Глава 11

Истинное рабство

Она была во чреве Ясмат, в руке судьбы. Она была в темноте, которая раскачивалась туда-сюда.

Но темнота оказалась неоднородной, она состояла наполовину из воды, наполовину из воздуха. Затем она распахнулась, словно разрезанная длинной раскаленно-красной вспышкой. Запахло солью, илом и смолой. От свежести воздуха у нее закружилась голова. Она жадно глотала его, словно пытаясь напиться, протягивала к нему руки…

То ли из-за этого движения, то ли повинуясь собственному порыву, огромное чрево, где она находилась, внезапно перевернулось. В миг рождения, падая в море, Пандав непроизвольно оттолкнулась, прыгнув в огненную волну, как черный дельфин. Она сама не знала, почему сделала так.

Упав в воду, она ударилась о нее. Соленая масса накрыла ее с головой и толкала вниз, словно сильная рука. Внизу она видела бездну. Но дерево-колонна богини, с которого она спрыгнула, держалось на воде, только раскрылось на две выдолбленные половинки ствола, накрепко связанные скобами.

Подняв руки, Пандав устремилась к поверхности, пробившись сквозь преграду моря в красный свет, и втащила себя на качающуюся в волнах колонну.

Ее тело было избитым и измученным, словно над ним потрудились мастера пыток. Каждая его часть, даже зубы и лоно, отзывалась пронзительной болью. Она прижалась лицом к внутренности колонны, безвольно опустив руки, одна из которых свесилась в воду. Без этого бочонка из дерева, краски и бронзы она была бы выброшена из времени и пространства и сдалась на милость пустынного моря крови.

Пандав лежала, погрузившись в кроваво-красную дрему. Но даже сквозь дымку беспамятства она заметила восход лиловой луны и появившийся на его фоне силуэт корабля.

Даже когда крюк с глухим стуком зацепил колонну, девушка не вскинулась. У нее не было сил на это.

Ее медленно поднимали на корабль.

Пандав видела под собой его отражение в воде, а над собой — единственный высокий парус. Корабль принадлежал Ша’лису и потому был построен по шансарским образцам. Над поручнями она разглядела грязные лица мужчин со светлой кожей, которые уставились на свою добычу.

— Надо же, какая черная висская рыбка!

— А может, это ее огоньком припекло до такого цвета?

Когда двое из них начали спускать ей крутящуюся веревку, Пандав представила, как сейчас соскользнет с колонны и позволит себе провалиться в вечность на дне моря… Ее удержала от этого только упрямая жажда жизни, выработанная на стадионе.

Мужчина грубо поднял и ощупал ее. Изломанная болью, она застонала, и это ее спасло.

— Так ты еще жива? Надо же, живая! — с этими словами они бросили ее на палубу. Над ней навис владелец корабля, он же капитан. Светлые волосы, черные глаза. Плохо. Полукровки часто бывают весьма нетерпимы.

— Ты спасена, — сказал капитан-полукровка. — Ашара сжалилась над тобой, Уголек. Ты с какого-то другого корабля?

Она с трудом разомкнула губы, чтобы обругать его. Возможно, тогда он ее убьет. Но слова не пришли. Снова желание жить — или она просто забыла, как говорят?

Капитан указал на свою каюту, неказистое сооружение посреди корабля. Его люди отнесли ее туда и бросили на койку хозяина. Вскоре он вошел, тщательно задвинув за собой кожаный полог у входа, и они остались наедине.

— Не бойся, я тебя не трону, — начал полукровка. — Не хочу пачкаться. Но кто-то из этих может. От Звезды у них все время зудит, и они готовы на все, хоть друг с другом, хоть со скотиной. Они — грязь. Видит Ашара, торговля — это мое проклятие. Но теперь ты моя рабыня. Поняла? — он уставился на нее глазами Виса, смотрящими с грязного и небритого светлого лица. — Отдыхай. Вечером можешь поесть, а потом расскажешь мне, кто ты такая, — он склонился к ней: — Видишь ли, если у тебя богатая семья, она сможет заплатить мне выкуп, и ты вернешься домой.

— У меня нет семьи, — голос вернулся к Пандав. — Я рабыня, принадлежащая городу Саардсинмее, — она чуть усмехнулась, что далось ей с трудом.

— Которого больше нет, — отозвался капитан. — Мы подошли и полюбовались на него, когда утих шторм. От твоего проклятого города ничего не осталось.

— Землетрясение, — произнесла она.

— И в придачу огромная волна из океана. Ваш Рорн прихлопнул тот рубиновый мусор, что остался от твоей Саардсинмеи. Не слишком ли много для тебя?

— И никакой прибыли для тебя, — спокойно откликнулась Пандав.

— В таком случае я продам тебя, как только мы доберемся до Иски.

Когда он оставил ее одну, девушка заметила, что небо и море все еще отсвечивают красным. Хотя она не вникла до конца в то, что сказал капитан о Саардсинмее, знание уже заняло место в ее мозгу. На каком-то уровне она прекрасно понимала, что с ней произошло — запертая в колонне, она потеряла сознание, колонна покатилась, а потом отступающая волна унесла ее в море в своей пасти. Чудесное спасение. Однако нечто внутри нее говорило, что если город погиб, то она погибла тоже, ибо рухнуло все, чем она была в этой жизни. Однажды с ней уже случилось такое — в Закорисе, в день, когда ее забрали из деревни. Она никогда не жалела о той, первой своей жизни. Но теперь и жизнь рабыни-императрицы уплывала от нее все дальше.

Ей хотелось знать, что из себя прежней она потеряла, и кто такая она сейчас. Роясь в себе сквозь пелену физической боли и душевной апатии, она обнаружила внутреннее пространство за гранью мыслей и чувств и спряталась там с умиротворяющим сознанием, что на самом деле ничто не имеет значения — ни то, что она потеряла, ни то, что разрушено; даже ее имя и суть утратили смысл. Пандав уснула.

«Овар» был кораблем из гаваней северного Ша’лиса, а его команда — отбросами с северных причалов. Порой торгуя и по возможности пиратствуя, корабль болтался по морским путям между мелкими портами шансарской провинции и Вардийским Закорисом, лишь иногда заходя южнее, к Новому Элисаару. В ходе выполнения одного из таких редких заказов — доставки в Иску элисаарского железа и племенных свиней — шторм застиг «Овара» недалеко от берега. Гонимый ветром под светом недоброго заката, его капитан решился зайти на юг дальше обычного в поисках тех, кто не смог справиться с бурей. В скверную погоду часто можно поживиться легкой добычей.

Тем не менее, взглянув на море и землю вокруг великого южного города, корабль свернул со своего пути. Позже в тот же день, встретив корабли, оставшиеся невредимыми, они услышали новости о колоссальном землетрясении, огненной горе, пробудившейся у самой Саардсинмеи, и волне, заслонившей небо.

— Наконец-то богиня устала терпеть их, — бросил капитан, обычно равнодушный к любым богам.

Закат в этот день был столь же зловещим, как и тот, что предвещал бурю, и зарево не погасло даже ночью. Через час после его начала, когда по правому борту возник берег Нового Элисаара, они увидели в море что-то плавучее. Невеликое сокровище — какой-то раскрытый бочонок, и на нем черная висская женщина. В Иске ее можно будет продать, но, честно говоря, они зря проделали весь этот путь.

Она стала собственностью капитана, но он сообщил ей, что, пока у него есть хоть какой-то выбор, ей не придется пожинать плоды такого положения. Он звал ее Угольком и испытывал отвращение при мысли о том, чтобы коснуться ее черной кожи, не осознавая, что ей столь же противна его бледность. Ни ее высокомерия, ни учтивости он не замечал, оставаясь невозмутимым.

Странности с закатами и рассветами шли на убыль. По мере их исчезновения гигантская волна и землетрясение казались людям с «Овара» все более нереальными, словно и не было ничего подобного. Лишь закорианская девушка, видевшая меньше всех, помнила о них.

Ее гордость никуда не делась, несмотря на то, что она больше не была Пандав. Когда спросили ее имя, она с осторожностью назвалась Пенгду. Они решили, что для их языков это слишком сложно, как когда-то имя «Пандав» для нее самой, и остановились на кличке «Уголек». Вместе с гордостью в ее прекрасно сложенном теле сохранились и некоторые желания — хорошо есть и двигаться. Первое было недоступно не только ей, но и прочим на «Оваре», второе же могло стать искушением для команды, распаленной Звездой, поэтому она свела занятия к минимуму, вставая на мостик и делая растяжку у свиной загородки, в последних лучах солнца, когда жизнь на корабле замирала. Ее ушибы зажили очень быстро, и сейчас тело ныло лишь от желания двигаться. Спалось ей плохо, но бессонница была для девушки чем-то новым и не угнетала ее. Сидя в углу каюты, Пандав слушала, как ворчит и храпит капитан, и развлекала себя несложными планами его убийства. Но он был ее защитником, и она не могла позволить себе избавиться от него.

В Иске ее продадут в рабство. Она и не сомневалась в этом, и не верила до конца.

Она носила потрепанную рубашку, которую выдал ей капитан. Рубашка пахла несвежим телом, пока девушка не выполоскала ее в море. Под рубашкой, свисая с шеи, прятался небольшой нож, благодаря перламутровым ножнам принятый за безделушку. Неужели настанет час, когда она пустит его в ход против другого человека — или себя?

Все чаще, забывая про мир, она удалялась в безмыслие, в тот внутренний уголок своего сознания, который вел ее тело во время танца. Но иногда она думала, что, наверное, удары о внутренность колонны лишили ее разума, иначе почему же она стала такой кроткой и не заботится ни о чем?

Наконец корабль прибыл в убогий порт Иски. Вести о падении Саардсинмеи, искаженные и обросшие эффектными подробностями, уже достигли этих берегов, пройдя по пути через Ша’лис. Новые слухи были выгружены с корабля вместе со свиньями и железом. Желтоволосые моряки-полукровки гордо расхаживали по городу, укрытые, словно плащом, силой Ашары-Анак, и свысока глядели на темных искайцев.

— Раздевайся, — приказал Пандав владелец корабля. — Здешним ты не режешь глаза, а так понравишься им еще больше. Можешь даже станцевать для них. Я видел, как ты это делаешь — очень неплохо.

— Не буду я раздеваться, — дернулась Пандав. — И не буду танцевать ни для тебя, ни для них.

Капитан подошел к ней и замахнулся. До сих пор он не бил ее, не желая портить товар перед продажей.

Перед внутренним взором Пандав пронеслась вереница картин. Она могла бы убить этого хама, сбежать через порт и потом найти убежище или поселиться где-нибудь. Но что-то остановило ее. Иска не питала любви к закорианцам, которые грабили ее, где только могли, а теперь были еще и прокляты Анак, богиней, чей гнев признавался опасным.

— Ты сможешь продать меня, не заставляя обнажаться и без всяких представлений, — объяснила Пандав капитану. — В таких местах, как здесь, рабы нужны только для работы.

— Или для постели, — добавил он.

— Или для этого. Так позволь им заплатить тебе за возможность увидеть и получить.

Он пожал плечами.

— Распусти волосы.

Пандав заплетала волосы в косу и укрепляла на голове ремешком от рубашки. Она подумала, что теперь он решил использовать в качестве приманки ее длинную гриву. Но когда она выполнила приказ, капитан вытащил нож и обрезал ей волосы по самые уши.

— Продам изготовителю париков, — соизволил пояснить он.

Она ощутила, что желание убить его снова встает в ней, как волна… волна над ее городом, которую она не видела, но все эти дни пыталась вообразить. То, чем она была, ушло от нее безвозвратно.

Рынок рабов открывался с наступлением вечерней прохлады, когда наиболее состоятельные выходили прогуляться к причалам. На взгляд Пандав, они совершенно не уважали себя и на юге сошли бы за уборщиков улиц. Что же до рабов, то они выглядели столь жалко, что капитан так и просиял, увидев, насколько его товар превосходит все остальное.

Пока они ждали своей очереди у помоста, сквозь толпу покупателей пробилась небольшая процессия.

— Жрецы-безбожники, — капитан и его второй помощник сплюнули на пыльную землю.

Это были приверженцы Ках, узнаваемые по своим темно-красным и охристым одеяниям. Впереди шел Верховный жрец, и даже в сумерках мальчик нес над его бритой головой зонтик из перьев. В нескольких шагах позади этого явления следовало еще одно — толстая женщина, закутанная в газ, но с обнаженной тяжелой грудью. На ее руках позвякивали браслеты. Без сомнения, это была хозяйка храмовых шлюх.

Капитан тут же начал обсуждать со своим помощником недостатки этой особы. Они рассмеялись, но не слишком громко, ибо здесь благоговели перед своими жрецами, похожими на идолов, и даже толстые святые девицы получали часть этого благоговения.

Зажглись факелы. Настала очередь Пандав выйти на помост. Она стояла там, глядя исключительно в небо, еле видное сквозь неразбериху огней и крыш. Взирая на непоколебимые звезды, она слышала, как описывают ее предполагаемые достоинства — силу, гибкое тело, безупречное здоровье.

Блеск меди привлек внимание Пандав, и она наконец опустила взгляд к толпе. Она увидела расплывшуюся женщину, которая указывала на нее украшенной браслетами рукой. Пандав тоже понимала, кто такая эта женщина. Во дворах Дайгота имелись две или три танцовщицы из Иски.

Следом за женщиной протолкался к помосту и жрец. Показав на девушку, он протянул деньги. Капитан «Овара» выругался — со жрецами не торгуются. Он схватил за руку продавца рабов и начал протестовать, но без толку — деньги были уплачены, жрец уже отвернулся. Пандав поняла, что ее продали в местный храм. А поскольку среди служителей Ках не было иных женщин, кроме святых девиц, значит, ее приобрели, чтобы сделать шлюхой.

Храм съежился на каменном возвышении. Его окружали черные деревья, на которых вечно сидели птицы-падальщики, привлеченные смрадом жертв на алтарях. Позади в ограде располагался публичный дом Ках.

В первую ночь ее опоили дурманным питьем, отказаться от которого она не смогла — слишком была измучена жаждой. Утром две девушки, уже изрядно обросшие лишним жиром, принесли ей блюда с едой.

Пандав съела немного. Пища не понравилась ей — сладкая густая липкая каша и приторные серые хлебцы.

Ее обиталище было каморкой размером не больше уборной на стадионе. Дверь ее открывалась во двор. Пандав уже успела заметить, что вдоль стены и у всех выходов из храма стоит стража.

В полдень толстые девушки вернулись и принесли еще больше еды. Стараясь растягивать слова на искайский манер, чтобы ее поняли, Пандав спросила, как ей справить нужду. Одна из девушек молча указала на глиняный сосуд в углу, накрытый крышкой. Каморка не только имела размер уборной — она ею и была.

Пандав съела еще меньше. Она сделала несколько упражнений, вскидывая ноги на стену и наклоняясь к ним, но места было слишком мало, и это раздражало ее даже больше, чем моряки, подглядывающие за ее занятиями на палубе «Овара».

Вечером принесли еще еды.

Когда сквозь решетчатое оконце двери начали сочиться сумерки, подкрашенные Звездой, святая хозяйка решила посетить Пандав, возвещая о своем приближении звоном браслетов и тяжелым дыханием. Она встала в дверном проеме, возможно, опасаясь застрять навсегда, если войдет в узкую каморку. От нее пахло сладостью, духами и недовольством.

— Ты должна есть, — обратилась она к девушке.

— Чтобы набирать вес? — усмехнулась Пандав.

— Именно так. Чтобы стать привлекательной.

— Похоже, мужчины в твоем городе любят валяться на женщинах, как на перинах.

Хозяйка, поняв ее, скривила губы. Она была меднокожей, темной для Иски, но светлой рядом с Пандав, с жесткими черными волосами, плотно заплетенными в косы и унизанными бусинами. Былая красота смущенно проглядывала из ее тела, расплывшегося от сладкой каши, но глаза смотрели остро.

— Кому ты поклоняешься? — спросила она.

— Зардуку, богу огня. И Дайготу, покровителю воинов.

— Ты из Закора. Вольного или под властью светлых?

— Ни то, ни другое. Я элисаарская рабыня.

— Ты знаешь имя Ках?

— Я не ссорилась с этой богиней, — отозвалась Пандав.

— Ках купила тебя. Ках требует от тебя службы. А чтобы служить, ты должна стать пышной.

— От вашей еды меня тошнит. Я не могу ее есть, даже если голодна. Посмотри на меня. Это тело привыкло к упражнениям. Я танцевала с огнем, — в этом месте хозяйка издала шипящий звук. — Если держать меня вот так, я заболею, и деньги вашей богини пропадут зря, — убеждала Пандав, а кровь стучала у нее в ушах.

— Ничего, ты привыкнешь к такой еде. Голодай ты с самого рождения, ты была бы рада этому, как другие девушки. Это беспечная жизнь.

Пандав больше не могла сдерживаться — ей слишком долго пришлось делать это.

— Будь проклята твоя беспечность, жирная свинья! Чтобы я стала такой же, как ты? Да лучше я буду голодать. Лучше я умру! Забери меня отсюда и убей.

Она вспомнила о своей роскошной гробнице, которую отдала белой суке-эманакир. Без сомнения, волна разнесла ее склеп на куски. А сука-ведьма обещала ей долгую жизнь, так что в нем не будет нужды…

Но толстая женщина уже шла прочь, а ее сопровождающий закрывал дверь.

Пандав опрокинула тарелки с тяжелой пищей. На миг она подумала о том, как справиться с храмовыми стражниками, но их было слишком много. Она стояла, положив руки на стену. Она пылала неистовым, но бесплодным гневом, и сделала то немногое, что могла, желая излить его — прижавшись головой к неровной штукатурке, замолотила кулаками в стену, проклиная все на свете.

Отбив руки, Пандав бросилась на соломенный тюфяк. Реальность мстительно накрыла ее. Лишь сейчас она в полной мере осознала конец Саардсинмеи и утрату всего, чем она была, впервые ощутила это со столь мучительной болью, и постепенно сквозь пустоту ночи скатилась в неверие и отчаяние.

Она не стремилась в Закорис. Свободная или пленная, она хотела лишь славы в Элисааре, что значило заслужить право зваться эм Ханассор. Мир, который принадлежал ей почти все то время, что она помнила себя, исчез — но на самом деле не этот мир принадлежал ей, а она — ему. Теперь же она не принадлежала ничему.

Незадолго до рассвета Пандав уснула. Проснувшись, она ощутила на щеках корку засохших слез, но не смогла вспомнить сон, который их вызвал. И тогда она решила, что если не принадлежит ничему, то для нее сгодится любое место. Поднявшись, она отшвырнула тарелки и стала ждать святых девиц.

Они пришли втроем, осторожно открыв дверь и нервно разглядывая Пандав из-под накрашенных век.

— Скажите хозяйке, что я предлагаю сделку, — обратилась к ним Пандав. — Я стану есть эту гадость, если она позволит мне упражняться во дворе. Иначе я умру.

Они уставились на нее так, словно она говорила на незнакомом языке. Тогда Пандав бросилась вперед и вытолкала всех троих за дверь. Испугавшись ее, словно леопарда, вырвавшегося из клетки, они кинулись наутек, оставив танцовщицу на свободе.

Двор был не слишком большой, мощеный камнем, с двух сторон обнесенный храмовой оградой, а еще с двух — высокими стенами, покрытыми желтоватой штукатуркой. Несколько тускло-розовых и серых неаккуратных линий складывались в подобие узора, тут и там стояли горшки с цветущими кустами. И все же на двор падал солнечный свет, а только что политые цветы благоухали свежестью и надеждой.

Пандав не медлила. Она не могла знать, сколько времени ей отпущено, поэтому начала наклоняться и выпрямляться, делать растяжку, «колечко», «ласточку» и прочие акробатические упражнения.

Несколько раз медленно пройдясь колесом по двору, она вспомнила побои в Ханассоре, которыми закончилось ее детство.

Выпрямившись, она остановилась, чтобы перевести дыхание, откидывая с лица обрезанные волосы. И увидела, что все проемы выходящих во двор дверей забиты толстыми святыми девицами, которые взирают на нее с изумлением. Кроме того, на лестнице у западного конца ограды стояла хозяйка и пристально смотрела на девушку, жуя засахаренные фрукты.

Усмехнувшись, Пандав отдала ей безрассудный пламенный салют стадиона.

— Они передали тебе мои условия? — крикнула она.

Хозяйка ничего не ответила, лишь подарила девушке долгий взгляд, повернулась и ушла в свои покои, задернув занавески со звоном медных браслетов.

Никто не пришел, чтобы загнать Пандав назад в узилище, никто не наказал ее.

Она немного поела, потому что нельзя же совсем не есть, но при этом тщательно вычистила тарелки, выбросив их содержимое в горшок с крышкой, а потом вытряхнув его в глубокий бак для отходов.

Если она будет есть или, по крайней мере, делать вид, что ест, то, может быть, ей дадут и другую пищу, особенно если поймут, что она не «пышнеет». Пандав скрутилась, как черная змея, подняла ноги и обошла двор на руках.

Днем девицы, если не выполняли свои обязанности на подушках в храме, то, развалясь, сидели во внутреннем дворе. Большинство из них поднималось поздно, особенно после дня служения, и полуденная жара снова погружала их в сон во внутренних помещениях. Иногда они придумывали себе дела, занимаясь шитьем, нанизывая ожерелья из бусин или тщательно укладывая свои волосы. Пять или шесть девочек, еще не достигших возраста посвящения в служение Ках, регулярно приносили им чаши с конфетами.

Вечером, когда делалось прохладнее, как раз перед ужином, в кустах за оградой начинали петь сверчки, тени птиц пересекали двор, и святые девицы оживали. Они одалживали друг другу украшения, вплетали цветы в прически, болтали. Они даже позволяли себе сравнивать своих покровителей. Ках дорожила способностью мужчин доставлять наслаждение, и поскольку у большей их части это свойство отсутствовало начисто, шлюхи имели полное право высказывать недовольство. В этом отношении Застис приносила и хорошее, и плохое. Мужчины торопились, переполненные похотью, но довести дело до конца получалось только у каждого десятого.

У Пандав, привыкшей к коротким и энергичным разговорам девушек в женских залах стадиона, эта медленная корявая болтовня вызывала лишь раздражение.

И все-таки она делала свои упражнения во дворе, понимая, что шлюхи смотрят на нее, кто-то прямо, кто-то из-под полуприкрытых век, замкнуто, но очарованно. Во вселенной, где с мужчинами так же ничего нельзя было поделать, как с погодой, женщина, проявляющая мужские качества — физическую свободу и силу, высокомерие и самодостаточность, — вызывала почтение.

Среди девушек оказалась одна, которую полнота ничуть не портила. Хотя ее тело было большим и одним из самых тяжелых, она двигалась с совершенным изяществом, легкая, как пушинка. Ее кожа блестела, а в огромных глазах, если удавалось поймать ее взгляд, сверкал ум. Вместо двух кос с медными колокольчиками на концах, которые были знаком служения Ках, она носила волосы распущенными, словно прекрасное расчесанное облако. Ее звали Селлеб.

В отличие от других девушек, Селлеб не бездельничала. В комнате за покоями хозяйки стоял ткацкий станок, на котором она ткала полотно для зимних храмовых одеяний. Она не оторвалась от своего занятия, даже увидев проявившегося на пороге черного леопарда.

— Какая красота, — Пандав подошла к ней поближе и дотронулась до сверкающего облака. — Работорговец, который обрезал мне волосы, сошел бы с ума, увидев эту роскошь.

— Когда меня продали сюда, отец тоже обрезал мои волосы, — безмятежно отозвалась Селлеб, управляя станком.

— Ты когда-нибудь жалела, что оказалась здесь?

— Нет. На ферме у отца я голодала. Я родилась крупным ребенком, поэтому они решили, что могут кормить меня корками и воздухом. Живот постоянно сводило от голода.

— Что ж, тебе удалось это исправить, — тонкая рука Пандав скользнула на налитое плечо девушки.

Селлеб продолжала ткать.

— Но мне эта еда не подходит, — продолжала Пандав. — Сама видишь, я такая же, как была — кожа да кости.

Селлеб улыбнулась, но ничего не сказала.

— Мясо, — произнесла Пандав, выгнув брови. — И фрукты.

— Каждые десять дней нам дают полное блюдо мяса, — наконец ответила Селлеб. — Свежие фрукты можно купить, но лучше попросить покровителя, который постоянно проводит с тобой время.

— Я слишком худая, чтобы просить, — загадочно пояснила Пандав. — У меня пока нет покровителя. Ты же очаровательна, и наверняка у тебя много поклонников, которые предпочитают твою постель.

Селлеб снова улыбнулась. Пандав обняла ее за талию, насколько смогла обхватить.

— Мне нужно еще больше мяса, — прошептала она, склонившись к уху девушки. — Есть ли возможность достать что-то с алтарей? Я могу есть его даже сырым, если понадобится.

— Возможность-то есть, Панндау, — ответила Селлеб, произнеся закорианское имя лучше, чем многие, кто пытался его выучить. — Но чем ты отплатишь мне за помощь?

— Я стесняюсь…

Селлеб тихо рассмеялась.

— В Элисааре я выучилась кое-каким приемам любовной игры, — наконец сказала Пандав. — Я могу научить тебя им, если ты согласна. Ты сможешь применять их в служении Ках, чтобы увеличить свое удовольствие и удовольствие своих покровителей, и тем заслужишь одобрение богини.

Хозяйка шлюх вошла в келью Верховного жреца и опустилась на колени, тяжело дыша. Он важно восседал в кресле, пока она не отдышалась достаточно, чтобы произнести:

— Позволь сказать, Высший.

— Говори, — кивнул он.

— Высший, помнишь ли ты женщину, которую я, недостойная, выбрала для постели Ках?

— Черная закорианка.

— Именно так, Высший. С ней возникли кое-какие трудности, — Высший ждал. Хозяйка прилагала усилия, ибо ей было тяжело оставаться в этом положении. — Она вроде бы ест, но не набирает вес. Может быть, она выбрасывает еду, или все выходит из нее в отхожем месте. В обычном случае я наказала бы девку и заставила проглотить пищу при мне. Но она — танцовщица из Элисаара. Похоже, она знает какие-то трюки для удовольствия в постели и обучает им девушек, по крайней мере, одну из них, так что покровители остаются в выигрыше. Об этом уже говорят. Как мне поступить, Высший?

Верховный Жрец потер бритый подбородок и посмотрел на сопящую хозяйку публичного дома долгим и мрачным взглядом.

— Женщина, нигде в канонах Ках не сказано, что двое должны получать удовольствие иначе, чем обычным способом, — наконец произнес он. — Обычаи Элисаара касаются только его. Разумеется, ты выбрала плохую рабыню. Эта Пендау непослушна и забыла, какое место полагается женщине. Она не научит девушек ничему хорошему. Думаю, нам надо избавляться от нее. В новолуние мы продадим ее прислуживать в порту.