Глава 05

Петерсон вывел Ричера на улицу, где царил жуткий холод, и спросил, хочет ли он есть. Тот ответил, что смертельно проголодался. Тогда Петерсон поехал в один из ресторанов сети, расположенный рядом с заправочной станцией на главной дороге, ведущей к автостраде. У него был самый обычный полицейский «Форд Краун Виктория» с зимними шинами на передних колесах и цепями на задних. Внутри пахло печкой, резиной, гамбургерами и греющимися приборами. Снаружи снег почти прекратился.

– Слишком холодно для снега, – объяснил Петерсон, и Ричер ему поверил.

Ночное небо частично расчистилось от туч, и на землю опрокинулась огромная чаша ледяного арктического воздуха, который тут же пробрался под слишком легкую одежду Ричера; он снова замерз, и его начало трясти, хотя идти от машины до ресторана было совсем недалеко.

– Мне показалось, что ожидается серьезная буря, – сказал он.

– Ожидается две серьезные бури, – ответил ему Петерсон. – И они толкают перед собой холодный воздух.

– И скоро они сюда доберутся?

– Довольно скоро.

– И тогда станет теплее?

– Немного. Достаточно, чтобы снова пошел снег.

– Хорошо. По мне так лучше снег, чем холод.

– Думаешь, сейчас холодно? – спросил Петерсон.

– Ну, уж точно не тепло.

– Это ерунда.

– Я знаю, – сказал Ричер. – Я был зимой в Корее. Там было холоднее, чем здесь.

– Но?

– Армия выдавала нормальную одежду.

– И что?

– По крайней мере, в Корее было интересно, – заявил Ричер, и Петерсон явно обиделся.

В ресторане не оказалось ни одного посетителя, и у Ричера сложилось впечатление, что они собираются закрываться. Но они с Петерсоном все равно туда вошли и уселись за столик для двоих, пластмассовый квадрат размером тридцать на тридцать дюймов, который сразу стал слишком маленьким.

– Болтон очень даже интересный город, – сказал Петерсон.

– Труп?

– Да, – ответил Петерсон, помолчал мгновение и спросил: – Какой труп?

– Поздно, – улыбнувшись, сказал Ричер.

– Только не говори мне, что тебе рассказал про него шеф Холланд.

– Нет, конечно. Но я довольно много времени провел в его кабинете.

– Один?

– Он не оставлял меня ни на минуту.

– Но позволил посмотреть на снимки?

– Он изо всех сил старался, чтобы я их не увидел. Но ваша уборщица отлично вымыла окно.

– Ты их все видел?

– Ну, я не очень понял, мертв тот парень или же без сознания.

– Поэтому ты и развел меня по поводу службы в Корее.

– Я люблю понимать, что происходит. У меня страсть к знаниям.

К ним подошла официантка, уставшая женщина лет сорока в тапочках и форменной рубашке цвета хаки с завязанным узлом галстуком. Петерсон заказал тушеное мясо, Ричер решил последовать его примеру, но попросил принести потом еще кофе.

– Как долго ты прослужил в армии? – спросил Петерсон.

– Тринадцать лет.

– И был военным копом?

Ричер кивнул.

– Прошел медицинскую подготовку?

– Ты поговорил с пассажирами автобуса.

– И с водителем.

– Ты меня проверял.

– Естественно. Очень тщательно. Как ты думаешь, что еще я мог делать столько времени?

– И ты хочешь, чтобы я провел ночь в твоем доме.

– А у тебя есть местечко получше?

– Там ты сможешь за мной присмотреть.

– Ну, это ты сказал.

– Почему?

– Есть причины.

– Не хочешь сообщить, какие?

– Потому что у тебя страсть к знаниям?

– Наверное.

– Сейчас я могу тебе сказать только, что мы хотим знать, кто приезжает и уезжает из нашего города.

Петерсон замолчал, а через минуту официантка принесла их заказ – огромные тарелки, доверху наполненные пюре и мясом с соусом. Кофе сварили час назад, и он не отличался особым вкусом, зато был крепким.

– Чем именно ты занимался в военной полиции? – спросил Петерсон.

– Что приказывали, тем и занимался, – ответил Ричер.

– Серьезные преступления приходилось расследовать?

– Пару раз.

– Убийства?

– От попыток до серийных.

– Насколько хорошую медицинскую подготовку ты получил?

– Беспокоишься по поводу здешней еды?

– У меня тоже страсть к знаниям.

– На самом деле я прошел весьма поверхностную подготовку. Просто я пытался успокоить стариков и помочь.

– Они хорошо о тебе отзывались.

– Не верь им, они меня не знают.

Петерсон ничего не ответил.

– Где нашли мертвого парня? – спросил Ричер. – В том месте, где полицейская машина закрывает выезд из боковой улицы?

– Нет. Там не то. Труп находился в другом месте.

– И убили его не на той улице.

– Откуда ты знаешь?

– На снегу нет крови. Если нанести кому-то смертельный удар по голове, скальп неминуемо пострадает и будет очень много крови. Там была бы лужа в целый ярд диаметром.

Петерсон молчал целую минуту, потом спросил:

– Ты где живешь?

Трудный вопрос. Впрочем, не для Ричера. Как раз для него ответ не составлял никакой проблемы. Он не жил нигде, и так было всегда. Ричер родился в семье действующего военного офицера, в берлинском госпитале, и с того самого дня, как его вынесли оттуда завернутым в одеяло, болтался по всему миру, переезжая с одной военной базы на другую, его всегда окружали только дешевые вещи, заказанные по почте, а потом он сам поступил на службу и продолжал жить по тем же правилам.

Самым долгим периодом стабильности стала его жизнь в военном училище в Вест-Пойнте, но ему не нравились ни Вест-Пойнт, ни стабильность. Уволившись из армии, он продолжал путешествовать по стране, потому что ничего другого не умел, а еще это оказалось привычкой, с которой ему не удалось справиться.

С другой стороны, он не слишком сильно старался.

– Я кочевник, – ответил он.

– У кочевников имеются животные, – возразил Петерсон. – И они перемещаются с места на место в поисках пастбищ. Это определение.

– Ну ладно, я кочевник без животных.

– Ты бродяга.

– Возможно.

– У тебя нет багажа.

– И что? Ты за меня беспокоишься?

– Это необычное поведение, копы такого не любят.

– С чего ты взял, что путешествовать по стране необычнее, чем проводить каждый день в одном и том же месте?

Петерсон замер на мгновение, а потом сказал:

– У каждого человека есть вещи.

– Мне они не нужны. Если путешествовать налегке, можно очень далеко забраться.

Петерсон промолчал.

– Как бы там ни было, я не представляю для тебя никакого интереса, – продолжал Ричер. – Я знать не знал о существовании вашего Болтона. И если бы водитель автобуса не повернул руль слишком резко, я бы уже находился у Горы Рашмор.

Петерсон кивнул, неохотно соглашаясь с его словами.

– С этим не поспоришь, – сказал он.

Было без пяти минут десять вечера.

Осталось пятьдесят четыре часа.

В тысяче семистах милях к югу, в окруженном оградой особняке, который находился в ста милях от Мехико, Платон тоже ел – стейк, доставленный прямо из Аргентины. По местному времени было почти одиннадцать часов. Поздний ужин. Платон был в хлопковых штанах, белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, и черных кожаных мокасинах – все из молодежной коллекции «Брукс бразерс». Одежда и туфли сидели на нем прекрасно, только выглядел он в них довольно странно. Их производили для толстых американских мальчишек из среднего класса, а Платон был старым, смуглым и приземистым, да еще с бритым черепом, по форме похожим на пулю.

Для него было важно покупать готовую одежду, которая идеально бы ему подходила, потому что о шитье на заказ не могло быть и речи. Он представлял себе, как портной развернет сантиметр, измерит его, потом замолчит, а в следующее мгновение искусственно нейтральным голосом начнет выкрикивать совсем маленькие цифры. Перешивать готовую одежду он тоже не собирался. Необходимость выносить посещения нервных портних, а потом потихоньку выбрасывать лишние обрезки ткани действовала на него удручающе.

Платон положил вилку и нож и вытер губы большой белой салфеткой. Затем взял мобильный телефон и дважды нажал на зеленую кнопку, чтобы повторить предыдущий вызов. Когда ему ответили, он сказал:

– Ждать нет никакой необходимости. Пришлите сюда того парня и уберите свидетеля.

Мужчина в городской вилле спросил:

– Когда?

– Как только будет разумно.

– Хорошо.

– Адвоката тоже. Чтобы никаких связей не возникло.

– Хорошо.

– И позаботься о том, чтобы эти идиоты поняли, что они мне должны, много.

– Хорошо.

– И еще: скажи им, чтобы больше не беспокоили меня с подобным дерьмом.

Наполовину прикончив свою порцию тушеного мяса, Ричер спросил:

– Так почему заблокировали ту улицу?

– Может, там упал провод электропередачи, – ответил Петерсон.

– Надеюсь, нет. Потому что это выглядело бы довольно странно с точки зрения приоритетов. Вы оставили на целый час двадцать стариков замерзать на автостраде, а сами в это время караулили упавший провод в боковом переулке?

– Или, например, произошло ДТП.

– Ответ тот же.

– А это имеет значение? К тому моменту вы уже ехали в город.

– Машина простояла там час или два, ее следы почти полностью занесло снегом. Но ты сказал тогда, что в данный момент никто не может к нам приехать, поскольку все заняты.

– И не наврал. Тот коп был занят, он делал свою работу.

– Какую?

– Не твое дело.

– У вас большой участок?

– Достаточно.

– И все были заняты?

– Именно.

– И сколько из ваших парней сидело в припаркованных машинах и ничего не делало?

– Если тебя это беспокоит, поселись здесь, начни платить налоги и поговори с мэром или шефом Холландом.

– Я мог простудиться.

– Но ведь не простудился.

– Это еще неизвестно.

Они вернулись к прерванной еде и молчали, пока не зазвонил мобильный телефон Петерсона. Тот взял его, послушал, отключил и отодвинул свою тарелку в сторону.

– Мне нужно идти, – заявил он. – Ты подожди меня здесь.

– Я не могу, – сказал Ричер. – Они закрываются, уже десять часов. Официантка просто мечтает, чтобы мы отсюда убрались. Она хочет домой.

Петерсон промолчал.

– Я не могу пойти гулять, потому что не знаю, куда идти, да и холодно слишком, чтобы болтаться на улице.

Петерсон снова ничего не ответил.

– Я посижу в машине, а ты просто не обращай на меня внимания, – добавил Ричер.

– Ладно, – сказал Петерсон, но вид у него был не слишком счастливый.

Ричер оставил на столе двадцать долларов, и официантка ему улыбнулась. «И правильно сделала», – подумал он. За две порции тушеного мяса и кофе по ценам Южной Дакоты он оставил ей примерно шестьдесят процентов чаевых. Или вообще все было чаевыми, если Петерсон принадлежал к числу копов, которые ели в городе бесплатно.

Внутри «Краун вика» еще сохранился намек на тепло, Петерсон нажал на педаль газа, цепи ударились о землю, и машина помчалась по снегу, засыпавшему дорогу. Никакого другого транспорта, кроме снегоуборочных машин, воспользовавшихся тем, что снегопад временно прекратился, они не встретили. Их название вызывало у Ричера некоторое удивление, поскольку если они «уборочные машины», то должны убирать, а эти разбрасывали снег в разные стороны – значит, больше походили на бульдозеры. Но как бы там ни было, Петерсон промчался мимо них; он не останавливался на перекрестках, не ждал зеленого света, не тормозил.

– Куда мы едем? – спросил Ричер.

– На запад, в пригород.

– Зачем?

– Проникновение.

– В дом?

– На улице. Это из области «присматриваем за соседями».

И больше никаких объяснений. Он просто мчался вперед, сгорбившись над рулем, напряженный и сильно обеспокоенный. Ричер растянулся на сиденье рядом с ним, пытаясь понять, кто и куда мог проникнуть и почему заместитель начальника полиции города так отреагировал на звонок того, кто сообщил ему об этом.

В тысяче семистах милях к югу мужчина в обнесенной стенами вилле в Мехико набрал междугородный номер, чтобы позвонить в США. Последнее дело на сегодня. Одиннадцать часов по местному времени и десять по зимнему в большой стране, расположенной к северу. Ему ответили, и он передал указания Платона, медленно и очень точно, чтобы его правильно поняли и не произошло никаких ошибок. Он дождался подтверждения и повесил трубку. Платону он звонить не стал, в этом не было нужды. Платон не знал, что такое доклад о выполненном распоряжении. По его представлениям, за приказом следовало исполнение, примерно так же, как ночь сменяла день. Иначе просто быть не могло. Разве что мир перестал бы вращаться вокруг своей оси.

Глава 06

Петерсон включил приемник в машине на полную мощность, и Ричер слышал четыре разных голоса из четырех отдельных машин. Все они патрулировали западный пригород, и ни один не видел нарушителей границ. Петерсон направлял свой автомобиль на улицы, которые они еще не успели проверить, сворачивал направо, потом налево, заезжал в тупики, выбирался оттуда задом, ехал дальше. Луна низко висела на небе, и Ричер видел в ее сиянии аккуратные пригородные районы, маленькие домики, выстроившиеся ровными рядами; за окнами горел мягкий свет, все тротуары, дорожки и дворы казались одинаковыми, плоскими и голубоватыми под ровным одеялом недавно выпавшего снега. Крыши украшали громадные, сверкающие в лунном свете шапки.

На некоторых улицах побывали снегоуборочные машины, и по обочинам высились громадные сугробы; до других, видимо, добраться не успели, и на них лежало нетронутое белоснежное покрывало, впрочем, не такое толстое, как во дворах и на подъездных дорожках. Судя по всему, этот снегопад был вторым или третьим за прошедшую неделю. Дороги засыпало, их чистили, но снег падал снова, и так до бесконечности – обычный зимний ритм жизни.

– Сколько человек? – спросил Ричер.

– Нам сообщили о двоих.

– В машине?

– Пешком.

– И что они делают?

– Просто ходят по району.

– В таком случае держись расчищенных улиц. Никто не станет ради удовольствия разгуливать по снегу глубиной в шесть дюймов.

Петерсон на мгновение сбросил скорость, обдумал слова Ричера, молча развернулся и выбрал расчищенную улицу. Трактор ехал зигзагом по большим заносам, не пропуская боковые улицы, и на поверхности лежал лишь тонкий белый слой, а все лишнее было собрано в сугробы по обочинам, мягкие и еще чистые.

Они нашли нарушителей через четыре минуты.

Их оказалось двое, они стояли плечом к плечу напротив третьего мужчины, в котором Ричер узнал шефа Холланда. Свою машину, «Краун вик» без опознавательных знаков, темно-синюю или черную – в лунном свете определить было невозможно, – он оставил в двадцати ярдах. Но не вызывало сомнений, что это полицейская машина с антеннами на крышке багажника и спрятанными аварийными огнями, которые выглядывали из-под нижней полки. Водительская дверь осталась открытой, двигатель продолжал работать. Под выхлопными трубами образовались две черные лужи, растопившие снег. Ричер сразу догадался, что Холланд вышел из автомобиля и тут же встал перед двумя парнями.

Они были высокими, коренастыми и грязными, белые, в черных фирменных ботинках «Фрай», черных джинсах, черных хлопковых рубашках, черных кожаных жилетах, черных перчатках без пальцев и черных кожаных повязках на головах. И в расстегнутых черных куртках. Оба были как две капли воды похожи на мертвого парня с фотографий, которые принесли Холланду.

Петерсон нажал на тормоза, заглушил мотор, остановил машину в тридцати ярдах от всей компании, и их залил свет фар его автомобиля. Ситуация выглядела не слишком благоприятной для Холланда, и он явно нервничал. В отличие от двух типов в черном. Они наступали на Холланда, за спиной которого находился большой сугроб. Они его теснили, и вид у него был несчастный и беспомощный.

Ричер сразу понял почему.

Кобура у него на боку была открыта, но он не держал в руке оружия. Холланд смотрел вниз и налево.

Он уронил свой пистолет в снег.

Или его выбили у него из руки.

В любом случае ничего хорошего.

– Кто они такие? – спросил Ричер.

– Нежелательные элементы, – ответил Петерсон.

– Настолько нежелательные, что в охоте на них принимает участие сам шеф полиции?

– Ты видишь ровно то, что вижу я.

– И что ты намерен делать?

– Трудный вопрос. Они, возможно, вооружены.

– Ты тоже.

– Может так получиться, что я поставлю Холланда в идиотское положение.

– Не его вина, он безоружен, – сказал Ричер.

– Он только что вылез из своей машины.

– Ничего подобного. Его машина стоит на месте с включенным двигателем уже десять минут. Посмотри на лужи под выхлопными трубами.

Петерсон промолчал и не сдвинулся с места.

– Кто они такие? – снова спросил Ричер.

– Тебе какое дело?

– Интересно. Ты их боишься.

– Ты так думаешь?

– В противном случае они бы уже сидели в наручниках в твоей машине.

– Это байкеры.

– Что-то я не вижу мотоциклов.

– Сейчас зима, – напомнил ему Петерсон. – Зимой они гоняют на пикапах.

– Это теперь является нарушением закона?

– Они наркоманы.

– И что?

– Парни принимают метамфетамины.

– Амфетамины?

– Метилированные амфетамины. Курят их. Точнее, выпаривают и вдыхают. Из стеклянных трубок, разбитых лампочек или алюминиевых ложек. Нагревают, а потом дышат этой дрянью, которая делает их неуправляемыми и непредсказуемыми.

– Люди, как правило, все неуправляемые и непредсказуемые.

– Но не так, как эти парни.

– Ты их знаешь?

– Не слишком хорошо.

– Они живут в городе?

– В пяти милях к западу. Там их много. Что-то вроде лагеря. Как правило, они держатся особняком, но жителям Болтона они не нравятся.

– Убитый парень был из их компании?

– Видимо, да, – ответил Петерсон.

– Так, может, они ищут своего дружка?

– Или собираются за него отомстить.

Петерсон наблюдал и ждал. В тридцати футах впереди язык тел не изменился, они исполняли все тот же танец. Шеф Холланд отчаянно дрожал – от холода или страха. Или того и другого.

– Думаю, тебе следует что-нибудь сделать, – сказал Ричер.

Петерсон ничего не стал делать.

– Интересная стратегия, – заметил Джек. – Ты намерен подождать, пока они все помрут от холода?

Петерсон молчал.

– Только вот проблема в том, что Холланд замерзнет первым, – проговорил Ричер.

Петерсон продолжал молчать.

– Если хочешь, я пойду с тобой.

– Ты гражданское лицо.

– Только формально.

– Ты слишком легко одет, а там мороз.

– Как ты думаешь, сколько это займет времени?

– Ты не вооружен.

– Против этих ребят мне оружие не требуется.

– Метамфетамины – серьезная штука. Они отключают сдерживающие центры.

– В таком случае мы с ними равны.

– Те, кто его принимают, не чувствуют боли.

– А им и не придется почувствовать боль. Главное для них будет, потеряют они сознание или нет.

Петерсон снова ничего не сказал.

– Ты иди налево, я пойду направо. Я их разверну, а ты зайдешь им за спины.

В тридцати футах впереди Холланд что-то сказал, и два парня снова стали наступать; он сделал шаг назад, споткнулся и плюхнулся прямо в сугроб, оказавшись чуть больше чем на расстоянии вытянутой руки от того места, куда упал его пистолет.

Была половина одиннадцатого вечера.

– Ждать больше нельзя, – сказал Ричер.

Петерсон кивнул и открыл дверцу машины.

– Не трогай их, – велел он Джеку. – Ничего не затевай. В настоящий момент они не нарушают закон.

– При том, что Холланд сидит в снегу на заднице?

– Они невиновны, пока не доказано обратное. Таков закон. И я не шучу. Не трогай их.

Петерсон выбрался из машины, постоял секунду около открытой двери, потом обошел ее и двинулся вперед. Ричер шел рядом, шаг в шаг.

Парни их увидели.

Ричер направился направо, Петерсон – налево. В машине было тепло, градусов двадцать, на улице на пятнадцать меньше, может быть, даже еще холоднее. Джек застегнул на молнию куртку до самого верха, засунул руки в карманы и сгорбился, чтобы воротник прикрыл шею. Однако через два шага начал отчаянно дрожать. Было не просто холодно, а точно в настоящей морозильной камере. Парни отошли от Холланда, дав ему пространство для маневра, и он с трудом поднялся на ноги. Петерсон направился к нему, причем его пистолет продолжал оставаться в кобуре. Ричер прошел по тонкому белому насту и остановился в шести футах позади парней. Холланд сделал шаг вперед, выкопал из снега свой пистолет, очистил его, проверил дуло, не попала ли туда вода, и убрал обратно в кобуру.

После это никто не шевелился.

На тротуаре лежала тонкая снежная пыль с блестящими кристалликами льда, которые сверкали в лунном свете. Петерсон и Холланд не сводили глаз с парней, и хотя Ричер стоял у них за спинами, он не сомневался, что те тоже смотрят на них. Он отчаянно дрожал, у него начали стучать зубы, и дыхание белым облачком окутывало лицо.

Все молчали.

Парень справа от Ричера, примерно шести футов роста и фута четыре в ширину, казался таким огромным частично из-за гусиного пуха черной зимней парки, но по большей части все-таки состоял из мышц и костей. Тип слева был помельче во всех смыслах и более активным. Он не мог устоять на месте, то и дело переступал с ноги на ногу, поворачивался, расправлял плечи. Он явно замерз, но не дрожал, и Ричер подумал, что его беспокойство вызвано химическими процессами в организме, а не холодом.

Никто так и не произнес ни слова.

– Парни, либо вы прямо сейчас отсюда отвалите, – заявил Ричер, – либо одному из вас придется одолжить мне свою куртку.

Оба медленно к нему повернулись. Лицо крупного парня, что стоял справа, напоминало кусок белого льда, прятавшегося в густой бороде, покрытой инеем, совсем, как у полярника или альпиниста. У того, который был слева, бегали глаза, лицо украшала двухдневная щетина. Он открывал и закрывал рот, точно золотая рыбка, вынырнувшая на поверхность, тонкие подвижные губы и плохие зубы дополняли картину.

– Ты кто такой? – спросил крупный парень справа.

– Идите по домам, ребятишки, – ответил ему Ричер. – Сейчас слишком холодно, чтобы баловаться на улице.

Парни молчали.

Петерсон и Холланд, стоявшие за ними, не шевелились. Их пистолеты мирно лежали в закрытых кобурах. Ричер всегда планировал свои последующие шаги, считая, что лучше быть готовым к неприятностям. Но здесь он не ждал никаких проблем. Конечно, было бы лучше, если бы крупный парень стоял слева, потому что тогда Джек смог бы хорошенько замахнуться и уложить его сильным ударом правой руки. Если Ричеру приходилось иметь дело с двумя противниками, он всегда первым разбирался с тем, кто крупнее, но, с другой стороны, был готов проявить гибкость и сейчас обдумывал, не отдать ли предпочтение дерганому типу, который не мог устоять на месте. Его напарник наверняка двигался медленнее, да и злобы в нем меньше из-за отсутствия в организме тех самых химических процессов.

– Вы валите отсюда или отдаете мне куртку, – сказал Ричер.

Ни тот, ни другой ничего не ответили, зато у них за спиной ожил Холланд, который сделал вперед один быстрый шаг и заявил:

– Убирайтесь из моего города.

И толкнул парня поменьше в спину.

Его качнуло в сторону Ричера, но он устоял на ногах, быстро развернулся и замахнулся на Холланда кулаком, выбросив его из-за спины совсем как питчер[2]. Ричер поймал его запястье и держал одну короткую долю секунды, потом снова выпустил, но парень потерял равновесие, споткнулся и в результате лишь бессмысленно поводил кулаком перед носом Холланда.

Однако уже в следующее мгновение он снова повернулся и попытался атаковать Ричера, по представлениям которого это уже ни в коей мере нельзя было отнести к понятию «невиновен-пока-вина-не-доказана». Поэтому он сделал шаг влево, и кулак противника промчался примерно в дюйме от его подбородка. Но парень замахнулся с такой силой, что по инерции продолжал двигаться вперед, Ричер сделал ему подсечку, и он рухнул лицом вниз на лед. Тут в игру решил вмешаться его напарник. Он сдвинулся с места – мощные бедра, короткие резкие шажки, кулаки, точно куски окорока, из носа вырывается пар, как у разозленного быка из детской книжки.

Легкая добыча.

Ричер двинулся ему навстречу и врезал локтем горизонтально в самый центр белого пространства между бородой и лбом; получилось, будто тот на полном ходу налетел на строительные леса. И все, игра была закончена, если не считать того, что парень поменьше уже встал на колени и пытался подняться, расставив руки и ноги, точно спринтер на старте. Поэтому Ричер с силой лягнул его в голову. Глаза у него закатились, он повалился на бок и остался лежать, подобрав под себя колени.

Ричер снова убрал руки в карманы.

– Боже праведный! – выдохнул Петерсон.

Байкеры лежали рядышком, черными кучами на залитом лунным светом льду, окутанные облаками пара, который поднимался от их тел. Петерсон больше ничего не произнес. Холланд вернулся к своей машине без опознавательных знаков, поговорил по радио и вернулся через минуту.

– Я только что вызвал две машины «Скорой помощи», – сообщил он, глядя прямо на Ричера.

Тот ничего ему не ответил.

– Может, объяснишь, почему мне пришлось вызвать две «Скорых»? – спросил он тогда.

– Потому что я поскользнулся на льду, – ответил Ричер.

– Что?

– На льду поскользнулся.

– Ты это так собираешься объяснить? Ты поскользнулся и вроде как на них налетел?

– Нет, я поскользнулся, когда собрался ударить крупного парня, поэтому получилось не так сильно. Если бы я не поскользнулся, вам бы пришлось вызвать только одну «Скорую» и еще фургон патологоанатома.

Холланд отвернулся.

– Подожди в машине, – сказал Петерсон.

Адвокат лег спать без четверти одиннадцать. Дети отправились в свои постели на два часа раньше, жена все еще была на кухне. Он положил ботинки на стойку, убрал галстук в ящик и повесил костюм на вешалку в шкаф. Затем бросил рубашку, носки и нижнее белье в корзину для грязного белья, надел пижаму, сходил в туалет, почистил зубы, забрался под одеяло и стал смотреть в потолок. Мысленно он все еще слышал смех, который прозвучал в телефонной трубке перед тем, как его завертело на скользкой дороге. Рычание, потом пронзительный голос, наполненный восторгом, и предвкушением, и ликованием. Уберите свидетеля, сказал адвокат по телефону, и мужчина, которому он позвонил, засмеялся от счастья.