Эскадру поведет в бой „Победоносный“ — это его почетная обязанность. Мы пронзим самую сердцевину франкоспанского строя, а за нами вплотную последует первая колонна. Мы пойдем от центра их линии к южному краю и расстреляем из пушек все неприятельские корабли. Этот маневр помешает второй половине вражеского строя вовремя прийти на помощь своим соседям. Тем временем наша вторая колонна, возглавляемая „Пегасом“, прорвет франкоспанскую линию на севере, там, где, вероятнее всего, размещен семидесятипушечный линкор „Ле Гюэ Фу“ — „Жестокий разбойник“, — и станет действовать тем же методом. Франкоспанские корабли, которые попытаются уйти от нас на запад, в Аталантику, или на восток, в Середиземное море, будут отслежены и уничтожены нашими более мелкими судами или же теми из крупных, которые окажутся рядом. Если кто-либо из капитанов не сумеет увидеть сигналов и не поймет, что делать дальше, пусть вступит в схватку с врагом и в ближнем бою покажет, как стреляют ангелийские пушки».

Из-за переменчивого ветра флагманам двух ангелийских колонн на сближение с франкоспанцами понадобился целый час.

«Пегас», трехпалубный линкор чуть поменьше «Победоносного», первым попал в поле зрения неприятеля. И в тот же миг «Жестокий разбойник» открыл огонь.

«Пегас», не получивший ни единой царапины, вонзился, как кинжал, между «Разбойником» и стоящим рядом с ним «Монархом», дав сразу два бортовых залпа. В полумиле к югу от него «Победоносный» сблизился с франкоспанским флагманом «Шевалье». Грянули пушки, но «Победоносный» ловко вклинился между «Шевалье» и «Редутом» и жахнул из тридцати орудий. Ядра пробили борта «Редута» от носа до кормы, вызвав на палубах страшную панику. А флагман оказался проворнее: он успел развернуться и принял залпы вдоль бортов.

За «Победоносным» надвигался неуклюжий «Титан», за ним — «Драчун» бок о бок с «Верным», следом «Злой» и шестидесятипушечный «Вверх тормашками».

А за «Пегасом» шли «Храбрец», «Свершилось», «Гора», «Не сдаваться» и «Сияющий».

Море скрылось в облаках гари и копоти, небо окрасилось в грязно-серый цвет. Рыжие сполохи огня, грохот пушек, свист летящих ядер, крики, вопли, треск пистолетов и ружей слились в один непрекращающийся гул. Где-то хрустнула, как спичка, сломанная мачта. Но в сизых клубах дыма невозможно было различить, какой из кораблей пострадал.

Дневной свет потускнел, вместе с ним потух и сам белый день, и весь мир превратился в мятое полотно, на котором безумный художник написал войну — бурную, пылающую.

Полотно…

Феликсу подумалось, что он мог бы запечатлеть грандиозную битву, разворачивающуюся на его глазах. Он неспеша взобрался по снастям — и, к своему удивлению, был вознагражден аплодисментами моряков с палубы «Победоносного». Мистер Биллоуз вскарабкался следом и пристегнул Феликса.

— Теперь вам ничего не грозит, сэр.

— Разве что, — весело добавил мистер Леггинс, доставивший Феликсу на боевой марс принадлежности для рисования, — разве что старая мачта обломится. Не волнуйтесь, мистер, вас кто-нибудь поймает. — Биллоуз поморщился, но Феликс только ответил со своей извечной легкой улыбкой:

— Не беспокойтесь. Поймайте хотя бы рисунки.

В его душе уже давно воцарилась пустота, поэтому он решил, что и морской бой не вызовет у него никаких чувств.

Но он ошибся.

Отсюда, с высокой мачты, всё казалось иным. «Победоносный» ближе и ближе подходил к стройным франкоспанским кораблям с цветистыми флагами. Феликсу казалось, что он парит над мирской суетой. Но потом его взгляд упал на чужие корабли. Там тоже бурлила жизнь, сновали люди, как и на ангелийских палубах под ним.

Первая пушечная брань сотрясла мачту. Маленькая площадка под ногами у Феликса закачалась.

Он посмотрел по сторонам, вперед и назад, а потом стал рисовать план расположения надвигающихся ангелийских и неподвижных франкоспанских судов.

Отовсюду доносился грохот пушек, клубился дым, весь мир содрогался. Странно, думал Феликс между делом, и как это меня угораздило ринуться очертя голову в самую гущу битвы? Меня, Феликса Миротворца, человека, всегда предпочитавшего не войну, а мир?

Его охватила паника, он не хотел участвовать в этой бойне, его совершенно не интересовало, кто выйдет из нее победителем. В смятении Феликс стал рисовать более тщательно, с чувством: метания снастей в клубах дыма, языки пламени, силуэты людей, мальчишек, и женщин тоже, — суетливые, проворные. Повисшие фестонами паруса. Падающая мачта. («Не бойтесь, мы вас поймаем».) Раздался приглушенный взрыв далеко внизу, и боевой марс опять содрогнулся. Не пострадал ли «Победоносный»? Будем надеяться, что серьезных повреждений нет. Грохот канонады, крики раненых…

Вжик! Пенистую пелену дыма разорвал алый фейерверк. Феликс попытался запечатлеть его на бумаге, прежде чем картина потускнеет или, наоборот, заслонит собою всё остальное. (Что это было? Порох взорвался? Слева одним махом исчезли чуть ли не полдюжины кораблей.)

Он почувствовал, что громадный линкор резко развернулся. Протестующе застонали паруса и снасти, но их никто не слушал. К чему возмущаться? Споры до добра не доводят.

Нет, один раз все-таки довели… однажды в Локсколде. Когда он поднялся на виселицу вместе с Артией. В тот раз его настойчивость спасла ей жизнь…

На бумагу упали две слезинки. И расплылись. Плакать нельзя, а то испортишь красивый рисунок, который так ждут внизу.

Понравилась бы Артии эта битва? Вряд ли. Погибнут люди, это неизбежно. А Артия всегда была против смерти.

— Они поворачивают! Они выстроились за спинами у франкоспанцев! Три… шесть… восемь франкоспанских кораблей окружены! Бах! Бах!

Так комментировал события Мози, впередсмотрящий на мачте «Лилии».

Плинк занял место у штурвала.

Артия вышла на квартердек, рядом с ней стоял Честный. (Обоих попугаев поймали и заперли в каюте. Пытались поймать и курицу Уолтера, но она отказалась покидать драгоценное яйцо и никого к нему не подпускала.)

Де Жук, рана которого заживала очень медленно, упражнялся в стрельбе левой рукой. Внизу, возле пушек, суетились Шемпс, Стотт, Ларри, Ниб и запальщик Тазбо. (Уши им заткнули тряпками и завязали носовыми платками.) Пятеро пушкарей на шестнадцать пушек. Грагу, который все еще прихрамывал на сломанную ногу, пришлось остаться наверху и ограничиться стрельбой из кремневых ружей и пистолетов.

Актеры впервые в жизни перестали хныкать. Они нарядились в свои лучшие пиратские костюмы, с головы до ног расшитые золотом, нацепили серьги, кортики, сапоги, в которые можно было глядеться, как в зеркало. Артия надела коричневый шелковый камзол с перламутровыми пуговицами, расчесала каштановые волосы с рыжей прядью.

«Ангелия знает: каждый из вас…»

Позади них виднелись очертания острова Трей-Фалько с древнеромейской крепостью. Сейчас ее скрывали клубы дыма. Там проходил самый край поля битвы. Впереди было гораздо страшнее. Пороховой дым повис над морем, будто стена тумана.

Здесь-то и надлежало стоять «Лилии» — согласно полученному приказу. Вместе с ней патрулировали «Страшила» и «Фуксия». Ростра «Фуксии» изображала молодую девушку в белом платье с венком из цветков фуксии. Некоторые мужчины находили ее прехорошенькой. В этой группе были и другие корабли. И каперы, и небольшие военные бриги, наподобие «Вот это пчелка!», футах в ста пятидесяти разрезал волны громадный линкор «НЕБЕПС» (полное название — «Не надо было есть последнюю сосиску»). Этот корабль, герой шутливых баек, оказавшийся настоящей грозой морей, на всех парусах шел к месту назначения, туда, где кипело сражение; он входил в атакующую колонну Гамлета Элленсана. Позади нее покачивался на волнах трехпалубник «Будь ты проклят». «Пегас» и «Непобедимый» уже вовсю вели бой.

Вдруг дымную пелену разорвала яркая багровая вспышка.

Уолтер сдавленно вскрикнул.

Артия скомандовала:

— Мистер Вускери, пушки к бою!

Ибо на них надвигался корабль, невидимый за стеной тумана. Они успели различить только мелькнувший в дыму бом-брамсель да языки пламени, вырвавшиеся из пушек. Франкоспанец покинул строй и, подбитый и преследуемый, направлялся в сторону Середиземноморья. «НЕБЕПС» и «Будь ты проклят» тоже исчезли в дыму, будто исполинские призраки.

Через мгновение франкоспанский корабль появился. Он был сильно потрепан. У него оставалась единственная надежда на спасение — поскорее покинуть поле боя. Две из трех мачт рухнули и тащились сзади по морю, их крепко удерживали рваные снасти и паруса, но на реях всё еще развевались красные флаги. Борта почернели от дыма, верхняя палуба казалась пустой. Подойдя ближе, корабль дал последний залп. Ядра пролетели прямо перед носом «Лилии» и со всего размаху ударили стоявшего в отдалении «Страшилу».

«Страшила» ответил залпом на залп. Но франкоспанец оказался крепким. На нем еще сохранилось тридцать с лишним пушек, и капитан, видимо, решил: если уж им суждено спасаться бегством, так нужно по дороге нанести неприятелю как можно больше вреда.

На борту виднелось название: «Адьос»[11].

Артия взревела во всё горло. Вускери тоже.

— Огонь!

«Лилия» привычно вздрогнула. Грохнули пять бортовых пушек.

Сквозь туман Артия разглядела, что «Страшила» получил пробоину. В чрево корабля хлынула вода. Он стал медленно заваливаться набок.

Лишенный мачт «Адьос» неуклюже развернулся и рявкнул пятнадцатью пушками.

— Переложите руль, мистер Плинк.

«Лилия» развернулась. Но в ее поручни и фальшборты впились три черных ядра, окутанных белым паром. На палубу посыпался жгучий дождь из щепок и обломков металла.

Завертелся на месте и упал Дирк; Питер, не веря своим глазам, смотрел, как по его рубашке расползается красное пятно. Вкусный Джек перегнулся через планшир и выстрелил из кремневого ружья в сторону вражеской палубы.

В ответ донеслись крики.

Вкусный повернулся и серьезно посмотрел на Артию.

— Простите, миссис капитан. Нарушил ваш закон.

Артия ничего не сказала. Только кивнула, и всё.

А мгновение спустя «Адьос» пальнул снова. «Лилия» пошатнулась.

— Сплошной огонь! — рявкнула Артия.

И пушечная команда принялась давать один бортовой залп за другим. Тазбо и сам чуть не загорелся — с такой быстротой он носился от бочонков к пушкам, зажав в руке фитильный пальник.

«Страшила» тонул. Людей с него выловила из воды команда «Фуксии». До чего же неуместна здесь, среди боя, девушка с цветами у них на носу!..

Тут из дыма, будто по волшебству, вырвался ангелийский фрегат «Вперед», а перед ним катились голоса его пушек.

Третья мачта на «Адьос» разлетелась в пыль. Два пушечных порта оплавились…

К небесам вознесся громкий стон. Кто это кричал — сам корабль или моряки? Нос внезапно опустился в воду, и борт раскрылся белоснежным цветком — это взорвалась одна из его собственных пушек.

Люди на палубе «Лилии» пустились в пляс, их лица горели свирепой радостью. Ликовал даже Питер в окровавленной рубашке. Их было не узнать.

— Они тонут!

— Скатертью дорога!

— Провалитесь в брюхо к дьяволу!

Артия увидела, что Вускери покинул пушку «Лилии» и склонился над Дирком. Тот еле слышно проговорил:

— Ничего, дорогой. Ничего страшного. Просто ногу немножко сломал.

Артия обернулась к Честному Лжецу.

— Вы ни разу не выстрелили?

— Простите, капитан.

— Слава богу, мистер Честный.

Мистер Витти, помощник парусного мастера, стоял на корме «Победоносного» под бизань-мачтой и осматривал нижний парус. Он был порван, но не слишком сильно. Заодно Витти держал наготове пистолет. Тот уже нагрелся от частого употребления.

«Победоносный» прорвался сквозь строй лягушатников и взял в плен несколько кораблей, но флагман «Шевалье» всё еще прятался в дыму. Поймав свежий ветер с северо-запада, они на хорошей скорости шли к югу. В этот момент «Победоносный» оказался в самой гуще сражения, однако это продлится всего лишь несколько минут.

Витти успел заметить у левого борта «Титан» — тот что есть силы колошматил франкоспанский «Гар! Се муа»[12]. Оба корабля тонули в серовато-желтом мареве. Потрепанный франкоспанский «Пардоне ма форс» лежал мачтами вниз, завалившись на правый борт. Он уже сдался и спустил флаги, несмотря на гордое имя — «Простите мою силу». К этому времени, насколько позволял видеть дым, уже пять франкоспанских кораблей спустили флаги и сдались в плен. Остальные, сильно поврежденные, уходили в Аталантику, потому что не могли больше сражаться. За ними гнался осиный рой: «О Эдгар, это ты? Ах!», «Уфф, простите» и «На кого смотришь?». Судя по доносящимся с запада раскатам, они напоследок задавали лягушатникам жару.

А на севере тем временем мистер Витти заметил «Тьфу ты черт».

Стройный, хоть и не самый большой парусник храбро напал на франкоспанский линейный корабль «Вус ан ба»[13]. Но ко дну прямым ходом шел как раз «Мы вас потопим».

Осмотрев бизань-парус, мистер Витти и еще десять человек развернулись и пошли в бой на нескольких храбрецов, попытавшихся с ножами в руках взобраться к ним на борт. Через минуту те разжали руки и посыпались в воду.

И тут в поле зрения вплыла «Санта-Аста» под красным флагом.

— Бу-бух, — сказали пушки «Санта-Асты».

Разрази ее гром! Еще один парус порвали.

В недрах раскачивающейся от взрывов «Лилии», на затянутой дымом нижней палубе, Оскар Бэгг извлек из плеча Питера трехдюймовую щепку. Рана была нетяжелая, и Питер держался молодцом. Вускери же, напротив, особой храбрости не проявлял. Он, громко причитая, стоял над Дирком.

— Мистер Вуск, вы ведете себя хуже, чем сам пациент. Выйдите отсюда.

Вускери покраснел сквозь усы и принял боевую стойку, как будто намеревался защищать Дирка от врагов — точнее, от Оскара и его плотницких инструментов.

Оскар сказал:

— Послушай, Вускери, ты делаешь хуже только ему. — И указал на Дирка. Вускери ушел.

Ранение оказалось серьезным. Но у Оскара мелькнула неожиданная мысль. После того как «Незваный» налетел на скалы, он наблюдал много переломанных конечностей и заметил, что только у Кубрика нога зажила с удивительной быстротой. Оскар нашел косточку, которую так долго берег и лелеял Свинтус, и приспособил ее в виде шины.

— Терпите, мистер Дирк. Будет больно.

— Да отстань ты, балда, — прошептал посеревший Дирк. — Ну и пусть больно. Ты мне, главное, ногти не повреди.

«Адьос» сдался в плен фрегату «Мы вам покажем». Когда победитель тащил за собой привязанного франкоспанца, на западе сквозь прогалину в клубах дыма показался разбитый пятидесятипушечный ангелийский «Титан». Полностью лишившийся мачт, сильно обгоревший, он лежал в дрейфе.

«Мы вас потопим» тоже сдался в плен. Команда «Тьфу ты черта», отметив его как свой трофей, занялась уничтожением франкоспанского корабля «Геррье»[14]. Покинув общий строй, огромный бриг принялся охотиться за маленькими вспомогательными суденышками, устремившимися сквозь франкоспанскую линию на запад, вслед великанам «Победоносному» и «Пегасу». Перед ними стояла задача перекрывать путь к отступлению в Аталантику. А «Воин» во что бы то ни стало хотел им помешать.

«Тьфу ты черт» выстрелил. На нем шла команда опытных пушкарей, на верхней палубе и снастях выстроились хорошо обученные стрелки.

Дым окрасился черным. Разглядеть во мгле цель было нелегко.

Сквозь невообразимый шум никто не расслышал тихого поскуливания желтого пса, которого от греха подальше заперли в каюте первого помощника.

Свин никогда не любил сражений. И обычно он подвывал из отвращения либо для того, чтобы пожаловаться. Естественно, в нем говорил всего лишь инстинкт. За которым он всегда с удовольствием прятался.

Но сейчас ему страшно не понравилось сидеть под замком. Он знал, он чувствовал: ни в коем случае нельзя здесь оставаться! Надо выбраться — и с головой кинуться в самую гущу боевых действий!

Свин в сотый раз прыгнул на дверь. Она вздрогнула, но не подалась.

И тут снаружи, в узком коридоре, послышались шаги. Повернулся ключ в замке.

Дверь открылась, и на пороге появились четыре человека. Они держали еще троих, истекающих кровью. Каюта хирурга была переполнена ранеными и с «Черта», и с других судов, затонувших поблизости. Вот первый помощник и предложил разместить пострадавших у него.

О собаке, видимо, все позабыли. Желтый вихрь, стремительный, как пушечное ядро, пролетел под ногами у моряков и со скоростью в сорок узлов выскочил на палубу. Раздались испуганные крики.

— Эй, смотрите, это же наш Сынок! — воскликнул один из пушкарей. — Глядите, бежит с корабля! Вот дьявольское отродье!

Свин и сам не знал, какая сила им двигала. Цепляясь за веревки, прыгая с бочки на бочку, он добрался до поручня и с легкостью перескочил через него. Это был его профессиональный трюк, отработанный за годы тренировок. Актеры могли бы рассказать команде «Тьфу ты черта», что Свин всегда рано или поздно убегает.

Пес с разбегу плюхнулся в зеленые, как капуста, кипящие волны, погрузил в воду черный нос, нырнул, сделал круг и поплыл, отфыркиваясь и похрюкивая. Он уверенно шлепал лапами среди масляных пятен, обломков затонувших судов и прочей дряни. Продирался вперед мимо раскаленных докрасна, оглушительно ревущих кораблей, а над головой у него грохотали пушки, свистели ядра, трещали выстрелы. Вскоре он исчез в дыму.

Ровно семнадцать раз Свин, словно желтая ракета, разрывал сизую мглу, и семнадцать раз ему протягивали руку помощи. Между громадными стенами военных кораблей по морю сновали шлюпки — выискивали и спасали тонущих товарищей. Они пытались поднять на борт и Свинтуса. Но семнадцать раз Свин тихонько фыркал, будто извиняясь, уворачивался и плыл дальше.

Он плыл на юго-юго-восток, хотя сам вряд ли об этом догадывался. Туда, куда взял курс «Победоносный» и его боевая колонна.

Корабли горят. Корабли связаны канатами и идут на буксире, захваченные в плен. Абордажные крючья цепляются за борт, пушечные порты в упор смотрят друг на друга, руки бросают гранаты, чтобы сорвать пушки с лафетов — или, если повезет, взорвать их совсем. И тогда нижние палубы наполняются дымом, пламенем, горячим металлом. Команды кидаются на абордаж, звенят клинки, бешено сверкают кортики и кинжалы, падают паруса, мачты, люди. Пистолеты и ружья всех сортов крякают, как утки, пули шипят, словно змеи. Чудеса храбрости, боль поражения. Слава и честь, обернутые в дым, будто праздничные дары. Чаши, полные огня.

Ветер посвежел, задул с запада, понес дерущиеся армады к острову Трей-Фалько.

Корабли помельче, полностью окутанные туманом, совсем растерялись. На них то и дело со стуком налетали исполинские, как горы, военные суда.

На кораблях убрали паруса, развернули реи. Снос к востоку прекратился. Но к этому времени блестяще задуманная атака, прорвавшая строй франкоспанских кораблей, потеряла свой четкий рисунок.

В таком хаосе уже никто не смог бы разглядеть сигналов. Поэтому не все республиканцы узнали, что к десяти часам утра восемнадцать кораблей из огромного франкоспанского флота признали себя побежденными. Они спустили флаги и сдались в плен.

«Лилия», «Фуксия» и еще пара небольших судов оказались неподалеку от острова.

Стоя на квартердеке, Артия, даже сквозь туман, безо всякой подзорной трубы различала древнеромейскую площадь на берегу, львов и пересохшие фонтаны.

К ней подошел Вкусный Джек.

— Да, капитан, бывал я на этом острове год или два назад. И знаете, что я вам расскажу? Интересная штука. Резервуар, из которого питаются эти фонтаны, соединяется с морем.

Артия искоса бросила взгляд на Вкусного. На его чумазом от дыма лице играла загадочная улыбка.

— Сведения из путеводителя для туристов, мистер Джек?

— Да, если хотите. Послушайте меня: если хорошенько выстрелить из пушки по этим фонтанам — они снова забьют.

— Как трогательно.

— Не говорите так, капитан. Подумайте хорошенько. Они забьют не тоненькой нежной струйкой. Если вы пробьете чаши, водяной столб взметнется выше самой высокой мачты. И видите, куда направлен склон? Вода хлынет прямо сюда.

Артия собралась с мыслями. В последнее время ей трудно было сосредоточиться, она могла думать только о малыше.

— Вы хотите сказать… — начала она.

Где-то в глубинах бурлящего, гремящего облака, за которым скрывалась основная битва, раздался взрыв, намного громче всех предыдущих. Над дымовым куполом вырос еще один. Он, пылая пурпуром и золотом, раскрылся, как зонтик, предстал взглядам во всей красе.

Отовсюду послышались крики боли и удивления. Громадный пламенный цветок распускался всё шире и шире, в нем мелькали черные искры — они падали прямо в море, будто град, почерневший от сажи.

Казалось, сбылись слова Джека о грандиозном фонтане — только воплотились они в огне, а не в воде. Но Вкусный только бесстрастно заметил:

— Большой корабль взлетел на воздух. Пороховой склад взорвался от огня. Это уж как пить дать. А что оттуда падает? Да всё, что было на борту. Дерево, металл. Люди.

Вдруг огонь стих, словно цветок закрылся. Угасло и зарево, превратившись в бурый дым.

И из клубящейся мутной стены в криках и грохоте выдвинулось громадное, страшное чудовище.

«Пегас», первым прорвавшийся через северную линию, сражался подобно своему мифическому прообразу — горячему крылатому коню. Но, подобно «Титану», франкоспанскому «Мы вас потопим» и многим другим, получил смертельные раны.

Теперь он из последних сил шел к открытому морю. А в его спину, как; тигры в добычу, вцепились вражеские корабли «Л'Эгл Нуар»[15] и «Эспада»[16]. «Пегас» слишком хитер, считали они, его нельзя отпустить — через час он может вернуться, чтобы снова громить флот противника

Но ангелийский флагман доживал последние минуты. Он растерял все мачты, лишился бушприта, на месте кубрика зияла разверстая пещера.

Однако его пушки, чудом сохранившиеся, еще огрызались на преследователей. Но через минуту «Орел» подошел ближе, вцепился абордажными крючьями в правый борт и своими ядрами заставил орудия замолчать. В жгучих снопах пламени ангелийский корабль споткнулся, упал на колени и, казалось, не знал, что делать дальше — то ли развалиться на куски, то ли сразу пойти ко дну.

И в эту минуту на помощь ему пришел стойкий «Мы вам покажем», а за ним — два пятнадцатипушечника: «Драчун» и «Верный». Однако они не могли тягаться с исполинскими «Орлом» и «Шпагой» и сумели только раздразнить противника.

Хрупкая «Фуксия» храбро кинулась в гущу схватки, но шальное ядро с «Орла» снесло ей верхушку фок-мачты. Фор-брамсель и фор-марсель рухнули на палубу, и десять легких пушек тотчас смолкли.

— Помните, капитан, — раздался за спиной Артии голос Вкусного Джека. — Водяной столб.

Но тут над квартердеком «Лилии» пронесся вихрь выстрелов со «Шпаги». Артия упала, потом, обнаружив, что ее не задело, снова вскочила на ноги.

В этот миг она даже забыла о том, что носит ребенка.

Клубился дым, преследователи «Пегаса» скрылись из виду. «Лилия» тоже была плохой мишенью — Артия с трудом различала собственную палубу

— Мистер Плинк, руль на правый борт. Мистер Вускери, господа Соленые — к парусам, на реи. Мы идем к этому острову. Мистер де Жук, как ваша рука? Мистер де Жук, мистер Смит и мистер Джек, встаньте к поручням и стреляйте без передышки.

Артия перескочила через какой-то упавший предмет, даже не посмотрев, что это такое, встала к поручню и схватила первое попавшееся кремневое ружье. В сизые облака градом полетели пули.

«Лилия», поймав свежий бриз, легко повернула направо, к острову Трей-Фалько. Туда, где застыли в ожидании фонтаны.

Поглощенный работой, Феликс вдруг услышал вверху и где-то сбоку звонкий щелчок и ровный гул. Ему показалось, что мимо пролетела громадная птица с красными, зелеными, желтыми, белыми и синими перьями.

С мачты «Победоносного» выстрелом сбило «Республиканский Джек».

Феликс вернулся к работе. Едва закончив набросок, он рвал его в клочья.

Минуту спустя по мачте торопливо вскарабкался Леггинс, сияющий, как всегда. Вокруг туловища у него был обернут еще один флаг.

Добравшись до самого верха, он вгляделся в клубы дыма, из которых со свистом вылетали франкоспанские пули.

— Эй, мои ами! Лессе-ле! Что, слабо? Дайте же бедному малому поднять флаг, силь ву пле![17]

Как ни странно, именно в этот миг, поддавшись всеобщему сумасшествию, франкоспанский корабль, целившийся в «Победоносный» и в его флаг, повернул прочь. Раздался еле слышный крик на франгелийском:

— Мы салюте ву, мистер. Продолжайте, алор.

Леггинс мимоходом ухмыльнулся Феликсу, привязал флаг и для верности пришпилил его к парусу.

Потом отдал салют франкоспанскому кораблю «Белль бо»[18] и крикнул в ответ:

— Мерси! Же тэм, ребята![19] — и стал спускаться.

Пока он не скрылся из глаз, франкоспанцы молчали. А возобновив огонь, старались не попасть и в Феликса, художника, рисовавшего баталию.

Примерно в это же самое время мистер Витти, осматривая паруса (а в паузах постреливая в «Красотку» и «Редут», который, несмотря на потери, ни на шаг не отставал от «Победоносного»), заметил в воде за кормой странную желтую рыбу.

Под поручнями стояло кожаное ведро, окованное железом. Ему там было не место — палубу очистили для боевых действий. Мистер Витти привязал к ведру веревку.

Среди пистолетной и пушечной пальбы мистер Витти хранил спокойствие. Он бросил ведро в воду, выловил изнемогшего желтого пса и достал его из бурлящей каши, где, как в котле, мелькали обломки мачт, рей и ростр, доски и позолоченные украшения с бортов, куски расплавленных от жара пушек, рукоятки ножей, душераздирающие носовые платочки и клочья растерзанной взрывами одежды.

Свин очутился на палубе. Мистер Витти взял его на руки и подверг тщательному осмотру.

— Гм-ф-рр! — мистер Вити издал звук, напоминающий скрип старой, гостеприимной двери. — Привет, песик.

Перед глазами Свинтуса предстало бледное вытянутое лицо, исполненное древней печали и строгой доброты. Над ушами топорщились два клочка седых волос, и поэтому казалось, будто уши торчат вверх, как… как у собаки.

Так что Свин с благодарностью облизал своего спасителя, обдав его теплым запахом огня и моря, вывернулся, спрыгнул на палубу и отряхнулся, окатив брызгами сапоги помощника парусного мастера. Тот только смотрел, онемев от изумления. У него на глазах Свин из рыбы превратился в желтого песика, похожего на столик о четырех ножках, щетинистого и остроносого.

А столик-Свин пополз по дощатой корме «Победоносного» и вскоре очутился возле трапа, ведущего на квартердек. Там стояли Гамлет Элленсан, Том Здоровяк и Армстронг Биллоуз. Они еще не заметили пса.

Их глазам предстало зрелище поинтереснее.

К «Победоносному» снова подошел франкоспанский флагман «Шевалье». До него оставалось не больше тридцати футов.

«Победоносный» потрепал столько вражеских кораблей, что многие из них стали неузнаваемы. Да и сам он получил немало ранений. Однако «Шевалье», идущего под всеми флагами и королевским штандартом в придачу, нельзя было спутать ни с кем.

На квартердеке стоял командор, человек довольно приятной наружности. Он устремил на Гамлета покрасневшие от дыма черные глаза. И заговорил на безупречном ангелийском.

— Адмирал! Вы уничтожили наш флот. Я отдал приказ о всеобщей капитуляции. И я, сэр, тоже сдаюсь в плен. Вот моя командорская шпага. — Он поднял сверкающий клинок. — В обмен на это я прошу, чтобы с моими людьми обращались как с почетными пленниками.

Гамлет кивнул.

— Вы сражались как львы. Моряки вашего флота, сдавшиеся нам в плен, не изведают бесчестья.

Франкоспанский командор поклонился. Его имя означало что-то вроде «Девятый город».

Феликс Феникс смотрел на него с высоты сквозь дымовую завесу и думал: «Я мог бы нарисовать вас, сэр. У вас хорошее лицо».

Все корабли прекратили огонь. Даже «Красотка» спустила флаг.

Только вдалеке, где было не различить сигналов, продолжался бой.

Команда «Шевалье» в шлюпках переправилась на «Победоносный» и на другие корабли. Франкоспанцы хранили молчание, у многих на глазах стояли слезы, но никто не опустил головы. Да, они сражались как львы — это признавали все.

Под конец на палубе остался только командор по имени Девятый Город и еще три или четыре офицера.

В одной руке Девятый Город держал шпагу. В другой Гамлет заметил маленькую деревянную модель флагмана — храброго «Шевалье».

— Разве вы не подниметесь к нам на борт, месье? — спросил Гамлет. — Вам окажут не меньшие почести, чем вашей команде. Отобедайте со мной сегодня вечером. Буду рад приветствовать вас.

— Благодарю, но я вынужден отказаться. Моя честь потеряна, — ответил командор. — Поэтому я, моя шпага и те из друзей, кто пожелал остаться со мной — мы все пойдем на дно вместе с нашим кораблем.

На ангелийском судне поднялось волнение. «Шевалье» — франкоспанский флагман, и его необходимо захватить в плен.

— Но, сэр… — попытался возразить Гамлет.

Внезапно Девятый Город чиркнул шпагой по корабельному поручню. Взметнулись искры, и он поднес к ним деревянную модель своего корабля. Она мигом вспыхнула.

Пальцы командора лизал огонь, но гордый франкоспанец даже не поморщился.

— Кроме этого, — сказал он, — мы разожгли пожар на нижней палубе, над пороховым складом. Минут через двадцать мой корабль взлетит на воздух. Отойдите подальше, друзья мои, иначе вы погибнете вместе с нами.

Благоразумие и дисциплина были достаточно сильны и в ангелийском, и во франкоспанском флоте. К тому же, дул ветер. Поэтому через десять минут вблизи «Шевалье» не осталось ни одного корабля — ни республиканского, ни франкоспанского.