В понедельник утром Одри была в полном смятении. Она не хотела идти на работу, не желая встречаться ни с вечно усмехающейся Дианой, ни с угрюмо враждебным Расселлом. Ей не хотелось целый день делать вид, что все в порядке, когда все было так плохо.

Тяжело опустившись на краешек постели, она зарылась лицом в свои руки. Но слез уже не оставалось. Она выплакалась в пятницу ночью. Она рыдала до тех пор, пока не иссякли слезы, а вместе с ними-энергия и эмоции.

Субботу она провела в тяжелой депрессии, а воскресенье-в безразличном унынии.

Сегодня же начиналась рабочая неделя, и жизнь продолжалась, хотела, она того или нет. У нее не было иного выбора, кроме как взять себя в руки и жить дальше. Но прежде чем сделать это, она должна была проанализировать то, что случилось в пятницу.

Она подняла лицо из рук, однако чувство смятения не проходило.

Что было больней всего, задавала она вопрос самой себе. Предательство Расселла? Или поспешное дезертирство Эллиота Найта?

Она не находила ответ на эти вопросы. И не была уверена ни в чем. Единственное, что она знала наверняка, — это о своем вечном и полном неуспехе у мужчин. Расселл ухаживал за ней только лишь из алчности, а Эллиот приласкал из жалости. Да и его короткий поцелуй нельзя было назвать «ухаживанием».

Ей никогда не забыть потрясения Эллиота от ее поведения. Что это, черт побери, я делаю, очевидно, подумал он, целуя эту глупенькую недотепу? Почему я позволила себе увлечься? Вне сомнения, он здорово расстроился в тот момент, с горечью решила Одри. Ничто не могло объяснить, как мужчина вроде него оказался охваченным безудержной страстью к такой девушке, как она. В ней ведь не больше сексуальной привлекательности, чем в раздавленной лягушке! Примерно это говорил ей Расселл. Расселл…

Одри с болью думала о нем, о том, что он с ней сделал. Или, точнее, о том, что она ему позволила сделать с собой. Она была дурочкой— глупой, наивной, некрасивой, неуверенной в себе маленькой дурочкой!

Она уже готова была. впасть в еще большее отчаяние, когда вдруг припомнила комплименты Эллиота, к тому же заверившего ее в своей искренности. Он сказал, что у нее прекрасная кожа, чудесные глаза и рот, просто напрашивающийся на поцелуй. Неужели он льстил ей из одного лишь желания сделать так, чтобы она не чувствовала себя такой несчастной? Или он говорил правду? Боль немного отпустила ее сердце. Ведь даже Расселл признавал, что она не так уж плохо выглядела.

Одри поднялась и нерешительно подошла к высокому зеркалу на ножках, что стояло в углу комнаты. Уставившись на свое отражение, она провела рукой по лицу и рту. По ее собственному мнению, ее кожа всегда выглядела слишком бледной, глаза-слишком большими, а рот, казалось, принадлежал маленькой девочке. Но в общем… в общем она не была совсем уж дурнушкой. Пожалуй, всего лишь бесцветной…

Ей припомнилось обидное замечание Расселла о том, что одежда ее была ужасной, и она невольно присмотрелась к ярко-розовому костюму, в который была одета. Одри нахмурилась, признавая, что, костюм, если и не был ужасным, то все же плохо подходил к ней. Странно, — ведь у Лавинии был точно такой же костюм, только красный, и на ней он смотрелся великолепно. Одри понимала, что ее фигура не была столь эффектной, как у мачехи, но все же она была хорошей. Стройная и достаточно выпуклая в нужных местах.

Расстроенная, она нахмурилась еще больше. Если бы у нее было «чувство моды», свойственное многим женщинам. Но у нее этого чувства, увы не было. Никогда. Как она хотела, чтобы у нее был кто-то еще кроме Лавинии, у кого она могла бы спросить мнение о себе. Кто-то достаточно взрослый и объективный, кто был бы абсолютно честным с ней. А ведь Лавиния могла говорить, что те или иные тряпки хорошо смотрятся на ней, лишь из желания не сделать ей больно.

И тут в который раз с вечера в пятницу ее мысли вернулись к Эллиоту Найту.

Эллиот сказал бы ей правду. Эллиот честен до грубости. Эллиот…

… Он привез ее домой в мрачном молчании и грубовато простился с ней на ступеньках, ведущих к дому.

— Я не буду извиняться за то, что случилось, Одри, — резко произнес он. — Часть ответственности лежит на вас самой. Вы взрослая женщина, и вам пора уже начать думать и действовать как таковой. Во-первых, в будущем не позволяйте любому привлекательному незнакомцу увозить вас к себе домой, как вы это позволили мне сегодня вечером. Это наивно и опасно. Во-вторых, не давайте заманить себя в постель любому мужчине, если только сами не захотите лечь с ним в эту постель. В-третьих, будьте самой собой в любых обстоятельствах. Сами составляйте свои мнения о том, каковы вы на самом деле и что собираетесь делать. У вас только одна жизнь, Одри. В конце концов, вы должны жить в соответствии со своими собственными решениями. Только позаботьтесь, чтобы они были действительно вашими.

Уже уходя, он бросил через плечо:

— Я не собираюсь звонить вам, Одри. Продолжение дружбы со мной в данный момент не отвечает вашим интересам. Конечно, если вы опять попадете в настоящую беду, не колеблясь, позвоните мне, — я помогу, чем смогу.

Одри со вздохом опустилась на краешек кровати. Она вынуждена была признать, что желание спросить совета вряд ли можно было приравнять к действительной беде. Да и не осмелится она ему позвонить. Если откровенно, ей просто не хватит на это храбрости. Сама мысль о том, как Эллиот будет отвечать ей своим ледяным голосом, бросила ее в дрожь. Вообще любая мысль об Эллиоте выводила ее из равновесия.

У нее екнуло под ложечкой, когда она вспомнила ощущение от его поцелуя, от его языка, проникшего глубоко в ее рот. Ее сердце сумасшедше забилось, и несколько секунд кровь с шумом бурлила в ее голове. В тот момент она была поражена вспыхнувшим в ней желанием. Такого она ни разу не чувствовала с Расселлом. Даже сейчас, при одном воспоминании, ее бросило в жар. Хотелось бы ей знать, что произошло бы, если в панике она не начала бы сопротивляться, а Эллиот не остановился.

От этой мысли ее сердце снова забилось часто-часто. Одри подозревала, что именно эта мощная физическая реакция, которую мог вызвать в ней Эллиот, а вовсе не измена Расселла, привела ее к таким страданиям ночью в пятницу. Одри не хотела, чтобы Эллиот отвозил ее домой. Она жаждала, чтобы он уложил ее в постель. Неужели такое возможно: за один вечер она разлюбила одного мужчину и тут же влюбилась в другого! Но ведь это безумие!

Хотя, может быть, и не такое уж безумие, призналась себе Одри, если на самом деле она вовсе не была влюблена в Расселла. Вероятно, ее просто привлекала его внешность, ей льстило его внимание и соблазнила его ложь. Маленькая, глупенькая Одри, жаждущая любви, готовая в отчаянии поверить любому, кто пообещает ей любовь. Ее бросило в дрожь при воспоминании о той лжи, к которой прибегал Рассел, чтобы заманить ее в постель. Совершенно очевидно, что внутренне он постоянно смеялся над ней.

И правильно делал, с отчаянием подумала Одри. Она была доверчивой юной идиоткой. И продолжала оставаться идиоткой, воображая, что теперь влюбилась в другого мужчину только потому, что он возбудил ее одним страстным поцелуем.

Одри в испуге покачала головой. Боже, когда же, наконец она встанет взрослой и начнет видеть вещи такими, какими они являются на самом деле, а не такими, какими желает их видеть ее романтическое сердце? Эллиот красивый, сексуальный, искушенный мужчина, который галантно вел себя по отношению к ней, а потом, в уязвимый момент расшевелил ее одним поцелуем. Это не значило, что она влюбилась в него. Увлеклась-быть может. Вот и все…

Но если она не была влюблена в Эллиота, почему мысль о том, что никогда не увидит его, вызывала в ней такие щемящие чувства, такую безысходную тоску?..

Одри спрыгнула с кровати, рассердившись на саму себя. Ее уже тошнило от своих ощущений, от жалости к себе, от романтических иллюзий и замешательства. Ты молода и богата, и у тебя не такая уж непривлекательная внешность, строго сказала она себе. Ты еще встретишь кого-нибудь, кто действительно полюбит тебя и кого ты тоже полюбишь без намека на сомнения и страдания. А теперь перестань хныкать и стенать и иди завтракать.

… Ее отец был уже на веранде, где обычно подавался завтрак, и поглощал свой обычный бифштекс с яйцами, Элси стояла у его плеча и подливала кофе в чашку.

— Доброе утро, — произнесла Одри с решительной легкостью, отставляя стул от круглого стола.-Мне только кофе и один тост, Элси.

— Уже подаю, дорогуша.-Элси вышла вперевалку из комнаты.

Будучи всю свою жизнь кухаркой, она слишком часто и в больших количествах пробовала свои блюда. Но была доброй старушкой, и Одри очень любила ее.

Варвик Фарнсуорт взглянул на дочку с укором:

— Уж не собираешься ли ты стать одной из этих постоянно недоедающих худышек, а, Одри?

Она посмотрела через стол на отца и вынуждена была признать, что в свои пятьдесят он все еще был красивым мужчиной. Широкоплечий, стройный как скрипка, с густыми каштановыми полосами, элегантно поседевшими на висках, с пронзительными голубыми глазами. На короткий миг у Одри возникло недоумение, почему она не унаследовала его гены.

Но она совсем не сожалела, что не унаследовала свойственное ему отсутствие такта.

Он и понятия не имел, как вести себя со своей дочкой. Большинство его разговоров с ней начиналось с малоприятных реплик. — Я вовсе не худышка, папа. Во мне пять футов четыре дюйма, и я вешу сто четырнадцать фунтов. Ровно столько, сколько полагается по росту.

Одри давно научилась беседовать с отцом, прибегая к голым фактам. Он был «человек факта».

— Хм!-неопределенно пробурчал он, взял чашку кофе и раскрыл лежавшую рядом с его локтем газету на деловом разделе.

„Элси принесла тост и кофе, и Одри стала намазывать на тост маргарин и джем. Как только отец углублялся в газету, все разговоры обычно прекращались. Поэтому она удивилась, когда тот вдруг заговорил снова.

— Ты ведь знаешь, Одри, что Лавиния развернула бурную деятельность-подготовку к празднованию твоего дня рождения в пятницу вечером?

Одри изо всех сил старалась не быть неблагодарной. Стеснительная в любой публичной ситуации, она не хотела вообще устраивать каких-либо празднеств, но Лавиния настояла на обеде с приглашением группы коллег с работы. Одри согласилась, лишь когда Расселл сказал, что ему нравится эта идея.

— У тебя добрая мачеха, — продолжил отец.-Очень добрая. Даже в самом начале, когда ты ее на дух не переносила, она была добра к тебе. И ни разу не теряла терпения, несмотря на твое замкнутое поведение в то время.

Замкнутое?..

Чувство обиды охватило Одри. Вряд ли можно было тогда назвать ее поведение замкнутым. Просто она страдала от боли-от своих собственных ран, полученных в том дорожно-транспортном происшествии, в котором погибла ее мать. Тяжелые переломы обеих ног заживали слишком долго. Не говоря уже о душевной боли, порожденной потерей обожаемой ею матери. Но отцу этого было не понять. Он продемонстрировал свою бесчувственность, женившись во второй раз всего через полгода после трагической смерти своей супруги.

С несвойственной ей прежде ясностью Одри наконец сочла правдивыми те слухи, которые доходили до нее и раньше и которые слепо отвергала. Слухи о том, что отец не любил ее мать и что женился на ней только в интересах своей компании.

Она пристально посмотрела на отца, находя теперь, что он похож на Расселла. Безжалостный, честолюбивый человек, который не мог любить по-настоящему. Он, вероятно, не любил и Лавинию. Она была лишь декоративной хозяйкой, с красивым и удобным в постели телом, собственностью наподобие картин и скульптур, которые он начал недавно коллекционировать.

Но еще больше ее раздражало то, что, зная о недостатках отца, она продолжала любить его — Лавиния говорит, что ты отказала в приглашении на обед Расселлу, — проворчал он Это верно?

— Да.

— Почему?

Ее сердце просто громыхало в груди.

— Мы разошлись.

— Почему?-настаивал он.

Она уже собиралась дать какое-то неуклюжее объяснение, когда что-то-какое-то подспудное мятежное чувство-заставило ее сказать:

— Я встретила другого.

Лицо отца изобразило изумление.

— Вот как? Кого же?

Одри проглотила ком в горле. Надо же было проговориться…

— Ты… ты его не знаешь.

— Как его зовут? Где ты его встретила? Чем он занимается?

— Я… э… его зовут Эллиот Найт. Он живет на Эвелон-Бич и у него есть средства.-Одри благоразумно решила не говорить, где она встретила Найта. Она не думала, что отцу понравилось бы, скажи она, что Эллиот подцепил ее в кафе.

— Ты хочешь сказать, что он богат?

— Полагаю, что да.

— И он заинтересовался тобой?

Одри была в большой тревоге. Отец знал, что Расселла интересовали только ее деньги. И все же не препятствовал продолжению их связи. Ее самооценка опять резко понизилась. Ни один мужчина не интересовался ею ради нее самой. Единственная подлинная эмоция, которую она вызвала у мужчины, была жалость. Именно из жалости Эллиот поспешил ей на помощь, поцеловал ее, привез домой. Из жалости…

Она чуть не расплакалась от отчаяния. Но отец пристально смотрел на нее, и какая-то новая сила, рожденная, вероятно, недавним горьким опытом, заставила ее держать подбородок высоко, не опускать глаз и сказать:

— Очень заинтересовался.

— Тогда почему ты не пригласишь его на свой день рождения

— Пригласить кого?-спросила Лавиния, вплывая на веранду в своем любимом черном сатиновом неглиже. Высокая, роскошно сложенная, с длинными вьющимися черными волосами, опускающимися на плечи, она была весьма привлекательной и выглядела очень чувственно.

— Доброе утро, дорогой, — она наклонилась, чтобы поцеловать мужа в лоб, потом двинулась к боковому столику и налила себе кофе.

Одри следила за ней с нескрываемой завистью. Как это здорово-быть бы такой элегантной, уверенной в себе, такой чертовски сексуальной!

— У Одри новый приятель-объяснил отец со смесью удивления и отеческой гордости.-Она утверждает, что он очень заинтересовался ею.

Одри сделала гримасу. Да, она действительно попала как кур в ощип.

Лавиния резко повернулась и недоверчиво уставилась на нее.

— В самом деле? Мы его знаем?

— Я уже спрашивал. Нет, не знаем. Состоятельный молодой повеса, судя по всему.

— Но где Одри могла встретить такого типа?-с усмешкой спросила Лавиния.-Она же совсем не вращается в общественных кругах Сиднея. Не то чтобы кто-то мешал ей-просто это ее никогда не интересовало. "Ты уверен, что она говорит правду? Все это очень странно…

Одри терпеть не могла, когда отец и Лавиния говорили о ней в третьем лице. Обычно она смирялась с этим или уходила. Но не сегодня утром.

— Зачем это я стала бы лгать, Лавиния?-с вызовом спросила она. '

— Действительно, зачем?-удивилась Лавиния.

— Я просто счастлива рассказать вам об Эллиоте. Спрашивайте.

Лавиния приподняла свои тонко очерченные брови и с чашкой в руке лениво прошла на свое место за столом.

— Ну?-нетерпеливо продолжила она.-Расскажи же нам, где вы познакомились?

Одри сглотнула слюну, и новообретенная храбрость покинула ее:

— Я… э… Я…

Насмешливый огонек в черных глазах Лавинии вынудил Одри собраться с последними силами.

— Мы познакомились на вечеринке в прошлую субботу, — воспользовалась она ложью, сказанной Эллиртом Расселлу.-Но только не в последнюю, а неделю назад.

— Но в ту субботу ты не выходила из дому, — уличила ее Лавиния.

Одри обратилась за помощью к своей памяти. В ту ночь отец и Лавиния ходили в свой клуб. Вернулись они далеко за полночь и наверняка не проверяли ее комнату. Элси была единственной из прислуги, ночевавшей в доме, но она ложилась рано.

С бьющимся сердцем она ухитрилась беспечно пожать плечами.

— Я не собиралась выходить, но, когда вы ушли, мне позвонила старая школьная подруга и пригласила на импровизированную вечеринку у себя дома. И я очень рада, что пошла. Эллиот — очаровашка.

Но от Лавинии не так легко было отделаться.

— Если этот Эллиот так заинтересован тобой, почему он позволил тебе хандрить дома весь уик-энд? Почему он не пригласил тебя куда-нибудь.

— Он уезжал кататься на лыжах. А я не поехала. Я ненавижу лыжи.

—Кажется, у Одри все налаживается наконец, — проговорил отец под несомненным впечатлением от услышанного.-Можем ли мы надеяться на скорую помолвку?

Одри покраснела.

— Ну ты скажешь, папа! Мы же едва знакомы…

— На мой взгляд достаточно долго. И когда этот твой Эллиот вернется с катания на лыжах?

— Сегодня, — ответила она с удивившей ее саму бойкостью; по мере того как она набиралась опыта, лгать становилось все легче. — К вечеру.

— Тогда ты сможешь позвонить ему сегодня, — поспешно вставила Лавиния, — и пригласить на свой день рождения.

— Но я… Впрочем, конечно…

— Послушай, Одри!-не без раздражения проговорил отец.-Девушка в наши дни вполне может позвонить своему мальчику. К тому же речь идет о твоем совершеннолетии. Я уверен, что молодому человеку и в голову не придет, что ты охотишься за ним, если ты пригласишь его на свой день рождения.

Одри простонала про себя: чего доброго они еще захотят, чтобы она позвонила в их присутствии.

— Разумеется, если ты полагаешь, что Эллиот не придет…-произнесла Лавиния, растягивая слова.

Одри пристально поглядела на мачеху. Странно, но ей всегда казалось, что Лавиния любит ее. Но просто невозможно было не заметить злобный блеск ее глаз и сарказм в голосе. Это прибавило Одри решимости, о которой даже не подозревала.

— Не беспокойся, — огрызнулась она, — обязательно придет…

Самодовольство Лавинии было поколеблено, и Одри почувствовала удовлетворение. Она заставит Эллиота придти, даже если это будет последнее, что она сделает в своей жизни. Она его уговорит, подкупит чем-нибудь. Если же ничего не получится, придумает какую-нибудь новую ложь.

… Просто удивительно, как десятичасовая отсрочка могла поколебать решимость человека. Когда вечером Одри приблизилась к ночному столику у кровати, на котором стоял телефон, руки ее тряслись. Она села на одеяло и уставилась. на лежавший на подушке раскрытый телефонный справочник и на обведенную в нем кружочком фамилию.

НАЙТ Э. Г. Единственный Э. Найт в справочнике, живущий в пригороде Эвелон. Это должен быть он.:

Сделав вдох и стараясь унять дрожь в руке, она потянулась к телефону, сняла трубку и отстучала на кнопках номер в резком стаккато. На другом конце линии послышалось мучительное «зннн… зннн…».

Может ли он быть дома в шесть вечера в понедельник, взволнованно думала Одри, слушая "гудки. Должен быть, уговаривала она себя. Еще рано идти на обед и достаточно поздно, чтобы вернуться домой, если он уходил в течение дня. В шесть часов вечера в июле в Сиднее было уже темно-зима в полном разгаре. С каждым гудком ее волнение возрастало. Одна ее половина жаждала, чтобы он ответил. Другая надеялась, что он отправился в Швейцарию до конца зимы.

На седьмом гудке кто-то поднял трубку. Одри задержала дыхание.

Мужской голос назвал номер, который она только что набрала.

Она шумно выдохнула задержанный воздух.

— Эл… Эллиот?

Последовало короткое молчание, которое довело внутреннее напряжение Одри до предела.

—Одри? Это вы?-спросил он таким голосом, словно был недоволен ее звонком. Этого ей и следовало ожидать.

— Да, это я, — произнесла она и впала в тягостное молчание.

— Ну так?-попытался он подогнать ее. — Чем я могу быть вам полезен?-Голос его был холоден, и она внезапно поняла, что сейчас выставляет себя в дурацком свете. Но отказаться от разговора было немыслимо. Она не могла предстать перед Лавинией с известием о том, что Эллиот не придет.

— У меня проблема…

— Да? Какая же?

Господи, он и не пытался помочь ей.

Ощущение неминуемой неудачи усилилось и охватило все ее существо. Он наверняка ответит отказом. Зачем ей унижаться и просить о чем-то?

Сердце Одри сжалось от боли. Если бы она была красивой и сексапильной!.. Если бы Эллиот не был богат и нацелился бы на ее деньги, как Расселл… Если бы существовал какой-нибудь способ заставить его действительно захотеть прийти!..

— Вы… вы говорили, что я могу позвонить, если мне понадобится помощь.

—Да.

— Она мне понадобилась.

— Какая именно?

Одри сделала глубокий вдох… и «нырнула».

— Помните, я упоминала, что скоро мне исполняется двадцать один? Ну так вот, это произойдет в следующую пятницу, и Лавиния организует для меня обед у нас дома. Я собиралась пригласить Расселла, понимаете ли, и теперь осталась без пары. Вот я и подумала, что… что… Я надеюсь, вы могли бы восполнить отсутствие Расселла.

В ожидании его ответа она задержала дыхание.

— Мне кажется, я выразился достаточно ясно, Одри, — проворчал он, — что я вовсе не гожусь для того, чтобы заменить Расселла в каком бы то ни было качестве.

Одри была рада, что Эллиот не мог видеть румянец, заливший ее щеки. Ей не понравились произнесенные им слова. И она хотела бы, чтобы он выразился иначе. Ибо они вызвали в ее воображении удивительно яркие и возбуждающие образы.

— Не можете ли вы пригласить, кого-нибудь еще?-спросил он расстроенным голосом.-Кого-нибудь вашего же возраста?

— Да нет, — ответила она, делая огромное усилие, чтобы взять себя в руки.-Никого, кем я могла бы гордиться. Неужели вы не понимаете, Эллиот, что я хочу гордиться своим гостем? Это… это очень важно для меня.-Одри почувствовала, что ее последняя просьба была ударом ниже пояса. В отчаянии она преднамеренно сыграла на способности Эллиота сострадать.

В его вздохе послышалась покорность:

— Да, я понимаю. К сожалению… Хорошо, Одри. Скажите мне свой адрес и когда вы меня ждете. И мне неплохо, пожалуй, было бы знать вашу фамилию. Мы ведь так и не были представлены друг другу.

Успех принес не только ощущение победы, но и новое волнение. Он придет. Он действительно придет! Дрожь неудержимого возбуждения прокатилась вверх и вниз по ее позвоночнику.

Все же она сумела выговорить адрес своего дома в Ньюпорте, свои полное имя и фамилию— Одри Генриетта Фарнсуорт. А также номер своего телефона на случай, если какая-нибудь катастрофа помешает ему прийти. Но, господи, молилась она, пожалуйста-никаких катастроф!..

— Могли бы вы появиться здесь вскоре после семи?-бездыханно спросила-Перед обедом у нас будут коктейли. Ах да, наденьте смокинг. Вечер вполне формальный.

Когда он заколебался, она обеспокоенно спросила:

— У вас ведь есть смокинг, не так ли? Он явно улыбнулся, когда ответил:

— Да, Одри, у меня есть смокинг.

— Я так и думала. Принимая во внимание…

— Что-принимая во внимание?

— Что вы богаты и… э… очевидно, склонны К общению.

— Не очень-то я склонен к этому в последнее время, — пробормотал он.-Хотя, вероятно, мне следовало бы больше быть в обществе. А что будет надето на вас, Одри? Формальный вечер предполагает длинное платье?

— Длинные платья уже не в моде. В ходу длина по икры. Я пока еще не знаю, что надену. В четверг после работы мы собираемся с Лавинией за покупками. Быть может, я куплю что-нибудь блестящее. Лавиния говорит, что блестящее сейчас в моде.

Одри замолчала, чтобы перевести дыхание. Она не отдавала себе отчет в том, что лепетала, — нервы иногда играли с ней такую шутку.

— Вам не приходило в голову, что модное не всегда может подойти вам?-ворчливо заметил он. — Или что Лавиния может выбрать нечто подходящее ей, но не вам?

— Да, — созналась она.-Такое мне приходило в голову.

— Так почему бы вам не купить что-нибудь себе самой, то. Что понравилось бы вам?

Эта мысль слегка как бы опьянила Одри, ибо она совершенно не была уверена в своем вкусе.

— Мне бы, конечно, хотелось, — ответила она несчастным голосом.-Беда в том, что я… никогда не знаю, что купить. Продавщицы постоянно уверяют, что мне идет все, и в результате я прихожу в полное замешательство. Недавно я сама купила себе вечернее платье, а Лавиния назвала его чудовищным. Сказала, что на мне оно выглядит безжизненным и мрачным.

— Какого оно цвета?

— Обыкновенного кремового, из шелковистого материала.

— Какого стиля?

— Ничего особенного. Длинные узкие рукава, обтягивающий лиф, с воротником, низким вырезом на спине, с расширяющимся книзу подолом.

— Оно осталось у вас?

— Д-да, но…

— Позвольте мне дать вам совет, — резко вмешался он.-Наденьте его! Кремовый-превосходный цвет для вас. Зачешите волосы наверх и наденьте простенькие золотые сережки. И никаких других украшений, даже часов не надо. Неяркие тени вокруг глаз. Побольше румян. Губная помада и лак для ногтей бронзового цвета. Усекли?

— Ну, в общем… но… Но… кто вы такой, — спросила она с нервным смешком, — специалист по женской моде?

— Нет, я специалист по женщинам. Ее сердце сделало перебои. Она не подвергала его слова ни малейшему сомнению.

Впервые Одри захотелось узнать хоть что-нибудь о женщинах в его жизни. Сначала о его старых подружках, потом о его жене Мойре… Была ли она красива? Сексуальна? Искушена? Любил ли он ее до безумия?

Разумеется!-пришел на ум ответ. Одри была озадачена болезненным уколом ревности, вызванным этой мыслью. А ведь она даже не почувствовала no-настоящему ревности, узнав о связи Расселла с Дианой. Только боль из-за того, что его неверность говорила о ее неспособности внушить подлинную глубокую любовь. Однако в отношении Эллиота она испытывала зависть при одной мысли о том, что он был с другой женщиной, не говоря уже о том, что любил ее.

Не означало ли это, что она влюбилась в него? Она надеялась, что нет. Она действительно на это надеялась. Связанное с Расселлом нетрудно было пережить. Эллиот представлял собой совсем иное. В жизни девушки мужчина вроде него мог появиться только один раз, и его невозможно было бы забыть.

— Так обещайте мне, что вы не позволите Лавинии одевать вас, — говорил он тем временем.-Что поступите так, как я предложил.

— Обещаю. И Эллиот… спасибо…

— Не за что.

Он положил трубку, а Одри все еще прижимала свою к уху. Рука ее вновь задрожала, когда она клала трубку на место. В пятницу… Этот день, казалось, удален от сегодняшнего на миллион световых лет…