Она понимала, что замужество для нее лучший выход. Мать будет довольна, и у Финни начнется новая, спокойная, жизнь. Исчезнет неопределенность, рассудок возьмет верх над эмоциями, и она не будет совершать безумных поступков.
      Проявление чувств для нее недопустимо. Вот их отсутствия она и желает. Хотя ей нелегко избавиться от пустоты, что всякий раз овладевает ею при этой мысли.
      Джеффри, взяв руку Ханны, поцеловал ее.
      – Доброе утро, миссис Грейбл. – Кивнув Летиции, он тут же повернулся к Финни, и на его губах заиграла добрая и ласковая улыбка… – Доброе утро, Финни.
      – Доброе утро, – ответила она, напомнив себе о замечательных качествах Джеффри Аптона.
      – Я вас не видел со званого обеда у Готорнов, – сказал Джеффри.
      – Кстати, – вмешалась Ханна, взглянув на внучку, – ты уже отправила благодарственную записку?
      Финни заморгала:
      – Благодарственную записку?
      Ханна поджала губы:
      – Готорнам, с благодарностью за званый обед. Ты, конечно, сделала это?
      На щеках Финни выступил предательский румянец. Она никогда не слышала про благодарственные записки.
      – Я немедленно отправлю ее.
      Ханна осуждающе уставилась на внучку.
      Летиция, обойдя вокруг стола и взволнованно поблескивая глазами, опустилась на стул, отодвинутый для нее лакеем.
      – Эммелина Готорн чудесная женщина. Уверена, она не обидится, если записка чуть запоздает. Но хватит об этом. Для праздника все готово. Он будет сказочным.
      Нестер, сидевший во главе стола, шумно развернул салфетку.
      – Ах да, день рождения Финни? – Он фыркнул. – Чем на сей раз ты развлечешь нас, сестренка? Ты уже использовала трюк с рукопожатием, остается только поедать садовые насаждения, пока этот фокус всем не наскучит.
      Финни побледнела, но Нестер был беспощаден.
      – Быть может, ты умеешь лаять или рычать? Или плясать и петь?
      Джеффри подался вперед:
      – Ты переходишь всякие границы, Нестер.
      Нестер прищурился:
      – Если кто и переходит границы, так это ты, Аптон.
      Воцарилось неловкое молчание.
      – У меня с собой фотография отца, которую я привезла из Африки, – быстро сказала Финни.
      Нестер рывком повернулся и как-то странно посмотрел на нее.
      – Позволь взглянуть! – Он презрительно хмыкнул.
      Она передала ему снимок отца, высокого, широкоплечего. Его рыжие волосы были покрашены, однако улыбка оставалась все той же – доброй, обворожительной. Сердце Финни сжалось. Боже, как ей недостает его!
      С минуту Нестер пристально смотрел на снимок, затем его взяла Ханна.
      – Он всегда был статным малым, – заметила бабушка, вглядываясь в изображение. – Этого у него не отнимешь.
      – Да, – произнесла Летиция с волнением в голосе, беря снимок.
      Нестер снова взял фотографию.
      – А где он сфотографирован?
      – На нашей ферме.
      – Ферме? – негодующе переспросил Нестер. – Наш отец был исследователем, а не фермером.
      – Да, это верно, но мы также владели фермой. Каучуковой фермой.
      – Каучуковой фермой? А что это такое?
      – Три тысячи акров дикорастущих растений, источающих каучуковый сок, и еще несколько сот акров земли, которые отец расчистил и засадил высокими стройными каучуковыми деревьями.
      Нестер был ошеломлен.
      – Почему я ничего о ней не знал? Аптон, ты слыхал о каучуковой ферме?
      – Нет, но разве это важно, ведь она бог весть где.
      – Ну что ж, от нее, верно, были одни убытки. Ни разу не слышал о процветающем предприятии в Африке… разве что о золотых и алмазных приисках. Расскажи мне об этой ферме, может быть, она меня заинтересует.
      – Вполне возможно, – с гордостью ответила Финни, – наша ферма приносила приличный доход. Мы являемся крупнейшими экспортерами каучука в мире.
      – Возмутительно! – рявкнул Нестер. – Прибыльное предприятие, а я о нем ничего не знаю. Что же с ним теперь?
      – Сейчас оно перешло к племени катсу. Эта земля принадлежит им уже сотни лет.
      – Фермой завладели дикари? Ты не смела просто так отдать собственность каким-то язычникам!
      – Нестер, прошу тебя! – Летиция коснулась его руки.
      У Финни перехватило дыхание.
      – Кто этот человек? – спросила Ханна, указывая на снимок, где рядом с отцом стоял крупный мужчина.
      – Это Гэтуит Нейландер. – Финни не спускала с фотографии глаз. – Он приехал из Бельгии, и у него была масса идей по добыче каучука.
      – Красивый малый, – заметила Ханна.
      – Да. Он заменил отцу родного сына.
      Наступило молчание.
      – А это кто? – спросила Летиция, чтобы разрядить обстановку.
      Мысленно поблагодарив мать, Финни ответила:
      – Хатаби, весьма уважаемый в племени человек.
      – Что с ним? – с издевкой спросил Нестер, закипая яростью. – Столкнулся с застекленным окном? Взгляните на его лицо, на этот отвратительный шрам. – Он рассмеялся. – Как две капли воды похож на Мэтью Готорна.
      Снова воцарилась тишина. Финни потеряла самообладание. Только сейчас она поняла, как сильно ненавидит Нестера.
      – Этот рубец не результат несчастного случая, Нестер, а знак огромной храбрости. В Африке мужчина со шрамом пользуется уважением, а не изувеченных презирают.
      Нестер рассмеялся:
      – Слава Богу, что я не остался в Африке!
      – Да, – парировала Финни, – тебя там считали бы трусом.
      Все ошеломленно притихли.
      – Как ты смеешь?! – взорвался Нестер, вскочив со стула и грохнув кулаком по столу.
      – Нестер, – предостерегающе произнес Джеффри.
      Нестер повернулся к нему:
      – Довольно с меня твоего поучительного тона. Не забывай, с кем говоришь. Ты, может, и управляешь семейным заводом, но принадлежит-то он мне.
      Взор Джеффри помрачнел.
      – Я всегда это помню.
      Терпение Финни иссякло. Она хотела поскорее уйти от этих людей, с которыми никогда не сможет ужиться, которым совершенно безразлична ее судьба.
      – Прошу прощения, – промолвила она, тщательно подбирая слова, опасаясь, что не выдержит и выложит все, что накопилось у нее на душе.
 
      Мэтью сидел у себя в кабинете, когда Финни вошла в дом. До него донесся ее голос. Мэтью и на чердаке услышал бы его, хотя говорила она негромко, не умолкая ни на минуту с того момента, как появилась здесь. Первым делом она поздоровалась с прислугой.
      Насмешливо улыбаясь, он ждал, когда Куинси проводит Финни в кабинет. Впервые за долгое время он спокойно проспал всю ночь. Не терял сознания, не страдал от боли. Он видел ее во сне и проснулся от мучительного желания, охватившего все его существо.
      При появлении Финни он оцепенел. Ее зеленые глаза сверкали, рыжие волосы рассыпались по плечам. Он едва сдержался, чтобы не заключить ее в объятия.
      Вдруг он заметил, что лицо девушки покрыто алыми пятнами и на нем следы слез. Не притворных, искренних.
      Ему вдруг пришло в голову, что Финни скорее положит мужчину на лопатки, чем попытается воздействовать на него слезами. Эта мысль обрадовала его и в то же время расстроила.
      Он никак не мог понять Финни. Она оставалась для него загадкой.
      – Опять что-нибудь случилось? – недовольно спросил Готорн.
      – Ничего не случилось, – резко ответила она, шмыгнув носом. – Все пошло кувырком, и я забыла принести вам целебную настойку.
      Финни схватила подушку и ударила по ней кулаком. Мэтью оставалось лишь предположить, что Финни хотела взбить ее. «Еще одного такого удара подушка не выдержит, из нее полетят перья», – подумал Мэтью.
      Он обошел письменный стол и остановился перед ней.
      – Что-то случилось, и дело здесь вовсе не в настойке, – мрачно заявил он, нежно приподняв ей подбородок. Их глаза встретились. – Доверьтесь мне, Финни. – Он помолчал. – Ведь я вам не чужой.
      Кровь прилила к ее щекам.
      – Спасибо за напоминание, – резко сказала она, и нижняя губа у нее задрожала.
      Мэтью обнял ее и, ощутив тепло ее тела, на миг забыл обо всем. Вот так всегда. Она каким-то образом успокаивает его.
      Тряхнув головой, Мэтью провел рукой по ее волосам.
      – Ну что мне с вами делать?
      Девушка прильнула к нему, и его рубашка стала мокрой от слез.
      – Ну почему вы то смеетесь, то заливаетесь слезами? Порой мне кажется, что я вас понимаю. Не знаю только причины ваших слез. Они сбивают меня с толку.
      – После той ночи в джунглях вы знаете меня, как никто другой… – Финни еле сдерживала слезы.
      Он снова взял ее за подбородок, и они посмотрели друг другу в глаза.
      – Да, я видел вас раздетой, но это вовсе не значит, что я хорошо вас знаю.
      Финни попыталась высвободиться из его объятий, но Мэтью ее не отпускал.
      – Пожалуй, вы позволили мне заглянуть краешком глаза в вашу душу, – произнес он, охваченный воспоминаниями. – Но мне не известно, от чего вы радуетесь или грустите. Скажите, что случилось, Финни, почему вы здесь?
      – Я уже сказала: ничего не произошло, – повторила она, снова попытавшись высвободиться из его рук.
      На сей раз Мэтью отпустил ее, но она не ушла, как он предполагал, а схватила подушку и опустилась на диван.
      – Я пришла учиться, – упрямо заявила она, прижав подушку к груди.
      Мэтью не был уверен, что так уж сильно желает узнать, почему она плакала, и больше решил не настаивать.
      – Ладно. Сядьте прямо.
      – Это не обязательно, чтобы слушать ваши наставления.
      – Это и есть первое наставление. Сядьте прямо, расправьте плечи, ноги вместе, лодыжки скрещены, руки сложены на коленях.
      – Господи Боже мой! Что это за правила? – тихо промолвила она, прикрыв ладонью глаза.
      – Вы должны правильно сидеть. Если на очередном приеме вы будете сидеть сгорбившись, вас попросят уйти.
      Гнев исказил ее лицо, и она отшвырнула подушку.
      – Ну уж нет! Следующий прием устраивают в мою честь.
      – Ах да, день рождения. Полагаю, вы рады.
      Финни усмехнулась, но подбородок у нее задрожал.
      – Рада? Чему тут радоваться, если Нестер уверен, что я выставлю себя дурой перед всем бостонским светом? Держу пари, именно на это он и надеется.
      Мэтью прочел в ее глазах мольбу и пришел в замешательство. Вряд ли он сможет научить ее хорошим манерам. Да и зачем, собственно, ему это нужно?
      Финни преисполнена решимости завоевать бостонцев, и если бы ей это удалось, она стала бы царицей общества. Однако Мэтью знал: одной лишь силы воли недостаточно, чтобы покорить этот город. Необходимо приспособиться к такому укладу жизни, который мнет человека, как горшечник глину, оставляя на нем неизгладимые следы.
      Будто прочтя его мысли, Финни выпрямилась, расправила плечи и сложила на коленях руки, как и подобает девушке, впервые появившейся в свете.
      – У меня получится, – уверенно заявила она. – Теперь вся надежда на вас.
      Мэтью стал терять терпение. Ему было не по душе, что таким образом она собирается угодить своим родным.
      Перед его мысленным взором промелькнул образ отца, но Мэтью прогнал его.
      – Ваше стремление походить на бостонских дам просто нелепо, – резко заявил он.
      – Мне не так уж и важно походить на них. Дело совсем в другом.
      – Лгунья! Вы же сами сказали, что желали бы ни в чем им не уступать! – Мэтью схватил ее за руки и поднял с дивана. – Финни, – прошептал он. – Почему это так важно для вас?
      Слезы навернулись ей на глаза.
      – Черт подери, скажите же мне: зачем вам светские манеры?
      – Я не хочу, чтобы матушка опять меня бросила! – вырвалось у нее.
      Какое-то время они пристально смотрели друг на друга. Ее глаза были широко раскрыты, она прерывисто дышала.
      – Я хочу, хочу…
      Его гнев мгновенно улетучился.
      – Ах, Финни!
      Он сжал ее в объятиях и нежно погладил по голове.
      Время словно остановилось. Наконец Финни заговорила.
      – Она оставила меня в Африке, – прошептала девушка. – Но я жажду ее любви. Разве это грешно?
      Глядя на игравшие вокруг них солнечные блики, Мэтью хотел сказать, что у Летиции Уинслет была возможность завоевать любовь дочери, но она упустила ее. Но вместо этого спросил:
      – Для чего? Зачем вам ее любовь?
      Финни смотрела на стену, но он знал, что она не видит ни бархатных обоев, ни картин, мысли ее витали где-то очень далеко.
      – О встрече с мамой я мечтала годами, – тихо произнесла она. – Мечтала, что она приедет за мной, поцелует, прижмет к себе.
      Мэтью вдруг расхотелось слушать ее. Единственное, чего он желал, так это чтобы она поскорее ушла.
      Но тут Финни подняла голову, и он не посмел отвести глаза.
      Готорн зажмурился, чтобы не видеть ее. Как же им теперь быть? Прошлое их соединило, а настоящее разлучает.
      Она хотела стать частью здешнего мирка, а он знать его не желал.
      – Боюсь, вы разочаруетесь, когда по-настоящему узнаете Летицию Уинслет, – промолвил он после долгого молчания.
      Глаза ее округлились от удивления.
      – Разочаруюсь? – Она слегка улыбнулась. – Нет, я горжусь, что эта красивая женщина – моя мать. Что, кроме трепета и волнения, я могу испытать, когда вижу ее?
      Мэтью с трудом сдержался, чтобы не сказать: гнев, боль, обиду.
      – В каждой женщине я вижу мать, – продолжила она. – Дочери, подрастая, во всем подражают матери и становятся такими, как она.
      Финни вдруг резко отвернулась, прижала пальцы к вискам и столь же стремительно снова повернулась к нему.
      – Я понятия не имела, что женщины носят под платьем. Мне даже не показали, как нужно носить платье! Ни словом не обмолвились о драгоценностях, о моде. О благодарственных записках!
      – Благодарственные записки? А они-то здесь при чем?
      – Очень даже при чем.
      – А за что благодарить?
      – Во-первых, за обед, на который ваша матушка пригласила меня.
      – Моей матери известно, как вы благодарны ей.
      – Чего не скажешь о моей бабушке и Нестере. И уж конечно, об Эдвине Рейнз с ее злым языком.
      – Все, вместе взятые, Эдвины мира не стоят и одной вашей слезинки.
      – Я ни во что не ставлю Эдвину и ей подобных! Но мне не безразлично, что думают обо мне родные, – в полном изнеможении промолвила Финни. – И им не безразлично, отправила я записку или нет.
      Готорн скрипнул зубами.
      – Ладно, – промолвил он, – теперь вам известно, что записки следует отправлять.
      – Да, теперь известно! И то лишь благодаря ехидному замечанию моей бабушки. Чего еще я не знаю? Какую могу допустить оплошность? Мне скоро двадцать шесть, а родные обращаются со мной как с глупым ребенком. И все потому, что я не похожа на них.
      Она посмотрела на него с таким отчаянием, что ему стало не по себе.
      – Маленькие девочки подражают взрослым женщинам, – продолжила Финни. – Я же в детстве видела только туземок, которых любила и которые сделали меня такой, какой вы меня видите.
      – Но ведь с европейскими женщинами вы тоже встречались.
      – Всякий раз, когда отец привозил меня в город. Я обычно наблюдала за ними, однако они смотрели на меня как на диковинку. Я так и не нашла своего места в жизни. Ведь настоящей туземки из меня не получилось. Поэтому я и приехала сюда, к родным. Однако и здесь оказалась чужой. Но если я стану такой, как мать, тогда, возможно, завоюю ее любовь.
      Готорн приподнял бровь:
      – Я встречал много женщин, которые зарекались быть похожими на своих матерей.
      – Но я хочу походить на нее! Хочу быть такой же изящной, утонченной! Поймите, должна же я на кого-то равняться!
      Он убрал за ее крохотное ушко шелковистый локон. Его прикосновение обожгло ее будто огнем.
      – Но у вас был отец. Настоящий друг. Не многим женщинам посчастливилось иметь такого отца.
      – Да! И я обожала его. Но женщины обычно стараются быть похожими на своих матерей.
      Мэтью подумал, что Финни сильно изменилась с тех пор, как приехала в Америку, стала более рассудительной. Куда девались ее бесшабашность и задор? Ее отчаянная смелость?
      Готорн снова подумал о том, что она здесь чужая. И как бы он ни старался, никогда не приспособится к здешней жизни. Лучше бы она оставалась такой, какой была в Африке.
      Хватит отрицать очевидное: он желает ее. Каждой клеточкой своего тела. Но не в качестве жены. Он не покривил душой, когда сказал об этом матери. Он никогда больше не женится. Тем более на Финни Уинслет. Однажды он уже отдал свое сердце, а взамен получил шрамы. Больше такое не повторится.
      Бой часов эхом разносился по всему дому и становился все громче по мере того, как за окнами темнело небо.
      – В жизни не все бывает так, как нам хочется, – тряхнув головой, произнес Мэтью. – И вы должны смириться с этой мыслью.
      – Но я хочу, чтобы мама меня любила! Ведь я ее дочь!
      – Она по-прежнему видит в вас девушку из Африки, разве не так?
      – Да, но только потому, что это правда. – Финни шагнула к нему. – Вы должны научить меня быть светской женщиной. Чтобы мама мной гордилась. Вся надежда на вас.
      Мэтью долго смотрел на нее и в конце концов понял, что не сможет бросить ее в беде – как и тогда, в джунглях.
      Он грубо привлек Финни к себе и прижался лбом к ее лбу.
      – Ладно, посмотрим, что из этого получится.

Глава 8

Глава 9