенских жителей, хотя, как ни странно, не столь гнетущей. Возможно, причина была в том, что они сами выбрали такую жизнь, предпочтя ее крестьянскому труду.
      В камине все еще горел огонь, и он подбросил в него несколько хворостин. И вдруг остро ощутил чье-то присутствие. Он выпрямился, медленно обернулся и обнаружил девушку, зашедшую с улицы. Она держала одну из корзин, наполненную яйцами, a May, черная волчица, стояла у ее ног.
      Он был поражен, охвачен нелепым трепетом, ибо она показалась ему совершенно нереальной - что-то вроде видения, сотканного из света, или статуэтки из молочного хрусталя. Она была сама белизна - даже поношенное платье, казалось, сияло отраженным светом, и все это обрамляли волосы, похожие на развевающуюся блестящую мишуру.
      Но и она тоже казалась изумленной, почти испуганно прижимая к себе корзину.
      - Орван дал мне приют, - сказал он, чтобы успокоить ее, раздумывая, не принадлежит ли и она тоже к здешней "семье по выбору".
      Она опустила глаза, ничего не сказав, и вошла в комнату. Когда она проходила мимо, он ощутил властный прилив желания - но его влекла скорее ее необычность, чем ее плоть.
      - Меня зовут Ральднор. Могу я узнать твое имя?
      Она произнесла что-то, чего он не разобрал, и опустила корзину на край стола, не решаясь выпустить ее. Он подошел, отобрал у нее корзину и почти силой усадил.
      - Повтори еще раз, я не расслышал.
      - Аниси.
      - Чудесное имя и очень тебе подходит.
      - Это искаженное "Ашнезеа", - прошептала она с видом взволнованной, но знающей ученицы. - Как и Ашне'е.
      - В самом деле? Что ж, твое имя нравится мне больше остальных.
      Она мгновенно залилась краской, и этот румянец странно взволновал его. Он протянул руку и благоговейно тронул кончиками пальцев прядь белых волос.
      - Сначала я решил, что ты призрак. Или какая-нибудь богиня.
      - Мне уже пора, - отозвалась она смущенно.
      Он заметил, что она дрожит, и обнаружил, что застенчивая робость, которую он вызвал у нее, необычайно его возбуждает - возможно, просто потому, что это было хоть какое-то ответное чувство. Он приобнял ее за шею и склонился к ее губам, но в самый последний миг сентиментальное уважение к ее явной невинности остановило его, и он, прежде чем отпустить, запечатлел на ее губах лишь быстрый целомудренный поцелуй. Но все равно он заметил слезы в ее глазах. Его тело за него вполне внятно сообщило ей о его намерениях.
      - Прошу прощения. Ты произвела на меня слишком большое впечатление, произнес он лениво-снисходительно.
      Она бросилась к двери, вызвав у него странное насмешливое изумление. А потом без всякого предупреждения у него вдруг закружилась голова, и он пошатнулся, как пьяный. Череп его пронзила столь острая и невыносимая боль, что он даже вскрикнул. Она застыла на пороге, глядя на него огромными глазами, и в этот миг он ощутил прикосновение ее разума.
      Потрясенный, он привалился к каменному камину, почти с мольбой глядя в ее лицо, но маленькая щелочка в ее разуме тут же захлопнулась, и она исчезла за дверью.
      Орван и Рас вернулись в полдень, обменяв все корзины, кроме трех, на припасы и шерстяную рубаху.
      - О, Аниси приходила и принесла нам яиц, - заметил Орван. - А как дела у моего гостя? Ты видел девушку с белыми волосами?
      - Да, - коротко отозвался Ральднор. Еще долго после ее ухода он сидел перед огнем, пребывая в состоянии какой-то оцепенелой досады.
      - Полагаю, никого больше не было? Ну и отлично. Будет лучше, если я сам поговорю с оммосцем, когда он появится.
      Они принялись за еду, которую принес Орван. Волчица у ног Раса деликатно грызла кость.
      - Вот так мы и живем, - нарушил молчание Орван. - Иногда мы носим свои товары через границу в Зарависс, Зарар или Лин-Абиссу. Резьба Раса приносит хорошую прибыль, несмотря на его скромность, а Аниси - превосходная ткачиха. В холодные месяцы выручка дает нам хорошее подспорье. А теперь вдруг мы узнаем, что появился новый закон - ни один степной житель не может покинуть Равнины без пропуска, подписанного кем-то из висов. - Лицо Орвана, как и его речь, потихоньку выполняло свое обещание выразительности - он нахмурился. Здесь, в городе, есть один купец-вис из Оммоса со своим домочадцами. Невероятно, но факт! Но, как ты, к несчастью, скоро убедишься, за так он ни с кем даже разговаривать не станет. А кому захочется быть слишком гордым, когда умираешь с голоду? Теперь нам придется просить у него разрешение, и за это он возьмет процент с нашей выручки - насколько я его знаю, больше половины. Сегодня я жду его управляющего.
      Ральднор ощутил, как где-то внутри него разгорается искорка гнева, и этот первый намек на расовую гордость удивил его самого.
      - Почему вы позволяете ему наживаться на вас? Разве нельзя объединиться и выступить против него?
      - У нас так не делается, Ральднор. Мы, жители Равнин, - пассивное племя. Возможно, тебе будет не очень легко это понять.
      - Из-за крови моей матери? Возможно. Не стану оспаривать тот факт, что если кто-нибудь даст мне в челюсть, я с радостью отвечу ему тем же.
      - Здесь тебе представится не один такой случай, - сказал Орван.
      - Возможно, именно это твое мировосприятие и отпугнуло Аниси. Обычно она дожидается нас, - это были первые слова, произнесенные Расом, хотя с тех пор, как они вошли, он время от времени бросал на гостя внимательные взгляды. Ральднор заглянул в его глубоко посаженные мрачные глаза. Ему показалось, что на дне их затаилась сводящая с ума любовь.
      - Похоже, она робкая девочка, - презрительно сказал Ральднор. - И наверняка уже наученная горьким опытом.
      - Аниси еще ребенок, - спокойно ответил Рас.
      - И тебе очень хочется, чтобы она продолжала им оставаться.
      - Тише, друзья, - протянул к ним руки Орван. - Не устраивайте раздор в моем доме.
      - Приношу свои извинения, - натянутым голосом выговорил Ральднор.
      - Не за что, не за что, - сказал Орван, но в сердце у него болезненно кольнуло.
      Ты - вис, подумал он. Как хамелеон, ты принял некоторые цвета своих обстоятельств, но под этой личиной ты - темнокожий мужчина с черными волосами и грузом вожделения, гнева и высокомерия в душе. А потом пришло сострадательное: "Бедный мальчик, он разрывается надвое. По нему все видно это боль слепого и немого".
      - Эти пропуска выдумал Повелитель Гроз, - произнес он вслух, намеренно не замечая короткой заминки в разговоре. - Он не питает любви к народу Равнин. Боюсь, мы еще наплачемся из-за этого.
      - Повелитель Гроз, - уронил Ральднор. - Верховный король висов.
      - Йахейль говорит, - проворчал Рас, - что у короля на руке чешуя, потому что змея напугала его мать, когда та носила его. - Его непроницаемые глаза сузились. - И еще у него, по словам Йахейля, лишний палец на левой руке. Думаю, ты оценишь иронию, Ральднор.
      Ральднор ощутил укол злости. Но прежде чем он успел что-нибудь ответить, во входную дверь громко постучали.
      - Орклос, - негромко сказал Орван, поднимаясь на ноги. Дверь раскрылась, обнаружив двух худеньких степных мальчиков в костюмах пажей, а за ними - высокую фигуру непрошеного гостя. Он шагнул в комнату и, казалось, моментально занял ее всю резким ароматом своих духов, раскормленным телом и кричаще пестрой одеждой.
      - День добрый, Орван, - его речь была до смешного невнятной, с густым оммосским акцентом. В верхнем клыке поблескивал рубин. Черные глаза без интереса обратились на незнакомое лицо. - Кто ты такой?
      - Меня зовут Ральднор.
      - В самом деле? У меня весть для этого дома. От моего хозяина, Йир-Дакана. - Он зевнул и снова взглянул на Ральднора. Увидев обрубленный мизинец на левой руке, он немедленно ткнул в него. - Ты пожертвовал его богу?
      - Нет.
      - Нет? Ну и ладно. В моей земле мужчина, по обычаю, посвящает что-нибудь ценное своим богам. Часто это бывает кое-что куда более дорогое, нежели палец. Хм-м... - Орклос обернулся, точно вспомнив об Орване. - Да, вот послание. Передай Орвану-корзинщику, что завтра вечером он приглашен на обед в дом Йир-Дакана.
      - Благодарю вас, добрый господин. Но я просил о пропуске.
      - Я в курсе. Однако не отказывайся от обеда. Возможно, пропуск будет выдан после еды. Вы все приглашены. В том числе та бледная девчушка и этот молодой человек. Сразу после заката.
      Не дожидаясь ответа, Орклос развернулся и поплыл к входной двери, а двое пажей побежали следом.
      Весь день Ральднор бродил по улицам, охваченный унылой и тревожной тоской. Сначала он мог думать лишь об Аниси и том ошеломляющем миге, когда его разум, казалось, раскрылся ей навстречу. Если бы только... о, богиня, если бы только... А вдруг эта Аниси - его ключ? И все же, глядя на то, как свинцовый закат сжимает в тисках вечернее небо, он снова обратился мыслями к приемной матери, Эраз, и от этих мыслей ему делалось все больнее и больнее. Как ни абсурдно, но он чувствовал, что покинул ее. "Я должен найти ее", подумал он, толком не зная, кого представляет себе - Аниси или Эраз.
      Он дал себе слово оставить свои медяки на столе Орвана и уйти, но тут же взял это слово обратно.
      Ночью он без сна лежал на своем тюфяке, слушая унылый волчий вой, который временами, казалось, подходил к самому дому. Он вспомнил предостережение Орвана о том, что в холода дикие звери приходят в город.
      "Может быть, она снова придет утром, как сегодня. Может быть. Может быть", - не переставал он надеяться.
      В конце концов он поднялся с тюфяка и спустился в зал. May, лежавшая перед камином, приоткрыла щелки опаловых глаз, и он почесал ее между ушей, все еще не в силах подавить невольной реакции на ее род. Они относились друг к другу с вежливой опаской.
      Прошло еще какое-то время, прежде чем он осознал, что не один в комнате. Как и прежде, это было слабое, похожее на шелест крыльев мотылька движение, которое выдавало присутствие Йахейля Элирианского. Он сидел на скамье Раса, темные волосы почти скрывали восковое лицо.
      - Ральднор, - еле слышно произнес он, и от этого шепота по спине Ральднора прошел холодок.
      - Йахейль, - отозвался он.
      - Сегодня ночью пути звезд странны. Человек, которому ведом страх, кто сможет успокоить его?
      Ральднор дернулся, услышав эти невыразительные слова, но внезапно на него навалилась страшная сонливость.
      - В предсказаниях бывают ошибки, - пробормотал он, но Йахейль не обратил на него никакого внимания.
      - Это ее рук дело. Ашне'е. Она протягивает руку сквозь время и будоражит мир.
      "Он чудак или попросту безумец", - подумал Ральднор, впрочем, без всякой убежденности. Йахейль продолжал что-то бормотать - сонно, успокаивающе. В мозгу Ральднора точно кружил настойчивый мохнатый шмель.
      - Иногда рождаются светловолосые девочки с лицом Анакир, и судьба их всегда предрешена заранее. Повелитель Гроз взял ее из храма, провел с ней ночь и умер. Драконы забрали ее в свой город, который зовется Корамвис. Она произвела на свет дитя. Чье дитя? Короля? Или лорда-советника? Толпа растерзала ее, а о ребенке до сих пор ничего не известно...
      Йахейль сложил бледные ладони и затих. Он видел, что гость заснул. О чем он говорил? Он не мог этого вспомнить. В Элире хотели, чтобы он постиг тайны оккультных наук, хотели разрисовывать ему глаза, заставлять поститься и вдыхать благовония, чтобы он падал и в бессознательном состоянии рассказывал им о царствах духа. Но Йахейль оказался проворнее и однажды ночью сбежал из Элира в страну Змеи, откуда происходила его мать.
      Припомнив это, он собрал со стола какие-то чертежи и, неслышно выйдя из зала, поднялся на башню, к своим звездам, оставив пришельца мирно спать внизу.
      Дом Йир-Дакана располагался в верхнем квартале города - такое же нагромождение потемневших от непогоды каменных глыб, как и прочие, но, в отличие от них, ярко освещенный. Над портиком висел алебастровый фонарь, отблескивавший на позаимствованных откуда-то медных стойках ворот бесформенных столбах высотой в восемь футов, увенчанных капителью в виде жутко искаженного лица Зарока, оммосского бога огня.
      - Вот этой мерзости они приносят в жертву своих детей, - пробормотал Орван.
      Все они послушно приняли вызов Орклоса - даже Ральднор. Он и сам не знал, зачем здесь находится - разве что для того, чтобы еще раз увидеться с вчерашней девушкой. Когда они проходили между этих столбов в залитую светом переднюю, он смотрел, как она идет совсем рядом с Расом. Эта близость разозлила его точно так же, как и то, что она закрыла от него свой разум, ибо он чувствовал его, остро ощущал ее близость, но лишь так, как ощущают что-то надежно запертое - например, закрытую на засов дверь.
      Его мучил вопрос, кем эти двое приходятся друг другу. Определенно не любовниками, хотя Рас явно обожал ее - или более уместным было бы слово "боготворил"? В мозгу у него промелькнул образ Раса, смиренно преклоняющего колени перед алтарем и даже не помышляющего о том, чтобы прикоснуться к своему идеалу, - и другого мужчины с темной кожей виса, стаскивающего белую богиню с пьедестала и превращающего ее в женщину.