Стыковка была проведена под стоны и скрипы различных механизмов Корабля. По ее окончании Корбиньи осталась сидеть в кресле пилота с потными и холодными руками, глядя на пульт управления, где индикаторы один за другим меняли зеленый цвет на желтый — это «Зеленодол» постепенно брал на себя функции «Гиацинта».
      Наконец весь пульт заполнился янтарными огнями, она сидела и смотрела на индикаторы, пока они не слились воедино, сияя, словно маленькое солнце. Уже скоро.
      — Корбиньи?
      Это опять был Анджелалти, вернувшийся от своих — неизвестно каких — дел, которыми он отправился заниматься, как только убедился, что стыковка идет нормально. Он вздохнула и закрыла глаза, чтобы не видеть расплывающегося сияния индикаторов пульта.
      — Корбиньи!
      В его голосе звучало упрямство и нотки приказа. Он вздохнула, развернула кресло и открыла глаза.
      Он стоял в дверях, держа в одной руке Трезубец, а в другой — аварийный бакен. Свидетель Телио маячил у него за правым плечом.
      — Стыковка завершена?
      — Мы соединены с Кораблем, — сообщила она ему, слыша, как усталость звучит в голосе, который ей не принадлежит. Она махнула рукой на пульт. — В мирном союзе.
      — Нам разрешено входить?
      — О. Да. — Она встала и нахмурилась на бакен. — Зачем ты его взял?
      — Память мне говорит, что на Корабле всюду, кроме Сада, темно, а у меня глаза всегда были слабыми. Позволь мне воспользоваться средством, с помощью которого я смогу ясно разглядеть лица Экипажа.
      Темнота. Она об этом не подумала. Для нее на Корабле прежде никогда не было темно. Она кивнула.
      — Тогда идем, кузен.
      Она открыла люк и вылезла первой, попав в темноту настолько густую, что она громко вскрикнула, выбросила вперед руки — и чуть было не упала. Чьи-то пальцы больно впились ей в запястье и чей-то голос у нее над головой отрывисто приказал молчать. А потом ее отпустили, но ничего не было видно, хотя она напрягала глаза так, что темнота стала сочиться радугами...
      Свет — великолепный и золотистый, дрожащий от подсевших аккумуляторов — залил причал.
      — Гораздо лучше, — сказал Анджелалти и легко спрыгнул на причал.
      Следом за ним вылез Свидетель со второй лампой с «Гиацинта».
      — Так. — Анджелалти высоко поднял свой бакен и секунду смотрел, прищурившись, на выстроившийся перед ним Экипаж. — Ага.
      Он шагнул вперед, неся в руке Трезубец, и встал перед женщиной с измученным лицом, которая была чуть выше остальных — и чуть более худой.
      — Полагаю, вы — моя тетя Мейл. По крайней мере так я вас называл, верно? Лучшая подруга моей матери.
      — Да, правда, — согласилась Мейл Фазтерот. — И надеюсь, ее сына тоже.
      Она помедлила. «Дело в синих глазах, — подумала Корбиньи. — Или в том, что он так похож на планетника...»
      — Вряд ли вы найдете во мне большое сходство с ней, — ответил Анджелалти будто извиняющимся тоном. — Мой дядя всегда говорил, что я похож на отца.
      — Не совсем так, — возразила Мейл. — Хотя я припоминаю, что у него глаза были голубые... Его звали Иова Флэнри. Я покажу тебе, где о нем написано в Вахтенном журнале.
      — Это будет очень любезно, — откликнулся Анджелалти, и Корбиньи удивилась, как мягко говорит этот человек, проклинавший Корабль и Экипаж.
      Он еще раз обвел взглядом кольцо лиц.
      — Боюсь, что больше никто...
      — Меня ты не знаешь, да?
      Озорник вышел из-за других. Волосы у него топорщились, одежда была смята. Анджелалти посмотрел на него сверху вниз.
      — Велн Кристефион, — негромко сказал он и поклонился, не выпуская из рук Трезубец и фонарь. — Кузен.
      Озорник моргнул, несколько опешив, но быстро пришел в себя и указал на бакен.
      — А зачем тебе это?
      — У меня слабые глаза, — ответил Анджелалти. — Учись проявлять снисхождение к чужим недостаткам.
      Мальчишка снова моргнул и открыл рот, намереваясь выпалить еще бог знает какую бестактность. Какая-то женщина поспешно сжала ему плечо:
      — Велн!
      Он замолчал, а Анджелалти перевел взгляд на эту женщину.
      — Сиприан Телшовет?
      — Она самая, — отозвалась она спокойно, хотя на ее лице отразилось беспокойство, а на руке, сжимавшей плечо мальчишки, побелели костяшки пальцев. — Главный Навигатор.
      Он кивнул и посмотрел ей прямо в глаза.
      — Моя вендетта умерла с моим дядей. Ты передо мной так же чиста, как и мальчик.
      На ее лице отразилось облегчение, и пальцы, стиснувшие плечо мальчика, разжались.
      — Я тебя слышу... Капитан.
      — А он — Капитан? — спросил неукротимый Велн, и его вопрос шорохом пролетел по кругу Членов Экипажа, но никто не дал ему ответа. Мальчик вырвался от матери. — А где кузина Корбиньи? — воскликнул он.
      Анджелалти строго посмотрел на него, а Корбиньи почувствовала, как сердце у нее екнуло, а тело вдруг облилось потом. Она облизнула губы.
      — Здесь, — хрипло сказала она и напряглась под взглядами десятка пар глаз Экипажа.
      «Я не дрогну, — сказала она себе. — Я не заплачу. Я не буду умолять. Я — Корбиньи Фазтерот, Разведчик Планет и Искатель...»
      — Это не моя дочь! — заявила Мейл Фазтерот.
      На причале воцарилась тишина, которую нарушил Велн. Он подбежал к ней, застывшей на месте с подгибающимися коленями и задохнувшейся, и уставился ей в лицо.
      — Кузина Корбиньи?
      Его лицо сморщилось от огорчения. Ей мучительно хотелось обнять его и успокоить.
      — Да, — прошептала она, а потом откашлялась. — Да, Велн.
      Он закусил губу, неуверенно протянул руку и дотронулся до косы, спустившейся ей на плечо.
      — У тебя вид... — его глаза стали вдвое больше обычного и наполнились слезами, — ...совсем не такой.
      — Я стала другой, — сказала она, и на этот раз ее голос звучал ровно, в привычном ритме рассказа. — Меня... избили грабители, и мое старое тело... умерло. Но на Хенроне есть место, которое называется Синим Домом. Там берут память и... душу человека и переселяют их в тело, оставшееся без памяти и души.
      Она оторвала взгляд от лица мальчика и посмотрела на мать, которая стояла с каменным лицом и молчала.
      — Я — Корбиньи Фазтерот! — горячо сказала она, презирая себя за мольбу. — Во всем, кроме тела...
      Она замолчала и опустила голову, сжав зубы, чтобы остановить слезы, подступившие к глазам, несмотря на ее решение не плакать. Дальнейшие слова были бесполезными — или даже хуже того.
      Мейл Фазтерот повернулась к ней спиной.
      — Так вот как, — осведомился Анджелалти обманчиво жизнерадостным тоном, к которому он прибегал, когда желал задеть собеседника, — Экипаж вознаграждает преданность? Вот благодарность, заслуженная следованием долгу до смерти — и за ее гранью? Буду знать, исполняющая обязанности Капитана.
      Корбиньи подняла голову, задохнувшись. Лицо Мейл Фазтерот было неподвижным, губы побелели.
      — А я-то боялся, — продолжил Анджелалти все так же весело, — что мое прошлое будет для Экипажа бесчестьем, поскольку меня растили и учили быть вором. Я с облегчением вижу, что...
      — Анджелалти! — воскликнула Корбиньи, выбросив руки вперед и переплетая пальцы в каком-то чужом жесте волнения. — Анджелалти, не надо!
      Он повернулся лицом к ней, и его глаза таинственно блеснули в неверном желтом свете:
      — Ты столько для них сделала — выполнила свой долг во всем. И ты просишь, чтобы я их не укорял, Корбиньи?
      Ты просишь, чтобы я стерпел оскорбление, какого не стал бы терпеть ни один планетник и ни один вор?
      — Они не хотели тебя оскорбить, — поспешно сказала она. — Тебе рады. Анджелалти, это ничего не значит.
      — Ничего не значит? — Он воззрился на нее. — Корбиньи...
      — Ничего не значит, — твердо заявила Мейл Фазтерот. — Это — вопрос Суда Экипажа... Капитан Кристефион. Капитана это занимать не должно. Это... не относится к административным вопросам, по которым я буду рада ввести Капитана в курс дела. Вахтенные журналы в порядке. В распоряжении Капитана будет управляющий компьютер. Мне не хотелось бы, чтобы данный инцидент исказил взгляды Капитана на нас после столь долгого отсутствия. Мы действительно рады твоему возвращению, и рады, что ты готов занять место, причитающееся тебе по праву.
      Она обвела взглядом серьезные, усталые лица. Один за другим люди кивали и говорили:
      — Добро пожаловать, Капитан.
      — Нам нет нужды стоять на причале, — решительно заключила она.
      Отдав взглядом приказ двоим — Корбиньи увидела, что это Зандора и Эйл, — Мейл шагнула вперед с намерением взять Анджелалти за руку.
      Он отступил назад, ловко избежав прикосновения, и вместо этого вложил ей в протянутую руку бакен.
      — Вы очень любезны, сударыня. Хотя я боюсь, что этот элемент скоро будет нуждаться в подзарядке. Как я уже сказал, у меня плохое зрение, а у моих спутников...
      — Конечно, мы понимаем твои затруднения, — сказал Мейл. — Подзарядить бакен будет несложно. С твоего разрешения, мы даже можем перевести некоторые сектора корабля на полусвет. Я покажу тебе схемы...
      С этими словами она заставила его повернуться, а остальные окружили его, так что ему пришлось уйти с ними, и Свидетель тоже пошел следом — хотя он на секунду задержался, чтобы бережно поставить свой бакен на пол.
      Корбиньи стиснула зубы и заставила себя настроить мысли на терпение и стойкость перед лицом трудностей. Зандора подошла и встала по правую руку от нее. Эйл схватил ее за левую руку, намеренно грубо. Испытывая ее.
      Она посмотрела ему в лицо.
      — Я знаю дорогу, кузен.
      Она не ожидала пощечины. А Зандора при этом схватила ее, не дав уклониться.
      — Я тебе не родня, планетная сука! Ты думала выведать наши обычаи, убить нашу родственницу, скормить нам сумасшедшую идею насчет переселения душ и выманить у нас ключи от Корабля?
      На этот раз он плюнул, а Зандора продолжала ее держать, не позволяя вытереть щеку. Она заставила себя повторить процедуры спокойствия и расслабила мышцы.
      Эйл ухмыльнулся, поднял руку и намотал ее косу себе на руку. Он дернул, потянул — и быстро зашагал. В эту же секунду Зандора ее отпустила.
      Корбиньи удержалась на ногах, не имея желания волочиться лицом вниз по трем уровням Корабля. Она удержалась на ногах и не издала ни звука.
      Но ей пришлось бежать, чтобы не отстать от него. Всю дорогу до гауптвахты.
 

      — Конечно, — сказала исполняющая обязанности Капитана Фазтерот, — нужен период привыкания, когда управляющий компьютер будет настроен на тебя, а остальные системы Корабля будут постепенно подключаться. Через дюжину вахт большая часть систем уже будет под вашим командованием.
      — Через дюжину вахт? — пробормотал Лал, мысленно делая пересчет и следя за тем, чтобы не нахмуриться.
      Стандартная неделя на ввод и активизацию пароля? Даже несколько паролей, связанных с отменой всех других, не должны потребовать больше часа или двух. Да он сам мог бы это сделать меньше, чем...
      — Когда Корабль принимает тебя, — резко сказала Мейл Фазтерот, — он принимает кровь и плоть. Капитан и Корабль — это одно целое, имеющее общую душу. — Она пристально посмотрела на него. — Неужели твоя мать тебе об этом не рассказывала?
      — Моя мать, — мягко напомнил ей Лал, — умерла, когда мне было восемь лет. После этого мой дядя разговаривал со мной только для того, чтобы унизить. Я сожалею об обстоятельствах, вызвавших столь прискорбные пробелы в моем образовании.
      — Конечно, конечно! — откликнулась мать Корбиньи со смущенной поспешностью, которую ее дочь презрела бы. — Вахтенные журналы находятся в распоряжении Капитана, а там подробно обсуждаются эти таинства. Что до остального...
      Она повернулась и ввела последовательность команд через клавиатуру управляющего компьютера. Лал заметил, насколько стара эта клавиатура: твердые пластиковые клавиши стерлись до блеска, а символы давно исчезли под многими поколениями пальцев...
      — Нам потребуется полная генетическая карта, которая будет введена в медицинский компьютер для подтверждения. После подтверждения данные будут переданы на компьютер Капитана, который сообщит об этом всем своим системам и подсистемам. Управляющая система обеспечивает работу всего Корабля и должна выполнять свои обязанности все то время, пока идет опознание нового Капитана. С этим и связана задержка.
      Она искоса посмотрела она него.
      — Я слышала, что планетники нашли способ создавать многофункциональные вычислительные машины, которые могут решать бесконечно много задач со скоростью света, а также поддерживать задачи основной системы. Что ж, рада за них, но Экипажу хорошо служит этот компьютер, и мы не видим необходимости его модернизировать.
      Она повернулась лицом к нему, и он прочел на ее лице как гордость, так и беспокойство.
      — Но ты наверняка помнишь, — добавила она, — что значит быть Членом Экипажа.
      — Мне может понадобиться время, чтобы вспомнить, — осмотрительно сказал Лал. — Не забывай, что большая часть моей жизни прошла среди планетников и что я привык к определенной... как бы сказать... изнеженности.
      — Разумеется, это право Капитана, — сухо сказала Мейл Фазтерот, отворачиваясь, — организовать изнеженность, если он сочтет, что таковая необходима Кораблю.
      Она резко дернула головой.
      — А пока что, — сказала она, поднимаясь на ноги и отрывистым жестом приглашая его последовать ее примеру, — нам надо отвести тебя в лазарет, чтобы можно было провести обследования и начать посвящение. Прошу сюда, Капитан.
 
      Генный анализ оказался удивительно простым, а лазарет — современным и сверкающим, совершенно не похожим на все то, что он успел увидеть на Корабле.
      Затем состоялись встречи с начальниками различных служб и частей корабля — хотя без инспекции. Пока что они очень старались не показывать ему лишнего. Он все это время не выпускал Трезубец из рук, так что Свидетель вынужден был его сопровождать, но все его вопросы о Корбиньи обрывали, обходили, игнорировали.
      Наконец он сослался на усталость — что было почти правдой, — и Мейл Фазтерот проводила его в просторную каюту, где можно было отодвинуть стену, впуская свет и ароматы Сада, а мебель была из настоящего дерева и в хорошем состоянии, а покрывало на постели — дорогим и приятно пахнущим.
      — Спасибо, — сказал Лал в качестве прощания, — это меня вполне устраивает.
      Однако Мейл Фазтерот медлила.
      — Я понимаю, что ты утомлен, на что у тебя есть все основания. И все же я не хотела бы оказаться недостаточно любезной, Капитан. Нет ли кого-то из нас, кого я могла бы к тебе прислать? Конечно, будет составлено расписание, как то полагается. Но на эту ночь — если кто-то привлек внимание Капитана...
      Он моргнул, но вовремя вспомнил, что эмоции выказывать не следует.
      — Благодарю тебя за это предложение, но я действительно устал и вряд ли смог бы соответствовать. Когда будет составлено расписание...
      — Конечно, — снова сказала она и кивнула Свидетелю: — Я позабочусь, чтобы твой слуга был устроен с удобствами.
      — В этом нет нужды, — спокойно заявил Лал. — Он привык спать у двери, и мне не хотелось бы его разочаровывать.
      Она посмотрела на него с подозрением.
      — У тебя нет необходимости в такой защите здесь — на твоем Корабле, среди твоего Экипажа.
      — Но мой друг привык к определенным условиям, и вежливость требует, чтобы они соблюдались.
      Он смотрел ей прямо в глаза, находя это гораздо менее трудным, чем то было с Корбиньи.
      Она первой отвела взгляд и чопорно поклонилась.
      — Хорошо. Если Капитан сообщит мне, в каком часу желает проснуться...
      — Позвольте мне самому связаться с тобой, когда я проснусь, — оборвал он ее. -— Я чрезвычайно устал и еще не оправился после ранения. Будет лучше, если я получу такой отдых, какого потребует мой организм, а не стану пытаться выполнять свои обязанности, чувствуя себя измученным.
      Последовал еще один поклон — еще более чопорный, чем первый.
      — Капитан очень мудр. Я буду в его распоряжении в любое время. Ему достаточно только нажать первую кнопку на комм-пульте.
      Она указала на настенную установку с нумерованной клавиатурой и архаичным наушником. Лал кивнул.
      — Я в долгу у исполняющей обязанности Капитана, — сказал он и заметил, что ее лицо чуть смягчилось. — Хорошей вахты.
      — Хорошей вахты, Капитан, — отозвалась она и наконец ушла.
      Свидетель прошел к порогу и сел там, плотно прижавшись спиной к двери. Лал пристально посмотрел на него, а потом бережно уложил Трезубец на кровать.
      — Ты оскорблен, Свидетель Телио?
      — Нисколько, Анджелалти. В глубине души остается только изумляться мудрости твоей игры. — Он еще плотнее прижался к двери. — Мне представляется, что ты только недавно стал мужчиной — едва прошел Испытание. Но ты хитроумен, как человек, у которого за спиной многие годы охоты.
      Он улыбнулся своей милой улыбкой хищника:
      — Я говорю от души — как друг и брат по охоте. Ты сам меня так назвал.
      — И потому оскорбления не нанесено, — заключил Лал и потянулся, подняв руки над головой и выгнув спину, напрягая по очереди все мышцы, а потом сразу их расслабив. — Но ты ошибаешься. Боюсь, что мое испытание только началось.
      В тишине комнаты раздался негромкий звук — словно вдруг ручей зажурчал по скрытым камням.
      Замедлив от изумления движение, Лал обернулся. Свидетель смеялся.
      — Шутка, достойная мужчины, — сказал он наконец, поднимая руку, чтобы утереть глаза.
      Лал осторожно сел на кровать.
      — Тебе виднее, — с трудом выдавил он. Повернувшись спиной к открытой стене и возможным наблюдателям в Саду, он отвернул с запястья рукав и начал перемещать пальцы по крошечным кнопкам.
      Паучки деловито засуетились, отправляясь выполнять свои магические поручения.
      Свидетель Телио сидел, прислонившись к стене, вполне довольный текущей формой события.
 
      Темнота.
      Там всегда была темнота. И холод. И затхлый воздух. И больше ничего никогда не было.
      Корбиньи встала на цыпочки, пытаясь дать облегчение сведенным судорогой рукам, скованным высоко над головой, утишить боль от многих синяков и ссадин. Зандора и Эйл были не более нежными, чем полагалось, а то, что она ответила на пару-тройку или даже дюжину их нежностей, вызвало еще более суровые меры.
      Кровь уже давно засохла, слепив в сосульки волосы, упавшие на исцарапанное и побитое лицо. Красную рубашку с нее сорвали — подобный наряд на планетнице кощунствен! — и шлепали и дергали ее груди. Корова-планетница, так они ее назвали. Но не это было самым страшным.
      Самым страшным была темнота — и они это знали. Дразнили ее слепотой, шумели в темноте, заставляя снова и снова промахиваться — и в конце концов она все-таки упала ничком, грызя зубами металл, а они молотили ее сапогами и кулаками, пока она не потеряла сознания.
      И очнулась в цепях. Одна. В темноте.
      Слезы жгли ей щеки, но она почти их не замечала. Ее избили два мерзких типа, пригодные лишь для самых простых работ — когда-то Корбиньи Фазтерот легко побеждала их во всех детских состязаниях. Ее подвесили, словно тушу, истекать кровью и слепо таращиться в темноту, пока за ней не придут. На эту планетную мерзость с отвращением будет смотреть весь Экипаж, а потом ее бросят в компостную машину в Саду и перемелют на удобрения.
      Планетникам не полагается погребения среди звезд. Они — грязь, и в грязь уйдут.
      Корбиньи закрыла глаза — или, наоборот, открыла. Это было практически все равно.
      Но в темноте появился свет.
      Крошечные янтарные пятнышки света, отделенные от нее то ли милей, то ли дюймом темноты. Они исчезали и появлялись снова, один за другим — а потом начали двигаться.
      Она облизнула разбитые губы и попыталась позвать, но чудесный голос рассказчицы разбился на мелкие осколки, а сорванное горло будто песком забило.
      Безгласная, она висела и смотрела, как увеличиваются ровно светящиеся янтарные глаза. Вот они уже у нее на сапоге. Паучьи коготки зацепились за ткань и начали подъем.
      Она пыталась висеть неподвижно, чтобы не сбросить крошечное создание — Номер Пятнадцатый. Ее последнего друга. Она старалась не шевельнуться, но спину, руки и плечи внезапно свело судорогой, она попыталась приподняться на носках, чтобы уменьшить спазмы. И тут ее ноги подогнулись, она взвыла разбитыми остатками голоса, забилась в цепях, сильно ударилась головой о стену и снова провалилась в забытье.
 

      Когда она очнулась, был свет. Свет и запахи растений, даже ветерок и, похоже, шум текущей воды. Были голоса — где-то далеко, а ее тело окутывала нежность. Она лежала словно на облаке. Она парила — и боли не было.
      Осторожно, изумляясь отсутствию мук, она попыталась вспомнить, кто она.
      Секунду у нее это не получалось сделать — но почемуто это ее не взволновало. Телесного облегчения было достаточно: она готова была считаться кем угодно, иметь любой возраст, носить любое имя. Боли не было. А вокруг нее был благословенный свет.
      За краем облака, на котором она парила, виднелись деревья и цветы, залитые светом. Более внимательный взгляд превратил облако в кровать, где ее ноги были укрыты шелковистым покрывалом. На шелке лежала узкая изящная рука, мягкая, с жемчужными ногтями и золотистой кожей. Она сжала пальцы, проверяя, что это ее рука, и расслабилась, испытывая глубокое удовлетворение. Она — человек, обладающий рукой. Этого было достаточно.
      — Корбиньи Фазтерот! — сказал чей-то голос совсем рядом. — Ты очнулась?
      Она не стала спешить с ответом, сосредоточившись на деталях: говорил мужчина, негромко и уважительно, и назвал ее по имени. Корбиньи Фазтерот. Она почувствовала, что в глубине ее блаженной летаргии что-то шевельнулось. Корбиньи Фазтерот. Она повернула голову.
      Мужчина оказался широкоплечим, невысоким, крепко сбитым и не противным на взгляд. Она попыталась вспомнить, не делили ли они ложе, но эта мысль ускользнула, когда он обратился к ней снова:
      — Корбиньи Фазтерот, ты еще во власти снов?
      — Я не сплю, — отозвалась она, услышав, как дрема добавляет глубину ее медленному, певучему голосу.
      — Это хорошо, — сказал мужчина, но его карие глаза смотрели тревожно. Он наклонился ближе, так что она ощутила запах его тела. — Ты меня знаешь?
      — А я должна тебя знать? — ответила она, наслаждаясь силой своего голоса, превратившего простой вопрос в приглашение.
      По лицу мужчины промелькнула какая-то тень. Возможно, это была досада.
      — Ты все еще в наркотическом сне, — объявил он и внезапно исчез.
      «Ну что ж, — подумала она, уютнее устраиваясь на мягкой постели, — пусть уходит. Найдутся другие».
      — Корбиньи!
      Другой голос, тоже мужской, и прикосновение к плечу. Она открыла глаза — и встретилась с его глазами: синими, огромными, красивыми. Что-то еще дрогнуло в ее внутреннем тумане. Дрогнуло — и пробилось на поверхность.
      — Анджелалти?
      В глазах отразилось облегчение. Чуть покачнулась кровать: это он сел на край.
      — Ты приходишь в себя, — сказал он. — Это хорошо. Свидетель сказал мне, что ты навсегда лишилась разума.
      — Лишилась разума...
      Он быстро возвращался, и она посмотрела вокруг — на расположенный внизу Атриум, на роскошную каюту, на самого Анджелалти — и забвение испарилось, сменившись ужасом.
      — Ты вмешался в Суд Экипажа! — воскликнула она и попыталась подняться, преодолевая мягкость не отпускающей кровати.
      Его лицо окаменело:
      — Извините, сударыня, но я спас вам жизнь.
      — Снова!
      Она сумела сесть, не замечая, что покрывало упало с плеч. Не думая ни о чем, кроме чудовищности его поступка.
      — Анджелалти, послушай меня, ради всего, что тебе дорого! — Ее голос стал низким, и в нем билась тревога. — Ты должен отдать меня Экипажу. Сошлись на незнание наших обычаев: ребенок вряд ли мог видеть Суд Экипажа — кто может требовать, чтобы ты о нем слышал? Верни меня, познакомься с Кораблем, исполни свое предназначение. Это твой долг, то, для чего ты был создан...
      Она протянула руку, не глядя на него, почти не понимая, что делает, и почувствовала, как он поймал ее пальцы.
      — Корбиньи... — На его лице отражались смешанные чувства: она смогла различить досаду, беспокойство и упрямую решимость. — Допустим, я вернул бы тебя Экипажу — тебя ведь тогда убили бы? Медик дал мне понять, что ты в лучшем случае самозванка — планетница, укравшая тайны Экипажа, а в худшем — именно та, кем назвалась: член Экипажа в теле планетницы. Чудовище. В любом случае ты заслуживаешь только самой мучительной смерти.
      Как ни странно, в его глазах вспыхнули веселые искры:
      — Чтобы инвестиции Саксони Белаконто пропали зря? Имей сострадание к своим врагам, кузина.
      Она рассмеялась звучным грудным смехом, откинув голову назад — волосы скользнули по ее лопаткам.
      — Да уберегут меня боги от такой невежливости! — Она моментально стала серьезной, осмыслив остальные его слова. — И что это был за медик?
      Анджелалти пожал плечами:
      — Торнбел, что ли? Да, кажется, он именно так назвался.
      Она изумленно уставилась на него:
      — Ты заставил Торнбела лечить планетницу? Анджелалти...
      — Ну, — задумчиво сказал он, — боюсь, что его пришлось убеждать — и даже тогда он попытался меня обмануть. Словно я не в состоянии отличить одну медустановку от другой! — Он покачал головой и вздохнул. — В конце концов мне это надоело, и я привязал его к операционному столу, пока мы закончили твое лечение.