ЧЕРНЫЙ ЧЕРТОГ, ЧЕРНАЯ ДОРОГА

Оайве сидела в темноте, пытаясь сообразить, что же теперь делать.

С закрытыми глазами оказалось легко представить, что она снова вернулась в Святилище у моря, и шум деревьев в лесу был плеском морских волн. Лишь на одно короткое мгновение она позволила себе поддаться обману. Разве это поможет? Это для нее не выход.

Нивус опережал ее на три или четыре часа. Он велел ей прийти к нему утром, в рассветных сумерках, на вершину обрушившейся горы. Там находилось жилище отшельника. И там Нивус исполнит заклятье с костью, а она должна ему в этом помочь.

Оайве не хотела помогать ему, участвуя в его Черной Магии, но знала, что Нивус может заставить ее. Его Могущество было вездесуще и всепроникающе, как дыхание зимы. Она не могла воспользоваться в его присутствии своими Силами. Она не могла ему сопротивляться. Она вообще не могла ему ничего возразить.

Она думала о Седом, о Волке.

Но сейчас о нем она думать не должна. Она должна придумать какой-нибудь план. Оайве пристально вглядывалась в золу очага.

Ее разбудило солнце, луч которого украдкой пробрался сквозь щель под висящей дверью. Оайве сникла. Она не придумала плана.

И тут, словно веревка обвилась вокруг ее тела, и кто-то сильно тянул за нее.

Нивус звал ее.

Она думала: «Он нуждается во мне, я нужна ему для его колдовства. Я важна для него!»

Выйдя из дому, перед тем, как лезть в гору, Оайве задержалась, чтобы сказать ритуал.

От берега реки земля поднималась отвесно вверх крутыми уступами. Вчера ей понадобился почти целый день, чтобы, обогнув подножие горы, достичь реки, однако здесь нашлись старые проходы, давшие ей возможность сократить путь.

Незадолго перед полуднем лес начал редеть, и Оайве смогла разглядеть сквозь деревья глубокие тени долин и горы. И тут она различила в прозрачном воздухе очертания часовни священника. Приземистая и мрачная, часовня напоминала изготовившегося к прыжку хищника. Приблизившись, девушка различила, какой покосившейся была эта хижина. Часть внешней ограды упала, и дикая растительность вилась через камни. Часовня стояла на голом плоскогорье, и небо было так близко, словно служило ей крышей.

Оайве прошла через калитку в развалившейся ограде, пересекла двор и приблизилась к дому. Через лишенный двери пролет она видела только темноту. Как в Хранилище. Как бы она хотела действительно оказаться там!

— Нивус! — крикнула она. — Я здесь!

Его голос ответил из мрака:

— Так входи же!

Оайве подчинилась.

Внутри было поистине черно, как в бочке со смолой, несмотря на проем двери позади нее. Спустя некоторое время она заметила дальше и впереди дверь, правда, только потому, что контур ее рамы слабо мерцал.

— Входи! — Голос Нивуса, казавшийся бестелесным, витал в воздухе.

Помещение по ту сторону двери оказалось намного больше, чем могло вместиться в стенах старой часовни. Высокий потолок открывал взору множество оконных проемов, которых она не видел снаружи. Леденящий и неестественный свет дня проникал сквозь них отдельными холодными лучами, и один луч отличался от другого. Они пересекались, скрещивались друг с другом как серебряные нити, а угрюмая мрачность теней между ними была густой, как шерсть.

В центре чертога с куполообразным потолком стоял гранитный алтарь. За алтарем в лучах света в кресле с высокой спинкой сидел Нивус.

— Оайве, — неожиданно приказал он, — вызови огонь на алтаре.

Она шагнула туда прежде, чем сообразила, что делает, и остановилась.

— Если я должна помогать в Вашей Магии, расскажите, о чем идет речь, чтобы я могла все сделать правильно.

Он промолчал и поднял руку с бескровными высохшими пальцами. Мизинец украшало светло-желтое кольцо. Реликвию, крошечную тонкую косточку он катал между большим и указательным пальцами.

— Она здесь! — сказал он. — Она очень могущественна. Почему — я не знаю. Может быть, всего лишь потому, что многие поколения жриц служили и поклонялись ей, создавая таким образом ее Силу. Ты же поклонялась ей, не так ли?

Оайве подавила крик. Для нее это было больше, чем поклонение. Словно она вновь обрела потерянное дитя или добыла сокровище, укрытое на морском дне.

С начала моей второй жизни я искал эту кость и ее колдовство, — сказал Нивус. — Я помню жизнь, которую я вел до этого. С плотью я потерял и память. Ну, а с тех пор, как у меня снова есть тело, я все больше и больше забываю свое существование в качестве духа. Однако я с самого начала знал, что найду эту кость и ее колдовскую Силу. Да, я знал это совершенно точно! Особенное соединение страха и страстного желания обладать ею… В общем, мы соединим кость с Магией, потом я должен растереть ее в порошок, а порошок съесть. Сила кости перейдет в мою кровь и станет частью меня. И мне не придется больше ни бояться ее, ни искать. Ее Магия станет моею!

— Нет! — возразила Оайве.

Нивус удивленно взглянул на нее

— Нет? — спросил он. — Нет?

Она дрожала, не зная, что ответить. Безумием было противоречить ему, и все-таки она это сделала!

— Нет, я не буду вам помогать!

— Я заставлю тебя!

— Не удастся, — возразила она. — Если нужна моя помощь, вы не станете рисковать, причинив мне зло. Если я откажусь, сами вы не сумеете сделать ничего.

— Я могу наказать тебя, — свирепо напомнил Нивус. — Я могу позаботиться о том, чтобы ты пожалела, что вызвала мой гнев.

Оайве ощутила на себе его каменное давление.

— Попробуй!

Его глаза постоянно менялись, словно в логове позади них извивался червь. Затем он погас, как свеча.

Исчез и свет в высоких окнах. Стало темно, как в бочке со смолой, и Оайве не могла больше ничего разглядеть. Ощупью она побрела вперед, пока ее рука не коснулась стены. Она пошла вдоль стены, но двери больше не было.

Нивус удалился, заперев ее в жилище отшельника, если этот странный чертог вообще находился в часовне.

Темнота, как пальцем, давила на ее веки, пытаясь все глубже и глубже вдавить глаза в череп.

Почти сразу Оайве потеряла ориентацию: в этой темноте она едва ли отличала верх от низа. Она опустилась на холодный каменный пол и сосредоточилась. Пробормотала зажигающее огонь заклятие, но пламя не вспыхнуло. Конечно, могло оказаться и так, что ее тюрьма — всего лишь обман, иллюзия, видение…

Она прислонилась к стене и снова попыталась вызвать огонь, чтобы хоть что-нибудь увидеть. И снова неудача. Чары, сотворенные Нивусом, оказались сильнее. Но все же какие-то заклинания у нее остались?

«Заклинания — это слова. Слова — это шум… Вы волшебница до мозга костей не из-за Вашего обучения. Не считайте себя слабее, чем Вы есть в действительности..»

«Но, Седой, я не смогла вызвать даже огонь!»

Отчаяние переполняло Оайве и она заплакала, хотя не проливала слез с тех пор, как была ребенком.

Человек тяжело шагал сквозь снег. Его ноги и длинный плащ оставляли на мягкой белизне полные синих теней борозды.

В лесу было совсем тихо. Звуки доносились только с одной стороны, оттуда, куда он шел.

Выйдя вслед за мужчиной из леса, она увидела веселые огни вдоль речного берега и их зеркальное отражение на воде. Слышалась музыка, звуки флейты, радостные удары барабана, топанье, перезвон колокольчиков.

На верху косогора стоял дом с двумя башнями. Бесчисленные ноги вытоптали снег вокруг дома до состояния хлебной корки. Факелы ярко горели, освещая двор, а через открытую дверь большого зала падали сияющие блики света.

Мужчина впереди нее не дошел до ограды двадцати шагов и остановился, свистнув. Она не слышала звука, но знала, что он это сделал.

Из арки ворот выскочил Седой. Он был молод и очень бледен. Он кивнул человеку на снегу и пошел навстречу. Затем послышались крики, музыка и пляски прекратились. Кто-то шагнул из ворот вслед за Седым. Это был мужчина высокого роста, вдвое старше Седого, с угольно-черными волосами. На его боку висел меч. Он кричал, и люди мчались к нему — из домов, от речного берега, из деревень на реке. Они несли в руках пылающие факелы, кинжалы, палки и камни.

«Мы достаточно натерпелись от Вас, — сказал отец Седого. — Немедленно оставьте в покое мою семью!»

Мужчина на снегу не ответил.

«Отец, — попросил Седой, — это не поможет. Позволь мне уйти с ним!»

«Замолчи! От тебя и так слишком много неприятностей. Придется мне сейчас исправить это! Бог мне защитник и покровитель!»

С именем Бога он выхватил меч из ножен.

Тут заговорил Нивус:

«Ты воешь, как волк, и свора псов лает позади тебя. Так станьте теми, кем вы кажетесь!»

Оайве хотела проснуться, хотела отбросить сон, хотела не видеть, что происходило. Но она видела все. Слова, подобно туману, повисшие в воздухе, людей, упавших на колени, и их превращение. Она услышала, как в доме истошно закричали женщины, и их крики перешли в визг. Она увидела охотничьих собак, с выпученными глазами ринувшихся из дома… Потом она проснулась, но это не было обычным пробуждением: ее душа скользнула обратно в тело, словно вернулась из странствования. И она вспомнила о другом сне, в котором она видела тот же дом и Седого — беззаботно игравшего маленького мальчика…

В непроглядной тьме возникло мерцание. Она вздрогнула и отступила. Вихри светящихся точек, собравшись воедино, образовали Нивуса — или, по крайней мере, его контур — на другом конце черного чертога.

— Я вернулся, чтобы получить ответ.

Оайве не знала, как долго она пробыла взаперти. Состояние ее души изменилось. Ее слезы и сны отточили ее разум до степени, ранее неизвестной и недостижимой.

— Можете получить мой ответ, — сказала она устало. — Я страдала в темноте. Дайте мне свободу, и я покорюсь вашим желаниям.

— Отлично.

Нивус крикнул во мрак. Тени сморщились, сложились вместе, как тканные занавесы, и навели окончательный порядок, убравшись сами.

Наконец Оайве увидела часовню отшельника, какой она была на самом деле. Сумеречный свет падал через поврежденную кровлю на растрескавшиеся стены и доски пола, растекаясь среди сорной травы.

Нивус встал около алтаря.

— Подойти! — приказал он. — Вызови огонь, как я тебе велел.

Медленно, с безвольно опущенными плечами Оайве пошла к алтарю. Она умела вызывать огонь. Ну, а сейчас, когда он разрешил ей воспользоваться Магией, это было проще простого. Она ожидала, что теперь, когда она сделала, что он приказал и больше не нужна ему, он ее вероятно убьет.

Кость покоилась в его руке. Он протянул реликвию ей навстречу:

— Возьми и думай о том, что она для тебя значит, тогда между вами установится прочная связь. Потом ты произнесешь слова, которые я тебе подскажу.

Оайве склонила голову и взяла кость. Но как только ее пальцы сомкнулись вокруг святыни, она с трудом подавила дикую радость и непоколебимую уверенность в себе — еще немного, и она бы выдала себя.

Ее вид выражал полный разгром и глубочайшее унижение, но в это время ее аура начала складываться, расти и внезапно окутала ее всю с головы до ног. Оайве почувствовала себя легкой и огромной. Она взглянула на Нивуса.

Его лицо не выражало ничего, да ведь она никогда и не видела его другим.

— Зачем ты сделала это? — спросил Нивус. Он не доверял ей, однако так же мало он ее боялся. Она просто застигла его врасплох, когда он думал, что она полностью в его власти.

Накал ауры достиг своей высшей степени. Оайве подняла руку и, преобразовав ауру, метнула молнию. Сияние ауры и Сила покинули Оайве, а отдача, когда аура выпрыгнула из кулака с зажатой там костью, едва не отбросила ее к стене.

Сверкнула ослепительная молния, и Нивус зашатался. Он не издал ни звука, но Оайве знала, что заряд попал точно в цель, потому что он больше не поднял щит силового барьера.

У нее оставались минуты или даже секунды, потому что он был ужасающе могуч, чтобы ускользнуть, уйти от преследования, спрятаться.

Отдача молнии заставила жрицу опомниться. Она пробежала мимо алтаря, через два дверных проема и выскочила наружу, на ледяное горное плато. Она помчалась к ближайшим деревьям. Ветви хлестали ее по лицу, однако они помогали ей удержаться на ногах на крутом скользком склоне.

Один раз она все же поскользнулась и упала, но не выпустила кость из сжатого кулака.

Остановившись перевести дыхание, она бросила взгляд назад. Сквозь деревья еще виднелась крыша часовни, безмолвно возвышавшейся на фоне мрачнеющего неба. Ничто не двигалось вокруг. Пока еще нет!

Когда у нее не осталось сил не то что бежать, но даже брести, Оайве выбрала единственное убежище, которое здесь можно было найти. Она взобралась по стволу на ветку суковатой сосны. Ветви сосны были широки, как балки, и даже еще шире. Она устроилась на одной из них, а разлапистые сосновые ветки с жесткими зелеными иглами защищали ее от случайного взгляда с земли. Здесь было не слишком надежно, но все же безопаснее, чем внизу.

Лес казался бесконечным. Оайве не смогла найти дорогу отсюда. Иногда она видела блеск реки, но ей не удалось достичь ее. И в этом нельзя было винить ни волнение, ни облачную безлунную ночь. Она опасалась, что здесь, на горе ее задерживает волшебная сеть. И то, что ее, очевидно, не преследовали, беспокоило ее больше, чем обманчивое чувство безопасности, убаюкивающее ее.

Обессиленная, она прислонила голову к стволу. Оайве не собиралась спать и, не смотря на это, почти тотчас задремала.

Ее разбудил холод.

Открыв глаза, Оайве с изумлением увидела, что ее дерево поднимается вверх сквозь вихри белых лент. Немного приглядевшись, она поняла, конечно, что взлетает не сосна, а падает густой непроницаемый снег.

Она стащила с головы плащ и отряхнулась. Должно быть, снег начался уже давно, потому что ствол и крона сосны были основательно покрыты белым.

Снег постепенно прекратился. Лес вокруг сосны стал совсем другим. Деревья уподобились угрожающим бесформенным белым животным с косматыми шкурами. Между деревьями сновали тени. Скорее всего, это пронзительно яркая белизна сыграла с ней шутку, обманув ее глаза. Когда же тени сгустились и приблизились, она в это больше не верила.

Темнеющий поток, приближаясь, дико бурлил среди леса. Он был безмолвен, но у него были глаза. Волки! Они не торопились, однако неуклонно приближались к ней, обтекая деревья. Сколько их было, она не знала, но их было очень много.

Когда-то все они были людьми, мужчинами и женщинами, но давным-давно позабыли об этом. Теперь они были только волками, волками Нивуса, его рабами и подданными. Колдун послал их за ней в погоню.

Волчий поток волновался на снегу, разбиваясь о толстый ствол сосны.

Безмолвно и пристально смотрели они вверх на крону дерева. Каждый раз, когда она бросала взгляд вниз, она видела среди корней их горящие глаза.

Подействуют ли чары невидимости, если она закроет глаза? Оайве прикрыла веки и не почувствовала в себе Силы. Она устала, была испугана. Значит, Седой был прав. Решающее значение имеет не столько ритуал и его чары, сколько то, что находилось за ним.

Волки скреблись о подножие ствола, ворча и повизгивая. Чуть поодаль с чудовищной силой взвыла одна из жутких бестий. Этот вой мучительно отозвался в мозгу Оайве, и волосы у нее на голове встали дыбом. Другие волки подхватили вой, и образовался ужасный хор различных тембров.

Внезапно в центр стаи шагнул высокий человек в длинном плаще с низко надвинутым капюшоном. Нивус! Он шел, раздвигая волков, как колосья хлебной нивы, они расступались перед ним, давая дорогу, и в бессильной злобе с ворчанием бросались на своих сородичей.

Нивус остановился так, чтобы она могла его видеть.

— Прежде я собирался оставить тебе жизнь до тех пор, пока ты мне нужна. Ну, а поскольку я не могу тебе больше верить, ты умрешь. Сейчас я позову тебя вниз. Ты не будешь сопротивляться. Ты вернешь мне кость. А потом я оставлю тебя моим слугам здесь, под деревом.

Оайве спрятала косточку за пояс, когда взбиралась на дерево. Теперь она взяла ее в руку, и пальцы ее судорожно сжались. Страх сильнее, чем когда-либо, овладел ею.

Сумеет ли она воздвигнуть барьер против злого колдовства заклинаний?

Она снова сомкнула веки и, прижав кость к лицу, стала думать о Святилище у моря.

Она слышала слова, которые произносил Нивус и которые должны были заставить ее спуститься вниз. Если она прислушается к ним, ей придется подчиниться. Но она не будет слушать Нивуса, лучше она будет слушать шорох ветвей, которые шумели на ветру, как море.

Это подействовало. Святилище было обителью, где она росла, где училась. Она ускользнула от Нивуса, погружаясь в себя, возвращаясь к Хранилищу, Дому Кости…

Да, она поступила умно.

Она уже не слышала Нивуса.

Вместо этого она услышала жрицу, читающую ритуал в священных покоях Храма. Поначалу это был один голос, но потом к нему присоединился второй, третий, и скоро они стали бесчисленными. Оайве слышала всех жриц, когда-либо служивших в Храме. Она возвращалась назад, в прошлое Хранилища, к его началу, к реликвиям — источникам святости Храма.

Кольцо, кристалл и кость…

Внезапно сосна исчезла. Оайве летела теперь по Черной Дороге, в черном тумане и то, что увлекало ее вперед, было костью.

Оайве выронила ее, и кость обрела собственную жизнь. Она привела ее к месту, где во мраке невозможно было ничего разглядеть. Молитвы жриц исчезали, становясь частью журчания моря По Ту Сторону Тумана.

По Ту Сторону Тумана! — с течением времени она поняла смысл этих слов. Так обитатели деревень побережья называли неизвестные дали, откуда иногда появлялись чужестранцы. Как странно, что она сейчас думает об этом!

Внезапно она утратила ощущение земли под ногами. Она падала. Туман разорвался, и она, покинув ледяную ночь, погрузилась в холодный блеск зимнего утра.

Оайве знала, где она находилась и как здесь очутилась. Она совершила переход через время и пространство.

В отчаянии она рискнула дать отпор Нивусу. И Силой отчаяния она перенесена во времени и пространстве, через столетия, к источнику, который она хранила, и в котором могла черпать новые Силы — к месту Святилища. Она находилась в эпоху возникновения или открытия — реликвий. Они были источником ее волшебных Сил.

Оайве этого не планировала, но инстинкт сам привел ее в этот Молодой Мир, чтобы, разыскав святыни и узнав их историю, она смогла создать оружие против черных чар.

Конечно, и до этого она уже путешествовала во времени. Ведь это были не сны, когда она видела Седого ребенком или стала свидетелем проклятия Нивуса. Однако теперь она путешествовала не только как дух — вот почему она посчитала эти видения снами! — но и телесно. Она находилась здесь во плоти и крови!

Оайве разжала кулак. Косточка исчезла. Она так и думала! Это было еще одним подтверждением того, что здесь ей придется обрести реликвию снова. Кость привела ее сюда. Она была силой притяжения.

Оайве не чувствовала ни страха, ни волнения. Теперь, оказавшись в Прошлом, она не спрашивала себя, сможет ли она вернуться в Настоящее, Она испытывала свою Силу и полностью доверяла ей. Она удивилась сама себе. Седой говорил, что если она сама уверует в это, то сможет делать все, что угодно.

Оайве осмотрелась вокруг. Море на востоке отзывало свои волны назад — был отлив. Бухта была более мелководной, чем в ее воспоминаниях. Зато вереница горных вершин на западе была выше и круче, чем станет столетия спустя под взаимодействием дождя и солнца. Никакого священного места не было, Храм возвели позднее. Зато она увидела алтарь — необработанный почерневший от жертвенного огня камень, возвышавшийся на мысе.

На илистом пляже ниже утеса несколько мужчин и женщин искали съедобные дары моря, крабов и раковины, изредка копаясь в тине с ножами из темно-красного металла.

Солнце медленно поднималось над водой. Оайве повернулась и, подойдя к алтарю, начала произносить слова ритуала.

Вскоре она заметила людей, поднимавшихся от берега по скалистой тропе. Они остановились, увидев ее, и ни один не раскрыл рта, когда Оайве закончила молитву.

Она вызвала огонь. Он промчался вниз по руке, и когда рука заполыхала и стали видны ее кости, люди вдруг зашептались. Пламя вспыхнуло на алтаре.

Оайве оглянулась на людей.

Их лица были грубы и простоваты, полны почтения и боязни, однако это был не слепой страх, который заставил бы их бежать прочь от нее.

В виде опыта Оайве улыбнулась им, и люди ответили ее улыбке с глубоким уважением.

Невысокий человек выступил вперед и заговорил. Его речь была ей понятна, потому что говорил он на знакомом ей языке, только немного необычном и с другими ударениями. Во всяком случае, Оайве поняла, что он — сын Старейшего и просит последовать ее за ними в их селение. Очевидно, они признавали Магию и уважали ее. Он спросил, сумеет ли она исцелить больного ребенка.

Оайве медленно ответила и посмотрела, понял ли ее этот человек. Она попытается сделать все, что сможет, заверила она его. Мужчина энергично кивнул.

ГОЛУБАЯ ПЕЩЕРА

Их деревня стояла на месте, где когда-нибудь возникнет деревня рыбаков. Однако она была другой. Так близко от моря почва была болотистой, и все хижины были выстроены на коротких деревянных сваях, чтобы их не заливало во время прилива. Дома были сложены из высушенных глиняных кирпичей с отверстием вместо дымовой трубы. Большого Дома для собраний не было, а хижина Старейшего была ненамного больше остальных.

Зубы Старейшего почернели за прожитые годы, а душа, казалось, странствовала где-то. Сын постоянно подталкивал его, чтобы пробудить к действительности.

Прежде всего Оайве доставили в хижину, где лежал больной ребенок. Несколько женщин сидели вокруг и смотрели на нее полными надежды глазами. Оайве попыталась объяснить, какие травы нужны ей для лечения ребенка, но они только глядели на нее, не понимая, что она хочет. Наконец, дав женщинам знак, чтобы они следовали за ней, Оайве повела их на склоны гор. Она не была уверена, что там росло что-нибудь, что она знала и что могло ей понадобиться, но вскоре ей повезло. Они нарвали охапки различных трав и в деревне бросили их в полные воды котлы над дымящимися кострами.

Язык, на котором говорили местные жители, был языком, на котором была написана Древняя Книга, и Оайве поняла, что никогда не говорила слова ритуала с правильным ударением. Она принялась тщательно изучать его.

Люди быстро приняли ее в свое общество как целительницу и жрицу. Они привыкли просто обходиться с простыми вещами и не тратили зря мыслей по поводу ее странного появления среди них. Она была полезной и потому желанной.

Через два дня больной ребенок поправился. Но еще до того, как это случилось, в распоряжении Оайве предоставили отдельную хижину и котел из темно-красного металла, в котором она могла варить свое лечебное питье. Она была теперь их колдуньей. И жители деревни гордились ею.

Оайве не знала, как долго ей предстоит оставаться среди них, чтобы заслужить доверие местных жителей, прежде чем начинать осторожные расспросы. Ей нужна была их помощь, чтобы найти то, что она искала, но действовать предстояло осмотрительно и не спеша.

Времени у нее было много — и это было непривычно. Как бы долго она здесь ни находилась, она могла в любой момент вернуться к сосне, в любое мгновение того дня, который она изберет. Конечно, при условии, что она вообще сумеет вернуться. Но она не позволяла себе сомневаться в этом, хотя с каждым днем это удавалось все труднее и труднее.

Она чувствовала ответственность за жителей деревни точно так же, как несла ответственность за людей моря, когда служила Хранилищу. Поэтому она никогда не отказывала в помощи.

Целый день вокруг ее хижины происходит оживленное хождение. Женщины учатся у нее, помешивают травяные отвары и весьма старательно наблюдают за всем, что она делает. Предусмотрительная Оайве обучала своему искусству самую смышленую из маленьких девочек, приходивших в ее хижину вместе с матерями. Учить ребенка — самое разумное, знания усваиваются лучше, когда мозг еще не забит слишком многими вещами.

Оайве все еще старалась делать правильные ударения в словах: люди доверяют тебе больше, если ты говоришь так же, как они.

На каждой утренней и вечерней заре она поднималась по скалистой толпе к алтарю и произносила слова ритуала. Ей доставляло странное удовольствие говорить из на открытом ветрам мысе, за много лет до того времени, когда они будут сказаны в действительности. Фактически она играла со временем.

Дни накладывались, натекали друг на друга, как волны на берег. Так миновал месяц.

Однажды утром она проснулась, и вокруг лежал снег.

Земля сверкала белизной, а кусочки льда терлись о берег, как зеленые рыбьи чешуйки.

Вряд ли кто-нибудь выходил из дома в такой день. Жители деревни побеспокоились о зиме, своевременно позаботившись о запасах. Общая неприязнь к суровому времени года заставила их сплотиться. Когда наступал вечер, они протискивались в дом Старейшего, и каким-то образом всем находилось место. Даже собаки жались к дверям и тихонько скулили. И тогда собравшиеся начинали рассказывать истории.

В конце концов Оайве тоже пошла к хижине Старейшего. Она осторожно перешагнула через собак и вошла. С почтением ей уступили место у огня, где все могли ее видеть. Только Старейший упорно забывал, кто она такая.

Она надеялась, что, может быть, в рассказах здешних людей она сможет найти намек на реликвию, но этого не получилось. Они рассказывали о жестоком Короле Зимы и Властелине рыб, который время от времени посылал к Побережью своих подданных, чтобы у людей было что поесть, хотя часто забывал сделать это, они рассказывали о буйных Демонах Моря… Истории не отличались от тех, которые жители деревень Святилища будут рассказывать в будущем.

Некоторое время царило молчание, и в этой тишине кто-то сказал:

— Пришел злой демон и живет в горе. Он воет, как волк, но волки никогда не приходят в такую стужу.

Сердце Оайве почти остановилось.

— Да, — вмешался другой. — В новолуние я видел, как в горе горел огонь. Когда я подошел ближе, это оказался не огонь, а голубой свет в пещере. У входа кто-то сидел. Он взглянул на меня, но не пошевелился. Его лицо было белым, как мел. Это был настоящий Хозяин Смерти — я так думаю.

Оайве задержала дыхание.

Нивус последовал за ней!

Она должна была это предвидеть. А почему, собственно, он должен ждать? Чтобы захватить волшебные Силы, надо всего лишь выследить ее и держать под наблюдением. Только почему он сидел в горе, вместо того, чтобы спуститься сюда? Но, может быть, он еще сделает это, если она не придет сама? Возможно, он накажет этих людей, принявших ее, так же, как расправился с семьей Седого и его людьми. Да, должно быть, так. Нивус устроил так, чтобы его увидели местные жители и чтобы она узнала об этом. Теперь он был одержим жгучим желанием уничтожить ее так же страстно, как жаждал обладать костью.

Все присутствующие взглянули на нее. Одна из женщин спросила:

— Это правда? Это настоящий Хозяин Смерти? Кого из нас он хочет забрать?

«Меня», — горько подумала Оайве, но успокаивающе ответила:

— Нет, это только Демон Зимы. Он ничего от вас не хочет, но я пойду и проверю это.

Они обрадованно переговаривались между собой. Кажется, она не могла сделать ничего другого, как спросить напрямик:

— Чтобы я могла выступить против Демона, мне понадобится ваша помощь. Нет ли у вас каких-нибудь священных предметов?

Они снова заговорили друг с другом, но на этот раз в явном замешательстве. Оайве ожидала самых разных возражений и объяснений, но не такого. Теперь она была разочарована и подавлена.

Сын Старейшего наморщил лоб.

— Нет, Леди, ничего такого.

— Если не здесь, то, может быть, у алтаря? — Ее взгляд блуждал по лицам. — Я должна это узнать. Я ваша жрица.