Прошел день, и наступила пятница. Брэдфорд Готорн с сыном стояли на шумном перекрестке улиц Тремон и Уинтер, ярдах в пятидесяти от узкой аллеи, которая вела в ресторан под названием «Лок-Оубер». Обедая по пятницам в мужском клубе для избранных, где подавали самые изысканные в Бостоне блюда, вы оказывались среди небольшой группы влиятельных горожан, которые приглушенными голосами переговаривались между собой под тихую музыку Баха. Мэтью с отцом были там завсегдатаями и имели свой столик.
      Но сегодня они стояли на улице, и их то и дело толкали торопившиеся прохожие. В руках у них была подозрительного вида снедь, и бродячий музыкант играл на шарманке, поверх которой стояла жестяная банка для милостыни.
      Кроме того, было холодно. Даже слишком, чтобы торчать на улице. У Мэтью заболели все шрамы, заныла искалеченная рука. Он с трудом держал сосиску с булочкой, будто она была непомерно тяжелой. В здоровой руке была чашечка с горячим какао.
      Мэтью учащенно дышал. То, что почти невесомая булочка казалась ему тяжелым грузом, терзало его.
      Он попытался собраться с силами. На морозе трудно было справиться с непослушными членами, и прохожие стали бросать на него любопытные взгляды. Мэтью старался не обращать на них внимания, но не мог, так же как и отец.
      Брэдфорд что-то проворчал, неуклюже держа в толстых перчатках сосиску и какао.
      – Пожалуй, лучше пойти куда-нибудь, где можно сесть, – осторожно предложил Мэтью, у которого губы онемели от мороза.
      – У меня нет времени. Да и контора рядом.
      Заведение «Лок-Оубер» тоже было недалеко, однако Готорн-младший не проронил на сей счет ни слова.
      Готорн-старший смотрел на снедь, которую держал в руке, так, словно видел ее впервые. Впрочем, так оно и было. Даже в детстве им, мальчишкам, не позволяли покупать съестное у лоточников. При мысли об этом Мэтью стиснул зубы.
      Его охватил стыд, больная рука задрожала, и он уронил сосиску. Готорн-младший быстро нагнулся, и от резкой боли в боку из глаз посыпались искры. Потеряв равновесие, он опустился на корточки. Чашечка с какао вылетела у него из руки, и он едва не повалился на промерзший грязный тротуар.
      Какой-то прохожий с удивлением посмотрел на него.
      – Вставай! – отрывисто бросил отец.
      Глубоко вздохнув, Мэтью заставил себя подняться, оставив на земле какао и булочку с сосиской.
      – Что с тобой? – осведомился Брэдфорд тихим, но резким голосом. – Твое поведение ужасает. Что тебе нужно, Мэтью? – спросил он, не скрывая своего раздражения. – Мать сказала, что эта встреча важна для тебя.
      – Что мне нужно? – удивленно переспросил Мэтью.
      – Да. Денег? С женщинами не ладится? – Он, прищурившись, посмотрел на сына, прежде чем тот успел опустить глаза. – Ты попал в беду?
      Готорн-младший скрипнул зубами. Проснувшаяся гордость смешалась с болью.
      – Я полагал, что теперь, когда я вернулся из Африки, – проговорил он с деланным равнодушием, – мы могли бы по пятницам обедать вместе. Как раньше.
      Брэдфорд какое-то время, показавшееся Мэтью вечностью, смотрел сыну в глаза, не то с жалостью, не то с гневом, потом сказал:
      – Пока тебя не было, у меня появились другие обязательства… перед обществом. Мы встречаемся по пятницам в час.
      – В таком случае мы могли бы обедать в другой день, – не удержался Мэтью, хотя понимал, что ему не следует встречаться с отцом, поскольку тот недвусмысленно дал понять, что не желает видеть его. Но он поддался искушению. Ему вдруг показалось, что удастся наладить отношения с отцом, и они, как и раньше, будут обедать вместе, и отец со временем привыкнет к его лицу.
      – Дело в том, Мэтью, что у меня совершенно нет времени, – сказал Брэдфорд, переминаясь с ноги на ногу.
      Мэтью расправил плечи.
      – Почему? – настойчиво спросил он распухшими, окоченевшими губами. – Почему нам не вернуться к прежним привычкам? Не начать с того, на чем остановились?
      – Да потому что все это в прошлом. Теперь у нас новая жизнь. У нас всех. С того момента, как ты возвратился, – промолвил Брэдфорд, бросив взгляд на пролитое какао.
      – Нет! – резко проговорил Мэтью, охваченный яростью. – Скажи правду! Ты стыдишься меня. Моего лица.
      Отец вскинул голову и уставился на него пылающим взором.
      – Да! Да, твое присутствие меня стесняет! – выкрикнул он. – Но не твое лицо тому виной.
      Готорн-старший побагровел, на лбу предательски вздулась жилка. Мэтью замер от страха.
      – Я не стану обедать с тобой ни у «Лок-Оубера», ни в любом другом месте, где собираются влиятельные горожане, потому что, увидев тебя, они вспомнят о твоей супруге!
      Мэтью словно огрели обухом по голове. Он стоял, не в силах пошевелиться, и смотрел на отца. А тот, бросив в мусорную корзину сосиску и чашечку с какао, обернулся, и взгляды их встретились.
      – Кимберли использовала тебя, твои деньги, твое положение в обществе, но ты был слеп. Ты не оправдал ее ожиданий! – На них уже стали оглядываться прохожие, и Брэдфорд подошел к Мэтью. – Эта история сказывается и на мне! – прошипел Готорн-старший. – На мне, Брэдфорде Готорне. Я всю жизнь восстанавливал честное имя семьи и вот теперь вынужден сгорать от стыда. Такого громкого скандала в Бостоне не было по крайней мере сто лет. Я был склонен терпеть твое пристрастие к живописи, но не снесу оскорблений. – Брэдфорд подошел совсем близко. – Готорны удовлетворяют своих женщин, а если не могут, – добавил он с пренебрежительной усмешкой, – то держат их в узде. Тебе же не удалось ни то ни другое. – Он прищурился. – Твое обезображенное лицо постоянно напоминает мне, да и всем остальным, скандал, который в Бостоне будут помнить еще лет сто. Вот почему мне неприятно общаться с тобой.
      Брэдфорд тяжело дышал, лицо его покрылось красными пятнами. Он никак не мог взять себя в руки.
      – Мы с тобой пообедали, так что позволь откланяться.
      Брэдфорд зашагал прочь и смешался с толпой, а Мэтью так и стоял, не в силах двинуться с места.
      В душе Мэтью закипал гнев. Собравшись наконец с силами и справившись с дыханием, он круто повернулся и вдруг увидел Финни. Та, хмурясь, стояла всего в нескольких ярдах от него, на углу улицы, и смотрела то на него, то на удалявшегося отца.
      Поймав ослепительный взгляд ее зеленых глаз, он на миг почувствовал себя прежним мужчиной.
      Но того мужчины уже нет. Отец достаточно ясно сказал ему об этом.
      Боль не отпускала Мэтью, и он чувствовал слабость во всем теле.
      Не произнеся ни слова, Мэтью прошел мимо Финни, гоня прочь мысли об отце. Хоть бы скорее добраться домой!
      Прохожие то и дело толкали его, причиняя невыносимую боль, и Мэтью приходилось останавливаться, переводя дух.
      – Мистер Готорн!
      Даже не глядя, Мэтью знал, что она стоит справа от него. Он всегда ощущал ее присутствие. Ему захотелось привлечь ее к себе, уткнуться лицом ей в плечо и забыться.
      Собственное бессилие то приводило его в смятение, то вызывало ярость и гнев.
      Готорн продолжал идти и, чтобы его не задевали, сошел на проезжую часть дороги, рискуя попасть под колеса экипажа.
      – Мистер Готорн, пожалуйста!
      Он не замедлил шаг.
      – Черт подери, Мэтью, стойте!
      Он застыл на месте. И, медленно повернувшись, бросил на нее уничтожающий взгляд. Финни наконец удалось протиснуться к нему через толпу.
      – Что вам нужно? – грубо спросил он.
      – Объясните, что случилось.
      Мэтью зашагал дальше. Финни устремилась за ним, едва поспевая. Они уже дошли до улицы Тремон и стали удаляться от центра.
      – Почему бы вам не поговорить со мной? – спросила Финни, чуть ли не бегом следовавшая за Мэтью, чтобы не отстать от него. – Вы поссорились с отцом?
      Готорн по-прежнему хранил молчание.
      Обледеневшие ветви висели над их головами, когда они направлялись через общественный парк к улице Карла по очищенной от снега дорожке. В морозном воздухе пахло березой и сосной. Под солнечными лучами поблескивал лед.
      Финни никогда не смотрела под ноги и, поскользнувшись, упала бы, если бы Мэтью не поддержал ее.
      Какое-то время они стояли прижавшись друг к другу. Сердце Финни взволнованно билось. Мэтью прикрыл глаза.
      – Что с вами? – спросила она.
      Он шумно втянул в себя воздух и поднял веки, не отпуская Финни. Она даже подумала, что они примерзли друг к другу.
      Наконец он разжал руки, и когда Финни отошла от него на шаг, то едва не вскрикнула от испуга. Она увидела его опустошенный взгляд и ходящую ходуном челюсть.
      – Вы когда-нибудь бываете дома? – отрывисто спросил Мэтью.
      Вопрос застал ее врасплох.
      – Стараюсь бывать как можно реже, – призналась Финни, но тут же добавила: – Ведь мне приходится делать покупки.
      Он бросил на нее злобный взгляд:
      – Вы имеете в виду странные наряды, которые носите?
      Она растерянно заморгала.
      Мэтью пошел дальше.
      Финни посмотрела ему вслед и бросилась за ним вдогонку.
      Они миновали улицу Карла и приблизились к широко распахнутым, искусно выкованным воротам парка. По обеим сторонам широкой дорожки стояли, словно часовые, высеченные из гранита столбы. Финни брела за Мэтью по перекинутому через лагуну пешеходному мостику, под которым было много конькобежцев. Всякий раз, приходя сюда, Финни удивлялась, глядя на мужчин с обмотанными вокруг шеи шерстяными шарфами, – они напоминали скользивших по льду длинноногих птиц.
      Но сейчас Финни охотно промчалась бы с ними по ледяной поверхности, чтобы избавиться от мучивших ее мыслей.
      – Мэтью, расскажите, что случилось!
      Финни едва не налетела на Готорна, когда он неожиданно остановился перед своим особняком.
      – Ничего не случилось, Финни. А теперь отправляйтесь домой или в магазин за нарядами, в общем, делайте что вам угодно. Только оставьте меня в покое.
      Готорн стал подниматься по мраморной лестнице, и Финни могла бы поклясться, что он считает про себя. Он хотел захлопнуть перед ее носом дверь, но она взмолилась:
      – Я только хочу помочь!
      Мэтью даже не взглянул на нее.
      Впервые ей удалось разглядеть внутреннее убранство его роскошного дома. Куинси с важным видом стоял в вестибюле, слуги выстроились перед ним в ряд. Повар, несколько горничных и конюх. Все чопорные и самодовольные.
      – Надеюсь, вы не будете возражать, сэр, – проговорил дворецкий, вздернув подбородок, – но я взял на себя смелость развесить обнаруженные мной на чердаке картины, с которых вы сняли покрывала. Они великолепны, не правда ли?
      При виде полотен Финни в молчаливом благоговении открыла рот. Все они, и большие, и маленькие, были выполнены с изрядным мастерством.
      – И все это вы написали? – изумленно спросила Финни и, не дожидаясь приглашения, вошла внутрь.
      Мэтью не ответил, лишь пристально посмотрел на нее.
      – Да, мадам. – Куинси кашлянул. – Впечатляющее зрелище.
      Готорн стоял не шелохнувшись, пока Финни переходила от одного полотна к другому, пораженная его талантом. Ничего подобного она не ожидала.
      Затаив дыхание, она увидела на одной из картин всю семью Мэтью. Его мать, братьев и Готорна-старшего, который был столь мастерски написан, что Финни казалось, будто он сейчас сойдет с картины и заговорит. Ее особое внимание привлек женский портрет. Белокурые волосы, холодные голубые глаза. Потрясающая красавица. Именно на такую женщину Финни стремилась быть похожей.
      – Кто это? – спросила Финни. Во рту у нее пересохло.
      Мэтью не проронил ни слова.
      На лице Куинси появилось скорбное выражение.
      – Это миссис Готорн. Да упокоит Господь ее душу.
      Все стало на свои места. Мэтью потерял жену и, чтобы забыться, отправился в Африку.
      Его жена была само совершенство.
      Неудивительно, что, впервые увидев Финни, он весьма критически отнесся к ней.
      Финни пытливо посмотрела на Готорна, но, целиком поглощенный своими полотнами, он не заметил ее взгляда.
      – Прошу вас, уйдите, – обратился Мэтью к слугам. Его губы вытянулись в тонкую линию, лицо напряглось, и на нем появились морщины. Слуги переглянулись и поспешили прочь. Только Куинси остался. Радость исчезла с его лица.
      – Ты тоже, Куинси.
      Дворецкий не двинулся с места.
      – Простите, если я причинил вам боль, сэр, – промолвил он. – Я думал… я полагал, что… – Слуга замялся. – Сегодня утром вы были в таком прекрасном расположении духа, что, увидев картины без покрывал, я взял на себя смелость…
      Куинси умолк.
      – Я понимаю, Куинси, – сказал Мэтью, смягчившись. – И ценю твои старания.
      Дворецкий бросился к одной из картин:
      – Через час их здесь не будет.
      Однако Готорн остановил его:
      – Не надо, Куинси.
      – Но, сэр…
      – Не надо!
      Куинси быстро вышел.
      Мэтью прикрыл глаза, потом снова взглянул на портрет жены. И столько было в его взгляде отчаяния, что у Финни болезненно сжалось сердце.
      – Настоящая красавица, – прошептала она.
      Мэтью резко повернулся, словно только сейчас заметил Финни.
      – Красавица?! – гневно воскликнул он. – Да, она была красоткой! Но пользовалась своей красотой в определенных целях. Именно об этом мне и сказал отец. Вот о чем шел у нас с ним разговор. Теперь вы довольны? Может, хватит ко мне приставать?
      – А я и не пристаю! – Финни покраснела, ибо Мэтью сказал чистую правду. – Я просто беспокоюсь за вас, хочу вам помочь.
      Мэтью снова обратил взгляд на картины.
      – Они и впрямь потрясающи, Мэтью. Вам следует снова взяться за кисть. Вы невероятно талантливый художник.
      – Я больше не художник! – крикнул он.
      Готорн схватил вазу и швырнул ее в его великолепный автопортрет. Рама с грохотом рухнула на пол, и не успела Финни опомниться, как он стал срывать полотна со стены и швырять их на пол.
      – Прекратите! – Финни бросилась к нему.
      Но Мэтью, оттолкнув ее, продолжал расправляться с картинами. Треск рвущихся полотен и ломающихся рам гулко разносился под высокими сводами потолка.
      – Господи, что вы делаете?!
      Готорн вне себя продолжал срывать картины, на лбу у него выступил пот. Он споткнулся, упал, снова вскочил и взялся за очередную картину. Остановился он, лишь когда все полотна и сломанные рамы валялись на полу.
      Он повернулся к Финни и посмотрел на нее словно безумный: пусть только попробует хоть слово сказать!
      Прерывисто дыша, Мэтью в изнеможении прислонился к мраморной колонне.
      Они настороженно смотрели друг на друга.
      – Зачем? – прошептала она. – Зачем вы это сделали?
      Мэтью пренебрежительно пожал плечами:
      – Не полотна я уничтожал, милая, а самого себя.
      – Неправда!
      Его высокомерие улетучилось.
      – Перестаньте вести себя как дикарь. – У нее было такое чувство, будто ее со всех сторон подстерегают опасности. Как в Африке. – Я видела вас совсем другим. Вы прекрасный человек.
      Мэтью расхохотался, и от его хохота у Финни по спине побежали мурашки.
      – Прекрасный человек? Вы совершенно меня не знаете.
      Он стал медленно приближаться к ней.
      – Что вам угодно, мистер Готорн? – спросила Финни, почувствовав, как кровь забурлила в жилах.
      – Собираюсь показать вам, какой я прекрасный малый.
      – Ваш взгляд мне не нравится.
      – Неудивительно.
      – Мэтью, – произнесла Финни, загородившись рукой.
      – Да?
      – Не делайте глупостей, ведь потом пожалеете!
      Он не отрываясь смотрел на нее. Финни стало не по себе от его взгляда. Она хотела убежать, но было слишком поздно. Он схватил ее за руку и крепко держал.
      За окном чирикали воробьи, перелетая с одного заснеженного куста на другой, словно играли в какую-то свою игру.
      – Не надо! – взмолилась девушка.
      Он буквально впился губами в ее губы, как бы наказывая ее за строптивость, и не отпускал, пока она не обмякла в его объятиях. Она трепетала, но не от желания.
      Наконец Мэтью отпрянул от нее и заглянул ей в глаза. Он не шевелился, казалось, не дышал. Их взгляды встретились, и они словно завороженные смотрели друг на друга. Финни даже заметила темные крапинки у него в глазах, оттенявшие голубизну зрачков. Она вырвалась из его объятий.
      – Себе, пожалуй, вы сумеете доказать, что вы превратились в чудовище, – прошептала Финни, – а вот меня вам вряд ли удастся в этом убедить.
      Готорн нахмурился. Финни догадалась о его намерениях и отошла на безопасное расстояние.
      – Вы не чудовище, – промолвила она. – Все дело в ваших отношениях с отцом, такое иногда бывает между матерью и дочерью, только тут все наоборот. Мать сыновья обычно боготворят, а отцу стараются угодить, из кожи вон лезут.
      Он по-прежнему не двигался.
      – Вы, вероятно, потому и злитесь, – продолжала Финни, – набрасываетесь на окружающих. – Ее глаза, вспыхнув, погасли. – Нестер тоже всегда зол. Видимо, по той же причине. Брат ведь тоже был лишен отцовской любви, чего не скажешь о мистере Аптоне, поэтому он такой добрый.
      Мэтью оцепенел:
      – Джеффри Аптон?
      – Да, господин, который сидел рядом со мной за обедом.
      – Я знаю, о ком вы говорите.
      Зеленые глаза Финни заволокло дымкой.
      – Он мил и красив.
      – Я, пожалуй, не назвал бы его милым и уж тем более красивым. Старик, годящийся вам в отцы.
      Она нахмурилась:
      – Вовсе нет. Он зрел, но не стар. И очень добр.
      Мэтью прищурился:
      – Вам-то что за дело, добрый он или недобрый?
      Финни вдруг вспомнила, что находится в заваленном изорванными полотнами парадном особняка Мэтью Готорна.
      – Да так, – ушла она от ответа.
      – Надеетесь, что он попросит вашей руки? – спросил Готорн, пристально глядя на нее. – Кому эта мысль взбрела в голову? Вам? Аптону? Или вашей матушке?
      Финни отвернулась.
      – Решили устроить мне допрос?
      Размашистым шагом он решительно подошел к ней, схватил за руку и привлек к себе.
      – Джеффри обнимает вас? – хриплым шепотом спросил он. – И поэтому вы хотите выйти за него?
      Тщетно пыталась Финни вырвать руку из его ладони. Он еще сильнее сжал ее и провел пальцами по ее щеке.
      – Он тоже так ласкает вас?
      – Прекратите, Мэтью!
      – Почему же? – спросил он, обдав ее горячим дыханием.
      У нее захватило дух, когда он нежно коснулся губами ее волос.
      – А он целует ваши волосы, Финн?
      – Не называйте меня так.
      – Как? – Он дотронулся до ее шеи.
      – Вы знаете. Не называйте меня «Финн».
      – Раньше вы не возражали.
      – А сейчас не хочу.
      В этот момент его пальцы запутались в ее волосах. И он прильнул к ней.
      Их губы слились, и она застонала. Поцелуй был долгим и исполненным трепетного сладострастия.
      Мэтью коснулся ее груди, пощекотал пальцем нежный сосок. Финни вся напряглась. Она попыталась отстраниться, но Мэтью прижал ее к стене.
      – Не бойтесь, я не причиню вам зла, – тихо произнес он.
      Так случалось всякий раз, когда он прикасался к ней и она искала у него нежного убежища. Неожиданно он стиснул ладонями ее ягодицы и прижал девушку к своей возбужденной плоти.
      – Мэтью! – с беспокойством воскликнула она.
      Застонав, он поднял голову, и Финни поняла, что он не потерял над собой контроль. Он нежно провел пальцем по ее нижней губе, и Финни затрепетала от желания.
      – Боже, с тобой я забываю обо всем на свете! Я хочу тебя, Финн! Позволь мне прикоснуться к тебе!
      Эти слова Финни запомнила на всю жизнь. Он произнес их в ту ночь, в джунглях. И вот они снова прозвучали из его уст.
      – Да, Финн, позволь мне прикоснуться к тебе!
      Она заплакала и стала его отталкивать.
      Готорн замер и отступил. Но ее пальцы впились в его тонкую льняную рубашку.
      И он снова прильнул губами к ее губам, сжал ее ягодицы, приподнял ее и медленно привлек к себе.
      Финни ощущала биение его сердца.
      Только теперь Финни осознала, как привязана к нему, как тесно переплелись их судьбы. Переплелись в тот самый день, когда он спас ее после крушения поезда. Она поняла, что не просто благодарна ему, а что он ей нужен как воздух, она не может жить без него. В нем было что-то от нее прежней, от Африки. А Африку и все, что с ней связано, ей следовало забыть. И выбросить из головы Мэтью. Он властный, и от него исходит опасность. Они могли бы стать с Мэтью друзьями. Пожалуй, уже стали. О той ночи в джунглях она тоже должна забыть, как и о том, что происходит сейчас, как бы ни влекло ее к Мэтью. Потому что ей нет места в его жизни.
      – Вы думаете, что Джеффри любит вас? – спросил Мэтью, отстраняясь от Финни.
      Она попыталась отвернуться, однако Мэтью нежно, но решительно взял ее за подбородок:
      – Зачем вам Джеффри Аптон?
      – Вас это не касается.
      – Вы сами не знаете зачем, потому и увиливаете от ответа, – заявил Готорн, вновь привлекая девушку к себе.
      – Неправда, – промолвила Финни, млея от его ласк. – Джеффри вполне мне подходит.
      – Вы так не думаете, – возразил Мэтью, обдав ее горячим дыханием, – потому что понимаете, что он просто снисходит до вас. – Говоря это, Мэтью нежно покусывал мочку ее крохотного ушка.
      – Нет, – выдохнула Финни, запрокинув голову и тяжело дыша.
      Он встряхнул ее за плечи:
      – Нет? Я видел, как он обходился с вами на званом обеде у моих родителей. Будто вы малый ребенок, а не взрослая женщина.
      Финни попробовала отодвинуться от него, но Мэтью крепко держал ее.
      – Скажи мне, Финн, – раздраженно спросил он, – ты любишь его?
 
      Ни звука. В зарослях джунглей даже не шелестят толстые, мясистые лианы.
      Боль утихла, отступила назад. Так в море за горизонтом скрывается судно. Мэтью крепко прижимал ее к себе. Этот чудесный мужчина со шрамом спас ее. Позаботился о ней. Чтобы остановить кровь, сдавливал ей кожу своими дерзкими пальцами, перевязал бедро длинным матерчатым бинтом, найденным в сумке, обмотал им ее бока, затем обернул ее почти обнаженное тело одной из своих рубашек. Сколько нежности и заботы! В поезде он был совсем другим.
      Слезы подступили к глазам при мысли, что он уйдет от нее.
      – Держите меня, – прошептала Финни.
      Его руки обвились вокруг ее тела, и он привлек ее к груди.
      – Я держу вас, Финн. Вы поправитесь.
      Нет, не это ей нужно.
      Комок подступил к горлу. Она прижалась к Мэтью, охваченная страстным томлением, а ведь едва была с ним знакома. «Какая нелепость!» – подумала Финни и вдруг спросила:
      – Я еще увижу вас? Потом? В Матади?
      Он отвернулся. Попробовал уйти от ответа, но отныне их судьбы были сплетены воедино.
      – Что с вами? – спросила она дрожащим голосом.
      – Ничего, – ответил он.
      Финни взяла его тонкие пальцы, испачканные ее кровью, и сплела их со своими. Всего несколько часов назад ей хотелось уйти в мир иной, раствориться в небытии, но Мэтью вдохнул в нее силы, пробудил жажду жизни. Теперь она навсегда связана с этим мужчиной. Он видел ее тело, касался его, держал ее жизнь в своих руках.
      – Я еще увижу вас, Мэтью?
      Финни затаила дыхание. Но когда взглянула на его лицо, сердце ее упало. Оно было искажено злобой. Глаза дико горели.
      – Нет, – сказал Мэтью. Равнодушно. Жестоко. – Нет, вы не увидите меня больше. В моей жизни нет места для вас.
 
      Финни прищурилась. На нее с высокого потолка взирали изразцовые воин и белоснежная голубка. Она готова была умереть от стыда при мысли, что Мэтью видел ее без одежды, притрагивался к ее телу, слушал ее откровения, когда она раскрывала перед ним душу, а затем отверг.
      В ту ночь, в джунглях, Финни до конца осознала, что должна покинуть Африку. Африка осталась в прошлом, а Финни предстояло найти свое место в настоящем. И тут она встретилась с Мэтью. В доме, названном «Полет голубки».
      – Вы спросили, люблю ли я его? – прошептала Финни с внезапно вспыхнувшей искрой надежды, все еще теплившейся в ее душе.
      Мэтью не ответил. Он оставался спокоен. Слишком спокоен.
      Финни растерялась, но ее тут же захлестнула волна отчаяния. Румянец сбежал с лица, как и тогда, в джунглях. Финни отпрянула от Готорна, и на сей раз он не удерживал ее.
      – Это не имеет значения, – проговорила Финни. Мать права: Джеффри Аптон будет прекрасным мужем в незнакомом для нее мире Бостона. – Если он попросит моей руки, я отвечу согласием.
      Мэтью снова не проронил ни слова. У Финни будто вырвали из груди сердце. Она не смела доискиваться причин, почему у нее так тяжко на душе.
      Собрав последние крохи достоинства, Финни направилась к двери. Но прежде чем выйти, обернулась и сказала:
      – Вы так любили свою жену, что после ее смерти отправились в Африку искать забвения, а теперь считаете себя вправе оскорблять всех подряд?
      Ее слова застали Мэтью врасплох. Он долго и мрачно смотрел на Финни, и на скулах у него играли желваки.
      – Ну же, скажите, – настаивала Финни.
      – Любил?
      В его голосе было столько злобы, что у Финни по спине побежали мурашки. Мэтью посмотрел ей в глаза, и в них она прочла ненависть.
      – Я застал жену в объятиях моего лучшего друга.
      В голове у нее все смешалось.
      – Потрясены? А попробуйте представить себя на моем месте, – насмешливо произнес он. – Случилось это во время приема по случаю открывающейся на следующий день выставки моих картин. Я полагал, что мне пришли пожелать удачи. Но оказалось, цвет бостонского общества решил насладиться небывалым в нашем городе представлением, разыгрываемым моей супругой и моим лучшим другом. И только я один ничего не знал.
      – О, Мэтью, простите!
      – Прощать? За что? За то, что я был глупцом?
      – Нет…
      – Да, я был идиотом! Я обожал ее! Я бы весь мир бросил к ее ногам. Но ее интересовали только мое имя и деньги. Моя любовь ей была ни к чему.