Во время погрузки в трюм ладьи Горыныч проснулся и, недовольно взрыкивая, попытался тяпнуть отца Ильи Муромца за плечо, за что получил от последнего поленом по лбу. После этого происшествия Змей сделался более сговорчивым, нежели прежде.
      Наконец животину таки погрузили в трюм, где она была закреплена брюхом вниз на особом деревянном ложе. Против такого Горыныч и вовсе не возражал, решив тут же часок-другой вздремнуть. Но не тут-то было. Змей немедля был ругательно разбужен и под угрозой полена приведен в состояние решительного бодрствования.
      — А почему одну из голов зовут Владимиром? — возмутился князь Владимир, скептически следя за приготовлениями ладьи к отлету. — Это что, некий намек?
      — Велес тебя упаси, князь! — испугался оружейный затейник. — Так уж случайно вышло.
      — А отчего две другие головы названы на заморский лад? — с подозрением поинтересовался присутствующий на верфи Пашка Расстебаев.
      — А енто моего помощника надобно спросить, — пожал плечами Иван Тимофеевич и тут же прокричал куда-то в сторону: — Эй, Левша, ты отчего головы Горыныча по-заморски обозвал Жорджем с Трезором?
      Из-за правого крыла ладьи вынырнул румяный добрый молодец с деревянным молотком в руке.
      — Сугубо для ради маскировки, — выкрикнул он и снова исчез под крылом.
      — А не тот ли это Левша, что клопа коньячного однажды подковал, дабы мериканских нженеров посрамить? — задумчиво спросил Всеволод.
      — Тот самый! — не без гордости подтвердил отец Муромца. — Мой лучший ученик, золотые руки…
      — Славно, славно… — закивали князья.
      Наконец Горыныч был окончательно закреплен, так что даже захоти он вырваться из трюма, ничегошеньки у него не получилось бы. Однако дальше возникла небольшая задержка. Ну никак не желал Змей просовывать свои три головы в специальные отверстия в днище.
      — А вот об этом мы как раз и не подумали, — сокрушенно покачал головой Иван Тимофеевич.
      Позвали отловивших зверюгу краинцев.
      — Что, не желает, значит? — уточнил Нетудыбаба, оценивающе глядя на брыкающегося в трюме ладьи Змея.
      В особых железных намордниках Горыныч выглядел весьма колоритно, словно рыцарь какой перед сечей.
      — Нужно, чтобы все три головы были просунуты вот в те отверстия, — принялся пояснять атаману оружейный затейник. — Как только Горыныч это сделает — бац! Тут же сами собой защелкнутся железные ошейники.
      Нетудыбаба намотал на палец длинный оселедец:
      — Ну это мы мигом!
      Выбравшись из ладьи, краинец обошел корабль кругом, осмотрел круглые отверстия в его корме и, ловко выудив из-за пазухи небольшой кусочек свежего сала, показал его зверушке. Горыныч тут же унюхал сало (и это несмотря на свои намордники!), затем резко дернулся и, подавшись вперед, просунул все свои три глупые головы в нужные дырки.
      Со щелчками захлопнулись железные ошейники.
      Горыныч смекнул, что его обманули, замычал, дернулся назад, но было поздно, ошейники держали крепко.
      Нетудыбаба торжествующе улыбнулся и, положив сало на припасенный заранее кусок ржаного хлеба, с удовольствием откусил.
      — А вот издеваться над зверушкой не следует! — гневно запротестовал оружейный затейник, видя, как у Горыныча на глаза навернулись слезы.
      — Ну и что дальше? — удивились князья. — Как енто полетит?
      — Полетит-полетит, еще как полетит! — потряс над головою указательным пальцем отец Муромца. — Пожалуйста, покиньте борт корабля.
      Князья неспешно сошли на землю по деревянному трапу. На борту ладьи остались лишь Иван Тимофеевич, его помощник Левша да пьяный в доску дровосек, заснувший за бочками на корме воздушной машины.
      — Ну-с… — Оружейный затейник пригладил окладистую бороду. — Для управления горынычепланом я учредил особую должность Моторного Капитана. Сегодня им, с вашего позволения, буду я.
      Всеволод согласно кивнул.
      Оставив Левшу на главном мостике ладьи, Иван Тимофеевич спустился в трюм и, сняв с пояса добрую плеть, слегка стеганул по зеленым ляжкам снова впавшего в дрему Змея. Левша налег на длинный деревянный рычаг, и крылья ладьи раскрылись.
      — Пока впечатляет! — одобрительно проговорил Вещий Олег.
      Отец Муромца приловчился и снова стеганул проснувшегося Горыныча. Змей злобно взвыл. Створки в намордниках открылись, и из дна чудо-корабля ударил мощный столб ослепительного пламени. Князья бросились врассыпную.
      — Тпру-у-у… не так живо! — проворчал оружейный затейник, натягивая импровизированные поводья.
      Повинуясь натяжению веревок, Горыныч чуть изогнул все свои три шеи, и воздушный корабль, закончив набор высоты, ринулся вперед.
      — Левша, поворачивай!!! — прокричал Иван Тимофеевич.
      Левша умело раскрутил раскрашенный под хохлому штурвал.
      Ладья пошла на маневр.
      — Вот это да! — разом выдохнули внизу зачарованные быстрым полетом корабля князья.
      Изобретение отца Муромца, пожалуй, летало ничуть не хуже железных мериканских «гарпий».
      — Но как же он ее посадит? — с великим сомнением проговорил князь Осмомысл, наблюдая в дозорную трубу за маленькой фигуркой протрезвевшего дровосека, в ужасе мечущегося по палубе ладьи.
      — Надеюсь, Тимофеич продумал это, прежде чем взлететь, — спокойно ответил Всеволод и, что характерно, оказался прав.
      Оружейный затейник со своим помощником сделали над секретной верфью три больших крута, после чего начали снижение.
      Свернув хлыст, отец Муромца поднялся на палубу и, приняв у Левши деревянное ведерко с заранее припасенной ключевой водицей, вернулся обратно в трюм. Прицелился — и вылил содержимое ведерка прямо в пышущие огнем пасти Горыныча.
      Зашипело, забурлило, Змей икнул и принялся недовольно отфыркиваться. Корабельный трюм заволокло горячим паром. Левша же на верхней палубе огрел на всякий случай бегающего кругами дровосека поленом, после чего дернул тормозной рычаг, располагая крылья корабля вертикально земле.
      Ладья тихонько покачнулась и стала плавно опускаться вниз.
 
      Не теряя драгоценного времени, Илья со Степаном поспешно спустились с чердака. Выглянули во двор. Все навроде было спокойно, только из-за распахнутой двери бани по-прежнему валил густой дым.
      — Может, баньку примем, отогреемся? — с надеждой предложил слегка озябший на чердаке Муромец.
      Колупаев, не отвечая, потрусил к странному, целиком железному сараю, предназначенному, по всей видимости, для хранения самоходной повозки молодцев из ларца.
      К счастью, сарай был не заперт.
      Внутри горел яркий свет. По стенам были развешены цветные картинки, как в еротической книжице, что была подарена Степану, только эти были во много раз больше.
      Телега с Буцефалом стояла в уголке обширного хозяйственного помещения.
      — Буцефалушка! — радостно воскликнул кузнец, обнимая любимую лошадку.
      — Вот енто да-а-а-а… — протянул Муромец, разглядывая формы нарисованных красавиц.
      — Чем же эти ироды тебя тут кормили? — пробормотал Степан, заглядывая в стоящую у копыт лошади яркую миску.
      В миске лежали круглые коричневые шарики со специфическим, не очень приятным запахом. Тут же рядом валялся и надорванный мешочек со странными сухарями.
      — Педигриппал! — с трудом одолел мериканскую надпись Колупаев.
      — А чё, дык ничего сухари! — проговорил Илья, запихивая коричневые шарики себе в рот.
      — Фу! Дубина, немедленно выплюнь! — гневно заорал кузнец, хватая богатыря за шиворот. — Что, не видишь, на мешке собака нарисована!
      — Ну и что с того?
      — Наверняка из собачатины сухари!
      — Дык и пусть. Я жрать хочу! Половцы, между прочим, собачатину очень даже потребляют.
      И, сграбастав желтый мешочек, Муромец алчно запихнул его себе за кольчугу.
      — Ух ты, а енто что такое? — удивился Степан, беря с деревянной полки чудный блестящий амулет, очень живо смахивавший на русский дорожный оберег, кои изготовляли сельские ведуны да лесовики от лихих людей в пути.
      Амулет, как и полагалось, был небольшого размера. Красивый, блестящий. В идеально ровный круг искусно вкована трехконечная тонкая звезда.
      «Заберу-ка на счастье! — решил кузнец, цепляя амулет на морду радостно всхрапывающему Буцефалу. — Кто знает, может, он поможет нам отыскать верную дорогу».
      Илья, хрустя собачьими сухариками, забрался в любимую телегу.
      Колупаев же быстро осмотрел диковинные инструменты в ящиках по углам и, не найдя там ничего стоящего, вывел телегу во двор.
      Высокие теремные ворота были распахнуты настежь, и русичи беспрепятственно выкатили на дорогу.
      — Гляди, Степан, — проговорил Муромец, указывая на местный тракт, — дорога точь-в-точь такая же, какую мы видели у нас в Чертовых Куличках.
      — Все верно! — кивнул Степан.
      Спутать сей тракт с каким другим было невозможно. Ровный, наезженный. Это какие ж умельцы должны были его строить?
      — Дык, может, она и приведет нас в родные земли? — задумчиво поинтересовался Илья.
      — Енто навряд ли, — отозвался Колупаев. — Здесь, по всей видимости, все дороги такие, а у нас лишь кусочек, да и то неведомо как появившийся, да и ведет к тому же в никуда.
      По обеим сторонам ровного, будто вылизанного черного тракта рос небольшой облетевший лесок. Чуть вдалеке виднелась другая дорога, более широкая, по которой то и дело сновали самоходные повозки.
      Кузнец заставил Буцефала бежать резвее, и вот они уже выехали на эту самую оживленную дорогу, держась, по возможности, безопасной обочины.
      Самоходные повозки стремительно проносились мимо. Внутри них сидели какие-то сильно озабоченные люди, которые совершенно не обращали внимания на убогую телегу.
      — Мне здесь не нравится! — сварливо заявил Муромец, морща богатырский нос. — От этих фиговин у меня в глазах рябит, да и пахнет от них этим, как бишь его?..
      — Эллинским огнем! — подсказал Степан, размышляя над тем, где же им теперь искать пропавших волшебных помощников. Может, в остроге?
      Оставалось уповать на одну лишь удачу, а удача, как ведомо, девица ветреная, никогда не знаешь, что у нее на уме.
      Русичи приблизились к небольшому перекрестку. У обочины дороги стояла бело-синяя самоходная повозка, очень похожая на те, на которых увезли двоих из ларца. Рядом дежурили странные надменные типы, судя по форменной одежке (в том числе и по нагловатым рожам), местные трактовые дружинники.
      Колупаев сразу обратил внимание, что прочие самоходки здорово опасаются этого странного дорожного дозора: многие сбрасывали у перекрестка скорость, а некоторые так и вовсе чуть не крались мимо. Кузнец тут же почувствовал неладное.
      Когда они с Муромцем подъехали совсем близко, дружинники так на них вытаращились, что, казалось, еще минута — и их удивленные глаза вылезут из орбит.
      — Стой! — Один из служивых поднял вверх странную полосатую палочку.
      Колупаев послушно остановил телегу. Дружинники переглянулись и, обойдя телегу кругом, потребовали спешиться. Русичи подчинились.
      — Это что?!! — воскликнул высокий усатый дружинник, с изумлением указывая на морду Буцефала. — Шестисотый «мерин»?
      И они с напарником оглушительно захохотали.
      Очевидно, их рассмешил найденный Колупаевым в сарае оберег, который кузнец на всякий случай прицепил к сбруе лошадки.
      Отсмеявшись, дружинники снова осмотрели телегу подняли медвежью полость, брезгливо поворошили ржавые подковы, зачем-то заглянули под хвост Буцефалу.
      — Ладненько, — сказал тот, что был поменьше ростом. — Права, как я понимаю, спрашивать у вас бесполезно?
      — Так зачем же лошади права? — удивился второй, и они снова расхохотались
      Степан тоже улыбнулся, хотя и не совсем понимал, что служивых молодцев так развеселило.
      — Номерного знака вот тоже нет, — все потешались дружинники. — Вы, мужики, откуда такие взялись?
      — Кузнецы мы! — ответил Колупаев. — Странствуем вот…
      — Не местные, значит, — кивнули служивые, — из глубинки, наверное.. М-да, далековато вас от дома занесло.
      — Это уж точно! — усмехнулся Степан.
      — Эй, а что это у вас там такое? — внезапно встрепенулся усатый, указывая на Муромца.
      — Где? — Илья удивленно уставился на свою кольчугу.
      — Ну, на поясе.
      — А енто мой булатный двуручник! — гордо пояснил богатырь. — Ковки отца моего, Ивана Тимофеевича.
      — А… деревянный, — усмехнулся усатый. — Игорек, слышь, так это, наверное, ролевики. У них сейчас под Хрючевском игра большая начинается, вот они и стекаются со всех концов к нам в город.
      — Эй, богатырь, а ну покажи-ка нам свой меч, — с интересом попросил низкорослый. — У меня брат такой же, как вы, толкинутый, тоже по лесам в кольчуге бегает… Мы с отцом пробовали его лечить, но все бесполезно. За сорок мужику и все равно горным троллем себя считает. Доктора говорят, что это не лечится.
      Муромец нехотя обнажил клинок. Дорожные дружинники присвистнули.
      — Да это же холодное оружие!
      — Ясно, что холодное, — подтвердил Илья, — а перед ковкой было горячее…
      — Придется конфисковать, — строго сообщили русичам служивые.
      — Как так?
      — Ношение холодного оружия запрещено, вон у вас заточка какая. Вот если бы меч деревянный был, тогда пожалуйста… а это… на ваших играх железо не приветствуется. Прошу проехать вместе с нами…
      — Э нет, — налился краской Муромец, — какой же богатырь в здравом-то уме с мечом булатным расстанется?
      Дружинники тут же резко сделались очень серьезными, а один так и вовсе схватился за белую коробку, притороченную к поясу.
      «Наверняка пистоль там держит!» — догадался Колупаев, незаметно положив руку на торчащий из телеги дрын.
      — Немедленно оружие на асфальт! — ультимативно потребовал усатый.
      Илья поглядел на напряженного Степана, нахмурил брови, и тут его взгляд совершенно случайно скользнул по бортам сине-белой самоходки.
      На бортах повозки имелась темно-синяя надпись.
      «ДАI» , — удивленно прочел богатырь и без лишних разговоров врезал ближайшему служивому:
      — На!..
      Усатый кулем повалился под ноги опешившему напарнику.
      — Ах вы! — взревел низкорослый и, расстегнув коробочку на поясе, выхватил оттуда малосольный огурец.
      Возникла немая сцена.
      Дружинник оторопело смотрел на зажатый в руке овощ, русичи не менее ошарашенно разглядывали огурец.
      — Вчера звание обмывали… — хрипло прошептал низкорослый, резко бледнея.
      — Ар-р-р-р… — взревел Муромец, взмахивая мечом. — Я к тебе со всей душой, а ты меня огурцом малосольным?!
      Дружинник выронил огурец и, уворачиваясь от бешеного русича, бросился наутек. Разъяренный богатырь кинулся следом. Произошло наихудшее — Илья вошел в лихой раж.
      «В последний раз это случилось в Хмельграде!» — тоскливо припомнил Колупаев.
      Тогда дело чуть не закончилось весьма плачевно.
      Потешная парочка стремительно неслась по шоссе. Завывающий богатырь яростно размахивал над головой зловещим двуручником.
      — Так, давай их, гаишников поганых! — прокричал кто-то из пронесшейся мимо повозки.
      Кузнец с безмерным удивлением прочел надпись на транспортном средстве дорожных молодцев, быстро забрался на телегу и покатил следом за удаляющимся Муромцем.
      Усмирить сейчас Илью было ой как непросто. Ну разве что крепкой сетью. Но ни крепкой, ни даже рваной сети у Степана, как назло, сейчас не было.
      — Илья-а-а-а… — прокричал Колупаев. — Погоди!
      Как ни странно, Муромец остановился. Степан поспешно подъехал к тяжело отдувающемуся приятелю.
      — Эй, Илья, ты чего?
      — Да я, дык ничего, — отозвался Муромец. — Запыхался вот!..
      — Молодцы, ролевики! — донеслось из очередной пролетевшей мимо блестящей повозки.
      Илья отсалютовал вслед самоходке двуручником.
      — Ну что, Степан, покатили дальше?
      — А как же этот? — Кузнец указал на неподвижное тело у обочины.
      Сраженный Муромцем дружинник по-прежнему умиротворенно лежал на краю дороги, второго же и след простыл.
      — Полежит, подумает, — ответил богатырь, — о житие-бытие своем поразмыслит, будет теперь, мерзавец, знать, как булатное оружие у воинов отнимать… У, вражина!
      — И то правда… — пожал плечами Колупаев, и русичи покатили навстречу новым ратным приключениям.
 
 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
О том, что быть большой свадьбе да побегу скорому