Африка, 1891 год
 
      Она едва не опоздала на поезд.
      Финни Уинслет стремительно шагала по наскоро сооруженной платформе государственной железнодорожной компании Конго. Охотничьи штаны и хлопковая рубаха были забрызганы грязью, ибо последние четверть мили ей пришлось бежать. Джанджи, старинный слуга ее отца, едва поспевал за ней, пока они добирались до состава из допотопных вагонов, стоявшего в тропических зарослях.
      Сквозь густое сплетение лиан и вечнозеленых деревьев пролегла длинная колея. Здесь пахло жасмином и тучной землей. Вокруг стоял невообразимый гвалт. Кричали торговцы, предлагающие свой товар, блеяли козы, кудахтали куры, ревели быки, на которых путники добирались до станции.
      Повозки не могли проехать через труднодоступные районы Конго, лежавшие на пути в Матади, главный порт колонии, где Финни Уинслет должна была сесть на пароход, плывущий в Бостон. В Бостоне жили ее мать и брат, которых она не видела уже семнадцать лет.
      –  Тусансуалу, – произнес на киконго Джанджи, поторапливая ее.
      Слуга, мужчина огромного роста, пользовался среди своих соплеменников уважением. Его темная кожа резко контрастировала с белоснежной одеждой, а седые волосы блестели под лучами нещадно палящего солнца. Несмотря на преклонные годы, у него не было одышки.
      – Если не поспешим, опоздаем на поезд и упустим провожатого, с которым я договорился, чтобы присмотрел за тобой.
      Всего несколько минут назад Джанджи рассказал ей о мужчине, который должен сопровождать ее в пути. Это известие не очень-то ее обрадовало. Но она должна отправиться в Америку. Ни для кого не секрет, что одинокой женщине не место в Африке. А Финни осталась там совершенно одна. Отец недавно скончался от сыпного тифа.
      – Он будет ждать тебя во втором вагоне, – сказал слуга. – Звать его Мэтью Готорн.
      – Откуда ты знаешь? – спросила девушка на столь же беглом киконго.
      – Поверь мне, знаю. Мы только вчера с ним договорились. А Мэтью Готорн – человек слова. – Джанджи поколебался и добавил: – Кроме того, он приятный мужчина.
      – Но…
      – Тебе пора идти, – перебил ее старик повелительным тоном и, смягчившись, добавил: – Я прослежу, чтобы твои вещи были отправлены в Америку.
      Финни вдруг стало страшно. Что сулит ей эта новая, еще не изведанная жизнь, которая и пугала, и привлекала ее? Так не хочется покидать Африку! Может быть, остаться? Как-нибудь она устроит здесь свою жизнь.
      Джанджи словно прочел ее мысли.
      – Тебе надо ехать, – произнес он ласково. – Ты как та голубка, которая утром должна отыскать путь домой. Здесь тебя ничто не держит.
      В глубине души Финни понимала, что Джанджи прав.
      Она обняла старика, хотя знала, что это ему не понравится. Поезд дернулся и выпустил огромное облако пара.
      – Мне будет недоставать тебя, родной.
      С минуту его жилистое, мускулистое тело оставалось в ее объятиях застывшим и неподатливым, но затем обмякло. Впервые в жизни, проведенной в заботах о ней, он позволил себе это маленькое проявление любви.
      Отведя глаза, чтобы он не видел ее слез, Финни, подхватив ранец, бросилась к вагону. Не успела она вскочить на подножку, как поезд тронулся и поплыл вдоль грубо сколоченной платформы. Она оглянулась, к горлу подкатил комок. Джанджи стоял на прежнем месте со спокойным неприступным видом. Лицо его оставалось бесстрастным. И лишь когда поезд тронулся, он поднял руку в прощальном жесте.
      Финни, стоя на ступеньках, тоже подняла руку. Она смотрела назад, пока станцию не поглотили зеленые заросли джунглей; по щекам ее текли слезы. Увидит ли она его еще когда-нибудь? Пришлет ли он, как обещал, то немногое, что имело для нее значение? Сумеет ли она обойтись без этих вещей, если он их не пришлет?
      Решительно тряхнув головой, Финни смахнула слезы. Теперь поздно отступать. В тот же миг она осознала, что открывает новую страницу своей жизни. При этой мысли сердце ее сладко замерло. В нем не осталось места прошлому с его воспоминаниями.
      В Африке ей и впрямь нечего делать. В далекой Америке живут ее родные. Финни родилась в Бостоне. Оттуда двадцать лет назад вся семья перебралась в Африку.
      Но мать Финни невзлюбила Черный континент. Невзлюбила тамошнюю, по ее выражению, «первобытную жизнь». Как только захворал малыш Нестер, Летиция Уинслет увезла его в Америку, пообещав вернуться, как только мальчик выздоровеет.
      Но шло время, а Летиция не возвращалась. С тех пор Финни ничего не знала ни о матери, ни о брате. И вот теперь через каких-то несколько месяцев ей предстояло встретиться с ними, по сути дела, совершенно чужими ей людьми.
      Интересно, на кого похож брат? Такой ли он рослый, доброжелательный и веселый, каким был их отец?
      А мать? Что она за женщина? Отец изредка рассказывал о ней. Но из отдельных жизненных эпизодов Финни трудно было составить о ней представление. Для этого надо было ее увидеть, узнать поближе.
      Когда она входила в вагон, у нее от волнения стучало в висках. Она часто думала о матери и их бостонском доме, высоком, величественном особняке из желто-голубого камня с огромными окнами. Рассказы о нем Финни слышала от отца с самого детства. Особенно ей запомнилось, что лестница там была не из дерева, а из гранита. Она вела к парадной двери с блестящей медной ручкой. Именно медной. В этом отец готов был поклясться. Стоило нажать на ручку – и дверь открывалась. Внутри находилась еще одна лестница, мраморная, по ней поднимались с этажа на этаж, которых в особняке было четыре. Везде стояли светильники, почему-то называемые канделябрами, полы были устланы половиками, связанными из толстой шерсти, а не из выщипанной травы, как в Африке.
      Этот дом казался Финни таким же далеким, как сама Америка. Сезон охоты за слоновой костью подходил к концу, и в вагоне должно было быть много свободных мест. Однако, к удивлению Финни, там яблоку негде было упасть. Финни старалась не думать о том, как доберется до речного порта.
      Пробираясь сквозь толпу, она перекинулась парой слов с туземкой и протянула ее ребенку конфету. Обменялась несколькими шутливыми замечаниями с огромным негром, с которым ей приходилось торговаться на рынке, пошутила с коробейником, у которого долгие годы делала покупки. Проходя по вагону, она болтала и смеялась и даже не искала провожатого. Многие были ей знакомы, и она чувствовала себя здесь как дома.
      Ей всегда было неуютно в прибрежных городах с небольшими колониями европейцев. Финни знала, что они считают ее странной, с причудами. Не то чтобы ее волновало мнение других, но по какой-то необъяснимой причине мнение матери, хотя Финни и не знала ее, не было ей безразлично. Девушке хотелось, чтобы мать ею гордилась.
      Финни пробралась ко второму вагону. Поезд бросало из стороны в сторону, и порой так сильно, что в вагоне воцарялась зловещая тишина. Но как только состав выравнивался, разговор возобновлялся. На киконго и суахили, с вкраплениями португальского и других языков. И громкий заразительный смех вытеснял страх.
      Подойдя к тамбуру, Финни невольно отпрянула, когда супружеская чета европейцев, а за ней вторая поспешно вышли из второго вагона. Ветер хлестнул Финни по лицу, у нее защипало в глазах, и, чтобы не упасть, она схватилась за ржавые поручни. О чем говорили иностранцы, не было слышно из-за стука колес. Однако Финни показалось, что эти люди чем-то встревожены.
      Пытаясь догадаться, чем именно, она сняла ранец с плеч, повесила на руку и, распахнув дверь, вошла в почти пустой вагон.
      Тут она и увидела его. Финни в замешательстве склонила голову, и сердце у нее замерло.
      В вагоне находился всего один человек, в то время как остальные были набиты до отказа.
      Мужчина стоял словно воин, беспощадный и властный, и смотрел на густые заросли джунглей, равнодушный к тому, что поезд бросало из стороны в сторону при спуске с горы. Если в первом вагоне пассажиры тряслись от страха, словно игральные кости в стаканчике, этот мужчина оставался спокоен, словно способен был противостоять могущественной силе.
      Она видела только его профиль, но и этого оказалось достаточно, чтобы понять: мужчины красивее она никогда не встречала.
      Высокий, широкоплечий, с узкой талией и упругими бедрами, обтянутыми плотно облегающими охотничьими штанами. Светлые волосы, выгоревшие под солнцем, зачесаны назад и ниспадают на ворот белой рубахи. Волевой подбородок, высокие скулы, глаза голубые, словно небо над африканскими просторами.
      Мужчина повернулся, и тут Финни увидела шрам. Длинный и багровый, он прорезал его прекрасное лицо, как железнодорожная колея, проложенная в девственном лесу.
      Финни поняла, кто перед ней. Джанджи сказал, что его зовут Мэтью Готорн. Но местные жители звали его Дикий белый мужчина со шрамом.
      Уже давно по Конго ходили легенды про белого мужчину со шрамом, безрассудно презревшего опасности Черного континента. Он без оружия ходил в селение воинственных масаи, а также в глухие дикие места и, что самое удивительное, всегда возвращался целым и невредимым.
      Одну из историй, рассказанных о нем, Финни никак не могла забыть: однажды этот мужчина заночевал в каком-то поселке и ночью испугал его жителей громким криком – ему что-то привиделось во сне. Утром, когда туземцы проснулись, он, не сказав ни слова, ушел, весьма щедро поделившись с ними своими припасами.
      Что это было? Жест благодарности… или извинение? Этот вопрос долгое время не давал Финни покоя.
      За проведенные в Африке годы она поняла, что далеко не всем историям, которые рассказывают туземцы, можно верить. И уж тем более легендам, ходившим об этом мужчине. Однако, увидев его сейчас, в этом мечущемся из стороны в сторону поезде, Финни готова была поверить тому, что слышала о нем.
      – Простите меня, – промолвила она на хорошем английском, хотя и с едва заметным акцентом.
      Мужчина повернулся к ней, ни единый мускул не дрогнул на его бесстрастном лице.
      Финни присмотрелась к шраму. Сильный удар рассек бровь, чудом не задев глаз, обезобразил щеку и навсегда придал его лицу недовольный вид.
      Однако для Финни шрам был не в диковинку. В Африке трудно сыскать мужчину с гладким, как у младенца, лицом. А он в этом жестоком мире, судя по рассказам о его многочисленных и дерзких похождениях, выделялся отчаянной смелостью.
      – Мэтью Готорн? – осведомилась Финни, боясь утвердительного ответа.
      Он ответил не сразу. Сначала внимательно посмотрел на нее и лишь после этого произнес «да».
      В его низком, тихом голосе прозвучали неприязненные нотки. Видимо, она ошиблась. Это вовсе не ее провожатый. Но она не вернулась в первый вагон. Гордыня. Упрямство. Она готова была посмеяться над собственной глупостью.
      Девушка шагнула вперед, и как раз в этот момент поезд накренился, и ее бросило в глубь вагона. Она попыталась схватиться за поручень, но промахнулась. Теперь единственная надежда на этого мужчину. Только вряд ли он придет ей на помощь.
      Но в следующую секунду он, чертыхнувшись, подхватил ее и невольно прижал к себе. Финни могла поклясться, что при этом он поморщился, но тут увидела, что лицо его оставалось таким же непроницаемым.
      От него пахло кожей, дикими травами, африканскими просторами и солнцем. Мускулы на его предплечье были твердыми, как гранит. А рубашка на редкость мягкая.
      Он по-прежнему испытующе смотрел на Финни, и она, глядя на него снизу вверх, улыбнулась ему, подалась назад и сказала:
      – Простите! И не подумайте, что я такая уж неловкая.
      Он продолжал смотреть на нее.
      – Вы, должно быть, сердитесь потому, что я задержалась, – предположила она, не понимая причины его недовольства. – Но я уже здесь, и, надеюсь, вы не пожалеете, что согласились сопровождать меня. – Девушка потрепала его по руке, словно собаку или кошку. – Мне не надо было опаздывать.
      – Вам не надо было входить в этот вагон. Разве вы не видели, что все его покинули?
      – Это из-за вас? Вы вынудили бедняг европейцев бежать из этого вагона?
      Лицо его потемнело, глаза стали какими-то пустыми.
      – Вынудил? – проговорил он наконец, пожав плечами. – Ошибаетесь. Просто я плохой попутчик.
      Она не знала, какой он попутчик, но поняла, что в провожатые явно не годится, хотя и неотразим.
      Финни попыталась объясниться, но слова замерли на устах, когда он шагнул к ней, сверля ее взглядом. Она совершенно не знала этого человека и вовремя спохватилась, решив, что лучше ничего не говорить. Он был так же неприветлив, как те европейцы, которых ей доводилось встречать в прибрежных городах.
      Он прошел к скамье, где стоял пухлый парусиновый саквояж, расстегнул его, достал сигару, откусил кончик, сплюнул, но не закурил и стал смотреть на проплывающий мимо пейзаж.
      Она больше для него не существовала. Словно ее вообще тут не было. Властный по характеру, он не терпел возражений и требовал от окружающих беспрекословного повиновения. Минутное восхищение этим странным незнакомцем сменилось раздражением и обидой.
      – Я бы не стала заходить в этот вагон, – холодно проговорила она, – если бы слуга отца не велел мне вас найти.
      Мужчина изумленно уставился на нее, и Финни с трудом сдержала улыбку, невольно залюбовавшись им. В его голубых глазах, казалось, отражалось само небо, волосы отливали золотом, а лицо было таким прекрасным, что его не мог испортить даже шрам. Резкий, порой грубоватый, он в то же время вызывал грешные мысли. Что бы ни думали о Финни европейцы, она хоть и отличалась от них, однако безрассудной не была. Головы никогда не теряла. Однако не так-то легко избежать опасности.
      – О чем вы? – спросил он.
      – Джанджи. Туземец, долгие годы служивший моему отцу, велел мне отыскать во втором вагоне Мэтью Готорна. – Она вскинула бровь. – К сожалению, им оказались вы.
      Он прищурился, швырнул в саквояж сигару.
      – Проклятие! – бросил он в сердцах. – Маленький мерзавец.
      – Не понимаю.
      – А вам и не нужно понимать. – Он помолчал, и лицо его приняло жесткое выражение. – Вкратце объясню. Я задолжал Джанджи, и он попросил меня в счет уплаты долга сопровождать в Матади важный груз, ни словом не обмолвившись о том, что это женщина.
      Она вскинула голову.
      – Либо ваш киконго не очень хорош, либо вы неправильно поняли его слова, – парировала девушка.
      Он нагло, словно раздевая, принялся разглядывать ее. Финни под его пристальным взглядом покраснела. А Джанджи так расхваливал его, подумала она.
      – Проклятие! – повторил он. Казалось, в нем борются противоречивые чувства. – Как вас зовут?
      – Финни Уинслет.
      – Так вот, Финни Уинслет, до Матади вы будете под моей опекой, и ни одной милей больше. Ясно?
      Девушка гневно взглянула на него:
      – А теперь послушайте, что я вам скажу: вы можете изойти желчью, но вместе с вами я и шага не сделаю, что уж тут говорить о миле.
      Он изогнул бровь, губы тронула усмешка.
      – Да ну?
      – Именно так, – сказала, как отрезала, она. Ей не нравился его взгляд.
      В глазах Мэтью полыхнуло пламя. Не успела она и пальцем шевельнуть, как он очутился перед ней и ладонью прижал ее голову к металлическому брусу. Он был так близко, что Финни ощущала тепло его тела.
      – Да, я, пожалуй, изойду желчью, – произнес он, но уже не так мрачно, – однако по долгам надо платить.
      Его лицо просветлело, на тонких губах заиграла улыбка. У нее сильнее забилось сердце, гнев утих, и она подумала, что этот мужчина не всегда такой неистовый. «Что с ним случилось? Откуда у него шрам?»
      – Что за долги? – выпалила она, не в силах отвести взгляд от этого странного человека.
      Его глаза снова потемнели, и в них вспыхнули опасные огоньки. Теперь Финни больше не сомневалась, что это тот самый смельчак, о котором аборигены долгими африканскими ночами рассказывают друг другу.
      Перед ней был Дикий белый человек со шрамом.
      – О вас ходят легенды, – тихо промолвила Финни, – но, полагаю, это лишь ничтожная доля того, что вы сами могли бы рассказать о себе. Это правда, будто вы выбрались из селения племени масаи невредимым?
      Он повернулся так, чтобы не было видно шрама. Поезд вновь качнуло, но мужчина, сделав усилие, устоял на месте.
      Спустя мгновение он обернулся.
      – Кто вам сказал? – спросил он, гневно вскинув бровь.
      Пропустив его слова мимо ушей, она повторила вопрос:
      – Скажите, это правда?
      – Я просто поспорил с одним благородным масаи. Только и всего.
      – Масаи – и вдруг «благородный»? Как-то не вяжется. Это безжалостные воины. Они гордятся своей жестокостью. Уверена, вы не долго пробыли в Африке. – Она задумчиво посмотрела на него. – Но успели прославиться. Все только о вас и говорят.
      Глаза его недобро сверкнули.
      – Что еще вам известно?
      – Многое. – Девушка вызывающе вскинула бровь. – Вы не только схватились с воином масаи, но еще и вырвали туземца из когтей леопарда.
      – Полно вам.
      – Этот человек вас никогда не забудет. И я тоже.
      – Забавно. Как же, по-вашему, я должен был поступить?
      – Большинство белых и пальцем не шевельнули бы для туземца.
      – Проклятие! – воскликнул он, взъерошив волосы. – Откуда вы, черт возьми, об этом узнали?
      – Тут быстро распространяются слухи.
      – Надо же, а я думал, что убежал от сплетен.
      Финни всем телом подалась вперед.
      – Вы самонадеянны, ищете опасность и готовы заплатить за нее любую цену.
      Не проронив больше ни слова, Финни высвободила руку и устремилась к двери, чувствуя на спине его пронзительный взгляд. Ей хотелось быть подальше от его темных помыслов, от его ярости.
      – Черт побери! – проговорил он грубо. – Ну и куда вы сейчас?
      – В Америку, – с вызовом ответила она.
      Он бросился к Финни, когда она уже отворила дверь. Резкий порыв ветра ударил в лицо, и грохот колес оглушил их. У Финни разметались волосы, и она едва удержалась на ногах. Девушка оглянулась:
      – Я не нуждаюсь в вашей помощи, Мэтью Готорн, да и в чьей бы то ни было. Могу сама о себе позаботиться.
      Мэтью долго смотрел на нее и уже хотел что-то сказать, когда пронзительно заскрипели тормоза и мир вокруг завертелся.
      Финни не сразу осознала, что произошло. Состав дернулся, ее швырнуло в сторону, и она вцепилась в поручень.
      – Нет! – крикнула Финни, ударившись о металлический брус. Мэтью бросился к ней, полный решимости спасти ее. Но не успел: состав сошел с рельсов и Финни рухнула навзничь. Над ней распростерлось голубое африканское небо.
      Секунды казались часами, вокруг грохотал металл. Наконец поезд вздрогнул и остановился.
      Воцарилась тишина.

       Бостон
 
      Летиция Уинслет сидела в кресле с подголовником напротив Джеффри Аптона, вице-президента металлургического завода семейства Уинслет. Его кабинет хоть и был удобно расположен, но казался мал по сравнению с соседним, по большей части пустующим, что принадлежал сыну Летиции Нестеру, главе весьма преуспевающего литейного предприятия. Но миссис Уинслет знала: Джеффри не тот человек, который станет поднимать шум по мелочам. Его не волновал размер кабинета, его заботило процветание компании.
      Металлургический завод, собственность семьи Уинслет, являлся его единственной заботой с той поры, как двадцать лет назад он стал его управляющим. Лучшую кандидатуру на эту должность трудно было бы найти.
      Джеффри был статным, седина делала его скорее привлекательным, нежели старым. Он вдовствовал уже много лет. Дети выросли и твердо стояли на ногах. Нестер, три года назад назначенный президентом компании, был, разумеется, главным. Но все, в том числе и Летиция, знали: Джеффри Аптон по-прежнему управляет заводом. И именно к Джеффри она обращалась в случае нужды за советом, деньгами, а также обсуждала с ним семейные неурядицы, о которых не могла поговорить ни с собственным сыном, ни даже со своей матерью Ханной Грейбл, жившей в особняке семейства Уинслет.
      Летиция не видела супруга столько лет, что даже подумать страшно. Узнав о его кончине, она вспомнила тот единственный раз, когда Уильям Уинслет навестил ее. Он изменился до неузнаваемости, стал африканцем до мозга костей. Диким, необузданным, странным.
      Уильям подхватил ее на руки, понес в спальню и стал срывать с нее одежду. Гасить светильники не пожелал. «Я хочу смотреть на тебя», – прошептал он, едва касаясь ее губами. Когда в памяти всплыла эта картина, плоть ее затрепетала.
      Но она прогнала воспоминания прочь. Миссис Уинслет хотела навсегда забыть об Африке и молила мужа вернуться домой. Им, выходцам из лучших семей Бостона, просто нечего делать на Черном континенте. Ее мать – царица здешнего светского общества.
      Однако Уильям отказался, сказав, что, если она не вернется вместе с ним в Африку, им придется расстаться.
      Летиция не вернулась, и Финни была той ценой, которую ей за это пришлось заплатить.
      Финни.
      Она свалилась как снег на голову. Совершенно чужая женщина.
      Летиция посмотрела в окно, из которого видна была деловая часть Бостона.
      – Мне кажется, ничего неприятного в этом нет, – произнес Джеффри, сидевший за столом, слишком громоздким для этой комнаты. Этот стол заказал Нестер, но он ему не понравился, и Нестер велел перенести стол в кабинет Аптона. А у Нестера теперь стоял новый стол, прекрасно вписывающийся в его кабинет.
      Джеффри поправил на столе бумаги и перья, закрыл пробкой чернильницу, откинулся назад и продолжал:
      – За два месяца пребывания здесь Финни с трудом удалось оправиться после ужасной катастрофы на железной дороге. Так в чем же дело?
      Чтобы не встречаться с ним взглядом, Летиция стала разглаживать несуществующую складку на юбке из дорогого кашемира.
      – Ну, она… странная.
      Джеффри положил подбородок на сплетенные пальцы.
      – Что же в ней странного?
      – Если хочешь знать, она, едва придя в себя, отказалась от докторов и стала лечиться травами. Весь дом пропах ими. Она утверждает, что эти травы целебны.
      – А ты сомневаешься?
      – Не в этом дело. Но мне кажется странным, что она постоянно пьет какой-то чай и делает себе примочки и компрессы. – Миссис Уинслет вздохнула. – Впрочем, ты верно заметил: она удивительно быстро пошла на поправку. А теперь решила лечить слуг.
      – Каким образом?
      – Дает им какую-то бурду от зубной боли и мазь от порезов, отвар от расстройства желудка и настойки от различных заболеваний, будто она только что окончила медицинские курсы, а не вернулась из африканских джунглей. – Летиция положила руки в перчатках на подлокотники кресла. – Прислуга боготворит ее.
      – Ну и что тут плохого?
      Миссис Уинслет наконец подняла голову.
      – Моей дочери место в гостиной, а не в прачечной, где она лечит слуг.
      – Дай ей время, Летиция, – произнес Джеффри. – Пусть она привыкнет к Бостону и его нравам.
      – Но у нас нет времени! В следующее воскресенье у Брэдфорда и Эммелины Готорн званый обед. Я уже послала записку, что мы будем. – Она буквально впилась пальцами в подлокотники. – Но еще не поздно отказаться от приглашения.
      – Глупости. Вот увидишь: Финни докажет, что ты ошибалась. Она будет там самой красивой.
      У миссис Уинслет нервно дернулась губа.
      – Мне все же удалось подобрать платье, которое ей к лицу. Ведь даже после болезни она черна, как негр. Чтобы придать ей хоть сколько-нибудь приличный вид, уйдет целая банка рисовой пудры.
      – Ее кожа лишь слегка отливает золотом, Летиция. И если припудрить ей лицо да еще надеть на нее нарядное платье, она будет просто красавицей.
      – Я заметила, – сказала она вдруг, – что ты неравнодушен к Финни. Вчера – шоколадные конфеты, сегодня цветы!
      Джеффри улыбнулся и откинулся в кресле.
      – По-моему, мне пора подумать о женитьбе.
      Летиция открыла от изумления рот:
      – Женитьбе? На Финни?
      – Почему нет? Мужчины в возрасте всегда выбирают молодых женщин. – Он слегка улыбнулся. – Но ни слова Нестеру. Во всяком случае, пока. Полагаю, ему потребуется еще немного времени, чтобы привыкнуть к ней.
      – Не убеждена, что это когда-нибудь произойдет.
      Джеффри пожал плечами:
      – Все равно, пока ни слова. А тебе следует подумать об устройстве праздника по случаю дня рождения Финни. Он приближается, или ты запамятовала?
      – Разумеется, нет! – гневно произнесла она, хотя, по правде говоря, такой грех за ней водился. – Я уже второй день ломаю над этим голову.
      Приход невесты Нестера прервал их беседу. Прежде чем девушка успела вымолвить хоть слово, миссис Уинслет спросила:
      – Верно, Пенелопа?
      Пенелопа Мансер была неотразима: блестящие черные волосы, молочно-белая кожа, раскосые глаза.
      – О чем вы?
      – О том, что уже второй день я только и говорю, что о праздновании дня рождения Финни, – произнесла она, выразительно взглянув на будущую невестку, и добавила: – Устроим торжественный прием. – Летиции хотелось, чтобы все считали ее образцовой матерью, как будто много лет назад она не оставила маленькую Финни с отцом в далекой Африке, лишив ее материнской ласки. «Мне пришлось уехать из Африки, – говорила она. – У меня не было выбора: Нестер захворал».
      – Разумеется, дорогая Летти. Праздник для Финни. Будет просто чудесно! – Розовые губки Пенелопы изогнулись в милой улыбке. – Вы готовы? Нестер прислал экипаж, и матушка Ханна ждет нас.
      – Прекрасно. Пошли, дорогая, – произнесла Летиция, вставая и беря Пенелопу за руку. – Пора наконец составить список всего того, что нам еще предстоит сделать. То есть продолжить начатое, – поправилась она, быстро взглянув на Джеффри. – Праздник выйдет на славу. Пока, Джеффри, увидимся у Готорнов в воскресенье.
      В дверях она обернулась:
      – Надеюсь, ты окажешься прав и выход в свет Финни пройдет гладко.
 
      При первом появлении в бостонском обществе Финни Уинслет узнала две вещи: во-первых, старинный город в Новой Англии отделен от Африки не только географически, и, во-вторых, семейные узы тут значат гораздо больше, чем кровное родство.
      Однако ни одна из этих бесконечно сложных граней новой жизни не испугала ее. А вот при виде длинного, изысканно накрытого обеденного стола она оторопела.
      Финни сидела в богатой столовой среди самых влиятельных граждан Бостона и пристально смотрела на блюдо с выложенными лесенкой отбивными, что стояло на белой льняной скатерти. Ни разу в жизни ни на одном столе ей не доводилось видеть столько ножей, вилок и ложек, не говоря уже о персональных приборах.
      Город, казалось, впал в оцепенение. За окном валил снег, который был Финни в диковинку и вызвал у нее суеверный восторг, поразив своей красотой. Вокруг стояла звенящая тишина. Белые хлопья осыпали, точно сахарной пудрой, улицы и кусты.
      В Африке ничего подобного не увидишь.
      Больше всего Финни радовала мысль, что Бостон совершенно не похож на ее любимую Африку. Два разных мира. Целая вечность, казалось, отделяла ее от еще не присланных вещей. От резных деревянных игрушек и собственноручно сшитых крошечных платьев. Целая вечность пролегла между ней и воспоминанием о тонком голоске, нежном и сладостном, словно сливочная карамель.
      «О, Изабель, – пронеслось в голове, – твоя мать так истосковалась по тебе!»
      Ком подкатил к горлу, глаза защипало. Но она прогнала воспоминания прочь и стала изучать нравы этого неведомого, чужого города, полного странностей и загадок.
      Одной из них было блюдо с отбивными.
      Ей стало легче, когда сцены из африканской жизни поблекли и она могла сосредоточить все свое внимание на приборах. Одному Богу и здешней хозяйке известно, что делать с этими серебристо поблескивающими вилками, ножами и ложками. Но тут она огляделась и обнаружила, что, кроме нее, это никого не волнует. Все болтали и смеялись как ни в чем не бывало.
      И тут ее взор остановился на Мэтью Готорне. Сердце гулко застучало. Он по-прежнему был сильным и стройным, жестоким и воинственным – таким, каким она его запомнила. Девушка помнила, как в поезде упала на его мускулистую грудь.
      Она часто задышала, губы раздвинулись, на щеках выступил румянец при воспоминании о нескольких часах, проведенных рядом с ним после крушения.
      «Не смей умирать на моих руках!» – приказал он ей, и она выжила.
      Она часто думала о том, куда он подался после появления спасателей, которые вынесли ее из джунглей. О том, что было раньше, мисс Уинслет не решалась вспоминать, боясь, что не справится с волнением.
      Уже потом, в больнице, крытой лианами, когда к ней вернулось сознание, ей сказали, что Готорн неоднократно справлялся о ее самочувствии. На следующее утро она покинула больницу, не желая встречаться с ним. Это было выше ее сил. Она боялась воспоминаний о джунглях. О той долгой ночи.
 
      – Постарайся, Финни. Ну же, попробуй.
      – Оставьте меня, – простонала она.
      – Черт подери, Финни, не будь такой трусихой! Позволь мне помочь тебе.
      Она попыталась отвернуться и закрыла глаза.
      – Уходите.
      – Не уйду! – с горячностью ответил он. – Ты должна бороться. – Он умолк и на мгновение прижался лбом к ее лбу. – Ты не умрешь, Финни. Я не допущу.
      – Вы мне противны, разве не видно? – зло спросила она, но не отстранилась.
      Мэтью лишь улыбнулся:
      – Да, видно. Ну а теперь я помогу тебе.
 
      Финни разрыдалась, взойдя на борт судна, плывущего в Бостон. Она больше не увидит его… Вспыхнувшее в ней чувство к этому странному человеку было как наваждение. Но постепенно оно теряло свою остроту. Во всяком случае, так ей казалось, пока она не увидела его сидящим за столом напротив нее. Он не спускал своих темно-синих глаз с девушки в бархатном платье с искусно уложенными рыжими локонами, словно искал в ней ту, которую встретил однажды в поезде, в Африке.
      И Финни поняла, что ее чувство к нему осталось прежним. Она, как и тогда, находилась во власти его обаяния.
      Она прикрыла глаза, пытаясь прогнать воспоминание о том дне и последовавшей за ним ночи, о его прикосновениях, заставлявших ее трепетать.
      «Финни, не стыдись меня».
      Какой ласковый у него голос! Его ладони нежно сжали ей запястья, когда она попыталась прикрыться после того, как он снял с нее окровавленные обрывки одежды…
      – Я так рада, что вы смогли прийти, мисс Уинслет.
      Прогнав прочь воспоминания об Африке, Финни подняла голову и увидела, что миссис Брэдфорд Готорн, мать Мэтью, смотрит на нее и улыбается.
      Раньше Финни не знала, что и Мэтью родом из Бостона, и не связывала его с этой семьей. И когда увидела его здесь, сердце у нее замерло. И хотя Финни была полна решимости забыть о нем, ей очень хотелось обменяться с ним несколькими словами.
      Эммелина Готорн была миловидной женщиной, одной из немногих, с кем Финни познакомилась за свое недолгое пребывание в Америке. Ее супруг Брэдфорд Готорн, мрачный мужчина, напоминал туземного воина – отважного, прямолинейного и жестокого.
      Они жили в роскошном особняке на Бикон-стрит, в части города, называемой Бикон-Хилл – одном из старейших и красивейших районов Бостона. Улицы здесь были извилистые и вымощены красным кирпичом в тон фасадам домов влиятельных горожан. Бикон-Хилл совершенно не был похож на то место, где жила ее мать. На Бэк-Бей улицы были прямые, довольно широкие, да и тона фасадов домов разноцветные, не то что на Бикон-Хилл.
      – Благодарю, миссис Готорн, – ответила Финни. – Было очень любезно с вашей стороны пригласить меня.
      Она скользнула взглядом по столу, где при свете свечей поблескивали серебряные приборы, и остановила его на своей матери. Сейчас мать казалась ей еще более чужой, нежели тогда, когда их разделяли время и океан, со своей ослепительно белой кожей и безупречными манерами.
      Летиция Уинслет с приятной улыбкой на устах вела светскую беседу. На ней было сверкающее атласное платье и нитка жемчуга на шее. Как говорила бабушка Финни: изысканна, но меру знает. Она не повышала голоса, чтобы привлечь к себе внимание, но очаровывала всех своей красотой.
      Финни взглянула на изящный браслет с бриллиантами на своей руке. Она надела его по настоянию матери.
      – Его подарил мне твой отец, – промолвила Летиция, застегивая браслет на запястье дочери. – И я хочу, чтобы он был на тебе во время твоего первого выхода в свет.
      Золото сначала обожгло Финни холодом, но затем вобрало в себя теплоту ее тела. Однако этот жест матери не сблизил их. Финни посмотрела в зеркало, висевшее у выхода из столовой. Она рассматривала свои глаза, лицо, надеясь отыскать хоть отдаленное сходство с сидящей напротив красивой женщиной.
      – Скажите нам, мисс Уинслет: вы, верно, вздохнули с огромным облегчением, вновь оказавшись среди цивилизованных людей? – обратилась к Финни Грейс Болдуин.
      За столом сидели двенадцать человек. Хозяин с хозяйкой, Финни, ее мать, Джеффри Аптон, Нестер с невестой, Мэтью и несколько незнакомых ей гостей: Грейс Болдуин, Эдвина Рейнз и чета Дюмонов.
      Вопрос Грейс Болдуин озадачил Финни. Ведь ее увезли из Бостона в шестилетнем возрасте, и она совершенно не помнила то далекое время.
      – Скажите, мисс Уинслет, – подхватила Эдвина Рейнз, приподняв бровь, – где вы жили? Кажется, в каком-то племени?
      Миссис Дюмон, открыв рот от изумления, во все глаза уставилась на Финни:
      – Среди дикарей?
      Финни молчала, не зная, что ответить, и никак не могла сосредоточиться.
      – Тамошние нехристи, говорят, плотоядны, – заявила миссис Дюмон. – Дикари, поедающие плоть.
      – Мы все плотоядны, миссис Дюмон. Все без исключения.
      Собравшиеся удивленно повернулись к Мэтью, который до этого не произнес ни единого слова, едва сдерживая кипевшую в нем ярость. Его слова прозвучали как гром среди ясного неба.
      Но миссис Дюмон лишь фыркнула, бросив выразительный взгляд на Мэтью.
      – Я задала вопрос не вам, мистер Готорн.
      Воцарилось неловкое молчание. Мэтью оставался невозмутимым. Финни вдруг вспомнила европейцев, которые выскочили тогда из второго вагона. Неужто их испугал шрам на его лице? А этих тоже испугал?
      – Мисс Уинслет, – с притворным интересом промолвил мистер Дюмон, нарушив молчание, – пожалуйста, расскажите нам о красотах Африки.
      Прежде чем девушка успела произнести хоть слово, в разговор вмешалась Эдвина Рейнз:
      – Я слышала, будто там нет живописных мест, мистер Дюмон. Только дикие джунгли да нехристи, как только что заметила ваша супруга. И еще голые язычники, – безапелляционно заявила она тоном, не терпящим возражений, и взглянула на Финни.
      В душе Финни стал закипать гнев.
      – Африку, насколько мне известно, называют Черным континентом, – заметил мистер Дюмон.
      – Могилой белого человека.
      Они оскорбляли ее любимую Африку, и Финни хотелось ее защитить. Однако сказанное было правдой. Африка была мрачной, неприветливой и в то же время необычайно красивой. Финни инстинктивно чувствовала: эти люди, высокомерные, самоуверенные, не способны понять всей прелести Африки.
      – Да, там одни дикари, – сказала Грейс Болдуин, сверкнув глазами, и, промокнув губы салфеткой, подалась вперед. В свете канделябра сапфиры и алмазы на ее ожерелье стали переливаться всеми цветами радуги. – Я слышала, будто голландская наследная принцесса Алексин Тинне поднялась вверх по Нилу до какого-то пустынного места и попыталась пересечь Сахару…
      – Я тоже об этом слышала, – подхватила Эдвина, – местные проводники напали на нее с ножами и бросили умирать в пустыне, поделив между собой ее провиант и деньги.
      Женщины побледнели, мужчины часто задышали.
      – Это доказательство того, – уверенно заявила Эдвина, – что Африка – варварская страна.
      – Могу побиться об заклад: укокошили ее людоеды, – поддакнул мистер Дюмон, откинувшись на стуле.
      – Разумеется, – подтвердил кто-то из гостей.
      – Это правда, мисс Уинслет? – с отвращением, смешанным с любопытством, спросила Грейс. – Дикари-каннибалы в самом деле едят людей?
      – Этого я не знаю, – с гневом проговорила Финни, – но уверена, что приличия не позволили бы им завести за обеденным столом подобный разговор.
      На сей раз побледнели мужчины и тяжело задышали женщины.
      – Весьма верное замечание, – примиряюще промолвила Эммелина Готорн. – Мы забыли о приличиях.
      Эдвина хмыкнула. Грейс едва сдержала вздох разочарования: ей не удастся узнать из первых рук о гнусном поступке, слух о котором обошел весь земной шар.
      Эти люди поставили Финни в тупик. Она не понимала их требований. Впрочем, когда это им было удобно, они, казалось, могли пренебречь установленными ими правилами поведения. Финни старалась понять эти правила, правила клуба, членом которого не являлась. Тайные рукопожатия и молчаливое согласие, ясные всему свету, кроме нее. У Финни голова пошла кругом.
      Она подняла глаза и встретилась взглядом с Мэтью. Казалось, его синие глаза заглядывали ей в самую душу. Смятение в мыслях улеглось.
      – Мы привели сына с собой, – пояснила Эммелина. – Он недавно вернулся из Африки. Путешествовал там.
      Мэтью нахмурился и, привстав, потянулся за фужером с вином, но задел фарфоровые чашки и хрустальные бокалы и едва не пролил вино. Все испуганно на него посмотрели.
      В глазах его вспыхнули недобрые огоньки, он снова опустился на стул и улыбнулся:
      – Простите мою неловкость. – И он обратился к матери: – Что ты сказала? – За внешним спокойствием скрывалась ярость.
      Брэдфорд взглянул на сына с презрением. Эммелина выглядела смущенной и встревоженной.
      – Да, – продолжала Эммелина, – мы пригласили тебя и мисс Уинслет, поскольку не сомневались в том, что вам интересно будет поговорить.
      – Пригласили, мама? – хмуро проговорил Мэтью. – Насколько я помню, у меня не было выбора.
      Эммелина побледнела и деланно рассмеялась.
      – Мы думали, вы посещали одни и те же места.
      – Так оно и было, – сказал Мэтью, взглянув на Финни. – Я встретил мисс Уинслет в Конго. В поезде.
      У девушки гулко забилось сердце.
      «Я должен дотронуться до тебя, Финни».
      – Вы знакомы? – изумилась Эммелина. – Мэтью, ты нам об этом не говорил.
      – А о чем, собственно, говорить? – вмешалась Финни. О долгих часах безумной борьбы за выживание? О том, что с наступлением ночи время потекло медленнее и он держал ее в объятиях, а она поведала ему свои мечты? Ночью джунгли и ее ранение сблизили их, и она делала все, чтобы забыть о своей откровенности. Нет, ей совершенно не хотелось делиться с ними пережитым. Она не желала больше говорить об Африке, не желала беседовать с Мэтью Готорном.
      Тот вскинул бровь. Лицо приняло саркастическое выражение. Финни это сразу заметила. К счастью, в этот момент в разговор вмешалась Грейс.
      – Ах, подумать только! – воскликнула она. – Черепаховый суп. Божественно!
      Лакеи в строгих ливреях подошли к столу, бесшумно ступая по толстому бельгийскому ковру. Они несли богато украшенные супницы, серебряные блюда с хлебом и посыпанные зеленью кусочки масла в форме крохотных раковин. Лакей, подойдя к Финни, застыл на месте.
      Она округлила глаза:
      – Вам плохо?
      Воцарилась тишина. На лицах собравшихся отразилось удивление.
      – Разумеется, нет, – произнесла Эдвина, снисходительно поджав губы. – Он предлагает вам суп.
      Финни стала пунцовой, заметив на лице матери тень замешательства. Расстроенная, она повернулась к лакею и кивнула.
      Финни не осталось ничего другого, как приступить к трапезе, хотя она представления не имела, какой ложкой следует пользоваться. Чтобы снова не оплошать, мисс Уинслет исподтишка взглянула на остальных. Но ничего не увидела из-за ваз с цветами и высоких фужеров. Между тремя бокалами она могла рассмотреть только Мэтью, однако тот не притронулся к еде.
      Финни наконец рискнула, взяла ближайшую ложку и замерла. Потом облегченно вздохнула: судя по реакции окружающих, она не ошиблась.
      – Мэтью совершил чудесное путешествие, – сказала Эммелина. – Он привез столько интересных подарков. Помню зеркало, привезенное Мэтью из Венеции несколько лет назад. Ты его помнишь, Мэ…
      Она осеклась, взглянув на сына, потрясенная выражением его лица.
      Финни вдруг поняла, что тогда, в поезде, в голову ей пришла совершенно справедливая мысль: он не всегда бывает столь груб и жесток.
      «Почему же прошлое не отпускает его? – гадала Финни. – Что столь резко повлияло на его жизнь?»
      Все взоры устремились к Мэтью. Куда девалось пренебрежительно-равнодушное выражение, не сходившее с его лица на протяжении всего обеда? Финни чуть не заплакала, когда этот человек с угрюмым и опустошенным видом посмотрел на мать.
      Но тут Летиция нарушила наступившее тягостное молчание:
      – Надеюсь, все уже получили пригласительные билеты на праздничный бал в честь дня рождения Финни?
      Пенелопа взволнованно подалась вперед:
      – Будет грандиозный праздник! Мы с матушкой Летти готовимся к нему.
      Матушкой Летти.
      Словно не Финни, а невеста Нестера ее дочь.
      Летиция, повертев пальцами нитку жемчуга, взглянула на Джеффри с многозначительной улыбкой:
      – Надеемся, на балу Финни объявит радостную новость.
      Мисс Уинслет вскинула голову.
      Джеффри под столом осторожно сжал ладонь Финни. Она поняла, что значили слова матери. Недаром он с видом собственника положил руку ей на талию и повел в столовую. С первой же встречи мистер Аптон был с ней необычайно любезен и предупредителен. Это благодаря ему она почувствовала себя любимой и желанной в доме матери.
      Крайнее замешательство овладело ею, когда она, подняв голову, увидела, что Мэтью не спускает с нее проницательного взора. Финни отвернулась.
      – Что за новость? – спросил Нестер. – Мне почему-то ничего не известно.
      – Сейчас, дорогой, – вкрадчиво проговорила Летиция, – я не могу этого сказать. Иначе не получится сюрприза.
      – По-моему, я имею право знать, матушка.
      – Нестер, прошу тебя! – Она пронзительно посмотрела на сына, смягчив свой взгляд улыбкой.
      Вскоре бульонные чашки убрали со стола. Слава Богу, на сей раз, когда возле мисс Уинслет вырос лакей, ей не надо было ничего делать. Перед ней просто поставили тарелку с прозрачными, тонкими лепестками настурции – единственным знакомым ей блюдом среди всех прочих.
      Финни облегченно вздохнула: теперь-то уж она не ошибется. Мисс Уинслет взяла длинный зеленый стебель цветка, похожий на зонтик, и откусила верхушку. Лишь подняв глаза, с предательски прилипшим лепестком к губе и цветком в руке, она увидела, что все прекратили жевать и, разинув рты, уставились на нее, в том числе и напоминавшие статуи лакеи.
      В темно-карих глазах Эдвины вспыхнуло презрение.
      Финни едва не заплакала: что же теперь она сделала не так?
      Прошло несколько секунд, прежде чем она заметила, что никто, кроме нее, не притронулся к цветку. Девушка поняла, в чем ее промах. Американцы, очевидно, не едят настурцию.
      Ее мать слегка покраснела. Брат охнул. Эммелина что-то пробормотала.
      Ее выручил Мэтью.
      – Настурции приготовлены специально для вас, мисс Уинслет, – раздался его тихий, повелительный, грудной голос. – Я сказал матушке, что в Африке это изысканное блюдо, и она приказала подать их на стол. Не так ли, матушка?
      – Ах да, милый, – промолвила Эммелина, и ее серые глаза лукаво блеснули.
      Мэтью пристально посмотрел на Финни. Она не знала, что и думать. Ей хотелось опрометью выбежать из столовой. Но тут мистер Готорн-младший, не отрывая глаз от ее лица, взял с тарелки цветок и откусил несколько лепестков.
      У Финни вдруг защипало в глазах. До чего же он непредсказуем, этот мужчина! То злится, то становится необычайно заботливым. Как тогда в Африке.
      Мисс Уинслет заставила себя дожевать лепесток. Спустя мгновение Эммелина взяла с тарелки настурцию.
      – Надеюсь, они так же вкусны, как и те, что вы ели в Африке, мисс Уинслет. Мне так хотелось попробовать. С трудом дождалась. – Эмили откусила кусочек, тщательно прожевала и с невозмутимым видом проглотила.
      Гости, один за другим, бормоча что-то себе под нос, последовали ее примеру. Все, кроме Эдвины Рейнз. Та сидела не шелохнувшись, с хмурым видом.
      – Ну же! – взревел Мэтью, грохнув кулаком по столу. Серебряные ножи и вилки, подпрыгнув, со стуком упали на фарфоровые тарелки.
      Оправившись от испуга, Эдвина взяла цветок и откусила верхушку.
      Мэтью после последнего промаха Финни, похоже, понял, в каком затруднительном она положении. И теперь после каждой смены блюд незаметно показывал ей, каким прибором следует пользоваться.
      Здесь были вилки для салата и для мяса. Ножи для сыра и ложечки для кофе. Всего четырнадцать предметов в каждом приборе. К концу обеда Финни почувствовала, что еще немного – и она лопнет от обилия съеденной пищи. В то же время она гордилась собой. За обедом, длившимся довольно долго, она допустила всего одну оплошность.
      Во всяком случае, до тех пор, пока не стали расходиться гости и она не заметила пропажи браслета матери. Мисс Уинслет бросила взгляд на столовую, но тут Грейс Болдуин, прощаясь, протянула ей руку.
      Не долго думая Финни тоже протянула руку, а левую по привычке сунула под мышку.
      Глаза у Грейс округлились. Ее мать охнула. А низенький толстый старикашка мистер Болдуин, не сдержавшись, громко расхохотался.
      Финни забыла о браслете, поскольку центром внимания стала ее рука, которую она сунула под мышку.
      Нестер раздраженно хмыкнул и, выхватив у лакея пальто, попрощался со всеми.
      Тряхнув головой, Финни опустила руку и деланно улыбнулась, ненавидя себя за то, что на глаза навернулись слезы.

      – По-моему, тебе пора снова жениться.
      Мэтью остановился как вкопанный.
      Званый обед накануне вымотал его. Полученные в Африке раны и увечья все чаще давали знать о себе.
      Он только что вошел в родительский особняк, куда приехал из собственного дома на Мальборо-стрит. Услышав голос матери, он поднял голову и увидел ее на верхней площадке лестницы. Ее рука покоилась на перилах из красного дерева.
      Особняк Готорнов, выстроенный в начале века Чарлзом Булфинчем, выделялся среди прочих и считался достойным подражания. В меру большой, он выгодно отличался от некоторых домов на Бэк-Бей.
      Стены комнат были обиты панелями из ценных пород дерева и увешаны восточными коврами. Убранство изящное и изысканное, но не броское. Фарфоровые вазы времен китайской империи Мин стояли на высоких постаментах. На стенах висели бесценные картины. На произведения искусства не жаль тратить деньги. Прекрасное вложение капитала. А вот позолоченные розетки и мраморные балюстрады – это расточительство. Так, во всяком случае, говорил его отец.
      Мэтью молчаливо ждал, не смея проронить ни слова. Из-за шума в голове, боли в руке и плече ему трудно было сосредоточиться. Окружающие видели лишь шрам на его лице. И только врачи знали, как сильно он искалечен, сколько осталось у него на теле рубцов после того несчастного случая, когда полтора года назад он овдовел.
      Порой ему просто не верилось, что в его жизни с тех пор произошли столь разительные перемены.
      – Я смутила тебя, – произнесла Эммелина, с королевской грацией спускаясь по лестнице и ласково улыбаясь ему.
      Подойдя к сыну, она положила ладонь на его запястье. Ему понадобилось все его самообладание, чтобы не застонать.
      Он вспомнил докторов. Выражение их лиц, их встревоженные взгляды. Однако Мэтью так до сих пор и не знал, то ли они обеспокоены его состоянием, то ли тем, как сказать одному из самых богатых и некогда влиятельных граждан Бостона, что он никогда не поправится, хотя не так давно уверяли его в обратном.
      Когда доктора впервые сказали ему о своих опасениях, Мэтью отказывался верить. Но с каждым днем покалеченная рука все хуже слушалась его. Она слабела, и как раз прошлой ночью, не соберись он с силами, ему пришлось бы туго. С огромным трудом ему удавалось скрывать свое состояние.
      – Мэтью, мне больно на тебя смотреть, – произнесла Эммелина. – Брак пошел бы тебе на пользу.
      – Я никогда больше не женюсь, мама, – с горечью ответил он.
      – Перестань жить прошлым! – воскликнула миссис Готорн. – Кимберли умерла. Ты должен смириться с этим!
      При воспоминании о жене у него заходил кадык. Их брак продлился семь лет. С первой встречи он знал, что она станет его женой. Теперь она спит вечным сном, он обезображен и никогда больше не женится.
      – По-моему, мисс Уинслет была бы прекрасной супругой.
      – Жениться на Финни Уинслет? Да это безумие!
      Мэтью был прав. Он едва знал эту девушку.
      – Эта мысль пришла мне в голову вчера, во время обеда, – в раздумье произнесла Эммелина.
      – Не понимаю тебя. Мы с Финни едва перемолвились парой слов.
      – Я обратила внимание, как, впрочем, и все остальные, – Эммелина вздохнула, – что твои нынешние манеры оставляют желать лучшего. Но я помню то время, когда ты был душой общества и не пропускал ни одного бала. Женщины провожали тебя улыбками, мужчины искали твоего расположения. Все знакомые и даже те, кого ты не знал, восхищались тобой. А теперь ты можешь грохнуть кулаком по столу, как это было вчера.
      Слова матери привели Мэтью в замешательство, но он тут же подумал, что теперь уже ничего не исправишь, что прошлого не вернуть.
      Не выказывая своего смятения, он скрестил руки на груди и прислонился к римской колонне.
      – Стало быть, вчера за обедом я не был обаятелен? – спросил он с вызовом.
      – Нет, не был, и тебе это хорошо известно, – резко сказала Эммелина. – Поступай как знаешь. Во всяком случае, тебе ничего не стоило быть любезным с мисс Уинслет.
      Мэтью отпрянул от колонны. Боль вдруг сменилась сильным гневом… гневом, которого он не знал, пока его жизнь не переменилась столь круто, гневом, который ни на минуту не покидал его.
      – Любезен? Я был не только любезен. – Ведь он спас эту неблагодарную в джунглях, а затем помог ей избежать неприятностей за обедом.
      – Пожалуй, ты помог ей, когда она попала в неловкое положение с цветком, – продолжала Эммелина, – но после этого больше не обращал на нее внимания – такое поведение вряд ли назовешь любезным.
      – Если ты считаешь, что я был груб с ней, тогда к чему эти разговоры о женитьбе?
      – Да потому что Финни Уинслет первая выманила тебя из той неприступной крепости, которую ты возвел вокруг себя. – Выражение ее лица смягчилось. – Ты ушел в себя, Мэтью. Но вчера стоило ей появиться, как твои глаза ожили.
      Сердце его учащенно забилось. Он вспомнил раны на ее теле. И кровь. Повсюду.
      – Она такая милая, Мэтью. Я полюбила ее с первого взгляда.
      …Он разорвал на куски свою рубашку и стал прикладывать к ране с внутренней стороны бедра. Но кровь не останавливалась, окрашивая материю в красный цвет. Все бесполезно. Она умирала у него на руках, а он чувствовал себя таким беспомощным! Мертвенный холод прокрался в его душу, когда он понял: она перестала за себя бороться…
      – По-моему, она подошла бы тебе, сынок.
      – Нет! – Это слово гулким эхом прокатилось по вестибюлю, отскакивая от стен, обитых шелком, и ударяясь в семиметровый потолок.
      Мэтью глубоко вздохнул. При виде испуганного лица матери у него застучало в ушах.
      – Ты ошибаешься, мама, – с трудом произнес он, глядя на испуганное лицо матери. – Мне не нужна жена. Мне вообще никто не нужен.
      – А твоей дочери?! – гневно спросила Эммелина.
      Мэтью болезненно поморщился, повернул голову и через окна у входной двери посмотрел на улицу. От резкого движения у него все поплыло перед глазами. Мэри. Его шестилетняя дочурка, любимица. Только ради нее он вернулся из Африки. Но его возвращение оказалось не таким, каким он его себе представлял.
      – У Мэри есть ты, и отец души в ней не чает, – ответил Мэтью.
      – Ей нужна твоя любовь.
      – Да ведь я люблю ее! – вырвалось у него. – Боже, как же я ее люблю! – прошептал Мэтью. – Но ей нужна женская забота. А я – мужчина.
      – Поэтому тебе и нужна жена.
      Встретившись с матерью взглядом, он медленно промолвил:
      – В последний раз повторяю тебе: я не женюсь. Ни на Финни Уинслет, ни на другой женщине, пусть даже она оказалась бы самой лучшей женой на свете. Один раз я был женат. Хватит. – Он взял себя в руки. – Ты из-за этого за мной посылала?
      – Нет. Я хотела, чтобы ты вернул этот браслет, он был на мисс Уинслет, – ответила она со вздохом после долгого молчания.
      – Удобно ли? – спросил Мэтью, моля Бога, чтобы дал ему терпения.
      – Ну же, Мэтью. Я просто хочу, чтобы ты отвез браслет и чтобы они больше не беспокоились о нем. Утром я получила записку.
      Мэтью мог поверить в это, как и в то, что Финни ищет повод снова увидеться с ним.
      – Ты это сделаешь для меня? – спросила она.
      – Хорошо, я верну его. И сразу уйду.
      – Поступай как хочешь.
      Он бросил взгляд в сторону кабинета:
      – Отец дома?
      Эммелина несколько секунд смотрела на сына, а затем ответила:
      – Нет, он в городе.
      – Скажи ему, что я был здесь и спрашивал, не хочет ли он пообедать со мной в пятницу. У «Лок-Оубера». – Он понизил голос: – Как бывало в прежние времена.
      – Мне известно, что он намерен в ближайшую пятницу отправиться в Вустер по делам.
      – Тогда в следующую.
      Миссис Готорн кивнула:
      – Ладно. Я скажу ему. Уверена: по возвращении он пришлет тебе записку.
      – Благодарю.
      – Вот браслет.
      Он мрачно улыбнулся, взял браслет и сунул в карман. Склонившись, он, едва прикоснувшись, поцеловал ее в щеку.
      – Жду тебя в воскресенье на ужин, – сказала Эммелина.
      Мэтью что-то пробурчал и собрался уходить.
      – Неужели ты даже не поздороваешься с Мэри?
      Мэтью замер. «Я не должен ее видеть», – подумал он, но сердце разрывалось на части от желания повидать дочку. Он обругал себя дураком. Он знал, что из этого получится, но не мог еще раз, не попытав счастья, уйти. А вдруг на сей раз все будет по-другому?
      – Она у себя.
      Мэтью поднялся по широкой витой лестнице на верхний этаж. Пройдя по длинному просторному коридору мимо детских комнат своих братьев, Мэтью чуть было не остановился возле своей, однако заставил себя пройти дальше, мимо еще двух дверей, и постучаться.
      – Войдите.
      Милая, ласковая Мэри.
      У него забилось сердце, когда он повернул дверную ручку и увидел малышку на подоконнике. Кружевные шторы ниспадали на ее крохотную фигурку. Она была похожа на принцессу в своем длинном с оборками платье, с белокурыми локонами и огромными голубыми глазами. Уже сейчас в ней угадывалась красавица. На какое-то мгновение он забыл о прошлом, забыл, что все с тех пор переменилось, и направился к ней.
      Но когда девочка увидела его, на ее нежном ангельском личике отразилось изумление, а затем страх. Он застыл на месте. После того, что с ним случилось, Мэри не могла без слез смотреть на него.
      Сердце у Мэтью болезненно сжалось, его охватило глухое отчаяние. Но он взял себя в руки.
      – Привет, Мэри, – сказал он ласково, усилием воли подавив волнение в голосе, и повернулся так, чтобы шрам не очень бросался в глаза.
      Но это не помогло. В ее взоре появилась отчужденность, и она стала что-то тихо напевать и поглаживать куклу, будто успокаивая ее. Ему захотелось броситься к ней, обнять, прижать к себе, сказать, что все будет хорошо.
      Но ничего хорошего уже не будет. Ему не избавиться от шрама. Да и вряд ли он смог бы сейчас прижать ее к себе, до того ослаб.
      Мэтью едва совладал с собой. Еле сдерживаясь, собрав все силы в один кулак, он затворил дверь с клокочущей в душе яростью. Спустившись по лестнице, остановился возле матери:
      – Скоро ты поймешь, что от наших встреч больше вреда, чем пользы.
      Хлопнув дверью, он бросился к своему экипажу. В воздухе кружились снежинки. Он так дернул поводья, словно опять оказался в Африке, и помчался по улицам, пробиваясь через дорожную сутолоку. Свернув с Бикон-стрит на Арлингтон-стрит, он понесся к своему дому на Коммонуэлс-авеню, рискуя натолкнуться на фонари и гранитные бордюры, когда его экипаж заносило на скользкой мощеной улице.
      Им владели гнев и отчаяние. Он подвинулся на сиденье, и браслет впился ему в ногу.
       Финни.
      Его сердце учащенно забилось при мысли о ней… об этой незнакомке, которая уже дважды врывалась в его жизнь. Ему захотелось увидеть ее. Посмотреть ей в глаза. Возможно, тогда он поймет, почему не может избавиться от мыслей о ней.
      Однако он тут же подумал, что его хотят заманить в ловушку. Он живо представил себе, как Финни посылает записку с наспех придуманной причиной, лишь бы увидеться с ним. Кроме того, его мать настояла, чтобы он сам отвез ей браслет. Конечно, Эммелина упомянула про все семейство Уинслет, особо не выделяя Финни, но Мэтью уже понял тактику матери. Сначала она потребовала, чтобы он присутствовал на званом обеде, теперь – чтобы вернул браслет.
      Финни желает встретиться с ним, а мать всячески помогает ей.
      Ну что ж, он знает, что им обеим сказать. Он не удивился, когда увидел мисс Уинслет в доме его родителей. Их друг другу представили, но она даже вида не подала, что знакома с ним. А теперь этот треклятый браслет. Скоро Финни Уинслет поймет, что зря разыгрывает перед ним скромницу.
      Жениться на Финни.
      Вдруг Мэтью охватило желание, словно по телу пробежал электрический ток. Он чертыхнулся и взял себя в руки. Он никогда больше не женится. Придется объяснить это и Финни, и матери.
 
      По бостонским меркам дом Уинслетов был новым: со дня его постройки не прошло еще и сорока лет. Внутреннее убранство поражало своей показной роскошью. В вестибюле полы из заморского мрамора, два приемных покоя с плюшевой мебелью и дорогими портьерами на окнах. Дверные проемы с резной обналичкой и позолоченные розетки. Мраморная лестница, роскошная хрустальная люстра.
      Еще накануне Мэтью узнал, что мать и брат Финни живут на доходы от собственного металлургического завода, так же как и мисс Уинслет. Семейное предприятие процветало под управлением в равных долях Нестера и совета директоров, которым Финни доверила свои акции.
      Но не о прибыли и акциях думал Мэтью, а о незнакомом, проникающем повсюду аромате, наполнявшем дом. Пахло как в лесу или саду. А может быть, этот аромат доносился из кухни, где готовили блюда с неизвестными в Бостоне приправами.
      Мэтью провели в восточную гостиную. Но прежде чем дворецкий успел доложить о его приходе, в комнату ворвалась Финни.
      Всякий раз, и это приводило его в ярость, при виде девушки у него захватывало дух. Платье на ней переливалось, блестело и при ходьбе шелестело. Прекрасный наряд, но даже бесценные шелка не смогли скрыть ее первозданную дикость.
      Готорн забыл о боли в плече. О своем болезненном состоянии. Им овладело безумное желание приникнуть к ее губам и отведать их на вкус.
      Но он тут же одернул себя: Финни Уинслет ему совершенно безразлична.
      Изогнув бровь, Мэтью окинул ее оценивающим взглядом.
      – Вижу, вы ждали меня, – высокомерно произнес он.
      Финни остановилась как вкопанная и повернулась к нему. Глаза ее округлились от изумления.
      – Должен признать, прекрасно сыграно, – сказал Готорн. – У вас такой вид, будто вам не известно, почему я здесь.
      – А почему вы здесь?
      От негодования он сощурил глаза.
      – Перестаньте лицедействовать, мисс Уинслет. Я здесь потому, что вы прислали записку.
      – Я?
      Тень сомнения закралась в душу Мэтью, но он тут же прогнал ее.
      – Хватит притворяться. Я привез ваш браслет. А теперь скажите: зачем я вам понадобился?
      В этот момент по мраморному полу вестибюля гулко застучали каблучки.
      – С кем ты разговариваешь, Финни?
      Голос Летиции, как и стук ее каблуков, разнесся по всему вестибюлю, когда она подошла к гостиной. За ней следовали Нестер и Ханна.
      – Мистер Готорн! – взволнованно проговорила миссис Уинслет. – Ваша матушка настолько любезна, что сразу откликнулась на мою записку. Она нашла браслет?
      Мэтью взглянул на Финни. Ее глаза гневно сверкнули, а тонкая бровь изогнулась.
      Он откашлялся.
      – Ах да, миссис Уинслет, нашла. – Готорн протянул Летиции драгоценную вещицу, но не боль мешала ему: ему не понравилось самодовольное выражение на лице мисс Уинслет.
      – Где же нашли его? – едко осведомился Нестер. – В супнице?
      – Нестер, прошу тебя! – взмолилась Летиция.
      Мэтью заметил, что лукавая улыбка исчезла с губ Финни и лицо ее приняло неприветливое выражение. Однако его удивило, что она воздержалась от язвительного ответа, к чему он успел привыкнуть в поезде.
      – Еще раз благодарю вас, мистер Готорн, – промолвила миссис Уинслет. – Мы как раз собрались обедать… – По ее напряженному виду Мэтью понял, что долг вежливости велит ей пригласить его к столу, хотя ей совсем этого не хочется. – Не желаете разделить с нами трапезу?
      – Нет, благодарствую.
      Нестер покачал головой:
      – Мистер Мэтью не желает остаться на обед, потому что весь дом пропах целебными микстурами и настойками, приготовленными Финни. Она готова лечить всякого, кто окажется на расстоянии мили от нее. При малейшей возможности я стараюсь обедать вне дома.
      Сказав это, он вышел, мать и бабушка поспешили за ним.
      Мэтью повернулся к мисс Уинслет.
      – Вы знахарка? – спросил он. В голове у него зашумело.
      Погруженная в собственные мысли, девушка отрицательно замотала головой:
      – Не совсем. Просто я кое-что узнала о травах у Джанджи. – Она посмотрела на Мэтью. – Вот Джанджи – настоящий знахарь.
      – Полагаю, мне следует извиниться за… недоразумение.
      – Недоразумение? – Глаза ее озорно блеснули. – Вряд ли это можно назвать недоразумением. Просто вы всегда спешите с выводами и потому ошибаетесь.
      Его губы слегка изогнулись в улыбке, и он почти вплотную подошел к ней.
      Финни притягивала его к себе словно магнитом. Она была изящной и стройной, так хотелось прикоснуться к ней. И Мэтью понял: он страстно желает обладать ею.
      – Да, – продолжала Финни, – вы всегда делаете поспешные, а потому неверные выводы. Так же было и в поезде.
      При воспоминании о том дне губы ее побледнели и вытянулись в тонкую линию. Она отвернулась.
      Теперь нечего было и мечтать о поцелуе.
      – Итак, вы по-прежнему не хотите вспоминать о крушении поезда?
      – А о чем, собственно, вспоминать? – Финни вздернула подбородок, затем опустила голову и принялась расправлять на платье несуществующие складки.
      – Вы и вчера так сказали.
      Финни вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза.
      – Ладно, раз уж вам это так нужно, поговорим. Вы спасли мне жизнь. Я перед вами в долгу. Не знаю только, чем вам отплатить. Ну, теперь вы довольны?
      Резко отпрянув, Мэтью быстро и зло произнес:
      – Мне не нужно ничего платить. – Ему хотелось навсегда забыть о ней, выбросить ее из своей жизни. – Не тот это разговор. Я ведь просто хотел осведомиться о вашем самочувствии.
      – Я чувствую себя прекрасно. Совершенно здорова. – Она чуть выставила ногу. – Видите? – Их глаза встретились. – И я найду способ отплатить вам. Я тоже плачу по долгам, как и вы.
      И зачем только он согласился привезти ей этот браслет?
      – Забудьте, – через силу проговорил Мэтью.
      Финни закрыла глаза.
      – Если только смогу, – прошептала она с отчаянием в голосе.
      – Что сможете? – с удивлением спросил Мэтью.
      Финни ответила не сразу.
      – Пустяки. Интересно, привыкну ли я к здешней жизни? – проговорила она наконец, подошла к окну и выглянула наружу. – Везде дома. Все куда-то торопятся. Экипажи проносятся по забитым дорогам. На улице не увидишь ни одной козы, во дворе – курицы. Все это так странно! – Финни сделала паузу. – И в то же время необычайно интересно. – Она улыбнулась.
      Такой мисс Уинслет была и вчера за обедом. То восторгалась новой жизнью, то, словно дикарка, пугалась ее.
      Бостон и его жители привели ее в смятение. Но и она, надо сказать, то и дело поражала их своими поступками. Не будь он знаком с одним из африканских обычаев – совать в знак приветствия ладонь под мышку, он удивился бы так же, как остальные.
      Но дело тут не только в обычаях. Она вызывала любопытство окружающих, иногда даже страх. И Мэтью это хорошо понимал. Еще в Африке его удивила ее отвага, но в Бостоне она стала еще отчаяннее и выделялась на фоне жителей этого спокойного пуританского города.
      – Боюсь, что никогда не привыкну к здешней жизни, – тихо сказала Финни. – Не научусь вести себя так, как положено.
      Качнувшись из стороны в сторону, Финни наклонила голову, и только тут до него дошло: она делает реверанс. Упражняется. Пробует. Она изо всех сил старается быть сильной, но у нее это не получается.
      Ему больно было видеть ее такой, и он выпалил:
      – Неправда! – И сам удивился, но замолчать было выше его сил. – Вы привыкнете к здешней жизни.
      Лицо Финни выражало сомнение. «Но разве может она чувствовать себя уверенно?» – подумал Мэтью. Судя по тому, что он видел, вряд ли.
      Его словно прорвало.
      – Вам стоит только пожелать, и вы сможете стать настоящей леди, – заявил он.
      Финни прикусила губу:
      – Вы уверены?
      – Разумеется, уверен. – Он едва не поперхнулся собственной ложью, но она улыбнулась ему так доверчиво, ухватившись за эту последнюю надежду, что он помимо своей воли добавил: – Вы научитесь всему, что вам необходимо.
      – О, мистер Готорн! – радостно воскликнула она. – Как я раскаиваюсь, что плохо думала о вас!
      Он негодующе поднял бровь.
      Однако Финни лишь рассмеялась:
      – Благодарю вас, благодарю! И спасибо за браслет. А теперь мне надо идти. У меня куча дел.
      Она стремительно выпорхнула из гостиной, оставив Мэтью в одиночестве.
      Усмехнувшись и покачав головой, он спустился со ступенек и вышел на улицу, где стоял его экипаж. Он подставил лицо лучам зимнего солнца, выглянувшего из-за свинцово-серых туч. В такие мгновения Мэтью чувствовал себя почти таким же здоровым, как прежде. Прошлое отступало.
      Его лицо озарилось улыбкой. Благодаря ей. Хотя он твердо решил выбросить ее из головы. Она не красавица. У нее плохие манеры и огненно-рыжие волосы.
      Но стоило ему увидеть ее, как он забыл о ноющем плече и сильной головной боли. Всякий раз при встрече с ней он попадал в плен ее притягательных глаз. Девушка своевольничала… Как волна на прибрежный песок, она обрушивалась на окружающих и добивалась своего.
      Тряхнув головой, Мэтью обернулся. И тут кто-то бросил ему в голову камень. Боль затуманила глаза, и он пошатнулся. За кустом Мэтью заметил двух мальчишек.
      – Теперь кидай ты, – прошипел один.
      – Нет, ты! – воскликнул другой.
      – Сосунок!
      – Я не сосунок!
      – Ну тогда кидай в него! – насмешливо бросил первый.
      – Ни за что на свете! Он чудовище!
      От этого унижения Мэтью окаменел, и его обдало ледяным холодом. Он заставил себя дышать. Мальчишеская перепалка и насмешки вернули его к суровой действительности, и у него стало тяжело на душе. Второй камень угодил в руку. От боли закружилась голова.
      Готорн прислонился к экипажу, конь мотнул головой, когда дернулись поводья. Ему надо домой: его не должны видеть в таком состоянии. Но когда он попробовал распрямиться, обжигающая, выворачивающая кишки боль скрутила его, и на лбу выступил пот.
      «Дыши, черт подери, дыши», – приказал он себе.
      Готорн пытался собраться с силами и не слышал перешептывающихся мальчишек. Третий камень попал в спину, и Мэтью, взревев от ярости и боли, повернулся к маль– чишкам.
      Их глаза округлились от страха, и они, визжа и сбивая друг друга с ног, бросились наутек.
      Две женщины в изысканных зимних нарядах, должно быть, услышали визг мальчишек и, встревоженные, кинулись к ним. При виде своих перепуганных отпрысков и разъяренного Мэтью они изумленно разинули рты и, схватив мальчишек за руки, побежали прочь.
      Готорн испытывал не только боль, но и унижение. Он знал обеих мамаш. С Нэн Пенхерст и Корин Адамс танцевал на балах и вел беседы не один год. Их сыновья дружили с его дочкой. А теперь они шарахаются от него.
      Его била дрожь. Тяжело дыша, он взобрался в экипаж и опустился на мягкое кожаное сиденье. Внутри все горело. Выглянувшее на минуту солнце спряталось, и небо заволокло тучами. Порывистый ветер свистел в ушах. Мэтью машинально свернул на Мальборо-стрит, едва различая прохожих, торопливо уступавших ему дорогу, и среди них маленькую девочку в теплом пальто и шляпке, которая удивленно уставилась на него.
      Он мчался, не разбирая дороги, не обращая внимания на крики и ругательства, и, лишь заметив накренившуюся подводу, резко натянул поводья.
      Несколько кварталов, казалось, протянулись на многие мили, но вот наконец он ввалился через парадную дверь в дом.
      Дворецкий бросился ему навстречу:
      – Мистер Готорн!
      При виде хозяина у слуги перехватило дух.
      – Боже мой, позвольте позвать доктора!
      Мэтью схватил Куинси за лацканы.
      – Никому ни слова, – превозмогая боль, приказал он. – Я поправлюсь. Ясно?
      – Да, да, сэр, – пробормотал дворецкий.
      Готорн стремительно прошел в кабинет и, хлопнув дверью, заперся на ключ. Снова все поплыло перед глазами, и он свалился на столик, с которого попадали графины с коньяком столетней выдержки, бокалы из тонкого хрусталя, а затем и сам Мэтью медленно сполз на пол.

      Мэри Готорн еще долго ошеломленно стояла на Коммонуэлс-авеню, глядя вслед скрывшемуся из вида отцовскому экипажу. Слава Богу, он не заметил ее. Видимо, не узнал, поскольку она была в шевиотовом пальтишке.
      Несмотря на холод, девочка улизнула из бабушкиного особняка. От того места, где она сейчас находилась, было уже совсем недалеко до ее прежнего жилища. Но вдруг ей расхотелось возвращаться в свой старый дом. Захотелось к бабушке, чтобы та обняла ее и прижала к себе.
      Сдерживая слезы, Мэри Готорн резко повернулась и поспешила обратно.
      – Я не заплачу, – в отчаянии прошептала девочка, смахивая со щек слезинки своими крошечными ручками в перчатках.
      Мэри незамеченной добралась до конца улицы. С тех пор как в ее жизни произошли перемены, она научилась скрываться от взрослых.
      Она не понимала, что произошло, почему ее жизнь так резко изменилась. Бабушка ей объяснила, что Бог забрал ее маму к себе, она живет среди ангелов и к ним больше не вернется. Мэри было обидно, что мама оставила ее одну.
      А стоило вспомнить об отце, совершенно незнакомом ей мужчине, как к горлу подступал комок. Он исчез так же внезапно, как мама, а потом вернулся со шрамом на лице. И не только на лице. Никто не знал, что Мэри видела его искалеченную руку. Еще она заметила, как медленно он стал ходить, не может взять ее на руки, как бывало прежде, догнать, когда она убегает от него.
      Никому не было известно, что и до нее дошли слухи о разразившемся скандале. Однако разобраться в случившемся она, совсем еще ребенок, не могла, знала лишь одно: все переменилось.
      Опасаясь натолкнуться на отца, Мэри шла, не сбавляя шага, и вскоре увидела на парадной лестнице дома Теда Пенхерста мальчиков, с которыми прежде играла.
      Она попыталась незаметно проскочить мимо них. После того как ее матушка отправилась на небеса, а отец уехал в Африку, все разлюбили ее. Но Мэри это не трогало, поскольку она перебралась к дедушке с бабушкой на Бикон-Хилл и с тех пор, навещая свой бывший дом, избегала встречи с ними.
      – Глянь-ка! Да ведь это Мэри!
      Мэри, будто не слыша, продолжала спускаться по улице к общественному парку. Через несколько секунд мальчики догнали ее.
      – Что ты здесь делаешь, Мэри? – сурово спросил малыш Гарри Адамс. Из-под толстого шарфа его голос прозвучал глухо. – Мы думали, ты уехала навсегда!
      Семилетний веснушчатый Тед зло расхохотался. Из-под лихо сдвинутой набок шерстяной шапочки выбивались белокурые пряди.
      – Хочешь послушать стихи, которые мы про тебя сочинили, а, Мэри?
      Девочка, глядя прямо перед собой, едва не поскользнувшись на льду, продолжала идти.
      – Конечно, хочет, – крикнул один из мальчишек.
      Однако Мэри не остановилась.
      Окружив девочку, мальчишки приговаривали:
      – Мэри, Мэри, чудовище Мэри, куда уехал твой отец?
      Дети вновь и вновь повторяли эту фразу, и их голоса гулко разносились по устланной снегом, обледеневшей улице.
      У Мэри задрожали губы, но она не стала зажимать уши ладонями. Она мчалась без оглядки и наконец вбежала в высокие железные ворота общественного парка. Слава Богу, мальчишки отстали от нее.
      Она в изнеможении опустилась на скамейку. Ей так хотелось снова жить с мамой и папой, вернуться в счастливое прошлое!
      Девочка сидела, прикрыв глаза, чувствуя, как скамейка холодит спину. Она твердила себе, что не должна плакать, должна быть сильной. Но когда открыла глаза и увидела, как мать с дочерью, держась за руки, гуляют по парку, слезы неудержимо потекли по ее раскрасневшимся от мороза щекам.
      – О, мама, – прошептала Мэри, – зачем ты меня покинула?

      Его разбудил стук в дверь.
      Застонав, Мэтью попытался повернуть голову и почувствовал невыносимую боль.
      Он смутно помнил, как упал на пол, и напрочь забыл, как добрался до дивана.
      Он обвел взглядом комнату. Перевернутая мебель, осколки разбитого стекла и резкий запах спиртного.
      Снова раздался стук в дверь, и Готорн поморщился. Кто-то пришел. Из-за двери до него донеслись взволнованные голоса:
      – Черт, Куинси! Отойди!
      – Но, сэр! Мистер Готорн не велел его тревожить.
      – Сначала ты сказал, что его нет, а теперь заявляешь, что его нельзя беспокоить. Что происходит?
      Тяжелые бархатные портьеры были задернуты почти до конца. Оставалась небольшая щель, сквозь которую пробивался свет. Мэтью не имел представления, сколько прошло времени с тех пор, как он, едва держась на ногах, вернулся домой и заперся в кабинете. Судя по шуму за дверью, он пробыл здесь дольше, чем следовало.
      Узнав по голосу старшего брата, он понял, что от него не отделаешься. Жаль, что не младший явился. Лукас более снисходительно отнесся бы к устроенному Мэтью беспорядку. Его считали в семье паршивой овцой, и он не раз попадал в переплеты.
      Нащупав едва различимый на лампе выключатель, Мэтью кое-как поправил на себе измятый пиджак и галстук и открыл дверь. При его появлении воцарилась тишина.
      – Добрый день, Грейсон, – как ни в чем не бывало приветствовал он брата с притворной радостью.
      Однако обмануть ему никого не удалось, и меньше всех брата.
      Мэтью с трудом подавил ярость, увидев выражение лица Грейсона. Грейсон считал своим долгом заботиться о Мэтью и Лукасе на правах старшего, чтобы угодить отцу, в чем Мэтью был абсолютно уверен.
      Грейсон из кожи вон лез, стараясь заслужить отцовское расположение, но это ему не удавалось, а вот Мэтью, не прилагая никаких усилий, пользовался им. Лукасу же было наплевать на то, как относится к нему отец, и последний платил ему тем же.
      – Забавно, – слегка изогнув бровь, произнес Грейсон. – К твоему сведению, сейчас утро, а не день, но не стоит придираться к мелочам. – Грейсон окинул взглядом кабинет и с иронией заметил: – Видимо, в наше время трудно найти хорошую прислугу. – Он пристально посмотрел на Мэтью. – А еще труднее принять ванну и побриться. Неудивительно, что ты пропустил воскресный обед.
      О Боже! Неужто он пропустил воскресный обед?
      У Мэтью голова пошла кругом. Какой же нынче день недели?
      За окном валил снег. Это Мэтью разглядел сквозь щель между портьерами на окнах. В памяти всплыли слова доктора: «Следует исходить из того, что слабость в руке и плече – следствие полученных ран. Однако, учитывая, что она сопровождается постоянной болью, иногда невнятной речью и слепотой, надо быть готовым и к другим тяжелым последствиям».
      Доктор не был словоохотлив, но все же дал понять, что если боль не отступит, то может вызвать постепенное отмирание нервных клеток и перерождение тканей.
      – И что в этом случае вы собираетесь предпринять? – осторожно осведомился Мэтью.
      Доктор замялся, потом ответил:
      – Если так случится, не дай Бог, то совместными усилиями мы как-нибудь одолеем эту беду.
      – А вдруг нет? – стиснув зубы, пробормотал Мэтью. – Скажите мне правду.
      Прошло несколько долгих, мучительных мгновений.
      – Тогда мы не в силах будем помочь вам. – Доктор пристально посмотрел на Мэтью. – Но надо гнать прочь мрачные мысли.
      Мэтью хорошо изучил собственный организм. Улучшений не было.
      – Как ты себя чувствуешь, Мэтью?
      Готорн вернулся к действительности и увидел, что Грейсон не спускает с него пытливого взгляда.
      – Прекрасно, – проговорил он с излишней горячностью, уперев руку в бок. Он с трудом сдерживал гнев, который уступил место страху. Его родные не должны знать, что с ним творится. Никто не должен знать. Хватит душевных мук и злословия. Он не допустит, чтобы все повторилось вновь. – Неужели я не могу спокойно отдохнуть и меня надо допрашивать, как злодея?
      – Прекрати! – с гневом произнес Грейсон. – У меня не было выхода. Матушка от волнения слегла, когда ты не явился вчера на обед. Скоро полдень, а ты не подаешь признаков жизни. Она сказала, что ты вчера выбежал из дома как угорелый и с тех пор ей ничего о тебе не известно. И когда она прислала записку, то Куинси, твой цепной пес, лишь соизволил сказать: «Он не велел его беспокоить».
      Мэтью устало вздохнул, его снова пронзила боль.
      – Передай матери, что повода для волнений нет. У меня были дела, поэтому я не пришел на обед.
      Ему не понравилось появившееся на лице Грейсона выражение. Точно такое же он замечал на лицах друзей и домочадцев.
      Отвращение.
      Золотой мальчик перестал быть золотым. Он очень изменился, и неизвестно, как вести себя с ним.
      – У тебя не было никаких дел. Ты прятался. – Грейсон обвел рукой комнату, в которой все было перевернуто. – Боже, Мэтью, ну постарайся почаще бывать в обществе, чтобы к тебе привыкли!
      – Я не стану этого делать, – спокойно ответил Мэтью, вспомнив званый обед в доме родителей. – Я только смущаю людей.
      – Черт подери, я же не говорю, что ты должен выезжать в свет. Но умоляю тебя: начни новую жизнь.
      – Жизнь? – вскинулся Мэтью, стукнув кулаком по столу. – Посмотри на меня! Я пугаю детей и женщин. Я чудовище!
      – Шрам не меняет сути человека, Мэтью.
      – Скажи это отцу! – выпалил Мэтью.
      Грейсон помолчал и сказал со вздохом:
      – Дай ему время…
      – Время не сотрет шрам. Его заботит только имя Готорнов.
      Не секрет, что Брэдфорд Готорн придавал слишком большое значение внешности. Он родился в старинной почтенной семье, но, когда повзрослел, от состояния Готорнов не осталось ни фартинга. Поэтому при выборе жены его мало интересовали красота и способность будущей супруги подарить ему сыновей. Он выбрал Эммелину Эббот из-за ее денег. Ее красота была ему вознаграждением. Он женился бы на ней, будь даже она уродиной.
      Прошли годы. Брэдфорд вновь наполнил золотом семейные сундуки и создал империю, основанную на добром имени Готорнов, богатстве Эммелины и трех наследниках: Грейсоне, Мэтью и Лукасе.
      Много лет назад Брэдфорд, невзирая на возражения Эммелины, заставил старшего сына с юных лет самому пробивать себе дорогу в жизни. Однако когда Мэтью, а затем и Лукас оказались у решающей черты, Брэдфорд предложил им помощь. Но они от нее отказались.
      Братская солидарность. И вся троица преуспела, хотя не всякий успех вызывал у отца одобрение.
      Грейсон стал адвокатом, самым уважаемым в Бостоне, но все равно адвокатом. Лукас открыл клуб для мужчин, быстро прославившийся тонкими винами и хорошенькими женщинами. И только Мэтью стал гордостью отца.
      Мэтью разбогател на строительстве железных дорог и морской торговле. Его уважали и каждую пятницу вместе с отцом приглашали на обед у «Лок-Оубера». Пока с Мэтью не случилось несчастье.
      Мэтью вспомнил, что просил матушку передать отцу его просьбу – сходить с ним к «Лок-Оуберу» пообедать.
      Не совладав с собой, он подошел к двери и громко позвал Куинси.
      – Мне никто не прислал записки?
      – Нет, сэр, только ваша матушка… э… когда вы из-за дел не смогли прийти на обед. – Он взглянул на Грейсона.
      Мэтью помрачнел при мысли, что отец оставил его просьбу без внимания. Всем было известно: Мэтью – его любимец. Но из-за того случая их отношения стали совершенно иными.
      – Мэтью, оставь, – промолвил Грейсон. – Пусть отец переменился к тебе, но остальные-то тебя любят.
      У Мэтью заходил кадык.
      – По-моему, тебе пора.
      Лицо Грейсона смягчилось, суровость уступила место беспокойству.
      – Полагаю, тебе следует сходить к доктору.
      В висках у Мэтью стучало, и он уставился на часы, пытаясь найти успокоение в беге секундной стрелки.
      – Я уже побывал у доктора, Грейсон, несколько раз. Самого лучшего доктора в Бостоне.
      – Сходи еще к одному. Матушке его очень рекомендовали. Возможно, он поможет тебе.
      Мэтью посмотрел на него с надеждой:
      – Кто же это?
      Грейсон замялся:
      – Он из Саутвудской больницы.
      Мэтью присвистнул.
      В Саутвудской больнице содержались душевнобольные.
      – Это не то, о чем ты подумал, – пояснил Грейсон.
      – Неужели? – холодно произнес Мэтью.
      – Там есть специалисты по черепно-мозговым травмам, – переминаясь с ноги на ногу, промолвил старший брат. – На прошлой неделе я побеседовал с неким доктором Сэмюелсом.
      Мэтью не проронил ни слова. У него перехватило дыхание.
      – Дело в том, – спокойно продолжал Грейсон, не подозревая, какое смятение вызвал в душе Мэтью, – что, как выяснилось из разговора с доктором Сэмюелсом, при тяжелых травмах головы может быть затронут и мозг, что объясняет твое сумасбродное поведение.
      – Я не сумасшедший! – прорычал Мэтью, ненавидя свой дрожащий голос. – И не чудовище, за которое меня принимают дети из-за моего шрама.
      – Дело не в шраме. Но ты посмотри на себя! – взорвался Грейсон. – И на этот разгром в комнате. Ты запираешься, не отвечаешь матушке, когда она справляется о тебе. По-твоему, это нормально?
      Мэтью сосредоточенно считал про себя.
      – Серьезная травма головы. Чушь. Я посетил немало врачей, и все они говорят одно: время – лучший лекарь, – солгал он, желая верить лишь в то, что со временем – так в самом начале утверждали все доктора – он пойдет на поправку. А до тех пор ему необходимо хранить молчание.
      Грейсон вздохнул:
      – Я лишь пытаюсь тебе помочь.
      Гнев Мэтью, затуманивший ему разум, стал постепенно стихать. Он понимал: родные о нем беспокоятся. Из лучших побуждений. И все же он не позволит упрятать его в сумасшедший дом.
      – Я не нуждаюсь в твоей помощи, – промолвил Мэтью, стараясь говорить спокойно. – У меня отличное самочувствие. Но ты заблуждаешься, полагая, будто общество примет меня. Как бы часто я ни появлялся на людях, они все равно будут считать меня ненормальным.
      – Разве я говорю, что ты ненормальный?
      – Разумеется, нет. Но ведь ты так думаешь?
      Грейсон посмотрел Мэтью в глаза.
      – По правде говоря, я не знаю, что и думать.
      На лице брата была написана жалость, и от дурного предчувствия дрожь пробежала по телу Мэтью.
      Неужто он безумен и врачи именно это имели в виду, говоря об отмирании нервных окончаний и перерождении тканей?
      Готорн вспомнил, какого труда ему стоит не ронять пищу, когда он ест. Вспомнил, что порой рука совсем не слушается его, а с головой творится что-то невообразимое. Иногда он и впрямь бывает безумен. От гнева, ярости, боли.
      Где-то внутри зародилась дрожь и стала продираться наружу. Ему захотелось, чтобы брат ушел.
      Грейсон провел ладонью по волосам.
      – Боже, что за разгром! – Он подошел к затухающему камину. – А как славно бывало! Мы втроем, вместе.
      – Один за всех, все за одного, – тихо проговорил Мэтью, вспомнив беззаботное детство, полное надежд и побед, приключений и забав.
      – Да, три мушкетера, никогда не бросавших друг друга в беде.
      – И всегда попадавших в переделку.
      Грейсон хмыкнул:
      – Говори за себя. Вот ты постоянно оказывался в какой-нибудь передряге. Ты и Лукас. Хотя уверен, зачинщиком всех проделок был ваш закадычный дружок Рейнолдс.
      Мэтью пытливо взглянул на брата. Грейсон прилагал неимоверные усилия, чтобы не влипнуть в историю, но почему-то всегда вызывал недовольство отца. Мэтью же все доставалось легко. Он ни о чем не просил, ни за что не благодарил, все принимал как должное.
      Он и представить себе не мог, что за какой-то миг все может измениться. Одно неверное движение. Крохотная ошибка. И вся жизнь разваливается, будто карточный домик.
      Откуда только у него взялись силы тогда, на закате дня? Грейсон не уходил, и Мэтью в полном изнеможении опустился на диван, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. И тотчас же на него нахлынули воспоминания. Около двух лет назад на страницах «Бостонского вестника» появилась статья, которую он читал и перечитывал, перебирая в памяти события праздника, данного в его честь вскоре после публикации этой весьма лестной для него статьи. Но не сам праздник его взволновал, а повод, по которому он был устроен.
      Напряжение постепенно спадало, наступил долгожданный покой, и, наслаждаясь им, он был не в силах подняться и попрощаться с братом.
      – Мэтью?
      Мэтью тряхнул головой, чтобы прогнать дрему. Проклятие.
      Его веки приподнялись, и он чуть не подскочил на месте, увидев перед собой не Грейсона, а Финни Уинслет, которая, слегка сощурив глаза, с тревогой разглядывала его.
      – Что-то не так? – осведомилась девушка. – Вы больны?
      Ни единый мускул не дрогнул на лице Мэтью, пока он пытался вспомнить, где он и почему эта девушка здесь.
      – Нет, я не болен, – ответил он наконец. – Впрочем, что-то в самом деле неладно: вы тут.
      Тревога сбежала с ее лица, и она улыбнулась:
      – Прекрасно. Теперь я вижу, что вы в полном порядке. Сварливы и назойливы, как муха. Это ваше обычное состояние.
      – Только вчера вы говорили, что не будете плохо обо мне думать.
      Финни усмехнулась:
      – Ладно, не буду. И сравнивать вас с мухой тоже не буду.
      Она отошла от дивана, ее зеленовато-желтое платье взметнулось вверх у лодыжек. Он смотрел на нее словно завороженный, вспоминая ее длинные стройные ноги, скрытые сейчас юбками, тепло тела, такого податливого под его ладонью. Запах рассыпавшихся волос и золотистой кожи. Так пахнет жасмин после дождя.
      Когда он нашел ее среди покореженного железа, она была без сознания, вся в крови. Все, кто мог ходить, ушли, растворившись в непроходимых джунглях, вместе с каким-то мужчиной, пообещавшим вывести их. Мэтью тоже мог уйти, но не бросил Финни. Он до сих пор так и не понял, что двигало им тогда: внезапно вспыхнувшее желание, жалость, сострадание?
      Скорее всего его поступок можно было объяснить элементарной порядочностью: он был в долгу перед Джанжи.
      – Где мой брат? – язвительно спросил он, оглядывая кабинет в поисках Грейсона.
      – Если вы говорите о высокомерном мужчине с суровым лицом, то несколько минут назад он выскочил отсюда, хлопнув дверью. Похоже, в расстроенных чувствах. – Девушка провела пальцами по кистям шелковых портьер и улыбнулась ему. – У вас есть подход к людям, верно?
      Готорн что-то буркнул, потом спросил:
      – Что привело вас сюда, мисс Уинслет?
      Финни не сразу ответила, и он повторил вопрос. Тогда она сказала:
      – Мне нужна помощь.
      Он приоткрыл один глаз.
      – Чувствую, ваша просьба мне не очень понравится.
      – Опять вы спешите с выводами. Просьба на самом деле пустячная. – Мисс Уинслет замялась, провела ладонью по резной спинке деревянного кресла и быстро проговорила: – Научите, как подобает вести себя в Бостоне.

      Мэтью вскочил с дивана и почувствовал резкую боль в спине.
      Темно-зеленые глаза Финни взволнованно блестели.
      – Превосходный выход из положения. Эта мысль пришла мне в голову вчера вечером, когда я лежала на полу… – она покраснела, – то есть на постели, которая была на полу. Как бы то ни было, вам известны правила этих американцев. Вы знаете, какой и когда следует пользоваться ложкой. Вы можете научить меня, как жить в этом противном городе!
      – Нет! – твердо заявил Мэтью, и на лбу у него выступили капельки пота. Он не станет ее учить. Не будет вмешиваться в ее жизнь.
      Но тут Финни неожиданно провела пальцами по его шраму, и он, будто охваченный пламенем, вновь ощутил страстное желание.
      – Больно? – прошептала она.
      У него закружилась голова.
      – Нет, – спокойно ответил он. – Я просто задумался.
      Она посмотрела на него так, словно хотела заглянуть ему в душу: не солгал ли он?
      Мэтью с трудом сдерживал безумное желание прикоснуться губами к ее ладони. Ему хотелось обнять ее, спрятать лицо у нее на груди. Поведать о боли, о ярости. Рассказать, что родные считают его помешанным.
      – Итак, вы поможете мне? – спросила Финни.
      – Что? – Он посмотрел на нее прищурившись.
      – Вы поможете мне, обучите меня здешним обычаям? Я смогу научиться, правда, – тихо, но настойчиво проговорила Финни.
      Его поразили не столько ее слова, сколько тон, которым она их произнесла. До чего же она самоуверенна!
      – Вам нужен преподаватель этикета, мисс Уинслет, а не я.
      – Но никто не должен знать, что я беру уроки этого… как его… этикета! Ни матушка, ни брат. Когда я в следующий раз выйду в свет, у меня должны быть безукоризненные манеры, чтобы надо мной никто не смеялся. – Она смотрела ему в глаза. – Ведь вы сами сказали, что я смогу всему научиться, что вы верите в меня. Или вы имели в виду что-то другое? – насмешливо спросила она, и в глазах ее вспыхнули недобрые огоньки.
      Мэтью не понравился этот ее взгляд. Он знал: для бостонцев одних хороших манер мало. Но как ей это объяснить? Где найти нужные слова?
      – Учиться и учить далеко не одно и то же, – уклончиво ответил он.
      Готорн увидел, как загорелись надеждой ее глаза. Финни рассмеялась, но тут заметила осколки стекла на полу и перевернутую мебель, и на лице ее отразились испуг и удивление. Однако она тут же пожала плечами, словно такой погром в комнате был для нее обычным явлением.
      – А здесь прелестно, вот только беспорядок, – заявила Финни.
      – Вряд ли рабочий кабинет может быть прелестным, – возразил Готорн.
      Словно не замечая его взъерошенного вида, она сказала:
      – Ладно. А здесь красиво, вот только беспорядок. Теперь вы довольны?
      У него дернулась щека.
      – Нет, не доволен, мисс Уинслет. И если вы действительно хотите жить в ладу с бостонцами, то должны знать: дамы не приходят в дом к мужчине по любому поводу, тем более без провожатых. Ведь вас могли увидеть… например, мой брат.
      Финни приподняла бровь, и ему оставалось лишь гадать, как она отреагировала на его слова. Ну и глупец же он! Услышь он подобное заявление из уст мужчины еще совсем недавно, он расхохотался бы. Но сейчас он хотел лишь одного: чтобы она ушла.
      – Ну что ж, – сказала она. – Ваш брат не видел меня, так что удача на моем боку.
      – Боку?
      – Да. Так говорят ваши американцы.
      Мэтью наклонил голову:
      – Стороне. Говорят: «Удача на моей стороне».
      – Не все ли равно? Немного везения – и бостонцы вскоре начнут при встрече и расставании совать ладонь под мышку и есть на светских приемах настурцию…
      Мисс Уинслет вдруг умолкла. Видно было, что она нервничает. Однако она совладала с собой и, вздернув подбородок, сказала:
      – Я еще не поблагодарила вас за то… что вы ели цветок.
      – Пустяки! – сердито бросил Готорн.
      – Вовсе нет. Вы поступили весьма любезно.
      Прежде чем он успел ответить, Финни повернулась и, звеня какими-то странными металлическими браслетами, обошла кабинет. Подобрала с пола бюст Джорджа Вашингтона и принялась внимательно изучать его бронзовый лик. Мэтью не сводил с нее глаз. Финни подошла к каминной полке и, словно игрушку, поставила на нее внушительных размеров бюст. После чего вернулась на прежнее место и снова стала ходить по кабинету, осматривая его.
      – Мисс Уинслет, я сейчас не в настроении для этого.
      – Я думала, так женщины говорят мужчинам.
      Мэтью приподнял бровь.
      – И для того тоже.
      Финни сурово посмотрела на него и перевела взгляд на хрустальное, ручной гравировки яйцо.
      – Я и не предлагаю.
      – Упаси меня Боже соваться к братьям и женщинам! Мне всего-то и нужно немного покоя. Впрочем, это не так уж мало. А теперь хватит с меня ваших игр. Я занят. Вам пора уходить.
      – Я не уйду, пока вы не согласитесь учить меня хорошим манерам.
      – Я не стану этого делать, мисс Уинслет, – заявил он, теряя терпение. – А если бы и стал, то начал бы с лекции о назойливых женщинах.
      – В таком случае поторопитесь к Эдвине Рейнз – ей, несомненно, пойдет на пользу парочка таких уроков, – промолвила она, нагнувшись и разглядывая деревянные часы.
      Мэтью скрипнул зубами.
      – Вы, должно быть, знаете, что хорошо воспитанная бостонская дама отвечает на оскорбления гневом.
      Девушка повернула голову и бросила на него любопытный взгляд, при этом из собранных на затылке волос выбилась шелковистая прядь.
      – Разве меня оскорбили?
      – Трижды после вашего появления здесь.
      – Ладно, считайте, что я разгневанна, – сказала Финни. В этот момент из часов выскочила кукушка, и Финни невольно отпрянула. – Какая искусная работа! – восторженно воскликнула она. – Мне не приходилось видеть ничего подобного!
      Оставив часы, мисс Уинслет принялась рассматривать вазу, потом резную шкатулку из слоновой кости и наконец подошла к книжной полке, скользнув пальцами по тисненным золотом корешкам.
      – Гм… – только и смогла она произнести.
      Не успел Мэтью опомниться, как Финни вышла в коридор и принялась рассматривать потолок. До него то и дело доносились ее изумленные возгласы.
      Следует заметить, что даже Мэтью был поражен, впервые увидев на сводчатом потолке мозаику.
      – Что это? – спросила она, запрокинув голову.
      – Мозаика.
      – Мозаика воина, – произнесла Финни и с благоговением прошептала: – И в руке он нежно сжимает голубку.
      – Этот дом называют «Полет голубки».
      – Потому что голубка нашла дорогу домой. К воину, – произнесла она тоже шепотом, но тут же усмехнулась: – Изображение на потолке – одно, а жизнь – совсем другое.
      – О чем вы? – спросил Готорн.
      Но она пошла дальше, не оставив без внимания бронзовые скульптуры и написанные маслом картины. Он наблюдал за ней с легким удивлением.
      Финни с дотошностью специалиста разглядывала венецианское стекло, затем провела ладонью по портьерам, украшенным кистями, по серым атласным шарам, свешивающимся с них, наподобие рождественских елочных игрушек. Она остановилась у огромного прямоугольного дымчатого зеркала. Приблизилась к нему, протянула руку, но не притронулась к стеклу. Девушка рассматривала собственное отражение, словно не замечая, что Мэтью наблюдает за ней, затем приложила палец к зеркалу и провела им по скулам и губам, будто впервые увидела свое отражение.
      Готорн вспомнил Африку с ее спокойной и прозрачной, словно стекло, гладью озер. Однако найти там ручное зеркальце трудно. Совершенно иной мир, и дело не только в расстоянии. В большинстве своем африканцы не только не видели, но даже не слышали о современных удобствах, которыми пользовались в Америке. Обитые бархатом кареты, мощеные улицы Бостона, газовые фонари. Но жители Черного континента любознательны. Они рассматривают все то, что им в диковинку, трогают, щупают. Вот как Финни сейчас.
      – Взгляните сюда!
      Резкое восклицание Финни вернуло Мэтью из царства воспоминаний. Сама она скрылась из вида. Готорн пошел на ее голос и замер, отыскав ее в задней комнате со множеством окон.
      – Что за чудо! Как называется эта комната? – спросила девушка.
      – Это комната-сад.
      Финни возразила:
      – Но тут нет сада.
      – Верно, но он виден из окон.
      В ответ девушка фыркнула:
      – Я вижу только снег.
      – Но весной и летом весь двор покрыт цветами.
      – Не верю. Трудно себе представить, что в этом городе бывает тепло, что здесь распускаются цветы. С первого дня приезда сюда я вижу только снег. Огромные сугробы, из которых невозможно выбраться.
      – Вы же только что выбрались, – заметил он.
      – Да, но у меня замерзли руки и ноги. Мне не по нраву здешний климат.
      – Поверьте, в Бостон придет тепло.
      Она подошла к коробкам, нагроможденным в углу одна на другую.
      – Что это? – спросила Финни.
      – Так, ерунда.
      – Опять. Вы когда-нибудь даете прямой ответ на вопрос?
      – Вы когда-нибудь придерживаете свой язычок?
      Финни, оценив его колкость, рассмеялась, и в глазах ее вспыхнули огоньки.
      – Посмотрите! Принадлежности для рисования. Почему они в коробках?
      – После моего приезда еще не все распаковали, – неохотно ответил он.
      – Вы сами распаковывали свои вещи?
      – Слуги.
      – Тогда почему они не позаботились об этих коробках?
      Его щека вновь дернулась.
      – Это не ваша забота, мисс Уинслет.
      – Почему?
      – Почему? Потому что я распорядился не открывать их. Вы удовлетворены моим объяснением? – В голосе Мэтью звучало раздражение.
      Она взяла длинную тонкую кисть, одиноко лежавшую на столе, и провела по ней пальцами.
      – Я запамятовала. Вы же говорили, что когда-то писали красками.
      Тогда, в джунглях, он рассказал ей о своем увлечении искусством. О попытках отразить на холсте то, что чувствуешь. Он говорил без умолку, чтобы она не впала в забытье.
      – Я, кажется, сказал, что хотел бы написать ваш портрет.
      Ее щеки вспыхнули ярким румянцем.
      – И я отказала.
      Заметив на полу смятый листок, Финни потянулась за ним, но Готорн опередил ее. Он не хотел, чтобы Финни видела неудачный набросок портрета Мэри. Одному Богу известно, как дорога ему девочка. Ночами Мэтью мечтал о том, чтобы девочка переехала к нему, но утром, вспоминая, что одним лишь своим видом пугает ее, понимал, что мечты его несбыточны.
      Готорн задумался и не заметил, как Финни взяла со стола статью.
      – «Выставка картин известного жителя Бостона», автор Джастин Кроули, – вслух прочла Финни и удивленно посмотрела на Мэтью. – «Коренной житель Бостона Мэтью Готорн всегда славился своими многочисленными талантами. А теперь нам стало известно, что он еще и художник. Но не совершите оплошности, подумав, что его картины – это всего лишь любительская мазня богача. Нет, он мастер своего дела. Его картины вызывают благоговейный трепет, нарушают покой, раздражают и приятно возбуждают. Независимо от того, какие чувства пробуждает в зрителе его искусство, несомненно одно: этот человек талантлив. И теперь он выставляется».
      Оставалось еще несколько строк, но Мэтью не в силах был слушать дальше. Он знал эту статью наизусть, от первой до последней строчки. Заработав свой первый миллион, он не волновался так, как при мысли о предстоящей выставке.
      Неужто эти строки были написаны всего полтора года назад? А кажется, будто прошла целая жизнь. Впрочем, так оно и есть. Стоило ему подумать о живописи, и в душе закипала ярость. Перед ним лежали краски, кисти, холсты, но они были неподвластны ему.
      – У вас была выставка? – ласково спросила Финни.
      – Вы задаете чересчур много вопросов.
      Она долго и пытливо смотрела на него, и, вероятно, многое ей стало ясно.
      – Вы выставляли свои картины? – не отставала Финни.
      – Нет, выставки не было, – резко ответил он.
      Она хотела дотронуться до него и уже протянула руку, но Готорн ее остановил. Однако он не ожидал, что их ладони встретятся. Большая и маленькая.
      Сквозь высокие окна пробивались лучи неприветливого зимнего солнца. Готорн заметил, как она смотрит на их сплетенные руки, на свои маленькие пальчики, которые в его ладони казались такими хрупкими и изящными.
      – Почему вы солгали мне? – тихо спросила она.
      – О чем вы?
      – Той долгой африканской ночью, – почти прошептала она, – вы сказали, что бостонцы прекрасные, добрые люди. И я поверила вам.
      – Я сказал то, что вы жаждали услышать.
      – Вы солгали!
      – Вы были при смерти! – вырвалось у Мэтью, и на него повеяло тем ужасом, который он испытал в ту страшную ночь. – Вы умирали, – повторил он уже мягче. – И я не хотел расстраивать вас.
      Финни зажмурила глаза и расхохоталась:
      – И правильно сделали! Расскажи вы мне об Эдвине Рейнз, я, несомненно, ни за что бы не пошла на поправку.
      – Но вы поправились, – прошептал Мэтью.
      Он смотрел на нее, не в силах оторвать взгляда. Она была так близко, что он мог поцеловать ее, стоило только наклониться.
      У нее зарделись щеки, будто она прочла его мысли. Он провел пальцами по ее лицу и почувствовал, как она затрепетала.
      Готорн вдруг понял, почему она не выходила у него из головы. Она с первой же минуты его заворожила, как только вошла в вагон. Ее пальчики были маленькими и хрупкими, а волосы пахли травами и родниковой водой. Он оживал в ее присутствии. При ней его омертвевшая душа возвращалась к жизни.
      «Впрочем, какое мне до этого дело?» – холодно подумал он.
      – Мне пора, – тихо промолвила Финни. – Завтра я снова приду.
      – Нет, Финни.
      Он удивился, что назвал ее по имени.
      – Я не стану давать вам уроки, – решительно заявил Мэтью.
      Финни улыбнулась:
      – Станете. Вы не бросили меня на произвол судьбы в джунглях, не бросите и сейчас.
      Ее самонадеянность лишила его дара речи, и прежде чем он успел ответить, Финни вышла из комнаты. Она приняла решение, и теперь ее не свернуть с пути. Завтра она придет снова.
      Возмущенный Мэтью последовал за ней, намереваясь дать ей резкую отповедь, но когда она прошла в парадное и Куинси подал ей шляпку, слова замерли у него на устах.
      Он не мог оторвать глаз от ее рыжих волос и поблескивающей кожи.
      Она настоящая африканка. «Именно ее я искал, – мелькнула мысль. – Она нужна мне. Эту девушку я нашел в дебрях Африки, и она станет моим спасением».
      После полученных увечий он не притрагивался к краскам. И думал, что уже никогда не прикоснется. Но после встречи с Финни желание написать ее портрет не покидало его. Он не мог забыть ни Финни, ни Африку. Черный континент вселял в него покой, который обволакивал душу.
      Впервые он обратил внимание на это спокойствие ночью. Над ним возвышалось темное небо, усыпанное мириадами сверкающих звезд. Лишь изредка тишину нарушал размеренный бой барабанов. Будто вдали билось чье-то большое сердце.
      Этот звук манил его к себе, как и сама Африка. К Финни Уинслет его тоже влекло потому, что она нисколько не походила на бостонских дам, хотя очень стремилась к этому.
      И Мэтью решил ей помочь вопреки ранее принятому решению.
      Словно прочитав его мысли, Финни обернулась и взглянула на него. Готорн ожидал увидеть на ее губах торжествующую улыбку, но она спокойно сказала:
      – Вы вновь займетесь живописью, Мэтью Готорн. А потом выставите свои картины.
      Его губы сошлись в узкую линию, кровь устремилась по жилам к сердцу с таким шумом, будто за деревьями забили барабаны.
      – Теперь можете прибраться и даже принять ванну, – сказала Финни, не соблюдая приличий, к чему он уже стал привыкать. – Я приду завтра.
      Она ушла, шелестя юбками и позвякивая браслетами. На душе у него посветлело. Неужто там появился луч надежды?
      Мисс Уинслет была убеждена, что Мэтью снова займется живописью.
      Мэтью вернулся в комнату-сад, дрожащими руками достал из коробки карандаш и лист бумаги и стал рисовать. Превозмогая боль, он водил кончиком угольного карандаша по листу. От ненасытного желания запечатлеть ее образ на бумаге чесались пальцы. Но ему не удавалось правильно держать карандаш. Пальцы не слушались его. Мэтью сосчитал до десяти и, собравшись с силами, вновь стал рисовать. На лбу выступил пот. Рука стала еще сильнее дрожать, перед глазами все поплыло. Он застонал и сломал карандаш.
      Мэтью в ярости скомкал бумагу, отшвырнул в сторону, выскочил в коридор, добежал по лестнице до верхнего этажа и буквально ворвался в заброшенную комнату, освещенную лишь слабыми лучами зимнего солнца. Из-под ног у него взметалась пыль. В дальнем углу Мэтью остановился и отыскал свои полотна. Охваченный отчаянием, сорвал чехол с ближайшей картины, затем со следующей, пока все его холсты не предстали перед ним в первозданном виде.
      Его работы, его живопись. Потрясающей красоты.
      В прошлом.
      «Нет, мисс Уинслет, мне никогда больше не писать красками», – прошептал он, вспомнив тот роковой вечер, изменивший всю его жизнь.
 
      …Мэтью поспешно прошел через парадную дверь. Дом сверкал, словно бриллиант, горели лампы, хрустальная люстра ярко освещала все вокруг. Гремела музыка, позади приемного зала виднелись открытые настежь двойные двери большого зала, где танцевали гости. Вечер давали в честь его предстоящей выставки. Грандиозный праздник, весь Бостон был здесь.
      Он опоздал на собственный праздник, но ему надо было убедиться, что все картины стоят на своих местах. Завтра выставка.
      Стуча каблуками по мраморному полу, он искал свою жену в толпе приглашенных.
      – Мэтью! Вот и ты, старый шалун! Позволь мне первому искренне поздравить тебя. Я с нетерпением жду твоей выставки.
      Мэтью посмотрел на лысеющего коротышку.
      – Спасибо, Уолтер, – произнес он. Когда они обменялись рукопожатиями, с его уст не сходила беспечная дружеская улыбка. – Не видел Кимберли?
      – Да, разумеется. Недавно видел ее с твоей милой дочуркой. Одинаковые платья и одинаковые танцевальные туфельки. Они произвели настоящий фурор. Полагаю, малышку Мэри уже отправили наверх в спальню, – он фыркнул, – хотя она не желала идти. Не удивлюсь, если она удерет и спустится к нам.
      Мэтью, улыбнувшись, промолвил:
      – В этом вся Мэри. Я поднимусь и посмотрю на нее. Однако сначала мне нужно отыскать жену.
      Уолтер повернулся и принялся искать супругу приятеля.
      – Я не вижу ее.
      – Ладно. Я отыщу ее. Хорошо, что мы встретились, Уолтер.
      Мэтью поднялся по мраморным ступеням в просторный приемный зал. Высокий, широкоплечий, он выделялся на фоне менее рослых мужчин. Не успел он сделать и нескольких шагов, как его остановила изысканно одетая дама, вся усыпанная бриллиантами. Это была близкая подруга его супруги.
      – Мэтью, дорогой, – промолвила она, протягивая к нему руки. – Негодный мальчишка! Ты опоздал!
      Почтительно поклонившись, Мэтью взял в ладонь ее пальчики и улыбнулся.
      – От тебя глаз не оторвать, Селия, – тепло промолвил он.
      – Как и от тебя, – сказала она, приблизившись к нему. Он рассмеялся, однако вежливо, но решительно отстранился.
      – Где Ким? – спросил он, оглядывая толпу.
      Дама, обидевшись, поправила прическу.
      – Я давно ее не вижу, – надув губки, проговорила она. – Почему бы тебе не потанцевать со мной, пока она не объявится?
      Мэтью улыбнулся:
      – Полагаю, будет лучше, если я отыщу ее.
      Женщина раскрыла веер и быстро замахала им.
      – Тебе следовало жениться на мне.
      – Ты уже это говорила, Селия, – промолвил он, приподняв пальцем ее подбородок. – И я постоянно твержу тебе, что любой мужчина будет счастлив иметь такую жену, как ты.
      – Любой, но только не ты, – усмехнулась она.
      – Ты разбиваешь сердца, Селия. Мне это известно с пятнадцати лет. А я хочу, чтобы мое сердце осталось целым, – добродушно рассмеялся он.
      – Ты тоже разбиваешь сердца, Мэтью Готорн, и прекрасно это знаешь.
      Женщина ушла, шелестя юбками. Мэтью откинул со лба волосы и стал пробираться сквозь толпу.
      – Вы не видели мою жену? – спросил он пожилую гостью, которая долгие годы была другом их семьи.
      – Кимберли? – Она повернулась к подруге и приподняла бровь. – Он ищет Кимберли, – проговорила она таким тоном, что у него мурашки побежали по коже. – Надо ему сказать, что несколько минут назад мы ее видели и она была с расстроенным лицом.
      Женщина осуждающе взглянула на Мэтью:
      – Тебе ни разу не приходило на ум, что именно ты в ответе за свою жену?
      – Полно, Марго, – вмешалась в разговор подруга.
      – Должен же кто-то открыть ему глаза.
      – Что вы хотите этим сказать? – спросил он.
      Она вздернула подбородок:
      – Я далека от того, чтобы лезть в чужие дела. А ты загляни в домик на заднем дворе, там найдешь свою супругу. Я видела, как она направлялась туда.
      Мэтью стало не по себе. Он закрыл выходящие на террасу двери, шагнул в ночь и торопливо пересек площадку, выложенную серой шиферной плиткой. Праздник был в разгаре. Мэтью спустился по витой гранитной лестнице к узкой тропинке, которая вела к домику позади особняка.
      Он все ускорял шаг, пока не вошел в обнесенный решеткой проход в высокой живой изгороди, отделявшей переднюю часть парка от задней. В белом деревянном домике, крытом кедром, стояла тишина. Раздраженный бесплодными поисками, Мэтью уже хотел уйти, но вдруг заметил внутри горящую свечу.
      Мелькнула чья-то тень. Голубое платье. Белокурые волосы.
      На губах Мэтью заиграла улыбка. Слава Богу, он отыскал ее. Сейчас он извинится за опоздание.
      Он приблизился к домику, вошел и остановился в дверях. Улыбка сбежала с его лица.
      Кимберли стояла, прижатая к стене.
      Ее платье из крепдешина и прозрачного муслина было небрежно спущено до талии.
      Мэтью был потрясен.
      Кимберли стонала, обхватив голыми ногами узкие бедра стоящего перед ней мужчины, который доводил ее до неистовства.
      Она продолжала стонать, а он покрывал ее грудь поцелуями.
      – Ты ненасытна, – прошептал мужчина и снова вошел в нее.
      – Перестань меня мучить! – взмолилась она, запрокинув голову.
      Мужчина расхохотался и, тяжело дыша, ворвался в ее лоно.
      – Теперь ты довольна?
      – Да, Рейнолдс! Боже мой, да!

      Финни так и не привыкла спать на кровати и стелила себе на мягком полу, на темно-синем ковре.
      Проснувшись утром, она до прихода горничной положила постель на кровать и привела ее в порядок.
      Ее родные и их друзья жили в роскошных особняках, со множеством слуг, готовых им во всем угодить. Финни и привлекало, и в то же время отталкивало богатство, привилегированное положение и показное великолепие, которое в Бостоне, как она слышала, было умеренным, не то что в других городах. Ничто здесь не напоминало Африку, где полы были земляные, а стены из ила или пальмовых листьев. Построенный отцом дом с полами из грубо тесанных досок, со множеством комнат, считался самым красивым на много миль вокруг. Но он не шел ни в какое сравнение с особняками в Бостоне с их мраморными полами, медными ручками и стенами, обитыми бархатом.
      Вчера Финни пообещала помощнику дворецкого приготовить свежую мазь из эвкалипта для его больных суставов и собиралась прямо с утра заняться этим, а также заварить для Мэтью укрепляющий настой из одуванчиков, чтобы отнести ему, когда пойдет брать у него урок этикета. После недельного пользования мазью руки у помощника дворецкого стали болеть меньше, и Мэтью, вне всякого сомнения, пойдет на пользу очищающий травяной напиток после пьяного загула.
      Слава Создателю, ее брат в эту пору обычно уходит на работу, а мать с бабушкой отправляются на разные сборища, обеды и бог весть куда еще, так что ей нетрудно будет незаметно выскользнуть из дома.
      Желая выглядеть неотразимой в первый день занятий, Финни долго принимала ванну, надела одно из своих лучших платьев, купленное в прелестном магазинчике, на который она случайно набрела в деловой части города. Магазинчик помещался в крохотном угловом здании на узкой улочке. Там не снимали мерку и не подгоняли по фигуре платье. Покупали готовое, то, что пришлось по вкусу.
      Прежде чем сбежать по парадной лестнице вниз, Финни достала из саквояжа несколько любимых фотографий. Прошлой ночью, уже засыпая, она вспомнила о них и подумала, что эти снимки могут примирить ее с братом.
      Весь дом приходил в движение с поразительной точностью. Финни теперь знала, что «Бостонский вестник» приносят в особняк Уинслетов на Коммонуэлс-авеню в пять минут девятого. Бертрам, мажордом, тут же забирает газету и относит в буфетную, где буфетчица подсушивает утюгом газетные листы.
      Без пяти девять слуги поднимаются из кухни в цокольном этаже наверх и ставят завтрак на стол. На серебряном блюде яйца, ветчина, каша и свежеиспеченный хлеб с маслом. Всегда одно и то же. Никакого разнообразия.
      Замедлив шаг, Финни приблизилась к гостиной, обитой парчой и бархатом, и обнаружила там свою мать.
      Финни остановилась и, будто заглянув в зазеркалье, увидела в чиппендейловском кресле с подголовником и изгибом в середине женщину.
      На матери, как обычно, было платье пастельных тонов, великолепно оттенявшее матовую кожу, светло-каштановые волосы уложены на затылке в пучок.
      Летиция обернулась, и на ее лице с небесно-голубыми глазами отразилось удивление, смешанное с радостью.
      Мать была единственным человеком, коему ей следовало довериться в первую очередь.
      Финни решила, что глупо было обращаться к мистеру Готорну за помощью. Ей надо было сказать матери правду, и та бы помогла ей. При мысли, что она не посмела обратиться за помощью к женщине, что дала ей жизнь, становилось смешно.
      – Мама, – промолвила девушка, – как ты хороша!
      – Милая, прошу тебя, не называй свою мать мамой. Так говорят простолюдины.
      Финни, вздрогнув, обернулась и увидела позади себя бабушку. В ее улыбке таилось плохо скрываемое презрение. Финни вдруг подумала: «А стоит ли платить такую высокую цену за то, чтобы поладить с этими людьми?»
      Она прогнала эту мысль. «Мне не придется платить за то, чтобы поладить с ними, меня ждет только награда», – твердо сказала она себе. Наградой будет то, что мать примет ее.
      Но сумеет ли она узнать все, что ей необходимо?
      Финни вновь повернулась к женщине, ради которой проехала полмира, и ее решимость пошла на убыль. Финни не могла не признать, что ей и в самом деле недостает светского лоска, чтобы блистать в местном высшем обществе. Ханна Грейбл не раз давала ей понять, что и до своего отъезда в Африку Уильям Уинслет мало ее интересовал и еще меньше интересует теперь, после встречи с дочерью, которую он вырастил.
      Ею двигали гордость и осторожность. Она докажет, что они ошибаются. Но для этого надо изучить нравы этого города. Отсюда следует, что Мэтью в роли учителя ей просто необходим. А может быть, это просто предлог? Там видно будет. «Он вновь прикоснется ко мне», – вдруг подумала девушка. Теперь она не растеряется.
      …У нее пересохло во рту. Мэтью осторожно выжал воду из грубой сумки ей на губы, а затем капнул несколько капель на язык.
      Она сидела, прижимаясь спиной к его груди. Его поднятые колени защищали ее.
      – Я не могу глотать, – захлебнувшись, проговорила она.
      – Нет, можешь.
      Он наклонил сумку, и с нее потекла вода, однако Финни отвернулась, и ручеек, лишь слегка смочив рот, впитался в лохмотья – все, что осталось от его рубашки. Он приподнял сумку, чтобы ни одна капля больше не пролилась зря.
      – Ты выпьешь, Финни. Я не позволю тебе умереть. Ты выживешь.
      Ее щека касалась его груди. Вода на ее лице вдруг смешалась со слезами.
      – Но я не хочу, чтоб меня спасли.
      Он долго молчал.
      Порой нас спасают, желаем мы того или нет…
      – Что это на тебе?
      Она чуть не подпрыгнула, увидев Ханну. Та разглядывала ее наряд своими ясными серыми глазами.
      Финни посмотрела на свое платье из переливающегося красного бархата.
      – По-моему, ты прекрасно выглядишь, Финни, – быстро проговорила Летиция.
      Воцарилось молчание, которое нарушила старшая из дам:
      – Прекрасно? О да! Где уж мне разобраться в никому не нужном тряпье из магазина, в котором беднякам сбывают поношенную одежду? Что мне за дело, если Грейс Болдуин или Эдвина Рейнз заметят, что на Финни платье, выброшенное после новогоднего маскарада?
      – Ну, матушка, – промолвила Летиция, – ты же это не серьезно!
      – Я не бросаюсь словами, дочка, – с улыбкой проговорила Ханна. – Ну ладно. Пора завтракать.
 
      Когда они вошли в столовую, Нестер уже сидел за столом. Финни удивилась, застав там также и Джеффри Аптона. Мужчины просматривали какие-то важные документы. У брата был рассерженный вид. У мистера Аптона – раздраженный. Однако он встал и приветствовал женщин:
      – Доброе утро, дамы!
      После званого обеда у Готорнов он попросил Финни звать его по имени. А матушка дала понять, что Джеффри будет прекрасным мужем.
      Финни была с ней согласна. Он старше ее и вдовец. Благороден и благовоспитан. Добр и уважаем. У него уже есть взрослые дети. Больше ему не нужно.
      К тому же Финни он нравится. Она может ему доверять. А это очень важно.
      Она понимала, что замужество для нее лучший выход. Мать будет довольна, и у Финни начнется новая, спокойная, жизнь. Исчезнет неопределенность, рассудок возьмет верх над эмоциями, и она не будет совершать безумных поступков.
      Проявление чувств для нее недопустимо. Вот их отсутствия она и желает. Хотя ей нелегко избавиться от пустоты, что всякий раз овладевает ею при этой мысли.
      Джеффри, взяв руку Ханны, поцеловал ее.
      – Доброе утро, миссис Грейбл. – Кивнув Летиции, он тут же повернулся к Финни, и на его губах заиграла добрая и ласковая улыбка… – Доброе утро, Финни.
      – Доброе утро, – ответила она, напомнив себе о замечательных качествах Джеффри Аптона.
      – Я вас не видел со званого обеда у Готорнов, – сказал Джеффри.
      – Кстати, – вмешалась Ханна, взглянув на внучку, – ты уже отправила благодарственную записку?
      Финни заморгала:
      – Благодарственную записку?
      Ханна поджала губы:
      – Готорнам, с благодарностью за званый обед. Ты, конечно, сделала это?
      На щеках Финни выступил предательский румянец. Она никогда не слышала про благодарственные записки.
      – Я немедленно отправлю ее.
      Ханна осуждающе уставилась на внучку.
      Летиция, обойдя вокруг стола и взволнованно поблескивая глазами, опустилась на стул, отодвинутый для нее лакеем.
      – Эммелина Готорн чудесная женщина. Уверена, она не обидится, если записка чуть запоздает. Но хватит об этом. Для праздника все готово. Он будет сказочным.
      Нестер, сидевший во главе стола, шумно развернул салфетку.
      – Ах да, день рождения Финни? – Он фыркнул. – Чем на сей раз ты развлечешь нас, сестренка? Ты уже использовала трюк с рукопожатием, остается только поедать садовые насаждения, пока этот фокус всем не наскучит.
      Финни побледнела, но Нестер был беспощаден.
      – Быть может, ты умеешь лаять или рычать? Или плясать и петь?
      Джеффри подался вперед:
      – Ты переходишь всякие границы, Нестер.
      Нестер прищурился:
      – Если кто и переходит границы, так это ты, Аптон.
      Воцарилось неловкое молчание.
      – У меня с собой фотография отца, которую я привезла из Африки, – быстро сказала Финни.
      Нестер рывком повернулся и как-то странно посмотрел на нее.
      – Позволь взглянуть! – Он презрительно хмыкнул.
      Она передала ему снимок отца, высокого, широкоплечего. Его рыжие волосы были покрашены, однако улыбка оставалась все той же – доброй, обворожительной. Сердце Финни сжалось. Боже, как ей недостает его!
      С минуту Нестер пристально смотрел на снимок, затем его взяла Ханна.
      – Он всегда был статным малым, – заметила бабушка, вглядываясь в изображение. – Этого у него не отнимешь.
      – Да, – произнесла Летиция с волнением в голосе, беря снимок.
      Нестер снова взял фотографию.
      – А где он сфотографирован?
      – На нашей ферме.
      – Ферме? – негодующе переспросил Нестер. – Наш отец был исследователем, а не фермером.
      – Да, это верно, но мы также владели фермой. Каучуковой фермой.
      – Каучуковой фермой? А что это такое?
      – Три тысячи акров дикорастущих растений, источающих каучуковый сок, и еще несколько сот акров земли, которые отец расчистил и засадил высокими стройными каучуковыми деревьями.
      Нестер был ошеломлен.
      – Почему я ничего о ней не знал? Аптон, ты слыхал о каучуковой ферме?
      – Нет, но разве это важно, ведь она бог весть где.
      – Ну что ж, от нее, верно, были одни убытки. Ни разу не слышал о процветающем предприятии в Африке… разве что о золотых и алмазных приисках. Расскажи мне об этой ферме, может быть, она меня заинтересует.
      – Вполне возможно, – с гордостью ответила Финни, – наша ферма приносила приличный доход. Мы являемся крупнейшими экспортерами каучука в мире.
      – Возмутительно! – рявкнул Нестер. – Прибыльное предприятие, а я о нем ничего не знаю. Что же с ним теперь?
      – Сейчас оно перешло к племени катсу. Эта земля принадлежит им уже сотни лет.
      – Фермой завладели дикари? Ты не смела просто так отдать собственность каким-то язычникам!
      – Нестер, прошу тебя! – Летиция коснулась его руки.
      У Финни перехватило дыхание.
      – Кто этот человек? – спросила Ханна, указывая на снимок, где рядом с отцом стоял крупный мужчина.
      – Это Гэтуит Нейландер. – Финни не спускала с фотографии глаз. – Он приехал из Бельгии, и у него была масса идей по добыче каучука.
      – Красивый малый, – заметила Ханна.
      – Да. Он заменил отцу родного сына.
      Наступило молчание.
      – А это кто? – спросила Летиция, чтобы разрядить обстановку.
      Мысленно поблагодарив мать, Финни ответила:
      – Хатаби, весьма уважаемый в племени человек.
      – Что с ним? – с издевкой спросил Нестер, закипая яростью. – Столкнулся с застекленным окном? Взгляните на его лицо, на этот отвратительный шрам. – Он рассмеялся. – Как две капли воды похож на Мэтью Готорна.
      Снова воцарилась тишина. Финни потеряла самообладание. Только сейчас она поняла, как сильно ненавидит Нестера.
      – Этот рубец не результат несчастного случая, Нестер, а знак огромной храбрости. В Африке мужчина со шрамом пользуется уважением, а не изувеченных презирают.
      Нестер рассмеялся:
      – Слава Богу, что я не остался в Африке!
      – Да, – парировала Финни, – тебя там считали бы трусом.
      Все ошеломленно притихли.
      – Как ты смеешь?! – взорвался Нестер, вскочив со стула и грохнув кулаком по столу.
      – Нестер, – предостерегающе произнес Джеффри.
      Нестер повернулся к нему:
      – Довольно с меня твоего поучительного тона. Не забывай, с кем говоришь. Ты, может, и управляешь семейным заводом, но принадлежит-то он мне.
      Взор Джеффри помрачнел.
      – Я всегда это помню.
      Терпение Финни иссякло. Она хотела поскорее уйти от этих людей, с которыми никогда не сможет ужиться, которым совершенно безразлична ее судьба.
      – Прошу прощения, – промолвила она, тщательно подбирая слова, опасаясь, что не выдержит и выложит все, что накопилось у нее на душе.
 
      Мэтью сидел у себя в кабинете, когда Финни вошла в дом. До него донесся ее голос. Мэтью и на чердаке услышал бы его, хотя говорила она негромко, не умолкая ни на минуту с того момента, как появилась здесь. Первым делом она поздоровалась с прислугой.
      Насмешливо улыбаясь, он ждал, когда Куинси проводит Финни в кабинет. Впервые за долгое время он спокойно проспал всю ночь. Не терял сознания, не страдал от боли. Он видел ее во сне и проснулся от мучительного желания, охватившего все его существо.
      При появлении Финни он оцепенел. Ее зеленые глаза сверкали, рыжие волосы рассыпались по плечам. Он едва сдержался, чтобы не заключить ее в объятия.
      Вдруг он заметил, что лицо девушки покрыто алыми пятнами и на нем следы слез. Не притворных, искренних.
      Ему вдруг пришло в голову, что Финни скорее положит мужчину на лопатки, чем попытается воздействовать на него слезами. Эта мысль обрадовала его и в то же время расстроила.
      Он никак не мог понять Финни. Она оставалась для него загадкой.
      – Опять что-нибудь случилось? – недовольно спросил Готорн.
      – Ничего не случилось, – резко ответила она, шмыгнув носом. – Все пошло кувырком, и я забыла принести вам целебную настойку.
      Финни схватила подушку и ударила по ней кулаком. Мэтью оставалось лишь предположить, что Финни хотела взбить ее. «Еще одного такого удара подушка не выдержит, из нее полетят перья», – подумал Мэтью.
      Он обошел письменный стол и остановился перед ней.
      – Что-то случилось, и дело здесь вовсе не в настойке, – мрачно заявил он, нежно приподняв ей подбородок. Их глаза встретились. – Доверьтесь мне, Финни. – Он помолчал. – Ведь я вам не чужой.
      Кровь прилила к ее щекам.
      – Спасибо за напоминание, – резко сказала она, и нижняя губа у нее задрожала.
      Мэтью обнял ее и, ощутив тепло ее тела, на миг забыл обо всем. Вот так всегда. Она каким-то образом успокаивает его.
      Тряхнув головой, Мэтью провел рукой по ее волосам.
      – Ну что мне с вами делать?
      Девушка прильнула к нему, и его рубашка стала мокрой от слез.
      – Ну почему вы то смеетесь, то заливаетесь слезами? Порой мне кажется, что я вас понимаю. Не знаю только причины ваших слез. Они сбивают меня с толку.
      – После той ночи в джунглях вы знаете меня, как никто другой… – Финни еле сдерживала слезы.
      Он снова взял ее за подбородок, и они посмотрели друг другу в глаза.
      – Да, я видел вас раздетой, но это вовсе не значит, что я хорошо вас знаю.
      Финни попыталась высвободиться из его объятий, но Мэтью ее не отпускал.
      – Пожалуй, вы позволили мне заглянуть краешком глаза в вашу душу, – произнес он, охваченный воспоминаниями. – Но мне не известно, от чего вы радуетесь или грустите. Скажите, что случилось, Финни, почему вы здесь?
      – Я уже сказала: ничего не произошло, – повторила она, снова попытавшись высвободиться из его рук.
      На сей раз Мэтью отпустил ее, но она не ушла, как он предполагал, а схватила подушку и опустилась на диван.
      – Я пришла учиться, – упрямо заявила она, прижав подушку к груди.
      Мэтью не был уверен, что так уж сильно желает узнать, почему она плакала, и больше решил не настаивать.
      – Ладно. Сядьте прямо.
      – Это не обязательно, чтобы слушать ваши наставления.
      – Это и есть первое наставление. Сядьте прямо, расправьте плечи, ноги вместе, лодыжки скрещены, руки сложены на коленях.
      – Господи Боже мой! Что это за правила? – тихо промолвила она, прикрыв ладонью глаза.
      – Вы должны правильно сидеть. Если на очередном приеме вы будете сидеть сгорбившись, вас попросят уйти.
      Гнев исказил ее лицо, и она отшвырнула подушку.
      – Ну уж нет! Следующий прием устраивают в мою честь.
      – Ах да, день рождения. Полагаю, вы рады.
      Финни усмехнулась, но подбородок у нее задрожал.
      – Рада? Чему тут радоваться, если Нестер уверен, что я выставлю себя дурой перед всем бостонским светом? Держу пари, именно на это он и надеется.
      Мэтью прочел в ее глазах мольбу и пришел в замешательство. Вряд ли он сможет научить ее хорошим манерам. Да и зачем, собственно, ему это нужно?
      Финни преисполнена решимости завоевать бостонцев, и если бы ей это удалось, она стала бы царицей общества. Однако Мэтью знал: одной лишь силы воли недостаточно, чтобы покорить этот город. Необходимо приспособиться к такому укладу жизни, который мнет человека, как горшечник глину, оставляя на нем неизгладимые следы.
      Будто прочтя его мысли, Финни выпрямилась, расправила плечи и сложила на коленях руки, как и подобает девушке, впервые появившейся в свете.
      – У меня получится, – уверенно заявила она. – Теперь вся надежда на вас.
      Мэтью стал терять терпение. Ему было не по душе, что таким образом она собирается угодить своим родным.
      Перед его мысленным взором промелькнул образ отца, но Мэтью прогнал его.
      – Ваше стремление походить на бостонских дам просто нелепо, – резко заявил он.
      – Мне не так уж и важно походить на них. Дело совсем в другом.
      – Лгунья! Вы же сами сказали, что желали бы ни в чем им не уступать! – Мэтью схватил ее за руки и поднял с дивана. – Финни, – прошептал он. – Почему это так важно для вас?
      Слезы навернулись ей на глаза.
      – Черт подери, скажите же мне: зачем вам светские манеры?
      – Я не хочу, чтобы матушка опять меня бросила! – вырвалось у нее.
      Какое-то время они пристально смотрели друг на друга. Ее глаза были широко раскрыты, она прерывисто дышала.
      – Я хочу, хочу…
      Его гнев мгновенно улетучился.
      – Ах, Финни!
      Он сжал ее в объятиях и нежно погладил по голове.
      Время словно остановилось. Наконец Финни заговорила.
      – Она оставила меня в Африке, – прошептала девушка. – Но я жажду ее любви. Разве это грешно?
      Глядя на игравшие вокруг них солнечные блики, Мэтью хотел сказать, что у Летиции Уинслет была возможность завоевать любовь дочери, но она упустила ее. Но вместо этого спросил:
      – Для чего? Зачем вам ее любовь?
      Финни смотрела на стену, но он знал, что она не видит ни бархатных обоев, ни картин, мысли ее витали где-то очень далеко.
      – О встрече с мамой я мечтала годами, – тихо произнесла она. – Мечтала, что она приедет за мной, поцелует, прижмет к себе.
      Мэтью вдруг расхотелось слушать ее. Единственное, чего он желал, так это чтобы она поскорее ушла.
      Но тут Финни подняла голову, и он не посмел отвести глаза.
      Готорн зажмурился, чтобы не видеть ее. Как же им теперь быть? Прошлое их соединило, а настоящее разлучает.
      Она хотела стать частью здешнего мирка, а он знать его не желал.
      – Боюсь, вы разочаруетесь, когда по-настоящему узнаете Летицию Уинслет, – промолвил он после долгого молчания.
      Глаза ее округлились от удивления.
      – Разочаруюсь? – Она слегка улыбнулась. – Нет, я горжусь, что эта красивая женщина – моя мать. Что, кроме трепета и волнения, я могу испытать, когда вижу ее?
      Мэтью с трудом сдержался, чтобы не сказать: гнев, боль, обиду.
      – В каждой женщине я вижу мать, – продолжила она. – Дочери, подрастая, во всем подражают матери и становятся такими, как она.
      Финни вдруг резко отвернулась, прижала пальцы к вискам и столь же стремительно снова повернулась к нему.
      – Я понятия не имела, что женщины носят под платьем. Мне даже не показали, как нужно носить платье! Ни словом не обмолвились о драгоценностях, о моде. О благодарственных записках!
      – Благодарственные записки? А они-то здесь при чем?
      – Очень даже при чем.
      – А за что благодарить?
      – Во-первых, за обед, на который ваша матушка пригласила меня.
      – Моей матери известно, как вы благодарны ей.
      – Чего не скажешь о моей бабушке и Нестере. И уж конечно, об Эдвине Рейнз с ее злым языком.
      – Все, вместе взятые, Эдвины мира не стоят и одной вашей слезинки.
      – Я ни во что не ставлю Эдвину и ей подобных! Но мне не безразлично, что думают обо мне родные, – в полном изнеможении промолвила Финни. – И им не безразлично, отправила я записку или нет.
      Готорн скрипнул зубами.
      – Ладно, – промолвил он, – теперь вам известно, что записки следует отправлять.
      – Да, теперь известно! И то лишь благодаря ехидному замечанию моей бабушки. Чего еще я не знаю? Какую могу допустить оплошность? Мне скоро двадцать шесть, а родные обращаются со мной как с глупым ребенком. И все потому, что я не похожа на них.
      Она посмотрела на него с таким отчаянием, что ему стало не по себе.
      – Маленькие девочки подражают взрослым женщинам, – продолжила Финни. – Я же в детстве видела только туземок, которых любила и которые сделали меня такой, какой вы меня видите.
      – Но ведь с европейскими женщинами вы тоже встречались.
      – Всякий раз, когда отец привозил меня в город. Я обычно наблюдала за ними, однако они смотрели на меня как на диковинку. Я так и не нашла своего места в жизни. Ведь настоящей туземки из меня не получилось. Поэтому я и приехала сюда, к родным. Однако и здесь оказалась чужой. Но если я стану такой, как мать, тогда, возможно, завоюю ее любовь.
      Готорн приподнял бровь:
      – Я встречал много женщин, которые зарекались быть похожими на своих матерей.
      – Но я хочу походить на нее! Хочу быть такой же изящной, утонченной! Поймите, должна же я на кого-то равняться!
      Он убрал за ее крохотное ушко шелковистый локон. Его прикосновение обожгло ее будто огнем.
      – Но у вас был отец. Настоящий друг. Не многим женщинам посчастливилось иметь такого отца.
      – Да! И я обожала его. Но женщины обычно стараются быть похожими на своих матерей.
      Мэтью подумал, что Финни сильно изменилась с тех пор, как приехала в Америку, стала более рассудительной. Куда девались ее бесшабашность и задор? Ее отчаянная смелость?
      Готорн снова подумал о том, что она здесь чужая. И как бы он ни старался, никогда не приспособится к здешней жизни. Лучше бы она оставалась такой, какой была в Африке.
      Хватит отрицать очевидное: он желает ее. Каждой клеточкой своего тела. Но не в качестве жены. Он не покривил душой, когда сказал об этом матери. Он никогда больше не женится. Тем более на Финни Уинслет. Однажды он уже отдал свое сердце, а взамен получил шрамы. Больше такое не повторится.
      Бой часов эхом разносился по всему дому и становился все громче по мере того, как за окнами темнело небо.
      – В жизни не все бывает так, как нам хочется, – тряхнув головой, произнес Мэтью. – И вы должны смириться с этой мыслью.
      – Но я хочу, чтобы мама меня любила! Ведь я ее дочь!
      – Она по-прежнему видит в вас девушку из Африки, разве не так?
      – Да, но только потому, что это правда. – Финни шагнула к нему. – Вы должны научить меня быть светской женщиной. Чтобы мама мной гордилась. Вся надежда на вас.
      Мэтью долго смотрел на нее и в конце концов понял, что не сможет бросить ее в беде – как и тогда, в джунглях.
      Он грубо привлек Финни к себе и прижался лбом к ее лбу.
      – Ладно, посмотрим, что из этого получится.

      Бесшумно, словно вор, он прокрался в дом. Там царила тишина, нарушаемая лишь тиканьем множества часов в особняке.
      Прямо из холла он направился к лестнице, покрытой толстой ковровой дорожкой, заглушавшей его шаги. Поднявшись наверх, прислушался. Вокруг по-прежнему было тихо.
      С сильно бьющимся сердцем он подошел к ее спальне, повернул ручку, и дверь отворилась. При лунном свете, который лился сквозь высокие окна, он увидел, что она спит.
      Осторожно, чтобы не разбудить девочку, Мэтью опустился в кресло рядом с ее кроватью. Свернувшись клубочком, она лежала на боку. Он не отрывал взгляда от ее утонченного личика, такого спокойного во сне, от ее рук с маленькими изящными пальчиками. Как бы ему хотелось прижать ее к своей груди, чтобы ее руки обвились вокруг его шеи! Но он сидел не шелохнувшись. Ему достаточно было видеть ее близко. Вот как сейчас.
      – Я обожаю тебя, Мэри, – прошептал он, надеясь, что эти слова отзовутся в глубине ее сознания.
      Он откинулся в кресле, стараясь не думать о том, что скоро придется уйти.
      Мэри вздохнула во сне, но не повернулась. Сладостный покой разлился по телу Мэтью.

      Занятия шли полным ходом.
      Каждый день он давал Финни уроки, а по ночам пробирался в родительский особняк, чтобы посидеть подле спящей Мэри. И каждый раз приносил с собой то игрушку, то книгу. А затем крался обратно по сумрачным коридорам, когда все в доме спали.
      После недели занятий силы Готорна были уже на пределе, однако Финни ненамного продвинулась в своем стремлении научиться хорошим манерам. Каждый день она приходила в полдень, минута в минуту, так что по ней можно было сверять часы. Какие причины находила мисс Уинслет для своих отлучек, Мэтью не интересовало, он предпочитал не вдаваться в подробности.
      Не желая сдаваться, Финни с завидным упорством постигала премудрости этикета. Сидеть она научилась, но никак не могла научиться стоять так, как положено благовоспитанной женщине, не привлекая к себе внимания.
      Говорила Финни чересчур громко, а, когда смеялась, ее зеленые глаза сверкали как изумруды. Ее манеры, которые так нравились Мэтью, обратили бы в бегство добропорядочных бостонских матрон.
      После очередного урока он, мрачно попрощавшись, отослал ее домой, оставив в полном недоумении. Мэтью решил, что должен либо овладеть ею, либо вообще ее сюда не пускать.
      Его дурное настроение усугублялось еще и тем, что от отца по-прежнему не было ответа.
      В четверг, накануне того дня, в который должен был состояться обед, Куинси ровно в полдень ввел Финни в кабинет, и Мэтью решил, что через двадцать минут выпроводит девушку.
      – Мне все же не ясно, почему так важно различать карточки. Карточки есть карточки, – раздраженно промолвила Финни.
      Готорн уронил голову на стол.
      – Не кажется ли вам, мистер Готорн, что вы несколько переигрываете?
      Мэтью, подняв голову, взглянул на нее и не без ехидства промолвил:
      – Учусь у вас.
      Финни негодующе выпрямилась в кресле, но промолчала.
      Напряженное выражение не сходило с лица Мэтью.
      – Может, продолжим?
      – Разумеется, – проговорила Финни, вздернув подбородок.
      – Карточка, о которой вы говорите, называется визитной, – едва сдерживая ярость, произнес он, – и не я устанавливаю правила, я лишь пытаюсь преподать их вам. – Готорн тяжело вздохнул. – Позвольте мне снова прочесть пояснение.
      Финни закатила глаза.
      – Не хотите? – с пренебрежением спросил он.
      – Нет-нет, читайте.
      Мэтью недобро посмотрел на Финни и раскрыл книгу, которую нашел на чердаке в сундуке. «Наши манеры» некоего Джона Г. Янга, члена-корреспондента.
      – Итак, – начал он. – «Для необразованных и не получивших светского воспитания визитная карточка всего лишь никудышный и ничего не значащий клочок бумаги…»
      Финни фыркнула.
      Мэтью намеренно не обратил на это внимания.
      – «…однако ее наличие у образованного приверженца общественных норм поведения безошибочно свидетельствует о тонком уме».
      – Ладно, ладно, это ясно. Если при мне нет карточки, то я невежественная дикарка.
      – Визитной карточки.
      – Как скажете.
      – Напомните мне завтра, чтобы я уделил время вежливой форме беседы.
      – Непременно. Один или два урока вам пойдут на пользу, – с сердитым видом промолвила Финни.
      Мэтью сосчитал до десяти, а потом вновь пустился в объяснения:
      – Теперь поговорим о том, как сгибать визитные карточки.
      – Неужто я не только должна оставлять карточку, но еще и сгибать ее?
      – Да, – сказал он, почувствовав острую боль в виске, вызванную раздражением. – Если вы лично оставляете визитную карточку, – пояснил он, стиснув зубы, – вам следует загнуть ее угол вниз. Например, если вы наносите визит всем или нескольким домочадцам, то карточку сгибаете посередине. Если это простой визит, то вы должны загнуть правый верхний угол. При поздравительном визите загните левый верхний угол. При визите соболезнования – нижний…
      – Прекратите! – крикнула Финни, закрыв уши ладонями. – Я больше не могу!
      – Я тоже. – Он захлопнул книгу и порывисто встал из-за стола.
      – Куда вы? – спросила она, облокотившись о стол и глядя на Мэтью исподлобья.
      – Далеко.
      Финни хлопнула ладонями о стол:
      – Но мы не закончили.
      – Но мы оба в полном изнеможении, и если я хоть немного не отдохну, то вынужден буду вообще прекратить наши занятия!
      – Это несправедливо!
      Он лукаво взглянул на нее:
      – А кто вам сказал, что жизнь справедлива?
      – Вы не можете уйти! – воскликнула она, вскочив из-за стола.
      Мэтью приподнял бровь и устало вздохнул:
      – Почему?
      Финни вдруг опустила глаза долу, переступила с ноги на ногу и прикусила губу:
      – Да потому что вы обещали поговорить насчет моей походки.
      – Вашей походки? О чем вы?
      Финни вскинула голову:
      – Ну вчера, когда я уходила, помните? Вы сказали, что я хожу как лошадь.
      Мэтью поморщился:
      – А, вот вы о чем.
      – Да, именно об этом. И вы обещали сегодня объяснить, что в моей походке не так. Что же, сегодня уже наступило.
      Он действительно сказал, что она ходит как лошадь, но только потому, что устал от ее вопросов и поиска разумных ответов на вопросы, которые не имели ответов.
      Женщина сидит прямо, потому что…
      Женщина сдвигает ноги, а не расставляет их, потому что…
      Женщине ни при каких обстоятельствах не следует говорить с мужчиной, которого ей не представили, потому что…
      Все требует своего «потому что». Откуда ему знать, почему женщинам полагается следовать столь бессмысленным правилам?
      – Какая лошадь имеется в виду? – спросила Финни, нарушив ход его мыслей. – Племенная, старая ездовая лошадь? Или… – она застонала, – громыхающая ломовая кляча?
      Тут же перед его мысленным взором предстала крупная ломовая лошадь с огромными копытами, и он хохотнул.
      – Если угодно, вы больше напоминаете мне рысака. – Он сказал сущую правду.
      Она была стремительна и неуловима, как ветер. Как ураган или легкое дуновение ветерка, в зависимости от того, какой выдался день и какие бездны открылись ее взору. Мэтью ошеломленно смотрел на нее. Но для бостонского общества она ходила слишком торопливо.
      И эта ее походка, не говоря уже об остальном, тоже ему нравилась. А она хотела ее изменить. Он вообще не понимал, зачем ей все это нужно. Неужели только для того, чтобы мать ее приняла? Нет, дело тут не только в этом, подумал Мэтью.
      Что-то в ней постоянно от него ускользает, но что именно, он никак не может понять. Не может выразить это словами. А если бы смог, нашел бы ключ к ним обоим.
      Эта мысль ему не понравилась. Ему вообще не нравилось, когда он чувствовал их неразрывную связь.
      – При чем тут рысак? – спросила она, подозрительно прищурившись.
      – У вас чересчур быстрая походка.
      Лицо ее помрачнело.
      – О да. Я знаю. Бабушке тоже не нравится, что я быстро хожу.
      – Ходите медленнее. И помните об осанке. Ваше появление должно быть подарком для всех присутствующих. Прекрасным видением.
      Финни усмехнулась:
      – Подарком? Для всех присутствующих? Это невозможно. Я могу быть видением, но, как говорит Нестер, кошмарным.
      – Не позволяйте себе подобных мыслей, – строго сказал Мэтью. – Не ходите с униженным видом.
      – Но как это сделать? Объясните!
      Она стояла выпрямившись, гордо подняв голову. Однако в глазах ее притаился страх. Мэтью не переставал удивляться тому, что она выглядит то настоящей женщиной, то малым ребенком.
      И это противоречие в ней, как всегда, вызывало невольную улыбку.
      – Для начинающих: не размахивайте руками.
      Финни, прижав руки к бокам, посмотрела на них так, будто видела впервые.
      – Неужели я ими размахиваю? – растерянно спросила она.
      – Да, – ответил Готорн, скривив губы в ухмылке.
      – Гм… – Девушка нахмурилась. Затем кивнула и, прижав руки к бедрам, прошлась по кабинету. Ни дать ни взять ходячий верстовой столб.
      Ему пришлось прикусить губу, чтобы не рассмеяться.
      – Ну как? – спросила Финни, повернувшись к нему.
      – Ну…
      – Ужасно! У вас на лице написано.
      – Я бы этого не сказал. Только не надо так напрягаться.
      – Не ходите быстро, не напрягайтесь. Бр-р!
      – Двигайтесь естественно. Будто плывете по течению, расслабьте руки, но не размахивайте ими, как ветряная мельница крыльями.
      – Не напрягаться? Не размахивать руками, как ветряная мельница крыльями? Вы так и сыплете комплиментами, – проговорила она ехидно.
      – Я лишь ответил на ваши вопросы. – Мэтью в недоумении пожал плечами.
      Сердито взглянув на него, девушка закрыла глаза и задумалась.
      – Ладно! – Она тряхнула головой и прошлась по комнате. – Я плыву. Ну как?
      Финни шла словно кролик в пасть к удаву.
      – Теперь лучше, – солгал он.
      – Вы говорите неправду.
      – Увы! Но я стараюсь быть вежливым.
      – Что, снова пройтись? – спросила она.
      – Тс-с, мисс Уинслет. Что говорят о женщине с острым язычком?
      – Что она умнее всех бостонских дам, вместе взятых, которым понадобится месяц, а то и два, чтобы хоть немного узнать о жизни в Африке!
      – Гм… Я не совсем это имел в виду.
      Финни бросила на него злой взгляд.
      – Будем учиться ходить или хватит? – спросил он.
      – Будем! Но вам придется показать, как надо ходить.
      – Мне? – вырвалось у него.
      – Да, вам. Вы пройдетесь по кабинету и покажете, как надо ходить.
      – Ни за что!
      – Почему? Целых двадцать минут вы наставляли меня. А теперь покажите наглядно!
      – Говорить – это одно, а показывать – совсем другое. Ради всего святого, я же мужчина!
      – Ну и что?
      – А то, что не к лицу мне демонстрировать женскую походку.
      – Да кто вас увидит?
      – Вы.
      – Но это необходимо.
      – Нет!
      – Ну же!
      – Нет!
      – Боитесь? – спросила она с вызовом.
      Он уничтожающе посмотрел на нее:
      – Я не боюсь, мисс Уинслет.
      – Тогда покажите, как ходят женщины.
      Готорн несколько секунд пристально смотрел на нее. Затем крутанулся на каблуках и зашагал по кабинету.
      Один шаг, второй. Руки висят вдоль тела. Голова высоко поднята. Мэтью повернулся. И застыл.
      – Вы смеетесь! – угрожающе произнес он.
      – Я? – с невинным видом спросила Финни. – Да вы что! Просто в горле запершило.
      – Ну-ну, берегитесь, а то выставлю вас и никогда уже не впущу.
      – Я больше ни слова не скажу!
      – Правильно, – сказал он, беря ее за руку и увлекая к двери, – потому что вам пора.
      Девушка внезапно остановилась, и они оказались совсем близко друг к другу.
      Мэтью забыл обо всем на свете.
      Сегодня на Финни было красивое темно-синее шелковое платье. Наверняка выбранное ее матерью. Волосы были стянуты на затылке в пучок. Скромница. Настоящая дама. Вот только глаза…
      Он подумал, что сколь бы утонченной она ни стала, глаза всегда будут ее выдавать.
      – Вы ведь не хотели давать мне уроки, а потом передумали. Почему? – едва слышно спросила Финни.
      Его взгляд упал на ее губы.
      – Не устоял перед вашим натиском.
      – Вряд ли.
      Готорн провел большим пальцем по ее нижней губе.
      – По правде говоря, я все еще в долгу перед Джанджи, – сказал он. – Не смог довезти вас до Матади.
      Да, он не смог. Их разлучили. И он увидел ее уже на званом обеде, хотя и пытался разыскать. Но она исчезла, сбежала из больницы, и после этого Мэтью прекратил поиски, подумав, что, возможно, это и к лучшему.
      – Это не ваша вина, – возразила Финни.
      – Долг есть долг. А по долгам надо платить.
      – Вы ни разу не говорили мне, что должны ему.
      Готорн усмехнулся:
      – Вы хотите все знать, верно?
      – Ну же, откройте тайну.
      – Да ладно, пустяки, – с деланной небрежностью проговорил Мэтью. – Джанджи застрелил льва, который проявил ко мне чрезмерный интерес.
      Мурашки побежали по телу Финни.
      – На вас напал лев?
      Мэтью с притворным равнодушием пожал плечами, но при воспоминании об этом кровь в жилах забурлила.
      – Так получилось.
      – Джанджи мне рассказывал об этом случае.
      Мэтью затаил дыхание.
      – Он не назвал вашего имени, но сказал, что мужчина храбро смотрел льву в глаза. Значит, это были вы?
      – Что еще он говорил?
      Финни замялась, потом пристально посмотрела на Мэтью и добавила:
      – Еще он сказал, что вы не собирались убивать льва, чтобы спасти свою жизнь. Это правда?
      Готорн отвернулся.
      – Это правда? – повторила Финни.
      Нет, не правда…
 
      Его сердце бешено колотилось. От шелеста высокой травы звенело в ушах. Было невыносимо жарко. Его охватило отчаяние. И вдруг откуда ни возьмись лев. Они замерли, глядя друг на друга, – зверь и человек. Оба инстинктивно чувствовали, что один из них должен умереть. «Вот и конец», – с облегчением подумал Мэтью и тут вспомнил о дочери. О, Мэри! Он не смеет оставить ее одну.
      Мэтью вспомнил, как удивила его эта мысль, как ошеломила сила всепоглощающей любви и страстное желание вернуться домой, чтобы расставить все по своим местам.
      Он уже хотел поднять ружье, но не успел: горячее дыхание льва обожгло ему щеку. В этот момент прогремел выстрел, и лев упал к его ногам. Мэтью словно прирос к месту. В голове царила пустота. Наконец он обернулся и шагах в двадцати увидел величественного негра с еще дымящимся ружьем. Тот внимательно разглядывал Мэтью.
      Джанджи не только спас ему жизнь, но, что гораздо важнее, предоставил ему еще одну возможность наладить отношения с Мэри. Но этого, увы, не случилось…
 
      – Мэтью, поговорите со мной откровенно.
      Финни стояла перед ним с гордо поднятой головой, исполненная решимости. Какая же она сильная! Намного сильнее его. В последнее время она растерялась по непонятным ему причинам, но не сдается. Старается приспособиться к здешней жизни. При мысли, что воин не он, а она, Мэтью с трудом сдержал улыбку. И снова подумал о Мэри. Это она дает ему силы жить. Но она по-прежнему боится его. Готорн тяжело вздохнул:
      – Говорить в общем-то не о чем.
      Он подошел к ней вплотную, задержал взгляд на ее губах, и кровь забурлила в жилах. Одному Богу известно, как он желает ее.
      Мэтью приказал себе отойти от нее, но потерял самообладание, взял в ладони ее лицо, провел пальцами по губам. Они слегка приоткрылись, и из груди Финни вырвался трепетный вздох.
      – По-моему, мы поступаем неразумно. – Ее голос чуть охрип.
      – Когда вы рядом, я только и делаю, что совершаю глупости, – ответил Мэтью, обдав ее горячим дыханием, и коснулся губами ее губ. «Только один поцелуй», – сказал он себе. Всего один, только из любопытства.
      Но стоило ему ощутить вкус ее губ, как страсть ручейками разлилась по телу, захватив каждую клеточку, и его мужское достоинство вышло из-под контроля. Ощутив его, Финни задохнулась от изумления и еще какого-то доселе неведомого ей чувства.
      Готорн чувствовал, что обратного пути нет.
      – Боже мой, как же я тебя хочу! – шептал он, покрывая ее страстными поцелуями. – Приоткрой рот, Финн!
      Она повиновалась. И у нее захватило дух, когда их языки соприкоснулись. Мэтью все крепче прижимал Финни к себе и, когда его разбухшая плоть уперлась ей в живот, едва не задохнулся от вожделения. Теперь они представляли собой единое целое. Исчезло время, исчезло пространство, исчез весь мир, осталась лишь страсть, волнами пробегавшая по их телам.
      Финни впилась пальцами в рубашку Мэтью, пытаясь ее поднять. Их поцелуи становились все неистовее, руки Мэтью блуждали по ее телу, скользнули в глубокий вырез платья и добрались до сосков. Финни застонала.
      Готорн не расслышал осторожный стук в дверь и не заметил, как она отворилась. Зато Финни услышала и отпрянула от него.
      Стиснув зубы, Мэтью шагнул вперед, загородив Финни, оправлявшую платье, и увидел на пороге дворецкого.
      – Что-нибудь случилось, Куинси? – грозно спросил Готорн.
      – Записка, сэр. – Слуга поперхнулся и протянул Мэтью серебряный поднос. – От вашего отца.

      Прошел день, и наступила пятница. Брэдфорд Готорн с сыном стояли на шумном перекрестке улиц Тремон и Уинтер, ярдах в пятидесяти от узкой аллеи, которая вела в ресторан под названием «Лок-Оубер». Обедая по пятницам в мужском клубе для избранных, где подавали самые изысканные в Бостоне блюда, вы оказывались среди небольшой группы влиятельных горожан, которые приглушенными голосами переговаривались между собой под тихую музыку Баха. Мэтью с отцом были там завсегдатаями и имели свой столик.
      Но сегодня они стояли на улице, и их то и дело толкали торопившиеся прохожие. В руках у них была подозрительного вида снедь, и бродячий музыкант играл на шарманке, поверх которой стояла жестяная банка для милостыни.
      Кроме того, было холодно. Даже слишком, чтобы торчать на улице. У Мэтью заболели все шрамы, заныла искалеченная рука. Он с трудом держал сосиску с булочкой, будто она была непомерно тяжелой. В здоровой руке была чашечка с горячим какао.
      Мэтью учащенно дышал. То, что почти невесомая булочка казалась ему тяжелым грузом, терзало его.
      Он попытался собраться с силами. На морозе трудно было справиться с непослушными членами, и прохожие стали бросать на него любопытные взгляды. Мэтью старался не обращать на них внимания, но не мог, так же как и отец.
      Брэдфорд что-то проворчал, неуклюже держа в толстых перчатках сосиску и какао.
      – Пожалуй, лучше пойти куда-нибудь, где можно сесть, – осторожно предложил Мэтью, у которого губы онемели от мороза.
      – У меня нет времени. Да и контора рядом.
      Заведение «Лок-Оубер» тоже было недалеко, однако Готорн-младший не проронил на сей счет ни слова.
      Готорн-старший смотрел на снедь, которую держал в руке, так, словно видел ее впервые. Впрочем, так оно и было. Даже в детстве им, мальчишкам, не позволяли покупать съестное у лоточников. При мысли об этом Мэтью стиснул зубы.
      Его охватил стыд, больная рука задрожала, и он уронил сосиску. Готорн-младший быстро нагнулся, и от резкой боли в боку из глаз посыпались искры. Потеряв равновесие, он опустился на корточки. Чашечка с какао вылетела у него из руки, и он едва не повалился на промерзший грязный тротуар.
      Какой-то прохожий с удивлением посмотрел на него.
      – Вставай! – отрывисто бросил отец.
      Глубоко вздохнув, Мэтью заставил себя подняться, оставив на земле какао и булочку с сосиской.
      – Что с тобой? – осведомился Брэдфорд тихим, но резким голосом. – Твое поведение ужасает. Что тебе нужно, Мэтью? – спросил он, не скрывая своего раздражения. – Мать сказала, что эта встреча важна для тебя.
      – Что мне нужно? – удивленно переспросил Мэтью.
      – Да. Денег? С женщинами не ладится? – Он, прищурившись, посмотрел на сына, прежде чем тот успел опустить глаза. – Ты попал в беду?
      Готорн-младший скрипнул зубами. Проснувшаяся гордость смешалась с болью.
      – Я полагал, что теперь, когда я вернулся из Африки, – проговорил он с деланным равнодушием, – мы могли бы по пятницам обедать вместе. Как раньше.
      Брэдфорд какое-то время, показавшееся Мэтью вечностью, смотрел сыну в глаза, не то с жалостью, не то с гневом, потом сказал:
      – Пока тебя не было, у меня появились другие обязательства… перед обществом. Мы встречаемся по пятницам в час.
      – В таком случае мы могли бы обедать в другой день, – не удержался Мэтью, хотя понимал, что ему не следует встречаться с отцом, поскольку тот недвусмысленно дал понять, что не желает видеть его. Но он поддался искушению. Ему вдруг показалось, что удастся наладить отношения с отцом, и они, как и раньше, будут обедать вместе, и отец со временем привыкнет к его лицу.
      – Дело в том, Мэтью, что у меня совершенно нет времени, – сказал Брэдфорд, переминаясь с ноги на ногу.
      Мэтью расправил плечи.
      – Почему? – настойчиво спросил он распухшими, окоченевшими губами. – Почему нам не вернуться к прежним привычкам? Не начать с того, на чем остановились?
      – Да потому что все это в прошлом. Теперь у нас новая жизнь. У нас всех. С того момента, как ты возвратился, – промолвил Брэдфорд, бросив взгляд на пролитое какао.
      – Нет! – резко проговорил Мэтью, охваченный яростью. – Скажи правду! Ты стыдишься меня. Моего лица.
      Отец вскинул голову и уставился на него пылающим взором.
      – Да! Да, твое присутствие меня стесняет! – выкрикнул он. – Но не твое лицо тому виной.
      Готорн-старший побагровел, на лбу предательски вздулась жилка. Мэтью замер от страха.
      – Я не стану обедать с тобой ни у «Лок-Оубера», ни в любом другом месте, где собираются влиятельные горожане, потому что, увидев тебя, они вспомнят о твоей супруге!
      Мэтью словно огрели обухом по голове. Он стоял, не в силах пошевелиться, и смотрел на отца. А тот, бросив в мусорную корзину сосиску и чашечку с какао, обернулся, и взгляды их встретились.
      – Кимберли использовала тебя, твои деньги, твое положение в обществе, но ты был слеп. Ты не оправдал ее ожиданий! – На них уже стали оглядываться прохожие, и Брэдфорд подошел к Мэтью. – Эта история сказывается и на мне! – прошипел Готорн-старший. – На мне, Брэдфорде Готорне. Я всю жизнь восстанавливал честное имя семьи и вот теперь вынужден сгорать от стыда. Такого громкого скандала в Бостоне не было по крайней мере сто лет. Я был склонен терпеть твое пристрастие к живописи, но не снесу оскорблений. – Брэдфорд подошел совсем близко. – Готорны удовлетворяют своих женщин, а если не могут, – добавил он с пренебрежительной усмешкой, – то держат их в узде. Тебе же не удалось ни то ни другое. – Он прищурился. – Твое обезображенное лицо постоянно напоминает мне, да и всем остальным, скандал, который в Бостоне будут помнить еще лет сто. Вот почему мне неприятно общаться с тобой.
      Брэдфорд тяжело дышал, лицо его покрылось красными пятнами. Он никак не мог взять себя в руки.
      – Мы с тобой пообедали, так что позволь откланяться.
      Брэдфорд зашагал прочь и смешался с толпой, а Мэтью так и стоял, не в силах двинуться с места.
      В душе Мэтью закипал гнев. Собравшись наконец с силами и справившись с дыханием, он круто повернулся и вдруг увидел Финни. Та, хмурясь, стояла всего в нескольких ярдах от него, на углу улицы, и смотрела то на него, то на удалявшегося отца.
      Поймав ослепительный взгляд ее зеленых глаз, он на миг почувствовал себя прежним мужчиной.
      Но того мужчины уже нет. Отец достаточно ясно сказал ему об этом.
      Боль не отпускала Мэтью, и он чувствовал слабость во всем теле.
      Не произнеся ни слова, Мэтью прошел мимо Финни, гоня прочь мысли об отце. Хоть бы скорее добраться домой!
      Прохожие то и дело толкали его, причиняя невыносимую боль, и Мэтью приходилось останавливаться, переводя дух.
      – Мистер Готорн!
      Даже не глядя, Мэтью знал, что она стоит справа от него. Он всегда ощущал ее присутствие. Ему захотелось привлечь ее к себе, уткнуться лицом ей в плечо и забыться.
      Собственное бессилие то приводило его в смятение, то вызывало ярость и гнев.
      Готорн продолжал идти и, чтобы его не задевали, сошел на проезжую часть дороги, рискуя попасть под колеса экипажа.
      – Мистер Готорн, пожалуйста!
      Он не замедлил шаг.
      – Черт подери, Мэтью, стойте!
      Он застыл на месте. И, медленно повернувшись, бросил на нее уничтожающий взгляд. Финни наконец удалось протиснуться к нему через толпу.
      – Что вам нужно? – грубо спросил он.
      – Объясните, что случилось.
      Мэтью зашагал дальше. Финни устремилась за ним, едва поспевая. Они уже дошли до улицы Тремон и стали удаляться от центра.
      – Почему бы вам не поговорить со мной? – спросила Финни, чуть ли не бегом следовавшая за Мэтью, чтобы не отстать от него. – Вы поссорились с отцом?
      Готорн по-прежнему хранил молчание.
      Обледеневшие ветви висели над их головами, когда они направлялись через общественный парк к улице Карла по очищенной от снега дорожке. В морозном воздухе пахло березой и сосной. Под солнечными лучами поблескивал лед.
      Финни никогда не смотрела под ноги и, поскользнувшись, упала бы, если бы Мэтью не поддержал ее.
      Какое-то время они стояли прижавшись друг к другу. Сердце Финни взволнованно билось. Мэтью прикрыл глаза.
      – Что с вами? – спросила она.
      Он шумно втянул в себя воздух и поднял веки, не отпуская Финни. Она даже подумала, что они примерзли друг к другу.
      Наконец он разжал руки, и когда Финни отошла от него на шаг, то едва не вскрикнула от испуга. Она увидела его опустошенный взгляд и ходящую ходуном челюсть.
      – Вы когда-нибудь бываете дома? – отрывисто спросил Мэтью.
      Вопрос застал ее врасплох.
      – Стараюсь бывать как можно реже, – призналась Финни, но тут же добавила: – Ведь мне приходится делать покупки.
      Он бросил на нее злобный взгляд:
      – Вы имеете в виду странные наряды, которые носите?
      Она растерянно заморгала.
      Мэтью пошел дальше.
      Финни посмотрела ему вслед и бросилась за ним вдогонку.
      Они миновали улицу Карла и приблизились к широко распахнутым, искусно выкованным воротам парка. По обеим сторонам широкой дорожки стояли, словно часовые, высеченные из гранита столбы. Финни брела за Мэтью по перекинутому через лагуну пешеходному мостику, под которым было много конькобежцев. Всякий раз, приходя сюда, Финни удивлялась, глядя на мужчин с обмотанными вокруг шеи шерстяными шарфами, – они напоминали скользивших по льду длинноногих птиц.
      Но сейчас Финни охотно промчалась бы с ними по ледяной поверхности, чтобы избавиться от мучивших ее мыслей.
      – Мэтью, расскажите, что случилось!
      Финни едва не налетела на Готорна, когда он неожиданно остановился перед своим особняком.
      – Ничего не случилось, Финни. А теперь отправляйтесь домой или в магазин за нарядами, в общем, делайте что вам угодно. Только оставьте меня в покое.
      Готорн стал подниматься по мраморной лестнице, и Финни могла бы поклясться, что он считает про себя. Он хотел захлопнуть перед ее носом дверь, но она взмолилась:
      – Я только хочу помочь!
      Мэтью даже не взглянул на нее.
      Впервые ей удалось разглядеть внутреннее убранство его роскошного дома. Куинси с важным видом стоял в вестибюле, слуги выстроились перед ним в ряд. Повар, несколько горничных и конюх. Все чопорные и самодовольные.
      – Надеюсь, вы не будете возражать, сэр, – проговорил дворецкий, вздернув подбородок, – но я взял на себя смелость развесить обнаруженные мной на чердаке картины, с которых вы сняли покрывала. Они великолепны, не правда ли?
      При виде полотен Финни в молчаливом благоговении открыла рот. Все они, и большие, и маленькие, были выполнены с изрядным мастерством.
      – И все это вы написали? – изумленно спросила Финни и, не дожидаясь приглашения, вошла внутрь.
      Мэтью не ответил, лишь пристально посмотрел на нее.
      – Да, мадам. – Куинси кашлянул. – Впечатляющее зрелище.
      Готорн стоял не шелохнувшись, пока Финни переходила от одного полотна к другому, пораженная его талантом. Ничего подобного она не ожидала.
      Затаив дыхание, она увидела на одной из картин всю семью Мэтью. Его мать, братьев и Готорна-старшего, который был столь мастерски написан, что Финни казалось, будто он сейчас сойдет с картины и заговорит. Ее особое внимание привлек женский портрет. Белокурые волосы, холодные голубые глаза. Потрясающая красавица. Именно на такую женщину Финни стремилась быть похожей.
      – Кто это? – спросила Финни. Во рту у нее пересохло.
      Мэтью не проронил ни слова.
      На лице Куинси появилось скорбное выражение.
      – Это миссис Готорн. Да упокоит Господь ее душу.
      Все стало на свои места. Мэтью потерял жену и, чтобы забыться, отправился в Африку.
      Его жена была само совершенство.
      Неудивительно, что, впервые увидев Финни, он весьма критически отнесся к ней.
      Финни пытливо посмотрела на Готорна, но, целиком поглощенный своими полотнами, он не заметил ее взгляда.
      – Прошу вас, уйдите, – обратился Мэтью к слугам. Его губы вытянулись в тонкую линию, лицо напряглось, и на нем появились морщины. Слуги переглянулись и поспешили прочь. Только Куинси остался. Радость исчезла с его лица.
      – Ты тоже, Куинси.
      Дворецкий не двинулся с места.
      – Простите, если я причинил вам боль, сэр, – промолвил он. – Я думал… я полагал, что… – Слуга замялся. – Сегодня утром вы были в таком прекрасном расположении духа, что, увидев картины без покрывал, я взял на себя смелость…
      Куинси умолк.
      – Я понимаю, Куинси, – сказал Мэтью, смягчившись. – И ценю твои старания.
      Дворецкий бросился к одной из картин:
      – Через час их здесь не будет.
      Однако Готорн остановил его:
      – Не надо, Куинси.
      – Но, сэр…
      – Не надо!
      Куинси быстро вышел.
      Мэтью прикрыл глаза, потом снова взглянул на портрет жены. И столько было в его взгляде отчаяния, что у Финни болезненно сжалось сердце.
      – Настоящая красавица, – прошептала она.
      Мэтью резко повернулся, словно только сейчас заметил Финни.
      – Красавица?! – гневно воскликнул он. – Да, она была красоткой! Но пользовалась своей красотой в определенных целях. Именно об этом мне и сказал отец. Вот о чем шел у нас с ним разговор. Теперь вы довольны? Может, хватит ко мне приставать?
      – А я и не пристаю! – Финни покраснела, ибо Мэтью сказал чистую правду. – Я просто беспокоюсь за вас, хочу вам помочь.
      Мэтью снова обратил взгляд на картины.
      – Они и впрямь потрясающи, Мэтью. Вам следует снова взяться за кисть. Вы невероятно талантливый художник.
      – Я больше не художник! – крикнул он.
      Готорн схватил вазу и швырнул ее в его великолепный автопортрет. Рама с грохотом рухнула на пол, и не успела Финни опомниться, как он стал срывать полотна со стены и швырять их на пол.
      – Прекратите! – Финни бросилась к нему.
      Но Мэтью, оттолкнув ее, продолжал расправляться с картинами. Треск рвущихся полотен и ломающихся рам гулко разносился под высокими сводами потолка.
      – Господи, что вы делаете?!
      Готорн вне себя продолжал срывать картины, на лбу у него выступил пот. Он споткнулся, упал, снова вскочил и взялся за очередную картину. Остановился он, лишь когда все полотна и сломанные рамы валялись на полу.
      Он повернулся к Финни и посмотрел на нее словно безумный: пусть только попробует хоть слово сказать!
      Прерывисто дыша, Мэтью в изнеможении прислонился к мраморной колонне.
      Они настороженно смотрели друг на друга.
      – Зачем? – прошептала она. – Зачем вы это сделали?
      Мэтью пренебрежительно пожал плечами:
      – Не полотна я уничтожал, милая, а самого себя.
      – Неправда!
      Его высокомерие улетучилось.
      – Перестаньте вести себя как дикарь. – У нее было такое чувство, будто ее со всех сторон подстерегают опасности. Как в Африке. – Я видела вас совсем другим. Вы прекрасный человек.
      Мэтью расхохотался, и от его хохота у Финни по спине побежали мурашки.
      – Прекрасный человек? Вы совершенно меня не знаете.
      Он стал медленно приближаться к ней.
      – Что вам угодно, мистер Готорн? – спросила Финни, почувствовав, как кровь забурлила в жилах.
      – Собираюсь показать вам, какой я прекрасный малый.
      – Ваш взгляд мне не нравится.
      – Неудивительно.
      – Мэтью, – произнесла Финни, загородившись рукой.
      – Да?
      – Не делайте глупостей, ведь потом пожалеете!
      Он не отрываясь смотрел на нее. Финни стало не по себе от его взгляда. Она хотела убежать, но было слишком поздно. Он схватил ее за руку и крепко держал.
      За окном чирикали воробьи, перелетая с одного заснеженного куста на другой, словно играли в какую-то свою игру.
      – Не надо! – взмолилась девушка.
      Он буквально впился губами в ее губы, как бы наказывая ее за строптивость, и не отпускал, пока она не обмякла в его объятиях. Она трепетала, но не от желания.
      Наконец Мэтью отпрянул от нее и заглянул ей в глаза. Он не шевелился, казалось, не дышал. Их взгляды встретились, и они словно завороженные смотрели друг на друга. Финни даже заметила темные крапинки у него в глазах, оттенявшие голубизну зрачков. Она вырвалась из его объятий.
      – Себе, пожалуй, вы сумеете доказать, что вы превратились в чудовище, – прошептала Финни, – а вот меня вам вряд ли удастся в этом убедить.
      Готорн нахмурился. Финни догадалась о его намерениях и отошла на безопасное расстояние.
      – Вы не чудовище, – промолвила она. – Все дело в ваших отношениях с отцом, такое иногда бывает между матерью и дочерью, только тут все наоборот. Мать сыновья обычно боготворят, а отцу стараются угодить, из кожи вон лезут.
      Он по-прежнему не двигался.
      – Вы, вероятно, потому и злитесь, – продолжала Финни, – набрасываетесь на окружающих. – Ее глаза, вспыхнув, погасли. – Нестер тоже всегда зол. Видимо, по той же причине. Брат ведь тоже был лишен отцовской любви, чего не скажешь о мистере Аптоне, поэтому он такой добрый.
      Мэтью оцепенел:
      – Джеффри Аптон?
      – Да, господин, который сидел рядом со мной за обедом.
      – Я знаю, о ком вы говорите.
      Зеленые глаза Финни заволокло дымкой.
      – Он мил и красив.
      – Я, пожалуй, не назвал бы его милым и уж тем более красивым. Старик, годящийся вам в отцы.
      Она нахмурилась:
      – Вовсе нет. Он зрел, но не стар. И очень добр.
      Мэтью прищурился:
      – Вам-то что за дело, добрый он или недобрый?
      Финни вдруг вспомнила, что находится в заваленном изорванными полотнами парадном особняка Мэтью Готорна.
      – Да так, – ушла она от ответа.
      – Надеетесь, что он попросит вашей руки? – спросил Готорн, пристально глядя на нее. – Кому эта мысль взбрела в голову? Вам? Аптону? Или вашей матушке?
      Финни отвернулась.
      – Решили устроить мне допрос?
      Размашистым шагом он решительно подошел к ней, схватил за руку и привлек к себе.
      – Джеффри обнимает вас? – хриплым шепотом спросил он. – И поэтому вы хотите выйти за него?
      Тщетно пыталась Финни вырвать руку из его ладони. Он еще сильнее сжал ее и провел пальцами по ее щеке.
      – Он тоже так ласкает вас?
      – Прекратите, Мэтью!
      – Почему же? – спросил он, обдав ее горячим дыханием.
      У нее захватило дух, когда он нежно коснулся губами ее волос.
      – А он целует ваши волосы, Финн?
      – Не называйте меня так.
      – Как? – Он дотронулся до ее шеи.
      – Вы знаете. Не называйте меня «Финн».
      – Раньше вы не возражали.
      – А сейчас не хочу.
      В этот момент его пальцы запутались в ее волосах. И он прильнул к ней.
      Их губы слились, и она застонала. Поцелуй был долгим и исполненным трепетного сладострастия.
      Мэтью коснулся ее груди, пощекотал пальцем нежный сосок. Финни вся напряглась. Она попыталась отстраниться, но Мэтью прижал ее к стене.
      – Не бойтесь, я не причиню вам зла, – тихо произнес он.
      Так случалось всякий раз, когда он прикасался к ней и она искала у него нежного убежища. Неожиданно он стиснул ладонями ее ягодицы и прижал девушку к своей возбужденной плоти.
      – Мэтью! – с беспокойством воскликнула она.
      Застонав, он поднял голову, и Финни поняла, что он не потерял над собой контроль. Он нежно провел пальцем по ее нижней губе, и Финни затрепетала от желания.
      – Боже, с тобой я забываю обо всем на свете! Я хочу тебя, Финн! Позволь мне прикоснуться к тебе!
      Эти слова Финни запомнила на всю жизнь. Он произнес их в ту ночь, в джунглях. И вот они снова прозвучали из его уст.
      – Да, Финн, позволь мне прикоснуться к тебе!
      Она заплакала и стала его отталкивать.
      Готорн замер и отступил. Но ее пальцы впились в его тонкую льняную рубашку.
      И он снова прильнул губами к ее губам, сжал ее ягодицы, приподнял ее и медленно привлек к себе.
      Финни ощущала биение его сердца.
      Только теперь Финни осознала, как привязана к нему, как тесно переплелись их судьбы. Переплелись в тот самый день, когда он спас ее после крушения поезда. Она поняла, что не просто благодарна ему, а что он ей нужен как воздух, она не может жить без него. В нем было что-то от нее прежней, от Африки. А Африку и все, что с ней связано, ей следовало забыть. И выбросить из головы Мэтью. Он властный, и от него исходит опасность. Они могли бы стать с Мэтью друзьями. Пожалуй, уже стали. О той ночи в джунглях она тоже должна забыть, как и о том, что происходит сейчас, как бы ни влекло ее к Мэтью. Потому что ей нет места в его жизни.
      – Вы думаете, что Джеффри любит вас? – спросил Мэтью, отстраняясь от Финни.
      Она попыталась отвернуться, однако Мэтью нежно, но решительно взял ее за подбородок:
      – Зачем вам Джеффри Аптон?
      – Вас это не касается.
      – Вы сами не знаете зачем, потому и увиливаете от ответа, – заявил Готорн, вновь привлекая девушку к себе.
      – Неправда, – промолвила Финни, млея от его ласк. – Джеффри вполне мне подходит.
      – Вы так не думаете, – возразил Мэтью, обдав ее горячим дыханием, – потому что понимаете, что он просто снисходит до вас. – Говоря это, Мэтью нежно покусывал мочку ее крохотного ушка.
      – Нет, – выдохнула Финни, запрокинув голову и тяжело дыша.
      Он встряхнул ее за плечи:
      – Нет? Я видел, как он обходился с вами на званом обеде у моих родителей. Будто вы малый ребенок, а не взрослая женщина.
      Финни попробовала отодвинуться от него, но Мэтью крепко держал ее.
      – Скажи мне, Финн, – раздраженно спросил он, – ты любишь его?
 
      Ни звука. В зарослях джунглей даже не шелестят толстые, мясистые лианы.
      Боль утихла, отступила назад. Так в море за горизонтом скрывается судно. Мэтью крепко прижимал ее к себе. Этот чудесный мужчина со шрамом спас ее. Позаботился о ней. Чтобы остановить кровь, сдавливал ей кожу своими дерзкими пальцами, перевязал бедро длинным матерчатым бинтом, найденным в сумке, обмотал им ее бока, затем обернул ее почти обнаженное тело одной из своих рубашек. Сколько нежности и заботы! В поезде он был совсем другим.
      Слезы подступили к глазам при мысли, что он уйдет от нее.
      – Держите меня, – прошептала Финни.
      Его руки обвились вокруг ее тела, и он привлек ее к груди.
      – Я держу вас, Финн. Вы поправитесь.
      Нет, не это ей нужно.
      Комок подступил к горлу. Она прижалась к Мэтью, охваченная страстным томлением, а ведь едва была с ним знакома. «Какая нелепость!» – подумала Финни и вдруг спросила:
      – Я еще увижу вас? Потом? В Матади?
      Он отвернулся. Попробовал уйти от ответа, но отныне их судьбы были сплетены воедино.
      – Что с вами? – спросила она дрожащим голосом.
      – Ничего, – ответил он.
      Финни взяла его тонкие пальцы, испачканные ее кровью, и сплела их со своими. Всего несколько часов назад ей хотелось уйти в мир иной, раствориться в небытии, но Мэтью вдохнул в нее силы, пробудил жажду жизни. Теперь она навсегда связана с этим мужчиной. Он видел ее тело, касался его, держал ее жизнь в своих руках.
      – Я еще увижу вас, Мэтью?
      Финни затаила дыхание. Но когда взглянула на его лицо, сердце ее упало. Оно было искажено злобой. Глаза дико горели.
      – Нет, – сказал Мэтью. Равнодушно. Жестоко. – Нет, вы не увидите меня больше. В моей жизни нет места для вас.
 
      Финни прищурилась. На нее с высокого потолка взирали изразцовые воин и белоснежная голубка. Она готова была умереть от стыда при мысли, что Мэтью видел ее без одежды, притрагивался к ее телу, слушал ее откровения, когда она раскрывала перед ним душу, а затем отверг.
      В ту ночь, в джунглях, Финни до конца осознала, что должна покинуть Африку. Африка осталась в прошлом, а Финни предстояло найти свое место в настоящем. И тут она встретилась с Мэтью. В доме, названном «Полет голубки».
      – Вы спросили, люблю ли я его? – прошептала Финни с внезапно вспыхнувшей искрой надежды, все еще теплившейся в ее душе.
      Мэтью не ответил. Он оставался спокоен. Слишком спокоен.
      Финни растерялась, но ее тут же захлестнула волна отчаяния. Румянец сбежал с лица, как и тогда, в джунглях. Финни отпрянула от Готорна, и на сей раз он не удерживал ее.
      – Это не имеет значения, – проговорила Финни. Мать права: Джеффри Аптон будет прекрасным мужем в незнакомом для нее мире Бостона. – Если он попросит моей руки, я отвечу согласием.
      Мэтью снова не проронил ни слова. У Финни будто вырвали из груди сердце. Она не смела доискиваться причин, почему у нее так тяжко на душе.
      Собрав последние крохи достоинства, Финни направилась к двери. Но прежде чем выйти, обернулась и сказала:
      – Вы так любили свою жену, что после ее смерти отправились в Африку искать забвения, а теперь считаете себя вправе оскорблять всех подряд?
      Ее слова застали Мэтью врасплох. Он долго и мрачно смотрел на Финни, и на скулах у него играли желваки.
      – Ну же, скажите, – настаивала Финни.
      – Любил?
      В его голосе было столько злобы, что у Финни по спине побежали мурашки. Мэтью посмотрел ей в глаза, и в них она прочла ненависть.
      – Я застал жену в объятиях моего лучшего друга.
      В голове у нее все смешалось.
      – Потрясены? А попробуйте представить себя на моем месте, – насмешливо произнес он. – Случилось это во время приема по случаю открывающейся на следующий день выставки моих картин. Я полагал, что мне пришли пожелать удачи. Но оказалось, цвет бостонского общества решил насладиться небывалым в нашем городе представлением, разыгрываемым моей супругой и моим лучшим другом. И только я один ничего не знал.
      – О, Мэтью, простите!
      – Прощать? За что? За то, что я был глупцом?
      – Нет…
      – Да, я был идиотом! Я обожал ее! Я бы весь мир бросил к ее ногам. Но ее интересовали только мое имя и деньги. Моя любовь ей была ни к чему.
      Финни слушала затаив дыхание, и невольно взгляд ее упал на его больную руку, а потом остановился на шраме.
      – Так вот откуда у вас шрам, – вырвалось у Финни.
      Он посмотрел на разорванный портрет жены, и отчаяние исказило его лицо.
      – Да. В тот роковой вечер я убил моего самого близкого друга и жену.
 
      И Мэтью рассказал, как произошла эта трагедия.
      Кимберли и Рейнолдс вздрогнули, когда он, ослепленный яростью, ворвался в домик и застал их вдвоем. Мэтью набросился на них, жену отшвырнул в сторону, а на друга налетел как одержимый.
      – Мэтью, не надо! – закричала Кимберли, схватив мужа за руку.
      Рейнолдс попытался защититься, но Мэтью был сильнее.
      – Мэтью, она любит меня! – крикнул Рейнолдс, поднимаясь на ноги. – Она моя! Ей следовало выйти за меня!
      Но Мэтью не слушал его. Он схватил стул и запустил им в окно. Раздался звон стекла, посыпались осколки. Кимберли вскрикнула. Но Мэтью не обратил на это внимания.
      Драка была в самом разгаре, когда Мэтью почувствовал запах дыма и оставил Рейнолдса.
      В следующий момент вокруг них заплясали языки пламени. От керосиновой лампы загорелись шторы.
      Мэтью вновь сгреб жену, на сей раз чтобы вытащить наружу, и потащил к двери. Но она царапалась и колотила его, пока они не свалились на обгоревший каминный коврик.
      В этот момент с грохотом рухнули стены, а с потолка с треском посыпались балки. Услышав пронзительный крик Кимберли, Мэтью бросился к ней, но в этот момент острые осколки стекла разлетелись по всему домику.
      Посыпались щепки. Раненый Мэтью упал на пол, но подняться не мог: мешала разрезанная стеклом рука.
      И тут Мэтью увидел Кимберли. Сознание прояснилось, и он, пошатнувшись, кое-как поднялся, ощутив невыносимую боль во всем теле. Дотронулся до лица, и ладонь сделалась липкой от крови.
      Спотыкаясь, Мэтью побрел к жене, подхватив ее на руки, вынес из домика и тут оказался лицом к лицу с убитыми горем родственниками в толпе гостей.
      Оцепеневший Мэтью наблюдал, как двое мужчин выносят из дома тело Рейнолдса.
      – О Боже, он мертв! – вскричал кто-то.
      – Говорила же я, что добром это не кончится. Эти двое убегали со всех вечеринок, – язвительно заметила какая-то женщина. – По крайней мере им следовало быть осмотрительнее.
      – Кимберли Готорн никогда не была осмотрительной. И говорят, осчастливила многих мужчин.
      Взоры женщин устремились на Мэтью. Он держал на руках тело жены. Его лицо и грудь были залиты кровью. Сквозь слезы смотрел он на женщину, которую любил с детства.
      – Ким, – прошептал он, припадая к ее груди, – почему?
      Кимберли была мертва.
      Слезы высохли, душу охватил ледяной холод. Шрам на лице будет до конца дней напоминать ему о том, каким глупцом он был.

* * *

      – О, Мэтью, простите! Но в случившемся нет вашей вины. Вы их не убивали.
      Готорн прищурился и только теперь, казалось, увидел ее.
      – Убирайтесь, мисс Уинслет, – сказал он.
      Финни не двинулась с места.
      – Мэтью, прошу вас, не надо так!
      Мэтью бросился к ней.
      – Убирайтесь! – взревел он. И его крик гулким эхом прокатился по парадному.
      Финни выбежала из дома.
      Мэтью еще долго неистовствовал, ожидая, как избавления, приступа боли.

      Джеффри сидел в западной гостиной, когда Финни ворвалась через парадную дверь в родительский дом. Ее щеки пылали. Она хотела незаметно проскользнуть через вестибюль к парадной лестнице, но тут услышала голос Джеффри:
      – Ну разве не красавица! – Он поднялся, протягивая ей руки. – У вас такой вид, будто вы сегодня целый день веселились.
      – Действительно, – согласилась Пенелопа, бросив на Финни любопытный взгляд. – Отчего вы так раскраснелись?
      – От мороза, – ответила Финни.
      – И только? Гм-м… Звучит загадочно.
      – Ничуть, – бросила Финни. – Я ходила по магазинам.
      – А, да, – вежливо промолвила Пенелопа. На ней было платье из первосортного шелка, темные волосы стянуты узлом на затылке. – Значит, по магазинам? В последние дни вы только и делаете, что ходите по магазинам. И все время одна.
      Финни опустила голову и только сейчас увидела, что Джеффри держит ее ладони в своих. У него были ухоженные руки, но пальцы толстые и короткие, с седыми волосками на суставах.
      «Он годится мне в отцы», – содрогнувшись, подумала Финни. Так сказал Мэтью.
      Как и обычно, Аптон был одет с иголочки. На манжетах и рубашке ни одной складки. «Он не груб и не опасен», – с облегчением подумала Финни.
      Больше всего ей нравились в нем утонченность и жизненная мудрость.
      «Я не желаю больше встречаться с Мэтью Готорном и терпеть его сумасбродство и грубость», – продолжала размышлять Финни, вспомнив о разбросанных по полу обрывках полотен.
      Нет, она не хочет принадлежать Мэтью. Такая мысль взбрела ей в голову лишь однажды, в минуту слабости, после долгой ужасной ночи в джунглях.
      Внезапно парадная дверь с грохотом распахнулась, и в дом влетел Нестер. Он вихрем ворвался в гостиную в своем накрахмаленном белом воротничке, съехавшем набок галстуке и расстегнутом пальто. Лицо его было покрыто красными пятнами.
      – Что за дела? Почему вы подписали контракт с Кендаллом? – обратился он к Джеффри.
      Джеффри побагровел.
      – В контракте ошибка? – холодно спросил он.
      – Плевать мне на ошибки, они могут встретиться в любом контракте.
      – Тогда в чем дело, Нестер?
      – В том, что вы не имеете права принимать решения без моего согласия.
      Нестер принялся расхаживать по комнате, стуча ботинками. Пенелопа тщетно пыталась успокоить его.
      – Насколько я понимаю, – с трудом сдерживая гнев, заметил Джеффри, – моя работа в том и состоит, чтобы принимать решения. Кроме того, это решение касается всего лишь покупки нового литейного станка для плавильного цеха – его давно пора заменить.
      – Всего лишь литейного станка? – парировал Нестер, остановившись перед Джеффри. – Но деньги-то мои. И завод тоже. Хотя ты, кажется, считаешь его своим.
      – Нет, Нестер, не считаю. Но ты, видимо, забыл, что я распоряжаюсь по доверенности половиной акций и управляю заводом. Поэтому могу заключать сделки и без твоего согласия.
      – Не долго уж! – выпалил Нестер, тут же пожалев о сказанном.
      – А это мы еще посмотрим, – загадочно произнес Аптон.
      Финни не понимала сути данного спора, но ей не понравился их разговор. И еще меньше понравилась злобная ухмылка брата.
      Ни с того ни с сего тот вдруг сказал:
      – Финни ни за что не приживется здесь, Аптон. Смирись с этим.
      Финни не поняла, что Нестер имел в виду, но его слова уязвили ее до глубины души.
      – Это правда, сестренка, – произнес он тихо. – Напрасно ты надеешься, что моя мать примет тебя как дочь. Пораскинь мозгами. Ты никогда не приноровишься к здешним обычаям.
      Джеффри шагнул вперед:
      – Общество примет ее, если она выйдет за меня.
      Финни открыла рот от изумления, а Нестер издевательски усмехнулся.
      – Дражайшая Финни, вы выйдете за меня? – спросил Джеффри.
      От неожиданности она лишилась дара речи.
      – Понимаю, понимаю. Я застал вас врасплох. Все вышло как-то по-дурацки. – Аптон провел большим пальцем по ее ладоням. – Для меня большая честь жениться на вас. Если вы согласитесь стать моей женой, я постараюсь оказаться достойным вас.
      В этот момент в гостиную стремительно вошла Летиция.
      – Что здесь происходит? Даже наверху слышны ваши крики.
      Нестер, ткнув пальцем в Джеффри, воскликнул:
      – Он хочет завладеть моим заводом!
      – Твоим заводом? – не поняла миссис Уинслет.
      Однако сын не стал ничего объяснять.
      – Как он может на ней жениться? – не унимался Нестер. – Ведь она дикарка!
      Джеффри резко обернулся, и не успела Финни опомниться, как он взял Нестера за плечи и стукнул о стенку с такой силой, что задрожали картины и канделябры.
      – Не смей говорить так о Финни, ясно?
      Финни преисполнилась благодарности к Джеффри, вставшему на ее защиту.
      Летиция тихонько заплакала, а Пенелопа раскрыла рот от изумления.
      – Как ты смеешь?! – завизжал Нестер.
      – Смею, потому что мне надоело твое пренебрежение к сестре. Она не дикарка!
      Но ее брата не интересовало то, что говорил мистер Аптон.
      – Ты больше не работаешь у меня! Ты уволен!
      – Нет, Нестер, – неожиданно вмешалась Финни и шагнула вперед, глядя на Джеффри, – потому что я выйду за него. – Это решение Финни приняла, еще когда была у Мэтью, в вестибюле его дома, заваленном разорванными полотнами.
      – О Финни! – выдохнул Аптон и привлек ее к себе.
      – Глупости! – бесясь от злости, воскликнул Нестер.
      – Вот уж нет.
      Все повернулись и увидели в дверях Ханну.
      – Я не удержалась и подслушала, – произнесла старая дама. – Полагаю, следует их поздравить.
      – Спасибо, – тихо промолвила Финни, и у нее учащенно забилось сердце.
      Аптон, взяв ее под руку, прошептал:
      – Вы не раскаетесь.
      Раскаяние?
      Она тут же вспомнила Мэтью. Его боль. Его неистовую ярость.
      Его доброту, когда он спас ей жизнь.
      «Мне необходим Джеффри для завоевания Бостона. Африка осталась в прошлом», – подумала Финни. Черный континент отобрал у нее все, и ей приходится начинать жизнь сначала.
      Джеффри возродил в ее душе надежду. Он любит ее, добр к ней. Но принять его предложение Финни решила еще и потому, что у него есть взрослые дети.
       Изабель.
      На глаза навернулись слезы. У нее никогда не будет детей, потому что она не сможет полюбить другого ребенка. Африка научила ее этой истине.

* * *

      Дни пролетали в приготовлениях к празднику. У Финни не оставалось времени на раздумья. Было решено, что о помолвке объявят в день ее рождения.
      Слухи об этом проникли в избранное бостонское общество. Праздник обещал стать самым грандиозным событием за весь зимний сезон. Ее матушка была вне себя от радости, ведь все устроилось благодаря ее стараниям.
      Впервые после приезда в Бостон Финни ощутила свою близость с матерью и дорожила каждым мгновением, проведенным с ней.
      Жизнь постепенно налаживалась. Став невестой, Финни была принята в высшем свете. Мисс Уинслет старалась убедить себя, что поступает правильно, выходя за Аптона.
      Все было бы хорошо, если бы Финни не мучило недоброе предчувствие, стоило ей подумать о мужчине, с которым она собиралась связать свою судьбу.
      Наступила пятница, день ее рождения. Вечером в ее честь будет устроен праздник, а сейчас Финни с Джеффри катили по Бойлстон-стрит в его черном, покрытом лаком ландо. Она с трудом уложила свои непокорные рыжие волосы и даже напудрила щеки отвратительной рисовой пудрой. Мать настояла. От волнения голова у Финни шла кругом. А недоброе предчувствие комом стояло в горле.
      – Я так рад, что ты наконец познакомишься с моей матушкой, – произнес Джеффри, похлопывая ее по руке.
      Вот уже две недели с того самого дня, как Финни приняла его предложение, она с нетерпением ждала встречи с его матерью, надеясь, что ее отношения с будущей свекровью будут такими же, как у Пенелопы с матерью Финни. Но проходили дни, а Джеффри все откладывал эту встречу под любыми предлогами, и Финни начала беспокоиться, что она вообще не состоится. Возможно, так бы оно и было, если бы во время праздника не объявляли об их помолвке.
      Аптон, заметив тревогу на лице Финни, обнял ее и сказал:
      – Все будет хорошо. Что может нам помешать? – Он похлопал девушку по руке. – Ты же знаешь, что я обожаю тебя!
      «Так ли это? – вдруг подумала Финни. – И если даже так, разве одной его любви достаточно?»
      Финни хотя и решила больше не встречаться с Мэтью, несколько раз приходила к его особняку, но его то не было дома, то он не принимал, то посылал записку, что он не хочет ее видеть.
      Его нежелание встретиться с ней огорчало Финни, но она ничего не могла с собой поделать. Она и сама не знала, зачем добивается встречи с Мэтью, как будто он был в силах избавить ее от недоброго предчувствия.
      Но дело тут было не в предчувствии, а в том, что по ночам ей снилась широкая грудь Мэтью, а не Джеффри. Воспоминание о его поцелуях лишило ее покоя. Но она сказала себе, что выйдет за Джеффри, что хочет за него выйти. В его присутствии Финни чувствовала себя любимой женщиной, дамой, которой мечтала стать.
      И когда Аптон сказал: «Мама полюбит тебя», – ей захотелось поверить в истинность его слов.
      Они остановились перед домом, казавшимся крохотным по сравнению с особняками состоятельных граждан Бостона, находившимся на одной из фешенебельных улиц района Бикон-Хилл. Оконные стекла, как и в соседних особняках, под воздействием солнечных лучей приобрели фиолетовый оттенок. Никто не знал, почему так случилось, но стекол не меняли. Да и зачем, если они являлись своего рода украшением этого района.
      Расправив плечи, Финни, укутавшись в шерстяную шаль, подобрала подол своего изящного платья из голубого шелка и оперлась на руку Джеффри, который помог ей выйти из экипажа.
      Парадную дверь отворил сгорбленный дворецкий с лицом, изборожденным морщинами, и скрюченными пальцами.
      – Ваша матушка ждет вас, сэр, – произнес слуга с надменным видом и повел их в гостиную.
      Нигде не было ни соринки, но Финни не могла не заметить, что ковры и обои очень старые, а оконные рамы во многих местах потрескались.
      Маленькая гостиная была забита безделушками, столь модными в последние десятилетия. Полки ломились от музыкальных шкатулок и небольших портретов в рамках. Там же лежали связки наперстков и фарфоровые куклы. С каждого окна свисал огромный папоротник, а по углам в кадках стояли пальмы. Финни шла очень осторожно, опасаясь что-нибудь задеть или опрокинуть.
      В первый момент мисс Уинслет изумилась тому, что Джеффри живет в такой тесноте. Неужели он собирается и ее сюда привести? Но тут просто нет места.
      – Здравствуй, Джеффри!
      Старая дама, которую увидела Финни, была небольшого росточка и выглядела гораздо моложе своих семидесяти лет. На ней было пышное платье из плотной тафты коричневого цвета, на плечи накинута пестрая шаль багряно-желтых тонов. Высокий воротник украшала брошь, а пальцы были унизаны безвкусными перстнями. На молочно-белом лице выделялись крашеные щеки, и она очень напоминала фарфоровую куклу.
      – Джеффри, милый! – Дама протянула сыну свои крошечные руки.
      Затем она повернулась к Финни, и улыбка сползла с ее кукольного личика.
      – А это кто?
      Мисс Уинслет едва удержалась от удивленного возгласа.
      – Это Финни, матушка. Финни Уинслет.
      Старушка изогнула нарисованную угольным карандашом бровь, но не проронила ни слова.
      – Матушка, – промолвил Джеффри, – я же вам говорил, что мы приедем сегодня.
      Реджина Аптон поджала губы, будто откусила что-то невкусное.
      – Не все ли равно, что ты говорил. Ведь вы уже здесь.
      Джеффри чмокнул мать в щеку.
      – Вы как-то странно себя ведете.
      Дама вскинула голову:
      – Почему странно, Джеффри? Я рада, что ты привез свою молодую подругу. – Она повернулась к гостье и окинула ее пронзительным взглядом. – Скажите мне, мисс Уинслет, что привело вас сюда?
      У Финни едва не отвалилась челюсть. И ей стало не по себе.
      – Тебе хорошо известно, что Финни приглашена на чай. Мы же договорились, – с укором произнес Джеффри.
      – Я полагала, ты пригласишь ту чудесную женщину из семейства Ситон. Дочь Мелвина Ситона, если не ошибаюсь. Знаешь, когда-то Мелвин был неравнодушен ко мне. Уверена, он попросил бы моей руки, если бы твой отец его не опередил. – Она вздохнула и улыбнулась. – Тогда в наш дом каждый день наведывались молодые люди из благородных семей. Дюжинами, правда. – Миссис Аптон воззрилась на сына. – По-моему, та женщина из семейства Ситон так мила.
      – Матушка, – суровым тоном проговорил Джеффри, – сейчас у нас мисс Уинслет.
      Реджина очень вежливо обратилась к Финни:
      – Да, разумеется. Джеффри не предупредил меня, что придете вы. Впрочем, это не важно. Проходите, садитесь.
      На губах Аптона заиграла улыбка. Он показал Финни на небольшой затейливый диванчик, но когда собрался сесть рядом с ней, матушка сказала:
      – Джеффри, голубчик, помоги мне устроиться на стуле. Я что-то прихворнула сегодня. Да, старость не радость.
      Джеффри взял матушкину руку и, рассмеявшись, сказал:
      – Вы совершенно здоровы, матушка. Выглядите как девица на выданье.
      От комплимента старушка зарделась, словно влюбленная школьница.
      – Не глупи, – хихикнула она. – Девица на выданье, скажешь тоже.
      Миссис Аптон невольно бросила взгляд на Финни, затем села и поставила сыну стул рядом со своим.
      Пожав плечами, Аптон опустился на него.
      – Да, так как ваше имя? – обратилась старуха к мисс Уинслет.
      – Финни, мэм. Рада вас видеть, – через силу произнесла девушка.
      – Странное имя. Финни. Что-то гэльское. Это родовое имя? Джеффри назвали в честь отца, да упокоит Господь его душу, а отца – в честь дедушки Джеффри. Старинное родовое имя. Предки Аптонов приплыли сюда на «Мэйфлауэре». А кто ваши родные, милая?
      – Матушка, это Финни Уинслет, сестра Нестера, вы же знаете!
      – А, да, девушка из Африки, – с пренебрежением сказала старая дама. – Джеффри, в понедельник я приглашена на музыкальный вечер к Саре Чамберс. Надеюсь, ты отвезешь меня?
      – В понедельник я буду в конторе. Но вы можете воспользоваться каретой. Я пришлю ее. Не возьмете ли с собой Финни?
      Миссис Аптон внимательно посмотрела на девушку. Финни сидела тихо, как мышка. Ей показалось, что здесь, в этой викторианской комнате, до отказа набитой безделушками, она лишняя. Дама вперила в нее неодобрительный взгляд, и Финни показалось, будто ей влепили пощечину. От ее золотистого загара осталось одно воспоминание, но даже рисовая пудра не придала ее коже белоснежной прозрачности, присущей местным женщинам.
      Реджина холодно улыбнулась:
      – Взять с собой мисс Уинслет? – Старая дама повернулась к сыну: – Вряд ли это удобно, Джеффри. Приглашены только члены семьи.
      – Но Финни почти член семьи. Вы разве забыли?
      – Ах да, ты не раз упоминал о помолвке, но я была уверена, что речь идет о той милой женщине из семейства Ситон.
      – Матушка, – с укором произнес Джеффри.
      Реджина Аптон, как ни старалась, не могла скрыть своего неудовольствия.
      – Пожалуй, ты прав. Я возьму с собой мисс Уинслет на вечер. – Старуха похлопала сына по руке. – Ты поезжай в контору, а мисс Уинслет пусть останется, я с удовольствием поболтаю с будущей невесткой.
      Финни пришла в ужас. Меньше всего ей хотелось остаться наедине с этой вздорной старухой, от которой она не надеялась услышать ничего, кроме пакостей и оскорблений.
      – Я, пожалуй, тоже пойду, – промолвила она.
      – Так скоро? Выпейте хотя бы чаю, – сказала Реджина с явным разочарованием.
      Джеффри тоже попросил Финни остаться, и ей было неловко ему отказать. Быть может, ей удастся добиться расположения этой женщины. Надо попытаться. Настоящая дама поступила бы именно так.
 
      Выйдя из дома, Джеффри направился к своему экипажу и лишь тут услышал, что его кто-то окликнул. Это была Пенелопа в шубке из горностая и горностаевой шляпке.
      – Джеффри!
      – Зачем вы вышли в такой мороз? Где Нестер?
      – Не знаю, где Нестер. Я сейчас от Дианы Гринуэй, вышла, а кареты нет. Не подвезете меня домой?
      – Конечно, подвезу. Вы живете на Мальборо-стрит?
      – Совершенно верно.
      Аптон сказал кучеру, куда ехать, и помог Пенелопе сесть в экипаж. Откинувшись на сиденье, она вздохнула и плотно запахнула шубку.
      – Этой мерзкой погоде не видно конца. Мне становится плохо при мысли, что ее придется терпеть еще.
      – Финни тоже плохо переносит эту погоду. Почти не выходит из дому. Ждет не дождется весны.
      – Вы ошибаетесь, – с недоумением произнесла Пенелопа. – Она почти не бывает дома.
      – Не может быть. Когда бы я ни пришел, она у себя.
      – Да, но вы почти весь день проводите в конторе, – усмехнулась Пенелопа. – Эх вы, мужчины, ничего не замечаете!
      – Ну, да… я не знаю. Быть может, изредка она и выходит.
      – Изредка? Чуть ли не каждый день. – Она взглянула на лайковые перчатки, лежащие у нее на коленях. – Как ни странно, она регулярно навещает своего друга мистера Готорна.
      – Мистера Готорна? Брэдфорда Готорна?
      – Конечно, нет. Мэтью Готорна.
      Воцарилась напряженная тишина.
      – Откуда вы знаете? – спросил Аптон.
      Пенелопа высморкалась в тонкий кружевной платок.
      – Я сама ее видела. Готорн живет на Мальборо-стрит, он, можно сказать, мой сосед.
      – Почему Нестер мне ничего не сказал?
      – Нестер об этом не знает.
      – Вам следовало поставить его в известность.
      – Но он мог не поверить и рассердиться.
      – Он должен знать.
      – Полагаю, не стоит поднимать шум. Лучше поговорите с Финни.
 
      Филипс принес поднос с чаем и поставил на столик рядом с миссис Аптон.
      – Итак, вы хотите выйти за моего сына? – без обиняков спросила старая дама.
      – Да, хочу. Ваш сын прекрасный человек.
      – Согласна. Это благодаря моим стараниям. Он занял достойное место в жизни. Его отец всегда об этом мечтал.
      – Таким сыном можно гордиться.
      – Да, – промолвила миссис Аптон без прежней напускной веселости. – Но мужчине, поднимающемуся по общественной лестнице, нужна благовоспитанная супруга.
      Ладони у мисс Уинслет вспотели.
      Реджина изящно разлила чай по чашкам, добавила в него, не спросив у Финни, сливок и сахара и протянула чашку Финни. Девушка изо всех сил старалась не показать своих дурных манер.
      – Вы полагаете, что сумеете стать моему сыну достойной супругой?
      Обжегшись чаем, Финни закашлялась, выплеснула его себе на платье и стала вытирать платье салфеткой.
      Старуха приподняла бровь.
      – Вы всегда столь изящны? Пожалуй, вам следует подняться наверх и привести себя в порядок, – промолвила миссис Аптон.
      Сгорая от стыда, Финни бросила салфетку.
      – Разумеется, благодарю вас.
      Горничная проводила Финни наверх. Реджина смотрела ей вслед. Через несколько секунд парадная дверь распахнулась, и в гостиную размашистым шагом вошел Джеффри.
      – Где Финни? – спросил он.
      – В чем дело, сынок? Ты в ярости.
      Аптон обвел взглядом гостиную и с мрачным видом посмотрел на мать:
      – Вы прогнали ее? Отвечайте!
      – Ну, если и так, то что? – надувшись, спросила Реджина.
      Джеффри стремительно пересек гостиную.
      – Черт возьми, мама, как же вы могли?
      – Да что я такого сделала? Это странная девушка, Джеффри. Я заслуживаю невестки получше. Она тебе не пара.
      Аптон мгновенно забыл, что заставило его вернуться.
      – Эта странная девушка является совладельцем предприятия, где я тружусь, и вы это хорошо знаете. Женившись на ней, я получу пакет ее акций.
      – Как член правления и вице-президент металлургического завода Уинслетов, ты распоряжаешься ими по доверенности. Ты сам мне это сказал!
      – Если я не обручусь с Финни до конца дня, то ее акции перейдут к Нестеру.
      – Что?! – воскликнула Реджина.
      – Да, такие вот дела. Уильям Уинслет перед смертью изменил свое завещание. Мне представился удобный случай. Три последних года я был на побегушках у Нестера. Я управлял заводом, когда до него никому не было дела. Уильям довел завод до нынешнего его состояния. А после женитьбы на Финни я не буду зависеть от этого проклятого Нестера.
      Реджина нервно вертела в пальцах платок.
      – Стало быть, ты не любишь ее? – кокетливо спросила Реджина.
      – Как можно любить эту дикарку? Но я хочу жениться на ней. Немедленно отправьте ей записку, извинитесь за то, что прогнали ее.
      – Не надо посылать записки, я здесь, Джеффри!
      Джеффри стремительно обернулся и в дверном проеме увидел Финни. На ее светло-голубом платье темнели безобразные бурые пятна.
      – Финни!
      – Да, Джеффри?
      – Ты все слышала?
      – Вполне достаточно, – равнодушно ответила она.
      – Ты не так поняла!
      В гостиной повисла напряженная тишина. Финни стало душно. Единственное, чего она сейчас хотела, – это побыстрее уйти отсюда.
      – Полагаю, что так, – промолвила она. – Впервые я услышала из ваших уст правду. Так что позвольте проститься с вами.
      – Черт подери, Финни! Нам необходимо поговорить. Матушка, извините нас.
      – Не о чем говорить, Джеффри, – бросила мисс Уинслет.
      – Ты ошибаешься!
      Взяв Финни за руку, Джеффри повел ее в свой мрачный кабинет, где стоял слабый запах сигарного дыма.
      – Скажи, что это неправда, – грозно произнес он.
      – О чем вы? – спросила девушка.
      – Скажи, что ты не навещаешь Мэтью Готорна у него на дому.
      У Финни замерло сердце.
      – Кто вам это сказал?
      – Пенелопа. Какой смысл ей врать?
      – Вряд ли это теперь имеет значение, потому что никакой помолвки не будет.
      – Не будет? Это невозможно!
      Финни направилась к двери.
      – Куда ты?
      – Домой. Скажу матушке, что о помолвке не может быть и речи.
      – Ты не посмеешь!
      – Не посмею? – повысила голос Финни.
      – Нет! Все общество соберется на праздник. Хочешь выставить меня на посмешище?
      Джеффри даже не извинился перед ней. Не испытал угрызений совести. Беспокоился только о своей репутации. Как она в нем ошиблась! Ведь он еще хуже Нестера.
      – Мне жаль, Джеффри. Но помолвка будет расторгнута.
      – Ты предпочитаешь оказаться во власти брата? – спросил он.
      На какое-то мгновение Финни заколебалась. От Джеффри это не ускользнуло.
      – Да! – воскликнул он. – Не очень-то радужная перспектива.
      – Не знаю, кто хуже – вы или он. Он по крайней мере не лгал, не говорил, что любит меня. А теперь простите, я должна идти.
      Когда Финни вышла на улицу, ее охватила дрожь. Сердце болезненно сжалось. Какая же она дура! Поверила, что Джеффри хочет жениться на ней по любви!
      Финни шла очень быстро, край платья волочился по утоптанному снегу и льду. Шла куда глаза глядят. Все вокруг угнетало ее: и городской пейзаж, и шум, и яркие, поражающие воображение краски. Невольно приходила на память Африка, где Финни чувствовала себя так легко и свободно.
      Финни поскользнулась и вскрикнула. Мороз крепчал, и Финни растирала окоченевшие руки. Скорее бы добраться до дому и согреться! Так хотелось броситься в объятия матери, выплакаться, услышать слова утешения!
      Подавив рыдание, Финни заправила выбившиеся из-под шляпки пряди непослушных волос.
      На пути ей не попался ни один наемный экипаж. Она дошла до Бикон-стрит, порылась в сумочке, нашла пять центов и побежала к конке. Сидя на жесткой скамейке, она смотрела в разрисованное морозом окно на проносящиеся мимо здания.
      На перекрестке улиц Бикон и Арлингтон Финни сошла, а конка потащилась дальше на запад, в Бруклин. Не доходя одного квартала до родительского дома на Коммонуэлс-авеню, Финни свернула направо и вышла на улицу Мальборо. Она все время ускоряла шаг и не останавливалась, пока не добежала до дома «Полет голубки».

      Тяжелый медный молоток настойчиво бил в парадную дверь.
       Финни.
      Последние две недели она каждый день приходила к нему, и он всякий раз отправлял ее восвояси, хоть ему и хотелось с ней повидаться. Впрочем, их встреча была бы теперь лишена всякого смысла.
      Ярость охватила его, когда он узнал, что Финни действительно собирается замуж за Джеффри. Но это не его дело. Мэтью хоть и влекло к Финни, жениться вторично он не собирался.
      Разглядывая привезенную из Африки деревянную маску, Мэтью размышлял о Финни, которая не шла у него из головы.
      Что привело ее в Бостон? Что заставило разыскивать мать чуть ли не двадцать лет спустя? Неужели потребность в родном человеке после смерти отца? Возможно. Но почему тогда такая опустошенность во взгляде?
      Мэтью услышал шаги Куинси прежде, чем тот вошел в кабинет.
      – Сэр?
      В этот момент донесся удар молотка.
      – Меня нет, Куинси.
      Слуга вздохнул:
      – Но, мистер Готорн…
      – Меня нет, – с холодной яростью повторил он.
      Помешкав, Куинси кивнул:
      – Разумеется, сэр.
      Мэтью услышал приглушенные голоса, и парадная дверь захлопнулась. Подождав с полчаса, Мэтью велел подать пальто. С недавних пор Готорн стал по ночам проникать в родительский дом посмотреть на спящую Мэри или выходил прогуляться, когда к непогоде у него ныла больная рука. Однако сегодня он решил пройтись днем, чтобы избавиться от назойливых мыслей. Но, едва открыв дверь, увидел сидящую на ступеньках Финни. Он уже готов был отругать ее за упрямство, но сердце у него тревожно забилось.
      Девушка так окоченела, что с трудом подняла голову. В ее взгляде была та же безысходность, что и в душе.
      Готорн нахмурился. Финни появлялась у него всякий раз, когда бывала чем-то расстроена.
      – Для вас существует слово «нет»? – спросил он с деланной суровостью, преодолевая желание взять ее на руки и отнести в дом.
      Финни улыбнулась. Как ни странно, его резкость придала ей смелости.
      – Пожалуй, не существует, – стуча зубами, ответила она.
      – Ведь я могу оставить вас на улице.
      – Не можете.
      Мэтью схватил Финни за руку и потащил в дом.
      – Куинси! – позвал он.
      Через несколько секунд слуга вышел из кухни, неся серебряный поднос.
      – Желаете чашечку горячего какао, мисс Уинслет? – спросил дворецкий.
      – В-вы ч-ч-чудо, мистер Куинси, – произнесла Финни.
      – А ты надоеда, – пробурчал Мэтью так тихо, что слышал только слуга.
      Пока Готорна не было в кабинете, Куинси успел разжечь камин и принести толстое шерстяное одеяло. Финни завернулась в него и села к огню с дымящейся чашкой какао в руке.
      – Что привело тебя сюда? – без обиняков спросил Мэтью.
      – А просто так нельзя прийти?
      – Нет.
      – Тогда ладно. Мне необходим еще один урок.
      Он приподнял бровь:
      – Хочешь знать, как вести себя во время праздника в честь дня твоего рождения?
      При этих словах Финни внутренне вся сжалась. Глаза на миг помертвели.
      – Ах, Финн! – вырвалось у Мэтью.
      Он взял у нее чашку, отставил в сторону и увидел, как дрожит ее рука.
      – Ну что опять случилось? – ласково спросил он.
      Ее взгляд упал на африканскую маску на полке.
      – Они ни во что меня не ставят. Верно?
      Он мог, конечно, солгать, но подумал, что пользы ей от этого никакой, и ответил:
      – Верно.
      – Но почему? Я ведь стараюсь. Неужто они не видят моих усилий? Или им все равно?
      Ее слова разрывали ему сердце.
      – Ты не такая, как они. Это единственное, что они видят. Ты не вписываешься в их дурацкие представления о том, как следует вести себя женщине. Но больше всего меня удивляет, что к твоей матери относятся с уважением.
      – Ничего удивительного. Ведь она для всех окружающих воплощение добродетели, – сказала Финни.
      – Хороша добродетель, – возразил Мэтью, – бросила свою дочь и забыла о ней!
      Финни ничего не ответила и отвернулась.
      Мэтью опустился перед ней на колени, взял ее руки в свои.
      – Ты ни в чем не виновата. А вот на твоей матери грех.
      Глаза у Финни вдруг заблестели, и она ошарашила Мэтью вопросом:
      – Скажи ты женился бы на мне?
      Мэтью оцепенел, его длинные пальцы, ласкавшие ее руку, замерли. Горячая волна желания захлестнула каждую клеточку тела. Он медленно поднялся.
      – Опять с тобой что-то случилось? – с деланным недовольством спросил Мэтью, заметив, как дрожит подбородок у Финни, и ему захотелось помочь этой беззащитной девушке.
      Едва сдерживая слезы, Финни посмотрела ему в глаза.
      – Джеффри хотел жениться на мне из корысти, чтобы завладеть принадлежащими мне акциями нашего семейного металлургического завода.
      Готорн хотел сказать, что мог открыть ей на это глаза еще несколько недель назад, но вовремя спохватился: она и без того страдала. Он готов был убить этого подлеца, так оскорбившего Финни.
      Финни смахнула слезы и гневно произнесла:
      – Если сегодня не будет объявлено о помолвке, все мои акции перейдут к Нестеру. И в этом случае я окажусь во власти моего брата.
      – Ах вот оно что! Решила нанести упреждающий удар?
      Финни шагнула к нему:
      – Ну скажи, что женишься на мне.
      У Мэтью учащенно забилось сердце.
      – Я понимаю, что прошу о многом, – быстро проговорила Финни, – но наш обман не долго продлится. Фиктивная помолвка позволит мне выиграть время.
      – Нет!
      Она перестала расхаживать по кабинету.
      – Мэтью, ради Бога…
      – Нет, Финни.
      Лицо девушки покрылось красными пятнами.
      – Я так противна тебе? – тихо спросила она.
      – Противна? Ты никогда не была мне противна!
      Мэтью со вздохом отвернулся.
      – Впервые вижу женщину, как ты, сражающуюся с ветряными мельницами. Даже сейчас ты не сдаешься и по-прежнему полна желаний.
      – Исполни эту мою просьбу, больше мне от тебя ничего не надо.
      – Нет. Тебе нужно все, я понял это с первой нашей встречи.
      – Неправда!
      – Нет, правда, Финни. И это твое качество мне нравится, как и многие другие. В тот день, когда у тебя исчезнут все желания и мечты, ты умрешь.
      – Ошибаешься! Я приехала сюда не в погоне за мечтой!
      – Тогда зачем? – Мэтью привлек Финни к себе. – Почему ты сбежала из Африки?
      – Я не сбегала!
      – Черт возьми, не лги мне! Говори все, что угодно! Только не лги!
      Финни попыталась отвернуться, но он крепко ее держал.
      – Почему, Финни?
      Она гневно уставилась на него:
      – Если не желаешь слышать лжи, не суйся ко мне.
      Готорн отпустил ее.
      – Прекрасно, не говори! Но в таком случае борись одна. С меня хватит оплеух. Я устал от несбыточных мечтаний. Прожил день, и ладно.
      Мэтью думал, что Финни отступит и уйдет. Однако она вдруг схватила его руку и заставила посмотреть в ее зеленые глаза.
      – Трус! – крикнула Финни. – Ты боишься жизни! – Из глаз у нее полились слезы. – Ты не безумец, не умалишенный. Ты просто трус!
      У него голова пошла кругом, ярость выплеснулась наружу. Но прежде чем он успел произнести хоть слово, Финни убежала.
      Он судорожно сжимал и разжимал кулак. Чего она от него добивается? Хочет, чтобы он предавался мечтам? Прошли те времена, когда он в душе лелеял надежду быть с ней рядом. Но все его мечты разбились о действительность: дети в испуге шарахаются от него на улицах, он еле двигается, падает от усталости.
      «Нет, я не трус, – сказал себе Мэтью. – Я всего лишь человек и стараюсь принимать жизнь такой, какая она есть, сохраняя остатки гордости и достоинства».
      И все же Готорна задело за живое, что Финни обозвала его трусом. Но несмотря ни на что, он по-прежнему желал ее. И ничего не мог с собой поделать.
      Мэтью задыхался в своем огромном кабинете с высоким потолком.
      Пройдя мимо встревоженного Куинси, Готорн накинул пальто и, не проронив ни слова, захлопнул за собой дверь. Он не чувствовал холода, несмотря на сильный мороз, не замечал любопытных взглядов прохожих. На улице Арлингтон он остановил экипаж и уже через несколько минут поднимался по лестнице родительского дома. Не беда, что еще светло и никто не спит. Ему надо повидать Мэри.
      Уже перевалило за полдень. Мэтью знал, что в эту пору Мэри читает на застекленной террасе. Она любила читать и, совсем еще маленькая, потребовала, чтобы он обучил ее грамоте. Они вместе читали, смеялись, если рассказ оказывался смешным. И Мэтью очень дорожил этими часами близости.
      Мэтью, как и ожидал, застал ее на террасе. Девочка, свернувшись калачиком, лежала на диване с книгой в руке, солнечный луч играл на ее белокурых волосах. Мэтью остановился в дверях, а когда горничная хотела доложить о его приходе, приложил палец к губам. Девушка понимающе кивнула, присела в реверансе и продолжила прерванное занятие.
      Глядя на Мэри, Мэтью почувствовал, что на него снизошел столь необходимый ему покой.
      И тут же его охватило отчаяние. «Как изменить эту треклятую жизнь? Долго ли мне суждено смотреть на родную дочь только тайком?»
      Ответов на эти вопросы не было.
      В вестибюле послышались голоса, и Мэтью спрятался, чтобы Мэри ненароком его не увидела. Он был уже у входной двери, когда его окликнула мать:
      – Мэтью?
      Он повернулся. Мать собралась на прогулку и спускалась по лестнице.
      – Здравствуй, матушка!
      Она оперлась о его руку.
      – Что ты здесь делаешь?
      Мэтью пожал плечами и, откинув со лба прядь волос, через силу улыбнулся.
      – Да вот, был тут неподалеку и решил заскочить, справиться о вашем здоровье.
      Мать с недоверием посмотрела на сына:
      – Думаю, тебя привело сюда что-то другое. У тебя расстроенный вид. Ты, верно, удручен тем, что Финни Уинслет сегодня вечером объявит о своей помолвке?
      Слова матери уязвили его.
      – Все только и говорят, что о предстоящем событии, – промолвила миссис Готорн.
      – Мало ли что говорят. Помолвка расторгнута.
      – Не может быть! Откуда ты знаешь?
      Он ухмыльнулся:
      – Финни приходила ко мне, просила занять его место.
      Мать схватила его за руку:
      – Не упускай такой возможности.
      – Мы с тобой уже говорили об этом. Я не могу.
      Но Эммелина не сдавалась.
      – Одно мне известно, сынок: ты никогда не любил Кимберли.
      У Мэтью сквозь стиснутые зубы вырвался стон, но миссис Готорн была беспощадна.
      – Ты видел в ней превосходную спутницу. Но не испытывал к ней настоящего чувства. Тебе нанесли оскорбление… твое лицо обезображено шрамом. Но теперь, впервые в жизни, ты полюбил. Я не слепая, все вижу.
      – Ты не годишься в свахи, – сказал Мэтью с сильно бьющимся сердцем, не посчитав нужным объяснить матери, что Финни предложила ему сыграть роль жениха для гостей, которые соберутся на праздник, поскольку помолвка ей просто необходима.
      – Может, гожусь, а может, нет. Я только что собиралась к тебе с разговором. – Она замялась. – Твой отец сказал… сказал, что пора Мэри жить у тебя.
      Мэтью оцепенел:
      – Это невозможно!
      – Может, он и прав. Во всяком случае, перечить ему бесполезно.
      – Шельмец!
      – Не смей так говорить об отце! Пойми, ты нужен дочери!
      Мать погладила его шрам. До сих пор только Финни на это отваживалась.
      – Я люблю тебя, сынок, милый мой, голубчик! Тебе следует разобраться со своей жизнью. Хватит играть в прятки. Женись на Финни. Создай семью для своего ребенка. Финни просит тебя о том, чего ты сам в глубине души желаешь.
 
      Оставалось три четверти часа до начала праздника, а Финни еще не сказала матери, что помолвка расторгнута.
      Финни поднялась по широкой лестнице и увидела мать и Пенелопу, которые совещались по поводу последних незначительных приготовлений к празднику. Однако к Финни это уже не имело никакого отношения.
      – Все готово, – сказала Пенелопа свекрови. – Вы будете встречать гостей, а я позабочусь об остальном.
      – Спасибо, милая, – произнесла Летиция. – Не знаю, что бы я без тебя делала.
      Финни направилась к матери.
      – А, Финни, наконец-то, – раздался голос Летиции, но она тут же умолкла, увидев пятно на платье дочери и ее растрепавшиеся волосы. – Боже мой, немедленно переоденься! Гости подъедут с минуты на минуту.
      Бросив взгляд на Финни, Пенелопа с притворной скромностью отвела глаза, подобрала свою темно-синюю бархатную юбку и стала спускаться вниз. Летиция, схватив Финни за руку, подтолкнула дочь к ее комнате.
      – Матушка, постойте!
      – В чем дело, Финни? – нетерпеливо спросила Летиция.
      – Нам нужно поговорить.
      – Поговорим в другой раз. А сейчас переоденься! Как ты будешь в таком виде объявлять о помолвке?
      – Помолвка расторгнута!
      – Что?
      Ее вопрос гулким эхом пронесся по длинному коридору.
      – Наша с Джеффри помолвка расторгнута.
      – О чем ты? – изумленно спросила Летиция.
      – Я не буду объявлять о помолвке.
      – Как ты могла пойти на разрыв? – От возмущения Летиция изменилась в лице. – Здесь соберутся сливки бостонского общества, которые ждут, что вы с Джеффри объявите о предстоящей свадьбе!
      – Теперь уже ничего не поправишь.
      – Мне следовало догадаться, что этому браку не бывать! – вскричала Летиция.
      Но в следующее мгновение вздохнула и успокоилась. Воцарилась зловещая тишина. От дурного предчувствия по спине Финни побежали мурашки.
      Летиция взяла дочь за руку:
      – Ты понимаешь, что ничего не получилось?
      Финни стояла не шелохнувшись. Страх сковал все ее существо. Земля стала уходить из-под ног.
      – О чем вы, матушка? – спросила Финни, близкая к обмороку.
      – Разве не ясно? Ты несчастлива, Нестер несчастен… – Летиция замялась. – Поздно менять прошлое, Финни.
      – Не понимаю.
      – Понимаешь. Мы обе понимаем, что в здешнем обществе тебе нет места.
      Мисс Уинслет передернуло, будто от удара.
      – Ох, Финни, мы обманывали себя. Как бы ты ни старалась, в нашем кругу все равно будешь чужой.
      Финни слышала, как отворилась парадная дверь. Это приехали гости. Щелкнула задвижка, по мраморному полу застучали каблуки, донесся шорох снимаемой одежды. Летиция вмиг преобразилась. На ее лице заиграла приветливая улыбка.
      – Поговорим об этом завтра. А сейчас я должна встретить гостей. Забудь про помолвку. Мы сделаем вид, будто ее и не было. В конце концов, сегодня день твоего рождения. – И миссис Уинслет, замявшись, произнесла: – С днем рождения!
      Она приблизила губы к щеке дочери, но не коснулась ее, только притворилась, будто поцеловала.
      Впервые в жизни Финни поздравили с днем рождения. Утешительный приз под занавес ужасного дня.
      – После ухода гостей, – сказала мать, – мы побеседуем.
      Как только Летиция ушла, Финни отправилась в свою комнату. Ею постепенно овладевал страх. Она открыла балконную дверь, и в комнату ворвался мороз, ледяной ветер обжигал ей кожу. Но она не чувствовала холода. Глядя, как колышутся портьеры, Финни легла на пушистый ковер с узором из цветов и устремила взгляд в лепной разрисованный потолок. Ковер приглушал доносившиеся сюда голоса.
      Вот бы лежать так и никогда не вставать! Ей не хотелось спускаться вниз. Но ничего не поделаешь, придется натянуть на себя прекрасное платье, которое Летиция для нее подобрала. Если гости станут злословить, пусть говорят ей все прямо в лицо. Пусть видят, что она сильная. Ведь она, черт побери, выросла в Африке! Мать только что напомнила ей об этом.

* * *

      Заполнившие дом гости сверкали драгоценностями. Зрелище, редкое для пуританского общества Бостона. Мужчины в белых жилетах и коротких фраках, женщины в блестящих нарядах, сшитых из лучших тканей. Да, здесь собрались самые уважаемые люди города. Пусть Летиция Уинслет не гневит Бога, прося о большем.
      Спускаясь по лестнице, Финни держалась за перила, чтобы чувствовать себя увереннее. Она пыталась найти успокоение в мелодиях, которые играл оркестр в зале. Тут были ее бабушка, мать и брат. «А Джеффри не пришел, – подумала задетая за живое мисс Уинслет. – Ему, конечно, здесь не место, – напомнила она себе. – Я не желаю его видеть».
      При появлении Финни все обернулись в ее сторону и наступила тишина. Платье из серебристого бархата, которое было на ней, поражало воображение. Ее роскошные волосы были искусно уложены. Она видела устремленные на нее восхищенные взгляды, но они таили в себе злобу и зависть.
      Даже ее красоту тут встречают в штыки, подумала Финни.
      Однако ей не удалось насладиться своей победой. В зал вошла Пенелопа, сразу затмившая дикую красоту Финни своей бледной, ледяной красотой, которая всегда была и будет в чести у этого общества.
      Пенелопа прошла мимо Финни, даже не взглянув на нее, и направилась к Ханне.
      – Матушка Ханна, – с фамильярностью, о которой Финни и мечтать не смела, обратилась она к старой даме, – как вы очаровательны!
      Среди приглашенных Ханна Грейбл была, несомненно, королевой. Как бы ей хотелось, чтоб ее внучкой, наследницей ее трона, была Пенелопа! На душе у мисс Уинслет стало еще пасмурнее.
      Ханна подставила Пенелопе щеку для поцелуя.
      – Спасибо, милая.
      Пенелопа оглянулась и холодно посмотрела на Финни. И тут она поняла: ничего хорошего сегодняшний вечер ей не сулит. Пенелопе известно, что помолвка разорвана, и она наслаждается своей победой. Только сейчас Финни разгадала ее игру.
      – А почему нет Джеффри? – спросила Пенелопа так, чтобы все слышали. – Почему, Финни?
      Финни будто закатили оплеуху. Дамы в зале выжидательно поглядывали то на Пенелопу, то на Финни. Пенелопа не упустит случая, сегодня вечером она собьет спесь со своей соперницы.
      И тут мисс Уинслет охватила бешеная ярость: она старалась стать своей в этом эгоистичном, ограниченном мирке, но он не принимал ее. Она знала, что Пенелопа сейчас спросит о помолвке, но ничего не могла сделать. Пенелопа не хотела уступать своего места в семье – с самого начала.
      – Итак, ответь нам, Финни, – не унималась Пенелопа, – где Джеффри? Разве вы не собирались объявить о помолвке?
      Вздернув подбородок и подавив волнение, мисс Уинслет посмотрела Пенелопе в глаза.
      – Я не выйду за Джеффри.
      Гости зашептались.
      Пенелопа улыбнулась:
      – Почему же?
      – Потому что она выходит за меня.
      Эти слова, прозвучавшие так неожиданно, вдруг заставили всех умолкнуть. Гости один за другим поворачивались к сводчатому входу, после чего застывали с разинутыми от удивления ртами. Никто слова не посмел проронить. Слишком влиятельной фигурой был Мэтью Готорн.
      – Мэтью, – едва слышно проговорила Финни с плохо скрываемым волнением.
      Мэтью вошел в зал. Красавец, высокого роста, в элегантном черном фраке и белом галстуке. Голову он держал так, что шрам почти не был виден. Финни это сразу заметила.
      Она знала, что после встречи с отцом на улице Мэтью редко выходил на люди. Но сейчас он здесь, и все взоры устремлены на него.
      – Ах, как интересно! Вы здесь, мистер Готорн? Пришли занять место мистера Аптона? – многозначительно спросила Пенелопа.
      Финни застыла. Мэтью изменился в лице от ярости.
      – Все ясно, – продолжала она язвительно. – Решили в последний момент спасти репутацию Финни, которая провела с вами наедине не один день?
      Пенелопа, изогнув бровь, взглянула на Ханну. Финни заметила неодобрение в глазах бабушки. Неудивительно. Мало того что расторгнута помолвка, так еще ее внучка бегала на свидания в дом к мужчине.
      Ханна посмотрела на Финни, и их взгляды встретились. Девушка приготовилась выслушать колкое замечание.
      Однако его не последовало.
      В следующее мгновение, которое Финни запомнила на всю жизнь, Ханна высвободила руку из ладони Пенелопы, выпрямилась во весь рост, и ее глаза холодно блеснули.
      – В последний момент? – властным тоном промолвила Ханна, сверля взглядом Пенелопу. – Нет, не в последний. Я с самого начала знала об этом. А ты думала, моя внучка настолько глупа, что выйдет за мужчину, которому нужны только ее деньги? Нет. Вспомни, всего два дня назад твой Нестер уволил мистера Аптона. Ты при этом присутствовала.
      Пенелопа была в шоке, Нестер вытаращил глаза.
      – Разве ты не уволил третьего дня Джеффри Аптона? – обратилась Ханна к Нестеру.
      – Ну, да, но…
      – Меня поражает твоя забывчивость, Пенелопа.
      В зале воцарилась напряженная тишина. Ханна и Пенелопа уставились друг на друга. Финни понимала, что бабушка хочет вызвать Пенелопу на откровенность. Если она осмелится сказать правду, то, пожалуй, в этом сражении одержит верх, но войну проиграет. Бабушка об этом позаботится.
      Слезы благодарности навернулись Финни на глаза. Мэтью между тем обратился к Ханне:
      – На мой шрам, конечно, неприятно смотреть, но у меня есть состояние. И я обещаю, насколько это будет в моей власти, заботиться о вашей внучке.
      Готорн протянул Финни руку, и тут она заметила в его взгляде нерешительность. «Он хоть и берет меня в жены, но с неохотой», – подумала Финни.
      Опять Мэтью спас ее. И опять вырос ее долг перед ним.
      А она еще посмела назвать его трусом!
      – Я почту за честь стать вашей женой, – промолвила она, взяв его за руку.
      Ханна подняла фужер с шампанским:
      – За мою внучку и ее будущего супруга.
      Гул пронесся по залу.
      – Пожелаем им долгой счастливой жизни. Пусть будут здоровы и радуются каждому дню.
      Все принялись поздравлять молодых, поднялся шум. Ханна собралась уходить, но Финни схватила ее за руку. Бабушка медленно подняла на внучку глаза.
      – Почему? – еле сдерживая волнение, прошептала Финни.
      Минуло несколько томительных мгновений, прежде чем Ханна положила руку на руку Финни.
      – Потому что ты сильная и отважная. В одном твоем мизинце больше храбрости, чем во всем теле Нестера. Мне не по нраву переделка, в которую мы попали, но ты моя внучка. И у Пенелопы нет никакого права тебя судить.
      С этими словами Ханна удалилась, оставив Мэтью и Финни в толпе гостей.
      – Я ценю ваш поступок, – ласково сказала ему Финни, стараясь перекричать гостей. – Не беспокойтесь, как только я получу наследство, мы без лишнего шума расторгнем нашу помолвку и я больше не потревожу вас.
      Он не ответил, лишь остановил на ней долгий взгляд.
      – Ваша речь была убедительна. Не знай я вас, поклялась бы, что вы говорили серьезно.
      – Я говорил вполне серьезно.
      – Серьезно? – Финни открыла рот от удивления.
      – Я сделал тебе предложение, и ты приняла его. Я намерен жениться на тебе, Финни.
      – Но, Мэтью, ведь наша помолвка – чистая фикция.
      – Никто в Бостоне об этом не знает. Впрочем, если желаешь, я позову гостей и расскажу им всю правду.
      – Вы не посмеете!
      – Посмею, – холодно промолвил он. – Так что не питай на сей счет иллюзий.
      – Чего ради? – тихо спросила Финни.
      – Ты сама однажды сказала, что в долгу передо мной. Вот я и решил потребовать этот долг. Мы поженимся. Тебе нужен муж, – он замялся, – а мне – мать для моего ребенка.
      Ребенка.
      Все поплыло у Финни перед глазами.
      – У тебя есть ребенок?
      – Да. Дочка.
      – Сколько ей лет?
      Финни прикрыла глаза, и ее сердце болезненно сжалось.
      Она бежала из Африки, чтобы навсегда забыть о ребенке. Об Изабель. Ее любимой дочке, которой пошел бы сейчас шестой годик, будь она жива.

      Она не может за него выйти.
      Финни шла по длинному проходу церкви Святой Троицы в роскошном платье из бархата и кружев, с небольшим букетом роз в руке, с которых капала вода, оставляя позади след. Священник ждал у алтаря, рядом стоял Мэтью, в церкви собрались ее и его родные, и все же Финни решила сделать все, чтобы брачная церемония не состоялась.
      Финни едва сдерживала слезы, к горлу подступил комок. Ребенок.
      Сначала она не подумала…
      Тогда ей и в голову не пришло…
      Как может она выйти замуж за мужчину, который надеется, что она станет матерью для его дочки?
      Церковные стены давили на нее, ей было душно. До боли захотелось броситься в высокую сухую траву посреди обширных просторов и дышать полной грудью. Финни тосковала по запаху влаги, какой бывает, когда дождь прибьет пыль, по дымку в воздухе.
      Финни не могла сдержать охватившее ее волнение. Ведь она потеряла все. Надежду на любовь своей матери. Мечту обзавестись собственной семьей. Она не могла не сознавать, что на какое-то время потеряла себя самое, пытаясь приспособиться к обществу, которое не питало к ней ни малейшего интереса. Все ее мечты рухнули.
      Мэтью?
      Он напоминал ей об Африке. Она попыталась спастись от душевной боли бегством, но оно лишь разбередило рану.
      С ее злополучного дня рождения минуло всего три дня. И все это время только и было разговоров, что о ней и Мэтью, который к тому же настоял, чтобы свадьбу сыграли немедленно. Он даже получил специальное разрешение, дав повод для домыслов о причинах такой поспешности.
      События развивались столь стремительно, что времени на раздумья у нее не было. Финни и опомниться не успела, как наступил день венчания. И вот она идет к алтарю, где ее ждет мужчина, за которого она вынуждена выйти, чтобы не оказаться во власти Нестера. С одной стороны, она в долгу перед Мэтью, с другой – ей надо освободиться от брата.
      Готорн потребовал, чтобы они поженились – сейчас или никогда. Его дочери нужна мать.
      Финни охватило отчаяние. Конечно, она перед Мэтью в долгу. Но ведь она не сможет рассказать ему о своем прошлом. Об Изабель. Этой своей болью Финни еще ни с кем не делилась. И не знала, хватит ли у нее духу открыться Мэтью. А если не хватит? Как может она связать с ним свою жизнь?
      Однако она уже дала согласие.
      Финни зажмурилась и набрала в легкие воздуха. На ней был тот же наряд, что и в день ее рождения, прибавилась только кружевная фата. Подарок Эммелины Готорн.
      – Это тебе, – сказала она, – моей милой доченьке.
      Финни обрадовалась. Только разочарованный вид матери слегка омрачал настроение.
      Финни посмотрела на неф собора. Она искала успокоения в росписи на церковных сводах и в резьбе каменных колонн. Обращалась за поддержкой к витражам, прежде чем остановить свой взгляд на священнике.
      Священник в свободно ниспадающих черно-белых одеждах выглядел каким-то подавленным. Оно и неудивительно. На лицах родных невесты и жениха не было и намека на радость. Брэдфорд Готорн в своем пиджаке из тонкого сукна и безупречно отутюженных брюках стоял неподвижно, как статуя, с непроницаемым выражением лица. Даже Эммелина Готорн, в прелестном платье из нежно-голубого ситца, с камеей на шее, о чем-то сосредоточенно думала.
      Нестер злился, что у него из рук уплыл пакет акций сестры. Летиция, казалось, вот-вот заплачет. Ханна стояла распрямив плечи и не двигаясь, словно солдат по стойке «смирно».
      Финни взглянула на Грейсона Готорна, старшего брата Мэтью. Тот, как и отец, стоял с каменным выражением лица. Грейсон не возражал против этого брака, однако был удивлен и обеспокоен столь неожиданным поворотом событий. Финни сразу поняла, что братья дружны и всегда поддерживают друг друга. У Финни болезненно сжалось сердце: как не похож ее брат на братьев Готорн!
      Она прогнала эту мысль и сдержала навернувшиеся на глаза слезы. Вдруг она увидела дочь Мэтью, шестилетнюю Мэри, сидевшую подле Эммелины. У девочки были белокурые волосы, крохотный ротик, голубые глаза и ангельское личико. Она держала чудесную фарфоровую куклу и гладила ее по голове. Финни сразу поняла: девочка старается скрыть свое волнение.
      У Финни учащенно забилось сердце. Она вспомнила свою Изабель и едва не закричала.
      Воспоминания нахлынули на нее волной, заслонив собой действительность.
      «Мама…»
      Мисс Уинслет опустила глаза. О Боже, только не сейчас! Финни тряхнула головой, чтобы прогнать образы прошлого.
 
      «Мамочка, ты такая забавная!»
      Смех Финни разнесся в прозрачном весеннем воздухе. «Но ты забавнее, глупышка моя».
      Все говорили, что они очень похожи. Обе рыжеволосые и зеленоглазые. Даже смеются и ходят одинаково.
 
      – Ты любишь меня, мамочка? – спросила однажды Изабель, когда они шли по узкой тропинке, продираясь сквозь высокую сухую траву.
      Финни остановилась, наклонилась к дочурке:
      – Конечно, люблю.
      Накидка, которая была на девочке, казалась белой на фоне ее смуглой, с золотистым отливом кожи. Изабель посмотрела на мать широко открытыми глазами и коснулась ее теплой шелковистой щеки своими маленькими ручками.
      – Только меня?
      Финни крепко прижала к себе малышку.
      – Да, только тебя.
      «О Изабель!..»
 
      Финни казалось, будто она попала в туннель, из которого нет выхода, а вокруг сгущается тьма.
      Ее девочка умерла, унеся с собой ее разбитое сердце. Как же сможет она полюбить чужого ребенка?
      Финни с трудом отвела взгляд от Мэри. Она понимала, что если не выбежит сейчас из церкви, то закричит. А если закричит, не сможет остановиться.
      Она уже подобрала юбки и собралась броситься назад по церковному проходу, но, взглянув на Мэтью, увидела отчаяние на его лице. Готорн был уверен, что Финни сбежит из-под венца, и эта мысль ранила его душу. Он повернул лицо, чтобы его шрам не бросался в глаза. И тут Финни поняла, что у нее не хватит сил поступить подобным образом с человеком, который в очередной раз спас ее.
      – Мисс Уинслет? – нетерпеливо окликнул ее священник.
      Выхода нет. Она в долгу перед Мэтью, хотя он вряд ли узнает, чего ей стоило заплатить ему этот долг.
      – Мисс Уинслет?
      Финни мгновенно преодолела оставшиеся до алтаря несколько шагов. Она едва понимала то, что говорил святой отец, пока он не спросил:
      – Вы берете этого мужчину в законные мужья?
      Она молчала.
      – Мисс Уинслет? Да или нет?
      – Да. Беру.
      Финни почти прошептала эти слова, но ей показалось, что они эхом прокатились под сводами храма. У Мэтью камень с души свалился, и Финни сразу это почувствовала.
      – Властью, данной мне, объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать новобрачную.
      Финни, теперь уже миссис Готорн, задержала свой взгляд на Мэтью. Этот высокий, потрясающе красивый мужчина во фраке, белом галстуке и жилете – ее муж.
      Она заглянула Мэтью в глаза, темные и властные, и у нее перехватило дыхание.
      Ее сердце взволнованно забилось. Не спуская с Финни взгляда, он обвил рукой ее талию. С ее уст сорвался вздох.
      – Ты моя, – прошептал он так, что слышала только она, и впился губами в ее губы.
      Охваченные страстью, они забыли обо всем на свете, слившись в долгом поцелуе, и не могли оторваться друг от друга.
      Словно сквозь туман Финни услышала покашливание священника и веселый смех Грейсона и густо покраснела, когда Мэтью наконец отпустил ее.
      Священник, завершив церемонию, спустился с амвона и помчался по церковному проходу с такой скоростью, будто за ним гнался сам сатана.
      К ним подошла Эммелина. В глазах ее стояли слезы счастья. Взяв Мэтью за руку, она привлекла его к себе.
      – Поздравляю, сыночек, – ласково промолвила миссис Готорн, целуя его в щеку. Затем расцеловала Финни и тихо промолвила: – Сделай его счастливым, прошу тебя!
      Мистер Готорн увел жену, так и не проронив ни слова.
      Остались Грейсон и малышка Мэри.
      – Простите нашего батюшку, – сказал Грейсон, и его голос гулко прозвучал в пустой церкви.
      Финни видела, какими глазами смотрел Мэтью вслед уходящему отцу. Невзирая ни на что, он все еще любил его, однако к любви примешалась глубокая обида.
      Грейсон привлек Мэри к себе, и та, взглянув на Мэтью, уткнулась лицом в дядино плечо.
      Грейсон не заметил, что лицо Мэтью исказила гримаса страдания.
      – По-моему, мой черед поздравить вас. – Грейсон повернулся к брату с лукавой улыбкой: – Можно мне расцеловать твою жену?
      – Обойдешься и рукопожатием.
      Грейсон расхохотался:
      – Ну-ну, братишка! – Он подмигнул Финни и снова уставился на брата: – Будь здесь Лукас, он поцеловал бы твою супругу без спроса. А я из вежливости спросил.
      Мэтью нахмурился:
      – Ты говорил с Лукасом?
      – Да. Он хотел прийти. Но тебе известно, в каких он отношениях с отцом. Лукас не хотел устраивать скандал.
      Мэтью понимающе кивнул.
      – Ну, как насчет поцелуя? – спросил Грейсон, и в его темных глазах вспыхнули озорные огоньки.
      – Я же сказал – обойдешься! – И Мэтью привлек Финни к себе.
      У Финни екнуло сердце. Она ощутила тепло его тела и вдохнула исходивший от него пряный аромат. Она лишь недавно узнала, что мужчины пользуются одеколоном.
      Финни с трепетом посмотрела на мужа. Почему ей так спокойно рядом с ним, ведь он не раз говорил, что между ними ничего не может быть?
      Она понимала, что Мэтью не изменит себе, и все же он не захотел ее потерять.
      Вскоре Грейсон ушел, и в церкви остались Мэтью, Финни и Мэри. Финни овладела тревога.
      «Сколько веревочка ни вейся, а конец приходит». Так говорил Джанджи.
      Миссис Готорн не раз слышала от него эту поговорку, но только сегодня поняла ее смысл. Она замужем за Мэтью… за мужчиной, которому не смогла поведать о своем прошлом, за мужчиной, который не желает ни ее, ни любую другую женщину. За мужчиной, который ищет забвения. Мэтью предупредил ее. Но она все равно за него вышла. И теперь перед ней его дочка.
      Очень давно Финни решила, что уже ничто не сможет разбить ей сердце. Однако, стоя в церкви Святой Троицы, она почувствовала, что ее бедное сердце вновь разрывается на части.
      И вряд ли она сумеет справиться со своими чувствами.
 
      – Я знаю несколько правил, следуя которым ты, уверена, поладишь со мной.
      Мэтью и Мэри с опаской посмотрели на Финни. Они стояли в вестибюле его дома.
      «Кто она, эта женщина?» – гадал он, пытливо глядя на Финни.
      Одета она была соответственно случаю и выглядела настоящей леди. Только глаза, живые, зеленые, словно африканские джунгли, напоминали о ее необузданности. Теперь в них появился холод, какая-то стена отчужденности, которой Финни отгородилась от них. Почему? Мэтью не понимал.
      Трудно было поверить, что они только что обвенчались. Мэтью был в полном изнеможении. Рука так дрожала, что он с трудом надел Финни кольцо. Ныл шрам, стучало в висках. Но отныне он женат. И теперь они будут делить и радость, и горе.
      – Правило первое, – обратилась Финни к Мэри. – Если проголодаешься, скажи мистеру Куинси. Готовить я не умею.
      У Мэтью округлились глаза.
      – Правило второе, – продолжала она, небрежно разглаживая складки на юбке. – Когда захочешь уйти, оставь, пожалуйста, записку.
      Теперь Мэри округлила глаза.
      – Надеюсь, ты умеешь писать? – спросила Финни, нервно покусывая губу, и, не дожидаясь ответа, продолжила: – И последнее правило – не будить меня до полудня, если не случилось ничего из ряда вон выходящего. Вот, пожалуй, и все.
      Мэтью и Мэри ошеломленно смотрели на Финни. Мэтью подумал было, что прежняя Финни, его Финни, сейчас расхохочется и скажет, что пошутила. Но этого не случилось.
      Он поймал ее руку, и на какой-то миг их пальцы переплелись. Финни задрожала и беспомощно взглянула на него. Но не успел он опомниться, как взгляд ее снова стал отчужденным и вызывающим.
      Она посмотрела на его руку, державшую ее ладонь, и, подняв голову, взглянула ему в лицо:
      – Разве я недостаточно ясно сказала?
      Ни трепета, ни дрожи в голосе. У него на щеках заиграли желваки.
      – Нет, что вы, ясней не бывает!
      – Прекрасно! – И Финни зашагала прочь, стуча своими низкими каблуками по мраморному полу. Лишь дойдя до лестницы, она обернулась: – Я хотела бы поселиться в желтых комнатах, тех, что видела раньше. Пожалуйста, велите слугам поднять мои вещи наверх.
      Мэтью стоял неподвижно. От напряжения у него занемела спина, а на плечах вздулись мышцы. Тишину в доме нарушало лишь тиканье часов и грохот изредка проезжающей по булыжной мостовой конки. Жена выбрала самую дальнюю комнату и теперь смотрела на него с вызовом: пусть только посмеет возразить!
      Ярость захлестнула Мэтью. Прошло несколько томительных мгновений. Глядя ей в глаза, Мэтью позвал дворецкого.
      Куинси тотчас же примчался.
      – Да, сэр.
      – Скажи, чтобы вещи мисс… точнее, миссис Готорн отнесли в желтые комнаты.
      – Слушаюсь, мистер Готорн. – Куинси поспешил в дворецкую, а Финни стала подниматься по лестнице.
      Мэтью и Мэри смотрели ей вслед, затем Готорн повернулся к дочери, пытаясь объяснить, почему женщина, которая должна была заменить Мэри мать, вела себя по меньшей мере странно.
      Но стоило ему взглянуть на девочку, как она опустила глаза и принялась внимательно рассматривать свои ботиночки, крепко сжимая в руках куклу, только бы не видеть его лица. И Мэтью это прекрасно понимал.
      Готорн молчал, боясь вымолвить хоть слово, поскольку не знал, какова будет реакция Мэри.
      – Можно я пойду к себе? – тихо спросила девочка.
      Он кивнул, но тут же обругал себя дураком, ведь Мэри смотрела в пол.
      – Да, – ответил он, преодолевая волнение. – Куинси проводит тебя.
      Но прежде чем Мэтью позвал дворецкого, девочка побежала к входной двери.
 
      Мэри не так просто оказалось выскочить из дома.
      – Вернись! – раздался окрик отца.
      – Нет! – в отчаянии прошептала она, утирая слезы.
      Девочка торопливо спустилась вниз, прошмыгнула через двор на перекресток улиц Мальборо и Беркли и выбежала на Коммонуэлс-авеню. Не замедляя шага, добралась до улицы, на которой прожила всю жизнь. С каждым шагом действительность отступала, пока она не застучала ножками по знакомому до боли тротуару, где знала каждую трещину, каждый прут черной железной изгороди, покрытой белым пушистым снегом.
      Высокий особняк из красного кирпича с черными ставнями и мансардой манил к себе. Родной дом. Здесь она провела самые счастливые дни.
      Время остановилось и повернуло вспять. На нее нахлынули воспоминания. Яркие и живые.
      Мэри быстро поднялась по лестнице и удивилась, что дверь заперта на замок. Где ее мама?
      Она постучала, но никто ей не отворил. Из дома не доносилось ни звука. Портьеры на окнах были задернуты. Придется подождать. Мамочка, наверное, ходит по магазинам или же отправилась в гости.
      Девочка не сводила глаз с двери. Время текло мучительно медленно, солнце стало садиться за горизонт, а Мэри терпеливо ждала. Мамочка непременно вернется домой.
      В соседних особняках зажглись огни, а ее дом так и остался погруженным во тьму. Но она по-прежнему ждала, присев на ступеньку и положив голову на колени.
      Когда Мэтью увидел ее, к горлу подступил ком. Где только он ее не искал! У родителей, в общественном парке, на общинной земле. Прошел все улицы Бэк-Бея. Ему и в голову не приходило, что Мэри придет сюда. Семь лет назад он ввел в этот дом молодую жену и вместе с ней год спустя радовался рождению дочери.
      Не сводя глаз с Мэри, Мэтью подошел к особняку, пустовавшему уже почти два года. Когда он свернул на дорожку, ведущую к парадной двери, девочка подняла голову. Их взгляды встретились.
      – Она умерла, малышка, – тихо промолвил Готорн, – и никогда не вернется.
      Изумление в глазах девочки сменилось страданием.
      Она опустила глаза, и слеза неторопливо скатилась по ее щеке.
      – Я знаю, – прошептала Мэри.
      Мэтью склонился к ней, но девочка отвернулась и побежала к дому на улице Мальборо.

      Завтрак прошел в тягостном молчании. Как только Мэтью появился в столовой, Мэри принялась гладить куклу и что-то мурлыкать себе под нос. У Мэтью болезненно сжалось сердце. Он ненавидел себя за то, что никак не может преодолеть разделявшую их пропасть. Мэтью уже хотел уйти, чтобы не травмировать Мэри, но тут Финни вошла следом за ним в столовую.
      На ней была широкая охотничья рубашка из хлопка, наглухо застегнутая, с маленькими деревянными пуговицами, заправленная в юбку. Точно такая же была на ней в поезде.
      Мэтью с трудом сдержал смех, увидев Финни в столь непристойном наряде. Он хотел пододвинуть ей стул, но тело пронзила острая боль. Рука и плечо онемели. Мэтью заметил, что Финни внимательно наблюдает за ним, и опустил голову. Он понял, что жена догадалась о его состоянии, и, преодолев боль, с вежливой улыбкой пододвинул ей стул. Финни как ни в чем не бывало опустилась на него.
      Теперь ему будет сложно скрывать от Финни и дочери свой проклятый физический недостаток. Мэтью это предвидел, но желание обладать Финни взяло верх над остальными соображениями.
      Откинувшись на стуле, Мэтью пил кофе. К еде он так и не притронулся. Боялся, что дрожащая рука выдаст его.
      Мэри тоже почти ничего не ела.
      За столом никто не проронил ни слова.
      В столовую вошел Куинси.
      – Не желаете ли отведать оладьи, мисс Мэри? – осведомился дворецкий, и его старческое лицо озарила улыбка. – Вайолет испекла специально для вас.
      – Благодарю вас, мистер Куинси, но я сыта. – Девочка бросила взгляд на отца и тут же опустила глаза. – Можно я пойду к себе?
      Мэтью ответил не сразу. Несколько секунд показались Мэри вечностью.
      – Иди, – сказал наконец Мэтью.
      Как только Мэри вышла, Финни вскочила со стула:
      – Позвольте и мне удалиться.
      – Нет, ты останешься, – сказал Готорн властным тоном, и лицо его приняло суровое выражение. У нее перехватило дыхание. – Чем объяснить твое поведение? Тебе не нравится моя дочь? Или, может быть, я?
      Вопрос застал ее врасплох. Она не ожидала, что Мэтью заведет этот разговор прямо сейчас. Что делать? Рассказать ему правду?
      Но как объяснить то, что с ней произошло в Африке?
      Ее отец был в ярости, когда узнал, что мужчина, которого он считал своим сыном, предал его. Гэтуит Нейландер, блондин с веселыми зелеными глазами, приплывший из Бельгии, завоевал любовь местных жителей, в том числе и отца Финни. Сама Финни тоже была от него без ума. Бельгиец обучил их последним достижениям в технике агрокультуры, а потом, не простившись, уехал, оставив Финни беременной…
      – С чего ты взял, что мне не нравится твоя дочь?
      – Тогда что за представление ты тут устроила по возвращении из церкви?
      – Я… По-моему, необходимо с самого начала поставить все на свои места.
      – На свои места? – суровым тоном переспросил он. – Уж не желаешь ли ты сказать, что не собираешься заменить Мэри мать?
      Финни стало не по себе. Она понимала, что Мэтью прав и упреки его вполне справедливы.
      Вдруг она заметила, что лицо его смягчилось.
      – Неужели все из-за того, что я был женат?
      Мэтью подошел к ней, взял за руку, привлек к себе. Финни ощутила тепло его тела, и ее бросило в жар.
      – Неужели все из-за этого, Финн? – тихим голосом произнес он.
      Ее охватило смятение. «Нервничать из-за того, что у него была до меня жена? Боже, неужели я выгляжу такой вздорной?» Она вздорная. Отвратительная.
      – Ты поступаешь так же, как твоя матушка, Финни. Не лишай мою дочь заботы и ласки.
      Проглотив обиду, Финни сказала:
      – А ты ждал от меня другого? Ведь я дочь своей матери!
      Его глаза потемнели.
      – Ты не такая, как твоя мать. Ты ни за что не бросила бы своего ребенка. И несмотря ни на что, будешь любить девочку и заботиться о ней.
      Да. Она не бросила бы своего ребенка. Свою Изабель. Потому что обожала ее. Но Мэтью ничего этого не знает.
      – Стоит тебе изведать прелести материнства, и тыстанешь настоящей матерью. А про меня вообще забудешь.
      Она попыталась вырваться из его объятий, но он не отпускал ее, его взгляд проникал ей в самую душу.
      – Ты мне нужна, Финн, – промолвил Мэтью, еще крепче прижав ее к себе.
      В глазах у Финни блеснули слезы.
      – Ты нужна Мэри, – продолжал Мэтью. – Ты необходима нам обоим. – Он провел пальцем по ее щеке. – Ты не бесчувственная кукла, какой пытаешься казаться.
      – Нет, я именно такая! – воскликнула Финни, и из груди ее вырвалось рыдание. – Бездушная и жестокая! Я не смогу быть матерью твоей дочери! Думала, что смогу, но ошиблась.
      Она и представить себе не могла, что любовь к Изабель окажется столь сильной, что она никогда не забудет минуты блаженства, когда ее крошка после купания, свернувшись калачиком, спала у нее на руках. Изабель не стало, и жизнь для Финни потеряла всякий смысл.
      Взяв жену за плечи, Мэтью встряхнул ее:
      – Ты сможешь,Финни. Из тебя получится чудесная мать. Соберись с духом и попробуй! – Его голос потеплел. – Попытайся. О большем я и не прошу.
      – Нет!
      – Но почему? Почему ты не хочешь даже попробовать?
      Упрямство и гордость взяли верх над остальными чувствами, и Финни резко сказала:
      – Я говорила тебе: мне этот брак ни к чему. Я не лгала. И ты мне не нужен.
      – Возможно, ты не хотела надевать обручальное кольцо, но не раз доказала, что я тебе нужен.
      – Неправда!
      Мэтью привлек Финни к себе и впился губами в ее губы, в то время как руки скользили по ее телу, возбуждая ее, доводя до неистовства.
      Мэтью приподнял Финни и прижал ее к своей разбухшей плоти.
      – Теперь ты чувствуешь, как нужна мне?
      Финни вдруг застыла в его объятиях и вся напряглась.
      – Нет! – воскликнула она.
      – В чем дело? Ты не хочешь меня?
      Финни пыталась высвободиться из его рук, но он крепко держал ее.
      – Почему ты отталкиваешь меня, Финни?
      Она несколько томительных мгновений смотрела на него, и в ее глазах Мэтью прочел боль и отчаяние.
      – Потому что ничего не чувствую, – сказала наконец она.
      Меньше всего Мэтью ожидал услышать от Финни такое признание. Это было для него тяжелым ударом. Ведь ни одна женщина, кроме Финни, не могла пробудить в нем желание, жажду жизни, надежду.
      Но Финни возвела между ними стену отчуждения, и Мэтью захлестнула волна горечи и тоски.
      Он жаждал, чтобы ее душа проснулась от спячки. Чтобы она вновь ожила, зацвела.
      В Африке ему удалось подавить в себе все желания, боль утрат притупилась. Но после встречи с Финни желания вспыхнули с новой силой, и теперь сердце его разрывалось на части.
      Что-то страшное произошло с Финни в Африке. Теперь Мэтью в этом не сомневался, но она никогда не откроет ему своей тайны. Родные приносят ей только страдания. Но Финни держится вызывающе, никого не подпускает к себе и стоически переносит свое горе одна.
      Они нужны друг другу. Он только теперь это осознал. Пора бы и ей понять эту истину.
      – Тебе следовало вспомнить о своей бесчувственности до того, как ты согласилась на брак со мной, – тихо проговорил он.
      Он прижал ее к себе и прочел в ее глазах настороженность.
      – Я велю, чтобы твои вещи унесли из желтой спальни. Ты моя жена и будешь спать в комнате рядом с моей.

* * *

      На закате дня, которому, казалось, не будет конца и края, Финни пошла в желтую спальню, моля Бога, чтобы Мэтью не осуществил свою угрозу. Но, отворив дверь, увидела, что ее вещей здесь нет.
      Ее встретила веселая горничная в белом переднике.
      – Миссис Готорн, я только что перенесла ваши вещи в другую спальню. Она наверняка вам придется по вкусу. Знаете, какая красивая! – Девица хихикнула. – Да и мистер Готорн рядом, в соседней комнате.
      На душе у Финни стало тяжело. Она, будто на плаху, спустилась вниз. Она не позволит так обращаться с собой. Она тут же вспомнила его поцелуи, его руки, нежно скользящие по ее спине, и учащенно задышала от вдруг нахлынувшего желания.
      Дверь в спальню была открыта. В камине горел огонь, и его блики падали на стены, обитые цветастым ситцем. Спальня светской дамы.
      – Я наполнила ванну, – промолвила горничная. – Вам помочь раздеться?
      – Нет-нет, благодарю.
      Дверь в соседнюю комнату оставалась закрытой. Финни села к туалетному столику. Только теперь ее сердце стало биться ровнее. Она просидела несколько минут, глядя на отражение двери в зеркале. Та по-прежнему оставалась закрытой.
      Облегчение и разочарование смешались в ее душе. Финни прошла в ванную комнату. Мраморная плитка, половики ручной вышивки, фарфоровая ванна, зеркала, шезлонг и даже комод. При виде такой роскоши у Финни голова пошла кругом.
      Она еще какое-то время смотрела то на пар, поднимающийся из ванны, то на дверь в соседнюю комнату и наконец решилась. Подобрала и заколола шпилькой волосы, сняла платье, отбросив его в сторону, и погрузилась по самый подбородок в пахнущую лавандой воду. Боже, какая благодать!
      Финни не знала, сколько пролежала в ванне. Она уже стала дремать, но вдруг почувствовала, что вода остыла. Она быстро обтерлась и ступила на мраморный пол. Дверь была по-прежнему закрыта, и Финни с облегчением вздохнула при мысли, что сегодня не придется объясняться с Мэтью.
      Но, едва накинув тонкий пеньюар, она замерла. У камина в кресле с высокой спинкой сидел Мэтью и держал в руке хрустальный бокал с бренди. На нем были брюки из тонкой шерсти и белая рубашка. Верхняя пуговица была расстегнута, и из-под нее виднелись золотистые волосы. Пиджак и жилет он сбросил. У него был вид мужчины, отдыхающего после рабочего дня в уединенной тиши своей спальни. У Финни на миг остановилось сердце.
      При ее появлении Мэтью поднял голову, и глаза его потемнели. Финни затрепетала при мысли, что Мэтью желает обладать ею. Сердце бешено забилось, и она деланно рассмеялась.
      – Вот уж кого не ожидала увидеть здесь, – промолвила Финни. – Заблудился?
      Его глаза еще больше помрачнели.
      – Я давно потерял дорогу к себе.
      Эти слова обожгли ей душу, потому что он сказал сущую правду.
      Ей хотелось убежать подальше от него. Она не может принять на себя его страдание, не может ему помочь. Она не в силах унять его гнев, и не в ее власти уладить его отношения с отцом. Не может она также стать матерью его дочке.
      – Хватит шутить, – бросила Финни с напускным легкомыслием.
      – Тебе нравится эта спальня? – спросил он.
      Она пожала плечами:
      – Комната как комната.
      Мэтью обвел взглядом спальню и снова остановил его на Финни.
      – Подойди ко мне!
      От этих слов Финни бросило в жар.
      – Я предпочла бы остаться на месте, – едва слышно произнесла она.
      – А я хочу, чтобы ты подошла.
      Ее сердце затрепетало, когда он протянул к ней руку, легкомыслие вмиг исчезло.
      – Не могу, – задохнувшись, промолвила Финни.
      Готорн поднялся, распрямившись во весь рост, и загородил собой камин.
      – Сможешь, Финни.
      Она хотела убежать, но он схватил ее за руку. Нежно и в то же время властно. В его глазах медленно разгоралось пламя страсти.
      Мэтью повернул ее спиной к себе, вытащил шпильки из ее длинных волос, которые рассыпались по плечам, и стал пальцами перебирать огненные пряди.
      – Что ты делаешь? – спросила Финни, с трудом сдерживаясь, чтобы не прижаться к нему.
      – Ласкаю тебя, – прошептал ей на ухо Мэтью. – И буду ласкать до тех пор, пока ты мне не отдашься.
      Он слегка сжал ее груди под пеньюаром, потрогал соски, затем рука его скользнула вниз, и пальцы коснулись пушистого бугорка. Волна желания захлестнула Финни, ей все труднее и труднее становилось притворяться равнодушной. Сладко ныло внизу живота. Мэтью распахнул полы ее пеньюара, и его тонкие пальцы вошли в ее горячее влажное лоно. Не в силах больше терпеть, Финни попыталась вырваться, но Мэтью, словно железным обручем, обвил рукой ее талию.
      – Ты моя жена, Финни, – тихо произнес Мэтью, целуя ее волосы.
      – Наш брак – ошибка.
      – Теперь уже поздно об этом говорить. – Мэтью еще крепче прижал к себе Финни, нежно поглаживая ее влажную после ванны, благоухающую кожу. Затем рука его снова скользнула вниз, к заветному бугорку, а пальцы пробрались в лоно, проникая все глубже и глубже.
      Финни изнемогала от желания. Мэтью чувствовал это.
      – Зачем ты мучаешь себя и меня? – прошептал он. – Ведь ты на пределе.
      – Ошибаешься. Я спокойна как никогда. Так что напрасно стараешься.
      Финни прикрыла глаза. Перед ней пронеслись образы прошлого. Она не может ему отдаться, потому что однажды уже совершила ошибку там, в такой далекой и такой родной Африке. Отдалась мужчине, который бросил ее и скрылся.
      – Прекрати! – крикнула Финни. – Умоляю тебя! Я не могу!
      – Можешь, Финн. – Он обнял ее за плечи. – Ведь я люблю тебя, понимаешь? – Голос его дрогнул.
      Финни уже готова была уступить, поделиться с ним своим горем. Может быть, ей станет легче? Нет, не станет. Нечего себя обманывать. Она не уберегла дочку и никогда себе этого не простит.
      – Нет, Мэтью, – проговорила она едва слышно, – не могу. Наш брак – ошибка.
      Лицо Мэтью потемнело от гнева. Но Финни оставалась непреклонной. Она не может стать матерью Мэри, ради чего, собственно, Мэтью и женился на ней, а ему – достойной супругой.
      – Я подам в суд, чтобы наш брак признали недействительным, – сказала она.
      Мэтью повернул Финни лицом к себе и пристально посмотрел на нее.
      – Никаких судов. Ни сейчас, ни потом, – с холодной решимостью промолвил он и вышел, хлопнув дверью.

      Финни с самого утра отправила записку адвокату ее отца, где изложила условия, согласно которым к ней переходит часть акций семейного предприятия, а также попросила его подать в суд заявление о признании ее брака недействительным. Финни понимала, как тяжело ей будет забыть Мэтью и все, что связано с ним, но полагала, что другого выхода нет.
      К дневному чаепитию Финни спустилась в охотничьей рубахе из кожи и башмаках на низком каблуке. Длинные рыжие волосы были перехвачены на затылке кожаной лентой. Наряды, приличествующие бостонской даме из высшего общества, для нее больше не существовали. Финни наслаждалась свободой после долгих месяцев, когда пыталась стать другой в надежде завоевать любовь матери. Однако модная прическа и элегантные наряды не помогли, и она вернулась к привычной одежде.
      Постукивая каблуками по мраморному полу, она вошла в столовую, и ее охватил восторг при виде заснеженного парка, видневшегося из огромных стеклянных дверей. На столе стояла фарфоровая посуда и сверкали серебряные приборы. Из слуг здесь был только Куинси.
      – Добрый день, миссис Готорн.
      Финни огляделась, ища матушку Мэтью, но в следующий момент поняла, что дворецкий обращается к ней.
      И ей вдруг стало приятно. Но она тут же на себя рассердилась, подумав, что скоро разведется с ним.
      – Доброе утро, мистер Куинси.
      Финни обратила внимание на необычную бледность дворецкого, стоявшего у буфета.
      – Что с вами? Вам нездоровится?
      Дворецкий прикоснулся к щеке и поморщился.
      – Ничего страшного, миссис Готорн. Просто зуб разболелся.
      Финни подошла к нему:
      – Позвольте взглянуть.
      У слуги округлились глаза, и он попятился:
      – Зачем?
      – В свое время я многое узнала о зубной боли.
      – Благодарю вас, но я прекрасно себя чувствую. – Он указал на бутерброды, пирожные и чай: – Что вам подать?
      – Я сама, мистер Куинси, спасибо, – сказала она, вспоминая, каким настоем пользовался Джанджи при зубной боли.
      Выбрав кремовую, расписанную цветами тарелочку из английского фарфора, Финни вспомнила, что надо полоскать рот соленой водой. И еще: больным зубом следует разжевать свежую головку чеснока, а затем приложить к больному месту соль и квасцы. Она решила приготовить настой, но пока ничего не говорить об этом Куинси.
      Финни огляделась.
      – А почему никого нет?
      – Мисс Мэри уже позавтракала и поднялась к себе. Позвать ее?
      – Нет, – быстро ответила Финни.
      Слуга почтительно склонил голову и направился к выходу.
      – А что мистер Готорн? – вырвалось у Финни.
      Куинси остановился.
      – Мистер Готорн? – спросил он с таким видом, будто впервые услышал это имя.
      Финни с недоумением посмотрела на слугу:
      – Да, где мистер Готорн?
      Всего несколько минут назад ей показалось, будто она слышала в его спальне шум.
      – Гм… ну… – Дворецкий откашлялся, придя в замешательство. – Он… ушел. Да, ушел. – Куинси кивнул. – Еще в полдень.
      Прежде чем миссис Готорн успела задать еще вопрос, дворецкий поспешно удалился в свою кладовую, затворив за собой изысканной работы деревянную дверь.
      – Странно, – произнесла Финни. При мысли, что Мэтью нет дома, ее охватило разочарование, но она тут же взяла себя в руки.
      Ну не смешно ли? Ведь она не хотела его видеть – и вдруг огорчилась.
      Дневное чаепитие потеряло для нее свою привлекательность. Финни поставила тарелку на стол и пошла к входной двери. Надо выйти на свежий воздух, проветриться.
      Ее обдал морозный февральский ветерок, и она чуть не бегом бросилась обратно. Надевая пальто, Финни увидела Мэри. Та спускалась по лестнице, волоча дорожный чемодан, который был чуть ли не выше, чем она сама.
      – Мэри! – воскликнула Финни, замерев от изумления и так и не продев вторую руку в рукав.
      Мэри обернулась и чуть не упала с последней ступеньки. Финни поспешила ей на помощь, и девочка инстинктивно вцепилась в нее.
      От прикосновения детских ручонок сердце Финни едва не разорвалось на части.
      – Благодарю вас за помощь, мэм, – чинно промолвила Мэри. – А теперь оставьте меня.
      Финни тут же отпустила ее и торопливо продела руку в рукав.
      – Что ты делаешь? – спросила она, с трудом сдерживая предательские слезы.
      Вчера вечером миссис Готорн разыграла перед девочкой роль доброй, но занятой женщины, у которой нет времени на всякие там обязательства и привязанности.
      Мэри вскинула свой крохотный подбородок и посмотрела ей в глаза.
      – Я решила уйти из дома, чтобы не доставлять вам лишних хлопот. – И уже совсем как взрослая добавила: – И собиралась оставить записку. Писать я умею.
      Финни побледнела, и ей сделалось стыдно за свое вчерашнее поведение. «Но что хуже? – размышляла она. – Дать девочке ложную надежду, что я заменю ей мать, или просто заботиться о ней? Пусть все идет как я задумала… а там суд признает наш брак недействительным».
      Она будет добра и мила. Будет кормить, одевать девочку и следить, чтобы та ни в чем не знала нужды. Пусть общество ее осудит за то, что она, словно простая гувернантка, занимается воспитанием ребенка. Вскоре она получит наследство и расторгнет брак. Однако сначала ей надо уговорить девочку не покидать дом.
      – Хочешь, значит, сбежать? Прекрасная мысль, – сказала Финни.
      У Мэри округлились глаза.
      – Я сама подумываю о том же, – продолжила Финни, застегивая пальто и направляясь к выходу.
      Мэри застыла на месте. Ее чемодан валялся на полу. Пальто девочка, видно, надевала в спешке, ибо пуговки-кораблики, будто после страшной бури, оказались застегнутыми неправильно.
      Финни подошла к двери и нажала на круглую медную ручку.
      – Не хочешь прокатиться со мной в наемной карете? – Она скривила губы. – Или сэкономим и проедемся на конке? Полагаю, тем, кто помышляет о побеге, следует поберечь деньги.
      Лоб Мэри прорезали морщинки. Очевидно, денежный вопрос ее мало занимал.
      Вдруг девочка энергично мотнула головой:
      – Вам нельзя сбегать!
      Миссис Готорн очень серьезно посмотрела на Мэри:
      – Почему же?
      – Ну… потому… – Мэри запнулась, подыскивая нужные слова. – Потому что вы взрослая. А взрослые не убегают из дому.
      – Неужели? – Финни, прикусив губу, пристально посмотрела на девочку. – Порой я поступаю не так, как следует, могу даже обидеть. Есть у меня такая скверная привычка.
      Поняла ли ее Мэри? Услышала ли в ее словах просьбу о прощении? Впрочем, не так уж это важно.
      – Пожалуй, нам следует заключить соглашение. Я не убегу. Но лишь в том случае, если ты тоже останешься дома.
      Мэри с сомнением посмотрела на нее.
      – Допустим, я останусь, – осторожно промолвила она. – А вы? Вы точно не сбежите?
      У Финни сжалось сердце.
      Отчаяние гнало ее из дома, на мороз, чтобы ледяной ветер обжег лицо.
      Не проронив ни слова, миссис Готорн распахнула дверь. Порыв ветра ворвался внутрь, в воздухе кружились сухие листья, приплясывая на льду и на каменных ступенях, спускавшихся к тротуару. Финни, застыв на месте, пристально смотрела прямо перед собой, и на нее вновь нахлынули воспоминания. Перед мысленным взором замелькали африканские просторы. Порывы теплого ветра обдували лицо, и крошечные ручонки обвивали шею.
      – Куда вы? – спросила Мэри с тревогой в голосе. – Вы же сказали, что не убежите.
      – Я на рынок, купить кое-что для настоя от зубной боли. Дам его мистеру Куинси. Я быстро.
      Девочка с недоверием взглянула на нее:
      – Пожалуй, я пойду с вами.
      Бой часов разнесся по всему парадному.
      – Ладно, – проговорила Финни, – но прежде застегни как следует пуговицы.
      Опустив голову и упершись подбородком в грудь, Мэри попыталась расстегнуть не там причалившие пуговки-кораблики, но ей мешали варежки. Подняв глаза, она беспомощно посмотрела на Финни:
      – Не получается.
      Финни обмерла. У нее бешено заколотилось сердце, и, склонившись, она дрожащими пальцами, тяжело дыша, принялась расстегивать, а потом застегивать пуговицы, и когда подалась назад, оказалась лицом к лицу с Мэри. Их взгляды встретились. Они стояли так близко, что Финни разглядела ее густые светлые ресницы. И глаза. Такие же ласковые, как у Изабель.
      – Благодарю, – прошептала Мэри.
      – Не стоит благодарности, – выпрямившись, тихо сказала Финни.
      На улице стоял гул от проносившихся мимо карет и конок. Спешили домой женщины, подметая юбками тротуар. Мэри и Финни шли против ветра по гранитной дорожке, ведущей от улицы Мальборо к общественному парку. Они пересекли парк и направились к центру города. Добраться туда в хорошую погоду – десять потов сойдет, а в такой мороз да еще при пронизывающем ветре подобная прогулка – сущее наказание.
      – Почему мы не возьмем экипаж? – спросила Мэри, стараясь перекричать ветер. – Раз мы не собираемся убегать, можно истратить пять или десять центов.
      Финни была покорена озорной улыбкой на ангельском личике Мэри и ее юмором, и ей захотелось обнять малышку и крепко прижать к себе.
      Но она лишь кивнула, не ответив на шутку Мэри, и та сразу погрустнела. Словно ничего не заметив, Финни огляделась.
      – Я не вижу ни одного наемного экипажа, – сказала Финни, расстроенная тем, что огорчила девочку, но поддаваться эмоциям она не могла. Не имела права. – Вот выйдем на улицу Тремон, там и поищем.
      Они ускорили шаг, и, когда вошли в величественные ворота общественного парка, деревья и высокие вечнозеленые кусты защитили их от ледяного ветра. Облегченно вздохнув, они продолжили свой путь.
      Финни замедляла шаг, чтобы Мэри поспевала за ней.
      – А куда, собственно, ты собиралась бежать? – осведомилась миссис Готорн.
      Мэри промолчала, лишь пожала плечами.
      – Снова к бабушке?
      – Нет, – ответила наконец девочка, глядя на Финни снизу вверх. – Я хотела отправиться в плавание.
      – В плавание? Неужели ты не скучала бы по своим друзьям и подругам?
      Мэри прикусила губу.
      – О да, я бы тосковала по ним. И они по мне тоже. Очень тосковала. У меня много друзей и подруг. Но если надо бежать, никто и ничто не удержит.
      Финни вспомнила, что Мэтью тоже бежал. В Африку. Но вернулся. Неужели из-за Мэри?
      – А вы правда собирались бежать? – спросила малышка.
      Финни замедлила шаг и посмотрела на девочку. «Да, да. Скажи «да». Притворяйся практичной и занятой. Держись отчужденно».
      – Нет, – не смея солгать, тихо ответила Финни. – Я только делала вид.
      – Я рада, что вы только делали вид.
      Мэри смотрела на нее с облегчением и надеждой, и у Финни заныло сердце. Ей захотелось кричать, когда она снова вспомнила свою Изабель. Играла ли бы она сейчас в куклы? Обрадовалась ли бы снегу?
      Нелепые вопросы вихрем завертелись в ее голове, и она подумала, что сходит с ума. Хватит воспоминаний. Что от них проку?
      Вдруг Финни увидела замерзшее озеро. Там никого не было. Солнце выглянуло из-за туч, и его лучи заискрились на гладкой поверхности. Обледеневшие ветви засверкали огнями.
      Финни замерла от этого зрелища и, глубоко вздохнув, подавила рвущийся из груди крик. Она не желала предаваться раздумьям. Она устала от размышлений. Она хотела забвения.
      Финни решительно зашагала вперед, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока не побежала.
      – Финни! – вслед ей крикнула Мэри, но та мчалась к озеру. Ветер сорвал ленточку с ее непокрытых волос.
      Она неслась прямо к озеру и, едва замедлив бег, прыгнула на его ледяную гладь. Она мечтала об этом миге с того дня, как увидела ее. Финни бежала, раскинув руки, словно крылья. Мороз пощипывал щеки. От бьющего в лицо ветра на глазах выступили слезы.
      Громкий крик облегчения пронесся над заснеженной землей и гулким эхом отозвался вдали. Ее больше не терзали страшные мысли. Отчаяние отступило.
      Прерывисто дыша, она остановилась на другом берегу и оглянулась. По тропинке мчалась Мэри. Стремительно преодолев пешеходный мост, она сбежала с тропинки и побрела по снегу к Финни. Мэри ни разу не отдохнула, пока не добралась до нее. Только сейчас миссис Готорн увидела в глазах девочки слезы.
      – В чем дело, Мэри? – спросила она, переходя на устланную снегом береговую полосу.
      – Не делайте так! – яростно закричала Мэри.
      Ее гнев перепугал Финни, и она обеспокоенно спросила:
      – Почему?
      – Потому что так поступают только неразумные дети… Мой отец не одобрил бы вашего поведения.
      Финни насмешливо фыркнула:
      – Верно, но в последние дни твоему отцу вообще мало что нравилось, верно?
      Мэри крепко зажмурилась, и миссис Готорн ощутила укол совести. Сама того не желая, она обидела девочку.
      – О, Мэри! – ласково произнесла она. – Твой отец любит тебя.
      – Нет, не любит! – воскликнула Мэри. Ее лицо пошло красными пятнами, из глаз покатились слезы. – Но мне все равно. Я ненавижу его! Ненавижу! Лучше бы он остался в Африке! Навсегда!
      Повернувшись, Мэри бросилась бежать. Той же дорогой, что примчалась сюда. Финни смотрела на ее крошечные следы до тех пор, пока налетевший порыв ветра не запорошил их. Вздохнув, Финни медленно побрела по снегу и вернулась домой.
 
      Мэтью стоял возле своей спальни, и его душил гнев. Он получил письмо от поверенного Уильяма Уинслета. В довершение ко всему по коридору только что промчалась Мэри, размазывая по щекам слезы.
      Следом появилась Финни, торопливо поднимающаяся по лестнице.
      – Что с Мэри? – грозно осведомился Мэтью. По виду Финни не скажешь, что она в чем-то провинилась. Или она водит его за нос?
      – Она расстроилась.
      – Вижу, – проговорил он. – Мы заключили соглашение. И там не оговаривалось, что в твои обязанности входит огорчать мою дочь.
      – Но…
      – Также мы не договаривались и на сей счет, – произнес Мэтью, тыча ей в лицо какое-то письмо на гербовой бумаге.
      – Что это? – спросила миссис Готорн.
      – Письмо от поверенного твоего отца.
      – Да как он посмел?!
      Мэтью вошел в спальню и принялся расхаживать перед камином.
      Финни последовала за ним:
      – Он не имел права связываться с тобой.
      – Ты так думаешь? Я ведь твой супруг. К тому же Жюль Битл служит у моего брата.
      – Мистер Битл адвокат, а не половой в кабаке!
      Прищурившись, Мэтью сказал:
      – Битл служит у Грейсона, а не у Лукаса. А Грейсон является старшим партнером в юридической конторе.
      Финни побагровела от гнева.
      – Последний раз тебе говорю, – продолжал Мэтью, – никаких судов о признании нашего брака недействительным не будет. Ни сейчас, ни потом. Поняла?
      – Последнее слово в этом деле не за тобой. Если Жюль Битл не желает за него браться, я найду другого поверенного.
      Мэтью шагнул к ней, и она невольно попятилась.
      – Интересно, на каком основании суд сможет решить дело в твою пользу, если я не дам согласия на развод? – с деланной невозмутимостью спросил он.
      – На том основании, что после свадьбы мы не вступали в супружеские отношения.
      Мэтью схватил ее за руку и захлопнул дверь.
      – Ну, это легко исправить. – Он привлек ее к себе.
      – Мэтью, – дрожащим голосом проговорила Финни, – что ты делаешь?
      – То, что мне следовало сделать прошлой ночью. Раздевайся.
      Финни побелела от испуга:
      – Боже мой, нет!
      – Ты, верно, желаешь, чтобы я жестоко проучил тебя?
      Она попробовала вырваться из его рук, но он крепко держал ее. И в этот момент боль пронзила его тело. На какой-то миг время словно остановилось. Ему показалось, что силы покидают его. Но в следующее мгновение он набрал в легкие воздух и обвил рукой ее талию.
      – Соглашение есть соглашение, – тихо промолвил Мэтью и запечатлел на ее губах страстный поцелуй. Финни вся напряглась и попыталась его оттолкнуть, но он продолжал ее ласкать. – Поцелуй меня, Финн! – В его голосе звучала мольба, смешанная с отчаянием.
      Финни отвернулась. Но он снова повернул ее лицом к себе и прильнул губами к ее губам.
      Финни затрепетала.
      – Я не хочу овладеть тобой ни силой, ни в порыве отчаяния, – сказал Мэтью.
      – Оставь меня в покое, – прошептала Финни и снова отвернулась.
      Не выпуская Финни из объятий, Мэтью медленно двигался к кровати. Портьеры на окнах были раздвинуты. Мэтью расстегнул рубаху на Финни. Когда он увидел ложбинку между грудей, у него перехватило дыхание. Финни, судя по ее виду, не собиралась сдаваться. Мэтью сжал пальцами ее затвердевший сосок.
      – Ты по-прежнему ничего не чувствуешь?
      – Нет, – едва слышно ответила Финни.
      – Просто не верится.
      – Думай что хочешь.
      – Ладно, – бросил Мэтью и стал расстегивать ей юбку. Юбка упала на пол, и Финни осталась в одном нижнем белье.
      Она стояла выпрямившись и холодно смотрела на него. Она не уступит, не сдастся. Не так-то легко ее сломить. Мэтью это понял еще тогда, в джунглях.
      Золотистые лучи солнца, проникавшие через окна, падали на ее упругие груди с розовыми сосками. В памяти всплыли ее округлые бедра и стройные ножки, скрытые сейчас нижними юбками и панталонами.
      – Иди ко мне, Финн, – ласково, но настойчиво произнес он.
      Финни прищурилась и шагнула назад. Но Мэтью держал ее, взяв за руку.
      – Забирайся в постель, Финни, – тихо произнес он.
      – Зачем?
      – Я хочу замучить тебя ласками. – Он посмотрел ей в глаза и подтолкнул к постели. – Я зацелую тебя, и ты забудешь обо всем на свете. Каждая клеточка твоего тела будет полна желания.
      Вздрогнув, Финни села на постель, и глаза ее испуганно забегали. Мэтью уложил ее на подушку и склонился над ней.
      – Ну же, давай, – сказала она. – Осуществи задуманное. Удовлетвори сжигающую тебя похоть и отпусти меня.
      Высокомерная, дерзкая, вздорная. Неужели она останется такой на всю жизнь?
      Мэтью понимал, что надо покинуть спальню и согласиться на признание их брака недействительным. Ведь он нездоров и ему трудно будет это скрывать, живя с ней под одной крышей. В то же время он осознавал, что она ему нужна, что он жить без нее не сможет и готов прощать ей все, только бы она не ушла.
      Склонившись над ней, он нежно провел кончиком языка по ее плотно сомкнутым губам.
      – Ты пьянишь, как вино, – прошептал Мэтью.
      – Благодарю за комплимент, – отвернувшись, язвительно ответила Финни.
      Мэтью прыснул и стал покрывать ее поцелуями.
      – У тебя замечательный вкус. Смесь ликера с лимонным соком. Как раз то, что надо.
      – Оказывается, ты еще и поэт?
      – Ты так полагаешь?
      – Я пошутила, – хмыкнув, ответила Финни.
      Он рассмеялся, а потом очень серьезно сказал:
      – Я никогда тебя не обижу, Финн.
      Выражение ее лица стало жестким.
      – Следует ли из твоих слов, что ты отпустишь меня? – спросила Финни.
      Вместо ответа Мэтью лег на нее.
      – Нет, Финни. Ты мне жена. Желаешь ты того или нет.
      Он целовал ее, его губы скользили по ее телу, которое трепетало от его прикосновений. Мэтью сорвал с нее сорочку и панталоны и слегка покусывал нежную, шелковистую кожу на животе. У нее захватило дух, когда он провел языком по ее соску.
      Мэтью видел, что она с трудом сдерживает сладострастные стоны.
      – Тебе ведь известно, что ты мне противен? – задала она тот же вопрос, что и тогда, в джунглях.
      Усмехнувшись, Мэтью пощекотал языком сначала левый, потом правый сосок. Финни часто задышала.
      – И мои ласки тебе тоже противны?
      Запрокинув голову и сглотнув, она ответила:
      – Да.
      – Лгунья. – Обдав ее горячим дыханием, он залез ей под нижнюю юбку и коснулся голого тела.
      – Остановись!
      – Чего ради, Финн? Ты же сказала, что тебе безразлично и я могу делать с тобой все, что хочу. Значит, тебе все-таки не безразлично? Ты полна желания! – Улыбка сбежала с его лица. – Признайся, Финни. Скажи, что тебе не все равно, как я поступлю с тобой. Скажи, что ты неравнодушна к моим ласкам.
      В глазах ее вспыхнул гнев, но она упорно молчала.
      Руки Мэтью заскользили к ее животу. Финни старалась не смотреть на него. Он коснулся ее пушистого бугорка, и губы Финни приоткрылись, будто в неслышном вздохе.
      – Ты изнываешь от вожделения, Финни.
      – Мэтью! – воскликнула Финни.
      Он продолжал ее ласкать, и Финни, изнемогая от страсти, извивалась всем телом. Когда же Мэтью раздвинул ей ноги и его язык осторожно проник в ее лоно, Финни вцепилась пальцами в его густые волосы и застонала.
      – Финн, – прошептал он, – не мучай себя! Отдайся во власть собственных желаний.
      Его ласки пробили в воздвигнутой ею крепости брешь. И Финни уступила.
      Мэтью был счастлив. Он победил. Она приняла его. Жаждала слиться с ним. Шепча ласковые слова, Мэтью лег рядом с женой и нежно обнял ее. Какое-то время оба молчали. Наконец Мэтью сказал:
      – Видишь, Финни, а ты говорила, что тебе ничего не нужно. – Он провел рукой по ее волосам.
      – Ничего не нужно? – В глазах ее вспыхнул недобрый огонь, и она отвернулась. – Разумеется, нужно. Неужели ты этого не понял? Мне нужно слишком много: ты, эта новая жизнь, где меня постигают неудача за неудачей, Африка! Боже, мои желания не знают границ, и в этом моя беда.
      Она прикрыла глаза и склонила голову.
      – Я устала от борьбы, Мэтью. – Финни перешла на шепот. – Я думала, ты это давно понял.
      Мэтью был ошеломлен ее признанием и почувствовал укол совести. Что же он натворил! Ему стало стыдно.
      Мэтью хотел обнять, приласкать ее, попросить прощения.
      – Финн…
      Однако Финни не стала его слушать.
      – Нет, Мэтью. Не надо оправданий. – Она вскочила с постели и потянулась за платьем. – Оставь меня в покое. Больше мне от тебя ничего не нужно.
      Он долго молчал. Да и что мог он ей сказать? Потом через силу произнес:
      – Мне жаль, Финни.
      Она не проронила ни слова.
      Ненавидя себя, Мэтью повернулся и вышел из спальни. Он отправился в комнату, откуда открывался вид на парк, и заперся на ключ. Боже, что же это с ним творится?
      В висках бешено стучало. Его потянуло к женщине, которая совершенно равнодушна к нему, и он женился на ней, пытаясь наладить свою жизнь. Какой же он глупец!
      Утром он проснулся в ужасном настроении, но постепенно мрак рассеялся. Однако письмо от Жюля Битла вновь повергло его в уныние.
      Мэтью взял в руки кисть и попытался прогнать мысли о Финни и ее страсти, необузданной и пьянящей, как джунгли в Африке.
      Он должен создавать картины, вот только рука подводит. Он снова ощущает слабость. Прилив энергии иссяк, и тело не повинуется ему.
      По комнате распространился аромат льняного масла. Мэтью коснулся пальцами атласных волосков на кисти и испытал восторг. Открыл жестяную банку со скипидаром, и в нос ударил резкий и в то же время приятный запах.
      Он должен писать. И если сможет, значит, еще не все потеряно.
      Держа палитру и кисть, Готорн пристально посмотрел на чистый белый холст, пытаясь вызвать образы, иногда являющиеся ему. Но из всей палитры цветов остались только черный и белый.
      «Признать брак недействительным», – пронеслось в голове. Как он может возражать против расторжения брака, если утратил даже способность писать картины?
      А вдруг не утратил? Что, если он будет усердно трудиться и докажет, что способен вернуться к прежней жизни, с ее радостями и заботами? Может, ему удастся по кусочкам, как мозаику, восстановить ее?
      С холодной решимостью Мэтью поднял кисть.
 
      Финни разбудил среди ночи какой-то шум.
      – Изабель? Это ты, детка? – крикнула она спросонья и окончательно проснулась. В спальне никого не было. Финни спала в одиночестве.
      Она перевернулась на другой бок и посмотрела через окно на луну, изредка проглядывавшую сквозь плывущие по небу тучи. Из глаз хлынули слезы.
      – О, Изабель, – прошептала Финни, – знала бы ты, как я тоскую по тебе, малышка! Я по-прежнему тебя люблю и никогда не забуду.
      Ночь выдалась тихая. Финни вслушивалась в темноту. Тишина.
      Но через какое-то время она снова услышала шум. Он доносился из коридора.
      Сбросив одеяло, Финни соскочила с постели, надела кашемировый халат – свадебный подарок бабушки – и выглянула в коридор. Из спальни Мэри лился слабый свет.
      «Закрой дверь. Вернись в постель. Ты скоро покинешь этот дом».
      Мысли проносились в голове с лихорадочной быстротой. Но сердце подсказывало: «Иди туда». Она вышла в коридор и направилась к спальне Мэри.
      Но девочки в комнате не оказалось. Она стояла в конце коридора возле оконной ниши и вглядывалась в ночной мрак. На ней была белая фланелевая рубашка с кружевами, на ногах – изящные бархатные туфельки. С рассыпавшимися по спине вьющимися волосами она походила на ангела. Финни приблизилась к ней и, когда девочка повернула голову, увидела, что ее лицо мокро от слез.
      – Мэри? – тихо позвала она.
      Мэри вздрогнула и, прижав куклу к груди, настороженно посмотрела на Финни.
      – Ты видела страшный сон? – ласково спросила Финни.
      Девочка кивнула.
      – Что же тебе приснилось?
      На лице девочки отразилось страдание, но она промолчала. Финни подумала, что так и не дождется ответа, однако Мэри вдруг воскликнула:
      – Не говорите папе, что он мне противен!
      У Финни ком подступил к горлу, и она едва сдержала слезы.
      – Разумеется, не скажу. Но признайся, ты не хочешь, чтобы он был тебе противен.
      – Ужасно не хочу.
      – Понимаю, Мэри. – Голос у Финни дрогнул, она сделала глубокий вдох и попыталась улыбнуться. – Почему бы тебе не вернуться в кроватку? Уверена, утром все твои страхи исчезнут.
      – Я не могу заснуть. Как только закрываю глаза, вижу маму и папу. В те времена, когда мы были счастливы. А потом мамочка умерла, а папа заболел.
      – О, Мэри… – Финни не знала, что и сказать. Ей самой эти мысли не давали покоя. Образы прошлого преследовали ее. – Тебе надо немного поспать, – сказала наконец Финни.
      – Вы меня проводите? – спросила девочка.
      Финни довела Мэри до кроватки, поправила постель, всячески стараясь скрыть охватившее ее волнение.
      Когда Мэри взобралась на высокую пуховую перину, миссис Готорн ласково улыбнулась ей и выключила свет.
      Финни уже хотела уйти, но девочка схватила ее за руку своими нежными маленькими пальчиками.
      – Не бросайте меня, – попросила Мэри чуть слышно.
      «Мама…»
      Финни стало душно.
      «Ты любишь меня? Только меня?»
      Ощущая тепло пальчиков Мэри, она закрыла глаза, испытывая блаженство. Она должна уйти, иначе сердце ее разорвется на части от сознания, что она никогда больше не увидит Изабель.
      – Пожалуйста, – прошептала Мэри.
      Финни все крепче сжимала ручонку Мэри. Она вдруг поняла, как ей нужна эта девочка.
      Финни села на край кровати.
      – Я останусь с тобой, малышка, – сказала она, и по ее щекам потекли слезы. – Тебе нечего бояться.
      – Благодарю вас, – прошептала Мэри.
      Финни не знала, сколько времени просидела у кроватки Мэри. Девочка уже давно уснула. Финни высвободила свою руку из руки Мэри, но вместо того, чтобы вернуться к себе в спальню, легла рядом с Мэри и нежно обняла девочку.
      – Спи, малышка, – тихо проговорила Финни. – Я не оставлю тебя.

      Ей снились акации и высокая африканская трава. Проснувшись, Финни не сразу поняла, где находится. Мысли о Мэтью не шли из головы. С сильно бьющимся сердцем она вспомнила о его ласках, медленно провела ладонью по телу, и ее охватило томление. Глаза словно заволокло дымкой, и она погрузилась в небытие между настоящим и прошлым, затерявшись в тех местах, где ей не грозила опасность.
      Но когда солнце встало над горизонтом и туман рассеялся, суровая действительность предстала перед ней во всей своей неприглядности.
      Финни сбросила одеяло и соскочила на пол. Ей нужен новый поверенный. Ее брак должен быть расторгнут, даже если ей понадобится перезнакомиться со всеми адвокатами в Массачусетсе. А пока она постарается избегать Мэтью.
      Двумя днями позже Финни поняла, что ей не придется его избегать. Она спала одна, а когда спускалась к завтраку, в столовой никого не было. Финни не видела его с того самого дня, когда он потерял самообладание.
      Расторгнув брак, она не сможет заплатить Мэтью долг, но другого выхода нет. Ей нельзя оставаться в этом особняке. Единственное, что могло бы ее здесь удержать, – это Мэри. Но она еще не готова стать матерью. Однажды, в Африке, она это доказала.
      – Доброе утро, миссис Готорн, – приветствовал ее дворецкий, когда она вошла в столовую.
      – Здравствуйте, мистер Куинси. Как ваш зуб? – спросила она, благодаря Бога, что есть тема для отвлеченного разговора.
      Дворецкий просиял и приложил ладонь к челюсти.
      – Гораздо лучше, почти не болит. И рука тоже. Ваша мазь чудодейственна.
      Приготовив настой от зубной боли, Финни из смеси чеснока и тимьяна сделала мазь для заживления глубокой резаной раны. Мэри помогла смешать отвратительно пахнущий состав. Девочке хотелось знать, для чего предназначено каждое растение. Финни рассказала, что тимьян успокаивает, кора тополя снимает воспаление, лаванда успокаивает нервы. А бальзам из лимона избавляет от лихорадки. Мэри слушала, широко открыв глаза и затаив дыхание.
      При мысли о Мэри у Финни радостно забилось сердце.
      – Откуда вы столько знаете о лекарственных травах? – поинтересовался Куинси.
      – Какое-то время я пробыла у знахаря племени катсу. Он частенько заставлял меня готовить разные снадобья.
      У Куинси округлились глаза.
      – Вы дали мне зелье дикарей? – спросил он с ужасом и тут же пожалел.
      Финни побледнела.
      – Я хотел сказать, ну, вы понимаете…
      – Да, дикарей, но ведь оно вам помогло?
      Он в раздумье наклонил голову:
      – Как будто помогло. Простите, миссис Готорн.
      Финни, потрепав его по руке, промолвила:
      – Полно вам.
      – Я хотел узнать насчет Вайолет, – нерешительно произнес дворецкий.
      – Что с ней?
      – Ухо. Быть может, вы смогли бы… – Он замялся.
      – Я сейчас посмотрю ее.
      – Но сначала позавтракайте.
      Финни схватила кусок хлеба.
      – Я уже, – бросила она, направляясь в кухню.
      Спустя полчаса Финни торопливо вышла из особняка и увидела Мэри, сидевшую на гранитных ступеньках.
      – Здравствуйте! – поздоровалась с ней Мэри.
      – Здравствуй, Мэри.
      – Я подумала, что пойду с вами, если вы снова отправитесь за покупками.
      Финни подавила желание улыбнуться. Придется, видно, найти девочке гувернантку, чтобы как-то упорядочить ее жизнь.
      – Пойдем, – согласилась Финни. – Надо купить чеснок.
      Мэри сморщила носик, будто уже ощутила запах чеснока.
      – Сколько же вам нужно чеснока? Зачем он вам сегодня?
      Улыбнувшись, Финни ответила:
      – Приготовлю снадобье для Вайолет. У нее ухо болит.
      Они прошли несколько шагов, и Мэри вдруг выпалила:
      – А моего папу вы не могли бы вылечить?
      Финни остановилась, и у нее болезненно сжалось сердце. Исцелить Мэтью? Да она не знает, как залечить собственные раны. Где уж ей лечить мужчину, который приходит в ярость по малейшему поводу!
      Или его гнев всего лишь доспехи? Как у воина на мозаике?
      Эта мысль поразила ее. Неужто он защищает себя, с гневом обрушиваясь на других? Но от кого и от чего? От тех, кто пугается его шрама? От отцовской черствости?
      – Чеснок не избавит твоего отца ни от шрама, ни от гнева.
      Мэри печально опустила голову, и Финни пожалела о сказанном.
      – Впрочем, можно подсунуть ему дольку чеснока и посмотреть, что из этого выйдет, – с насмешливой улыбкой проговорила Финни.
      Мэри засмеялась.
      Они направлялись к общественному парку. В последние дни Финни брала Мэри с собой, когда ходила по магазинам за травами и разными сортами масла. Шли они обычно молча.
      Выйдя на следующий день из дома, Финни не увидела на ступеньках Мэри. И ей стало грустно.
      Что с ней?
      Она подставила лицо ледяному ветру. На самом деле ей незачем было идти в магазин, и всевозможных трав в доме хватит еще на несколько недель.
      Кроме того, Куинси и остальные слуги каждый день ходили за покупками. Однако Финни привыкла, взяв с собой Мэри, ежедневно ходить в магазин за травами и готовить для прислуги какое-нибудь очередное снадобье.
      Финни уже собралась вернуться в дом, но в этот момент дверь распахнулась и появилась запыхавшаяся Мэри, нахлобучивая на голову шапку.
      – Простите за опоздание, – задыхаясь, проговорила девочка.
      От прилива жгучей радости Финни на мгновение застыла.
      – Что-то не так? – встревоженно спросила Мэри. – Вы сердитесь на меня за опоздание?
      – Нет, – ласково ответила Финни, и улыбка заиграла на ее губах. – Не сержусь нисколечко.
      – Прекрасно! Тогда пошли.
      И когда девочка, как обычно, взяла Финни за руку, та не отдернула ее.
      Они пошли на рынок, а затем отправились в порт. Там они долго рассматривали заморские травы и всякую всячину, пока наконец не набрели на крошечные, тесные лавки, хозяева которых торговали с приезжими китайцами. Они нашли длинные шишковатые корни женьшеня и гигантские зеленые листья банана. Купили полдюжины лимонов, привезенных откуда-то с юга, и свежие листья тысячелистника у доброго китайца, который оказался лекарем.
      Несмотря на мороз, день удался на славу. Их грела душевная теплота. Но когда, уставшие и счастливые, они возвращались домой, все переменилось. Неподалеку от улицы Мальборо группа мальчишек и девчонок играла в снежки. Увидев их, Мэри вся сжалась и хотела свернуть на другую улицу, но было поздно.
      – Смотрите-ка, Мэри! – крикнул один из мальчишек с веснушчатым лицом.
      Мэри застыла на месте.
      – Что с тобой? – обеспокоенно спросила Финни.
      Девочка метнулась в сторону:
      – Ничего.
      Мэри отпустила руку Финни и пошла дальше, высоко держа голову.
      Девочка намного опередила Финни, та не расслышала, что говорили дети. Видела только, что Мэри, глядя прямо перед собой, продолжает идти.
      Тут Финни вспомнила, как девочка говорила, что у нее много добрых друзей. Лишь когда Мэри направилась к парадной двери, она отчетливо услышала:
      – Мэри, Мэри, чудище Мэри!
      – В чем дело? – грозно спросила Финни.
      Дети обернулись и, увидев Финни, бросились врассыпную, громко смеясь.
      Финни в недоумении смотрела им вслед, стараясь понять происшедшее. Мэри уже вбежала в особняк.
      Финни тоже вошла в дом, швырнула шляпку и пальто и поспешила наверх. Постучала в комнату Мэри.
      Тишина.
      Еще раз постучала.
      – Мэри, это я, Финни. Можно войти?
      Внутри послышался какой-то шорох. Отворив дверь, Финни увидела, что Мэри лежит на постели, уткнувшись лицом в подушку и прижимая к себе куклу.
      – Мне жаль, что эти дети так обошлись с тобой, – промолвила Финни, входя в комнату.
      Девочка не ответила.
      – Уверена, они просто дразнили тебя.
      – Ну уж нет! – воскликнула Мэри. – Они что думали, то и говорили.
      По ее щекам потекли слезы, и она разрыдалась.
      Финни подошла к ней и, присев на постель, привлекла девочку к себе, приговаривая:
      – Успокойся, все будет хорошо.
      – Нет, не будет! – воскликнула Мэри. – Прошлого не вернуть. Мама умерла, и все возненавидели меня.
      – Ты не права, Мэри.
      – Никто меня не любит, – твердила Мэри. – Вы слышали, что они кричали? «Мэри, Мэри, чудище Мэри».
      – Ты не чудище!
      – Я-то не чудище, – сказала она, вскинув голову. – Но мой отец уродлив!
      В этот момент обе заметили стоявшего в дверях Мэтью и умолкли. В комнате воцарилась тягостная тишина. Мэтью словно окаменел и стал еще больше похож на Дикого мужчину со шрамом. Лицо его исказила ярость, в глазах пылал огонь.
      Ошеломленная Мэри снова заплакала, свернувшись калачиком. Финни смотрела на Мэтью, а тот не сводил взгляда с дочери. До сих пор ему удавалось скрывать свои чувства, однако сейчас в его взгляде Финни прочла неутоленную жажду мести, обиду за свою несчастную дочь.
      Поймав на себе ее испытующий взгляд, Мэтью помрачнел, и лицо его вновь стало непроницаемым. Не проронив ни слова, он повернулся и пошел прочь.
      Ей хотелось броситься вслед за ним. Но сейчас главное – успокоить Мэри. Финни ласково погладила ее по голове.
      – Лицо твоего отца обезображено шрамом, Мэри, однако он не урод.
      – Но он злой, а раньше был добрым, веселым.
      Финни вздохнула:
      – Возможно, спорить не стану, но злится-то он не на тебя.
      – И на меня тоже.
      Финни не знала, как разубедить в этом девочку, и решила поговорить с Мэтью.
      Постепенно Мэри успокоилась, отыскала куклу и крепко прижала к себе.
      – Думаю, теперь вам понятно, что моим сверстникам я совсем не нравлюсь.
      Финни улыбнулась:
      – Зато мне очень нравишься.
      – Правда? – тихо спросила девочка.
      – Правда, – склонившись над ней, прошептала Финни.
      Мэри обвила ручонками шею Финни:
      – Не покидайте меня, прошу вас!
      Финни молчала. К горлу подступил комок. Она выпустила Мэри из объятий и бережно уложила на подушку.
      – У нас был трудный день. Почему бы нам до обеда не отдохнуть?
      Оставив Мэри, Финни отправилась на поиски Мэтью.
      В кабинете его не оказалось, и Финни спустилась в вестибюль. Дом словно вымер. Ни в библиотеке, ни в западной галерее тоже никого не было. Финни подошла к комнате с видом на парк.
      Мэтью сидел перед мольбертом, освещенный лучами заходящего солнца. Словно забыв о зажатой в руке кисти, он смотрел прямо перед собой. Не зная, что за ним наблюдают, Готорн сбросил маску притворства. Только сейчас Финни поняла, что перед ней вовсе не грозный воин, а смертельно уставший человек. Уж не заболел ли он? Раньше Финни его таким не видела. Быть может, на него так повлиял ее разговор с Мэри, который он случайно услышал? Нет, тут что-то другое. Ее не покидало чувство вины.
      – Ты заболел? – спросила Финни.
      Мэтью поднялся и пристально посмотрел на нее. Глаза его лихорадочно блестели, в них затаился страх.
      – Я здоров, – выдавил он через силу.
      – Но выглядишь неважно.
      Финни шагнула к нему, чтобы пощупать лоб, нет ли у него жара. Мэтью схватил ее за руку, и они замерли. Он долго смотрел на нее своими синими глазами, потом выпустил ее руку.
      – Я здоров, – повторил Готорн.
      Финни пришла в замешательство, бросила взгляд на мольберт, и ее решимость поговорить с Мэтью о Мэри исчезла. Что, в сущности, она знает об этом человеке? О его чувствах к дочери? Ровным счетом ничего.
      Его альбом был развернут на чистом листе. Рядом лежали угольные карандаши. Финни знала, что он тоскует по холсту и краскам. Но ни разу не видела, чтобы он брался за карандаш или кисть.
      Вдруг Финни почувствовала на себе его взгляд, и ей стало неловко.
      – Как бы я желал написать твой портрет! – едва слышно промолвил Мэтью.
      Финни вздрогнула и насторожилась. Все тело ее напряглось.
      Не проходило дня, чтобы Мэтью не пытался рисовать, но у него получалось все хуже и хуже. Все труднее становилось скрывать свою слабость. С таким трудом возведенное здание рушилось, словно карточный домик.
      Чувство стыда сменилось яростью, страхом.
      – Написать мой портрет? Мы ведь уже говорили об этом – в джунглях. Мой ответ прежний – «нет».
      Мэтью был в полном изнеможении. Он пошатнулся, задел мольберт. Альбом упал на карандаши, и они полетели на пол. Пытаясь их удержать, Мэтью ощутил острую боль в плече и, превозмогая ее, застыл на месте. Сердце бешено колотилось, в висках стучало. Он с трудом повернулся к Финни.
      – Зачем ты пришла? – сухо спросил он, моля Бога, чтобы она ушла.
      – Я хотела бы переговорить с тобой о твоей дочке.
      Боже, какая боль! Уже нет сил терпеть. Мэтью опустил взгляд на разбросанные по полу, словно игральные палочки, карандаши и промолвил:
      – Мне не нужно говорить с тобой о Мэри.
      Забыв о своем смущении, Финни приблизилась к нему и спросила:
      – Неужто ты не понимаешь, что ты необходим дочке?
      Мэтью, желая хоть немного унять боль, разжал и вновь медленно сжал пальцы.
      – Я обеспечиваю ее.
      – Ей нужна твоя любовь, а не деньги!
      – Возможно, но куда мне деть шрам, что приводит ее в неистовый ужас!
      – Попытайся! – Финни глубоко вздохнула. – Полюби ее.
      – Я безумно ее люблю!
      – Неужели?
      – Больше жизни!
      – Тогда иди к ней. Ее мучают по ночам кошмары. Помоги ей избавиться от них.
      – Так ведь я причина этих кошмаров! – крикнул он. – Как ты не понимаешь?
      Мэтью бросился к двери, Финни помчалась за ним.
      – Не надо меня избегать!
      Он обернулся и взглянул на нее:
      – Я полагал, это ты меня избегаешь.
      Так оно и было. Но Финни не хотела в этом признаваться.
      – Если б не Мэри… Перестань прятаться.
      – Вот я перед тобой. Разве я прячусь? В чем дело, Финни?
      – Да в том, что ты стараешься уйти от наболевших вопросов.
      – Это уже слишком, – сказал он, едва сдерживая гнев.
      – Это правда! Ты прячешься от родной дочери, от родителей, братьев! Даже от живописи! – Финни указала на мольберт. – Ведь у тебя талант!
      Она видела, как вспыхнул в его глазах огонь, но ей было все равно.
      – Ну и что же, по-твоему, мне следует делать? – очень тихо, но жестко спросил он.
      – Гуляй с Мэри. Пиши картины.
      – Я не могу писать! – воскликнул Мэтью.
      – Не можешь? Или не желаешь?
      Ярость исказила его лицо. Финни не понимала ее причины и решила выяснить все до конца.
      Вздернув подбородок, она спросила:
      – Может быть, ты боишься?
      Мэтью промолчал.
      – Ты сказал, что хотел бы написать мой портрет. Я согласна, – с вызовом заявила Финни.
      Он не шелохнулся.
      – Не вдохновляю? – с насмешкой спросила она. – Может, так лучше? – Финни сорвала с шеи шарфик, прикрывавший глубокий вырез.
      Его глаза потемнели, но он не двинулся с места.
      – Мало? – язвительно спросила Финни. – Ну а что скажешь на это? – Она сорвала с себя рубашку и осталась в кожаных штанах и тонкой сорочке из хлопка. Рыжие волосы рассыпались по плечам.
      Финни видела, как он напрягся, сжимая и разжимая пальцы на руке, прижатой к боку.
      Ослепленная злостью, Финни ничего не замечала.
      – Еще что-нибудь снять?
      Мэтью промолчал, и она вытащила заправленную в штаны сорочку.
      – Убирайся! – крикнул Мэтью.
      Ее руки замерли. Финни посмотрела ему в глаза и промолвила:
      – Ну уж нет. Я не уйду отсюда, пока ты не перестанешь придумывать отговорки! Ты утверждаешь, будто любишь дочь, но не идешь к ней. Утверждаешь, будто хочешь вернуться к занятиям живописью, но сидишь перед мольбертом и ничего не делаешь!
      Готорн стал расхаживать по комнате, но двигался с трудом, и было видно, что каждый шаг причиняет ему боль.
      Как же она могла этого не заметить?
      – Мэтью, ты…
      Он не дал ей договорить, резко повернулся и развернул альбом.
      Его тело содрогалось. Финни оцепенела от страха.
      – Ладно, сейчас ты поймешь, почему я сижу перед мольбертом и ничего не пишу.
      Он вырвал из альбома лист, задев при этом вазу, которая упала на пол и разбилась. Затем потянулся за угольным карандашом. Его длинные тонкие пальцы то и дело на что-то натыкались. Лицо изменилось до неузнаваемости.
      – Мэтью, не надо, – проглотив ком в горле, попросила она.
      – Не надо? – Он с горечью рассмеялся. – Но ты должна узнать правду о своем муже.
      Мэтью взял карандаш и провел на бумаге линию. Она получилась неровной. Он попытался еще раз, но, как ни старался, линия опять вышла кривой.
      Мэтью брал листок за листком, но с каждым разом у него получалось все хуже и хуже. Он с ожесточением водил карандашом по бумаге, пока не сломался грифель. Выйдя из себя, он с яростным ревом опрокинул мольберт.
      Финни с ужасом смотрела на него. У нее так бешено колотилось сердце, что стук его отдавался в ушах. До чего же она глупа! Как же ей раньше не пришло в голову, что ярость и гнев Мэтью вызваны болью?
      Он не рисовал, потому что не мог. Физически.
      Ее захлестнуло чувство вины. Вины и отчаяния из-за того, что она была слепа. А ведь уже давно могла это заметить. В поезде, когда упала в его объятия. На званом обеде в доме его родителей, когда он опрокинул бокал с вином. Во время занятий. В церкви. Во время еды, за столом. Когда он уединялся на несколько дней, чтобы никто не видел его страданий.
      – Мэтью…
      Готорн не поднимал головы, грудь его тяжело вздымалась, глаза были закрыты.
      – Мэтью, давай поговорим.
      – Убирайся!
      – Мэтью, прошу тебя!
      – Убирайся, черт подери!
      Финни замолкла. Она поняла, что ему надо дать время. Ей оно тоже было необходимо, чтобы решить, как действовать дальше. Теперь она знала, как вернуть ему долг.
      Она найдет средство и вылечит Мэтью, поможет ему наладить отношения с дочкой, а потом со спокойной душой расторгнет брак.

      – Снимай рубашку.
      Мэтью вскинул голову и уставился на Финни как на сумасшедшую.
      В середине следующего дня Финни появилась в кабинете мужа. Всю ночь она не спала, но чувствовала себя бодрой. До самого утра она составляла список необходимых трав, а утром вручила его дворецкому. Тот посмотрел на нее с надеждой, быстро оделся и вышел из дома. Через час с небольшим он вернулся с пакетом трав, которые удалось разыскать. В следующий раз принесет остальные, и тогда у Финни будет все, что ей требуется.
      – Что ты сказала? – переспросил Мэтью.
      – Я сказала: снимай рубашку.
      Готорн, сидевший за письменным столом, откинулся в кресле. Ярости и отчаяния, так испугавших накануне Финни, не осталось и следа. Он изогнул бровь и скривил в усмешке губы.
      – Ну-ну, миссис Готорн. Неужто вы передумали и решили выполнить свой супружеский долг?
      Она покраснела, но оставалась спокойной.
      – Мне нужно осмотреть твои шрамы… все до единого.
      Она сказала это просто, без обиняков. Почти по-деловому. Мэтью изменился в лице. На нем снова появилась ярость.
      – Нет! – Он вскочил и бросился к двери. Финни загородила ему дорогу.
      – Пожалуйста, – ласково, но настойчиво промолвила Финни. – Я могу тебе помочь. – Она положила ладонь на его больную руку. – Разумеется, если ты мне позволишь.
      Он посмотрел на нее затравленно, словно волк, попавший в капкан. На его лице появились настороженность, страдание и… надежда: вдруг Финни в самом деле поможет?
      В камине потрескивал огонь. Время текло мучительно медленно.
      Не дождавшись ответа от Мэтью, Финни принялась расстегивать на нем рубашку.
      За все это время Мэтью не проронил ни слова, лишь смотрел на Финни, не сводя с нее глаз. Она едва в обморок не упала, когда увидела, сколько у него на теле рубцов.
      Только бы он не заметил, что она в шоке! Какой же она была дурой!
      Размышляя всю ночь, миссис Готорн пришла к выводу, что вылечит его. В Африке ей приходилось видеть всевозможные раны. От снадобий знахаря они затягивались прямо на глазах. Но таких ран, как у Мэтью, она не встречала.
      Они шли от плеча и спускались по руке до самой кисти. Осколки стекла не задели левую руку, и потому все полагали, будто у Мэтью изуродовано только лицо. Шрам, протянувшийся от брови к скуле, был всего лишь поверхностным порезом. Но рубцы на теле… Казалось, Мэтью волокли по битому стеклу. Рваные, медленно заживающие раны. Какое ужасное зрелище!
      Финни с трудом сдерживала волнение. Тело его завораживало своей красотой и, так же как обезображенное лицо, казалось высеченным из мрамора. Так и хотелось к нему прикоснуться. Финни вздохнула, чтобы унять возбуждение.
      Этот мужественный человек вызывал восторг и уважение. Никому и в голову не приходило, сколь велики его страдания. Другой на его месте давно бы пал духом.
      Не успела Финни опомниться, как Мэтью вырвал рубашку из ее рук.
      – Полюбовалась уродом? – отрывисто бросил он.
      – Нет! – воскликнула она, схватив его за руку.
      Боль снова огненной лавой разлилась по телу. Мертвенная бледность покрыла его лицо.
      – Прости, – сказала Финни и убрала руку.
      Мэтью рухнул в кресло и закрыл глаза. В кабинете воцарилась тишина и стало нестерпимо душно. Беспомощность и чувство вины угнетали Финни. Она не могла найти нужных слов, однако первым заговорил Мэтью.
      – По-моему, чеснок не поможет, – тихо промолвил он.
      Она вздохнула.
      – Мне все известно. Если бы даже Куинси не пичкал меня, как он выражается, твоими удивительными снадобьями, я все равно догадался бы, что творится что-то неладное, ибо дом провонял чесноком.
      – О Мэтью! – сказала она, опустившись на колени. – Я не подумала, когда схватила тебя за больную руку.
      – Я побывал у лучших врачей Бостона. Они говорят, что мне нужно больше отдыхать и тогда раны затянутся.
      – Чушь!
      Мэтью, прищурившись, спросил:
      – О чем ты?
      – Ерунда все это. Раны затягиваются, но одновременно от бездействия слабеют мышцы.
      Лоб Мэтью прорезали морщины.
      – Я лечился у лучших докторов.
      – Да, у тех, которые заштопали тебя и оставили все как есть.
      Мэтью отпрянул от нее.
      – Прости, – извинилась Финни.
      – Не стоит. Ты одна говоришь правду. Они утверждают, будто от удара по голове у меня поврежден мозг.
      – Глупости.
      Он взглянул на нее, и в нем вновь вспыхнул огонек надежды, но тут же погас.
      – У меня все плывет перед глазами. Покалывает в правом боку, бывает, что я не могу двинуть рукой. Она висит, словно плеть.
      – Но не всегда же так. Вчера я видела, как ты взял карандаш.
      – Взял. Ну и что толку? Даже прямой черты не смог провести!
      Мэтью с горечью рассмеялся.
      – Разве ты не понимаешь, Мэтью? Возможно, карандаш не так послушен тебе, как раньше, но ты взял его и пытался рисовать. Значит, не все так плохо и руку можно вылечить.
      В нем снова вспыхнул огонек надежды.
      – Если бы рука перестала слушаться тебя в результате травмы мозга, на ее выздоровление нечего было бы рассчитывать, что бы ты ни делал, как бы ни старался.
      Финни говорила убежденно, хотя понятия не имела о подобных травмах. Но она знала, как заживают раны, и о том, как легко организм приходит в негодность, если его не тренировать. Она должна быть уверена, чтобы Мэтью не сомневался в ее правоте.
      Финни поднялась с колен и взяла у него рубашку.
      Мэтью сидел во вращающемся кресле с подголовником. Финни повернула кресло, и солнечные лучи коснулись изувеченного тела Мэтью. Финни дотронулась до его ран, Готорн вздохнул. На сей раз она не причинила ему боли. Его тело было горячим, и Финни захотелось прильнуть к нему и забыть обо всех своих страданиях. Лишь в объятиях Мэтью она могла бы обрести покой.
      Она осторожно пощупала раны на плече, чтобы определить, насколько они глубоки. Его тело расслабилось, и Финни слегка надавила на рубцы, потом еще и еще. И всякий раз по его руке пробегала дрожь.
      Раны были глубокие, мышцы и сухожилия порваны.
      В этот момент раздался стук в дверь.
      – Кто это? – сердито спросил Мэтью, но Финни, не дожидаясь ответа, в мгновение ока оказалась у двери.
      – Вы все достали? – торопливо спросила она, увидев Куинси.
      Тот протянул ей несколько сине-зеленых веток и с гордой улыбкой промолвил:
      – Да, мэм. Вот ветви эвкалипта.
      – Замечательно! А теперь, будь добр, принеси горячей воды и поставь в ванной.
      На лице Куинси появилось недоумение.
      Мэтью вскинул бровь:
      – Нельзя узнать, зачем тебе горячая вода?
      – Ты примешь ванну.
      Куинси и Мэтью переглянулись, и дворецкий быстро вышел из кабинета Мэтью, многозначительно посмотрев на Финни.
      – Знай я, что ты согласишься искупаться со мной, я бы давно уже показал тебе свои шрамы, – произнес он с лукавой улыбкой.
      Но через полчаса, когда он стоял перед ванной с горячей водой, ему было не до смеха.
      – Зачем ты разделся? – крикнула Финни, войдя в ванную. В руке она держала чашу, наполненную маслом эвкалипта.
      – Чтобы залезть в ванну.
      Она покраснела и невольно вспомнила о золотистых волосах на груди и животе, теряющихся за поясом его брюк.
      – Что-то не так? – спросил он, и его голос гулко разнесся по ванной.
      У миссис Готорн на лбу выступили бусинки пота, но не от жары, причина была другая.
      – Нет, ничего. Я просто не сообразила.
      Финни вылила в воду эвкалиптовое масло, и в воздухе распространился резкий аромат.
      Кашлянув, Мэтью взглянул на нее и непослушными пальцами стал расстегивать брюки, что стоило ему немалых усилий. Финни как ни в чем не бывало подошла к нему и принялась помогать, будто это было для нее делом привычным.
      – И как только американцы переносят зиму?! – сказала она, расстегивая первую пуговицу. – Снег, снег, снег… – Финни принялась за вторую и заметила: – Если верить твоим словам, снег сойдет.
      К тому моменту когда Финни расстегнула последнюю пуговицу и брюки упали на пол, Мэтью справился с охватившим его смущением.
      Миссис Готорн замолкла. Мэтью был словно изваян из камня. Шерстяные кальсоны плотно обтягивали ноги. Взгляд Финни скользил по его телу, пока не натолкнулся на несомненное доказательство его желания обладать ею. Финни быстро подняла глаза и увидела, что он пристально смотрит на нее.
      – Я подброшу дров в камин, – сказала она, – а ты лезь в воду.
      Он задержал ее руку в своей:
      – Мне и так жарко.
      Кровь прилила к ее щекам. Он обладал способностью вгонять ее в краску.
      – Смущение тебе к лицу, – тихо произнес он, проведя пальцем по ее щеке.
      – Красный цвет, видимо, твой любимый, – задыхаясь, проговорила Финни.
      Взяв прядь ее волос, Мэтью ответил:
      – Да.
      Он хотел привлечь ее к себе, но Финни сказала:
      – Лезь в ванну, Мэтью, – и легонько шлепнула его по рукам. Боже, как она желала, чтобы эти руки ласкали ее!
      – Я бы предпочел поцеловать тебя.
      Миссис Готорн отпрянула назад, чтобы он не мог ее схватить.
      – Ты просто боишься лезть в кипяток.
      Мэтью повернулся лицом к ванне и распустил ремешок кальсон. Они упали к его ногам, и ее взору предстали узкие точеные бедра. Совершенной формы, без единого шрама.
      Словно завороженная Финни смотрела, как он залезает в ванну и по его телу пробегает дрожь.
      – А-а! Ты что делаешь, хочешь сварить меня живьем? – заорал Мэтью.
      Она подошла к ванне и сунула в воду палец. Взгляды их встретились.
      – Вода как вода, – смущенно произнесла Финни. И помолилась, чтобы Бог дал ей силы.
      Ванна была большой, такой она еще не видела, но Мэтью в ней не помещался, из воды торчали колени.
      – Ну и что дальше?
      – Посиди в воде.
      – И какая мне от этого польза?
      – Мышцы расслабятся.
      Мэтью что-то буркнул в ответ и опустился ниже. Вода заплескалась у его подбородка.
      – Посиди с полчасика.
      Финни хотела уйти, но он схватил ее за руку. Глаза его горели. Мэтью уговорил ее посидеть рядом с ним, и Финни едва сдерживала слезы, глядя на этого гордого, мужественного человека, на чью долю выпало столько страданий.
      Сначала он сидел терпеливо, затем поминутно стал спрашивать, не пора ли ему вылезать из ванны.
      Финни поднялась.
      – Куда ты?
      – Пойду приготовлю чай.
      – Не надо. Тут и так чертовски жарко.
      – Это травяной чай. Он полезен тебе.
      Насупившись, он пытливо уставился на нее, но ни слова не сказал, когда она направилась к двери.
      – Посидишь еще пятнадцать минут и можешь вылезать, – с порога сказала Финни. – Но ни секундой раньше.
      На кухне Куинси уже разложил все травы.
      – Где Мэри? – оглядевшись, спросила миссис Готорн.
      – Видимо, она поднялась к себе, сказала, что очень утомилась.
      Финни поняла, в чем дело. Узнав, что все снадобья, которые они готовят, предназначены для Мэтью, девочка то придумывала себе какие-то дела, то ссылалась на усталость, только бы избежать встречи с отцом.
      Финни вздохнула. Она знала: всему свое время.
      Она взяла снадобья, мази и отправилась к Мэтью.
      – Молю Бога, – вслед ей промолвил Куинси, – чтобы вам удалось его вылечить.
      – Я о том же его молю, – произнесла Финни.
      Войдя в комнату, Финни застыла на месте. Мэтью стоял спиной к ней, обернув вокруг себя полотенце, и пытался двигать больной рукой.
      Финни сразу заметила, что движения у него стали немного раскованнее.
      – Я вернулась, – с улыбкой проговорила Финни.
      Мэтью обернулся. Его глаза сияли, как у ребенка, которому дали леденец.
      – Посмотри! – Он подвигал больной рукой.
      – Прекрасно! – воскликнула Финни.
      Вдруг Мэтью решительно направился в ванную.
      – Пожалуй, я еще немного посижу в воде.
      У Финни отлегло от души, и она счастливо рассмеялась. Какой удивительный человек!
      Мэтью подошел к ванне и сбросил с бедер полотенце. Финни обомлела. У нее пересохло во рту.
      – Не надо! – выпалила она и отпрянула от двери.
      – Почему? – спросил Мэтью, повернувшись к ней.
      Финни ничего не ответила, словно не слышала. Она глаз не могла отвести от него. Высокий, мужественный, красивый. Его обнаженное тело возбуждало ее. В Африке ей приходилось видеть голых мужчин, но они не вызывали у нее никаких чувств.
      – Хорошего понемножку, – с трудом произнесла Финни. – Ванна – самая легкая процедура. Теперь мне придется потрудиться над твоими мышцами и шрамами.
      Он снова пошевелил рукой.
      – Ладно. Не буду лезть в ванну. Что я должен делать, скажи?
      Она указала на полотенце. Усмехнувшись, Мэтью поднял его и обернул вокруг бедер. С легким вздохом разочарования миссис Готорн налила в чашку чай.
      – Выпей.
      – Ты уверена, что это чай?
      – Разумеется.
      Мэтью выпил чай.
      – Дальше что? – Он вернул ей чашку.
      Финни показала на огромное кресло в спальне:
      – Устраивайся в нем поудобнее.
      Спальня была огромной, с паркетным полом, устланным персидскими коврами, и стенами, обитыми панелями из ценных пород дерева. В камине ярко пылало пламя. Убранство поражало воображение. Финни энергично массировала его тело, втирая мазь в больные места.
      На лице Мэтью появилось умиротворение. Таким спокойным она еще ни разу его не видела. Финни невольно залюбовалась им, и на нее нахлынуло желание, когда взгляд ее скользнул по его груди с нежной порослью золотистых волос.
      – Все?
      Финни вскинула голову и поймала на себе пристальный взгляд.
      – Все, – быстро проговорила она. – А теперь залезай в воду. Но прежде выпей еще чашку чая.
      Финни подняла с пола полотенце и стерла с ладоней мазь. Хотела подняться со стульчика, но Мэтью удержал ее за руку.
      Он подался всем телом вперед, обернутое вокруг бедер полотенце соскользнуло, и обнажились колени, упругие бедра и ноги, поросшие золотистыми волосами. Глаза Финни скользнули вверх и встретились с его синими пронзительными глазами.
      – Спасибо, – сказал Мэтью с волнением в голосе. – Спасибо, Финн.
      – Пустяки, Мэтью, – тихо произнесла Финни, коснувшись его щеки. – Ты выздоровеешь.
      Мэтью приник губами к ее ладони. У Финни захватило дух.
      Она говорила себе, что надо уйти, убежать без оглядки, но Мэтью приподнял ее со стула, и она оказалась возле него.
      Он осторожно привлек ее к себе, так, что она ощутила его обнаженную плоть, и повернул ее лицо к себе.
      – Боже, Финн! – простонал Мэтью, слегка касаясь губами ее плотно сжатых губ и пытаясь пробиться через них языком. Финни чувствовала, как Мэтью хочет ее, и горячая волна разлилась по ее телу. Она вспомнила ту ночь, когда Мэтью своими ласками довел ее до исступления. Какое блаженство испытала она, когда его язык коснулся ее лона! Мэтью покусывал ее маленькое ушко, потом добрался до шеи и наконец стал расстегивать рубашку. Финни задрожала, когда на нее градом обрушились поцелуи, и обняла Мэтью за шею и в предвкушении блаженства приоткрыла рот.
      – Приласкай меня, Финн! – простонал Мэтью.
      Финни и сама страстно желала этого.
      Мэтью ласкал ее так же неистово, как и в ту ночь. И у нее не было сил противиться ему. Она снова потеряла контроль над собой и готова была отдаться, забыв обо всем на свете, взлетев на вершину блаженства.
      Мэтью гладил ее шелковистую грудь, теребил соски, покусывал их. Неожиданно Финни вырвалась из его объятий.
      – Финн, – прошептал он, – не надо. Прошу тебя.
      – Ты слишком далеко зашел, – задыхаясь, проговорила она, вскочив на ноги. Сердце у нее бешено колотилось. – Тебе пора в ванну, и пробудь в ней подольше. – Финни помчалась к двери. – Не забудь допить чай.

      Финни выскочила из дома вся красная и, застегивая на ходу пальто, промчалась по Мальборо-стрит и кратчайшим путем добралась до общественного парка. Она подставила голову ледяному ветру, пытаясь привести мысли в порядок, но его холодное дыхание лишь обожгло ей лицо.
      «О Изабель! Почему тебя нет со мной? Почему жизнь сложилась так, а не иначе?»
      Если бы можно было повернуть время вспять! По-новому перекроить жизнь! Финни закрыла глаза. У нее сердце обливалось кровью.
      На ледяной дорожке, ведущей к пешеходному мосту, Финни поскользнулась.
      – Финни!
      Вздрогнув, она обернулась и увидела догонявшую ее Мэри.
      – Подождите меня! – крикнула девочка.
      – Я полагала, ты у себя в комнате. Что ты делаешь в парке?
      – Мы с вами постоянно ходим сюда.
      – Да, но одной тебе не следует выходить.
      Необходимо найти для Мэри гувернантку. Сама она просто не успевает следить за ней. Эта мысль вертелась в голове, пока они в полном молчании не вышли к замерзшему озеру. Отчаяние охватило Финни. Она не находила выхода из создавшегося положения.
      Из-за туч вырвался луч солнца, и лед заискрился всеми цветами радуги.
      Миссис Готорн направилась к озеру неторопливым, но уверенным шагом.
      – Финни?! – робко окликнула ее Мэри, но та, видимо, не услышала и ускорила шаг, только бы убежать от мыслей о Мэтью, о его дочке, о своей дочке, ее дорогой Изабель, которой уже нет в живых.
      Финни почти бежала по гладкой ледяной поверхности, раскинув руки и запрокинув голову. Ветер трепал ее волосы. На миг Финни охватило волшебное чувство свободы. Исчез страх, пропала тревога.
      Она была уже у противоположного берега, когда к ней подбежала Мэри, примчавшаяся через пешеходный мост. Лицо ее выражало страдание, по щекам текли слезы.
      – Не надо так делать! – вскрикнула девочка, и ее звонкий голос разнесся в бодрящем морозном воздухе.
      Финни сошла со льда и, взяв руки Мэри в свои, опустилась перед ней на колени.
      – Почему, Мэри?
      Девочка попыталась вырваться.
      – Скажи: почему не надо так делать?
      – Потому что опасно! – сквозь слезы выкрикнула Мэри.
      – Тут не опасно. Тут все катаются на коньках.
      Финни пыталась вытащить девочку на лед, но та вырывалась и кричала:
      – Нет, опасно. Я знаю! Я видела, как упала моя мама и друг моего папы Рейнолдс ее поднимал.
      Миссис Готорн оцепенела.
      – Она ушиблась?
      – Разбила колено, – срывающимся голосом произнесла Мэри и вытерла варежкой слезы. – Рейнолдсу пришлось ее поцеловать, чтобы боль прошла. Так мама сказала. – Девочка замолкла. – И не один раз. – В ее глазах Финни прочла отчаяние. – Не будь мы на льду, ничего подобного не случилось бы.
      Теперь Финни поняла, почему девочку так страшил лед. В тот день мир, должно быть, перевернулся.
      – Ах, Мэри! Нельзя убежать от того, что тебя страшит, – ото льда, от детей, которые тебя дразнят. От отца.
      Девочка снова попыталась вырваться, но Финни крепко держала ее.
      – Твою маму не вернешь, отец жив и по-прежнему любит тебя.
      – Не любит!
      – Ты ошибаешься. Он обожает тебя.
      – Почему вы так думаете? – с вызовом спросила Мэри.
      – Вижу это по его глазам, когда он на тебя смотрит. Он только не знает, как показать тебе свою любовь.
      Отчаяние во взгляде Мэри сменилось надеждой.
      – Вы в этом уверены?
      – Уверена. Его любовь к тебе безгранична. Да и ты любишь отца. Так помоги мне его лечить.

* * *

      – Пора вставать!
      Финни вошла в спальню к Мэтью. Мэри робко шла следом, неся на подносе чай и всевозможные снадобья, которые приготовила собственными руками.
      – Уйди! – едва слышно проговорил Мэтью, уткнувшись в подушку, и натянул на голову одеяло.
      – Извини, не могу, – возразила Финни. Она раздвинула тяжелые бархатные портьеры, и яркие лучи солнца залили комнату. – Нам предстоит сегодня немало сделать.
      – Делай, а я человек конченый.
      – Ну-ну. Вот бы уж никогда не подумала, что ты так легко сдаешься.
      – У меня нет сил, – со вздохом проговорил он.
      – Разумеется, есть.
      Наступило молчание.
      – Мэтью? – Финни, встревожившись, подошла к постели.
      – Я не могу пошевелиться.
      – Как это – не можешь?
      – Все тело болит, – со стоном посетовал Готорн.
      У нее отлегло от сердца. «Ничего страшного», – подумала Финни и, смеясь, сказала:
      – Ты вчера переусердствовал.
      Мэтью зарычал и сбросил с себя одеяло. Боль исказила его лицо.
      – Да я едва жив! Я калека!
      Эта вспышка ярости ошеломила Финни. Только теперь она вспомнила про Мэри и обернулась. Ее пальцы, вцепившиеся в ручки подноса, побелели от напряжения. На лице проступил ужас. Она обратилась в бегство, но зацепилась подносом за дверной косяк, и чашки со снадобьями с грохотом попадали на пол. Мэри опустилась на колени и стала их подбирать. По щекам ее текли слезы.
      – О Боже, Мэри! – прошептал Мэтью.
      Услышав голос отца, девочка вскрикнула и бросилась прочь.
      – Видишь, что ты натворил! – с укором произнесла Финни.
      – Почему ты не сказала, что она здесь?
      – Откуда мне было знать, что ты будешь рычать как медведь?
      – Зачем ты ее привела? Ведь я говорил, что она боится меня. Теперь убедилась?
      Финни сжала голову ладонями:
      – Я просто не подумала.
      – Проклятие! – в гневе вскричал Мэтью. – А ты вообще когда-нибудь думаешь? Я что-то не замечал.
      – Прости, – пробормотала Финни. – Но Мэри не зря боится тебя. Не твоего шрама, нет. Она уверена, что ты разлюбил ее!
      – Да в ней вся моя жизнь! – резко обернувшись, крикнул Мэтью.
      – Но это известно только тебе. Я пробовала убедить Мэри, что ты по-прежнему любишь ее. Она не верит. Ты сам должен подобрать ключ к ее сердцу. Иди к ней. Прямо сейчас.
      Потирая больное плечо, Мэтью не спускал с Финни испытующего взгляда.
      – Давай, Мэтью.
      Он тяжело дышал.
      – Не стану отрицать, она боится тебя. Но повторяю: не твоего шрама. А твоего гнева и вспышек ярости.
      Мэтью накинул поверх пижамы халат и выскочил из спальни.
      «Боже мой, что я натворила! – ужаснулась Финни. – Лучше бы ему не ходить сейчас к Мэри».
      И Финни бросилась следом за ним:
      – Мэтью, успокойся! Ты прямо-таки кипишь от злобы и еще больше испугаешь Мэри.
      Но стоило Мэтью увидеть девочку, которая стояла у окна в коридоре с куклой в руках, как злость будто рукой сняло, а глаза засветились любовью.
      – Мэри, – промолвил он тихо.
      Девочка вздрогнула и обернулась.
      – Прости, что испугал тебя.
      Тень пробежала по лицу Мэри.
      – Я люблю тебя, малышка, и очень жалею, что не сказал тебе об этом давно.
      Финни так хотелось, чтобы Мэри бросилась в отцовские объятия, обвила его шею ручонками.
      Однако этого не случилось.
      Малышка настороженно смотрела на отца. А Финни досадовала на себя за свою глупость.
      – Мэри, – промолвил Мэтью, – я не знаю, что мне делать.
      Девочка еще крепче прижала куклу к груди.
      – Ночью шел снег. Помнишь, куда мы ходили после снегопада?
      Глаза Мэри блеснули и снова померкли. Мэтью между тем продолжал:
      – Идем в общественный парк.
      Мэри не проронила ни слова.
      На его губах заиграла улыбка.
      – Будет весело, обещаю тебе.
      Мэри нахмурилась:
      – Но ведь у тебя все болит. Ты только что сам сказал!
      Мэтью рассмеялся, бросил взгляд на Финни и заговорщически улыбнулся Мэри.
      – Я приму ванну со снадобьями Финни, и боль как рукой снимет. А потом отправимся в парк. Согласна?
      – Согласна, – прошептала наконец девочка после долгого молчания.
      Готорн протянул руку к Мэри, но тут же отдернул ее – Мэри от него отшатнулась. Сделав вид, будто ничего не заметил, Мэтью, проглотив обиду, с улыбкой сказал:
      – После обеда встретимся в вестибюле.
 
      В четверть второго они вышли из особняка и направились к общественному парку. Финни хорошо понимала, чего стоит Мэтью прятать за беспечным видом терзавшую его боль.
      День выдался холодный, но ясный. Нападавший за ночь снег искрился под яркими солнечными лучами. Когда миссис Готорн сказала Мэтью, прежде чем они отправились на прогулку, что ему не следует выходить в мороз, он лишь спросил:
      – Разве ты не этого добивалась?
      – Да, то есть нет.
      – Да или нет?
      – Я хочу, чтобы ты проводил время с Мэри в тепле, дома, а не подвергал себя лишним страданиям.
      – Не ты ли говорила, что если я все время буду сидеть дома, то никогда не поправлюсь?
      – Я не то имела…
      – Кроме того, – перебил он ее, – мы с Мэри, как только выпадал снег, отправлялись в парк лепить снеговика. А ведь зима скоро кончается. И мне так захотелось погулять с Мэри.
      Мэтью говорил так, словно их мир не рассыпался в прах. Финни хорошо его понимала.
      Они шли молча, только снег хрустел под ногами.
      – У тебя новое пальто? – спросил Мэтью у дочки.
      Мэри опустила глаза, затем посмотрела на отца с волнением, настороженно, но без страха.
      – Да, новое. Бабушка купила. Оно из тонкого шевиота. В Париже все носят такие.
      Мэтью нахмурился:
      – Так всегда говорила твоя мать.
      Девочка снова посмотрела на отца. На этот раз вопросительно. Но он не сказал больше ни слова. Глаза его потемнели и сверкали от гнева. Финни едва сдерживалась, чтобы не дать ему хорошего пинка.
      – По-моему, пальто потрясающее, – заявила она.
      Однако Мэри не успокоилась.
      У входа в парк Мэтью пропустил их вперед, и Мэри побежала.
      Мэтью остановился.
      – Я ей чем-то не угодил?
      – А чего ты ждал после своего замечания в адрес ее матери? – произнесла Мэри.
      – Вот уж не думал, что дочка пойдет в Кимберли.
      – Господи Боже! Мэри – чудесная девочка! – воскликнула Финни. – И как бы ты ни относился к ее матери, она не должна знать об этом. Ребенку о родителях надо рассказывать только хорошее.
      В этот момент они услышали смех Мэри. Она бросила в Финни снежок. Финни застыла от изумления, а Мэтью расхохотался.
      – Ты когда-нибудь играла в снежки? – спросил он.
      – Во что?
      – В снежки! – звонко крикнула девочка.
      – Да, в снежки, – сказал Мэтью и тоже бросил в Финни снежок.
      Переглянувшись, Мэтью и Мэри рассмеялись.
      – Давай повалим ее в снег, – громким шепотом предложил Готорн.
      И не успела Финни опомниться, как уже лежала в сугробе, глядя в бездонную синеву неба.
      – О Боже!
      Она не шевелилась, и Мэтью с Мэри встревожились.
      – Финни? – окликнула ее Мэри.
      Молчание.
      Они опустились на колени и склонились над ней.
      Тут Финни залепила им лица двумя полными пригоршнями снега.
      Вскоре все трое стали походить на посыпанное сахарной пудрой фигурное печенье. После того как они слепили снеговика, Мэри предложила:
      – Давайте лепить ангелов!
      Мэтью помог Финни подняться и, держа ее руки в своих, прижался лбом к ее лбу. Обоих на миг охватил благодатный покой.
      – Благодарю тебя, миссис Готорн, – прошептал Мэтью.
      Никогда еще Финни не чувствовала себя такой счастливой.
      – Эй, вы, ну же! – крикнула Мэри.
      Мэтью повернулся к дочке:
      – Лепить ангелов придется вам с Финни. А я пока посижу.
      Финни заметила, что у Мэтью усталый вид, и встревожилась.
      – Не беспокойся, Финни. Я просто хочу понаблюдать за вами со стороны. Слепите ангелов, и сразу уйдем, – пообещал он.
      Мэри и Финни уже слепили несколько фигурок, когда услышали стон. Мэри пришла в смятение, а Финни, увязая в снегу, бросилась к Мэтью и, когда бежала, увидела, как вылетевший из-за деревьев камень угодил Мэтью в шею. Финни пришла в отчаяние. Мэри стояла не шелохнувшись.
      До них донесся смех. У края дорожки стояли двое мальчишек с камнями.
      – Чудовище! – кричали мальчишки.
      У Мэри задрожали губы. Она сорвалась с места и быстро зашагала, как в тот день, когда ее бывшие подружки и друзья насмехались над ней. Но сегодня девочка не пробежала мимо отца, а остановилась перед ним и повернулась к обидчикам.
      – Мой отец не чудовище! – Ее голосок гулко разнесся по парку. – Мне известно, что ты здесь, Таддеус Пенхерст!
      Такой оборот событий застал мальчишек врасплох. У Таддеуса округлились глаза. Бросив камни на снег, они с другом убежали прочь.
      Мэри повернулась к отцу. Выражение ее лица было не по годам серьезно.
      – Ты не чудовище, папочка.
      «Папочка».
      Мэтью сидел не двигаясь, и по его щеке катилась слеза. Он не проронил ни слова, словно лишился дара речи.

      Ночью он пришел к ней, и когда переступил порог ее спальни, она стояла у кровати. Длинные волосы рассыпались по плечам. Она снимала с постели простыню и одеяло. Когда скрипнула дверь, она замерла.
      Мэтью не спешил входить и, стоя на пороге, размышлял. Почему он не разыскал ее тогда в Матади? Как допустил, чтобы их разлучили хоть на миг?
      Возможно, он боялся, что она не простит ему того, что тогда произошло между ними. Или что не оправдал ее надежд? В то время он не желал менять свою жизнь, хотя и осознал той треклятой ночью, что она пуста и бессмысленна. Но он отдал бы все, лишь бы снова зажить прежней жизнью. И что же? Как обошлось с ним здешнее общество?
      Не сводя глаз с Финни, освещенной лившимся из окна светом, он подошел к ней, взял за руку и повел к себе в спальню.
      Финни вся дрожала.
      Мэтью подвел ее к кровати и слегка подтолкнул, когда она остановилась. Наконец она легла и свернулась калачиком. Он лег рядом, вытянувшись во весь рост, и крепко обнял ее.
      Финни застыла в его объятиях. Она хотела его, жаждала его ласк и в то же время с трудом сдерживалась, чтобы не убежать.
      Зарывшись лицом в ее волосы, он накрыл ладонями ее груди.
      – Мэтью? – прошептала она.
      – Тс-с, Финни. Спи.
      Некоторое время она лежала в полном недоумении, пока не поняла, что ему ничего от нее не нужно, только чтобы она лежала рядом. И тогда она крепко прижалась к нему.
      Так они и уснули.

      Когда спустя две недели она зашла в спальню к Мэтью, он внимательно рассматривал свое лицо.
      Они занимались каждый день. Он принимал ванны, а она растягивала ему мышцы. Мэри оказалась хорошей помощницей, помогала готовить мази и настои. Однако по-прежнему не верила, что отец искренне ее любит. Она ни разу не обняла его, не поцеловала. Лишь изредка улыбалась ему.
      Готорн стоически переносил боль, не жаловался. Редкие улыбки Мэри были для него даром небес.
      Однако, застав его этим утром у зеркала, Финни догадалась по его виду, что он провел бессонную ночь.
      – Доброе утро! – сказала она.
      В ответ Мэтью не проронил ни слова, он продолжал изучать свое отражение.
      Она стала у него за спиной и тоже посмотрела в зеркало.
      – Ты все так же неотразим. Шрам придает тебе особое мужское очарование.
      Он ответил со вздохом:
      – Шрам никогда не беспокоил меня.
      – А что тебя беспокоит? – встревожилась Финни.
      Лицо его стало непроницаемым.
      – Я хочу знать.
      – Я потерял самого себя, – ответил наконец Мэтью.
      Каждое слово давалось ему с неимоверным трудом.
      – В тот злополучный вечер я утратил не только привлекательность, а что-то более важное. – Он усмехнулся. – Пустое, скажешь ты. Возможно. Но во мне говорит не тщеславие. Ведь я был красивым, веселым, всеобщим любимцем. Отец меня обожал. А теперь что? Теперь я даже писать не могу.
      – Но у тебя есть Мэри.
      Их взгляды скрестились в зеркале.
      – А ты, Финни? Ты моя?
      Каждую ночь он уводил жену к себе и, заключив в объятия, засыпал рядом с ней. Финни в его объятиях обретала покой, о котором уже и не мечтала. Они служили ей своего рода убежищем.
      Но старые привычки трудно менять: Финни не могла спать на кровати. Когда муж засыпал, она укладывалась на полу, а утром, прежде чем муж просыпался, возвращалась в постель.
      Мэтью ни разу не попытался овладеть ею и поклялся себе, что не притронется к ней, пока она сама того не пожелает.
      Финни мечтала о том, чтобы они трое – она, Мэтью и Мэри – стали единой семьей, но не знала, что надо для этого сделать. Может быть, тогда можно было бы начать жизнь с чистого листа?
      – Что говорят доктора о твоем шраме на лице? – спросила Финни, застигнутая врасплох вопросом.
      Резко повернув голову, Мэтью взглянул на нее:
      – Говорят, что не все шрамы заживают. Они, видимо, и вызывают боль, но…
      – Но что?
      – Причиной боли может быть и удар по голове. Они не знают, почему от раны на лице у меня болит голова и мутнеет в глазах.
      «А может быть, врачи правы и причиной всему травма мозга?» – подумала Финни.
      Она заглянула в его ясные синие глаза, светившиеся умом. Нет, мозг у него не поврежден, тут что-то другое.
      – Сядь, – сказала Финни.
      Он насмешливо взглянул на нее:
      – Нечего командовать.
      – Пожалуйста, – улыбнулась Финни.
      – Только если ты сядешь рядышком. – Он взял ее руку, но она вырвала ее.
      – Мэтью, прекрати. Ты ведь хочешь поправиться, верно?
      – Твоя близость вылечит меня, – сказал Готорн, пытаясь ее обнять, но она увернулась.
      – Сиди смирно и веди себя прилично.
      Финни нажала на шрам, и глаза его затуманились болью.
      – Прости, – тихо прошептала она, но продолжала исследовать шрам.
      Потом дала ему передохнуть. Мэтью тяжело дышал, не в силах произнести ни слова.
      «Что-то тут не так», – думала Финни. Она догадывалась о причине его недуга, но не была уверена. И прежде чем предпринимать дальнейшие действия, решила побеседовать с лечащим доктором. Мэтью она об этом ни слова не сказала.

* * *

      – Да как вы смеете подвергать сомнению мой диагноз? – возмутился доктор Уотсон Фелпс. О нем ей рассказал Куинсли. Финни отправилась его искать, нашла и теперь сидела у него в кабинете.
      – Вы поставили неправильный диагноз моему мужу, – сказала Финни, пристально глядя на доктора.
      – Не откажите в любезности сообщить, какой вы окончили медицинский колледж, – с издевкой произнес доктор, – что позволяете себе делать подобные заявления.
      Миссис Готорн вскинула подбородок. Рассказывать о Джанджи и Африке бесполезно. Однако уступать она не собиралась.
      – Насколько я понимаю, вы вообще никакого колледжа не кончали. А у меня высшее медицинское образование, и ко мне обращаются все уважаемые горожане. Мэтью Готорн страшно изувечен. Наука здесь бессильна. А болезнь не дремлет и подтачивает организм. Зачем вселять в него ложную надежду? – Уотсон проводил ее к двери. – Оставьте медицину эскулапам, мадам, а то навредите супругу.
      Несмотря на мороз, на улице было многолюдно. Все говорили, что весна вот-вот наступит, но Финни почему-то не верилось. Было по-зимнему холодно, и казалось невозможным, что откуда-то из подворотни вдруг подует теплый ветерок.
      Финни направилась в сторону Бэк-Бея. Беседа с врачом встревожила ее. Доктор Фелпс, даже не дослушав Финни, поспешил ее спровадить. «А разве мог он поступить иначе? – подумала она. – На карту поставлена его репутация. Ведь это он лечил Мэтью сразу после несчастного случая».
      Скрепя сердце Финни отправилась в заводскую контору. Только там она сможет достать адреса врачей. Ей нельзя идти к родителям Мэтью, и уж тем более к своей матери. Вряд ли Нестера интересует ее жизнь. Однако, войдя в контору, она вместо брата застала там Джеффри.
      – Что вы здесь делаете? – изумилась Финни.
      Тот пожал плечами:
      – А кому еще управлять предприятием? Да и чем, скажите на милость, мне заниматься, в мои-то годы?
      Разговор не клеился. Но адреса врачей Финни, однако, получила. Она уже хотела уходить, когда Джеффри сказал:
      – Простите меня, Финни, я не хотел вас обидеть.
      Он говорил искренне, и Финни кивнула, желая, чтобы все жизненные неурядицы разрешались так же легко.
      На следующий день Финни стала обходить врачей. Она выбиралась из дома после обеда, когда Мэтью занимался живописью. Однако врачи смотрели на нее словно на помешанную.
      В душу Финни закралось сомнение в собственной правоте. Но когда она выходила от последнего в списке доктора, следом за ней, нервно оглядываясь по сторонам, устремилась его помощница, сунула Финни в руку листок бумаги и, не сказав ни слова, поспешила обратно в кабинет.
      Финни, ошеломленно застыв на месте, развернула записку.
      Там торопливым почерком было написано:
 
       Доктор Итан Сандерлинг, Хантингтон-авеню, 301.
 
      Двадцать минут спустя она вышла из наемного экипажа возле деревянного строения в Саут-Энде. Приемная оказалась маленькой, но чисто прибранной. В ней было полно больных. Видимо, доктор пользовал бедняков. После роскошных кабинетов именитых докторов Бостона ей хотелось бежать отсюда без оглядки.
      Но когда штора распахнулась и мужчина с взъерошенными волосами проводил больного, Финни остановилась. Она поняла, что взъерошенный мужчина – доктор.
      На нем были темные брюки, жилет и белая рубашка с засученными рукавами. Ростом он явно не вышел, зато у него было энергичное доброе лицо.
      – Спасибо вам, доктор Сандерлинг, – промолвил больной. – Большое спасибо.
      Улыбнувшись, доктор покачал головой и поздоровался с больными, сидящими в приемной. Многих он знал по имени. Каждого заверил, что примет его, как только освободится.
      – Кто следующий? – спросил доктор Итан.
      Помощницы у него не было, и миссис Готорн подумала, что сейчас все ринутся в кабинет. Но этого не произошло. Все дружно указали на пожилого мужчину.
      – Джейсон Фаулз.
      Доктор Сандерлинг, подойдя к мужчине, помог ему подняться. Повернувшись, он только тут заметил Финни.
      Сандерлинг, придерживая пациента, расправил плечи.
      – Чем могу помочь? – осведомился он, разглядывая ее дорогое платье и удивленно морща лоб.
      – Пожалуй, вот чем, – откашлявшись, начала Финни. – Я миссис Мэтью Готорн и пришла посоветоваться с вами.
      Ей не нравилось козырять именем мужа, но за последние несколько дней она поняла, что лишь представившись можно привлечь к себе внимание врачей. Стоило Финни назвать себя, как ее тут же препровождали в кабинет.
      Однако доктор лишь кивнул и указал на освободившийся стул.
      – Я вас приму, как только освобожусь.
      Финни он сразу понравился.
      Доктор Сандерлинг принял ее лишь два с половиной часа спустя, в три часа пополудни.
      – Не возражаете, если я во время нашей беседы перекушу? – спросил он, снимая кастрюльку с плиты в углу. – Если я сейчас не поем, придется ходить голодным почти до ночи.
      – Ну что вы, пожалуйста! Не смущайтесь.
      – А теперь скажите: что привело вас в мое скромное заведение? – спросил доктор Итан, положив на колени льняную салфетку, словно на званом обеде. – Семейство Готорн пользуют лучшие врачи Бостона.
      – А вы что, хуже их? – вырвалось у Финни.
      Доктор сказал с усмешкой:
      – Думаю, лучше. Со многими из них я ведь учился. – Он помрачнел. – Но я не желаю сидеть без дела, когда бедные оставлены без заботы. Понятно?
      – Ну, да.
      – Итак, что у вас?
      За обедом Финни изложила доктору свои соображения.
      Итан Сандерлинг задумался.
      Миссис Готорн была убеждена, что сейчас он встанет со стула и заявит, что она отнимает у него драгоценное время. Из приемной донесся гул голосов – видимо, явились новые больные.
      – Должен признать, ваше предложение кажется притянутым за уши. И у меня нет ни малейшего сомнения, почему вы здесь. Должно быть, вас все выпроваживали?
      Финни с убитым видом кивнула и поднялась.
      – Постойте, – остановил ее доктор, – я не собираюсь вас выпроваживать.
      – Правда? – Финни ушам своим не верила. – Стало быть, вы не считаете меня умалишенной?
      Сандерлинг пристально посмотрел на нее.
      – Прежде я должен осмотреть вашего мужа, и тогда скажу, в здравом вы уме или нет.

* * *

      Домой она прибежала счастливая, но ее ждало жестокое разочарование. Мэтью сидел перед мольбертом, схватившись руками за голову. У него был очередной приступ боли, и лицо его выражало страдание.
      – Господи Боже! – воскликнула Финни, бросившись к нему. – Что случилось?
      Мэтью слова не мог вымолвить.
      Финни надо было подождать, пока боль у него утихнет, и лишь тогда рассказать о докторе. Однако Финни была настолько уверена в собственной правоте, что с ходу выпалила:
      – Есть врач, к которому тебе обязательно надо сходить!
      Мэтью не пошевелился и не произнес ни слова. Затем поднял голову и посмотрел ей в глаза.
      – Объясни!
      – Я нашла доктора, который не похож на остальных.
      – Ты без моего разрешения пошла на прием к врачу?
      – Он не такой, как ты думаешь. Мэтью, пожалуйста, сходи к нему на прием!
      – Нет.
      – Мэтью…
      – Я сказал «нет». Ты не имела права.
      – Но он другой! Он не похож на остальных.
      Готорн нахмурился.
      – Мэтью, ты должен пойти к нему. По-моему, я знаю, что причиняет тебе боль. Доктор Сандерлинг не отверг моего предположения, сказал, что его надо проверить. Мне кажется, он сумеет избавить тебя от боли.
      В его глазах вспыхнула искра надежды. Но он не мог справиться с гневом при мысли, что она без спроса отправилась к врачу.
      – Ну и каково твое предположение? – осторожно спросил Мэтью.
      – Убеждена, что у тебя в ране на лице засел кусок дерева или осколок стекла.
      – Что?.. – завопил Мэтью, и на лице его появилось разочарование.
      – Сам посуди, – торопливо сказала она, – стоит коснуться твоего шрама, как у тебя появляется нестерпимая боль в голове. Врач сказал, что такое возможно. Но ему нужно тебя осмотреть, чтобы решить, права я или нет.
      – Что за дурацкая мысль! – Мэтью вскочил со стула и прошелся по комнате, запустив в волосы пятерню. – Столько времени прошло с тех пор! Как могло в ране что-то остаться?
      – У кого-нибудь есть другое предположение, которое ближе к реальности? – с вызовом спросила Финни. – Просто побеседуй с ним, Мэтью, – молила она. – Кабинет доктора Сандерлинга находится на углу Хантингтон-авеню в Саут-Энде. Никто не узнает, что ты ходил к нему на прием.
      – Черт подери, ты разве не слышала, что я сказал? Ты рехнулась. Ты еще безумнее меня!
      Схватив Финни за руку, Готорн грубо привлек ее к себе.
      – Ты потеряла рассудок, Финни! Ты носишь немыслимые платья зеленых и золотистых расцветок, ходишь по Бостону в кожаной охотничьей рубахе, спишь на полу.
      У нее от изумления округлились глаза.
      – Да, я знаю, что тебе не нравится спать в постели. Я видел, как разметались твои рыжие волосы по подушке, видел твою нежную кожу, когда задралась твоя рубашка.
      – Прекрати, Мэтью! – крикнула Финни.
      Он прижал ее к себе так, что почти касался губами ее губ.
      – Что я должен прекратить?
      Помолчав, Финни сказала:
      – Ведь ты не такой, Мэтью, каким прикидываешься всякий раз, когда считаешь, что хочешь испугать меня. Или сам боишься?
      – Ничего я не боюсь! – крикнул он и прильнул к ее губам.
      Этот поцелуй был для Финни не радостью, а скорее наказанием, и, дернув головой, она отвернулась.
      – Я не боюсь, – повторил он. – А теперь скажи: почему ты постоянно отталкиваешь меня? – Мэтью сжал ее еще крепче. – Почему, Финн? Быть может, это ты боишься? Тайком выбираешься из моей постели, хотя жаждешь принадлежать мне… точнее, твоя плоть жаждет.
      Господи, а ведь это правда! Финни почувствовала себя униженной.
      – Давай сходим к врачу, Мэтью, – сказала она, переменив тему.
      Его взгляд стал жестким и холодным.
      – Скажи: ты в самом деле любила Джеффри? Как-то я тебя об этом спрашивал, но ты не ответила. Быть может, из-за любви к нему ты отвергаешь меня?
      Джеффри? У нее сжалось сердце. Неужто Мэтью слеп? Она никогда не любила Аптона. И именно поэтому согласилась за него выйти и не боялась его потерять.
      Но как ей жить дальше, если от нее уйдет Мэтью? Или его дочка? Ведь она любит Мэтью всем сердцем. Любит его дочь. Хочет, чтобы они стали единой семьей.
      Правда ошеломила ее. Финни почувствовала себя виноватой, как будто предала Изабель.
      – Проклятие! – крикнул Мэтью и что есть силы ударил кулаком по стене. – Неужто ты такая, как Кимберли? Ты влюблена в другого мужчину?
      Финни не успела ответить. В наступившей тишине раздался крик:
      – Перестань!
      Они обернулись и увидели Мэри. По ее щекам текли слезы.
      – Перестань кричать! – воскликнула девочка. – Мне не нравится, когда ты такой. В тот вечер ты тоже ссорился с мамой.
      Мэтью похолодел.
      – Да! Я видела вас с мамой в том домике, – говорила Мэри сквозь слезы. – Я тайком вышла на улицу, хотя должна была уже спать, и нашла тебя. И я видела! Я видела, чем мама занималась с твоим другом. – Она зажмурилась, пытаясь прогнать страшное видение. – Теперь ты знаешь все. Можешь наказать меня. Или бросить одну. Как хочешь. Я тебя больше не боюсь! Не боюсь!
      И девочка бросилась вон из комнаты. Спустя несколько мгновений внизу громко хлопнула парадная дверь.
      Ошеломленные Мэтью и Финни смотрели друг на друга.
      – О Боже! – прошептала миссис Готорн.
      Они выскочили из особняка и увидели, как Мэри бежит по дорожке, ведущей в общественный парк. Мэтью и Финни следовали за ней. Вбежали в ворота и помчались дальше. Девочка остановилась у озера, устремив глаза вдаль.
      У Финни перехватило дыхание при мысли о том, что сейчас может произойти. Еще стояли морозы, но в воздухе уже ощущалось теплое дыхание весны.
      – Мэри! – окликнул дочурку Мэтью.
      Она обернулась.
      – Мэри, отойди от берега!
      Однако Мэри не сдвинулась с места.
      – Я не боюсь! – Голосок Мэри эхом разнесся по парку.
      Финни побежала, но было поздно: Мэри уже мчалась к зеркальной глади озера.
      – Нет! – крикнула Финни.
      Мэри заскользила по льду, расставив руки, ветер трепал ее распущенные белокурые волосы. Но в следующее мгновение послышался зловещий треск, все озеро пошло трещинами. Мэри исчезла под водой.
      Бросившись в озеро, Мэтью закричал. Его крик напомнил Финни боевой клич воинов. Он плыл к своей девочке, окруженный льдинами.
      Мэтью нырнул раз, затем другой. Когда Финни подплыла к нему, он вынырнул вместе с Мэри. Лицо девочки посинело.
      Они вытащили Мэри на берег и побежали домой. Мэтью нес ее на руках, прижимая к себе.
      – Малышка Мэри, – всплакнул старый слуга, глядя на неподвижное тело девочки на руках Готорна. Он растопил камин.
      – Нужна горячая вода, – сказала Финни дворецкому.
      Через несколько минут девочку посадили в теплую ванну. Мэтью энергично растирал ей руки и ноги. Вскоре Мэри что-то забормотала, на щеках появился румянец.
      – Ее надо растереть полотенцами и посадить поближе к огню, – сказала Финни.
      Мэтью вынул Мэри из ванны, обернул толстым полотенцем и, держа ее на руках, сел к пылающему камину.
      – По-моему, ее надо уложить в постель, – тихо произнесла Финни спустя некоторое время.
      Готорн кивнул, и они поднялись на второй этаж. Финни надела на Мэри теплую ночную рубашку, а Мэтью подбросил в камин дров. Затем сел на край ее постели, превозмогая пронзившую его острую боль.
      Приподняв веки, Мэри увидела Мэтью. И вспомнила, что произошло. Теперь наказания ей не избежать.
      – О, папочка, прости! Пожалуйста, не сердись на меня, – прошептала она. – Я не знала, что мама в домике.
      Мэтью ошеломили ее слова. И он заключил девочку в объятия.
      – Мне жаль, Мэри, что ты видела то, чего не должна была видеть. Боже мой, как же я раньше не догадался?! – Он ласково провел пальцами по ее щеке, заглянул в глаза.
      Они прильнули друг к другу. Их объятие было неистовым и долгим. Дочерняя любовь, о которой он так давно мечтал, вновь вошла в его жизнь. Их слезы смешались.
      Финни тоже с трудом сдерживала рыдания. Она хотела было покинуть спальню, но к ней обратилась Мэри:
      – Ты видела? Я послушалась тебя, вышла на лед, и мне было не страшно.
      Финни через силу улыбнулась.
      – Видела, – еле выдавила она из себя. – Ты очень смелая девочка. Спи, прелесть моя.
      Финни заметила, как помрачнел Мэтью, и, покинув спальню Мэри, отправилась к себе. Закрыв за собой дверь, она подошла к окну. На душе было тяжело. Из головы не шла мысль об Изабель. Хотелось кричать, как уже было однажды.
      Вскоре к ней ворвался Мэтью.
      – О чем вы там говорили? – грозно спросил он.
      Финни не повернулась к нему, продолжая смотреть в окно.
      – Мэри хотела показать, что не боится.
      – И чуть не погибла. Почему ей вдруг в голову взбрела такая идея? Это все ты?
      – Да.
      – Господи Боже мой! Что ты ей наговорила?
      Финни наконец повернулась к нему:
      – Всякие глупости.
      Подойдя к шкафу, она вытащила дорожную сумку и принялась укладывать вещи.
      – Что ты делаешь? – хрипло спросил Мэтью.
      – Собираюсь уйти, – спокойно ответила Финни, даже не взглянув на него.
      – Почему?
      – Я тебе говорила, что ничего не получится. Какая из меня мать твоей дочери! Это из-за меня Мэри едва не утонула.
      – Финн! – Он протянул к ней руки.
      Финни отскочила в сторону.
      – Это из-за меня она побежала к озеру. Ведь я как безумная носилась по льду! И я сказала ей, что от страхов не убежать, когда она призналась мне, что боится, когда я скольжу по льду!
      Мэтью снова протянул к ней руки:
      – Финн!
      Но Финни, смахнув слезы, промолвила:
      – Я привела ее туда, но не предупредила, что лед тает и в конце концов ломается. Не предостерегла ее! Я не смогу заботиться о твоей девочке!
      – Но почему? – Схватив жену за руку, он повернул ее лицом к себе. – Почему, черт побери?
      Она посмотрела ему прямо в глаза и удрученно вздохнула:
      – Если я останусь, то погублю твою дочку.
      – Глупости! – воскликнул он нахмурившись. – Я видел, как ты беспокоишься о Мэри. Ты чудесная мать.
      Знал бы он, как глубоко заблуждается!
      – Нет, – произнесла Финни с леденящим душу спокойствием. – Я плохая мать. И скверная жена. Моя мать права. Мне здесь не место. Ни в этом доме, ни в этом городе, ни даже в этой стране. Я долго не хотела взглянуть правде в глаза.
      – Ты не права!
      – Я побуду у матери, пока не решу, что предпринять дальше.
      Мэтью схватил ее за руку, и они посмотрели друг другу в глаза.
      – Финни, я не желаю, чтобы ты уходила.
      Ей так хотелось его обнять! Как она сможет жить без него? Но тут Финни вспомнила, что Мэри едва из-за нее не погибла… Вспомнила лежавшую у нее на руках мертвую Изабель.
      Нет, она не останется здесь. Не может остаться. Ради блага Мэтью и Мэри она покинет их. Навсегда.
      Мэтью выпустил ее руку, и лицо его исказила гримаса страдания.
      Взглянув на него, Финни с трудом удержалась, чтобы не броситься ему на шею.

      Мэтью стоял с кистью в руке перед мольбертом. Белоснежным, нетронутым, натянутым, как кожа на барабане, холстом. Он старался ни о чем не думать, чтобы в душе не закипала ярость.
      Сквозь высокие окна на него падали яркие лучи солнца. Ему страстно захотелось писать картину – быть может, краски и холст помогут забыться, обрести желанный покой.
      Готорн взял кисть, как делал уже не раз на протяжении долгих недель, но за все это время ему так и не удалось провести ровную линию, даже в те дни, когда его не мучила боль.
      В голове Мэтью не возникало никаких образов, в ней было пусто так же, как на холсте. Постояв еще какое-то время, Мэтью отбросил кисть.
      – Финни! – машинально позвал он, и его голос гулко разнесся под сводами потолка. Тут он вспомнил, что Финни покинула его дом.
      Вдруг он услышал, что особняк пришел в движение, отовсюду раздавались шаги. Куинси бегом поднялся из подвала с полотенцем в руке и без фрака. Его старческое лицо сияло от радости. Мэри выскочила из своей спальни и поспешно спустилась по лестнице. Они остановились, огляделись и увидели, что в парадном никого нет.
      Мэтью страстно хотел забыть эту женщину. Он не проронил ни слова, но по выражению лица Куинси понял, что дворецкий обо всем догадался. Только Мэри оставалась в неведении.
      – Где Финни? – восклицала девочка. Ее счастливый смех разносился по всему особняку, и она открывала одну дверь за другой в поисках женщины, которая ушла отсюда три дня назад и по которой она отчаянно тосковала.
      Куинси разочарованно вздохнул.
      Мэри взглянула на отца. Радостное выражение на ее лице уступило место растерянности.
      – Где же она?
      У Готорна свело от напряжения челюсть.
      – Прости, Мэри. Ее здесь нет, – ответил он, не зная, как объяснить случившееся.
      – Но ты позвал ее, папочка, – настаивала девочка.
      Мэтью провел рукой по взъерошенным волосам.
      – Да, позвал.
      – Значит, она должна быть тут. Видимо, прячется. – Девочка направилась к еще одной закрытой двери.
      – Нет, малышка, ее тут нет. – Готорн откашлялся. – Твой папа на минуту забыл, что Финни ушла. – Он с беспечным видом пожал плечами. – И вспомнил об этом, лишь когда позвал ее.
      Мэри взяла отца за руку:
      – Ах, папочка, я тоже позвала Финни по привычке.
      И она удалилась к себе с изяществом и достоинством королевы. Мужчины изумленно смотрели ей вслед.
      – Какая волевая девочка, – пробормотал Куинси.
      – Да, не по возрасту. – Мэтью сжал губы. – Настойчива и отважна, и ей так нужна мать.
      Не надевая шляпы и пальто, Готорн вышел из особняка. Он решил во что бы то ни стало встретиться с женщиной, которая обещала заменить Мэри мать.
      Мэтью не обращал внимания на зевак, с любопытством оглядывавших его. Им двигали гнев и забота о дочке.
      Через несколько минут он подошел к дому Уинслетов на Коммонуэлс-авеню и несколько раз ударил медным кольцом в парадную дверь.
      Казалось, прошла целая вечность, прежде чем на его стук явился слуга.
      – Что вам угодно? – осведомился дворецкий.
      – Я хотел бы повидать миссис Готорн.
      Слуга пришел в замешательство.
      – Финни, – раздраженно пояснил мистер Готорн.
      – Ах да. Мисс Финни. Как прикажете доложить о себе?
      – Скажите, что пришел ее муж, – ответил Мэтью и хотел войти внутрь, но в этот момент появилась Ханна и жестом остановила его.
      – Здравствуйте, мистер Готорн. Вы хотите повидаться с Финни? – Она с притворной любезностью улыбнулась. – К сожалению, ее нет дома.
      На какой-то миг Мэтью растерялся, но тут же сказал:
      – Ваш дворецкий уже собирался ей доложить обо мне. Значит, она дома?
      – Дворецкий, должно быть, запамятовал, что ее нет. – И, многозначительно кивнув слуге, она вежливо попрощалась с Готорном. Не успел Мэтью опомниться, как перед его носом захлопнули дверь. Такого с ним еще не случалось. Даже после скандала ему никогда не отказывали от дома.
      Чертыхнувшись, Мэтью размашистым шагом направился к своему особняку и, громко хлопнув парадной дверью, поднялся к себе.
      Три дня он расхаживал взад и вперед по кабинету, как лев в клетке, убеждая себя, что только из-за Мэри хотел встретиться с Финни. Ведь она дала обещание и не выполнила его.
      Но потом признался себе, что хочет ее повидать, а обещание тут ни при чем.
      На четвертый день Готорн вновь отправился к особняку на Коммонуэлс-авеню. Когда дворецкий стал закрывать дверь, Мэтью уперся здоровой ладонью в дубовую створку.
      Но тут услышал знакомый стук каблуков по мраморному полу.
      – Вы снова пришли, мистер Готорн? – спросила Ханна.
      – Мне нужно повидать Финни, – решительно заявил он.
      – Я вам уже сказала, что внучка не принимает посетителей.
      – Я не посетитель, – вспылил Мэтью. – Я ее муж!
      Дворецкий поежился: ему стало неловко, однако Ханна оставалась непреклонной.
      – Поймите, она не жаждет встречи с вами.
      Мэтью ничего не оставалось, как удалиться.
 
      В последние дни Мэтью почти не видел Мэри. Она заперлась у себя в комнате и не выходила. Заботился о ней Куинси. Так долго не могло продолжаться, и Мэтью судорожно искал выход из создавшегося положения.
      Прошло уже больше недели после ухода Финни, и однажды Мэтью, находясь у себя в спальне и страдая от боли, услышал какой-то шум и вышел в коридор.
      Дверь в спальню Мэри была приоткрыта, и оттуда пробивался слабый свет. Финни говорила ему о том, что Мэри мучают по ночам кошмары. Он уже хотел позвать Куинси, но тут увидел, что Мэри стоит у окна.
      – Приснился дурной сон? – тихо спросил он, подойдя к ней.
      Девочка вздрогнула и обернулась. Ее губы тронула печальная улыбка. Видимо, она ожидала увидеть Финни и была разочарована. Мэтью вместе с ней стал смотреть в темноту за окном.
      – И часто тебя мучают кошмары? – спросил Мэтью.
      – Нет. Иногда.
      – Не хочешь рассказать, что тебе снится?
      Она заколебалась, потом ответила:
      – Пожалуй, не стоит. – Таким тоном, как будто ей было не шесть лет, а все шестьдесят.
      Он задумался. Как найти ключ к сердцу девочки, вновь стать ей отцом?
      – Финни вернется? – спросила Мэри.
      Мэтью оцепенел.
      – Нет, не вернется, – сказал он после долгого молчания и увидел, как тень пробежала по лицу Мэри. – Я тоже по ней скучаю.
      – И ты ничего не можешь сделать, чтобы вернуть ее?
      – Все не так просто, Мэри.
      – Но почему? – не унималась девочка.
      – Да потому, что она не хочет возвращаться.
      Мэри совсем пала духом.
      – О, папочка, – вскричала она, – мне так ее недостает!
      Опустившись на колени, Мэтью раскрыл объятия, и Мэри, как это бывало раньше, когда жизнь их была безоблачной и счастливой, бросилась ему на шею и залилась слезами. Ей надо было выплакаться, и Мэтью укачивал ее, пока она не успокоилась.
      Взяв девочку на руки, он отнес ее в спальню, уложил в постель и заботливо укрыл одеялом.
      Всхлипнув, она выпростала руки из-под одеяла.
      – Так, может быть, расскажешь, что тебе снилось? – спросил Мэтью, опустившись на край кроватки.
      Девочка задумалась, потом ответила:
      – Мне снилось, будто ты обнял меня и вдруг куда-то исчез. А я осталась одна. И все меня ненавидят.
      Мэтью крепко прижал дочку к себе:
      – Боже мой, Мэри, я всем сердцем люблю тебя! Помни об этом. И никогда не брошу. Клянусь.

* * *

      Ранним утром следующего дня Мэтью сидел в комнате с видом на парк. Мэри еще спала. Слуги только что приступили к своим повседневным обязанностям. Финни так и не вернулась. Впрочем, она всегда хотела уйти.
      Комната пропахла скипидаром и льняным маслом. Перед Мэтью лежали кисти из прекрасного конского волоса и мягкие графитовые карандаши. На палитре были смешаны краски. Однако сосредоточиться Мэтью не мог.
      Он то и дело нажимал пальцем на шрам, и с каждым разом все сильнее и сильнее. От боли мутилось в глазах.
      Что-то осталось в ране.
      Мистер Готорн презрительно усмехнулся.
      Он снова надавил, и снова вспыхнула боль. Неужели Финни права?
      В дверь осторожно постучали.
      – Войдите, – сказал Мэтью.
      Куинси внес в комнату серебряный поднос и поставил на стол.
      – Ваш кофе, сэр.
      Старик уже повернулся, чтобы уйти, когда Мэтью обратился к нему:
      – У меня к тебе просьба, Куинси.
      – Я знаю, где она! – выпалил дворецкий.
      – Я тоже знаю, но не о том речь.
      На лице дворецкого отразилось разочарование.
      – Ты должен кое-что сделать для меня, – пояснил Мэтью.
      Несколько часов спустя, когда солнце садилось за горизонт, черное лакированное ландо Готорна остановилось в Саут-Энде у деревянного здания.
      Когда Мэтью вошел в приемную, там находился всего один пациент.
      – Доктор Сандерлинг, я Мэтью Готорн. Полагаю, моя супруга рассказала вам обо мне.
 
      Мэри всматривалась в окутавший комнату мрак. Пламя свечи отбрасывало блики на ковер. Мэри пробралась в отцовскую спальню, Мэтью спал крепким сном.
      Куинси рассказал ей, что доктор вылечил отца, но девочка не поверила. Вид у него был ужасный. Вернувшись накануне домой, он крепко заснул. На душе у девочки было тревожно.
      Родные один за другим бросают ее. Сначала мама, потом на какое-то время отец, а теперь Финни. Мэри боялась, как бы отец вновь не покинул ее.
      В отношении Финни у нее созрел план. Она знала, что Финни не отправилась на небеса, как ее мать, а живет всего в нескольких кварталах от их дома. Мэри не раз подкрадывалась к окнам того особняка и видела ее. Но она не станет ничего предпринимать, прежде чем не проснется отец.
      Сидя на краю кровати, девочка пристально разглядывала порезы у него на лице, которых раньше не было.
      Малышка попробовала разбудить его и узнать, что случилось. Но он даже не пошевелился, и ее беспокойство возросло. Вдруг она заметила на столике какую-то склянку. Настойка опия. Мама постоянно ее принимала. «Для успокоения нервов», – обычно говорила она.
      Немного подумав, Мэри вылила содержимое пузырька в раковину и поспешила на кухню, вспоминая по пути, из чего Финни готовила мазь для ран.
 
      Мэтью очнулся. Он чувствовал страшную слабость, но голова почти не болела. Поднес руку к щеке, но тут же отдернул, когда его пальцы коснулись чего-то теплого и липкого.
      – Что за дьявольщина?! – удивился Мэтью.
      – Осторожно, папочка.
      Мэтью приподнялся, повернул голову и увидел Мэри. Девочка сидела рядом с кроватью в кресле, должно быть, притащила его с противоположного конца спальни.
      Поднявшись, она снова уложила его на подушку.
      – Тебе нельзя делать резких движений, а то швы разойдутся. Лежи смирно. По-моему, врач прекрасно справился со своей работой.
      Мэтью прищурился.
      – Мистер Куинси мне все рассказал, и я приготовила мази для свежих шрамов, чтобы не загноились. – Она горделиво улыбнулась, совсем как взрослая. – Доктор Сандерлинг был удивлен, когда пришел проведать тебя. Хорошо, что ты очнулся. Тебе уже пора вставать и понемногу ходить.
      – Ты прямо как Финни, – вырвалось у него, но он тут же пожалел о сказанном.
      Мэри нисколько не обиделась.
      – Пожалуй, ты прав, – сказала она, и глаза ее озорно блеснули. – Думаю, надо сделать все, чтобы она вернулась.
      Мэтью оцепенел, и у него стало тяжело на душе.
      – Мы вернем ее, папочка. Я уверена.
      Мэтью медленно повернулся и взглянул на дочь, залюбовавшись ее белокурыми локонами, большими синими глазами, крохотным ротиком. Волна нежности захлестнула его. Как же он любил свою дочурку! И она снова полюбила его. Благодаря Финни. Этого он никогда не забудет.
      Он раскрыл объятия, и Мэри бросилась ему на шею.
      – Ты думаешь, нам удастся вернуть Финни? – спросил он, целуя малышку в лоб.
      – Ну разумеется.
      – Не знаю только, как проскользнуть незаметно мимо дворецкого, а главное – ее бабушки, – пробормотал он.
      – Пустяки, папочка. Мы отнесем пирог!
      – Думаешь, пирог откроет нам двери? – усомнился Мэтью.
      – Подарков не отвергают. Это неприлично!
      Знай Мэри, что представляет собой Ханна Грейбл, не говорила бы так. Впрочем, попробовать можно.
      – Ладно, пирог так пирог. Откроем пекарню.
      – О нет, папочка! Сами испечем. Ты и я. Тогда он Финни больше понравится.
      Мэтью не был в этом уверен, но не стал возражать и поклялся себе, что пирог, который испечет Мэри, Финни получит, чего бы ему это ни стоило.
 
      На следующий день Мэри привела Мэтью на кухню. Он не помнил, когда в последний раз спускался сюда и спускался ли вообще. И уж тем более не умел печь пирог. Кухня была внушительных размеров. Сверкающие медные кастрюли и сковородки свешивались с похожей на канделябр конструкции, прикрепленной к потолку. Посередине стоял огромный стол, дочиста выскобленный и вымытый. Здесь было тепло и приятно, а Мэри, похоже, знала, что надо делать.
      Она достала чашки, указала отцу на сковородки, висящие на крючках, чтобы он снял их. Отыскала ложки, склянки с делениями и еще кучу всяких предметов, о которых Мэтью не имел ни малейшего представления.
      Из кладовой выбежала повариха.
      – Боже милосердный! – воскликнула она.
      – Послушай, Вайолет, мы собираемся испечь пирог и преподнести его Финни, чтобы она вернулась к нам.
      Вайолет радостно улыбнулась и перевела взгляд на Мэтью.
      – Вместе с пирогом отнесите букет цветов. Дамы обожают цветы, а особенно мисс Финни.
      Как только кухарка ушла, Мэри сказала:
      – Приступим?
      Работа закипела. То и дело на кухню заглядывали Вайолет и Куинси и давали советы.
      Мешая тесто, Мэри заметила:
      – По-моему, Финни любит поесть. И ей безразлично, что о ней подумают.
      – Теперь, возможно, так оно и есть, – возразил Мэтью, – но когда я впервые встретил ее на званом обеде в Бостоне, в доме твоей бабушки, она очень нервничала, поскольку не знала, как пользоваться столовыми приборами, хотя одета была в роскошное платье, как настоящая дама из общества, и на ней сверкали драгоценности.
      – На нашей Финни? – Девочка округлила глаза от изумления.
      Готорн рассмеялся:
      – Да, на нашей Финни! – Воспоминания прогнали улыбку с его лица. – Помню, когда я впервые увидел ее, то подумал, что она необыкновенная женщина. Что я таких никогда не встречал.
      – Необыкновенная? – переспросила Мэри. – Ты хочешь сказать: необыкновенно красивая?
      – Красивая? Да. Но не только. Тогда, на званом обеде, она съела настурцию.
      – Что это такое?
      – Цветок такой есть. Ее мать очень расстроилась. Однако Финни вела себя на редкость тактично, что не присуще женщинам. Вот как ты, Мэри.
      Он словно наверстывал упущенное время. Ему хотелось, чтобы девочка знала о его чувствах. Но ее вопрос застал его врасплох.
      – Моя мама тоже обладала таким тактом? – тихо спросила она.
      У него болезненно сжалось сердце. Образ бывшей жены вызвал в душе боль и гнев. Ведь она предала его.
      Но Финни говорила, что ребенок не должен знать о пороках своих родителей.
      Слабая улыбка тронула его губы, и он улыбнулся, вспомнив, какой была Кимберли в первые месяцы после свадьбы.
      – Да, – сказал он, широко улыбнувшись, – твоя мама обладала тактом. Тактом и красотой. И очень тебя любила.
      – Правда? – радостно спросила Мэри.
      – Разве ты не помнишь ее?
      – Помню, но не очень хорошо.
      – Я не рассказывал тебе, как мы впервые встретились?
      – Нет, – затаив дыхание, ответила девочка, восхищенно глядя на отца.
      Мэтью рассказал, как состоялось его знакомство с Кимберли. Мэри засыпала его вопросами. Они говорили и говорили. Когда пирог был готов, они покрыли его толстым слоем шоколадной глазури.
      По кухне распространился восхитительный запах. Мэри раскраснелась, слушая рассказ отца о маме, о том, как та ее любила. Рядом с ними стояли Вайолет и Куинси.
      У Мэри вдруг округлились глаза.
      – Он кривобокий! – чуть не плача, крикнула девочка.
      Мэтью стал ее успокаивать:
      – Это тебе кажется, пирог просто великолепный.
      – Не утешай меня, – дрожащими губами произнесла Мэри.
      – Да я и не утешаю, – заверил он ее и повернул лицом к себе. – Пирог просто чудо. К тому же он понравится Финни именно потому, что ты его испекла.
      «Так и для нее будет лучше», – мрачно подумал Готорн. Он больше не допустит, чтобы девочка огорчалась.
      Румянец залил щеки Мэри, и она промолвила:
      – Ты прав. Именно потому, что я его испекла.
      Взъерошив ей волосы, он проговорил:
      – Совершенно верно. Именно поэтому.
      – Теперь надо отнести его ей. – Мэри улыбнулась. – А заодно пусть посмотрит на твое лицо и обрадуется, что ты пошел на поправку.
      Мэтью сам был вне себя от радости. У него было такое чувство, словно он вырвался из тисков, сковывавших все тело.
      У входных дверей зазвенел колокольчик. Куинси пошел открывать и вскоре вернулся, доложив, что явился посетитель.
      – Финни, – едва слышно промолвила Мэри, заметив на лице Куинси волнение.
      Мэтью схватил девочку за руку, и они помчались наверх. Добежав до вестибюля, ошеломленно застыли. Финни нигде не было видно.
      Перед ними стоял мужчина ростом с Мэтью. Крупный, широкоплечий. Свободное белое одеяние контрастировало с поблескивающей черной кожей. Рядом с ним стояла огромная корзина с прибитыми сверху наискосок деревянными рейками. Видно, она проделала неблизкий путь. Из нее торчала солома, рассыпавшаяся дорожкой по мраморному полу.
      – Он только что прибыл из Африки, сэр, – пояснил Куинси. – Ищет миссис Готорн.
      – Мботе, Мэтью, – торжественно произнес мужчина. – В порту мне сказали, что Финни у тебя.
      – Джанджи, – не скрывая своего удивления, проговорил Готорн.
      Он подошел к туземцу, и они поздоровались по африканскому обычаю.
      Джанджи огляделся, но, не увидев Финни, снова повернулся к Мэтью:
      – Проводи меня к ней.
      – Ее здесь нет, – сказал Готорн. – А зачем она тебе?
      Туземец пристально смотрел на Мэтью, оценивая его, как тогда, когда сраженный пулей лев замертво упал в нескольких сантиметрах от ног Мэтью и Джанджи опустил дымящееся ружье.
      Однако с той поры много воды утекло. Готорн тоже оглядел туземца.
      – Рад тебя видеть, друг, – сверкнув улыбкой, сказал Джанджи. – Я обещал Финни привезти или переслать в Америку вещи, которые ей особенно дороги. И сдержал обещание. Они в этой корзине.
      – Взгляни-ка! – воскликнула Мэри, доставая из корзины тряпичную куклу.
      – Не тронь, Мэри, она не твоя, – ласково произнес Мэтью и забрал у нее игрушку.
      Он склонился, чтобы положить ее обратно в корзину, и увидел еще несколько игрушек. Теперь ему все стало ясно, и его охватило смятение. Содержимое корзины восполняло пробелы в покрытом мраком неизвестности прошлом Финни.
      – Что это? – с сильно бьющимся сердцем спросил Мэтью у туземца.
      Джанджи молчал.
      – Черт подери, Джанджи, что это за игрушки и зачем ты привез их?
      Туземец посмотрел ему прямо в глаза:
      – Пусть она сама тебе расскажет. Я хочу отдать ей ее вещи и убедиться, что она в безопасности. Немедленно отведи меня к ней.
      Но Готорн уже не слушал его. Сунув одну из игрушек в карман, он выбежал из дома и направился в особняк на Коммонуэлс-авеню. На сей раз его даже без пирога не прогонят.

      Мэтью буквально взлетел на парадную лестницу особняка Уинслетов и едва совладал с собой, чтобы не выломать входную дверь. Он должен повидать Финни и выяснить наконец, что таится в бездонных глубинах ее глаз. Именно ее прошлое, теперь он в этом уверен, стало между ними стеной.
      Увидев Готорна, дворецкий попятился.
      – Где она? – грозно спросил Мэтью.
      – Мисс Финни обедает, сэр, – ответил дворецкий, намеренно не называя ее миссис Готорн, как и в предыдущие разы. – Но она никого не принимает.
      – Прости, Бертрам, но сегодня все будет иначе, – сказал Готорн и пронесся мимо слуги. У того лицо вытянулось от изумления.
      – Мистер Готорн, прошу вас!
      – Что здесь происходит? – Нестер появился со сложенной льняной салфеткой в руке, видимо, поднялся из-за стола и так спешил, что забыл отложить ее в сторону.
      При виде Мэтью он сердито прищурил свои светло-зеленые глаза и сказал:
      – Я требую, чтобы вы немедленно покинули мой дом!
      – Я тоже рад нашей встрече, Нестер, – со злой улыбкой промолвил Мэтью и, стуча каблуками, прошел в дом.
      Вокруг сверкала позолота, с потолка свешивалась переливающаяся огнями хрустальная люстра.
      – Мне надо повидать Финни!
      – Разве я не ясно сказал? Она вас не примет. Не желает вас видеть. Так что не теряйте попусту времени и проваливайте ко всем чертям. – В голосе его звучало злорадство.
      В несколько шагов Мэтью очутился возле Нестера. Тот невольно отшатнулся, но тут же вздернул подбородок:
      – Я попросил вас уйти, Готорн.
      – Боюсь, что не смогу выполнить вашу просьбу, пока не встречусь с Финни.
      Нестер побагровел, на лбу задергалась жилка.
      – Да кто вы такой?
      – Я ее муж!
      – Я позабочусь, чтобы в ближайшее время ваш брак признали недействительным, – с торжествующим видом заявил Нестер.
      Это был удар ниже пояса, Мэтью овладела холодная, неистовая ярость. Он не откажется от Финни просто так. Не потеряет ее. Во второй раз.
      Мэтью почти вплотную подошел к шурину:
      – Если ты, Уинслет, хоть пальцем пошевельнешь, то пожалеешь, что появился на свет Божий.
      – Угрожаешь?
      – Ты угадал. А теперь убирайся с дороги!
      В этот момент в дверях показалась Летиция Уинслет. При виде Мэтью лицо ее приняло какое-то странное выражение. Сейчас она тоже попросит его уйти. Только напрасно. Он и с места не сдвинется. Но против ожиданий Летиция обратилась к сыну:
      – Тебе же сказали: уйди с дороги. Мистер Готорн хочет повидаться с женой. – И она повернулась к Мэтью: – Моя дочь в столовой. Мы как раз собирались обедать, и я прошу вас присоединиться к нам.
      – Ты думаешь, что говоришь? – воскликнул Нестер.
      – Я прошу мистера Готорна разделить с нами трапезу.
      Нестер что-то буркнул и удалился.
      В душу Мэтью закралось подозрение.
      Видимо, Летиция это заметила и так сжала руки, что на запястье звякнули золотые браслеты.
      – Я не хочу видеть свою дочь несчастной.
      Услышав это, Мэтью с трудом сдержал гнев: Летицию меньше всего интересовала судьба дочери. Значит, она лгала. Но зачем? Словно угадав его мысли, Летиция сказала:
      – Прошу вас, поверьте, моя дочь мне небезразлична. А она несчастлива. Сейчас вы в этом сами убедитесь. Пройдите, пожалуйста, в дом.
      Готорн последовал за миссис Уинслет и, едва войдя в столовую, сразу увидел Финни. Ее вид поразил Мэтью. Энергия била из нее через край. После нескольких зимних месяцев пребывания в Бостоне с нее сошел золотистый загар, и кожа стала молочно-белой, оттеняя темно-зеленые глаза.
      На ней было платье из темно-синего бархата. Простое, но изящное. Оно не понравилось бы ни африканцам, ни жителям Бостона. Финни обрела свой собственный стиль, и ее красота ошеломила Мэтью. Только сейчас Мэтью понял, сколь безрассудна охватившая его страсть. Финни достойна более высокого чувства.
      В первый момент Мэтью показалось, что она обрадовалась его появлению. Но тут он увидел рядом с ней Джеффри, и его на миг ослепила ярость, как это с ним бывало не раз. Неужели она любит его?
      Мэтью прогнал эту бредовую мысль. Он не позволит собственной гордыне помешать ему вернуть Финни, как это уже было однажды. Надо побеседовать с ней, показать игрушку и в конце концов выяснить, что с ней случилось в Африке. Чем бы ни кончилась их беседа, он должен это узнать, потому что любит Финни. Любит, как не любил ни одну женщину в мире. Он думал, что просто жаждет обладать ею, но за вожделением не увидел совсем другого чувства. Или боялся увидеть?
      В ту ночь, в джунглях, он поклялся не влюбляться в нее, уверенный в том, что его самого никто не полюбит. Хватит с него одного предательства.
      Однако Финни полюбила его. Несмотря на изуродованное лицо и невыносимый характер. И не потому, что он спас ей жизнь. Просто полюбила, и все.
      Ее прошлое не имеет никакого значения. И игрушки, которые привез африканец, тоже. Он любит ее такой, какая она есть.
      Готорн готов был стать на колени перед Финни. Ведь он ни разу не признался ей в своем чувстве. Не сказал слов, которых она от него ждала. Он отвергал ее любовь. И свою любовь к ней гнал прочь.
      Настало время открыть ей правду. Доказать, что он любит ее.
      – Мне необходимо поговорить с женой, – обратился Мэтью к собравшимся.
      – Но я не желаю говорить с вами, – ответила Финни. Летиция рот раскрыла от изумления, а Нестер расхохотался.
      Готорн так пристально смотрел на Финни, словно хотел заглянуть ей в душу.
      – Не хочешь со мной говорить – не надо, но тебе придется потерпеть меня за обеденным столом.
      Финни повернулась к матери.
      – Да, дорогая, разве я не сказала тебе, что пригласила мистера Готорна к обеду?
      Мэтью готов был плясать от радости.
      В глазах Финни промелькнул страх.
      – Проваливай отсюда ко всем чертям, Готорн, – заорал Нестер, – а не то вызову полицию!
      – Никого ты не вызовешь, Нестер, – решительно заявила Летиция. – Мистер Готорн – мой гость!
      И миссис Уинслет указала Мэтью на свободный стул прямо напротив Финни, затем подозвала служанку и велела принести еще один столовый прибор.
      Финни потупилась и выглядела встревоженной.
      Обед прошел в тягостном молчании. Мэтью никак не мог пробить брешь в стене, которую возвела вокруг себя Финни. И вдруг его осенило.
      – Мэри шлет тебе поклон, – сказал Мэтью.
      Финни вскинула голову.
      – Она хорошо себя чувствует. Сегодня мы с ней пекли пирог.
      – Ты и Мэри? – тихо спросила Финни.
      – Да, мы с Мэри. Испекли для тебя. Правда, он получился несколько кривобоким, но я сказал Мэри, что он все равно тебе понравится. – И, понизив голос, Мэтью заявил: – Насколько мне известно, внешний вид тебя никогда особенно не интересовал.
      Финни уставилась на чашку с дымящимся бульоном, дав понять, что не желает продолжения разговора. Однако Готорн был настроен решительно и не собирался идти на попятный.
      Он не сводил с нее глаз, и в конце концов она подняла голову.
      – Мэри сказала, что, если мы испечем его с любовью, ты непременно вернешься домой.
      На глаза Финни навернулись слезы. Мэтью решил не отступать.
      – Миссис Уинслет, разрешите мне произнести тост! – обратился он к Летиции.
      – Да, пожалуйста.
      Готорн посмотрел на Финни и поднял бокал, держа его в больной руке.
      Финни округлила глаза, заметив, что рука при этом не задрожала. Она перевела взгляд на его лицо и увидела новые рубцы от швов.
      – Ты решился? – выдохнула она.
      – На что? – спросил Нестер.
      Мэтью и Финни не стали ничего объяснять.
      – Да, – ответил Готорн. – Доктор Сандерлинг сказал, что я везунчик, потому что рядом со мной есть человек, который уговорил меня решиться на это.
      – О Мэтью! Какое счастье!
      – Ну что, теперь ты можешь вернуться домой? – ласково, словно они в гостиной были одни, спросил он.
      Финни снова помрачнела.
      – Нет! – заявила она. – Не могу. Я тебе говорила, что мне здесь не место.
      Финни поднялась из-за стола, едва не опрокинув стул. Глаза ее сверкали. Мэтью направился было к ней, но она выбежала из столовой.
      – Скатертью дорога, – бросил Нестер вслед сестре и обратился к Готорну: – Если ты уйдешь, все обойдется.
      Ханна стала укорять Нестера, но Летиция перебила мать и, повернувшись к сыну, гневно произнесла:
      – Хватит, Нестер. Я устала от твоей злобы и мстительности. Пора тебе повзрослеть! – Она с достоинством поднялась из-за стола и покинула столовую.
      Финни Летиция нашла в ее спальне. Та сидела в темноте и, услышав шаги, даже не обернулась, поглощенная своими мыслями. Родные с трудом терпят ее. Мэри печет пирог, чтобы она вернулась. Она любит Мэтью, но должна с ним расстаться. Тут есть о чем подумать.
      Корабль в Африку отплывает утром. Вещи уложены.
      Мать прервала ее размышления. Финни приготовилась выслушать выговор.
      – Перестань злиться, – сказала Летиция.
      Финни с недоумением взглянула на мать:
      – А я и не злюсь.
      – Нет, злишься. Ты винишь меня в том, что я за тобой не вернулась. Но я не могла. Отец не хотел моего возвращения.
      – Неправда. Он был в отчаянии, что ты покинула нас.
      – Он так сказал?
      Финни напрягла память. Нет, ничего подобного отец ей не говорил. Это она сама так решила, была уверена, что мать ее бросила и тем самым испортила ей всю жизнь.
      Мысль, что еебросили, обожгла Финни.
      Она тряхнула головой, желая прогнать воспоминания. Конечно же, отец был убит горем. Жена, забрав с собой сына, покинула его. Это истинная правда.
      – Живя долгие годы порознь, мы стали чужими друг другу. У нас не было ничего общего.
      – Ты не вернулась, нарушила обещание. Не пожелала взять меня с собой!
      – Это отец тебе так сказал?
      – Да.
      – Мне следовало догадаться, – вздохнув, произнесла Летиция и подошла к дочери. – Взгляни на меня, Финни.
      Та нехотя обернулась.
      Миссис Уинслет взяла ее руки в свои:
      – Мы оба совершили ошибки. И я, и твой отец. Я должна была настоять на своем, вернуться в Африку даже против его воли. Но у меня не хватило духу, а ты подумала, будто я не люблю тебя.
      Миссис Уинслет ласково провела ладонями по лицу Финни.
      – Я всегда любила тебя, и тогда, и сейчас. Но молчала о своих чувствах, поэтому не заслуживаю твоего прощения. Но ни твоя злость, ни твое прошлое не должны помешать тебе соединиться с мужчиной, который обожает тебя.
      В это время в дверях появился Мэтью. Летиция сжала руку Финни и удалилась.
      – Мама не права, – тихо произнесла Финни, вновь отвернувшись к окну. – Дело не в злости.
      – Знаю, – промолвил Мэтью. Ему так хотелось привлечь Финни к себе, обнять, поговорить с ней начистоту, но он понимал, что сейчас не время, она должна прийти в себя. – Я никогда не считал, будто злость движет тобой. Возможно, разочарование, печаль, потому что тебя бросили. А сейчас, после появления Джанджи, просто уверен в этом.
      Финни стремительно обернулась и широко открыла глаза:
      – Джанджи здесь? В Бостоне?
      – Да. – Готорн вынул из кармана игрушку и протянул Финни. – Он привез твои вещи.
      Увидев игрушку, Финни едва не лишилась чувств. Мэтью пришлось ее поддержать. В глазах ее он прочел печаль и страдание. Куда девались дерзость и необузданность?
      – Мне надо повидаться с ним, – прошептала Финни.
      Кивнув, Мэтью взял ее за руку и повел к двери. Он отведет ее в «Полет голубки». Там ее дом. Поможет ей забыть тяжелое прошлое. Она полюбит его, и стена, разделявшая их, рухнет.

      Финни стремглав выбежала из дома. Мэтью едва поспевал за ней и то и дело хватал ее за руку, чтобы она не попала под колеса экипажей.
      Через несколько минут они уже были на улице Мальборо. У дверей Финни неожиданно остановилась. Мэтью едва не налетел на нее.
      – Ты уверен, что это Джанджи? – тихо спросила Финни, опасаясь, как бы ее вновь не постигло разочарование.
      – Уверен, – ответил Готорн.
      Она прикрыла глаза и переступила порог.
      Войдя внутрь дома, Финни не проронила ни слова. Она шла, бесшумно ступая, и остановилась под мозаикой. Воин с голубкой в руке.
      Туземец стоял неподвижно. Финни села на ступеньку и долго смотрела на него, положив локти на колени и подперев кулаками подбородок. Джанджи оглянулся, услышав шаги. Мимо прошел Куинси, который что-то бормотал себе под нос.
      – Джанджи! – окликнула наконец Финни туземца. Джанджи повернулся к ней, оглядел с ног до головы и расплылся в улыбке.
      – Вижу, мой друг хорошо о тебе позаботился, – проговорил он.
      Финни покраснела, хотела что-то сказать, но не успела. Будто из-под земли выросла Мэри.
      – Финни! – Девочка подбежала к ней, обвила ее шею ручонками. – Ты вернулась!
      Финни погладила Мэри по голове, и Мэтью заметил навернувшиеся ей на глаза слезы.
      – Ты скучала по мне? – спросила Мэри.
      – Очень скучала.
      Мэри вдруг повернулась к Джанджи:
      – Я победила! Ты улыбнулся.
      Африканец еще шире улыбнулся:
      – В моей стране ты была бы достойным противником.
      Финни по-прежнему неподвижно сидела. Потом поднялась и подошла к Джанджи. Тот в знак приветствия склонил голову.
      Финни порывисто обняла его.
      Туземцу стало не по себе.
      – Здесь все обнимаются, Джанджи, – смеясь, объяснила она сквозь слезы. – Так что привыкай. – Затем отстранилась от него и сказала: – Я скучала по тебе, дружище.
      – Само собой, – смущенно промолвил он.
      Они прошли в кабинет, расположились у камина, и туземец стал рассказывать о своих странствиях по Америке. Здесь все было ему в диковинку.
      Когда разговор зашел о том, что произошло с его племенем в Африке, Мэри стало скучно и она потихоньку улизнула из кабинета.
      – Твой манделе брат, Нестер, – сказал Джанджи, – хочет отобрать у нас землю и продать другому богатому манделе.
      – Что? – Финни подалась вперед.
      – Твой брат собирается продать ферму твоего отца.
      – Мне следовало догадаться, что он сделает что-то в этом духе! – гневно промолвила Финни. – Это моя вина.
      – Твоя? – удивился Джанджи.
      – Да, моя. Это ведь я рассказала ему о ферме. Он о ней понятия не имел. Какой же я была дурой! Ладно, не тревожься. Нестер ее не продаст. Вернусь домой и поговорю с ним.
      Готорну не понравились ее слова. Она и так дома. И он не намерен ее отпускать.
      К тому же Нестер снова ее оскорбит, стоит ей только завести разговор о ферме. Утром надо будет послать Грейсону записку. Его брат – один из лучших адвокатов в округе.
      Джанджи вынул из корзины сумку и протянул Финни.
      Финни, едва сдерживая слезы, с мужеством, достойным воина, протянула туземцу руку.
      – Благодарю, друг. Спасибо, что привез мне в Америку память о прошлом.
      – Пожалуйста, – сказал он и, поколебавшись, добавил: – Только не позволяй воспоминаниям овладеть тобой.
      Она не ответила, крепко прижала сумку к груди и через силу улыбнулась.
      – Я устала, утром продолжим наш разговор.
      Финни поднялась.
      – Ты не можешь уйти, – сказал Мэтью.
      – Почему?
      Он почувствовал на себе пристальный взгляд Джанджи. Мэтью не мог сказать: «Потому что я не желаю, чтобы ты уходила», – слишком много всего обрушилось на Финни за последнее время.
      – Потому… – начал было Мэтью.
      – С возвращением домой!
      Все обернулись. В дверях показалась Мэри, катя столик на колесиках, на котором стоял пирог.
      – Он, к сожалению, получился не очень-то красивый.
      Финни бросилась к малышке и сжала ее в объятиях.
      – Он замечательный! – воскликнула Финни. – И я тебя очень люблю!
      – Я тоже тебя люблю!
      Пирог разрезали и дали всем по куску. Несколько кусков отправили на кухню для прислуги. Мэри принесла также конфеты.
      Но когда с пирогом было покончено, Финни снова поднялась.
      – Уже поздно.
      – Идем, Финни, – промолвила Мэри, – я поднимусь с тобой к тебе в спальню.
      Та было хотела возразить, но Готорн взглядом попросил ее молчать: зачем огорчать ребенка?
      – Куинси сходит за твоими вещами в дом твоей матушки и принесет их сюда, – сказал он.
      Финни наконец уговорили остаться на ночь, и она попросила дворецкого приготовить комнату для Джанджи, после чего пожелала всем спокойной ночи и вместе с Мэри покинула кабинет.
      – Ты любишь ее, – сказал Джанджи, когда они остались вдвоем.
      Мэтью, прислушиваясь к стуку каблуков Финни по мраморной лестнице, ответил:
      – Больше жизни.
      – Я знал, что ты полюбишь ее, когда попросил тебя опекать ее в дороге.
      – Но речь шла не о женщине, а о каком-то грузе, – возразил Мэтью.
      – Верно. – Джанджи улыбнулся.
      – Я догадался. – Мэтью покачал головой. – Зачем ты так поступил?
      – Потому что был убежден, что вы полюбите друг друга. Скажи я тебе тогда, что речь идет о женщине, ты отказался бы выполнить мою просьбу, хотя и считаешь себя моим должником. Но главное, я был уверен, что ты сумеешь залечить ее раны.
      Его слова поразили Мэтью в самое сердце. Это она вылечила его. А он даже не поинтересовался, какая боль терзает ее душу.
      – Я не сомневался, что поступаю правильно, – продолжал Джанджи, встряхнув головой. – Однако сейчас она хочет вернуться в Африку.
      – Она тебе об этом сказала?
      – Нет. Сказали ее глаза.
      – Она моя жена, – заявил Мэтью, – и останется со мной. – «И я залечу ее душевные раны», – подумал он.
      Джанджи пристально посмотрел на Готорна:
      – Согласен с тобой. Белой женщине не место в Африке, если у нее нет мужа.
      – Я не отпущу ее, – сказал Мэтью. – Не беспокойся.
      – Вы прекрасная пара, но тебе придется ей доказать, что вы созданы друг для друга.
      Скажи ему это кто-то другой, Готорн обиделся бы, но Джанджи говорил от чистого сердца, заботясь о Финни, дочери своего покойного хозяина, которому был безгранично предан, и Готорн не мог его в этом винить.
      Куинси проводил Джанджи в комнату для гостей, и Готорн остался один. Глядя на пляшущее в камине пламя, Мэтью, размышляя о Финни, попытался представить себе ее прошлую жизнь на основе тех отрывочных сведений, которые ему удалось узнать за последние месяцы. Посидев еще какое-то время, он поднялся в комнату Финни. Она стояла у окна, освещенная лунным светом, держа в руках детское платьице. На столе стояла раскрытая сумка.
      – В Африке у тебя была дочь, – тихо промолвил Мэтью.
      Финни долго молчала, не поворачиваясь к нему.
      – Ее звали Изабель, – тихо произнесла она наконец. И столько горечи было в этой короткой фразе!
      Он подошел к ней, встал за спиной:
      – Боже, Финн, почему ты мне ничего не сказала?
      Словно не слыша его вопроса, Финни продолжала:
      – Она была ровесницей Мэри. Изабель полюбила бы твою дочку.
      – Мэри тоже полюбила бы ее так же, как любит тебя. – Он коснулся ее плеч, но Финни отстранилась:
      – Нет!
      Готорн повернул ее к себе: опустошенный взгляд, мокрое от слез лицо.
      – Да что с тобой, Финни? Откройся мне, – в отчаянии произнес он. Ему надо знать все, иначе он не сможет помочь ей. – Ты как-то сказала, что не способна ни на какие чувства, что тебе все безразлично. Но почему? Ответь же мне наконец!
      Она попыталась вырваться, но Готорн крепко держал ее. Сердце его бешено колотилось.
      – Почему ты отвергаешь меня? Все еще любишь отца Изабель? – Он весь напрягся, ожидая ответа.
      – Отца Изабель? Господи Боже мой, нет, конечно! Но в моем сердце нет места никаким чувствам, кроме раскаяния. Я оказалась плохой матерью и никогда себе этого не прощу!
      – Ты прекрасная мать! – Мэтью встряхнул ее. – Я уже говорил тебе это не раз.
      – Нет! Я не сумела уберечь собственную дочку… не смогу уберечь и Мэри.
      – Что ты имеешь в виду? Объясни!
      Она молчала, продолжая смотреть в темноту за окном. Лишь когда Мэтью, подхватив ее на руки, стал укачивать, Финни заговорила:
      – Я слышала, как она вскрикнула. Один-единственный раз. Крик не повторился, и я продолжала работать. А когда вышла, она была мертва. Она задохнулась. Задохнулась! Пуговица, заменившая глаз тряпичному мишке, ее любимцу, попала ей в горло. – Финни судорожно сжала кулак. – Если бы я заметила, что пуговица болтается, или же вышла на ее крик, она была бы жива! Понимаешь?! Я могла спасти ее! Но не сделала этого!
      Эти бесконечные «если» терзали ее душу. Как же избавить ее от отчаяния? Чтобы она снова зажила полной жизнью.
      Он потянулся к ней и, когда Финни попыталась ударить его по рукам, привлек к себе.
      – Всякое бывает, Финни, – едва слышно проговорил Мэтью.
      – Возможно, но хорошая мать всегда начеку!
      Она зарыдала, рыдания перешли в крик, от которого мороз подирал по коже. Он крепче прижал ее к себе, размышляя, смогут ли они вместе когда-нибудь справиться с ее горем.
      Постепенно Финни затихла и прильнула к нему. Мэтью ласково провел рукой по ее волосам.
      – Мое место не здесь. – Финни отстранилась от него. – А в Африке, рядом с Изабель.
      Он долго смотрел на нее, потом наконец сказал:
      – Финн, Изабель больше нет, и тут уж ничего не поделаешь. Ты вернула к жизни меня и Мэри. Ты чудесная мать!
      Они стояли совсем близко друг от друга, и Мэтью с трудом сдерживал охватившую его страсть. Сейчас главное – утешить Финни, чтобы она обрела желанный покой.
      – Я люблю тебя, – тихо промолвил Мэтью.
      Она прерывисто задышала, и он, потеряв самообладание, заключил ее в объятия. Финни больше не противилась, отвечая на ласки, с замиранием сердца слушая признания в любви.
      Мэтью был на вершине блаженства. Финни больше не сдерживала своих чувств, и он полностью завладел ее телом. Его рука скользнула вниз, к пушистому бугорку, скрытому панталонами, и Финни застонала.
      Вдруг она схватила его за руку. От неожиданности Мэтью замер.
      – Не бросай меня, как тогда, – прошептала Финни. – Обними покрепче.
      Сердце Мэтью болезненно сжалось, когда он вспомнил ту ночь в джунглях. Она снова прильнула к нему, и, казалось, не было силы, способной их оторвать друг от друга.
      – Милая Финн!
      Мэтью подхватил ее на руки, отнес на постель, стал раздевать. Расстегнул платье, добрался до груди, пощекотал языком сначала один сосок, потом другой. Сбросил с нее нижнюю юбку и панталоны.
      – Дай волю своим чувствам, Финни! – охрипшим от волнения голосом попросил Мэтью, и когда его пальцы вошли в ее горячее влажное лоно, она со стоном приподнялась на постели и стала срывать с него одежду.
      – Я хочу слиться с тобой, – шептала она, извиваясь всем телом.
      Мэтью заметил на внутренней стороне ее бедра рваный шрам – последствия той страшной ночи, когда произошло крушение поезда.
      – Боже мой! – Мэтью прильнул губами к шраму.
      Финн порывисто вздохнула.
      – Как ты прекрасна! – прошептал Мэтью, покрывая поцелуями ее тело. – Мы единое целое. Понимаешь? Мы любим друг друга, и ничто нас не разлучит, – говорил он, заглядывая ей в глаза.
      Прошлое, костлявой рукой душившее Финни, уступило дорогу новой жизни.
      – Возьми меня, – тихо проговорила она. Сегодня она жаждала принадлежать ему.
      Мэтью соскочил на пол и сбросил брюки. Но когда хотел лечь на нее, она замотала головой, подползла к краю кровати, встала на колени и посмотрела ему в глаза.
      – Можно дотронуться? – Она кивнула на его возбужденную плоть и провела по ней своими тонкими, изящными пальцами. Затем слегка сжала. Рука Мэтью снова устремилась к ее золотистому треугольнику внизу живота. Финни застонала.
      – Ты чувствуешь меня, дорогая? – спросил Мэтью, когда его пальцы проникли в ее лоно. Финни задрожала, и Мэтью, не в силах больше сдерживаться, опрокинул ее на постель и вошел в нее.
      Мир перестал существовать, время остановилось. Долгожданная близость несла их в заоблачные дали, и когда они достигли вершины блаженства, оба невольно вскрикнули.
      Они долго лежали в объятиях друг друга, счастливые, удовлетворенные. Наконец-то они стали единым целым, о чем так долго мечтали.
      Ничто не нарушало царившей вокруг тишины. Первой заговорила Финни.
      – А ведь я чуть не вышла замуж, – прошептала она.
      – Ах, Финн, не обязательно все рассказывать. Достаточно и того, что я о тебе знаю. – Готорн говорил искренне.
      – Ты должен знать все. Я была уверена, что Гэтуит любит меня, и отдалась ему вечером накануне свадьбы. Он очаровал меня своей ослепительной улыбкой. Какой же я была дурой! Удовлетворив свою похоть, он как ни в чем не бывало тихонько выбрался из постели и пошел к моему отцу пить бренди. Отец в тот вечер подарил ему три весьма ценных вида каучуковых саженцев. Все знали, что отец относится к Гэтуиту как к сыну. Тот и воспользовался его благосклонностью. Саженцы – вот что было нужно ему, чтобы основать собственную плантацию. – Она тряхнула головой. – Ему с самого начала нужны были только саженцы. Приехав в Африку, Гэтуит просил отца продать их ему: по своим свойствам они намного превосходили все известные в мире. Заполучив саженцы, Гэтуит в ту же ночь скрылся. Когда на следующий день я пришла в церковь в подвенечном платье, сшитом местными женщинами, с вплетенной в волосы гирляндой цветов, то увидела только отца, а жениха так и не нашли. Отец был в отчаянии. Когда же оказалось, что я беременна, все, кроме Джанджи и его родных, стали сторониться меня. Я уже не могла появиться в городе, где жили европейцы, а священник-миссионер запретил мне посещать храм. Я стала парией. И моя дочка тоже. С самого рождения. – Финни закрыла глаза. – Впрочем, она этого еще не понимала.
      – Ты, должно быть, возненавидела Гэтуита?
      – Как я могла возненавидеть мужчину, подарившего мне Изабель? – Она приоткрыла глаза. – Она была такой умной, не по летам. Знал бы ты, как мне ее недостает!
      – Она навсегда останется в твоем сердце.
      Он ласково провел рукой по ее волосам:
      – Я люблю тебя, Финн, и никогда не покину. Люблю больше жизни, и ты это знаешь.
      Тень сомнения пробежала по лицу Финни. Ведь ее столько раз предавали! Даже родная мать бросила. Словно ища защиты в его объятиях, Финни прижалась к нему, и вскоре послышалось ее ровное дыхание.
      Полежав еще какое-то время, Мэтью тихонько выбрался из постели, набросил халат и спустился в комнату с видом на парк. Затворив дверь, он включил все до единой лампочки, и комнату залило ярким светом.
      Достав холст и выдавив из тюбиков краску, Мэтью, охваченный вдохновением, взялся за кисть.
      Его рука не повиновалась ему. Он понял, что уже никогда не сможет писать так, как раньше. Но это не имело никакого значения. Он научился писать по-новому. Знал, как вдохнуть жизнь в краски и холст.
      Окружающий мир исчез. Образы на холсте появлялись так же быстро, как кружатся вокруг костра воины.
      Он потерял счет времени и писал до тех пор, пока не почувствовал усталость. Теперь он был уверен, что окончательно выздоровел.
 
      Финни проснулась. Солнце едва взошло, и его слабые лучи еще не проникли в комнату.
      Нежность и радость переполняли Финни, и тут она вспомнила, что ночью они принадлежали друг другу. Она любила Мэтью, любила его дочь и не чувствовала себя виноватой перед Изабель. Прошлое отступило и не причиняло ей больше страданий.
      Финни открыла Мэтью свою тайну, мучившую ее все эти годы, и не увидела осуждения в его взгляде. Он готов был вместе с ней нести ее тяжелую ношу.
      Ей захотелось увидеть Мэтью прямо сейчас. Удостовериться, что его любовь не плод ее воображения.
      Она оделась и отправилась на его поиски, заглянула в приоткрытую дверь его спальни и увидела, что постель не тронута.
      Тогда Финни спустилась в комнату с видом на парк и там нашла Мэтью. Как и в их первую встречу, в поезде, он стоял у окна. Но сейчас от него веяло покоем и умиротворением.
      Его красота потрясла Финни. Даже шрам не портил его прекрасного лица, напротив, придавал особое очарование. Неужели этот красивый мужчина ее муж? Неужели он действительно любит ее? А вдруг он сожалеет о прошлой ночи?
      Финни уже хотела уйти, но он позвал ее:
      – Иди ко мне!
      Она подбежала к нему и бросилась в его объятия.
      – Я хочу тебя, – прошептал Мэтью, запечатлев на ее губах поцелуй. Потом вдруг отстранился от нее.
      – В чем дело, Мэтью?
      – Я готов ласкать тебя день и ночь, но ты должна отдохнуть. У тебя наверняка все болит после вчерашнего.
      Финни покраснела.
      – Боже, как же ты прекрасна! – воскликнул Мэтью. – Что бы со мной сталось, не повстречай я тебя тогда в поезде?
      Он снова сжал Финни в объятиях.
      Так они и стояли, прильнув друг к другу, а за окном поднималось солнце, и небо из темно-фиолетового постепенно становилось красно-оранжевым. Лишь когда утро вступило в свои права, он слегка отстранился от нее и заглянул в глаза.
      – Что-нибудь не так, Мэтью?
      – Я намерен выставиться.
      – Что? – Финни ушам своим не верила.
      – Устроить выставку моих работ. Сейчас мне это по силам, как никогда.
      – Почему ты так думаешь?
      Мэтью повернул ее к холсту, над которым он трудился почти всю ночь.
      Увидев картину, миссис Готорн замерла.
      Мэтью вновь привлек ее к себе:
      – Ты вернула меня к жизни, Финни Готорн. Благодаря тебе я вновь обрел любовь дочери. И веру в себя. И теперь снова могу рисовать.
      От избытка чувств Финни не могла выговорить ни слова. По ее щекам текли слезы.
      Он прошептал ей на ухо:
      – Я не в силах вернуть тебе дочь, но зато я могу запечатлеть на полотне ее образ.
      И он действительно написал портрет Изабель. Картина удалась на славу, хотя и не была выписана столь тщательно, как его прежние работы. Казалось, девочка сейчас сойдет с полотна. С портрета смотрели юная Финни и ее дочка, воплощенные в одном образе. Дорогие черты со временем стираются из памяти, а на полотне они запечатлены навеки.
      Миссис Готорн протянула к картине дрожащие пальцы, и они замерли у лица дочери. Наконец она обрела то, что искала. Свое место. Свою дочь.
      – Я обожаю тебя, Финни. – Лицо Мэтью было мокро от слез.
      Ее сердце болезненно сжалось, и она обняла мужа.
      – Я люблю тебя, – тихо проговорила Финни. – Как же мне тебя отблагодарить?
      – Ты уже отблагодарила, хотя я только сейчас понял, что ты по-настоящему любишь меня и никогда не предашь.

      Любовь поглотила их целиком. Днем Мэтью писал картины, а ночами дарил свои ласки Финни. Но как только она засыпала, он уходил в мастерскую и всего себя отдавал живописи, бросая кисть лишь с восходом солнца. Только однажды он вышел из дома без ведома жены. Ему надо было встретиться с Грейсоном в его адвокатской конторе. Мэтью хотел, чтобы его брат взялся за дело. Следовало спасти ферму в Африке и отозвать иск о признании его брака с Финни недействительным.
      Джанджи стал в доме своим человеком. Он рассказывал Мэри об Африке, играл в шахматы с Куинси, а также изучал нравы и обычаи Бостона.
      Финни была занята подготовкой к выставке картин Мэтью. Он хотел взять все на себя, однако Финни настояла на том, чтобы он разрешил им с Мэри подыскать для выставки помещение. Целую неделю Финни ходила по художественным салонам, показывала их владельцам портрет Изабель, и теперь все они предлагали разместить полотна Мэтью у себя. К радости Финни, ни один из них не догадывался, что на портрете изображена вовсе не Финни в детстве, а ее дочь, как две капли воды похожая на нее.
      Она объяснила Мэтью, что не хочет ни с кем делиться самым сокровенным. Изабель – это ее боль, и никто не должен просто так, мимоходом, смотреть на ее портрет. Пусть все думают, что это Финни в детстве.
      – Пожалуй, ты права, – сказал Мэтью, целуя ее.
      Почти все время Мэтью проводил за мольбертом. Написал портрет Финни. Потом Мэри. А в воображении возникали все новые образы. Краски и холст теперь были подвластны ему. Никогда еще он не испытывал такого чувства свободы, когда писал, и картины его приобрели какой-то особый, глубокий смысл.
      За две недели до открытия выставки были разосланы приглашения. На предварительный просмотр пришли критики, и Финни с волнением ждала появления рецензий в прессе. Мэтью делал вид, будто это его не интересует, но, когда Финни сбегала за газетой и прочла вслух блестящий отзыв о его картинах, он расплылся в улыбке.
      Выставка привлекла внимание самых влиятельных горожан. Даже отец Мэтью собирался посетить ее.
      – Он увидит мои картины, – сказал Мэтью, – и станет относиться ко мне по-прежнему. Будет гордиться мной. И все это благодаря тебе.
      Прежде чем отправиться на выставку, Финни с Мэри не один час провели наряжаясь и причесываясь. К вечеру небо прояснилось и на нем засияли мириады звезд.
      У входа в галерею один за другим останавливались экипажи. Лакеи застыли в ожидании посетителей, прибывших в сверкающих ландо и позолоченных колясках. Всем не терпелось увидеть художника и его картины.
      Мужчины восхищались живой игрой красок на полотнах, женщины – образами, созданными фантазией Готорна.
      Финни, счастливая и взволнованная, не сводила влюбленных глаз с мужа.
      Мэри, похожая в своем розовом атласном платье на сказочную принцессу, беседовала с Джанджи. Он привлекал всеобщее внимание. Гости приняли его за африканского царька.
      Был здесь и доктор Сандерлинг. Мэтью пожертвовал ему солидную сумму на создание клиники и настоял, чтобы ее назвали клиникой Итана Сандерлинга.
      Финни заметила, с какой гордостью Эммелина Готорн смотрела на сына. Пришли и Нестер с Пенелопой, и Ханна, и Летиция.
      Не было только Брэдфорда. «Неужто он не придет?» – гадала Финни.
      Но в этот момент дверь распахнулась и появился Брэдфорд.
      Эммелина возблагодарила небеса и посмотрела на Мэтью. Лицо его выражало радость. Финни тоже возблагодарила небеса, уже за одно то, что Готорн-старший не разочаровал своего сына, хотя и недолюбливала свекра. И все же ей хотелось, чтобы Брэдфорду понравились картины Мэтью.
      Финни вздохнула с облегчением, когда гости разошлись и остались только свои. Лишь тогда Брэдфорд приступил к осмотру выставки, переходя от картины к картине. Он постоял у портрета Финни, Мэри, своих сыновей. Подошел к портрету Эммелины и наконец увидел самого себя. Портрет Брэдфорда производил ошеломляющее впечатление: на нем был изображен властный, знающий себе цену мужчина.
      Брэдфорд пошел дальше и увидел портреты Мэтью в детстве, юности и зрелом возрасте. Он долго их разглядывал. Мэтью ждал от него похвалы.
      Наконец Готорн-старший обернулся, и в галерее воцарилась тишина. Отец посмотрел на сына.
      – И это называется живописью? – спросил Брэдфорд с пренебрежением.
      Эммелина открыла рот от изумления. Грейсон, сидевший рядом с Мэри, вскочил, едва сдерживая гнев.
      Мэтью оцепенел, пристально посмотрел на отца, и взгляды их встретились. Мэтью не подал виду, что обиделся на отца. Однако Финни хорошо понимала, что творится в его душе.
      В ней закипела ярость. Хорош отец, которому наплевать на чувства собственного сына! Она шагнула вперед и, прежде чем кто-либо успел вымолвить хоть слово, напустилась на Брэдфорда:
      – Да как вы смеете?!
      Готорн-старший вскинул брови, и лицо его приняло холодное выражение.
      – Вы не вправе считать себя отцом! – не унималась Финни. – И не достойны любви вашего сына. Он хороший, добрый человек, не чета вам! – У Финни брызнули из глаз слезы. – Он честный, отважный, а вы мелочный и чванливый. Вы чудовище, Брэдфорд Готорн. И я ненавижу вас!
      Воцарилось тягостное молчание.
      – Не плачь, Финни. – К ней подошел Мэтью с улыбкой на губах. В глазах его она прочла решимость.
      – Но… – начала она, однако он не дал ей договорить.
      – Никаких «но». Мне все равно, что думает отец.
      – Что ты говоришь? – воскликнула Финни.
      – Я только что это понял. – Мэтью сжал ладонями ее голову, словно они здесь были вдвоем. – Ты как-то сказала, что тебе здесь не место. Это чистая правда.
      Финни нахмурилась. Что он хочет этим сказать? Неужели думает, что, если они расстанутся, отец раскроет ему объятия? Словно прочитав ее мысли, Мэтью промолвил:
      – И мне здесь не место, Финни.
      По залу пронесся вздох изумления.
      В этот момент до них донеслись чьи-то всхлипывания. Они обернулись и увидели Мэри. Она стояла, прислонившись к стене, и плакала. Видимо, слова Мэтью ее испугали. Мэтью протянул к ней руки.
      – Думаю, что и Мэри здесь нет места.
      Девочка подбежала к отцу и обвила его шею руками.
      – Мы единое целое, – тихо проговорил Мэтью, – мы нужны друг другу. И здесь нам нечего делать.

      Паровоз загудел, выбросив клубы дыма, и поезд отошел от Матади. Мэри сидела, облокотившись о металлический край открытого вагона, порозовев от волнения. Ветер трепал ее волосы. Набирая скорость, поезд удалялся от жаркого, вымощенного булыжником города, углубляясь в джунгли. Вдруг поезд швырнуло в сторону, и от страха у Финни застучало в висках.
      – Неровное полотно, Финн. Не бойся!
      Мэтью привлек жену к себе, взял ее руки в свои и целовал, пока поезд не перестало швырять.
      – Вот мы и дома.
      Они ехали на каучуковую плантацию в глубь Конго. Неделей раньше Джанджи отплыл туда на торговом судне и ждал их.
      В день отъезда из Бостона Финни, Мэтью и Мэри стояли у своего особняка вместе с провожавшими их родными. Грейсон и Лукас на прощание обняли брата.
      Эммелина втихомолку всплакнула, когда Мэтью поцеловал ее в лоб.
      – Когда-нибудь мы вернемся, – промолвил он. – Но сейчас нам надо уехать.
      Летиция и то прослезилась, чего не ожидала от себя.
      – У меня такое чувство, будто мы с Финни вновь обрели друг друга, – проговорила она, изящно приложив к носу вышитый платочек.
      – Они правильно поступают, – решительно заявила Ханна, обнимая на прощание Финни. – Ты слышала, что сказал твой зять? – обратилась она к Летиции. – Они вернутся.
      Голос старой дамы потеплел, и на глаза навернулись предательские слезы.
      – К вашему возвращению мы постараемся стать лучше. Запомни эти слова, дитя мое, и, быть может, захочешь снова повидать нас.
      Даже Нестер, человек черствый и бездушный, был взволнован. Забыв обиды, Финни обняла его. Он так смутился, что только и мог вымолвить:
      – Ну-ну. – Он повернулся и зашагал прочь. Потом вдруг остановился и обернулся: – Береги себя, сестренка. – Он ласково улыбнулся Финни и удалился.
      Мир, который Финни узнала в Бостоне, скоро останется позади. Но в памяти навсегда сохранится изображение воина с голубкой в руке. Отныне «Полет голубки» сделался ее неотъемлемой частью. Но сейчас Финни возвращается домой, в Африку…
      Они сошли на ту же грубо сколоченную платформу, откуда год назад она начала свой путь. Мэтью крепко держал Мэри за руку. Девочке все было интересно. Раскрыв от изумления рот, она смотрела на чернокожих женщин. Двигаясь плавно и грациозно, словно в танце, они несли на голове плетеные корзины. Дети гнались за курами и козами, а те, убегая от них, мчались по дороге, поросшей цветами и вечнозелеными лианами.
      Мэри охотно присоединилась бы к детям, но боялась отойти от отца.
      Позади вокзала Готорн купил цветы и, ни слова не говоря, быстро зашагал по дороге. Финни и Мэри бросились его догонять.
      – Что за спешка? – спросили они.
      – Солнце скоро сядет.
      Мэтью все ускорял шаг.
      – Только не говори, что боишься темноты, – усмехнулась Финни.
      Мэтью остановился и, приобняв ее, сказал:
      – Ночью сама убедишься в этом. – Он коснулся губами ее волос и зашагал дальше.
      – Папочка! Не беги!
      – Уже недалеко, малышка.
      Дорогу все теснее обступали деревья. Но вот наконец их взору открылась поляна.
      У Финни слезы навернулись на глаза. Наконец-то она дома.
      Стоя на пригорке, они смотрели, как огромный огненный шар опускается за горизонт. Финни видела эту картину во сне. Не проходило дня в Бостоне, чтобы Финни в морозные снежные дни, страдая от холода, не вспоминала о знойной Африке.
      – Возьми. – Мэтью повернулся к Мэри, протягивая цветы. – А это тебе. – Он преподнес Финни алые розы, гибискус и дикие орхидеи.
      – Какой ты щедрый! – воскликнула Финни. – Сначала подарил нам заход солнца, теперь даришь цветы.
      В этот момент они услышали голос Джанджи, который позвал их. Он стоял у просеки, которая вела на плантацию.
      – Джанджи! – Мэри помахала цветами.
      Джанджи тоже махнул рукой, и девочка побежала к нему.
      Финни устремилась было за ней, но Мэтью придержал ее за руку.
      – Сейчас я кое-что тебе покажу. – Он сбросил на землю дорожный мешок, порылся в нем, достал какую-то бумагу и протянул ей. – Возьми.
      Дрожащими руками она сломала печать, несколько раз пробежала документ глазами и вскинула голову:
      – Как же так? Нестер поклялся, что никогда не откажется от своих акций.
      – Верно, но он сразу же согласился продать ферму. Тут все твое, Финни, – каждое деревце, каждый акр земли.
      Тень пробежала по лицу Финни.
      – Нет, Мэтью. Она твоя.
      – О чем ты?
      – Так не пойдет. Ты же ее купил!
      Готорн подумал с минуту и сказал:
      – Выходит, стало быть, Африка принадлежит мне.
      – Африка никому не принадлежит.
      – Ничего подобного, она принадлежит тебе! – Он произнес это вполне серьезно. – Точнее, ты заплатила за нее свою цену.
      У нее болезненно сжалось сердце.
      Он шагнул к ней, убрал упавший на лицо локон.
      – Ты подарила мне Африку. Ее красоту и необузданность. Теперь я с благодарностью возвращаю свой долг и дарю тебе ферму.
      Ее душа переполнилась счастьем.
      – В таком случае она принадлежит тебе, мне и Мэри.
      Его глаза сверкнули, и он, положив руку ей на живот, добавил:
      – И нашему будущему ребенку.
       Ребенок.
      Еще год назад ей не верилось, что когда-нибудь детские ручонки обнимут ее. Но появилась Мэри, а вскоре родится их с Мэтью ребенок и тоже будет тянуться к ней.
      – Нам столько всего придется сделать! – сказала Финни. – Надо приготовить комнату для Мэри. Моя, думаю, вполне подойдет. Там красивое окно с кружевными занавесками, и из него видна установленная во дворе вышка. Затем понадобится комната для малыша…
      – У нас уйма времени, – рассмеялся Готорн, – мы успеем обустроить наш дом.
      Она прильнула к нему:
      – Непременно успеем.
      Он провел пальцем по ее щеке:
      – Я люблю тебя, Финн.
      – Я тоже тебя люблю, дорогой.
      Они стояли прижавшись друг к другу, освещенные последними лучами заходящего солнца.
      – Я понял это, когда впервые увидел тебя.
      – А мне показалось, что ты был недоволен, когда я появилась в вагоне.
      – Я был поражен твоей красотой, только вида не подал, – признался Мэтью.
      Мэтью снова полез в дорожный мешок и вынул тетрадь в кожаном переплете.
      – Взгляни. Это дневник. Я делился с ним своими сокровенными чувствами с того дня, как мы встретились в Бостоне. Прочти. – Он протянул ей тетрадь. – Это доказательство моей любви к тебе.
      – Мэтью, мне не нужно никаких доказательств.
      – Прошу тебя, почитай.
      Финни взяла тетрадь, осторожно открыла, и, когда прочла первую запись, глаза ее наполнились слезами.
      Они отпраздновали свое возвращение в Африку вместе с Джанджи и его семьей, после чего Финни с волнением углубилась в чтение дневника.
      Каждый день читала понемногу и, когда закончила, увидела, что там осталась пустая страница. Финни удивилась и спросила об этом у Мэтью.
      Ласково улыбаясь, он взял у нее дневник.
      – Я заполню ее.
      – Когда?
      – Очень скоро. А сейчас я хочу доказать тебе свою любовь на деле.
      Этот разговор происходил поздно вечером. Финни сидела на кровати, дневник лежал у нее на коленях. Мэтью отбросил его в сторону, уложил Финни на подушки и лег рядом, заключив ее в объятия. Он держал ее так бережно, словно воин голубку.

       Из дневника Мэтью Готорна
       Наконец-то мы с тобой в Африке, моя дорогая Финн! Мы идем втроем – ты, я и Мэри. Она берет за руку сначала тебя, потом меня. Она любит нас, как и своего маленького братишку, который ходит за ней по пятам. Мы назвали его Чансом. Ты так захотела, сказала, что он дал нам шанс. На любовь и на жизнь. Ночью, лаская меня, ты шепчешь, что он похож на меня – такой же статный и красивый. Ты по-прежнему не замечаешь моих шрамов. Африка отныне наш родной дом. Страна, где можно быть самим собой и жить полной жизнью. Где легко и свободно дышится. Прошлое еще не отпустило меня. Оно отпечаталось в моей памяти и на моем лице. Но постепенно его обволакивает туманная дымка. Так картины со временем покрываются паутиной трещин. Здесь я впервые узнал, что надежду можно обрести в самых неожиданных местах. В тот день, войдя в вагон, ты стала моей надеждой.