Она плясала на мостике под быстрое притопывание каблуков, посмеиваясь над ним.
      — На случай, если вы этого еще не обнаружили, вампиры могут пересекать текучую воду. Поразительно, как суеверные люди искали в ней защиту от своих кошмаров.
      В центре острова находился открытый каменный павильон со сценой на подмостках в середине. Гаррет догнал ее здесь и обнаружил, что она снимает лицо пожилой женщины: он снова противостоит подлинной Лейн Барбер, на него смотрит бледное во мраке ночи молодое лицо. Она рассмеялась.
      — Света нет, а ни одного неверного шага. Разве не удивительно видеть в темноте?
      Что она старается сделать?
      — Да, кое-что в этом полезно.
      Она сунула латексную маску в карман.
      — Как вы серьезны. Жаль, что я не могу привести вас сюда весной, когда повсюду тюльпаны, крокусы и нарциссы, а позже летом — пионы. По вечерам в пятницу и субботу здесь обычно играл оркестр. Павильон освещался, так что его было видно за мили. Тут собирался весь город. Мама с папой танцевали польку и вальс и так уставали, что с трудом добрались домой.
      Призраки этих танцоров населяли павильон. Он видел их в опавшей листве, которую крутил ветер на тротуаре. Призраки и внезапно ставшее задумчивым лицо женщины-девочки вдруг вызвали у него боль. Кажется, она все-таки что-то может с ним сделать, и это не имеет ничего общего с физическим нападением.
      — Когда будете готовы поговорить, дайте мне знать.
      Она села на ступеньки сцены.
      — Ладно: поговорим. — Снова голос женщины. — Вы не можете одолеть меня, так зачем пытаться? Да несколько высокомерных, эгоистичных людей этого и не стоят. Чего вам о них заботиться? Вам нечего вообще заботиться о людях.
      Он сел по другую сторону ступенек.
      — Но вы ведь заботитесь о своей семье?
      Она подняла голову, глаза ее сверкнули, и он увидел еще один призрак… призрак девушки в фотоальбоме и певицы, напавшей на Клаудиа Дарлинг в 1941 году. Но тут она рассмеялась.
      — Туше. Но… семья — это одно, остальная часть человечества — другое.
      — Не для меня. Я присягнул защищать его, и все мои друзья, конечно, люди.
      Лейн фыркнула.
      — Друг — это тот, перед кем можно открыть душу. Есть у вас кто-нибудь соответствующий этому описанию? С кем вы можете сидеть и говорить так же откровенно, как мы с вами? Есть такой человек, о котором вы не подумаете, что в следующий раз он к вам придет с деревянным колом?
      Это попало в цель. Он вспомнил, как проснулся утром и увидел Лин. Он подумал тогда как раз об этом.
      Она склонилась к нему.
      — В самом деле, инспектор… люди для нас — только источник пищи.
      Он распрямился.
      — Не для меня. Я не выпил ни капли человеческой крови.
      Глаза ее сузились.
      — Вы пьете только кровь животных? — Она насмешливо покачала головой. — Неудивительно, что вы так похудели. Вы должны поесть по-настоящему, инспектор.
      Челюсти его сжались.
      — Я отказываюсь охотиться на людей.
      — Неужели? — Она поджала губы. — Как праведно. Но я заметила, что вы не колеблясь использовали мою мать в качестве информатора и обманули ее, уверяя, что вы ее друг, чтобы подобраться ко мне.
      Это ударило еще больнее. Он почувствовал, как слабый жар охватывает шею и лицо.
      — Мне жаль. Не хотелось. Мне понравилась ваша мать.
      Ее голос опять перешел на шипение.
      — За это я бы вас убила. Я почти жалею, что не сломала вам шею, когда была возможность.
      — Я все время гадаю, почему вы этого не сделали.
      С минуту ему казалось, что она не собирается отвечать. Она откинулась на ступеньки и смотрела в сторону. Но немного погодя сказала:
      — Собиралась, но вы… укусили меня.
      Он мигнул. Звучит как объяснение.
      — Ну и что?
      Лейн вздохнула.
      — Недостаток бессмертия в том, что мы продолжаем жить, а все остальное нет. Я держусь за свое имущество, потому что теряю людей. Они умирают или уходят, когда я принимаю новую личину. Я люблю свою семью, потому что когда она умрет, у меня не останется в мире никого, кто был бы мне не безразличен. Все, кого я знала, весь мир, в котором я родилась, — все уйдет навсегда. С вами это тоже случится…
      Не желая этого, Гаррет увидел… его родители умирают, даже его сын становится старше него. Постепенно он станет современником своих внуков и правнуков, но они будут ему совершенно чужими, будут смотреть на мир другими глазами и говорить на другом языке. Ведь как тот обрывок сленга, который позволила себе Лейн — назвала его миком, — выдал ее.
      — Бессмертные и вампиры очень одиноки, Гаррет.
      Слова отозвались в нем. Почти в отчаянии он подумал об Элен Шонинг.
      — Не обязательно. Нет ничего плохого в смене отношений. Каждый период приносит нескольких человек, которые могут удовлетворить эмоциональные потребности.
      — А если вы найдете кого-нибудь, вроде вашей покойной жены?
      Вот это ударило как нож в ребра. Гаррет в боли вскочил на ноги.
      — Откуда вы знаете о Марти?
      Лейн улыбнулась.
      — Я расспрашивала о вас. Соседи радовались возможности поговорить с репортером о человеке, вернувшемся из мертвых. Они рассказали, что у вас с Марти были особые отношения. Ее смерть вам, должно быть, тяжело было перенести.
      В горле у него пересохло, боль заполнила грудь.
      — Оставьте мою жену.
      — Но дело как раз в этом. — Лейн склонилась к нему. — Вы найдете такую. И с самого начала будете знать, что со временем потеряете ее. А что если не один раз отыщете часть души и потеряете? Сколько времени сможете вы выносить такую боль?
      При мысли об этом боль охватила его. Он сжал кулаки и хрипло прошептал:
      — Будь вы прокляты! — Потом горько рассмеялся. — Впрочем, вы и так прокляты, и я тоже.
      Она подняла брови.
      — Неужели вы верите в эту ерунду? Проклятие не имеет к нам отношения. Мы не демоны, не ожившие мертвецы. Мы живые, как люди, только наша жизнь высшего порядка. Как вы думаете, какой механизм вызывает превращение в вампира?
      Вопрос удивил его. Он с минуту подумал и пожал плечами.
      — Никогда он этом не думал.
      — Ну, а я думала и изучала. Я уверена, что существует вирус вампиризма.
      Он вспомнил медицинскую литературу на ее полках.
      — Как бешенство.
      Она рассмеялась.
      — Достаточно близко. Он переносится кровью и слюной, как бешенство. Укушенный получает небольшое количество вируса. У нормального здорового человека иммунная система уничтожает его. Но при повторных вторжениях некоторые вирусы выживают, начинают жить в его клетках, а когда тело хозяина слабеет, умирает, они берут над ним верх, модифицируют для своих нужд и оживляют. — Глаза Лейн блестели, она была увлечена темой. — Немного нужно, чтобы оживить тело. Для этого достаточно нескольких укусов, кончающихся смертью. Но чтобы воздействовать на клетки мозга, чтобы восстановить его высшие функции, нужна большая колония вируса.
      Он смотрел на нее, вдруг поняв.
      — Кровь переносит вирус, а я получил вашу кровь после укуса.
      Она кивнула.
      — Я знала, что вы воскреснете с восстановленными высшими функциями мозга, в отличие от Моссмана и Адейра. — Она встала, подошла к нему и коснулась шрамов у него на шее. — Плоть от плоти моей. Кровь от крови моей.
      Легкий аромат ее острых духов вился вокруг. Гаррет отшатнулся.
      — Я вам не верю. Я коп, а вы убийца, и вы считаете, что можете сделать меня свои компаньоном? Неужели вы думаете, что я соглашусь? Вам не приходило в голову, что, поняв, что произошло со мной, я мог всем рассказать и тем уничтожить вас?
      Она ответила с понимающей улыбкой:
      — Но вы ведь этого не сделали. Вы никому не сказали и пришли ко мне в одиночку.
      Он с ужасом понял, что уже поступил так раньше и умер из-за этой ошибки. Он поднялся по ступенькам на сцену.
      — Но не для того, чтобы стать вашим компаньоном. Отвезу вас назад, даже если придется все рассказать.
      Она поднялась вслед за ним.
      — И сами себя погубите?
      Он повернулся спиной к перилам и оперся на них.
      — Почему бы и нет? — спокойно спросил он. — Я ненавижу то, что вы со мной сделали. Вы уничтожили мою жизнь, чуть не убили моего партнера. Принесли несчастье семьям Моссмана и Адейра. Я хочу только увидеть суд над вами, а потом умереть… окончательно и бесповоротно.
      Дыхание Лейн белым облачком поднималось над ее головой и рассеивалось в ночном воздухе.
      — Неужели? В мире так много такого, что вы не видели и не испытали. — Ее музыкальный шепот заполнял сцену. — Вы много лет прожили на берегу залива, но хоть раз поднялись на борт корабля, которые ежедневно уходят из гавани? Неужели действительно хотите умереть, не увидав, как чудесны Гималаи над Катманду, не поднявшись к храмам Тибета? Не пройдя по Великой Китайской Стене, не взглянув на руины Карнака и Зимбабве? Когда плывешь на шестах по дельте Окаванго в Африке в период половодья, вокруг такая красота, такое богатство жизни, что дух захватывает, и нет ничего удивительнее миграций в Серенгети, когда травяная равнина как море и вся покрыта бесчисленными стадами зебр и других животных. На севере Китая есть город, каждую зиму в нем проводят праздник, город заполняют ледяные скульптуры, не снеговики, но настоящий прозрачный лед, и резец мастера превращает его в удивительный мир героев, загадочных животных и замков, и беседки там ледяные, и в них ледяные скамьи.
      Музыкальный шепот продолжался, звучали названия городов, рек, пещер, большинство он никогда не слышал, но от всего перехватывало горло… она продолжала петь, пока голова Гаррета не закружилась и он ощутил страстное желание. Да, он смотрел на корабли в пристани, думал о тех местах, куда они плывут, но никогда не мог уплыть на одном из них.
      — Большинство людей не видят эти места, — сказал он. — На все не хватит жизни.
      Гаррет не видел, как она передвинулась, но неожиданно Лейн оказалась рядом с ним. Аромат ее духов заполнил его голову.
      — Да, человеческой жизни не хватит, но перед нами вечность. Мы можем все осмотреть в мельчайших подробностях и перейти к следующему.
      Да, с медленным удивлением подумал он.
      — Вы можете позволить себе такое путешествие?
      Она взяла его под руку и рассмеялась низким, насыщенным смехом.
      — Дорогой мой, женщина с гипнотической властью узнает много полезного у гигантов бизнеса, с которыми ложится в постель. — Она счастливо вздохнула. — Это будет замечательный грантур. Вена, Рим и Копенгаген. Они не те, что до войны, но все еще прекрасны. Пекин, Мекка и Шри Ланка. Каррара, где добывают лучший в мире мрамор, и Венеция, в которой собраны величайшие произведения искусства. И удовольствия, которые не может представить себе человек. Я вам покажу. Я научу вас тактике выживания. Мне понадобились десятилетия, чтобы овладеть ею. Гаррет, любовь моя, мы будем идти по этому миру, как великаны.
      Сцена казалась каруселью, ночь головокружительно неслась мимо. Но под растущим возбуждением, под предчувствием всех этих чудес скрывалось беспокойство. Что? Он забыл. Ничего: вспомнит потом.
      Он покачал головой.
      — Я удивляюсь, что вы так долго ждали. Неужели тот, кто сделал вас вампиром, не интересовался этим?
      Лейн вздохнула.
      — Мы собирались. Все показывало, что Европа вот-вот распадется, но мы не могли уйти, пока не обеспечена и не продана собственность в Польше. Еще неделя, и мы освободились бы, но Гитлер действовал быстрее и более жестоко, чем кто-нибудь предвидел. — Она вздрогнула. — Блицкриг не просто слово, когда сам его переживешь. Варшава превратилась в хаос. Мы с Ириной потеряли друг друга, и я больше ее никогда не видела, даже когда после войны начала разыскивать.
      Гаррет мигнул.
      — Ирина? Она? Женщина сделала вас вампиром?
      — Пусть это вас не шокирует, любимый. — Лейн схватила его за руку. — Человеческая кровь — это человеческая кровь; не обязательно пить кровь противоположного пола. Обычно так и бывает, и Ирина питалась мужчинами, но я упросила ее пить мою кровь и позволить выпить ее. Она называла себя Ирина Родек, и у нее был польский паспорт.
      Он почувствовал, как поднимаются его брови.
      — Полячка?
      Лейн хихикнула.
      — Все вампиры из Трансильвании, вы знаете. Конечно, на самом деле она не полячка. Однажды она мне сказала, что ей почти пятьсот лет. Некоторое время она была русской аристократкой, но должна была бежать из России после революции. Мы встретились в Вене. — Голос ее стал сонным. Она положила голову ему на плечо. — Июль 1934. Вена была тогда неподходящим местом, с путчем Гитлера и убийством Дольфуса, но Мэтью заупрямился. Что для нас политика, сказал он, если кафе и музеи остаются открытыми? У него тогда еще оставались сбережения, и мы ими пользовались.
      — Мэтью? Учитель, с которым вы убежали?
      — Мэтью Карлсон, да, но правильнее будет сказать, что я побежала за ним. Я училась у него истории в ту весну и знала, что он собирается в Европу в годичный отпуск, и мне так хотелось убраться из Баумена и Канзаса, что я бросилась ему на шею. Он был средних лет, и жена того же возраста, и мысль о том, что студентка, даже огромного роста, находит его сексуально привлекательным, превратила его в воск. Он бросил жену и взял с собой меня. Мы сидели в кафе, и я заметила, что он смотрит мимо меня. Я обернулась посмотреть, на что он смотрит. Оказалось, не что, а кто — женщина за соседним столиком. — Лейн рассмеялась. — Я сразу ее возненавидела. Такая изысканная, как дрезденская статуэтка, миниатюрная, с прекрасной фигурой, волосы как соболь, и фиолетовые глаза. И она смотрела на Мэтью, флиртовала с ним. Хуже того: он, выпучив глаза, пялился на нее. Неожиданно я пришла в ярость. Бросилась на нее, собираясь изувечить.
      Гаррет вспомнил фото в "Кроникл".
      — Вы так же бросились на женщину, которая увела у вас ужин, помните?
      Она улыбнулась.
      — О, да. И была бы ужасная сцена, но она посмотрела прямо мне в глаза и очень спокойно, с очаровательным акцентом, сказала: "Не сердитесь. Сядьте. Приятно было бы, если бы вы присоединились к моему чаю". И я вдруг перестала сердиться, и мы с Мэтью подсели к ней.
      Гаррет мысленно видел эту сцену. Очарованный, он искоса взглянул на Лейн.
      — А как вы узнали, что она вампир, и попросили ее сделать вас тоже вампиром?
      — Наблюдая за ней, видя, что она всегда встречается с разными мужчинами, однажды и с Мэтью, наблюдая потом за этими мужчинами. После этого случая она как бы взяла меня себе под крыло. "Мне кажется, вы чувствуете себя несчастной, — сказала она мне несколько дней спустя. — Вы считаете себя уродливой". Она научила меня одеваться и ходить. "Вы не можете стать миниатюрной, свернуться калачиком в постели, поэтому не тратьте свою юность на это желание. Считайте себя богиней, королевой, и ведите себя как королева". Ирина первая поняла, что у меня есть талант певицы. Она даже платила учителю пения, чтобы развить мой голос. Но это было позже. Вначале она просто была добра ко мне, и когда я увидела, как мужчины падают перед ней, я захотела быть такой же, поэтому я стала внимательней следить за ней и подражать. — Лейн нахмурилась. — Не знаю, почему я поняла, что она вампир. Хоть я всегда думала о вампирах, оборотнях и ограх, мечтала стать один из них и отомстить своим мучителям, но я в них не верила. Если бы это происходило в Канзасе, такая мысль мне и в голову не пришла бы: показалась бы нелепой. Но я была в Вене, а там реальными кажутся самые волшебные сказки. Я нашла себе сказочную крестную. Я это поняла, и когда настало время нам с Мэтью уезжать, я отказалась ехать с ним. Убежала к Ирине, с плачем сказала, что его одолели угрызения совести перед женой и он меня бросил. Просила разрешения остаться с ней, стать ее служанкой.
      — И она позволила?
      Довольная улыбка показалась на углах рта Лейн.
      — Да, но компаньонкой, не служанкой. Видите ли, я ей оказалась полезна. Она быстро поняла, что я знаю, кто она такая, но меня это не смущает. Увидела также, что я приобретаю уверенность в себе, все больше привлекаю мужчин — ее обеды. Через два года я попросила разрешения присоединиться к ней. Вначале она отказалась, говорила, что жизнь у нее трудная и одинокая, но когда я сказала, что она больше не будет одинока, она согласилась. Мне кажется, она об этом пожалела. Угрожала, что оставит меня, если я еще кого-нибудь убью. "Это расточительно. Опасно. Ты должна научиться контролировать себя", — говорила она.
      Беспокойство, чувство, что он что-то должен вспомнить, снова зашевелилось в Гаррете.
      — Ирина была права, — сказал он.
      Лейн фыркнула. Отбежала от него, пролетела по сцене.
      — Нет, если сделать правильно, как хищник. Я знала, что делаю. Ирина из суеверного века, тогда люди верили в вампиров, и была осторожна по привычке. Но даже и так… — Она повернулась к нему лицом. — Я иногда думаю, а понимала ли она всю свою силу. Мы можем делать что угодно и не бояться возмездия.
      Внутренний холод прорвался наружу, разбил теплое очарование ее планов, которые окружили его, напомнил ему, кто он такой и зачем здесь.
      — Нет. Не можем. Мы по-прежнему несем ответственность.
      Она нахмурилась, поняла, что теряет над ним контроль. Лейн заколебалась, было видно, что она смутилась на мгновение, потом покачала головой со снисходительной улыбкой.
      — Значит, мы вернулись к тому, с чего начали?
      — Боюсь, что да.
      Она пожала плечами.
      — Мне тоже жаль, но, наверно, вы и не могли забыть так скоро. Вы ведь выросли с этим. Тогда позвольте развеять вашу иллюзию, что вы сможете вернуть меня в Сан-Франциско. Это невозможно. Наручники из четок и клетка из чеснока могут удержать меня, но вы не сможете меня захватить. Я убью вас вначале, хоть и восхищаюсь вами и мне страстно хочется показать вам мир. Отбросьте остатки человечности, за которые вы цепляетесь, и приходите ко мне. Насладитесь нашей властью.
      Холод и ужас проникли глубоко в его тело, в кости. Ужас? Может быть, просто неуверенность. В ее словах правда.
      — Власть? Я кое-что понял, будучи копом, а вампирская жизнь это подтвердила: власть всегда означает ответственность. И чем больше власть, тем больше ответственность за использование ее.
      Лейн фыркнула.
      — Человеческое представление. Для нас нет ответственности, потому что нет большей власти, которая могла бы наказать нас.
      Ужас рос. Она говорит правду. Гаррет чувствовал свинцовую тяжесть. Скоро, он опасался, поймет он, в чем ужас, но он не хочет этого. Она права? Он должен забыть Лин и Гарри, Мэгги и Ната, забыть всех, кто ему дорог, и смотреть на них только как на ходячие сосуды с кровью?
      — И, конечно, у нас никакой ответственности перед людьми, — холодно продолжала Лейн. — Они только пища. Мы на них охотимся. Должны. Такова наша природа.
      Слова ее остры, как нож, но, к его удивлению, нож не ударил. Скорее перерезал неуверенность, освободил его. Он выпрямился, как тонущий, который внезапно ощутил под ногами твердую почву.
      — Вздор! Природа вампира — нуждаться в крови, предпочитать темноту и спать на земле, и это все! Остальное мы выбираем сами: источник крови, убивать или не убивать, получая ее, то, как мы используем свою власть. Я новичок в этой жизни, но понимаю разницу между тем, что должен делать и что могу. Поэтому на меня не подействуют никакие рассуждения о предназначении и неконтролируемом поведении. — Голос его поднимался. С усилием Гаррет заговорил тише, чтобы его не услышал весь город. — Вы убиваете людей, потому что ненавидите их. Убиваете, потому что наслаждаетесь этим. Я понимаю, почему вы это делаете, но это не означает, что я вам позволю продолжать. И это вовсе не оправдывает убийства! Вы убийца и должны ответить за это.
      Глаза ее сверкнули.
      — Вы приняли решение? Тогда скажите, а его вы как оправдаете? Что дает вам право судить меня? Ваш значок?
      Ужас взорвался в нем, как лед, как голодные судороги. Он хотел повернуться и выбросить его.
      — Нет, не значок. — Для них нет ответственности, сказала она, потому что нет никого с большей властью, кто бы мог наказать… это принцип, по которому живут подонки вроде Винка: убраться со всем, что прихватил, пока не поймали. И, конечно, они считают, что их никогда не поймают. Но есть и другой принцип, он действует в человеческом законе и может быть применен к вампирам. Сознание присутствия этого принципа было с ним все время, как только она упомянула о невозможности вернуть ее в Сан-Франциско. Он сделал глубокий вдох и спокойно сказал: — Я вам ровня.
      Она застыла.
      — Жюри из одного?
      Восстановить порядок нужно, обладая законной властью. Он откинулся на перила, вцепился в них пальцами.
      — Кроме меня, никого нет.
      Лейн смотрела на него. Он избегал ее взгляда. Через мгновение она отказалась от попытки поймать его взгляд и пожала плечами.
      — Хорошо. И что же жюри говорит обо мне? Виновна?
      Ему казалось, что он задыхается.
      — Да.
      — И каков же приговор?
      Вопрос ошеломил его. Об этом он как-то не думал. Что он может сделать? Заставить ее сделать анонимный вклад, чтобы компенсировать семьям потери? Но это не удержит ее от новых убийств.
      — Мне… нужно подумать.
      — Бедняжка. — Она подошла и сделала вид, будто хочет погладить его по щеке.
      Но вместо этого схватила его за руки. Колено ударило его в пах.
      Боль взорвалась в Гаррете. Мир исчез в голубой дымке, он упал, корчась в судорогах боли.
      Он чувствовал, как она шарит в его карманах, слышал звон ключей.
      — Тупой мик, — прошипела она. — Мир мог бы быть твоим. Теперь я выношу тебе приговор. Собственно я оказываю тебе милость, исполняю твое желание. Ты умрешь, окончательно и бесповоротно.
      Ее каблуки простучали по ступенькам и мостику.
      Гаррет пытался встать, преследовать ее, но не мог даже подняться на колени, он продолжал стонать и браниться. Сквозь парализующую боль послышался звук мотора ZX. Он отдавался в голове. Если восстанавливать справедливость, руководствуясь только собственными суждениями, неизбежно придешь к ошибке и поражению… к ошибке и поражению… поражению…

3