Один из них любил ее; я счел, что это может принести им удачу. Она должна была послать мне весточку, когда окажется в безопасности - мы так договорились. Но я ничего не получил и отправил человека проследить их путь через Зарависс до Равнин. Он нашел обломки колесницы и тело возничего на заравийской границе, а чуть дальше - то, что осталось от еще одного человека, хотя тирр обглодал его почти дочиста. Лишь по чистой случайности ему удалось обнаружить неподалеку неглубокую могилу, маленькую, но достаточную для женщины. Он раскопал ее по моей просьбе, чтобы знать наверняка, и не нашел ребенка. Я не знал, убил ли ее тот, кто унес тебя, или нашел уже мертвой. Что же до тебя, то я решил, что ты попал в руки какому-нибудь работорговцу. Их караваны ходят повсюду. Найти тебя надежды не было. Кроме того, я слишком горевал о ней.
      - Вы знали мою мать, - выговорил Ральднор, наклонившись вперед. - А кто был мой отец? Вы это тоже знаете?
      Спокойные глаза Крина потемнели. В них плескалась нескрываемая тревога.
      - Боги иногда играют с нами странные шутки, Ральднор.
      Небо над ними темнело, наливаясь предзакатным сумраком, над рекой носилась стайка птиц, ловя серебристыми крыльями последние отблески невидимого солнца. Ральднор отчетливо слышал, как они рассекают воздух.
      - Ральднор, ты когда-нибудь слышал о девушке из степного храма, которую Редон взял в ночь своей смерти? В ту ночь он зачал с ней дитя, хотя ходили слухи, что это ублюдок тогдашнего лорда-советника, Амнора.
      - Я слышал о ней. Ашне'е. Женщины вечно болтали, будто видят ее призрак во Дворце Мира.
      - Ашне'е-то и была твоей матерью, Ральднор. А Редон, Повелитель Гроз, был твоим отцом. Вал-Мала боялась твоего рождения, потому что это грозило статусу ее сына, а через него - и ее собственному. Она велела Ломандре убить тебя и в доказательство потребовала мизинец с твоей левой руки. Ашне'е отрезала палец у тебя живого. Ломандра увезла тебя на заравийскую границу и погибла, так что ты ничего не знал о том, кто ты такой.
      Крин вглядывался в лицо молодого человека, но не мог различить никаких эмоций. Он видел лишь пустоту в глазах, которая скрывала внутренний разлад настолько неистовый, что он не мог даже выйти наружу, на физическую поверхность.
      - По обычаю висов, последний ребенок, зачатый королем перед смертью, становится его наследником. Амрек был зачат раньше тебя. Ты - последний сын Редона. Ты Повелитель Гроз, Ральднор. Но если ты покинешь стены этого гарнизона, твоя собственная Драконья гвардия разорвет тебя на куски.
      Книга четвертая
      ЖГУЧИЕ СИНИЕ МОРЯ АДА
      14
      Закат превратил горы в запекшиеся корки пламени.
      Затем он догорел, и сумерки медленно разлились по ущельям, словно чернила. Исполинские вершины скрылись во тьме, и ничего не было видно, кроме далеких красных пятен охотничьих костров да вспыхивающих время от времени глаз диких зверей.
      Каждый раз, когда в горах наступала ночь, в ее сознании что-то слабо колыхалось. Однако большую часть времени она была мертва. Однажды ей в голову пришла мысль: "Я рабыня". Но вообще-то это почти ничего не значило.
      Астарис никогда не задумывалась, не уготовил ли ей Амрек эту участь вместо сожжения на костре. Но на самом деле это была личная инициатива купца.
      В серый предрассветный час на базаре появился незнакомец, закутанный в плащ.
      - Ты купец Бандар?
      - А если даже и я?
      - Тогда вот, если ты, - и в его руки перекочевал увесистый мешочек с золотом.
      - И за что же мне такое счастье?
      - Ты ведь водишь караван через перевал в Таддру - теперь, когда беспорядки улеглись? У меня есть для тебя пассажирка - придворная дама, одна из дам принцессы Астарис. Тоже кармианка.
      - К чему мне лишний рот в караване?
      Человек поменял позу, его плащ каким-то образом чуть распахнулся, и под ним блеснула серебряная молния - эмблема Амрека. После этого Бандар прекратил пререкания.
      Это было очень опасное поручение - пробираться по закоулкам дворца, сначала в одиночестве, потом с этой... придворной дамой. Да уж. Он сразу понял, кто она такая, стоило ему увидеть ее волосы. Сначала он сходил с ума от страха. Но как только они оказались на достаточном расстоянии от Корамвиса, его охватили иные чувства. К тому времени до него уже дошли слухи о ее неверности.
      Запершись с принцессой в своем фургоне, Бандар и его жена перекрасили ей волосы в черный цвет. У глупой бабы, скорее всего, не хватило мозгов понять, в чем дело, но чтобы быть уверенным, он велел ей поклясться именем одного из десятка тысяч божков, в которых она верила, что она будет держать язык за зубами. Теперь Бандар точно знал, какое сокровище приплыло ему в руки - его ценность превышала стоимость мешка с золотом. Она безропотно покорилась судьбе, эта Астарис. Того, кто вывел ее из дворца - интересно, неужели это вправду был Амрек? - больше не интересовала ее участь, а она... она, похоже, жила в каком-то безразличном сне. Наверное, потрясение оказалось для нее чересчур сильным. В любом случае, на базаре в Таддре за такую красотку должны отвалить кучу денег. За недостатком воображения он переименовал ее в Силукис, в честь своей матери-искайки, сочтя такое имя огромной честью для этой девки. Как бы то ни было, она послушно откликалась на него, как будто собственное имя ничего для нее не значило.
      Переход через горный кряж занял целый месяц, и ни разу они не наткнулись на разбойников. Видимо, люди Повелителя Гроз на какое-то время разогнали все их шайки. В общем, путешествие было благополучным.
      В то утро, когда повозки спустились в Таддру, в горах было жарко и ясно.
      Это была мрачная земля - влажные черные джунгли и душный зной почти без солнца. Когда-то Рарнаммон построил здесь город, но сейчас от него остались одни развалины. Теперь у каждой области был собственный правитель или королек, каждый из которых формально служил Дорфару и Закорису и грызся с соседями. Это была земля, где вполне можно было потеряться и больше никогда не найтись. Воистину мрачные края.
      Они добрались до местности, называемой Тумеш, где вырос довольно крупный и уродливый город из темных приземистых домишек, до боли напоминающих своих обитателей. Тумеш был богатым по меркам Таддры городом, поэтому Бандар рассчитывал без труда продать здесь свои товары - в основном украшения и женщин, ибо драгоценные металлы, камни и красота были в Таддре большой редкостью.
      Они остановились на рыночной площади, и в фургон, пыхтя, забралась тучная старуха. Она переодела Астарис в платье из розовато-лилового газа и медные браслеты, а в черные волосы воткнула бумажные орхидеи. Астарис подняла руку и коснулась волос, слабо улыбнувшись. Она подумала о Ральдноре и о краске, которая скрывала его тайну, как и ее. Решив, что девчонка совсем спятила, толстуха закудахтала на нее и вытолкнула на площадь.
      Посередине красовался помост с навесом. Астарис загнали под него вместе с дюжиной других девушек, которые то плакали, то глупо улыбались. Ее окружение трогало ее не больше, чем мимолетный туман, ибо она думала только о нем. Это было ее горе и ее утешение. Она жила лишь прошлым.
      - Смотри, Бандар, - предостерегла купца толстуха. - За эту не стоит слишком долго торговаться. Может, она и красотка, но явно не в себе, и люди это заметят. Да еще и ребенок у нее скоро будет.
      Последнее утверждение вызвало у Бандара любопытство. Интересно, это ребенок Амрека или ублюдок Сарита? Ладно, какая теперь разница... Под ярким платьем ничего не было заметно, да и, скорее всего, она потеряет его, так или иначе. Она казалась слишком тощей, чтобы выносить дитя, а ела, хвала небесам, как птичка.
      Торги начались около полудня.
      Первой ушла парочка девчонок-иллумиток, шмыгающих носами, следующей купили красотку из Марсака. Бандар потихоньку начал тревожиться. Он вывел свою пленницу вперед и принялся расписывать толпе ее достоинства. У них что, глаз нет? Такое лицо, такие ноги, такая грудь... а скромница какая! Видали ли они когда-нибудь такую смирную и изящную женщину? Да она создана дарить блаженство!
      Но покупатели, к его огромной досаде, все еще не решались. Ему никогда не приходило в голову, что она может быть слишком прекрасной, слишком совершенной, чтобы вызывать влечение.
      В конце концов к помосту, растолкав толпу, пробился здоровый громила. Он был высок для таддрийца и крепко сбит, но под его спутанными волосами поблескивала золотая цепь, а плащ был сшит из добротной ткани.
      - Эй, ваша честь, я вижу, вы знаете толк в красоте...
      - Кончай надсаживаться, купец. Я беру ее. Вот тебе три бара.
      - Э нет, господин мой, так не пойдет. Эта девушка стоит куда больше. Взгляните на эту прямую спину. Подумайте, каких крепких мальцов она сможет вам нарожать...
      - Три серебряных бара - мое последнее слово. Больше тебе все равно никто не даст.
      Цену действительно никто не надбавил. Бандар уже начал подозревать, что этот верзила - из бандитов, залегших на дно в Тумеше и живущих на то, что успели накопить до набега Амрека. Наконец, позорно сдавшись, он отдал свою невольницу и получил ничтожную цену.
      - Как ее зовут?
      - Силукис, - буркнул Бандар.
      - Селухис, - повторил верзила, искажая имя на свой таддрийско-закорианский манер.
      Бандар, теперь оскорбившийся еще и за мать, толкнул девушку к верзиле и, пряча три бара в карман, мысленно пожелал обоим подцепить друг от друга какую-нибудь заразу.
      Его звали Слат, и он промышлял разбоем, как и подозревал Бандар, а также нанимался на службу к многочисленным лордам Таддры. Он купил девушку, потому что она напомнила ему старые фрески на стенах разрушенного города Рарнаммона, где он время от времени отсиживался, когда в других местах делалось слишком уж горячо. Он был романтическим злодеем, к тому же импульсивным, и понял, что эта покупка была ошибкой, как только привел ее к себе в дом.
      Все же он не пожалел для нее вина и мяса, к которым она едва притронулась, а потом отвел в свою спальню. Но в этом деле она проявила себя столь же тускло, как и во всем остальном. Слат любил женщин с огоньком, чтобы отбивались и повизгивали, или хотя бы достаточно умных, чтобы притворяться.
      - Хорошо же ты даришь блаженство, клянусь Зардуком! Что ж, я найду для тебя работу потяжелее!
      Он понизил ее. Она чистила очаги и носила воду. Через три дня он выпорол ее за небрежность. Она оказалась дурочкой, а его ловко провели - она даже не кричала и не плакала, когда ее били. Он задумчиво оглядел ручейки крови, струившиеся по ее атласной спине. Она оказалась совершенно никчемной, годной лишь на то, чтобы на нее смотреть. Тогда, если уж учить ее хлыстом все равно без толку, стоило обдумать другую возможность - не исключено, что ее захочет купить какой-нибудь таддрийский лорд. Она будет неплохо смотреться у обеденного стола в каком-нибудь небольшом королевстве красивая игрушка короля. Слат отложил хлыст и послал одного из подручных за целебной мазью.
      В этих джунглях, во многих милях к северу, жил некий лорд. Слат был не прочь наняться к нему, если у того была нужда в людях. Он не любил долгого безделья, и потом, в своем кругу у него имелась определенная репутация, которая могла сослужить ему неплохую службу. Как он слышал, этот лорд был великим завоевателем, человеком сомнительного происхождения - как и, похоже, все лорды Таддры, - который построил свою власть на золоте, сместил своего королька и после этого завоевал еще пять соседних королевств. Подобная личность обещала неплохую поживу. Его влияние росло год от года.
      Слат путешествовал не налегке, а со слугами, чтобы продемонстрировать свой высокий ранг. После четырехдневной скачки они добрались до одной из безымянных речушек Таддры и на плотах углубились в густой сумрак влажного леса.
      На этот раз Слат устроил Селухис на своем собственном плоту, под навесом, и следил, чтобы ее хорошо кормили. Она сидела, точно статуя, не шелохнувшись, и почти ничего не ела. С того случая он и пальцем ее не тронул. Он холил и лелеял эту сучку, но тем не менее ожидал, что та, будь она проклята, все равно подурнеет. Но она как-то ухитрялась сохранять свою невероятную красоту. Она словно не ощущала влажной жары, а как-то раз он видел, как бабочка спокойно сидела у нее на запястье почти час. И вообще, она вызывала у него непонятную тревогу, и он не мог дождаться, когда же отделается от нее.
      Они плыли по реке пять дней. На шестой им преградили путь. Слата, который как-то в разрушенном городе обменял свой нож на один пароль, проводили с оплетенной лианами пристани на вырубленную в джунглях дорогу.
      К вечеру они добрались до стен большого таддрийского города, к которым жались грубые палатки из шкур и деревянные хижины. Вечерние сумерки разбавлял свет костров, на которых готовилась еда, по грязным улочкам носились собаки и толпились женщины. В дальнем конце города возвышался дворец правителя - величественное каменное здание с тремя башнями.
      Астарис подняла голову, чтобы взглянуть на него. Казалось, оно что-то значило для нее, хотя она так и не смогла уловить этого в сумерках своего сознания, как ни силилась. Некоторое время назад она ощутила какое-то беспокойство, странный проблеск в своем разуме, словно он снова был с ней, снова был жив. Но этого не могло быть. Она почувствовала, как он ушел от нее, и поняла это. Ральднор. Поэтому иллюзия его возвращения мучила ее, как боль в давно зажившей ране, для которой нет причины и которую ничем не уймешь.
      В заросшем саду у подножия дворца рубиновые цветы клонили к земле тяжелые бутоны, а рубиновые птицы спали, спрятав головы под крылья. Один из цветков раскрыл свои лепестки и упорхнул в лес.
      Это был старый дворец, построенный без особых затей, зато на века. Потолок главного зала поддерживали массивные, но незатейливые, лишенные всяких украшений колонны, а в крыше зияло отверстие для дыма над очагом, поскольку никакого камина не было.
      Слата радушно приняли, отвели ему и слугам пару каморок, где гуляли вечные сквозняки, и пообещали после обеда устроить аудиенцию у лорда Хмара. Слат не стал терять времени и весь предобеденный час прогуливался среди цветастых занавесок и рычащих собак, ненароком задавая вопрос то там, то тут. Когда подали еду, он очутился за одним из низших столов, а пища была простой, но обильной и добротной. Однако никто не притронулся к еде до тех пор, пока лорд не уселся за своим высоким столом.
      Слат внимательно окинул его наметанным глазом. Хмар был худощавым, необыкновенно изысканным мужчиной средних лет. Он ел с изяществом, совершенно не свойственным лордам Таддры, и, похоже, ожидал от сидящих за высоким столом того же - впервые за последний десяток лет Слату пришлось очень аккуратно вести себя за едой. У Хмара было очень странное лицо. Оно казалось выточенным из коричневой полированной кости, слишком тонкое для таддрийца и ничего не выражающее - кроме узких глаз, в которых вспыхивали опасные искорки. Они ни на миг не прекращали искать что-то, словно лорд ожидал увидеть в этом зале некого гостя, который может появиться в любой момент. Слату они показались глазами человека, живущего в постоянном страхе или невыносимой тревоге.
      О нем ходило много разговоров. Слат слышал, что Хмар несколько раз заявлял, будто он - сын богини.
      В общем и целом Слату понравились два момента в лорде Хмаре. Если он чего-то опасается, то сильный и безжалостный человек, способный защитить его, придется ему очень кстати, а при его утонченности он не может не оценить рабыню этого человека.
      Потом он заметил женщину, стоявшую за спиной у Хмара.
      Смуглокожая таддрийка, невысокая и широкобедрая, с жесткими черными волосами, заплетенными в две косы ниже пояса. Ни одной женщине в Таддре и Закорисе не позволено сидеть в присутствии ее господина, за исключением Верховной королевы короля Ханассора. Но одно то, что она стояла рядом с ним, свидетельствовало о ее высоком ранге.
      - Что это за девушка сбоку от лорда? - поинтересовался он у соседа.
      - Не твоего поля ягода. Ее зовут Паньюма, она наложница лорда вот уже пять лет.
      Слат хорошенько пригляделся к ней. Она была из породы тех женщин, что нравились самому Слату, несмотря на мрачный надменный взгляд. Но на ее сандалиях и в косах мерцали золотые монетки, и она наполняла кубок лорда с видом собственницы.
      - Аппетитная крошка, - осторожно заметил Слат, зная, что все сказанное может дойти до ее ушей и что он может позволить себе дерзость, но не непочтительность. - Но разве лорд Хмар не может завести себе еще женщин? В этом нет ничего необычного.
      - О, она у него не одна. Есть еще целый десяток, если не больше, насколько я слышал. Даже несколько этих тощих долговязых самок с юга. Но он очень хорошо прячет их. Паньюма - единственная женщина, которую видят рядом с ним.
      Позже, когда Слата вызвали к лорду, он отправился к нему с легким сердцем. Разговор был кратким и по существу. Слат держался молодцом и предвидел, что в дальнейшем покажет себя еще лучше. В предстоящих походах его продвижение обещало стать быстрым, а Хмар, судя по всему, был именно таким, каким ему и представлялся. Слат подавил отрыжку из уважения к его изящным манерам и внутренне ухмыльнулся при виде этих нервно бегающих глаз. В конце концов он упомянул о своей головной боли - девушке знатного происхождения, которая могла помешать ему на службе.
      - Разумеется, лорд Хмар, я без колебания вышвырнул бы ее, если бы не ее несравненная красота. Я увидел ее по чистой случайности на одних торгах... и он принялся рассказывать, как сразу понял, что она сестра какого-нибудь аристократа из разорившейся семьи, и заплатил за нее пятьдесят баров.
      Хмар глянул на него, и его беспокойные глаза на миг остановились.
      - Мне уже рассказали о твоей девчонке. Если хочешь продать ее мне, веди ее сюда. Посмотрю, что смогу за нее предложить.
      Потрясенный такой легковерностью, Слат позвал от двери своих слуг, и Селухис поспешно привели в зал. Ее уже вымыли и приодели в платье из тонкого алого шелка, а от ее кожи исходил пряный аромат циббы.
      Ее глаза поднялись и застыли на лорде Хмаре.
      Слат поразился. Впервые за все это время в ее лице промелькнуло что-то живое. На миг показалось, будто между Хмаром и девчонкой пробежала какая-то искра - разбойник уловил узнавание на обоих лицах.
      - Да, - отрывисто сказал Хмар, но в его голосе звучала странная дрожь. - Можешь сказать моему человеку, чтобы отдал тебе пятьдесят баров.
      Слат, которому уже было не по себе, ожидал, что придется торговаться; но столь безропотное согласие стало для него новым потрясением. Суетливо кланяясь, он попятился к двери, оставив свою рабыню ее новому хозяину.
      У нее было такое чувство, что, проплыв много миль по безликому океану, она вдруг увидела в море какой-то ориентир. Не несущий ей ничего хорошего, ни радости, ни покоя - ибо все это осталось для нее в прошлом, - но нечто странно узнаваемое. Она не понимала, откуда знает его. Она и не знала его, как человека. Она узнала его так, как любая вещь узнает свою смерть, и с таким же отчаянием.
      - Она здесь, - сказал он сдавленным голосом. - Я чувствую, что Она здесь. Как Она может быть здесь из-за тебя, висская женщина?
      По этим его словам она поняла, что он тоже чувствует свою смерть - и его смертью была она. Они были смертью друг друга.
      - Так тому и быть, - сказала она ему.
      Он вздрогнул, но потом, казалось, снова овладел собой - за исключением бегающих глаз, которые теперь вместо того, чтобы рыскать по комнате, внимательно оглядывали ее.
      - Ты вызываешь у меня страх. Это должно быть забавно. Ты никто. Рабыня. Падаль. Все, чем ты когда-то была, уничтожено. Так это происходит со всеми нами. Когда-то и я был не тем, кто сейчас. Теперь я Хмар, рожденный богиней, король-правитель шести муравейников Таддры. Паньюма! - внезапно выкрикнул он.
      Почти мгновенно занавеси приоткрылись, и в зал скользнула маленькая смуглая женщина в сверкающих сандалиях. Она в упор взглянула на Астарис, и на ее ширококостном лице не отразилось ничего.
      - Паньюма, - негромко велел Хмар, - уведи ее и приготовь.
      - Да, господин, - сказала Паньюма. Вид у нее был, как у злобной няньки, потакающей избалованному ребенку. Но Астарис даже не думала противиться тому, что должно свершиться. Таддрийка взяла ее за локоть и повела прочь по длинной древней лестнице.
      Последние металлические пятна заката истаяли на вечернем небе.
      Женщина одела ее в черное платье, тяжелое от золотых нитей, вплела в волосы драгоценные камни. Ее шею, запястья, пальцы и уши тоже увешали золотом. Астарис ощутила странное холодное покалывание в тех местах, где золото касалось ее кожи.
      В золотистых сумерках Паньюма провела ее по пустынным коридорам к гранитной стене. В полу скрывался механизм, с которым таддрийка явно была хорошо знакома. Камни расступились, открывая полутемную галерею. Паньюма быстро толкнула ее в отверстие, и двери со скрежетом сомкнулись между ними.
      Это было место для мертвых.
      Здесь хоронили почивших правителей - на тот же незапамятный манер, что и висских королей. В просторных резных ящиках хранились их кости, поверх которых кучами были навалены серебряные кубки и бронзовые мечи, а вокруг в застывших позах стояли их воины, ссохшиеся в своих латах в черные мощи со стеклянными кристаллами в пустых глазницах. В воздухе висела пыль и тяжелый запах древних смол для бальзамирования.
      Но в дальнем конце галереи горел светильник, а на ложе сидел Хмар, поджидая ее. За спиной у него виднелась шеренга из десяти женщин с золотом на шеях и пальцах и фиолетовыми камнями в волосах. Астарис в один миг поняла три вещи: эти женщины живы, но не шевелились и уже никогда не шевельнутся и ей предстояло стать одной из них.
      - Вижу, ты понимаешь, - сказал ей Хмар. Он поднялся и подошел к ней, держа в руке золотую чашу. - Тебе предстоит стать даром моей матери. Я надел на тебя ее золото и камни, а теперь ты станешь такой же неподвижной, как она. Она преследует меня в темноте, ибо я разгневал ее. Но она все равно любит меня, моя матушка Анак. Любовь и страх. Вот, возьми чашу и выпей. Это яд из джунглей, он не причинит тебе боли. Живая смерть. И она принесет тебе бессмертие. У тебя нет выбора.
      Когда она, улыбнувшись ему, протянула за чашей недрогнувшую руку, он побледнел. Она снова напомнила ему о другой женщине, которую он знал много лет назад и которую звали Ашне'е.
      Астарис осушила чашу.
      - Сколько мне ждать? - спросила она, все еще улыбаясь.
      - Недолго, - ответил он, и это была правда. Она уже ощущала, как прохладная жидкость разливается по ее телу, а через некоторое время перестала моргать.
      "Теперь я стану тем, чем всегда была на самом деле", - подумалось ей.
      Потом он подхватил ее неподвижное тело и устроил его на ложе - оно все еще было вполне податливым для его целей. Она наблюдала за его исступленным экстазом откуда-то издалека. Он опоил ее не для того, и она ничего не чувствовала. Закончив, он поставил ее у ложа, как куклу, сложив ее руки точно так же, как у всех остальных. Похоже, он говорил еще что-то, но она больше его не слышала, а скоро и ее распахнутые глаза перестали видеть.
      Она засыпала, уже почти погрузившись в черный сон, который он подарил ей. Она думала: "Теперь я - та икона, которой всегда была. Все совершенно верно: одна оболочка, внутри которой ничего нет". Потом что-то шевельнулось в ее чреве - испуганно, ищуще. "Тихо, - подумала она. - Ты был его и моим, но теперь нас обоих нет. Тихо".
      Затем внезапно нахлынула волна черноты и унесла ее с собой.
      Ночью, как бывало очень часто, за ним пришла Анак. Он слышал сухой шелест ее чешуи, похожий на шорох мертвых листьев на полу. Белая луна ее лица озаряла подножие кровати. На голове у нее шипели змеи, и он увидел, как ее змеиные зубы полыхнули неумолимым огнем.
      Он закричал, призывая Паньюму, и проснулся.
      Женщина держала его в своих смуглых объятиях, но сначала он даже не узнал мертвую шелуху того имени, которым она называла его.
      "Я Амнор, лорд-правитель Корамвиса", - думал он недоуменно, пока она бормотала древние лесные заклятья, призванные отгонять злых духов, - но потом вспомнил, кто он такой и каким образом чары спасут его. Ибо теперь он и сам верил в эти вещи, став вечным заложником их ужаса.
      15
      Всю ночь напролет слышался негромкий плеск воды под веслами. Ему он казался звуком смерти.
      Это была узкая плоскодонная баржа, везущая в Закорис масло и железо. Ральднор, как и все случайные пассажиры этого судна, спал под брезентовым навесом на палубе.
      Из Дорфара до закорианской части Лота он добрался за сутки, и все эти сутки был полон лихорадочной надежды и не прекращал поиска, ибо тогда еще знал, что она жива, и слышал невероятные истории, гулявшие по Корамвису. Астарис не приняла яд. Могущественные друзья помогли ей бежать - а куда еще она могла отправиться, если не в Таддру, которая так часто скрывала людей и их прошлое? Да и сам Ральднор нуждался в убежище.
      Крин дал денег на его путешествие по тайным тропам Дорфара, а оттуда в относительную безопасность, на запад. Из Закориса ему предстояло перейти через горы в Таддру. Его долг перед Крином был неисчислим. Он собирался расплатиться с ним, когда сможет - и если только сможет. Но ему дали понять, что не ждут от него ни возврата долгов, ни каких-либо обязательств.
      Что же до потерянного - мифической короны и власти, о которой он прежде не мог даже мечтать, - то после того, как схлынула первая волна смятения, все это показалось ничтожным рядом с мучительной, не дающей ему покоя потребностью найти Астарис.
      Солнце нырнуло в воду, затуманенную сумерками. Примерно через час после заката он почувствовал, как почти неуловимое присутствие в его сознании вдруг колыхнулось и угасло. На этот раз он не ощутил насилия, как было с беловолосой девушкой; это была тихая, безмятежная смерть - черный сон принял ее в свои ласковые объятия, из которых уже не было пути назад. Но она оставила его опустошенным.
      И именно это он и чувствовал - не боль, не горе и не желание плакать. Одну лишь пустоту. Казалось, что, покинув его, она забрала с собой его душу.
      Наступил рассвет, который они встретили уже в Лоте. Он сошел с корабля, но ему было больше некуда идти.
      За гаванью раскинулся вонючий рыбный базар и переплетение вымощенных булыжником улочек, скользких от масла; с другой стороны к городу подступали пышные джунгли и черная патока болота.
      Все утро Ральднор просидел в душной таверне, где продавали вино и мясо. Повсюду шныряли сопливые ребятишки, а за соседним столом мрачно задумались над своими кружками два солдата-закорианца.
      В полдень он присоединился к каравану оттского купца. Он шел в Ханассор, столицу, и там было так шумно, что на некоторое время пустота, образовавшаяся внутри него, стала не такой пронзительной. Он боялся отпустить их и снова остаться во влажной тишине города наедине со своей утратой.
      Они шли по неровной лесной дороге, своим гомоном вспугивая тучи птиц, поднимавших оглушительный щебет. Через три дня они добрались до мостов и гатей, проложенных через болото. В воздухе висел омерзительный запах, от которого яркие краски джунглей меркли и расплывались у него перед глазами.
      Болотная лихорадка вцепилась в него мертвой хваткой. К тому времени, когда они добрались до Йилы, ему стало так худо, что он уже не надеялся остаться в живых.
      Он лежал в темной жаркой комнатушке на постоялом дворе. Кто-то из оттцев или йиланцев привел к нему врача, видимо, опасаясь чумы. Это был дурно пахнущий костлявый старик, одетый в звериную шкуру, - вероятно, какой-нибудь бродячий праведник, - но глаза и зубы у него были одинаково острыми и блестящими.
      - Ты болел совсем недавно, - сказал он, оглядел Ральднора. - Говорю тебе, бог смерти сидит у тебя на плече, и ты должен стряхнуть его.
      - Я рад ему, - сказал Ральднор, но все же проглотил отвратительное на вкус лекарство. Он думал, что все равно не переживет эту ночь, и радовался этому.
      Ему снился пещерный храм в окрестностях Корамвиса, и стоявшая там статуя была не Анакир, но Астарис, из черной эмали и рубинов, с холодными неподвижными глазами.
      Утром лихорадка ушла.
      Оттский караван тоже ушел, не дожидаясь его выздоровления. Ральднор оказался заперт в клетке своего отчаяния.
      Он бродил по городку, явно переживавшему не лучшие свои времена, заходил в омерзительные таверны со стенами цвета желтой блевотины и справлялся о торговцах, уезжающих в любом направлении. Но вся его деятельность была подобна ночным хождениям лунатика, а его беспрестанные поиски не имели никакого смысла.
      В полдень, выбившись из сил, он, точно старик, присел на каменную скамью на площади и принялся наблюдать за йиланцами. Вскоре площадь опустела, и остались лишь белая жара, черные тени, да унылые крики птиц, доносящиеся из осаждающих город джунглей. Потом появилась высокая фигура, идущая легким неторопливым шагом и насвистывающая.
      Ральднор окинул его взглядом - загорелый до черноты мужчина с длинными, до плеч, черными волосами - без всякого интереса. Еще несколько шагов, и тот резко остановился.
      - Во имя всех богов и богинь...
      Ральднор взглянул ему в лицо.
      - Ральднор! - ухмыльнулся незнакомец, показав белые, как соль, зубы. Ральднор из Сара!
      - Прошу прощения, - осторожно сказал Ральднор. - Похоже, вы меня знаете, но я...
      - Яннул Ланнец. Мы служили вместе, ты и я, у этого желтого лиса, Катаоса эм Элисаара. Ну вот, вижу, теперь ты меня узнал. А ты, должно быть, тот самый заболевший путешественник, который пришел сюда с оттским караваном. У тебя такой вид, как будто богини вытащили тебя из печи прежде, чем ты успел допечься. Все еще служишь Амреку?
      - Пожалуй, нет, - Ральднор закрыл глаза и еле заметно улыбнулся.
      - Ну, к нам сюда новости из Дорфара почти не доходят... Думаю, ты не откажешься от кружечки черного пива. Идем со мной, я знаю тут неподалеку одну неплохую таверну...
      Ральднор открыл глаза и уперся в него тяжелым взглядом.
      - Зачем тебе мое общество, Яннул из Ланна? Из-за меня Ригон сломал тебе руку в Абиссе.
      - Как видишь, - ухмыльнулся Яннул, - ему это не слишком удалось. Я выздоровел. Кроме того, ты сполна отплатил ему за меня, как я слышал. В тавернах Абиссы только об этом и болтали.