— Интересно, как же это мы на него попадем? — с издевкой осведомился Алкидий. — Может быть, полезем по проложенной в небе колее?
      — Зачем по колее? — удивился Фемистоклюс. — Колесница сама отвезет нас к Олимпу, возвращаясь в исходное положение.
      — Да мы сгорим в ней, — ужаснулся Алкидий. — Это же повозка самого бога солнца.
      — Глупые предрассудки, — невозмутимо возразил Фемистоклюс. — Ты сильно им подвержен, и это в конечном счете будет мешать. В принципе я могу отправиться на Олимп и сам.
      — Ну уж нет, — запротестовал Алкидий. — Половина добычи моя, как договаривались, так и будем действовать.
      — Что ж, — кивнул рыжебородый Фемистоклюс, — тогда сегодня вечером и приступим.
      — Как? Уже сегодня?
      — А ты что думал. Я с моряками заранее договорился. Они за символическую плату довезут нас до той платформы. Правда, говорят, что в тех водах много акул, но если мы будем издавать звуки, которые издают киты во время спаривания, то акулы побоятся нас тронуть.
      — Какие еще звуки? — обалдело спросил Алкидий.
      — А вот такие…
      Сделав губы трубочкой, Фемистоклюс громко издал нечто среднее между хрюканьем свиньи и мычанием бешеной коровы.
      Немногие посетители питейного заведения поперхнулись поглощаемыми напитками, а пьяный старик в луже вина протрезвел и, встав на четвереньки, бросился наутек и проворно выскочил на улицу.
      — Вот видишь, — довольно констатировал Фемистоклюс. — Эффективность сто процентов.
      Сокрушенно покачав головой, Алкидий добавил в чашу друга еще немного вина.
      — Ох, поймают нас на этот раз, — грустно произнес он, — нутром чувствую, поймают…
 
      В тот день у бога Гелиоса было прекрасное настроение.
      Как обычно рано встав, он умылся холодной водой, побрился и, выпив для поддержания жизненного тонуса немного амброзии, сделал небольшую зарядку.
      На свой пост он всегда заступал в пять часов утра, возносясь на сияющем облаке прямо к Олимпу, где его уже ждала верная огненная колесница.
      И в этот раз он не стал делать исключений из правила.
      Облачившись в золотые сияющие одежды, бог солнца взошел на небольшое облачко, установленное на крыше его хрустального дворца, и, нажав торчавший сбоку рычаг, привел облачко в движение.
      В последнее время устройство, как и все, наспех сделанное Гефестом, барахлило.
      Облачко дернулось, с пыхтением приподнялось над крышей дворца, выпустило из себя струю черного дыма и, судорожно сотрясаясь, стало набирать высоту.
      — У-у, сатиров Гефест, — недовольно проворчал Гелиос, пристегивая к плечам ремни безопасности, — явно руки у него растут совсем из иного места, чем у нормальных бессмертных.
      Конечно же бог солнца был сильно неправ. Просто у бедняги Гефеста не хватало времени на постоянное обслуживание всех своих изобретений. Он-то был один, а созданных им устройств было множество, вследствие чего периодически случались небольшие катастрофы. То молниеметатель у Зевса ни с того ни с сего по смертным палить начнет, то по телевизориусу порнография какая-нибудь сама по себе показываться станет на радость Эроту.
      В общем, за всем не усмотришь.
      Вознесясь на Олимп, Гелиос по пути приветствовал богиню Селену, которая, закончив свое ночное дежурство, направлялась на черной колеснице по специально проложенной для нее в небе второй колее в пещеру горы Латма в Карий, где спал беспробудным сном ее вечный любовник Эндимион.
      Приветливо улыбаясь молодой богине, Гелиос тихо прошептал:
      — Давай, давай, спеши к своему любовничку, сатирова потаскуха…
      А все дело было в том, что Селена, однажды приглашенная в гости во дворец к Гелиосу, который питал на ее счет определенные намерения, отказала ему, притом в довольно резкой форме, нанеся любвеобильному богу легкие и тяжелые телесные повреждения.
      С тех пор невзлюбил Гелиос Селену, хотя при встрече с ней всегда приветливо улыбался…
      На Олимпе богиня зари Эос уже готовилась открыть ворота небесного гаража, из которого и должна была выехать колесница бога солнца.
      — Ну как давление в котлах, в норме? — спросил Гелиос девушку, отстегивая ремни безопасности и отключая пыхтящее облачко.
      — Все в порядке, — ответила Эос. — Детали внешнего привода Гефест еще вчера поменял. Он просил передать тебе, чтобы на отрезке №117 ты немного сбросил скорость, так как слишком велика вибрация, а колею в том месте он подрихтовать еще не успел.
      — Чем же он, интересно, так занят? — ехидно осведомился Гелиос, забираясь в золотую колесницу.
      — Сказал, что проводит на Олимпе телефонтий, — ответила Эос.
      — Что проводит? — не расслышал бог солнца.
      — Устройство, которое позволит богам общаться между собой в пределах Олимпа.
      — Так он вроде что-то подобное уже собирал, да вот даже у меня такое есть, примитивно, конечно, но зато удобно. — Сняв с пояса маленькую черную коробочку, Гелиос продемонстрировал ее напарнице.
      Эос кивнула:
      — Это сотиус-мобилиус. По словам Гефеста, он потребляет слишком много энергии, а телефонтий будет потреблять очень мало.
      — Ай да Гефест! — хохотнул Гелиос, передвигая на пульте колесницы некие блестящие рычажки.
      Колесница ожила, завибрировала, на ее бортах тут же загорелись маленькие рубиновые огоньки (и эфиопу понятно, что это лампочки. — Авт.).
      — Ну что, за работу?
      Эос в ответ мягко улыбнулась и, нажав большую красную кнопку на стене небесного гаража, открыла медные ворота.
      Прозрачные рельсы дрогнули, запев под колесами золотой повозки, подвешенная под дном колесницы круглая прозрачная сфера стала медленно разгораться, пульсируя ярким желтым светом.
      Гелиос раздраженно постучал по пульту колесницы.
      — Эос, глянь-ка на свои приборы, — крикнул он стоявшей сзади девушке. — Что-то у меня датчик уровня давления в реакторе барахлит (давление в реакторе? Сразу видно, автор ни хрена в этом не смыслит, но с другой стороны, это ведь как бы фантастика? — Авт.).
      Богиня зари открыла в стене гаража небольшую дверцу, за которой светились круглые циферблаты различных датчиков.
      — 16 ню, — крикнула девушка, и Гелиос, удовлетворенно хмыкнув, надавил сандалией плоскую педаль на полу колесницы.
      — Нормально, — весело сказал он и, махнув рукой, добавил: — Поехали… эй, греки, встречайте солнышко…
      Плавно рванув с места (плавно рванув??? Это интересно как? — Авт.), золотая колесница бога солнца мягко заскользила по проложенным в небе хрустальным рельсам.
      — Вон он, придурок, уже едет, — сказал Фемистоклюс, указывая пальцем на небо.
      Отобрав у друга кусочек темного стекла, Алкидий, запрокинув голову, взглянул сквозь него на солнце.
      — Ага, — кивнул он, улыбаясь. — Скоро будет опускаться к морю, пора бы и нам трогать.
      Немного посовещавшись, самые авантюрные греки во всей Аттике спустились к морю, где на якоре стоял корабль их старого знакомца Фиода.
      — Привет, разбойничья морда, — приветствовал моряка Фемистоклюс, и они с чувством обнялись — Надеюсь, наш договор по-прежнему остается в силе?
      — О чем речь! — улыбнулся Фиод. — Если бы вы хотели насолить Посейдону, я бы, конечно, отказался, а олимпийцы меня давно уже не страшат.
      Погрузившись на корабль, Алкидий с Фемистоклюсом, внимательно наблюдая за садившимся солнцем, отплыли по направлению к удивительной надводной платформе Гефеста.
      Как оказалось, Фиод плыл в Трою с богатым грузом специй и женских побрякушек, надеясь в данном рейде хорошо подзаработать, особенно если по дороге встретится какой-нибудь другой торговый корабль, который можно будет славно пограбить.
      У гребцов на судне старого моряка был такой зверский вид, что Фемистоклюс с Алкидием невольно посочувствовали встречным торговым суднам.
      — Мне вся эта олимпийская политика до фени, — развалившись на палубе, вяло разглагольствовал Фиод. — Все эти боги думают только об одном: как бы набить животы да обрюхатить какую-нибудь смертную девку. Моя бы воля, сверг бы их всех с Олимпа и заставил на полях работать, землю пахать там, свиней разводить.
      — А не боишься вести такие крамольные речи? — усмехнулся Фемистоклюс. — Зевс-то все видит. Старый моряк хмыкнул.
      — Но ведь вы тоже не боитесь на Олимп рейдом идти? — вопросом на вопрос ответил Фиод. — Причем с откровенно грабительской целью?
      — Ну, мы это отдельный разговор, — нагло отрезал Фемистоклюс. — Мы и не такое в былые времена проворачивали, тем более что у нас в жилах течет кровь бессмертных.
      — Да слышал, слышал, — кивнул моряк. — Сатир вас знает, может, и правду говорят. Уж больно вы живучие, подлецы, все вам с рук сходит.
      Алкидий и Фемистоклюс довольно переглянулись.
      А небо тем временем уже темнело, и это говорило о том, что Гелиос проходит на своей огненной колеснице последний рубеж, постепенно спускаясь по хрустальным рельсам к морю.
      — Ну вот она, платформа эта, — сказал Фиод, указывая на покачивавшуюся на волнах не то доску, не то плот.
      Рядом с платформой на воде болталась привязанная цепью к деревянному колышку небольшая изящная лодка, украшенная золотом.
      Прямо с неба в плавучую доску упирались две терявшиеся в облаках хрустальные колеи, по которым и ходила колесница Гелиоса.
      — Подплыть ближе не могу. — Фиод сочувственно развел руками. — Уж больно гребцы у меня суеверные, боятся они этого места, рассказывают, будто, когда Гелиос на платформу опускается, вода вокруг вскипает.
      — А как же акулы? — спросил Алкидий, опасливо заглядывая за борт корабля.
      — А что акулы? — удивился моряк. — Брюхом кверху вареные плавают.
      Алкидий повернулся к рыжебородому приятелю:
      — И как же мы дальше?
      — Как дальше? — переспросил Фемистоклюс. — Конечно же вплавь.
      — ЧТО?!! Там ведь акулы?
      — Не бойся, друг. — Фемистоклюс похлопал приятеля по плечу. — Акул бояться — на Олимп не ходить.
      Алкидий недоуменно посмотрел на товарища — уж не тронулся ли умом Фемистоклюс?
      — Все в порядке, — хохотнул Фиод. — Фемистоклюс шутит. Конечно же я одолжу вам лодку.
      Лодка была славная, прочная, хорошо просмоленная. Погрузившись в нее и попрощавшись с Фиодом, друзья не спеша погребли к платформе.
      — И где же мы здесь спрячемся? — продолжал недоумевать Алкидий. — Ведь Гелиос нас непременно заметит.
      — А вон видишь деревянный выступ рядом с колеей? — указал Фемистоклюс. — Ну, что-то вроде надстройки, видимо, она служит вместо ступенек.
      Алкидий кивнул:
      — Вот там мы вместе с лодкой и спрячемся.
      Сказано — сделано.
      Едва друзья спрятались, как небо над морем потемнело, а деревянная платформа на воде завибрировала. Хрустальные колеи покраснели, повеяло жаром.
      — Едет, — прошептал Фемистоклюс. — Смотри мне, давай без суеверных глупостей.
      Бледный Алкидий неуверенно кивнул.
      Огненная повозка бога солнца тем временем продолжала свой спуск. Вскоре стало возможным расслышать не только гудение вибрировавших хрустальных рельсов, но и гневные ругательства самого Гелиоса.
      — Да чтоб тебя! — ревел бог солнца. — Проклятая развалюха, никчемное старье.
      Когда колесница Гелиоса, исходя жаром, остановилась наконец на платформе, стало ясно, почему бог солнца так неистово ругался.
      Правый рукав его золотой накидки горел.
      Сбросив с себя накидку, Гелиос выпрыгнул из повозки, держа в руках большое медное ведро. Проворно подбежав к краю платформы, он опустил ведро в воду, а затем, вернувшись, вылил содержимое медной емкости на свою колесницу.
      Колесница зашипела.
      В небо повалил столб густого пара.
      — Фух! — Гелиос с облегчением вытер рукой взмокший лоб. — Еще одно такое приземление, и Зевсу придется искать другого бога солнца.
      Зашвырнув ведро в остывающую повозку, Гелиос еще с минуту крыл матом ненавистное изделие Гефеста, после чего, забравшись в лодку, поплыл на восток, где располагался его прекрасный дворец. Лодка при этом двигалась сама по себе, с жужжанием выбрасывая из-под дна струю шипящей воды.
      — Тоже, видимо, изобретение божественного кузнеца Гефеста, — хмыкнул в укрытии Фемистоклюс.
      Колесница, хоть она и называлась колесницей, на самом деле таковой не являлась.
      Во-первых, у нее не было коней, но оно и понятно, зачем они были нужны, если повозка сама двигалась по проложенным в небе прозрачным рельсам.
      Во-вторых, своей формой колесница сильно отличалась от известного прототипа, на котором сражались (то есть по бабам ездили. — Авт.) смертные герои.
      Ее борта были красиво инкрустированы золотом, а вместо колес имелись странные, из непонятного блестящего металла зубчатые шестерни.
      Под самым дном колесницы была прикреплена некая прозрачная сфера, излучавшая мягкий желтый свет.
      Время от времени в глубине этой сферы пробегали маленькие молнии и голубые искорки непонятного происхождения.
      Колесница медленно остывала.
      Отряхнув одежду, Фемистоклюс подошел к повозке бога солнца ближе и заметил на ее бортах мигающие зеленым огоньки.
      — Что бы это могло означать? — вслух подумал он. (Вот же дурак, даром что грек древний. — Авт.)
      Выбравшийся из ненадежного укрытия вслед за другом Алкидий осторожно приблизился к Фемистоклюсу, став на всякий случай у него за спиной.
      — Она что, живая? — опасливо спросил он.
      — Не мели ерунды, — отмахнулся Фемистоклюс, пощипывая рыжую бороденку. — Что значит зеленый цвет? — вслух продолжал рассуждать грек. — Зелеными бывают неспелые яблоки и мертвые эфиопы, значит ли это, что повозка пока не готова отправиться в обратный путь?
      — Возможно, она остывает, — тихо проговорил Алкидий.
      — Точно. — Фемистоклюс поднял вверх указательный палец. — Ты прав, мой проницательный друг.
      Занятые изучением удивительной колесницы Гелиоса, друзья и не заметили, что вокруг уже давно царит ночь.
      Светящаяся сфера под дном повозки бога солнца медленно тускнела. Зеленые огни на бортах стали мигать все реже, и вот уже вместо них засияли красные треугольники, пульсируя и наливаясь ярким светом.
      — Скорее! — закричал Фемистоклюс, запрыгивая в колесницу. — Сейчас она поедет.
      Замешкавшегося трусливого Алкидия пришлось затаскивать в повозку за шиворот, ибо страх крепко сковал все его члены (в смысле руки-ноги и т. п. — Авт.).
      — Болван! — орал и плевался Фемистоклюс. — Ты провалишь нам всю операцию. Если ты сейчас же не сядешь в колесницу, я лишу тебя твоей доли прибыли.
      Страшная угроза возымела свое действие, алчность победила в Алкидий страх, и он (в смысле Алкидий, а не страх), неуклюже взойдя по деревянным ступенькам, свалился мешком на дно колесницы.
      Колесница вздрогнула.
      Внутри нее что-то приглушенно зажужжало (да мотор, мотор! — Авт.), там, где у нормальной повозки крепились вожжи, сами по себе задвигались диковинные черные рычажки.
      — Ну, теперь держись, — выдохнул Фемистоклюс, судорожно вцепившись в борта божественного устройства.
      Еще раз сильно вздрогнув, колесница медленно поползла вверх, загудели хрустальные рельсы, заскрипели зубчатые колеса.
      — А как же Фаэтон? — вдруг вспомнил Алкидий, хватая друга за руку.
      — Что Фаэтон? — не понял Фемистоклюс.
      — Ну как же! — казалось, от отчаяния Алкидий сейчас расплачется, — ведь это был сын Гелиоса, он пытался править колесницей отца, чуть не сжег всю Грецию и сам погиб в огне.
      — Кретин, — громко ответил Фемистоклюс. — Не было никакого Фаэтона. Эту легенду специально олимпийцы выдумали. Просто пьяный Гефест полез однажды колесницу Гелиоса чинить и в итоге, естественно, напортачил, а ведь замять это дело как-то надо было, куча народу ведь поджарилось, скандал на всю Аттику. Вот и выдумали боги некоего Фаэтона. А что, красиво очень даже получилось, героически так…
      Внизу меланхолично плескалось темное море, а деревянная платформа на воде уже давно превратилась в размытую серую кляксу.
      Колесница бога солнца набирала высоту.
      — Не дрейфь, приятель, — успокаивал друга Фемистоклюс. — Через час будем на Олимпе, план переходит в решающую стадию.
      Распластавшись на дне колесницы и зажмурив глаза, Алкидий шепотом молился Аиду, прося бога подземного царства пока не забирать его к себе.
      Фемистоклюс, внимательно следивший за ночным небом, внезапно пригнулся, сев на дно повозки рядом с другом.
      — Селена едет, — тихо пояснил он. — Луну на небо везет.
      Время шло.
      Колесницу сильно трясло, занося на поворотах (здесь, по-видимому, имеется в виду турбулентность. — Авт.), и Алкидий, под недоуменным взглядом Фемистоклюса, всякий раз тихонько подвывал от страха.
      — Слушай, Алкидий, я тебя не понимаю, — пытался успокоить друга Фемистоклюс, — чего ты боишься? Ведь боги — это, считай, те же греки, с единственным отличием, что много жрут, гуляют да живут вечно, в них нет ничего сверхъестественного. Лучше вспомни, сколько раз Аресу герои морду били, вечно его потом Афина выручает, и что ты думаешь, он своим обидчикам мстит? А вот тебе, фигушки, синяки на морде залечит и снова давай свары да драки среди смертных устраивать, подстрекать.
      Но эти успокоительные речи на Алкидия не действовали.
      Махнув рукой, Фемистоклюс принялся ждать конечной цели их увлекательного и, что греха таить, сатирски рискованного предприятия.
      И вот наконец колесница затормозила, въехав в открытые ворота просторного небесного гаража. Фемистоклюс осторожно выглянул из повозки.
      Колесница Гелиоса стояла в просторном светлом помещении, стены которого были украшены забавными порнографическими фресками, изображавшими наиболее пикантные моменты из жизни героев.
      — Ух ты! — воскликнул Фемистоклюс и застыл с открытым ртом, разглядывая фрески. — Так и есть, мы на Олимпе.
      — Что, уже приехали? — сиплым голосом спросил со дна колесницы Алкидий.
      Медные ворота, через которые повозка заехала в гараж, были по-прежнему открыты. В проеме виднелось ночное, освещенное луной небо с белоснежными барашками облаков.
      — Вылезай, напарник, — тихо сказал Фемистоклюс, пихая друга сандалией. — Пора браться за дело.
      Выбравшись из колесницы, Алкидий тоже восхищенно ахнул, увидев красочные фрески, и замер. Но Фемистоклюс быстро привел друга в чувство, напомнив в грубой форме, где и зачем они находятся.
      — Если что, — усмехнувшись, добавил он, — если кто нас остановит и спросит, кто мы такие, хотя, конечно, это маловероятно, то ты — этот, как его, Асклепий, а я Зефир, западный ветер.
      Алкидий ошарашенно кивнул.
      За гаражом, где стояла колесница бога солнца, начинался темный коридор, выстланный мягким пушистым ковром (думаете, не было в Греции ковров? В Греции, тем более древней, все было! — Авт.).
      В стенах коридора имелись ниши, украшенные мраморными статуями.
      Фемистоклюс задумчиво почесал рыжую клочковатую бороду, принюхался, смешно двигая смуглым носом, после чего извлек из-за пазухи небольшую дощечку.
      — Что это? — удивился Алкидий, вопросительно глядя на друга.
      Фемистоклюс поморщился.
      — Это приблизительный план Олимпа, — небрежно ответил он. — Не мешай. Так, где же здесь у них столовая?
      — Как это план Олимпа? — не понял Алкидий. — Откуда он у тебя?
      — От Диониса, — коротко бросил Фемистоклюс, пряча дощечку обратно за пазуху. — Нам туда.
      Свернув в очередной коридор, друзья резко остановились, увидев шедшего им навстречу Гефеста. На шее знаменитого олимпийского изобретателя висел странный деревянный ящик с намотанной на катушку веревкой (проводом. — Авт.).
      По мере того как Гефест продвигался по коридору, катушка разматывалась, и небесный кузнец аккуратно запихивал толстую черную веревку под ковер.
      Фемистоклюс стремительно шмыгнул в ближайшую нишу и спрятался за статуей.
      — Пс-с-с… — тихонько позвал он остолбеневшего друга.
      Но Алкидий, тупо уставившись на Гефеста, даже не сдвинулся с места.
      — Прячься, придурок, — злобно прошипел Фемистоклюс, но друг его, похоже, даже не услышал.
      Как завороженный смотрел Алкидий на живого бога, не в силах пошевелиться.
      Ситуация грозила срывом всей операции.
      Гефест же, занятый протягиванием своей веревки, ничего вокруг не замечал. Остановившись посередине коридора, он вытащил из висевшей на груди деревянной коробки некий продолговатый темный предмет и, поднеся его к губам, громко сказал:
      — Алло, Аполлон, как слышно, я протянул шнур аж до последнего яруса.
      Продолговатый предмет в руке Гефеста тихо зашуршал и пару раз квакнул в ответ.
      Кузнец улыбнулся:
      — Порядок.
      Проходя мимо посторонившегося Алкидия, бог огня остановился и удивленно на него посмотрел.
      Фемистоклюс в нише за статуей укусил намотанную на кулак бороду.
      — Привет, Асклепий, — весело сказал Гефест. — А я слышал, ты сейчас гостишь в Итаке. Что случилось, почему ты вернулся раньше времени, неужели мозоли у Одиссея сами прошли?
      — Э… — неуверенно произнес Алкидий.
      — А, ну ладно, в жизни всякое бывает, сами прошли, и хорошо, тебе забот меньше, а я вот… — Гефест похлопал рукой по деревянному ящику, — телефонтий провожу, чтобы боги могли на расстоянии переругиваться, не опасаясь при этом нанести друг другу тяжкие телесные… — И бог огня весело рассмеялся.
      — Э… — снова неуверенно отозвался Алкидий.
      — Ладно, не буду тебя больше задерживать. — Гефест дружески потрепал грека по плечу. — Передавай привет Танату, что-то слишком часто он в последнее время у тебя клиентуру перебивает. Да и это… — спохватился кузнец, — к Зевсу заскочи, он давеча просил тебя к нему зайти, у него опять геморрой разыгрался.
      И, приветливо улыбнувшись, Гефест скрылся за поворотом.
      Веревка на ковре еще какое-то время дергалась, но вскоре затихла.
      — Разрази меня Аид, — сказал, выбравшись из своего укрытия, Фемистоклюс. — Неужели пронесло?
      — Э… — попытался ответить Алкидий.
      — Ничего, братец, — ободряюще сказал другу Фемистоклюс, — в нашем деле не такое еще бывает. Идем скорее, пока Зевс на Олимп не вернулся. По некоторым данным, он сейчас ночует у очередной смертной бабы, перевоплотившись в ишака.
      — Но откуда? — спросил обретший наконец дар речи Алкидий. — Откуда ты обо всем этом знаешь?
      — Я же тебе уже говорил, — ответил Фемистоклюс, — на прошлой неделе я встретил в одном из питейных заведений Диониса, и он за чашей вина выложил мне план, как можно круто насолить олимпийцам.
      — А зачем ему это?
      — Да сатир его знает, — пожал плечами Фемистоклюс. — Скучно мужику, мается от безделья, с жиряки готов всю Грецию опоить, если бы Зевс ему, конечно, позволил.
      В конце коридора друзья обнаружили громадный пиршественный зал, по случаю позднего времени, естественно, пустовавший. (Боги тоже мужики и отдыхать от постоянных пьянок даже им надо. — Авт.).
      — Этих залов на Олимпе где-то чуть больше семи десятков, — пояснил ошарашенному приятелю Фемистоклюс. — Хорошо, если за год боги хотя бы в половине побывают. Гименей, говорят, однажды в них заблудился. Бродил по пустым коридорам и орал благим матом, пока его Гермес не вывел.
      Алкидий в очередной раз мертвенно побледнел.
      — Но ты не бойся, — усмехнулся Фемистоклюс, — мы не запутаемся, у меня есть карта.
      Тем не менее того, что им было нужно, греки в пиршественном зале не нашли.
      — Вот зараза, — покачал головой Фемистоклюс, — а время-то идет.
      Свернув в очередной коридор, друзья наткнулись на чинившего сандалии Гермеса.
      На этот раз Фемистоклюс не растерялся, ловко сымпровизировав.
      — Привет, — нагло сказал он вестнику богов, сосредоточенно ковырявшему разобранный правый сандалий.
      — Здорово, — не поднимая головы, отозвался Гермес.
      — Не подскажешь ли, приятель, — продолжил Фемистоклюс, от наглости которого Алкидий был готов вот-вот упасть в обморок, — где здесь поблизости можно раздобыть амброзии?
      Гермес не глядя указал в конец коридора:
      — Там в углу автомат, кинешь две монетки.
      Поблагодарив, Фемистоклюс поволок полумертвого от страха приятеля в конец коридора.
      Там действительно оказалось нечто напоминавшее большую собачью будку. В высоком сером ящике имелась специальная прорезь для монет и овальное окошечко пока неизвестного назначения.
      Выудив из-за пазухи пару серебряных монет (да знаю, что их также не могло быть в Древней Греции, но негодующим по этому поводу товарищам советую перечитать эпиграф к роману. — Авт.), Фемистоклюс ловко засунул их в узкую прорезь.
      Серая будка дернулась, громко загудела, и через секунду в овальном окошечке уже лежала прозрачная фляга, наполненная нежно-розовой жидкостью (слава Зевсу, хоть не кока-колой. — Авт.).
      Радостно захихикав, Фемистоклюс передал флягу Алкидию.
      — Держи свое состояние и смотри не урони.
      Алкидий нервно вцепился в прозрачную флягу.
      — А теперь, — Фемистоклюс снова держал в руках заветную дощечку с кратким планом Олимпа, — нам нужно добраться вот до этой террасы.
      Как оказалось, нужная терраса находилась совсем рядом.
      Это был небольшой выступ под открытым небом, на котором клубились темные облака.
      Ярко светила луна, висевшая практически вровень с Олимпом.
      — И что дальше? — Алкидий, сжимая в руках флягу с амброзией, воровато огляделся.
      — Сейчас увидишь, — ответил Фемистоклюс. — Жди меня здесь и никуда не уходи.
      Сказав это, рыжебородый грек скрылся во тьме коридора.
      Вернулся Фемистоклюс где-то минут через десять.
      Под мышкой он нес две пары лохматых белых крыльев.
      Беззаботно посвистывая, он сунул одну пару бледному приятелю.
      Алкидий судорожно сглотнул:
      — Ты хочешь, чтобы…
      — Да-да, — перебил его Фемистоклюс. — Давай, скорее цепляй их себе за спину, там есть специальные ремни.
      — Но…
      — Никаких “но”: или так, или никак.
      Надев крылья, друзья окончательно стали походить на двух свихнувшихся идиотов.
      — На счет “три” прыгаем, — сказал, взмахнув крыльями, Фемистоклюс. — Раз, два, три…
      И они прыгнули. Уже в полете Фемистоклюс предостерег друга:
      — Запомни, Алкидий, не приближайся слишком близко к луне — воск потечет и крылья развалятся. Меня Дедал предупредил, он проверял на собственном сыне…

Глава 3
О РАЗДАЧЕ РОЗОВЫХ СЛОНОВ И О ТОМ, КАК ПАРИС ПОХИТИЛ ЕЛЕНУ