Она с вдохновением писала о той жизни, которой никогда не знала и лишь сегодня углядела ее кусочек, о жизни английской земельной аристократии в домах, где высокие окна открывают вид на просторы парков, где собаки спят у очагов, в поместьях, окруженных фермами, где хозяйствуют арендаторы, чьи земельные владения передаются из поколения в поколение едва не с той же поры, когда Морнингтоны получили свои владения.
      Приукрашивала ли она? Или, наоборот, в точности переносила на бумагу увиденное и узнанное? Корделия и сама не смогла бы ответить на этот вопрос, но твердо знала: ни одного слова в написанном она не изменит.
      "Вы не можете просто так отказаться от того, чего не знаете, - написала она в конце своего послания. - Я призываю вас сперва приехать и посмотреть. Вы для самого себя должны это сделать, и вы это сделаете, если у вас есть мужество".
      Концовка получилась неуклюжей, но Корделия посчитала, что их краткое и сумбурное знакомство не обязывает ее к банальным любезностям. Поэтому она просто окончила письмо формальным приветствием: "С наилучшими пожеланиями Корделия Харрис".
      Сама не знаю, зачем я все это делаю, думала она, наклеивая марку на конверт и сразу же затем отправляясь на почту, чтобы скорее отрезать себе путь назад.
      И только потом, когда дело было сделано, она позволила себе осознать: если Гиль примет ее вызов и приедет, то их новая встреча почти неизбежна. Ведь Херфорд настолько мал и тесен, что даже если Гиль не станет ее специально разыскивать, рано или поздно они просто столкнутся на улице. Тут же она стала себя убеждать, что ее действия никак не были вызваны этими соображениями, когда она писала письмо, мысль о возможной встрече совсем не приходила к ней. Ведь на самом деле она не стремилась увидеть его вновь. Он был груб и высокомерен, слишком много думал о себе, а особенно о впечатлении, которое он производил на женщин. Вспомнив об этом, она ужаснулась: конечно, он истолкует ее письмо так, будто он поселился в ее сердце. И легко найдет предлог, чтобы вновь встретиться с нею.
      Боже мой, как все глупо! Но что делать, письмо уже идет в Испанию, и нет никакой возможности вернуть его. Ей же лучше всего выбросить всю эту историю из головы и предоставить разбираться в своих делах Гилю и Морнингтонам. Это не ее мир - и не ее проблемы.
      Октябрь незаметно пришел на смену сентябрю. Оказалось, Корделии не трудно отбросить от себя мысль о Гиле; она с головой ушла в заботы о своем магазине, стремясь придать делу больший размах. Подступающие зимние месяцы, когда деловая активность спадала, сулили ей отдых, тем более необходимый, что летом ей было не до этого.
      А пока она загорелась идеей организовать при галерее небольшую кофейню, чтобы привлечь туда побольше покупателей и несколько увеличить прибыль. Конечно, на это требовался некоторый капитал, добыть который было не так легко. Но Корделия знала, что надо либо тонуть, либо учиться плавать, и решилась рискнуть. Последовали нудные и мелочные переговоры с банком, предоставлявшим ей ссуду, а затем не менее утомительные совещания со строителями, нанятыми для перепланировки помещения.
      Так что Корделия была очень занята и редко возвращалась к мысли о реакции Гиля на ее письмо. Брюсу она ничего о нем не сказала, понимая, как он истолкует ее поступок. Изредка встречая его, узнавала, что никаких новых событий в деле о наследстве Морнингтонов не произошло. Оно по-прежнему находилось в тупике, и Корделия имела все основания думать, что Гиль не обратил внимания на брошенную ему перчатку.
      Однако, к собственному удивлению, она почувствовала, что это ее задевает. Да, он ее раздражал, но в мужестве она ему не отказывала. А теперь ей пришлось убедиться, что этот человек, бросивший вызов едва ли не самым диким горам Европы, вместе с тем испытывал страх перед прошлым и перед неизвестностью. Что же, она переоценила его? Но как бы там ни было, больше она его не увидит.
      Октябрь был на исходе, когда однажды утром в галерее зазвонил телефон. Она как раз размещала новую экспозицию, попутно приглядывая за работой штукатура, неспешно делавшего свое дело в той части галереи, где размещалась будущая кофейня. Корделия чуть не споткнулась о его инструменты, торопясь к звеневшему телефону.
      - Мисс Харрис? Говорит Эвелин Морнингтон, - услышала она в трубке.
      Корделия с трудом узнала этот мягкий, хорошо поставленный голос с легкой хрипотцой. Неужели у леди Морнингтон есть какие-то новости от Гиля? Но даже если так, зачем она звонит ей?
      - Я понимаю, что приглашаю вас слишком поздно, но не могли бы вы приехать к нам на ужин сегодня вечером, - продолжала леди Эвелин.
      - На ужин? - несказанно удивилась Корделия. Она видела Морнингтонов всего один раз; зачем же им приглашать ее на ужин?
      - Я очень надеюсь, что вы придете, - голос Эвелин приобрел странную напряженную четкость. - Я уже договорилась с Брюсом Пенфолдом, и он с удовольствием доставит вас к нам. И никаких формальностей. Это чисто семейный ужин.
      Корделия крепко сжала трубку, в ее душе росло подозрение, что Гиль наконец-то дал о себе знать. От этой мысли ее сердце сжалось, а в горле образовался комок, который она судорожно проглотила, чувствуя, что пауза затягивается, а леди Морнингтон ждет ее ответа на том конце провода.
      - Ну что ж, пожалуй, сегодняшний вечер у меня не занят, - произнесла она, не добавляя, конечно, что ужин для нее - короткая вечерняя передышка между проверкой счетов, происходящая на кухне, около микроволновой печи. Но она не смогла воздержаться от вопроса, задавая который, едва не лишилась голоса:
      - Скажите, леди Морнингтон, это.., какие-нибудь вести из Испании?
      - Я не могу больше разговаривать, - быстро ответила Эвелин, - тороплюсь уйти. В восемь тридцать вас устроит? Мне будет приятно повидать вас.
      Отбой. Корделия невольно закусила губу. Что-то случилось. Иначе зачем ее приглашают? А если они получили письмо от Гиля, что в нем сказано? Ведь ей-то он не ответил.
      Тут же она набрала номер Брюса и переговорила с ним, но и он не смог сообщить ей чего-либо другого.
      - Дорогая моя, я знаю не больше твоего, - сказал он, раздраженный этим вынужденным признанием. - Что касается фирмы Фолкнер и Пенфолд, то у нас нет никакой новой информации о Гиллане Морнингтоне. Если же таковая имеется у глубокоуважаемой леди, то пока что она хранит ее в секрете. Ясно только то, что она жаждет лично поговорить с нами, так что надевай на себя все лучшее, что у тебя есть, а я за тобой заеду в восемь. Договорились? Кстати, повар в Морнингтон Холле славится своим искусством, и уж отличный ужин нам обеспечен.
      Меньше всего в этот момент Корделия думала о еде.
      - Надеюсь, что там не будут угощать дарами моря. Еще повредят твоему здоровью, - сказала она сухо перед тем как положить трубку.
      Весь остаток дня Корделию не оставляло возбуждение. Во-первых, ей предстояло узнать нечто новое о Гейле, а во-вторых, ее никогда прежде не приглашали на ужин в дом, подобный Морнингтон Холлу. Брюсу легко было советовать надеть все лучшее, но сама Корделия терялась в догадках, что из ее одежды приличествует такому случаю.
      Никаких формальностей, сказала Эвелина. Но что формально, а что не формально в таком обществе? Платье, которое она надевала, посещая в прошлый раз Морнингтон Холл, треснуло по шву, и она как раз собиралась отдать его в починку. Да и вообще вся одежда была ношеная и не модная, а она не могла позволить себе тут же истратить несколько фунтов на покупку нового платья, как это сделали бы Гайнор или Алиса.
      После длительных размышлений Корделия решила, что самым разумным будет сделать ставку на благородную простоту наряда. И остановила свой выбор на черном шелковом платье, которое купила на похороны отца и с тех пор никогда не надевала. Она вздрогнула, доставая его из шкафа, но, взглянув на фотографию улыбающегося отца, стоявшую на туалетном столике, как бы получила от него одобрение на иное, почти праздничное употребление этого наряда. Надев его, она повязала на шею розовый шарф, затем подняла волосы и опустила их обратно, опасаясь, не придает ли ей строгая прическа излишней торжественности.
      Брюс заехал за ней ровно в восемь. Одет он был в темный костюм и держался несколько настороженно, видимо, все еще страдая от незнания, зачем их позвали в Морнингтон Холл. Оба мы чувствуем себя не в своей тарелке, размышляла Корделия, пока они ехали через окутанную сумерками сельскую местность. Что за странные игры аристократы играют с нами?
      В этот безлунный осенний вечер парк казался сплошной черной стеной. Но замок был ярко освещен, и когда они вошли внутрь, то попали в кольцо золотистого света. Все тот же Симпсон распахнул перед ними дверь, все та же служанка в гардеробе приняла верхнюю одежду. Снимая пальто, Корделия увидела, как из холла к ним направляется Алиса.
      - Я рада вновь увидеть вас, - сказала она с демонстративной неискренностью в голосе, фальшиво улыбаясь Корделии. - Какой у вас очаровательный жакет. Что это - песец?
      Корделия понимала, что уничтожена этим вопросом, но, сохранив самообладание, ответила улыбкой на улыбку.
      - Нет, что вы. Это искусственный мех. По мне, убивать животных из тщеславного желания носить меха отвратительно. Кому на самом деле нужна лисья шуба? Лисе, не правда ли?
      Алиса издала недоуменный смешок и так и не нашлась с ответом. Бормоча:
      - Что за странная мысль, - она прошла с ними в гостиную, дверь в которую неожиданно открылась.
      - Ага, я, кажется, слышу голос леди с твердыми убеждениями и упрямой защитой своего "я", - сказал мужчина, фигура которого неожиданно возникла в дверном проеме.
      И Корделия сразу признала этот голос и узкий овал лица с темными, все время меняющими свое выражение глазами. Но как же был не похож стоявший перед ней человек на горца из Ла Веги! Куда делись его потертые джинсы и выношенная рубашка? Теперь он был облачен в отлично скроенный выходной костюм, выдержанный в строгих серых тонах, под которым была шелковая рубашка цвета слоновой кости. Свободно сидевший пиджак был расстегнут, галстук отсутствовал, а общее впечатление, которое он производил, нельзя было определить иначе как сногсшибательная элегантность. Подлинный потомственный аристократ, наследник древних, бережно сохраняемых традиций, чувствующий себя совершенно непринужденно в своем загородном доме, стоящем среди раскинувшихся вокруг многих акров родовой земли.
      - Приветствую вас в Морнингтон Холле, Корделия, - обратился к ней Гиль Монтеро пугающе мягким голосом, бросая на нее многозначительный, чуть чувственный взгляд своих бездонных обсидиановых глаз, взгляд, предназначавшийся только ей.
      Глава 5
      Казалось, миновала целая вечность, прежде чем к Корделии возвратился дар речи. Глубоко вздохнув, собрав воедино всю свою волю, она смогла наконец вежливо ответить ему:
      - Гиль, какая приятная неожиданность! Когда же вы приехали?
      К ним подошла улыбающаяся леди Морнингтон.
      - Вчера - и совершенно неожиданно, - ответила она на вопрос Корделии. Однако мы как один дали слово держать его приезд в секрете. И все для того, чтобы удивить вас.
      Гиль протянул руку Брюсу.
      - Мистер Пенфолд? - произнес он в самой светской манере. - Я сожалею о том, что в Испании нам не представилось случая встретиться. Я слышал, что вы были больны, а потом, когда все же приехали в Ла Вегу, отсутствовал я, уйдя в длительный поход и будучи, так сказать, вне сферы вашей досягаемости.
      В Брюсе смешались и смущение, и заинтересованность. Он бросил на Корделию вопрошающий и слегка рассерженный взгляд, а затем, вежливо улыбнувшись, изрек безукоризненно профессиональным тоном:
      - Действительно, можно только пожалеть о том, что тогда мы разминулись. Но, конечно же, я рад тому, что наше знакомство состоялось, лорд Морнингтон.
      Гиль вздрогнул, впрочем, как показалось Корделии, не очень естественно, а затем воскликнул в той же наигранной простоватой манере:
      - О, пожалуйста, я не привык, чтобы меня так называли, зовите меня просто Гиль... - и, помолчав, добавил, - для нас всех происходящее подобно землетрясению. Не пройти ли нам в гостиную?
      Сам он отнюдь не выглядел потрясенным. Во всяком случае, он возглавил процессию с таким видом, как будто прожил в этом доме всю жизнь и свое главенство в нем считал само собой разумеющимся.
      Корделия находилась в каком-то сомнамбулическом состоянии, чувствуя, что вот-вот может сорваться. Неужели это тот самый человек, который, можно сказать, выставил ее из Ла Веги, который в недвусмысленных выражениях дал ей понять, что Морнингтоны со своим наследством могут катиться ко всем чертям? Гиль наверняка что-то задумал. Она не могла знать что именно, но инстинкт предупреждал ее, что это ей не понравится.
      Огонь в камине на этот раз горел вовсю, а высокие окна были прикрыты бархатными занавесями; по стенам горели светильники, лившие мягкий спокойный свет. На леди Морнингтон было элегантное голубое платье, гармонировавшее с сапфировыми серьгами. Гайнор выбрала себе ярко-красный наряд, по-прежнему отдавая предпочтение одежде броских цветов. Что касается Алисы, то на ней была одежда строгого цвета и покроя, добавлявшая ей изящества. И наконец Ранульф в своем отлично сшитом вельветовом костюме каштанового цвета являл собой воплощенную светскость.
      Но над всеми доминировал Гиль; именно на него были обращены изучающие и полные восхищения взоры. Встав рядом с камином, он всем своим обликом изображал господина этой вотчины - роль эту, как язвительно подумала Корделия, он играл так хорошо, что ему могли бы позавидовать актеры Королевского шекспировского театра.
      - Благодарю, Симпсон, - с достоинством бросил он, когда дворецкий налил ему шерри и затем поставил серебряный поднос с кувшином, наполненным этим напитком, на стол. Кувшин был запотевший, со льда. Суток не прошло, как он появился в этом доме, а уже ввел испанский обычай подавать шерри, предварительно его охладив, подивилась Корделия.
      - Он свалился к нам на голову совершенно внезапно, без всякого предупреждения, - рассказывала тем временем Эвелин Брюсу. - Мы были обескуражены. Ведь мы думали о нем как о неотесанном медведе.
      Ее глаза с легким укором скользнули по лицу Корделии, и та поежилась под этим взглядом. Но что она могла сказать в свое оправдание? Ведь никто ни в чем ее не обвинял, хотя намек был вполне понятен.
      - Но я... - начала она с обреченной интонацией.
      - Ах, пусть это не волнует вас, дорогая, - проговорила Эвелин снисходительно, тронув ладонью ее плечо. - Я знаю, вы хотели сделать, как лучше, хотели предупредить нас. Всем нам свойственно ошибаться. Однако...
      - Как насчет еще одной порции шерри, Корделия? - Гиль появился рядом с ней с кувшином, не дав ей возможности оправдаться перед Эвелин. Она повернулась к нему, надеясь улучить момент, когда никто не будет следить за их разговором.
      - Я не понимаю, что случилось! - прошептала она. - Вы заверили меня, что не приедете никогда, что не желаете связываться с наследством! Вы говорили это со всей определенностью. И вот теперь.., теперь...
      - Что же тут неясного. Меня уязвило, что я унаследовал титул и состояние от отца, которого я никогда не знал. Кто бы на моем месте реагировал иначе? сказал он ровным, неприглушенным голосом, чтобы слышали все. - А вы просто восприняли это буквально. - И он изобразил на лице шутливое раскаяние.
      Но когда он наклонился, чтобы наполнить ее бокал, то добавил чуть слышно, только для нее:
      - Вы все же добились своего! И вот я здесь, перед вами. И довольно. А теперь я буду поступать по-своему. Так что больше никаких советов.
      Взглянув в его глаза, Корделия уловила там прежнюю жесткость и непроницаемость - те самые качества, которые она некогда на свою беду не учла. Ей захотелось крикнуть: этот человек - обманщик! То, что она говорит вам сегодня, совсем не то, что я слышала от него два месяца тому назад в Испании. Не доверяйте ему!
      Но кто ей поверит, даже решись она при всех бросить ему такое обвинение? Сейчас он был так обаятелен и человечен, что расположил к себе всех. Даже Брюс бесповоротно уверился, что Корделия, как он и думал, просто не сообразила, с кем имеет дело. Он и прежде не мог поверить, что кто-либо может отказаться от огромного наследства. Так что, вздумай она доказывать свою правоту, все решат, что она глупа и неприлична.
      Двойные двери в дальнем гонце гостиной открылись, обнаружив за собой великолепное зрелище трапезной с возвышавшимся посередине массивным столом красного дерева, сервированным шеффилдским фарфором и уотерфордским хрусталем. В центре сверкали две серебряные вазы с фруктами и еще одна с нежными осенними цветами.
      - Сэр, мадам, ужин подан, - объявил невозмутимый и величественный Симпсон, поставив в своем обращении на первое место нового лорда.
      Гиль предложил руку леди Морнингтон с той неподдельной галантностью, дар которой вдруг обнаружился в нем, и Эвелин посмотрела на него взглядом, в котором читалось зарождающееся доверие. То был взгляд одинокой, измученной женщины, благодарной мужчине за то, что на него можно опереться.
      Сопровождавший Корделию к столу Ранульф подозрительно взирал на нее с высоты своих двух метров.
      - Вы нас всех ввели в заблуждение, - сказал он ей полушепотом с нотой упрека. - Хоть, конечно, я вовсе не в восторге, что кто-то другой, помимо меня, наследует Морнингтон Холл, но тут я не в претензии. Он отменный парень, а не полусумасшедший иностранный проходимец, каким вы его нам представили.
      - Я никогда... - собралась возмутиться Корделия, но тут в разговор вмешалась шедшая сзади Алиса.
      - Коварная, коварная Корделия, - заверещала она противным голоском. - Вы, наверно, предполагали уехать в Испанию и приберечь его для одной себя. Но не мне вас осуждать, ведь он производит просто божественное впечатление.
      У Корделии уже не было возможности ответить на ее слова, так как в этот момент они уже садились за стол. Но теперь ей стало ясно, что же произошло. Гиль по причинам, ведомым лишь ему, решил все же водвориться в отцовском доме; будучи по натуре хамелеоном, он легко перевоплотился в стопроцентного англичанина, к чему был вполне готов - и по языку, и по культуре. Ну а семейству Морнингтонов пока была не видна оборотная сторона этой медали, та, что открылась ей в Ла Веге, - его горечь и его злость. От них скрыто и то, что в нем таится испанская натура, которая странно и непросто сочетается с английской кровью. Словом, они судят по тому впечатлению, которое он производит, и оно - самое благоприятное. Он и благороден, и красив, и прост, и само воплощение силы - короче, соответствует всем надеждам, которые возлагаются на него. И Корделия в этой ситуации оказалась виноватой без вины. В лучшем случае считается, что она все напутала, в худшем - что ввела всех в заблуждение сознательно.
      Никогда не забыть Корделии горького унижения, пережитого ею во время этого роскошного ужина. Еда, как и обещал Брюс, была великолепной, но она была не в том состоянии, чтобы оценить вкус изысканных блюд, и должна была постоянно удерживать себя от соблазна смягчить свои душевные страдания неумеренным обращением к бокалу.
      Глаза морнингтоновских предков, казалось, с пониманием взирали на нее со стен. Иные из них выглядели истыми норманнами, напоминая Ранульфа, у других выделялись кельтские черты, и у них-то было что-то общее с Гилем. Да, во внешности Гиля проглядывало родовое начало. Оно перекликалось с теми или иными чертами то на портрет того предка, что некогда разгромил Оуэна Глендовера, а потом женился на его родственнице, то на портрете другого, доблестно сражавшегося при Азенкуре, или еще одного, который командовал кораблем во флотилии Нельсона при Трафальгаре или, наконец, того, что погиб на берегах Галлиполи. Галерея портретов, развешанных по стенам, как бы являла Корделии панораму английской истории.
      И вот теперь под ними восседает последний отпрыск рода - Гиллан де Морнингтон, умный и уверенный в себе человек, заставивший ее тело сотрясаться от сладостной дрожи. Ведь и сегодня взглядывая на него, она испытывает сладкую судорогу в теле и испуг в душе.
      Я ненавижу тебя, Гиль Монтеро, уже за одно то, как ты унизил меня нынешним вечером, думала она. Я мечтаю о том, как ты станешь лишь жалким придатком седой старины, которая тебя сейчас окружает. Ты можешь быть очень разным, но кем ты не станешь, так это истинным английским джентльменом.., впрочем, испанским тоже.
      Поймав ее взгляд, застывший на нем, Гиль поднял бокал и одарил ее сардонической улыбкой. И, вдруг заметив, что кроме нее на него никто в этот миг не глядит, он со значением, едва ли не торжественно подмигнул ей. Так, как будто все происходящее было забавным маскарадом, не более. Как будто он только что не обрек ее на публичный позор, представив то ли вруньей, то ли дурочкой Ты не поняла или не правильно истолковала то, что он сказал тебе в Ла Веге, продолжал настаивать Брюс, когда они возвращались домой. - Впрочем, я всегда так думал.
      Корделия упрямо покачала головой.
      - Нет. Ты никогда не заставишь меня согласиться с этим. Я уверена в том, что я слышала, и в своей памяти не сомневаюсь.
      - Но если ты права, почему он теперь ведет себя иначе? - не унимался Брюс. - Он-то утверждает, что ему было нужно время, чтобы привыкнуть к своему новому положению.
      Корделия еще раз уверилась, что в ее положении спорить бесполезно. Ведь и сама она не могла понять, почему Гиль оказался здесь. И если в этом какую-то роль сыграло ее письмо, что ж, он тогда поставил ее в глупое положение.
      - Я не могу разгадать этой головоломки, - призналась она. - Я могу только сказать, что перед нами очень сложный человек.
      - А мне он показался вполне открытым, - удивленно пожал плечами Брюс. Думаю, что ты просто зациклилась на этом типе.
      Корделия не стала возражать на это. Надеяться хотелось только на одно: больше ничего общего не иметь ни с Морнингтонами, ни с проблемами их наследства, ни, в особенности, с Гилем. Слава Богу, ей хватает собственных забот, и о чужих она и думать не желает.
      Впрочем, небольшой инцидент, случившийся перед тем, как они покинули Морнингтон Холл, лишний раз напомнил Корделии, что вряд ли ей удастся легко избавиться от наваждения, которым стали для нее мысли о Гиле. Она расчесывала волосы в гардеробной, когда туда мышкой скользнула Гайнор.
      Сейчас еще одна будет пенять мне, что я исказила образ их нового родственника, с горечью подумала Корделия. Но Гайнор молчала, глядя на отражение Корделии в зеркале, а затем тихо проговорила:
      - Вы ведь не принимаете его игру за чистую монету? Вот и я тоже.
      Корделия не спешила откровенничать. - Не понимаю вас, - ответила она.
      - Я говорю о Гиле. Мне думается, он не такой, каким хочет казаться.
      Корделия не сдержалась и заинтересованно обернулась к Гайнор.
      - Вам.., вам он не понравился? - спросила она, еще не совсем доверяя собеседнице.
      - О, по-своему он мне весьма понравился. Почему бы и нет? С момента приезда он неизменно любезен, да и вообще располагает к себе. - Гайнор пожала худыми плечами. - Он мой кровный брат, однако я давно не позволяю себе доверять первым впечатлениям. К тому же, когда рядом Алиса, мужчины редко меня замечают, - грустно и нелогично добавила она.
      Корделия ощутила прилив симпатии к этой неуклюжей девушке, не умеющей подать себя и постоянно проигрывающей своей обольстительной кузине.
      - Спора нет, Алиса очень хороша собой, но любят ведь не только за это, ободрила ее Корделия.
      - А разве нет? Вам-то легко говорить. Вы тоже очень привлекательны, вздохнула Гайнор.
      - Ну, до Алисы мне далеко, - улыбнулась Корделия. - Просто я умею подчеркнуть все выигрышное в самой себе, да и не придаю этому слишком большого значения. Надо все же быть чем-то большим, чем довеском к своей внешности, так ведь?
      - Когда у вас внешность Алисы, никто не думает о ваших недостатках, - не унималась Гайнор. - И она уже собирается закогтить Гиля. Так всегда: завоевывает мужчин, а затем отделывается от них. Может, Гиля следует предупредить?
      Корделия чистосердечно рассмеялась.
      - Вот как вы добры, беспокоитесь о нем. Но тревожиться надо о других. Пожалуй, вам лучше бы предостеречь Алису.
      Гайнор посмотрела на нее с вспыхнувшим интересом.
      - Ничего себе., вы хотите сказать, что вы и он?.. - начала она.
      Корделия отогнала подступившие воспоминания об эпизоде в доме и энергично покачала головой. Гайнор не следует знать, что у нее с Гилем особые отношения. Она может рассказать Алисе, а та сочтет это забавным и перескажет Гилю.
      - Нет, ничего у меня с ним не было, - сказала она твердо. - Просто я более чем уверена, что он тоже парень не промах.
      - Конечно. И я считаю, что в Гиле много такого, чего сразу не разглядишь, - заключила Гайнор.
      Корделии пришлось изменить свою оценку девушки. Может, она и была испорченной, но глупой ее не назовешь.
      - Да, много, - согласилась она. - Я ведь и не скрывала, что я думаю о нем. Но, кажется, ваша семья полагает, что моему мнению не следует доверять!
      Гайнор ухмыльнулась.
      - Я знаю, где находится ваш магазин. Вы не позволите мне как-нибудь навестить вас?
      - Отчего же, приходите, - согласилась Корделия. - А со следующей недели я смогу угостить вас чашечкой кофе в собственной кофейне.
      Слава Богу, в клане Морнингтонов есть хоть один человек, который не считает меня свихнувшейся дурой, думала она при этом.
      В последующие дни, уйдя с головой в работу и дав себе слово, что на воспоминаниях о Гиле поставит крест, Корделия нет-нет да и возвращалась к догадкам о том, что за события происходят в Морнингтон Холле. Преуспел ли иль в окончательном и бесповоротном завоевании сердец всего семейства и окончательно ли решен в его пользу вопрос о наследстве? Вправду ли он желает возложить на себя титул? А больше всего ее мучил все тот же вопрос: почему, почему он, так яростно противившийся попыткам втянуть его в наследственные дела там, в Ла Веге, теперь изменил отношение к этому. Не удавалось понять, что же повело к этим радикальным переменам.
      Через несколько дней после ужина в Морнингтон Холле Корделия открыла свою кофейню. Она занимала угловое помещение галереи, отделенное от основного изящной решеткой с вьющимися растениями. Сбоку к кофейне примыкала крохотная кухня. Корделия постаралась, чтобы сообщение об этой новинке заранее появилось в местной прессе, и была вознаграждена скромной, но постоянно растущей популярностью своего заведения среди публики. Кое-кто и раньше приходил в ее магазин за покупками, но теперь появилось немало "новичков", и они, выпив свою чашечку кофе, отправлялись осмотреть галерею. Не зря она надеялась, что ее новый кофейный бизнес станет хорошим подспорьем основному делу.
      В один из ноябрьских дней Корделия стояла у окна своего магазина, наблюдая, как струи дождя, низвергаясь с хмурого неба, хлещут по совершенно безлюдной улице. Казалось почти невероятным, что сегодня к ней заявится хотя бы один покупатель, и Корделия испытывала сильнейший соблазн закрыть свое заведение и подняться в комфорт и тепло своей квартиры. Останавливала мысль о том случайном посетителе, которого расстроит вид запертой двери в то время, когда магазину надо бы исполнять свое назначение.
      Чтобы занять себя, она прошла в галерею и стала менять картины местами. Стоя на стуле и приспосабливая особенно ей понравившийся пейзаж, она услышала зазвеневший колокольчик.
      - Минуточку, - крикнула она. И, готовясь спрыгнуть со стула, вдруг застыла на месте. За стеклянной дверью стоял Гиль. Да, она знала, что он живет неподалеку и в любой момент она может столкнуться с ним. Но неожиданность того, что он сам пришел к ней, оказалась очень большой, так что все ее существо сжалось и замерло.
      - Я лучше войду, прежде чем вы свалитесь со стула, - сказал он, сопровождая свои слова легкой улыбкой. И, подойдя к ней вплотную, крепко обхватил руками ее талию. Его добротная кремовая куртка была мокрой, и мокрыми были его темные волосы, которые она видела сверху. От него пахло дождем, духами "Арамис" и запахом здорового мужчины - ошеломительный сплав.
      - Я справлюсь сама, - поспешно, но с опозданием сказала она. Он легко поднял ее, дал соскользнуть вдоль своего тела и бережно поставил на пол.
      - Не лишайте меня этого удовольствия, - лениво проговорил он при этом.
      - Не сомневаюсь, что любая юбка способна доставить вам удовольствие, съязвила Корделия, вымещая на нем недовольство собой за пережитое волнение. Оснований быть польщенной у меня нет.
      - Вы делаете себе антирекламу, - он скинул куртку и стряхнул с нее капли дождя. Затем небрежно бросил ее на спинку стула. Оглядевшись вокруг, не без ехидства спросил:
      - Так именно на этой площадке вы двигаете вперед искусство?
      - Сегодня ничего не продвигается, я уже собиралась закрывать. - Корделия старалась найти предлог для его скорейшего ухода. Ей вовсе не улыбалась перспектива остаться с ним наедине в этом помещении, отрезанном дождем от всего остального мира. А может, ее подсознание всеми силами стремилось к этому, но разум сопротивлялся как мог?
      - Однако теперь, когда в вашем магазине есть покупатель, вы не можете его закрыть.
      - Вы что, хотите сказать, что пришли сюда делать покупки? - воскликнула она раздраженно, на что Гиль ответил торжествующим смехом.
      - Кто знает! Ведь я теперь человек со средствами, - бросил он небрежно. Для начала я хотел бы чашку кофе, а там посмотрим...
      Возразить было нечего, и она, стиснув зубы, засуетилась возле кофейного автомата, чудовищное рокотание которого все еще ее несколько пугало.
      - Надеюсь, результат оправдает мои ожидания, - пошутил Гиль, когда струя горячего густого напитка полилась в чашку.
      Поставив кофе на маленький столик, Корделия с принужденной улыбкой принялась рассматривать визитера. Одет он был в безупречный костюм тонкой твидовой ткани, мягкую рубашку, на ногах - кожаные ботинки ручной работы. По его виду и тонкому запаху, исходившему от него, нетрудно было уяснить, что это - богатый человек, к тому же наделенный вкусом и умением ценить вещи.
      Она так и не поняла, что на нее нашло - ярость, потребность в пикировке, желание отыграться за то, какой дурочкой она выглядела на ужине у Морнингтонов благодаря ему. Как бы против воли ее язык начал произносить злые, желчные слова: