Он избрал темноту, этот юный вождь — возможно, чтобы лучше было медитировать, представляя себе лица погибших. Свидетель знал, что их несколько, ибо Анджелалти взялся за Карателя Шлорбы, что было правильно и подобающе, положил руку на обмотанную кожей рукоять и прошептал:
      — Линзер. Шилбан. Эдрет. — И еще одно имя, произнесенное настолько тихо, что Свидетелю пришлось призвать на помощь слуху отразившееся от стен эхо. — Матушка.
      Он вынес Карателя из перехода, где тот лежал, пока Вождь и Воин Смерти занимались делами бегства, но не унес его с собой в полную темноту. Вместо этого он поставил его поперек двери в комнату, в которой предался медитации: так менее великий человек мог бы положить свой меч поперек входа в шатер, обезопасив себя от вторжений.
      Получивший такое задание Каратель лежал, якобы заснувший, хотя Свидетель на своем наблюдательном посту в полутемном коридоре ощущал некое излучение, которое в глубине души именовал улыбкой.
      В комнате, куда ушел вождь Анджелалти, было тихо. Каратель дремал. Свидетель и сам почти задремал. Он поймал себя на грани сна и строго призвал к порядку свой разум, дав ему задание упорядочить события прошедшего дня и превратить их в Память.
      Где-то в глубине корабля, плывущего по звездам, что-то звякало и стучало: он решил, что это Воин Смерти занимается какими-то делами, и прочнее вплел ее в Память.
      Ощущая, как составляется ткань Памяти у него в сознании, Свидетель размышлял, какое могущественное знамение ему явлено: в момент позора Биндальчи событие отыскало такого вождя, которому содействует столь поразительный защитник. Не вызывало сомнения, что Каратель доволен этими дарами. И вызывала радость и подтверждала Память древнейших Свидетелей та дрожь, с которой отвечал Каратель на прикосновение юного вождя, словно девица — на ласки возлюбленного. А ведь даже некоторые из Телио шептали, что эта Память — всего лишь предание.
      Из глубины звездного судна снова донесся лязг. Свидетель улыбнулся, отвечая мыслям своего сердца. Она так деловита, Воин Смерти. Так деловита и так сложна.
      Эта женщина-Воин, в голосе которой сияла правда при словах о том, что она умерла и возродилась, была полна жизни. В прошлом, как утверждала древняя Память, когда вождю нужны были услуги защитника, который умер до срока, Каратель вмешивался в событие и изменял участок ткани времени, так что павший вставал и выполнял приказы вождя — и снова ложился, выполнив свой долг.
      Но те защитники, настаивала Память, были мертвы. Они восставали мертвецами и, оставаясь мертвецами, помогали в час крайней нужды. Сердца таких существ не бились, учила Память, и плоть продолжала разлагаться, пока они, слепые и бездыханные, вступали в бой с мечами в безжизненных пальцах, сеяли смерть и распространяли безумие.
      В полутемном коридоре Свидетель содрогнулся от этой древней Памяти. Содрогнулся — и прогнал ее, хотя долг говорил, что ему следовало бы держать ее рядом и поучиться.
      Вместо этого он заменил картину древних восставших образом Воина при вожде Анджелалти: юной и красивой, чьи голос, дыхание и сердце сильны, движения — быстры, как удар молнии и бесшумны, как у охотника... В коридоре зажегся свет.
      Свидетель заморгал — и устремил взгляд на Воина Смерти, стоявшую над ним, уперев руки в бока, в сверкающей красной рубашке.
      — Такая яркость неприятна? — спросила она с резковатой любезностью.
      Свидетель посмотрел вокруг себя, давая глазам время приспособиться к свету, а потом снова устремил взгляд на нее.
      — Свет радует, о Воин. Я благодарю тебя за дар. Она пожала плечами.
      — При трех слепых членах экипажа глупо экономить энергию. — Она пригвоздила его к месту взглядом своих огромных черных глаз. — Где Анджелалти?
      Свидетель указал кивком головы, и она развернулась на каблуке, хмуро глядя на Карателя, перекрывшего вход.
      — Так... — Она снова пожала плечами. — Есть еда, если хочешь, и кают достаточно, так что тебе не обязательно спать в коридоре.
      — Благодарю тебя за заботу, — сказал Свидетель, ибо он истолковал ее слова именно так. — Я — Свидетель Телио.
      — Ты об этом напоминаешь время от времени, — ответила Корбиньи и вздохнула. — А куда, по-твоему, он может деться? Выйдет в коридор прогуляться?
      Он тщательно обдумал ее вопрос.
      — В природе события, — смог сказать он, проведя несколько секунд с Памятью, — все возможно.
      Она фыркнула и досадливо поморщилась.
      — Так оно и представляется, если подумать. Не позволяй долгу заморить тебя голодом.
      — Воин, — отозвался он, — я не позволю.
      Он решил, что она сейчас уйдет, но она задержалась еще на несколько мгновений — и ее красивое лицо испортила мрачная тень.
      — Меня зовут Корбиньи Фазтерот, — сказала она резко. — Я — Разведчик Планет и Искатель с Корабля «Зеленодол». Мой долг — отправляться к планетникам и иметь с ними дела, когда в этом есть необходимость, для блага Корабля. Я говорю на торговом и общем, и еще на нескольких диалектах. Я пилот и штурман. Я слышала от планетников, что мои обязанности среди них заслужили мне звание убийцы.
      Она опустила глаза и потрогала сверкающий красный рукав.
      — Красный — это цвет пульта управления оружием, — сказала она, повернулась и пошла прочь, бесшумно ступая по металлическому полу.
      Свидетель выдохнул воздух, который задержал в легких, прямее сел у стены, устремил взгляд на Карателя и позволил информации, которую она ему дала — и что это был за щедрый и боголюбивый подарок! — позволил информации заполнить его разум и тайные уголки души и сердца, разлиться по всей Памяти, осветив все, на что пролился новый свет.
      Спустя какое-то время Лал заснул, скользнув из полубезумного горя в лихорадочные сны, где «Дротик» взрывался снова и снова, и при этом Эдрет ругал его за отсутствие предусмотрительности: «Вор должен на шаг опережать своего противника. Строй планы! А потом следуй планам! Импровизация — это для любителей».
      — Я не знал, — печально говорил он. — Почему я должен был думать, что они обнаружат «Дротик»?
      — Как ты мог думать, что этого не случится? — ответил ему голос Эдрета. — Сколько раз я учил тебя стремиться к невидимости? Сколько раз я говорил, чтобы ты сторонился всех, не оказывал услуг, избегал власти и обладающих властью! В одиночку ты непобедим!
      — Но ведь, — возразил Лал, преодолевая душевную муку и образ взрывающегося «Дротика», — вы ведь были не один, мастер. У вас был я. И Линзер...
      — Это была моя ошибка, дитя. — Голос Эдрета стал вдруг усталым. — Окажи себе услугу и не повторяй ее.
      — Мастер...
      — Анджелалти?
      Голос женщины был нежным, тихим и неуверенным. Номерная? Но он никогда не называл таким своего имени — и тем более этого имени.
      — Анджелалти! — Зов стал настойчивым, и добавилось осторожное прикосновение к плечу. — Кузен, очнись. Надо заняться твоей раной.
      Кузен. Он открыл глаза и яростно сел, по-дикарски наслаждаясь ее изумленным лицом и едва заметным движением назад.
      Она мгновенно опомнилась и раздраженно нахмурилась.
      — Тебе требуются услуги медустановки, которая тебя дожидается. Тебе требуется еда, которая готова — и питательна.
      — Казалось бы, — язвительно прокомментировал он, — что мне еще требовался сон.
      — Прервись на два часа для излечения и еды, а потом можешь спать, пока до Корабля не доберемся, черт бы тебя побрал!
      Гневные слова попали в цель. Он попытался сказать что-нибудь в извинение, но потом наклонил голову, чтобы лучше слышать эхо слов Эдрета: «Будь один».
      Лал встал, не обращая внимания на боль в руке, и ответил таким же сердитым взглядом, используя при этом преимущество в росте.
      — Хорошо. Действие твой медустановки будет желательным. Еда тоже, спасибо тебе за заботу. Но пойми и прими вот что, Корбиньи: я не лечу к твоему Кораблю.
      Она ответила столь же решительным взглядом. Красиво очерченные губы плотно сжались, черные глаза заледенели.
      — Ты полетишь туда, куда тебя повезет пилот. Лал рассмеялся:
      — А мне казалось, что я — Капитан, Кому Следует Повиноваться?
      — Мне кажется, что ты глупый мальчишка, — огрызнулась она, развернувшись на каблуке. — И к тому же невоспитанный.
      Он схватил ее за руку — жестче, чем намеревался, — развернул ее обратно к себе и успел уйти от направленного в скулу удара кулаком.
      — Быстро, — заметил он, видя, как она берет себя в руки и неохотно заставляет себя не двигаться. — Но с Каффиром ты была далеко не так быстра.
      Ее бледные щеки вспыхнули.
      — Дразни меня, Анджелалти, будь любезен. Детские выходки меня так развлекают!
      — Вот как?
      Он шагнул к ней, остановился и сделал глубокий вдох, ощущая пульсирующую боль в руке. Разум подсказывал ему, что выбранная линия поведения неверна, как бы Эдрет ни рекомендовал разумность отстраненности. Лал уже слишком много дней назад повернулся спиной к этому совету. И теперь необходимо разбираться с последствиями, к которым привел этот выбор.
      Он слегка поклонился и постарался смягчить выражение лица. Ответный взгляд Корбиньи тоже стал мягче, хотя остался недоверчивым.
      — Что случилось с Каффиром, Корбиньи? Она передернула плечами.
      — Моя предшественница — Морела — была рабыней Каффира, — медленно сказала она. — Ее тело повиновалось ему, хотела я того или нет. — Она снова пожала плечами. — Анджелалти, такие вещи обычны для тех, кто возвращается из Синего Дома?
      Он колебался, услышав ноты болезненного желания в ее голосе — надежды услышать то, что объяснит ее неудачу и вернет ей уверенность в себе.
      Жалость. Эдрет заплакал бы от отчаяния, увидев, в какой хаос поверг свою жизнь его ученик, которого он оставил в безопасности, вооружив твердыми правилами жизни. Жалость и ужас. Потому что это сделал он. Именно он заключил гордую женщину Экипажа в темницу планетного тела и заставил сомневаться во всех своих инстинктах. Лал облизнул губы.
      — Я не слышал о таком явлении, — сказал он. — Но Синий Дом — это не то, что я изучал... внимательно.
      — О! — Ее плечи чуть заметно опустились, в глазах на секунду отразилась бесконечная боль. А потом она снова повернулась к двери. — Пойдем к медустановке, Анджелалти. Наверняка у тебя болит рана.
      Полный жалости к ней и отвращения к себе, Лал пошел следом.
 

      Анджелалти медленно выходил из пасти медустановки, бледный, двигаясь осторожно, словно рука все еще болела Корбиньи ощутила прилив жалости и отвернулась, чтобы он не прочел это в ее взгляде — и не начал презирать.
      Наливая чай с нарочитым, безупречным изяществом, она понимала одно: ни в коем случае нельзя доводить дело до того, чтобы он отдал приказ. «Корабли и Звезды, что мне делать, если он прикажет мне лететь куда-то по какой-то планетной необходимости? Он — Капитан, и я поклялась ему служить. Умереть, если он прикажет. И в то же время он должен попасть на Корабль, хочет он этого или нет..»
      — Кузен, — сказала она ему вместо приветствия и поставила чай рядом с ним. — Сядь, пожалуйста, и скажи мне, что ты хочешь съесть.
      Хорошо, что он хотя бы сел, хотя заговорил не сразу. Он долго смотрел в чашку, словно надеялся прочесть в ее темной глубине все свое будущее. Когда спустя несколько долгих минут он поднял взгляд, то обратился к Свидетелю, который сидел чуть в стороне, вперив взор в стоящий у стены уродливый Трезубец.
      — У тебя есть интерпретация воли Карателя с учетом картины последних событий?
      Свидетель моргнул — как всегда, словно просыпаясь, и перевел свои рыжевато-карие глаза на Анджелалти.
      — Я — Свидетель Телио, — сказал он неспешно. — Не мне делать предсказания.
      — Безусловно, — энергично отозвался Лал. — Но мне представлялось, что вы способны анализировать текущие события в соответствии с запомненными ранее закономерностями и предоставлять эти сведения тем, кому в данный момент благоволит Богиня.
      — А! — произнес Свидетель и надолго замолк, так что Корбиньи в конце концов махнула рукой на них обоих и ввела в пульт заказ горячей трапезы с высоким содержанием белка, а потом со стуком поставила перед каждым по миске с полученной кашей.
      — Накорми хоть тело! — приказала она Анджелалти, сунув ему в руку ложку.
      Когда она бросила ложку рядом с миской Свидетеля, тот открыл глаза и посмотрел прямо на нее.
      — Мои благодарности, Корбиньи Фазтерот, — сказал он и улыбнулся.
      Она повернулась к пульту, обратив к нему спину, и не спеша ввела свой заказ.
      — В качестве благодарности изволь все съесть.
      — Да, — отозвался Свидетель все так же мягко и вежливо, а потом обратился к Анджелалти: — Даже среди Телио, которым не подобало бы сомневаться, считалось, что Каратель крепко спит. Некоторые говорили, что Каратель никогда не проснется, что он — как это можно было бы сказать о человеке — мертв.
      — Но, — откликнулся Лал, — похоже, что это не так, если вспомнить происшедшее у Саксони Белаконто и импульс энергии, который открыл люк корабля.
      — Возможно, Каратель действительно спал, — сказал Свидетель, беря ложку и аккуратно ее наполняя. — Возможно, он обманул событие, притворившись спящим, в то время как на самом деле он проявлял свое воздействие втайне от Биндальчи и даже Телио, так что толстяк наконец явился и увез его прочь туда, где за ним мог явиться сильный Искатель.
      Лал набрал ложку каши.
      — Разве Биндальчи так слабы?
      — Биндальчи привязаны к Спангилну, Анджелалти. Мы находимся под протекцией Синдиката, который следит, чтобы на наших кораблях не было звездных двигателей. И нашим людям не разрешено принимать присягу Синдиката.
      Корбиньи повернулась лицом к Свидетелю.
      — Синдиката? — очень тихо переспросила она.
      — Да, Корбиньи Фазтерот. Тебе что-то о нем известно?
      — Известно? — повторила она и обратила к Лалу потрясенный взгляд. — Анджелалти, это младенец!
      — Скорее взрослый. — Он отправил ложку каши в рот и сморщил нос. — Это не слишком вкусно, знаешь ли, кузина.
      — Как раз время хвалить мою готовку, когда солдаты приближаются со всех сторон! Анджелалти, ты слышал, что он сказал? Система закрыта Синдикатом! И все же он сидит здесь. Думаешь, его исчезновения никто не заметил?
      — Очень правильный вопрос, — признал Лал, делая глоток чая. — Как тебе удалось улететь из системы Спангил на, друг, когда ее так тщательно охраняют?
      — Я — Свидетель Телио, — ответил он, и Корбиньи раздраженно подумала, что именно такого ответа им и следовало ожидать. — Я иду следом за Карателем, чтобы наблюдать и запоминать.
      — Безусловно. Значит, Каратель спрятал тебя от наблюдателей, которых разместил Синдикат?
      Свидетель нахмурил лоб и пару минут смотрел в глубину миски с кашей — возможно, войдя в мысленный контакт с находящимися в ней питательными веществами. Когда он наконец поднял голову, Корбиньи показалось, что его лицо стало более оживленным, чем обычно.
      — Я не думаю, чтобы Карателю понадобилось менять событие в этом случае, Анджелалти. Определенно Память не обнаруживает такой магии. Думаю, просто толстяк воспользовался собственными уловками, чтобы прийти и уйти невидимым и неслышимым для тех, кто наблюдает за нашими границами.
      — Это разумно, — сказал Анджелалти, глядя на нее и кивая. — Джардж Менлин был курьером Ворнета и пользовался хорошей репутацией. Он пользовался услугами лучших пилотов и лучших кораблей. Пройти через блокаду Синдиката для него было не слишком трудно.
      — Если только не начнут искать его или этот чертов прибор. Тогда...
      — Воин, никто не станет это делать. Каратель действует по своему желанию, в чем служители Синдиката давно успели убедиться себе на горе. Что до меня, то кто считает песчинки или камни в речном русле? Я — Свидетель Телио и следую по пути, который Каратель прокладывает сквозь события, пространство и время. Никто в Синдикате не знает моего лица — откуда им знать? А если кто-то будет искать меня по имени — то мое имя благополучно пребывает на Биндале, о чем засвидетельствуют слуги Телио.
      Она воззрилась на него, полуоткрыв рот, словно собиралась заговорить. Это продолжалось несколько мгновений, а потом она отвернулась и в яростном молчании стала нажимать кнопки на поварском пульте.
      — Если это не младенец, Анджелалти, — сказала она наконец, не поворачиваясь к ним, — то это псих.
      — Не исключено, но не доказано, — откликнулся он и съел еще ложку каши, после чего отодвинул от себя миску. Он посмотрел на Свидетеля. — Каратель не... менял события, пока оставался у Джарджа Менлина?
      Наступила очередная долгая пауза. Корбиньи села и начала есть, внезапно ощутив зверский голод и стараясь не замечать ужаса, от которого у нее все внутри холодело. Синдикат, да помогут им все боги космоса! А он тут сидит, спокойный и равнодушный, как... как корова! Его имя благополучно пребывает дома — как же! А Анджелалти соображает не больше, чем...
      — Думаю, что нет, — сказал Свидетель. — Не было проявлений силы, подобной той, что Памятуется из прошлого.
      — А последние события? — спросил Анджелалти. — Демонстрация в кабинете Белаконто и энергия, открывшая люк?
      — Они согласуются с воспоминаниями о прошедших действиях Карателя в сфере событий, — ответил Свидетель и замялся.
      Взгляд Анджелалти стал острее.
      — Есть ли что-то еще, что ты могла бы сказать нам относительно славного прошлого Карателя?
      — Есть... странность, Анджелалти. Такое чувство, что Память, которая соответствует текущему вхождению Карателя в событие, относится ко времени... очень давнему. Словно Каратель действительно отдыхал, а теперь проснулся, полный новых сил, как во времена величайших Воспоминаний. У них почти такой же привкус, как у Воспоминаний о том, как Каратель сверг с небес корабли врага Биндальчи во времена вождя Рала Эана Те.
      «Гиацинт» содрогнулся, все вокруг на секунду стало нечетким, а потом включились гироскопы — и реальность выровнялась.
      Корбиньи затаила дыхание, не осмеливаясь посмотреть ни в сторону, ни вверх. Уголком глаза она заметила, как Анджелалти поднял чашку, а потом поставил ее на стол.
      — Корбиньи!
      Она все равно не решилась поднять взгляд и продолжала смотреть в свою плошку, словно ребенок, застигнутый в момент проступка.
      — Да, Анджелалти?
      — Это был вторичный переход?
      — Да, это был он. «Боги! Только бы он не...»
      — Я хотел бы знать, кузина, не поделишься ли ты со мной общим планом нашего маршрута.
      Нежный, как молоко — но в секунду может вспыхнуть яростью, если он хоть немного похож на своего дядю. Корбиньи призвала на помощь свое мужество и, подняв голову, посмотрела прямо ему в глаза, как подобает Разведчику Планет в разговоре со своим Капитаном.
      — Анджелалти, с нашей первой встречи я открыто говорила о том, что моя цель — вернуть тебя на Корабль. Я этого не скрывала. Я много раз просила тебя добровольно лететь со мной. Если бы твой... если бы твоему другу нужна была помощь, то я обязательно направила бы корабль на Чейенн. — Она сделала вдох, продолжая твердо смотреть ему в глаза, остававшиеся ярко-синими и непроницаемыми. — Поскольку это было не так, а прямых приказов от Капитана не было, я проложила курс на «Зеленодол».
      — Прямых приказов от Капитана не было, — тихо повторил Лал и вздохнул.
      Он вдруг почувствовал усталость — глубокую усталость и потребность уснуть. Двурушничество Корбиньи... — нет, напомнил он себе, ее несгибаемая приверженность своему долгу — не пробудило в нем даже искры раздражения. Он сделал глоток остывшего чая и встал из-за стола.
      — Итак, — сказал он и заметил, что ее лицо стало не таким напряженным, — мы летим на «Зеленодол», как предсказано Первым Капитаном. — Он встал. — Свидетель найдет Завтрашнюю Запись крайне интересной.
      Он взял Трезубец и ушел, оставив на столе допитую до половины чашку чая и почти всю кашу.
      — И куда теперь? — вскричала Корбиньи достаточно громко, чтобы он услышал — но он не счел нужным услышать.
      — Возможно, медитировать, — сказал Свидетель, также вставая и направляясь к двери. — Вождь Анджелалти должен строить планы — ведь теперь он уверен в расположении Карателя.
      — А ты? — рявкнула она на него. — Куда ты торопишься, что даже не доел свою порцию?
      — Я — Свидетель Телио, — ответил он и вышел. Плошка остывшей каши ударила в стену там, где только что была его голова.
 

      Каюта, которую он выбрал для себя, слабо пахла цветами, а койка, которую он смял, когда-то была любовно заправлена. В шкафчике, послушно открывшемся перед Номером Пятнадцатым, оказался спартанский гардероб из брюк и рубашек — безукоризненно чистых, частично — аккуратно заштопанных и размером подходивших той Корбиньи, которой больше не было. Лал смотрел на них с пересохшим ртом и остановившимся сердцем, окаменев на насколько секунд, а потом закрыл дверцу и отвернулся, чтобы сесть на кровать.
      Он положил Трезубец себе на колени и наклонил голову, рассматривая спирали и соединения древней, чужой схемы. Рассеянно похлопав себя по карманам, он вытащил сосуд с Камнем Страха, отложил в сторону, снова пошарил в кармане, а потом отвлекся от Трезубца, чтобы закрепить в глазнице лупу.
      Это действительно когда-то было схемой — а теперь стало расплавленными кусочками проводов, сломанными транзисторами и останками конденсаторов. Однако, присмотревшись, он понял, что не все уничтожено. Кое-где целые системы остались цельными, связанными. И неизвестно было, составляют эти орешки, раковины и драгоценные камни часть некой системы или систем, независимы они или связаны с элементами системы почти узнаваемой.
      Он сосредоточился на одной с виду уцелевшей системе проводов, проследив за их путем по развалинам, отметив место их контакта с конденсатором, место их пересечения с еще одной системой проводов, место, где они плотно обвивались вокруг ограненного драгоценного камня, место...
      Лал выпрямился и освободил глаз от лупы.
      — Как давно был поврежден Каратель? — спросил он, не трудясь поворачиваться, зная, что его спутник стоит рядом и внимательно за всем наблюдает.
      — Существует несколько Воспоминаний, которые показывают, что Каратель действительно... перенапряг свои способности управлять событием, Анджелалти. Одно из них относится ко времени вождя Рала Эана Те, который сверг корабли врага Биндальчи...
      — С небес на землю, — докончил Лал и повернулся к Свидетелю, сидевшему в дверном проеме. — Это был самый недавний случай?
      Свидетель моргнул.
      — Самая последняя Память о том, как Каратель перенапряг свои силы, относится к Войне против Синдиката, когда Избранный Искатель Вин Эан Ли призвала силы, скрытые в глубинах ее души, объединила их с силами Карателя ради удара по прислужникам мерзости и их нечестивой дамбе, которая была проклятием планеты и источником невзгод для Биндальчи, населяющих эту планету.
      Лал подождал, но, не услышав продолжения рассказа, спросил:
      — И ей удалось это сделать — Искателю Вин Эан Ли?
      — Увы, — ответил Свидетель, — но этого ей сделать не удалось, что и стало причиной, по которой Биндальчи скованы и привязаны к своим планетам. Однако это была славная битва, Анджелалти, полная праведной ярости и достойная любого великого Вождя прошлого. Многие служители Синдиката обезумели и бросились в пучину, прежде чем событие раскинуло сеть и Каратель был пленен.
      — Как? — спросил Лал. И когда Свидетель ответил ему только взглядом своих сонных, невыразительных глаз, добавил: — Как был пленен Каратель?
      — Предательски, как учат Телио. Событию доверять нельзя, Анджелалти, помни об этом.
      — Обязательно запомню, — отозвался Лал. — Но каким было физическое выражение пленения Карателя? Неужели не было Свидетеля...
      — Конечно, был! — заявил Свидетель почти резко. — Наблюдалось сияние, окружившее Карателя и Искателя, как всегда бывает при значительной магии. — Его голос стал звучать обрядовым напевом, а глаза закрылись окончательно. — Оно усилилось и прошло по цветам радуги до фиолетового, где и остановилось, пульсируя. На поле боя опустилось великое смятение духа, и некоторые молодые воины из числа Биндальчи выронили оружие. Другие же открыто плакали, не испытывая стыда и не боясь стыда. Вопли раздались среди тех, кто служил злобному Синдикату, и кто-то обратил свое оружие против себя, другие же бросили оружие и кинулись в пойманные воды, которые уже были полны мертвецов.
      Искатель же стояла в стороне, окруженная светом, воздев Карателя над головой в жесте прекрасного вызова, направив зубцы на врагов Биндальчи. Она издала боевой клич — и в это мгновение свет сжался, — и ужас ворвался в сердца всех, кто был на поле. Никто не мог смотреть на Искателя. Многие закрыли лица, защищаясь от внезапной волны жара. Послышался высокий, пронзительный крик, за которым последовал негромкий хлопок — и поле освободилось от ужаса.
      Там, где находилась Искатель Вин Эан Ли, остался оплавленный песок. Рядом с этим пятном тихо лежал Каратель. Свидетель открыл глаза.
      — Что было потом? — прошептал Лал. Свидетель вздохнул и устало покачал головой.
      — Был разгром, Анджелалти, хоть мне и стыдно так говорить. Биндальчи бежали, а Синдикат преследовал — и в конце концов одержал победу. Один из воинов нашел в себе смелость поднять Карателя и убежать с ним к Телио, которые вернули его в Центр. Тот человек не был Искателем, как ты понимаешь, но Каратель ценит отвагу. Он до конца своих дней носил метки благосклонности Богини, обжегшие ему обе ладони.
      Он снова вздохнул.
      — Вин Эан Ли была последней из великих Искателей. Ее смерть отметила конец эпохи.
      — Как давно? — спросил Лал. Свидетель нахмурился.
      — Сорок твоих стандартных лет, Анджелалти, насколько я могу вычислить.
      — Сорок лет. — Лал закрыл глаза, потер их и, моргая, посмотрел на Карателя, молчавшего у него на коленях. — И теперь он проснулся. Почему?
      Свидетель не ответил.
      Лал сидел, рассматривая Карателя, думая о том, что провода можно заменить, что электронные схемы можно восстановить, реорганизовать, подпитать. Думая о том...
      — Великое отчаяние духа... — пробормотал он и потянулся за сосудом с Камнем Страха.
      Он замер, держась за пробку. Свидетелю показалось, что он пристально смотрит на стену. Или, возможно, сквозь стену, на что-то, видимое только Вождям и богам.
      Лал медленно отодвинул закрытый сосуд. После этого, двигаясь куда увереннее, он положил Трезубец поперек койки и стал нажимать кнопки на своем браслете.
      Пауки полезли из его рукавов, из-под воротника, из карманов, из-под волос. Сверкая фиолетовыми, желтыми и зелеными глазами, они приблизились к Карателю, засуетились вокруг его выступов и заняли места.
      Каждому из девяти был дан участок, который нужно было обойти, скопировать и прощупать. Каждому было приказано сообщать обо всех находках, обо всех деталях, пусть самых мелких. Лал возился со своим наручным компьютером, безжалостно стирая резервные системы, чтобы освободить место для поступающих данных. После этого он отошел к двери и сел рядом со Свидетелем.
      — Ты разбудишь Карателя до полноты, Анджелалти? — спросил тот.
      Лал покосился на него, весело сверкнув глазами.
      — А вам разрешается задавать такие вопросы?
      — Информация, полученная от тех, кто сознательно бросает вызов событию, может только усилить Свидетельство, тем самым расширив Память, — ответил Свидетель как всегда совершенно серьезно. Он встретился с Лалом взглядом. — Ты спрашиваешь меня?
      — Совершенно определенно спрашиваю! — отозвался Лал, удивленный собственным неожиданным смехом. — И скорее всего спрошу еще многое, поскольку Корбиньи намерена отвезти нас на свой корабль — а из этого не выйдет ничего, кроме проблем.
      Он вздохнул и махнул рукой на Трезубец — или на пауков, столь деловитых и отважных.
      — Мне неприятно видеть устройство, которым неправильно пользуются и которое плохо хранят. Ведь эта вещь для чего-то была предназначена. Почему бы не вернуть ее в состояние, в котором она сможет работать в соответствии со своей конструкцией?
      — У тебя есть сильные враги, Анджелалти? Он вздрогнул, а потом покачал головой.
      — Похоже, что так. Ворнет... Взлетевший «Дротик» взорвала в небе боевая машина Ворнета, спрятанная среди портового транспорта. В порту ничего похожего на эту самоходку нет. А если Ворнет пожелает последовать за нами за пределы планеты...
      Он повел плечами, словно желая сбросить тревогу, ясно отразившуюся на его лице:
      — Корбиньи ввела корабль в первый переход очень быстро. Сомневаюсь, чтобы кто-то смог зарегистрировать ее координаты. Но даже если они смогли это сделать, экстраполировать место назначения на основе предварительного перехода...
      Он замолчал и повернулся к Свидетелю, устремив на него широко открывшиеся глаза.
      — Почему Биндальчи платили Джарджу Менлину дань хезернимом?