Пьянка была колоссальная.
      Где-то к середине праздника сильно захмелевший жених стал путать Афродиту с невестой, делая той более чем двусмысленные намеки.
      Афродита, кстати, была в принципе не против, но в дело вовремя вмешался Арес, в темном углу заехав пару раз жениху в глаз, что, надо сказать, молодожена тут же отрезвило.
      Вовсю веселились боги, но допустили они одну непростительную оплошность вследствие своей природной безалаберности, а именно: забыли пригласить на свадебный пир богиню раздора Эриду.
      Склочная была, конечно, баба, злопамятная, но при этом сатирски красивая.
      Представьте себе жгучую брюнетку с голубыми глазами, смуглой кожей, осиной талией и грудью больше, чем у Афродиты. Ведь это же закон природы, что красивые женщины (реально знающие себе цену), как правило, жуткие стервы. Вот и Эрида была как раз из таких.
      Решила богиня раздора устроить пирующим какую-нибудь гадость, а на гадости, как известно, она была великая мастерица.
      Явилась Эрида к пещере Хирона в самый разгар праздника.
      Жуткий гвалт стоял над лесом.
      Гефест, увлекающийся армреслингом, боролся с Аресом. Пьяный Гименей дурашливо что-то пел о подробностях первой брачной ночи, во всеуслышание заявляя, что именно он и никто другой будет держать факел над ложем новобрачных, консультируя и поправляя в нужный момент молодоженов. Естественно, это привело к страшной драке с Эротом, поскольку молодой бог любви посчитал пьяные заявления Гименея посягательством на свои права.
      Тут же присутствовал и титан Прометей, доставленный в пещеру Хирона вместе с куском скалы. Скала была установлена рядом с обеденным столом, и многочисленные прислужницы-дриады кормили из рук скованного титана, который, захмелев, требовал, чтобы ему подали мясное рагу из тушеной орлятины.
      Присутствовал на празднике и Зевс, великий Громовержец, за которым словно тень неустанно следовала ревнивая Гера, от внимания которой не ускользнул маслянистый блеск в глазах мужа, когда тот смотрел на молоденьких дриад.
      И вот в самый что ни на есть разгар праздника, когда бухие Дионис с Гермесом пытались зажарить ревущего басом Посейдона (ребятам захотелось отведать жареной скумбрии), в пещеру Хирона явилась, предварительно сделавшись невидимой, Эрида.
      Ее план был прост до идиотизма.
      Она украла золотое яблоко из садов Гесперид и искусно написала на нем: “Самой прекрасной”. Подкравшись к пиршественному столу, Эрида осторожно подбросила его в тарелку с клубникой. На золотое яблоко долго никто не обращал внимания, что страшно разозлило богиню раздора.
      Наконец Гименей, сильно потрепанный после драки с Эротом, таки заметил блестящее яблоко, схватил и попытался его надкусить.
      — О боги, какой идиот, — прошептала Эрида, закрывая лицо руками.
      Сломав два передних зуба, Гименей громко вы-матерился, чем привлек к себе всеобщее внимание.
      Эрида напряглась, ожидая, что же будет дальше.
      — Дай сюда! — закричала Гера, выхватывая у бога— покровителя брака золотое яблоко. — Самой прекрасной, — громко прочла она надпись на боку чудесного плода.
      — О! — закричал Зевс. — Так это, наверное, мне.
      — Пьяный болван, — тихо прошептала Гера, но Зевс ее услышал.
      — Что?!! — взревел он. — А ну повтори, курица общипанная!
      Боги закатились смехом.
      Но тут яблоком заинтересовались Афродита с воительницей Афиной.
      Разгорелся страшный скандал.
      — Это я самая прекрасная! — кричала Афродита. — Какой идиот станет это оспаривать?
      — Я не стану, — сказал вылезший из-под пиршественного стола жених Пелей, заглядывая богине под накидку.
      — Нет, это я самая прекрасная, — сказала Афина, снимая с пояса меч. — Пусть кто-нибудь скажет, что это не так, и я лично отрежу его лживый язык.
      — Ого, — хохотнул бог войны Арес, сжимая в руке огромный кубок с вином. — Намечается большая заварушка, люблю заварушки.
      — Это яблоко принадлежит мне, и только мне! — завизжала Гера, отталкивая наседающих соперниц. — Зевс, скажи им.
      Громовержец недоуменно почесал выглядывавшую из-под золотого лаврового венка плешивую макушку.
      — Проклятые бабы, — недовольно пробурчал он. — Вечно вы портите праздники.
      — Я помогу рассудить вас, — вдруг заявил Гермес, перестав тыкать вилкой в рыбий хвост Посейдона. — Дайте сюда яблоко.
      Богини подчинились.
      — Завтра, — продолжал хитроумный вестник богов, — жду вас всех троих в окрестностях Трои, на склоне высокой Иды.
      После чего праздник продолжился с новой силой.
      Ехидно хихикая и довольно потирая изящные ручки, Эрида, по-прежнему невидимая, осторожно покинула пещеру Хирона.
      Парис, прекрасный сын царя Трои Приама (заметим, что юноша пока не знал, чей он сын), в тот яркий солнечный день мирно пас себе стада на живописном склоне горы Иды.
      Ничто не предвещало в тот миг грядущих неприятностей, поэтому, когда с неба на поляну вдруг опустился вестник богов Гермес в своих огненных сандалиях, Парис решил от греха подальше сбежать.
      Юноша прекрасно знал, какие неприятности грозят тем, кто имеет какие-либо дела с богами, а Гермес, так тот вообще славился подмоченной репутацией еще во младенчестве (во где фантастика!!! — Авт.), под шумок слямзив коров у самого Аполлона.
      — Стой, куда? — закричал Гермес, подкручивая регуляторы подачи топлива на своих реактивных сандалиях. — А ну вернись, трусливое отродье!
      Но куда там, Парис драпанул так, что только пятки да его голый зад мелькали среди деревьев.
      — Вот же зараза! — выругался Гермес, плюхаясь в траву.
      С правой сандалией было что-то не так, она сильно нагрелась и странно дымила. Сие удивительное устройство сделал Гермесу Гефест, известный выдумщик и изобретатель, терроризировавший своими изделиями весь Олимп.
      Сколько раз великий Громовержец грозился разнести его кузницу к сатировой матери, но хитрый Гефест установил на Олимпе собранный им же телевизориус, с помощью которого эгидодержавный Зевс смог наблюдать за любой точкой на земле, так что ему больше не приходилось, как раньше, высовываться с Олимпа, рискуя при этом каждый раз брякнуться на землю.
      — Ну, подожди у меня, трусливый хряк! — Гермес погрозил кулаком вслед улепетывающему Парису, снимая неисправную сандалию.
      Все регуляторы были вроде установлены в правильное положение, топлива еще хватало на пару часов лета.
      Тогда в чем же дело?
      Зло сплюнув в траву и сняв тяжелые сандалии, Гермес заковылял в том направлении, где только что скрылся трусливый юноша.
      Через десять минут ехидно улыбающийся Гермес обнаружил Париса — тот валялся с вывихнутой ногой в глубокой, прикрытой густо растущим папоротником канаве.
      — Ну что, отбегался? — спросил вестник богов и, сняв с золотого пояса маленькую плоскую коробочку, раскрыл ее и потыкал пальцами в круглые разноцветные пуговки.
      Парис в священном ужасе рассматривал попискивающее устройство в руке Гермеса.
      — Изобретение Гефеста, — пояснил вестник богов перепуганному юноше. — Позволяет олимпийцам беседовать на расстоянии. Да, алло, это Гермес, все готово, жду вас на опушке леса.
      Устройство в ответ что-то склочно прошипело, и Гермес повесил его обратно на пояс.
      — Что вам от меня нужно?! — закричал Парис, барахтаясь в канаве.
      — Сущий пустяк, — улыбнувшись, ответил Гермес. — Ты, как внешне м… м… довольно привлекательный юноша, известный своей красотой на всю Аттику, должен будешь рассудить трех богинь и решить, которая из них самая прекрасная.
      — Каких богинь? — ужаснулся Парис. — Я не знаю никаких богинь. Я простой пастух, оставьте меня в покое.
      — Сатиров истерик, — зло констатировал Гермес. — Смотри, пожалуюсь на тебя Зевсу, он из тебя шашлык жареный сделает.
      Угроза возымела действие, юноша в канаве притих.
      — Ага, попустило, — усмехнулся вестник богов. — Так-то лучше, а по поводу того, что ты простой пастух, вот что я тебе скажу… — Гермес осторожно спустился к канаве. — Никакой ты не пастух, а сын царя Трои Приама.
      — ЧТО?!! — вокликнул юноша.
      — Что слышал, — пожал плечами Гермес. — Из-за тебя, скотины, погибнет Троя. Но это все так, лирика. Ну и где же эти старые девки?
      — Как ты сказал?! — гневно донеслось из-за спины Гермеса.
      Гермес резко обернулся:
      — А… м… м… это я не о вас, а об этих… мойрах.
      — Ох смотри мне, — погрозила пальцем Гера. — Твой длинный язык когда-нибудь сослужит тебе дурную службу.
      При виде трех прекрасных богинь в сияющих одеждах Парис на время утратил дар речи.
      Особенно воображение юноши поразила богиня любви Афродита.
      Афродита была облачена в нечто дымчатое и переливающееся, словно белые облака или, скорее, словно клубы тумана. Этот туман то и дело протаивал, являя взору наиболее пикантные части прекрасного тела богини.
      Золотые туфельки на высокой платформе только подчеркивали изящество и стройность ее прелестных ножек.
      — О… — произнес Парис, когда туманное одеяние богини любви протаяло, демонстрируя высокую упругую грудь.
      Афина явилась к Парису в сияющих золотых доспехах, с длинным зловещим копьем и в серебряном шлеме. Она тоже была по-своему прекрасна. Некоей брутальной животной силой веяло от всей ее крепкой, плотной фигуры. Эта сила притягивала к себе, звала раствориться в грубых ласках неистовой воительницы.
      — Ух, — выдохнул Парис, разглядывая сильные загорелые икры богини.
      Во рту у парня пересохло, пульс участился, тело била мелкая дрожь.
      Громко чертыхаясь, Гермес чинил невдалеке свои сандалии.
      Третьей, ближе всех к Парису, стояла Гера. Не то чтобы она была такой уж писаной красавицей. Она сильно проигрывала от соседства с двумя другими богинями, выглядела намного старше их, но все же какая-то изюминка была и в этой женщине. Парис смотрел на нее и все никак не мог понять, чем же его привлекает эта уже довольно немолодая богиня.
      “Наверное, тем, — шепнул внутренний голос, — что она спит с самим Зевсом”.
      — Э… — неуверенно произнес юноша, не зная, кого выбрать.
      — Давай быстрее, дефективный, — пригрозила Парису Гера. — Ты отнимаешь у нас драгоценное время.
      — Держи! — крикнул Гермес, кидая юноше золотое яблоко.
      Парис ловко поймал золотой плод и, прочитав на нем надпись, серьезно задумался.
      “За” и “против” было много.
      Слишком много.
      Они идеально уравновешивали друг друга.
      Что ж, начнем с Афродиты. Если Парис выберет ее, то непременно навлечет на себя гнев двух других богинь и, если его тут же не прикончит Афина, то Гера уж точно его достанет если не сама, так с помощью мужа.
      М-да, проблемка.
      А что, если Парис выберет Афину?
      Что в лоб, что по лбу, с одной лишь разницей: богиня Афродита сделает так, что девушки любить Париса никогда не будут. Да и сам он наверняка лишится возможности сладостно пострадать от чьих-нибудь любовных чар. Сам не полюбит, и его никто любить не захочет.
      Плохо.
      Не годится.
      Ну а если выбрать Геру?
      Заманчиво, конечно, ведь она жена самого Громовержца, но вряд ли Гера сможет уберечь Париса от гнева двух других обиженных богинь.
      Вот и все.
      Получается замкнутый круг. Змея проглатывает свой хвост.
      — Ну, мы ждем! — раздраженно напомнила Гера. “Эх, была не была”, — подумал юноша и так ответил богиням:
      — О прекраснейшие из бессмертных женщин, ослеплен я вашей тройной красотой и не в силах сейчас ответить, кто из вас прекрасней. Приходите завтра утром, за ночь я решу, кому из вас отдать золотое яблоко.
      Поняв тонкий намек юноши, богини дружно ухмыльнулись.
      Особенно хитрая ухмылка была на лице Афродиты.
      — Хорошо, — кивнула Гера. — Так и поступим. И они исчезли.
      — Давай руку. — Гермес помог Парису выбраться из канавы.
      Юноша, ломая папоротники и слегка прихрамывая, осторожно вылез на ровное место.
      — Да, парень, — покачал головой вестник богов, — вижу, ты крупно попал. Не хотел бы я оказаться на твоем месте. Впрочем, кто знает?
      Сказав это, Гермес перекинул через плечо тяжелые сандалии и, беззаботно посвистывая, направился в глубь леса.
      И вот решающая ночь настала.
      Судьба всей Греции была сейчас в руках юного Париса, но мало кто об этом знал (имеются в виду смертные).
      Первой дремавшего у костра на лугу Париса посетила Афина.
      Чувствительно ткнув тупым концом копья юношу в бок, она разбудила его и сразу перешла к делу.
      — Настоятельно советую тебе, смертный, отдать золотое яблоко мне, — дерзко заявила богиня.
      Парис, жуя соломинку, нагло посмотрел на загорелые бедра длинноногой, словно серна, богини.
      — А что мне, интересно, за это будет? — развязно поинтересовался он. Афина усмехнулась:
      — Я дарую тебе военную славу и великие победы. Ты станешь самым могучим воином за все времена существования Греции. Ты будешь сильнее и доблестнее самого Геракла. Непобедимый и неуязвимый в бою, во славе и всеобщем почете закончишь ты свою героическую жизнь, о которой будут слагаться легенды.
      Парис задумался.
      Жизнь, только что описанная Афиной, была очень заманчива: боевая слава, победы, взятые города, скованные цепями, стоящие на коленях враги.
      Неплохо.
      Очень неплохо.
      Но все же не то.
      Не этого желал в своей жизни не склонный к суете юноша. Вся эта толкотня, кровь, предсмертные хрипы, звон сталкивающегося оружия, к чему ему это?
      За каким таким сатиром он должен будет поджигать города, гнаться с безумным лицом за каким-то там эфиопом, управлять боевой колесницей, протирать окровавленное лезвие своего меча?
      М-да.
      Вот если бы Афина предложила ему с ней переспать, тогда другое дело — он без колебаний отдал бы золотое яблоко ей. Но, к сожалению, это было исключено: Парис знал, что воительница Афина — вечная девственница и что, предложи он ей сейчас поразвлечься, она тут же, особо не раздумывая, оторвет ему голову и, пожалуй, будет права.
      — Хорошо, я подумаю над твоим предложением, — сказал Парис, с упоением почесывая пятку, — и утром объявлю о своем решении.
      Афина ничего не сказала юноше, но, прежде чем растаять в воздухе, посмотрела на него таким взглядом, что бедный Парис даже на секунду засомневался: а не послать ли всех этих Сатаровых баб к праматери Гее, а самому попросить политического убежища в царстве Аида? Скажем, за чисто символическую плату — чинить время от времени протекающую лодку Харона.
      Не успел Парис снова поудобнее устроиться у огня, дабы вздремнуть, как к нему явилась Гера, выйдя прямо из пылающего костра.
      Ее появление было эффектным, но Парис лишь протяжно зевнул, безразлично уставившись на супругу Зевса.
      — Дремлешь? — зло спросила Гера.
      — Дремлю, — спокойно ответил юноша.
      — Небось думаешь, как бы удрать от нас?
      — Думаю, — подтвердил Парис.
      — Ну давай думай, — хмыкнула Гера. — Но хочу тебя предупредить, что если ты отдашь золотое яблоко мне, то я дарую тебе власть над всей Азией (так в мифах у Куна. — Авт.).
      “Вот тебе и на, — подумал Парис, — получается, что Гера с Афиной предлагают мне одно и то же. Только Афина, в отличие от супруги Зевса, хочет, чтобы я завоевал эти земли огнем и мечом, потешив больное самолюбие Ареса”.
      Юноша представил, как могучие слуги несут его в роскошном паланкине в блистающий золотом дворец, где уже накрыт красующийся всевозможными яствами громадный пиршественный стол, где бьют прохладные фонтаны, а по залам дворца гуляют прекрасные птицы (павлины? А сатир их знает, были они в Древней Греции или нет. — Авт.).
      От разыгравшейся гастрономической фантазии у Париса засосало под ложечкой.
      Предложение Геры было соблазнительнее предложения Афины, но все-таки что-то мешало юноше, словно заноза в известном мягком месте.
      Но вот что?
      — Ладно, я подумаю над твоим предложением, — произнес юноша стандартную фразу. — Дождись утра, и ты узнаешь о моем решении.
      — Ох, смотри мне, — бросила напоследок Гера. — Знаю я таких, как ты, — морда с рождения лукавая. Но меня не обманешь, я обид никому не прощаю.
      И Гера вошла обратно в огонь, растворившись в его желто-красном пламени.
      Вот так, теперь пошли и угрозы, чего-то подобного в принципе Парис и ожидал. Как говорится: “С богами жить — по-олимпийски выть”.
      Все было у даров Геры с Афиной: и размах, и масштабность, но не было в них одной маленькой детали, созвучной сердцу Париса. Он и сам не знал, что это за деталь, пока не увидел Афродиту в дымчатом наряде, скачущую на белом единороге.
      Сойдя с мифического коня (да знаю, что не могло его быть в Древней Греции, но ведь красиво-то как? — Авт.), Афродита легко подбежала к костру.
      Запахом дивных цветов повеяло от богини любви Афродиты.
      Голова у Париса немного закружилась.
      — Ты уже решил, кому отдашь яблоко? — весело спросила Афродита, пританцовывая рядом с огнем.
      Юноша отрицательно покачал головой.
      — Если ты отдашь яблоко мне, — продолжала вечно молодая богиня любви, — то получишь в жены самую прекрасную из смертных женщин — Елену.
      — Э… — начал было юноша, но тут дымчатая одежда Афродиты спала к ее ногам, и Парис с открытым ртом уставился на обнаженную фигуру богини.
      — Что же ты застыл, словно пораженный молнией Зевса? — лукаво спросила Афродита. — Глупенький, иди же ко мне, я ведь не кусаюсь…
      Так была решена судьба великой Трои.
      Парис проснулся рано утром, когда даже солнце еще не встало, точнее, огненная колесница бога Гелиоса еще стояла в небесном гараже.
      Голова у юноши раскалывалась, словно от выпитого накануне бочонка крепкого вина. Но он-то прекрасно помнил, что никакого вина вчера не пил. Видимо, интимная близость с бессмертной женщиной давала наутро такой же эффект, как и глубокое опьянение.
      Да, дела.
      На что же это он вчера согласился?
      Ну конечно же Елена, прекрасная Елена… И вдруг она — жена Париса?
      Неплохо.
      Весьма неплохо, даже, можно сказать, великолепно.
      Афродита оказалась щедрой богиней, ибо Парис отдал бы ей золотое яблоко только за одну проведенную с ней ночь, безо всяких там прекрасных Елен…
      С высокого Олимпа за проснувшимся юношей наблюдал хмурый Зевс, регулируя с помощью дистанционного пульта плывущее на экране телевизориуса изображение.
      — Ох уж мне эти бабы, — недовольно пробурчал Громовержец, вглядываясь в картинку. — На все готовы, потаскухи, ради достижения поставленной цеди, тьфу ты, срам-то какой…
      И, с чувством сплюнув на землю, Зевс выключил удивительное изобретение Гефеста.
      А в Греции вдруг ни с того ни с сего пошел проливной дождь…

      Сказать, что Алкидий и Фемистоклюс были обыкновенными раздолбаями, это значит ничего не сказать. Они с легкостью впутывались во всевозможные авантюры и с такой же поразительной легкостью из них выпутывались.
      Этим закадычным друзьям никогда не сиделось на месте, и каждая их очередная дерзкая выдумка была намного безумнее предыдущей.
      Естественно, эта парочка никак не могла ускользнуть от взора всемогущих богов, вызывая у обитателей Олимпа праведное возмущение, и если бы не тотальная занятость последних на каждодневных пирах, то жуликоватым грекам было бы явно не до шуток. А так, то священных быков из храма Аполлона украдут, то жертвенное оружие в святилище Ареса свистнут. Тем они и жили, толкая “одолженные” у всемогущих вещи скупщикам краденого.
      Алкидий, высокий смуглый юноша с длинными черными вьющимися волосами, отличался необычайной ловкостью и находчивостью. Родители его были рыбаками, но молодой грек, презрев физический труд, отказался от этой профессии, предпочитая странствовать по Аттике.
      Фемистоклюс выглядел значительно старше своего приятеля. Маленький, чуть полноватый, с куцей рыжей бороденкой, по своему хитроумию он мог бы потягаться с самим великим царем Итаки Одиссеем, поэтому в их товарищеском дуэте Фемистоклюс играл роль генератора всех идей и разработчика всевозможных, коварных и не очень, планов.
      Накануне драматических событий, а именно Троянской войны, Алкидий с Фемистоклюсом задумали неслыханный по своей кощунственности поступок: пробраться на Олимп и кое-что оттуда украсть.
      Воистину подобная идея не могла прийти в голову ни одному нормальному греку, а если бы и пришла, то несчастный, лишь представив себе мысленно такое злодеяние, от ужаса поседел бы до кончиков волос.
      Но Алкидий с Фемистоклюсом были не робкого десятка. Некоторые даже утверждали, что у обоих молодчиков в жилах текла божественная кровь.
      Так, Фемистоклюса родители нашли брошенным в лесу, и злые языки поговаривали, будто он был рожден от мимолетной связи лесной дриады Эй и известного пьяницы пастуха Эвкледа.
      В случае с Алкидием история и вовсе была темная. Отец-то у него действительно был родной, а вот насчет матери существовали глубокие сомнения. Утверждали, что подгулял однажды старик, уйдя в долгий рыбацкий рейд в море, с некой нереидой по имени Флексо, и родился, мол, у этой Флексы мальчик, который и был подброшен в большой раковине рыбаку прямо на крылечко дома с запиской: “На будущее, старый козел, предохраняйся”.
      Алкидий, между прочим, частенько поражал своих сверстников удивительной способностью плавать под водой.
      Например, он мог не всплывать на поверхность без какого-либо ощутимого для себя вреда около часа, а равных ему по скорости и мастерству дальних заплывов в Аттике вообще не было.
      Итак, наши герои решили пробраться на сам Олимп.
      Задача, скажем так, была не из легких, или, что греха таить, задача была невыполнимой даже для полусмертных.
      Сам Олимп представлял собой некий летающий остров, постоянно находившийся выше уровня облаков. Построил этот остров вроде как Гефест, хотя во всевозможных преданиях по этому поводу существовали значительные разногласия.
      Естественно, что Олимп в данной ситуации для смертных был абсолютно непреступен, но Фемистоклюс имел по этому поводу свое мнение.
      — Главное, — говорил он, залпом опорожняя чашу с вином, — это рациональный подход к делу плюс холодный расчет. Ноль эмоций — половина успеха любого, даже самого безнадежного дела.
      Друзья, как у них было заведено, перед очередным крупным делом расположились в любимом питейном заведении под названием “За пазухой у Зевса”. Поговаривали, что сам Громовержец в обличье смертного частенько захаживал сюда потискать местных красавиц да выпить крепкого троянского вина.
      — Фемистоклюс, дружище, — по своему обыкновению пребывая в пессимистическом расположении духа, сказал Алкидий. — На этот раз нас наверняка поймают.
      — КТО? — громко спросил Фемистоклюс, лукаво усмехаясь.
      — Да тот же Арес, — не унимался Алкидий. — Он нам те боевые топоры до конца нашей жизни не простит.
      — А, ерунда! — Фемистоклюс беззаботно махнул рукой. — Ареса я беру на себя. Что нам Арес, тупая военщина. Если кого нам и следует опасаться, так это Гермеса. Хитрый уж больно, всегда двойную игру ведет — и нашим, так сказать, и вашим.
      — Ай, да что с него взять, — согласился Алкидий. — Вестник богов, стукач, одним словом.
      — Ну так а я о чем? — хмыкнул Фемистоклюс. — Значит, план наш таков…
      Рыжебородый грек воровато огляделся, но подозрительных личностей, кроме валявшегося в луже вина старика, в пивном заведении не было.
      Фемистоклюс помедлил и благоразумно перешел на полушепот:
      — Есть один вариант, как нам попасть на Олимп.
      — Врешь, — не поверил Алкидий, наполняя другу кружку вином из стоявшего на столе лекифа.
      — Нет, не вру, — огрызнулся Фемистоклюс. — Я все проверил, все просчитал.
      — Все?
      — Ну, почти все. Ты ведь знаешь, что каждое утро бог Гелиос на своей огненной колеснице выезжает на небосвод.
      — Ну, вроде того, — кивнул Алкидий.
      — Так вот, значит, выезжает он и к вечеру по дуге к морю спускается, ну а у моря его ждет лодка, которая доставляет Гелиоса во дворец, где он дрыхнет до самого утра, пока в небе властвует богиня Селена.
      — Все верно, — согласился Алкидий. — Ты давай это, ближе к сути.
      — Будет тебе сейчас суть, — снова огрызнулся Фемистоклюс, опасливо оглядываясь на храпящего старика. — Мы вместе с тобой доберемся вечером до той части Понта, где Гелиоса ждет лодка, это, кстати, недалеко от берега. Там Гефест построил что-то вроде плавучей платформы — мне рыбаки рассказывали. Именно там, у этой платформы заканчивается небесная колея, по которой едет огненная колесница Гелиоса.
      — И что? — спросил Алкидий, недоуменно моргая. — Эко ты, братец, закрутил.
      — Да все очень просто, — сказал Фемистоклюс, делая хороший глоток вина. — Мы подождем, пока Гелиос сойдет со своей колесницы и сядет в лодку, а затем осторожно проберемся на платформу и, заняв колесницу, попадем на Олимп.
      — Интересно, как же это мы на него попадем? — с издевкой осведомился Алкидий. — Может быть, полезем по проложенной в небе колее?
      — Зачем по колее? — удивился Фемистоклюс. — Колесница сама отвезет нас к Олимпу, возвращаясь в исходное положение.
      — Да мы сгорим в ней, — ужаснулся Алкидий. — Это же повозка самого бога солнца.
      — Глупые предрассудки, — невозмутимо возразил Фемистоклюс. — Ты сильно им подвержен, и это в конечном счете будет мешать. В принципе я могу отправиться на Олимп и сам.
      — Ну уж нет, — запротестовал Алкидий. — Половина добычи моя, как договаривались, так и будем действовать.
      — Что ж, — кивнул рыжебородый Фемистоклюс, — тогда сегодня вечером и приступим.
      — Как? Уже сегодня?
      — А ты что думал. Я с моряками заранее договорился. Они за символическую плату довезут нас до той платформы. Правда, говорят, что в тех водах много акул, но если мы будем издавать звуки, которые издают киты во время спаривания, то акулы побоятся нас тронуть.
      — Какие еще звуки? — обалдело спросил Алкидий.
      — А вот такие…
      Сделав губы трубочкой, Фемистоклюс громко издал нечто среднее между хрюканьем свиньи и мычанием бешеной коровы.
      Немногие посетители питейного заведения поперхнулись поглощаемыми напитками, а пьяный старик в луже вина протрезвел и, встав на четвереньки, бросился наутек и проворно выскочил на улицу.
      — Вот видишь, — довольно констатировал Фемистоклюс. — Эффективность сто процентов.
      Сокрушенно покачав головой, Алкидий добавил в чашу друга еще немного вина.
      — Ох, поймают нас на этот раз, — грустно произнес он, — нутром чувствую, поймают…
 
      В тот день у бога Гелиоса было прекрасное настроение.
      Как обычно рано встав, он умылся холодной водой, побрился и, выпив для поддержания жизненного тонуса немного амброзии, сделал небольшую зарядку.
      На свой пост он всегда заступал в пять часов утра, возносясь на сияющем облаке прямо к Олимпу, где его уже ждала верная огненная колесница.
      И в этот раз он не стал делать исключений из правила.
      Облачившись в золотые сияющие одежды, бог солнца взошел на небольшое облачко, установленное на крыше его хрустального дворца, и, нажав торчавший сбоку рычаг, привел облачко в движение.
      В последнее время устройство, как и все, наспех сделанное Гефестом, барахлило.
      Облачко дернулось, с пыхтением приподнялось над крышей дворца, выпустило из себя струю черного дыма и, судорожно сотрясаясь, стало набирать высоту.
      — У-у, сатиров Гефест, — недовольно проворчал Гелиос, пристегивая к плечам ремни безопасности, — явно руки у него растут совсем из иного места, чем у нормальных бессмертных.
      Конечно же бог солнца был сильно неправ. Просто у бедняги Гефеста не хватало времени на постоянное обслуживание всех своих изобретений. Он-то был один, а созданных им устройств было множество, вследствие чего периодически случались небольшие катастрофы. То молниеметатель у Зевса ни с того ни с сего по смертным палить начнет, то по телевизориусу порнография какая-нибудь сама по себе показываться станет на радость Эроту.
      В общем, за всем не усмотришь.
      Вознесясь на Олимп, Гелиос по пути приветствовал богиню Селену, которая, закончив свое ночное дежурство, направлялась на черной колеснице по специально проложенной для нее в небе второй колее в пещеру горы Латма в Карий, где спал беспробудным сном ее вечный любовник Эндимион.
      Приветливо улыбаясь молодой богине, Гелиос тихо прошептал:
      — Давай, давай, спеши к своему любовничку, сатирова потаскуха…
      А все дело было в том, что Селена, однажды приглашенная в гости во дворец к Гелиосу, который питал на ее счет определенные намерения, отказала ему, притом в довольно резкой форме, нанеся любвеобильному богу легкие и тяжелые телесные повреждения.
      С тех пор невзлюбил Гелиос Селену, хотя при встрече с ней всегда приветливо улыбался…
      На Олимпе богиня зари Эос уже готовилась открыть ворота небесного гаража, из которого и должна была выехать колесница бога солнца.
      — Ну как давление в котлах, в норме? — спросил Гелиос девушку, отстегивая ремни безопасности и отключая пыхтящее облачко.
      — Все в порядке, — ответила Эос. — Детали внешнего привода Гефест еще вчера поменял. Он просил передать тебе, чтобы на отрезке №117 ты немного сбросил скорость, так как слишком велика вибрация, а колею в том месте он подрихтовать еще не успел.
      — Чем же он, интересно, так занят? — ехидно осведомился Гелиос, забираясь в золотую колесницу.
      — Сказал, что проводит на Олимпе телефонтий, — ответила Эос.
      — Что проводит? — не расслышал бог солнца.
      — Устройство, которое позволит богам общаться между собой в пределах Олимпа.
      — Так он вроде что-то подобное уже собирал, да вот даже у меня такое есть, примитивно, конечно, но зато удобно. — Сняв с пояса маленькую черную коробочку, Гелиос продемонстрировал ее напарнице.
      Эос кивнула:
      — Это сотиус-мобилиус. По словам Гефеста, он потребляет слишком много энергии, а телефонтий будет потреблять очень мало.
      — Ай да Гефест! — хохотнул Гелиос, передвигая на пульте колесницы некие блестящие рычажки.
      Колесница ожила, завибрировала, на ее бортах тут же загорелись маленькие рубиновые огоньки (и эфиопу понятно, что это лампочки. — Авт.).
      — Ну что, за работу?
      Эос в ответ мягко улыбнулась и, нажав большую красную кнопку на стене небесного гаража, открыла медные ворота.
      Прозрачные рельсы дрогнули, запев под колесами золотой повозки, подвешенная под дном колесницы круглая прозрачная сфера стала медленно разгораться, пульсируя ярким желтым светом.
      Гелиос раздраженно постучал по пульту колесницы.
      — Эос, глянь-ка на свои приборы, — крикнул он стоявшей сзади девушке. — Что-то у меня датчик уровня давления в реакторе барахлит (давление в реакторе? Сразу видно, автор ни хрена в этом не смыслит, но с другой стороны, это ведь как бы фантастика? — Авт.).
      Богиня зари открыла в стене гаража небольшую дверцу, за которой светились круглые циферблаты различных датчиков.
      — 16 ню, — крикнула девушка, и Гелиос, удовлетворенно хмыкнув, надавил сандалией плоскую педаль на полу колесницы.
      — Нормально, — весело сказал он и, махнув рукой, добавил: — Поехали… эй, греки, встречайте солнышко…
      Плавно рванув с места (плавно рванув??? Это интересно как? — Авт.), золотая колесница бога солнца мягко заскользила по проложенным в небе хрустальным рельсам.
      — Вон он, придурок, уже едет, — сказал Фемистоклюс, указывая пальцем на небо.
      Отобрав у друга кусочек темного стекла, Алкидий, запрокинув голову, взглянул сквозь него на солнце.
      — Ага, — кивнул он, улыбаясь. — Скоро будет опускаться к морю, пора бы и нам трогать.
      Немного посовещавшись, самые авантюрные греки во всей Аттике спустились к морю, где на якоре стоял корабль их старого знакомца Фиода.
      — Привет, разбойничья морда, — приветствовал моряка Фемистоклюс, и они с чувством обнялись — Надеюсь, наш договор по-прежнему остается в силе?
      — О чем речь! — улыбнулся Фиод. — Если бы вы хотели насолить Посейдону, я бы, конечно, отказался, а олимпийцы меня давно уже не страшат.
      Погрузившись на корабль, Алкидий с Фемистоклюсом, внимательно наблюдая за садившимся солнцем, отплыли по направлению к удивительной надводной платформе Гефеста.
      Как оказалось, Фиод плыл в Трою с богатым грузом специй и женских побрякушек, надеясь в данном рейде хорошо подзаработать, особенно если по дороге встретится какой-нибудь другой торговый корабль, который можно будет славно пограбить.
      У гребцов на судне старого моряка был такой зверский вид, что Фемистоклюс с Алкидием невольно посочувствовали встречным торговым суднам.
      — Мне вся эта олимпийская политика до фени, — развалившись на палубе, вяло разглагольствовал Фиод. — Все эти боги думают только об одном: как бы набить животы да обрюхатить какую-нибудь смертную девку. Моя бы воля, сверг бы их всех с Олимпа и заставил на полях работать, землю пахать там, свиней разводить.
      — А не боишься вести такие крамольные речи? — усмехнулся Фемистоклюс. — Зевс-то все видит. Старый моряк хмыкнул.
      — Но ведь вы тоже не боитесь на Олимп рейдом идти? — вопросом на вопрос ответил Фиод. — Причем с откровенно грабительской целью?
      — Ну, мы это отдельный разговор, — нагло отрезал Фемистоклюс. — Мы и не такое в былые времена проворачивали, тем более что у нас в жилах течет кровь бессмертных.
      — Да слышал, слышал, — кивнул моряк. — Сатир вас знает, может, и правду говорят. Уж больно вы живучие, подлецы, все вам с рук сходит.
      Алкидий и Фемистоклюс довольно переглянулись.
      А небо тем временем уже темнело, и это говорило о том, что Гелиос проходит на своей огненной колеснице последний рубеж, постепенно спускаясь по хрустальным рельсам к морю.
      — Ну вот она, платформа эта, — сказал Фиод, указывая на покачивавшуюся на волнах не то доску, не то плот.
      Рядом с платформой на воде болталась привязанная цепью к деревянному колышку небольшая изящная лодка, украшенная золотом.
      Прямо с неба в плавучую доску упирались две терявшиеся в облаках хрустальные колеи, по которым и ходила колесница Гелиоса.
      — Подплыть ближе не могу. — Фиод сочувственно развел руками. — Уж больно гребцы у меня суеверные, боятся они этого места, рассказывают, будто, когда Гелиос на платформу опускается, вода вокруг вскипает.
      — А как же акулы? — спросил Алкидий, опасливо заглядывая за борт корабля.
      — А что акулы? — удивился моряк. — Брюхом кверху вареные плавают.
      Алкидий повернулся к рыжебородому приятелю:
      — И как же мы дальше?
      — Как дальше? — переспросил Фемистоклюс. — Конечно же вплавь.
      — ЧТО?!! Там ведь акулы?
      — Не бойся, друг. — Фемистоклюс похлопал приятеля по плечу. — Акул бояться — на Олимп не ходить.
      Алкидий недоуменно посмотрел на товарища — уж не тронулся ли умом Фемистоклюс?
      — Все в порядке, — хохотнул Фиод. — Фемистоклюс шутит. Конечно же я одолжу вам лодку.
      Лодка была славная, прочная, хорошо просмоленная. Погрузившись в нее и попрощавшись с Фиодом, друзья не спеша погребли к платформе.
      — И где же мы здесь спрячемся? — продолжал недоумевать Алкидий. — Ведь Гелиос нас непременно заметит.
      — А вон видишь деревянный выступ рядом с колеей? — указал Фемистоклюс. — Ну, что-то вроде надстройки, видимо, она служит вместо ступенек.
      Алкидий кивнул:
      — Вот там мы вместе с лодкой и спрячемся.
      Сказано — сделано.
      Едва друзья спрятались, как небо над морем потемнело, а деревянная платформа на воде завибрировала. Хрустальные колеи покраснели, повеяло жаром.
      — Едет, — прошептал Фемистоклюс. — Смотри мне, давай без суеверных глупостей.
      Бледный Алкидий неуверенно кивнул.
      Огненная повозка бога солнца тем временем продолжала свой спуск. Вскоре стало возможным расслышать не только гудение вибрировавших хрустальных рельсов, но и гневные ругательства самого Гелиоса.
      — Да чтоб тебя! — ревел бог солнца. — Проклятая развалюха, никчемное старье.
      Когда колесница Гелиоса, исходя жаром, остановилась наконец на платформе, стало ясно, почему бог солнца так неистово ругался.
      Правый рукав его золотой накидки горел.
      Сбросив с себя накидку, Гелиос выпрыгнул из повозки, держа в руках большое медное ведро. Проворно подбежав к краю платформы, он опустил ведро в воду, а затем, вернувшись, вылил содержимое медной емкости на свою колесницу.
      Колесница зашипела.
      В небо повалил столб густого пара.
      — Фух! — Гелиос с облегчением вытер рукой взмокший лоб. — Еще одно такое приземление, и Зевсу придется искать другого бога солнца.
      Зашвырнув ведро в остывающую повозку, Гелиос еще с минуту крыл матом ненавистное изделие Гефеста, после чего, забравшись в лодку, поплыл на восток, где располагался его прекрасный дворец. Лодка при этом двигалась сама по себе, с жужжанием выбрасывая из-под дна струю шипящей воды.
      — Тоже, видимо, изобретение божественного кузнеца Гефеста, — хмыкнул в укрытии Фемистоклюс.
      Колесница, хоть она и называлась колесницей, на самом деле таковой не являлась.
      Во-первых, у нее не было коней, но оно и понятно, зачем они были нужны, если повозка сама двигалась по проложенным в небе прозрачным рельсам.
      Во-вторых, своей формой колесница сильно отличалась от известного прототипа, на котором сражались (то есть по бабам ездили. — Авт.) смертные герои.
      Ее борта были красиво инкрустированы золотом, а вместо колес имелись странные, из непонятного блестящего металла зубчатые шестерни.
      Под самым дном колесницы была прикреплена некая прозрачная сфера, излучавшая мягкий желтый свет.
      Время от времени в глубине этой сферы пробегали маленькие молнии и голубые искорки непонятного происхождения.
      Колесница медленно остывала.
      Отряхнув одежду, Фемистоклюс подошел к повозке бога солнца ближе и заметил на ее бортах мигающие зеленым огоньки.
      — Что бы это могло означать? — вслух подумал он. (Вот же дурак, даром что грек древний. — Авт.)
      Выбравшийся из ненадежного укрытия вслед за другом Алкидий осторожно приблизился к Фемистоклюсу, став на всякий случай у него за спиной.
      — Она что, живая? — опасливо спросил он.
      — Не мели ерунды, — отмахнулся Фемистоклюс, пощипывая рыжую бороденку. — Что значит зеленый цвет? — вслух продолжал рассуждать грек. — Зелеными бывают неспелые яблоки и мертвые эфиопы, значит ли это, что повозка пока не готова отправиться в обратный путь?
      — Возможно, она остывает, — тихо проговорил Алкидий.
      — Точно. — Фемистоклюс поднял вверх указательный палец. — Ты прав, мой проницательный друг.
      Занятые изучением удивительной колесницы Гелиоса, друзья и не заметили, что вокруг уже давно царит ночь.
      Светящаяся сфера под дном повозки бога солнца медленно тускнела. Зеленые огни на бортах стали мигать все реже, и вот уже вместо них засияли красные треугольники, пульсируя и наливаясь ярким светом.
      — Скорее! — закричал Фемистоклюс, запрыгивая в колесницу. — Сейчас она поедет.
      Замешкавшегося трусливого Алкидия пришлось затаскивать в повозку за шиворот, ибо страх крепко сковал все его члены (в смысле руки-ноги и т. п. — Авт.).
      — Болван! — орал и плевался Фемистоклюс. — Ты провалишь нам всю операцию. Если ты сейчас же не сядешь в колесницу, я лишу тебя твоей доли прибыли.
      Страшная угроза возымела свое действие, алчность победила в Алкидий страх, и он (в смысле Алкидий, а не страх), неуклюже взойдя по деревянным ступенькам, свалился мешком на дно колесницы.
      Колесница вздрогнула.
      Внутри нее что-то приглушенно зажужжало (да мотор, мотор! — Авт.), там, где у нормальной повозки крепились вожжи, сами по себе задвигались диковинные черные рычажки.
      — Ну, теперь держись, — выдохнул Фемистоклюс, судорожно вцепившись в борта божественного устройства.
      Еще раз сильно вздрогнув, колесница медленно поползла вверх, загудели хрустальные рельсы, заскрипели зубчатые колеса.
      — А как же Фаэтон? — вдруг вспомнил Алкидий, хватая друга за руку.
      — Что Фаэтон? — не понял Фемистоклюс.
      — Ну как же! — казалось, от отчаяния Алкидий сейчас расплачется, — ведь это был сын Гелиоса, он пытался править колесницей отца, чуть не сжег всю Грецию и сам погиб в огне.
      — Кретин, — громко ответил Фемистоклюс. — Не было никакого Фаэтона. Эту легенду специально олимпийцы выдумали. Просто пьяный Гефест полез однажды колесницу Гелиоса чинить и в итоге, естественно, напортачил, а ведь замять это дело как-то надо было, куча народу ведь поджарилось, скандал на всю Аттику. Вот и выдумали боги некоего Фаэтона. А что, красиво очень даже получилось, героически так…
      Внизу меланхолично плескалось темное море, а деревянная платформа на воде уже давно превратилась в размытую серую кляксу.
      Колесница бога солнца набирала высоту.
      — Не дрейфь, приятель, — успокаивал друга Фемистоклюс. — Через час будем на Олимпе, план переходит в решающую стадию.
      Распластавшись на дне колесницы и зажмурив глаза, Алкидий шепотом молился Аиду, прося бога подземного царства пока не забирать его к себе.
      Фемистоклюс, внимательно следивший за ночным небом, внезапно пригнулся, сев на дно повозки рядом с другом.
      — Селена едет, — тихо пояснил он. — Луну на небо везет.
      Время шло.
      Колесницу сильно трясло, занося на поворотах (здесь, по-видимому, имеется в виду турбулентность. — Авт.), и Алкидий, под недоуменным взглядом Фемистоклюса, всякий раз тихонько подвывал от страха.
      — Слушай, Алкидий, я тебя не понимаю, — пытался успокоить друга Фемистоклюс, — чего ты боишься? Ведь боги — это, считай, те же греки, с единственным отличием, что много жрут, гуляют да живут вечно, в них нет ничего сверхъестественного. Лучше вспомни, сколько раз Аресу герои морду били, вечно его потом Афина выручает, и что ты думаешь, он своим обидчикам мстит? А вот тебе, фигушки, синяки на морде залечит и снова давай свары да драки среди смертных устраивать, подстрекать.
      Но эти успокоительные речи на Алкидия не действовали.
      Махнув рукой, Фемистоклюс принялся ждать конечной цели их увлекательного и, что греха таить, сатирски рискованного предприятия.
      И вот наконец колесница затормозила, въехав в открытые ворота просторного небесного гаража. Фемистоклюс осторожно выглянул из повозки.
      Колесница Гелиоса стояла в просторном светлом помещении, стены которого были украшены забавными порнографическими фресками, изображавшими наиболее пикантные моменты из жизни героев.
      — Ух ты! — воскликнул Фемистоклюс и застыл с открытым ртом, разглядывая фрески. — Так и есть, мы на Олимпе.
      — Что, уже приехали? — сиплым голосом спросил со дна колесницы Алкидий.
      Медные ворота, через которые повозка заехала в гараж, были по-прежнему открыты. В проеме виднелось ночное, освещенное луной небо с белоснежными барашками облаков.
      — Вылезай, напарник, — тихо сказал Фемистоклюс, пихая друга сандалией. — Пора браться за дело.
      Выбравшись из колесницы, Алкидий тоже восхищенно ахнул, увидев красочные фрески, и замер. Но Фемистоклюс быстро привел друга в чувство, напомнив в грубой форме, где и зачем они находятся.
      — Если что, — усмехнувшись, добавил он, — если кто нас остановит и спросит, кто мы такие, хотя, конечно, это маловероятно, то ты — этот, как его, Асклепий, а я Зефир, западный ветер.
      Алкидий ошарашенно кивнул.
      За гаражом, где стояла колесница бога солнца, начинался темный коридор, выстланный мягким пушистым ковром (думаете, не было в Греции ковров? В Греции, тем более древней, все было! — Авт.).
      В стенах коридора имелись ниши, украшенные мраморными статуями.
      Фемистоклюс задумчиво почесал рыжую клочковатую бороду, принюхался, смешно двигая смуглым носом, после чего извлек из-за пазухи небольшую дощечку.
      — Что это? — удивился Алкидий, вопросительно глядя на друга.
      Фемистоклюс поморщился.
      — Это приблизительный план Олимпа, — небрежно ответил он. — Не мешай. Так, где же здесь у них столовая?
      — Как это план Олимпа? — не понял Алкидий. — Откуда он у тебя?
      — От Диониса, — коротко бросил Фемистоклюс, пряча дощечку обратно за пазуху. — Нам туда.
      Свернув в очередной коридор, друзья резко остановились, увидев шедшего им навстречу Гефеста. На шее знаменитого олимпийского изобретателя висел странный деревянный ящик с намотанной на катушку веревкой (проводом. — Авт.).
      По мере того как Гефест продвигался по коридору, катушка разматывалась, и небесный кузнец аккуратно запихивал толстую черную веревку под ковер.
      Фемистоклюс стремительно шмыгнул в ближайшую нишу и спрятался за статуей.
      — Пс-с-с… — тихонько позвал он остолбеневшего друга.
      Но Алкидий, тупо уставившись на Гефеста, даже не сдвинулся с места.
      — Прячься, придурок, — злобно прошипел Фемистоклюс, но друг его, похоже, даже не услышал.
      Как завороженный смотрел Алкидий на живого бога, не в силах пошевелиться.
      Ситуация грозила срывом всей операции.
      Гефест же, занятый протягиванием своей веревки, ничего вокруг не замечал. Остановившись посередине коридора, он вытащил из висевшей на груди деревянной коробки некий продолговатый темный предмет и, поднеся его к губам, громко сказал:
      — Алло, Аполлон, как слышно, я протянул шнур аж до последнего яруса.
      Продолговатый предмет в руке Гефеста тихо зашуршал и пару раз квакнул в ответ.
      Кузнец улыбнулся:
      — Порядок.
      Проходя мимо посторонившегося Алкидия, бог огня остановился и удивленно на него посмотрел.
      Фемистоклюс в нише за статуей укусил намотанную на кулак бороду.
      — Привет, Асклепий, — весело сказал Гефест. — А я слышал, ты сейчас гостишь в Итаке. Что случилось, почему ты вернулся раньше времени, неужели мозоли у Одиссея сами прошли?
      — Э… — неуверенно произнес Алкидий.
      — А, ну ладно, в жизни всякое бывает, сами прошли, и хорошо, тебе забот меньше, а я вот… — Гефест похлопал рукой по деревянному ящику, — телефонтий провожу, чтобы боги могли на расстоянии переругиваться, не опасаясь при этом нанести друг другу тяжкие телесные… — И бог огня весело рассмеялся.
      — Э… — снова неуверенно отозвался Алкидий.
      — Ладно, не буду тебя больше задерживать. — Гефест дружески потрепал грека по плечу. — Передавай привет Танату, что-то слишком часто он в последнее время у тебя клиентуру перебивает. Да и это… — спохватился кузнец, — к Зевсу заскочи, он давеча просил тебя к нему зайти, у него опять геморрой разыгрался.
      И, приветливо улыбнувшись, Гефест скрылся за поворотом.
      Веревка на ковре еще какое-то время дергалась, но вскоре затихла.
      — Разрази меня Аид, — сказал, выбравшись из своего укрытия, Фемистоклюс. — Неужели пронесло?
      — Э… — попытался ответить Алкидий.
      — Ничего, братец, — ободряюще сказал другу Фемистоклюс, — в нашем деле не такое еще бывает. Идем скорее, пока Зевс на Олимп не вернулся. По некоторым данным, он сейчас ночует у очередной смертной бабы, перевоплотившись в ишака.
      — Но откуда? — спросил обретший наконец дар речи Алкидий. — Откуда ты обо всем этом знаешь?
      — Я же тебе уже говорил, — ответил Фемистоклюс, — на прошлой неделе я встретил в одном из питейных заведений Диониса, и он за чашей вина выложил мне план, как можно круто насолить олимпийцам.
      — А зачем ему это?
      — Да сатир его знает, — пожал плечами Фемистоклюс. — Скучно мужику, мается от безделья, с жиряки готов всю Грецию опоить, если бы Зевс ему, конечно, позволил.
      В конце коридора друзья обнаружили громадный пиршественный зал, по случаю позднего времени, естественно, пустовавший. (Боги тоже мужики и отдыхать от постоянных пьянок даже им надо. — Авт.).
      — Этих залов на Олимпе где-то чуть больше семи десятков, — пояснил ошарашенному приятелю Фемистоклюс. — Хорошо, если за год боги хотя бы в половине побывают. Гименей, говорят, однажды в них заблудился. Бродил по пустым коридорам и орал благим матом, пока его Гермес не вывел.
      Алкидий в очередной раз мертвенно побледнел.
      — Но ты не бойся, — усмехнулся Фемистоклюс, — мы не запутаемся, у меня есть карта.
      Тем не менее того, что им было нужно, греки в пиршественном зале не нашли.
      — Вот зараза, — покачал головой Фемистоклюс, — а время-то идет.
      Свернув в очередной коридор, друзья наткнулись на чинившего сандалии Гермеса.
      На этот раз Фемистоклюс не растерялся, ловко сымпровизировав.
      — Привет, — нагло сказал он вестнику богов, сосредоточенно ковырявшему разобранный правый сандалий.
      — Здорово, — не поднимая головы, отозвался Гермес.
      — Не подскажешь ли, приятель, — продолжил Фемистоклюс, от наглости которого Алкидий был готов вот-вот упасть в обморок, — где здесь поблизости можно раздобыть амброзии?
      Гермес не глядя указал в конец коридора:
      — Там в углу автомат, кинешь две монетки.
      Поблагодарив, Фемистоклюс поволок полумертвого от страха приятеля в конец коридора.
      Там действительно оказалось нечто напоминавшее большую собачью будку. В высоком сером ящике имелась специальная прорезь для монет и овальное окошечко пока неизвестного назначения.
      Выудив из-за пазухи пару серебряных монет (да знаю, что их также не могло быть в Древней Греции, но негодующим по этому поводу товарищам советую перечитать эпиграф к роману. — Авт.), Фемистоклюс ловко засунул их в узкую прорезь.
      Серая будка дернулась, громко загудела, и через секунду в овальном окошечке уже лежала прозрачная фляга, наполненная нежно-розовой жидкостью (слава Зевсу, хоть не кока-колой. — Авт.).
      Радостно захихикав, Фемистоклюс передал флягу Алкидию.
      — Держи свое состояние и смотри не урони.
      Алкидий нервно вцепился в прозрачную флягу.
      — А теперь, — Фемистоклюс снова держал в руках заветную дощечку с кратким планом Олимпа, — нам нужно добраться вот до этой террасы.
      Как оказалось, нужная терраса находилась совсем рядом.
      Это был небольшой выступ под открытым небом, на котором клубились темные облака.
      Ярко светила луна, висевшая практически вровень с Олимпом.
      — И что дальше? — Алкидий, сжимая в руках флягу с амброзией, воровато огляделся.
      — Сейчас увидишь, — ответил Фемистоклюс. — Жди меня здесь и никуда не уходи.
      Сказав это, рыжебородый грек скрылся во тьме коридора.
      Вернулся Фемистоклюс где-то минут через десять.
      Под мышкой он нес две пары лохматых белых крыльев.
      Беззаботно посвистывая, он сунул одну пару бледному приятелю.
      Алкидий судорожно сглотнул:
      — Ты хочешь, чтобы…
      — Да-да, — перебил его Фемистоклюс. — Давай, скорее цепляй их себе за спину, там есть специальные ремни.
      — Но…
      — Никаких “но”: или так, или никак.
      Надев крылья, друзья окончательно стали походить на двух свихнувшихся идиотов.
      — На счет “три” прыгаем, — сказал, взмахнув крыльями, Фемистоклюс. — Раз, два, три…
      И они прыгнули. Уже в полете Фемистоклюс предостерег друга:
      — Запомни, Алкидий, не приближайся слишком близко к луне — воск потечет и крылья развалятся. Меня Дедал предупредил, он проверял на собственном сыне…

      — Так. — Утвердившись на троне, Зевс обвел присутствующих мрачным взглядом.
      Ничего хорошего этот взгляд не предвещал. Олимпийцы поежились.
      — Допрыгались, засранцы! — с надрывом продолжал Громовержец. — Доигрались, войны вам захотелось. Уже от безделья не знаете, какую пакость выкинуть.
      — А что мы? — возмутился Арес. — Как что, так сразу мы…
      — Заткнись! — взревел Тучегонитель, и Олимп ощутимо тряхнуло. — Ты только и знаешь, что с мечом по полю боя бегать. Признавайся, придурок, это ты подговорил Эриду яблоко на стол подбросить?
      — Что ты, отец, как ты мог такое на меня подумать? — не на шутку испугался бог войны.
      — Не мог подумать, — рявкнул Зевс, — а подумал, причем в первую очередь.
      — Да вы что? — Арес в отчаянии посмотрел на остальных олимпийцев. — Дионис, скажи им, у меня алиби, я был слишком пьян для такой подлости.
      Отщипнув от своего головного убора кисточку спелого винограда, Дионис вытер рукой взмокший лоб и испуганно кивнул:
      — Да, это так, Эгидодержавный, Арес был пьян, как морской еж.
      Зевс задумчиво потеребил окладистую бороду:
      — А что скажет по этому поводу сама виновница скандала?
      Боги недоуменно заозирались.
      — Я имею в виду Эриду, — пояснил Громовержец, и с потолка тронного зала опустилась на цепи большая черная клетка.
      — Мое изобретение, — довольно проговорил Гефест.
      В клетке сидела Эрида, которая вертела головой и страшно ругалась, правда никого конкретно в виду не имея.
      — Что скажешь, дура, в свое оправдание? — грозно бросил ей Зевс, и богиня раздора мгновенно затихла.
      — Да на свадьбу ту ее не пригласили, потому она и злится, — усмехнувшись, пояснил Гермес. — Ох уж эти бабы, чем длиннее волос, тем короче ум.
      — Сам дурак, — зло отозвалась Эрида.
      — Молчать! — гаркнул Зевс. — Говорить будешь лишь тогда, когда тебя спросят.
      Подперев бороду кулаком, Зевс снова тяжелым взглядом обвел присутствующих.
      — Ну а вы что же, три идиотки, — обратился он к притихшим Афине, Афродите и своей жене, — неужели не понимали, что это очередная уловка богини раздора?
      Пристыженные богини опустили глаза.
      — Ну ладно, Афину я прощаю, — махнул рукой Громовержец, — горда, молода, импульсивна, но ты, Гера, как ты могла, в твоем-то возрасте?
      — Что?!! — завизжала супруга Зевса. — Что ты сказал? Да это ты сам все специально подстроил, чтобы греки передрались, а ты под прикрытием войны смог бы по бабам спокойно гулять, героев плодить…
      В тронном зале Олимпа повисла гробовая тишина.
      Испуганные олимпийцы в страхе попятились от трона. Побледневший Дионис, став на четвереньки, спрятался за фонтаном.
      Зевс побагровел.
      — Ах ты, старая карга, — зловеще прошептал он, занося руку с посохом.
      Гера и сама уже пожалела о том, что сказала, но что-либо изменить было уже поздно.
      Посох Громовержца с грохотом ударил в пол. Олимпа, и в следующую секунду страшная сила скрутила вопящую Геру, подняла ее на воздух и закружила в бешеном танце по залу. Секунда — и визжащая благоверная Зевса уже летела головой вниз с Олимпа в бурлящие воды царства Посейдона.
      Переведя дух и немного успокоив расшалившиеся нервы, Тучегонитель подозвал к себе прятавшегося за колоннами Гефеста.
      — Ну что, приятель? — доброжелательно спросил он изобретателя. — Как твой телефонтий, работает?
      — Слева от трона, — ответил Гефест, указывая на черную коробочку с ручкой. — Говорить нужно вон в ту продолговатую трубку.
      Хмыкнув, Зевс поднес трубку к уху.
      — Да? — мелодично донеслось из трубки. — Я вас слушаю, с кем бы вы хотели поговорить?
      Громовержец недоуменно посмотрел на Гефеста.
      — Это оператор, нимфа Эхо, — пояснил бог огня, — для удобства связи.
      Зевс одобрительно кивнул.
      — Э… — неуверенно произнес он. — Я хочу поговорить со своим братом Посейдоном.
      — Сию минуту, — донеслось из трубки. В устройстве что-то щелкнуло, и знакомый Зевсу булькающий голос произнес:
      — Да, Посейдон на связи.
      — Здравствуй, брат. — Тучегонитель улыбнулся. — Как там подводная жизнь?
      — Ничего, — ответил владыка морей, — помаленьку, нефть вот бурю. Говорят, у вас там на поверхности война назревает?
      Зевс нахмурился.
      — Назревает, — подтвердил он, — но я звоню по другому поводу. Скажи-ка, братец, моя жена Гера сейчас, случайно, не у тебя?
      — У меня, у меня, — ответил Посейдон, — страшно ругается. Это ты ее с Олимпа сбросил?
      — Конечно я, а кто же еще. Так вот, окажи, брат, услугу, подержи ее там у себя подольше, а еще лучше в клетку коралловую посади для большей надежности.
      — Сделаю, что смогу. — Посейдон тяжело вздохнул. — Но ты же знаешь Геру, она хуже немейского льва.
      — Знаю, — сказал Громовержец, — но ты постарайся, а я тебе лицензию на добычу нефти продлю.
      — Заметано, — согласился владыка морей, и, распрощавшись, братья прервали связь.
      — Полезную ты штуку, Гефест, создал, — похвалил Зевс кузнеца, — телефонтий этот. Молодец, горжусь я тобой, не то что некоторыми. — Косой взгляд в сторону Ареса.
      Напряжение на Олимпе после низвержения Геры немного спало. Но хорошим настроение Зевса пока что назвать было нельзя.
      Воспитательный момент не был еще закончен, и Тучегонитель взялся за Афродиту.
      Включив телевизориус, Зевс продемонстрировал ошарашенным олимпийцам запись ночи любви Афродиты с Парисом. Снято все было на славу, можно даже сказать, с анатомическими подробностями. Четкость звука и резкость изображения были выше всякой критики. Общая сцена то и дело сменялась подробным крупным планом.
      — Ага, — ехидно сказала Афина, лукаво посмотрев на залившуюся краской сестру.
      — Ого, — произнес Арес, снимая медный шлем.
      — Гм… — кашлянул Гефест, пряча глаза, хотя ему было приятно, что еще одно его изделие пользуется на Олимпе таким оглушительным успехом.
      — Охо-хо! — закричал Эрот, подпрыгивая на месте и многозначительно перемигиваясь с озадаченным Гименеем.
      Видеоролик (или видеоклип, как кому из читателей больше нравится. — Авт.) длился ровно десять минут.
      После того как экран погас и сладострастные стоны любовников оборвались, Зевс устремил испепеляющий взор на Афродиту.
      Комментарии были излишни, но все же Громовержец не удержался:
      — Потаскуха, — громко произнес он, и это слово прозвучало как приговор. (Черт, по-моему, оно уже третий раз встречается в тексте. — Авт.)
      Залившись слезами, опозоренная богиня любви пулей (или стрелой?) вылетела из тронного зала.
      — Ну что ж, теперь вернемся к нашим баранам, — сказал Зевс, когда пошлые смешки в зале наконец стихли, — то бишь к грекам.
      Олимпийцы приготовились внимательно слушать.
      — Почему данная неприятная ситуация грозит колоссальной войной? — раздумчиво проговорил Тучегонитель. — Хочу напомнить присутствующим, что по совету хитроумного Одиссея, чтоб ему пусто было, многочисленные женихи прекрасной Елены, которых она отвергла, дали кровную клятву помогать ее избраннику Менелаю, если что случится плохого. Боюсь, что в скором времени Парис предпримет попытку похитить Елену, обещанную ему в жены потаску… гм, то есть богиней любви, естественно, не без помощи Афродиты. Помешать этому я не в силах, поскольку эта дура дала смертному божественное слово, а точнее, честное олимпийское. Итак, товарищи боги, что будем делать?
      — Предлагаю повесить Одиссея, — сказал Арес, кровожадно ухмыляясь, — как главного виновника произошедших событий.
      Зевс задумался.
      — План хорош, — проговорил он наконец, — но, пожалуй, отложим его осуществление на потом. Какие еще будут предложения?
      Вперед выступил Гефест:
      — Надо будет предупредить царя Трои Приама о грозящей беде.
      — Хорошо. — Громовержец кивнул. — Это сделает прорицательница Кассандра. Что еще?
      Боги молчали.
      — В таком случае сегодняшнее заседание объявляю закрытым. — Зевс величественно встал с трона. — И помните, кто без моего ведома станет впредь помогать смертным, отправится вверх ногами вслед за Герой вниз. Второго предупреждения не будет. Особо меня доставших буду скидывать прямо в Тартар.
      Испуганно переглянувшись, боги часто закивали.
      В общем, Зевс как в воду глядел.
      После встречи с богинями Парис, отдавший золотое яблоко Афродите, недолго оставался в лесах Иды. Помня слова Гермеса насчет своего происхождения, он отправился в Трою.
      А в Трое, как обычно, томившиеся скукой герои устроили от нечего делать спортивные игры: состязания там, распитие спиртных напитков, пьяное мордобитие и прочее.
      Короче, отрывались троянцы, как могли.
      А могли они много чего, ну, скажем, метать копье, диск (не компакт. — Авт.), бегать наперегонки или, намазав зад охрой, сражаться с бешеным на почве сексуального воздержания быком.
      Каково же было удивление Париса, когда, прибыв в Трою, он узнал, что игры эти проводятся в его честь.
      Точнее, формулировка игр звучала так: “Данные спортивные соревнования проводятся в честь погибшего сына царя Приама и его жены Гекубы”. Это Париса несказанно возмутило, как возмутило и то, что народ вокруг страшно веселился, совершенно непонятно по какому поводу. Получалось, что по поводу его смерти.
      В принципе то, что троянцы среди греков считались законченными придурками, Парис слышал и раньше, но теперь он смог воочию в этом убедиться.
      Отличавшийся редкой силой и ловкостью юноша решил показать преждевременно его похоронившим засранцам, кто тут главный, приняв участие в играх.
      До появления на соревнованиях загорелого и стройного, как Аполлон, пастуха во всех единоборствах побеждал известный троянский герой Гектор.
      Поставив перед собой цель проучить зарвавшегося троянца (к слову сказать, своего родного брата), Парис с легкостью послал копье так далеко, что его нашли только на следующий день на окраине Трои торчавшим из спины какого-то бродяги.
      Диск Парис метнул, чуть не забросив его на Олимп, а с бешеным быком вообще разделался за считанные секунды, уложив его метким плевком промеж глаз.
      Естественно, юноше помогала уже оправившаяся после позора на Олимпе Афродита, иначе и быть не могло.
      Увидав нового соперника, тщеславный Гектор страшно возмутился. Особенно ему не понравилось, что его победил какой-то там безродный пастух. Естественно, завязалась драка, которая закончилась не в пользу известного троянского героя. Разнеся пару акрополей и небольшой храм Ареса (который, кстати, и так собирались сносить, так как Трою защищала богиня Афина), двое молодчиков сошлись в стенодробительном поединке под дворцом царя Приама.
      Услышав шум, царь вместе со своей женой выскочил на улицу, но поединок, к сожалению, был уже закончен.
      Покрытый кровоподтеками Гектор, с заплывшим правым глазом и частично выдранной бородой, лежал вверх ногами в сломанном фонтане.
      Пастух Парис стоял рядом, отряхивая практически невредимую аккуратную одежду (набедренную повязку. — Авт.).
      — Как посмел ты, — гневно взревел царь Трои, — как посмел ты обидеть нашего героя?
      Но Парис в ответ лишь презрительно фыркнул, и вся эта история могла для него закончиться весьма плачевно, если бы в драматические события не вмешалась… да, правильно, прорицательница Кассандра, дочь царя Приама и, соответственно, сестра Париса. Ее внезапно (не без вмешательства Афродиты) осенило, и она во всеуслышание признала в юном пастухе своего брата. (Ох, как же все это напоминает мексиканский сериал! — Авт.).
      Возликовал тут же царь Приам, возликовала жена его Гекуба, обрадовались троянцы и дружно спели знаменитый гимн олимпийцев: “Явись-ка, Зевс, и дрогнет враг”. Но спохватилась вдруг Кассандра, поскольку, как и все стройные красивые брюнетки, была она жуткой стервой, и принялась вещать, что, мол, из-за Париса будет разрушена Троя, и справедливости ради надо отметить, что прорицательница была права. Да только, как обычно, никто из троянцев Кассандре не поверил, ибо висело на девушке проклятие самого Аполлона: что бы она ни предсказывала, никто ей не верил, несмотря на то что все это сбывалось.
      Хотя проклятие тут в принципе и ни при чем, во всем была виновата природная тупость троянцев, и грянувшая вскоре война с греками это только лишний раз подтвердила.
      Короче, стал Парис наследником Трои (черт, а как же Гектор? — Авт.).
      Но долго задерживаться у вновь обретших сына родителей он не стал, а поплыл под вещие завывания Кассандры, которая страшно за эти дни всех достала, предсказывая гибель Трои, в устье Эврота, в гости к царю Менелаю вместе со своим старым другом, моторным парубком Энеем.
      Надо сказать, что несчастную Кассандру разгневанный папочка чуть не скормил тиграм, так знаменитая прорицательница убивалась по поводу отъезда Париса…
      Встретив знатных гостей, наивный Менелай закатил роскошный пир.
      Веселились гости до самого утра. Естественно, на пиру присутствовала и прекрасная Елена, увидев которую, Парис чуть не грохнулся в обморок.
      Афродита, внимательно следившая за разыгрывавшимися событиями с Олимпа, немедленно поспешила к Парису. Она вызвала его на разговор в чудесный парк рядом с дворцом царя Менелая.
      — И это прекраснейшая из женщин? — кричал, гневно размахивая кулаками, Парис. — Да вы что там все на Олимпе, включая Зевса, сдурели?
      — Не говори так, — шикнула на юношу богиня любви, — а то Зевс ненароком услышит.
      — Я расторгаю наш договор и возвращаюсь в Трою, — бескомпромиссно объявил Парис, — лучше я бы отдал это проклятое яблоко Гере.
      — Что ты такое говоришь? — упрекнула его Афродита. — Объясни нормально, что тебя в Елене не устраивает?
      — Что не устраивает? — ехидно переспросил Парис. — Да все.
      — Что именно? — настаивала богиня
      — Возраст, — крикнул Парис, потрясая кулаком, — это первое, второе — волосатая родинка на губе и третье, страшно сказать, — голос Париса опустился до зловещего шепота, — она рыжая, в рыжем парике.
      — Ну, знаешь, — с облегчением вздохнула Афродита, — а я думала, тебя беспокоит что-то более серьезное.
      — Что?!! — Юноша с недоумением уставился на богиню.
      — Да разве ж это недостатки? — продолжала Афродита. — Ты бы взглянул на Геру без грима или на меня часов в восемь утра.
      Парис нервно облизнул пересохшие губы.
      — Я отказываюсь похищать эту, эту Елену, — медленно произнес он. — Мне вполне достаточно и того, что ты со мной переспала.
      Богиня вспыхнула:
      — Как ты смеешь напоминать мне об этом?
      — А что? — искренне удивился Парис. — Разве тебе не понравилось?
      Потупив взор, богиня промолчала.
      — Хей-я-хей-я-хей, — донесся из пиршественного зала голос Менелая. — Дионис, еще вина налей!
      — А разве на пиру присутствует Дионис? — изумился юноша, оглянувшись на дворец.
      — Естественно. Разве этот пьяница может пропустить хоть один грандиозный пир? Просто он замаскировался под слепого певца с кифарой.
      — А я-то думаю, как же он ловко себе в тарелку баранину накладывает и ни разу чашу мимо рта не пронес… — Парис задумчиво потер подбородок. — Так это бог вина?!!
      — Ладно. — Афродита с нетерпением посмотрела на небо, где над облаками медленно плыл остров Олимп. — Я дала тебе божественное слово, а это закон, хочешь не хочешь, но Елену тебе придется похитить.
      — Никогда, — гневно отрезал Парис, — ни за что, ни…
      Тут юноше пришлось оборвать свою пламенную речь, потому что Афродита пустила в ход свой последний козырь.
      Серебряная накидка медленно сползла с плеч богини, обнажая шелковистую, чуть мерцавшую во тьме кожу.
      — Может, мне все-таки удастся тебя переубедить? — лукаво спросила Афродита, и Парис понял, что Елену ему, несмотря ни на что, все же придется похитить…
      А на Олимпе, весело хихикая и отпуская соленые шуточки, боги, включая Зевса, уже собрались у работающего телевизориуса.
      — Эй, Гефест, — недовольно ревел Гименей, — убери помехи, что это за полосы вверху экрана!
      Подойдя к своему изделию, бог огня с чувством ударил по телевизориусу кулаком, но данная процедура не помогла.
      — Прибор в порядке, — сделал вывод Гефест, протерев экран тряпочкой, — помехи из-за начинающейся внизу грозы.
      Поняв намек, Зевс на троне хмыкнул, и помехи мгновенно исчезли.
      Афродита на экране телевизориуса уже сняла серебряную накидку.
      — Сейчас начнется, — предупредил Эрот, устраиваясь в первом ряду. — Эй, кто хочет соленых орешков?
      — Может, мне все-таки удастся тебя переубедить? — томно произнесла на экране богиня любви.
      Захлопав в ладоши, боги одобрительно засвистели.
      — Давай, парень, не стесняйся, — закричал Эрот, громко щелкая орешки, — покажи нам высший класс.
      Парис на экране не стеснялся, любовники со стоном повалились на траву.
      — Крупный план, дайте крупный план! — кричал Эрот, подпрыгивая на золотой подушечке.
      — Сейчас, сейчас. — Гефест смущенно крутил какие-то разноцветные ручки настройки.
      Неистово веселясь, боги снова засвистели, а на золотом троне рядом с телевизориусом тихонько захрапел Зевс, сморенный протяжными звуками, доносившимися с экрана.
      Следует отметить, что Елена, в первый раз увидев Париса, сразу же полюбила его, поскольку по сравнению с Менелаем он выглядел как Аполлон рядом с сатиром (и это еще мягко сказано. — Авт.).
      На следующий день после грандиозного пира Менелай, как в старом бородатом анекдоте, который так часто рассказывал Гименей, внезапно уехал по каким-то там неотложным делам на Крит, попросив свою благоверную как можно внимательнее заботиться о его гостях.
      Попросил, короче, на свою голову.
      Естественно, Елена отнеслась к просьбе мужа с большим усердием.
      Даже можно сказать, со слишком большим усердием.
      Проснувшись рано утром, Парис с отчаянием проводил взглядом исчезнувший на горизонте корабль Менелая.
      Бежать не было смысла, ведь он дал слово Афродите. Эней, конечно, советовал другу забить на все обещания, но Парис был человеком слова.
      Елена сама, словно ураган, ворвалась в его покои. Парис даже не успел как следует проснуться. По природной рассеянности женщина забыла надеть на голову свой рыжий парик, и потому ей долго пришлось выманивать Париса из-под кровати. Юноша, не узнав Елену без парика, по ошибке принял ее за бога подземного царства Аида, который, к слову сказать, тоже был лысый.
      — Милый, ну что же ты? — причитала Елена, шаря под кроватью длинным копьем мужа. — Это же я, жена Менелая, разве ты меня не узнал?
      — Это точно? — неуверенно спрашивал из-под кровати Парис. — Ты не Аид?
      — Глупенький, конечно же нет, я Елена.
      Пришлось, в общем, послать за Энеем, который убедил приятеля, что никакого Аида во дворце Менелая нет.
      Короче, Елена эта оказалась той еще штучкой. Куда там до нее Эриде, заварившей всю эту троянскую кашу. Мало того что она (в смысле Елена) потребовала у Париса, чтобы он немедленно увез ее с собой, так она еще заставила несчастного парня прихватить и казну Менелая.
      — Да я и так богат! — кричал Парис, в гневе швыряя в Елену сандалиями. — Я наследник целого царства, зачем мне чужое золото?
      Но Елена была непреклонна, и казну бедняги Менелая пришлось прихватить с собой.
      Больше всех в этой ситуации веселился Эней, понимая, что при любом раскладе будущих событий ему ничего не грозит. Забегая наперед, отметим, что знаменитый герой оказался прав.
      С грустью покидал Парис устье Эврота. Гнетущие мысли одолевали юношу. Жаль ему было царя Спарты Менелая, не заслужил мужик такой от него, Париса, подлянки.
      “А все эти чертовы бабы, — думал юноша, грустно взирая на удалявшийся берег. — Что на Олимпе, что здесь все беды из-за них, проклятых. Вечно им на месте не сидится, вечно подавай им любовные приключения. Любят они, когда мужики из-за них друг другу кровь пускают. Ох умоется этой самой кровью Греция, ох и умоется…”
      Не знал тогда Парис, как близок он был в своих размышлениях к истине, а если бы и знал, то вряд ли смог бы что-либо изменить. И боги и люди были всего лишь игрушками в руках всемогущего Рока, который распоряжался их судьбами по-своему, а не так, как им самим того хотелось.
      Не успел бедняга Менелай достигнуть берегов острова Крит, как у него на голове стали медленно расти ветвистые лосиные рога.
      Сначала царь Спарты, как мог, пытался скрыть от своих приближенных сей позорный факт, пряча рога под высоким золотым шлемом. Он даже, спрятавшись в трюме корабля, втихомолку пытался их спилить пилочкой для ногтей, но все было тщетно. Когда скрывать ветвистое приобретение стало физически невозможно, царь Спарты приказал своим кораблям разворачиваться и срочно плыть обратно, Многие боги чисто по-мужски сочувствовали Менелаю, а Посейдон так сам специально всплыл со дна морского, чтобы помочь кораблям обманутого мужа как можно быстрее достичь Спарты.
      Северный ветер Борей и западный Зефир тоже проявили мужскую солидарность, наполнив паруса судов Менелая, так что они летели стрелой.
      Быстро добрался царь Спарты до родных берегов. И что же он увидел?
      А увидел он лишь лирически примятую постель Елены да обнаружил под ее подушкой правый мужской сандалий пятьдесят второго размера и пустую разоренную казну (но не под подушкой. — Авт.).
      От внезапного обрушившегося на Менелая горя рога на его голове выросли еще на девять сантиметров.
      Зарубив своим мечом ненавистный сандалий (который Парису на самом деле не принадлежал), царь Спарты в гневе вернулся на свой корабль, приказав плыть к своему брату Агамемнону, чтобы посоветоваться с ним, как бы отомстить вероломному Парису, а заодно попытаться избавиться от проклятых рогов.
      Так началась самая грандиозная в истории Греции война, унесшая жизни многих героев и разрушившая многие прекрасные города, а все из-за какой-то… м… м… женщины.
      Мягко говоря.
      Так пусть же сия история послужит будущим поколениям наукой и пусть никогда больше яблоко раздора не падет на пиршественный стол всемогущих богов.
      (Выдержка из бессмертного труда одного малоизвестного сумасшедшего древнегреческого историка. Печатается с разрешения автора)
      Итак, продолжение следует…

      Итак, амброзия с Олимпа была похищена.
      Фемистоклюсу с Алкидием оставалось только должным образом ее обработать, и все. Их ждало скорое обогащение.
      По совету Диониса друзья высушили вязкую массу неразбавленной амброзии на солнце и получившийся в итоге порошок разложили по маленьким бумажным пакетикам.
      — Ну что, попробуем? — предложил Фемистоклюс, лукаво посматривая на друга. — Надо же испытать то, что через неделю сделает нас богатыми.
      — Я пас, — сухо ответил Алкидий, — не дай Зевс, еще идиотом стану.
      — Уже не станешь, — беззаботно махнул рукой Фемистоклюс, — да и Дионис мне, кстати, точную дозу указал.
      Но Алкидий был непреклонен.
      Пожав плечами — мол, дело твое, братец, — Фемистоклюс достал из-за пазухи специально приготовленную заранее полую тростниковую трубочку и, вставив один ее конец в правую ноздрю, глубоко вдохнул, вобрав в себя содержимое одного из бумажных пакетиков.
      — О, — произнес он и как подкошенный свалился под ноги другу.
      Сокрушенно покачав головой, Алкидий принялся ждать.
      Через полчаса Фемистоклюс пришел в себя и с совершенно идиотской улыбочкой посмотрел на друга.
      — Ты ни за что не поверишь, — сказал он, — где я только что побывал.
      — Ну и где же? — скептически осведомился Алкидий.
      — Не знаю. — Фемистоклюс в нерешительности поскреб рыжую бороду. — Но я видел там ТАКОЕ.
      — Что видел? — переспросил уже начавший терять последнее терпение Алкидий.
      Немного заикаясь от волнения, Фемистоклюс принялся рассказывать:
      — Я видел прекрасные города с высокими, теряющимися в небе, словно вавилонские башни, домами. Я видел разноцветные, двигающиеся без лошадей повозки на четырех колесах. Там было много красивых женщин в легких, коротких, словно у Афины, одеяниях. На моих глазах громадные блестящие железные птицы протаранили несколько высоких башен-домов, но тут я очнулся… (Интересно, где это наш древний грек побывал? — Авт.) А еще я видел много непонятных надписей.
      — Надписей? — оживился Алкидий. — Например?
      — Сейчас, сейчас… — Фемистоклюс зажмурился, припоминая. — Ну да, там была одна такая светящаяся, на наречии эфиопов, я ее запомнил.
      — Ну?
      — Ко-ка-ко-ла, — по слогам произнес Фемистоклюс.
      — И что это значит? — удивился Алкидий.
      — Не знаю. — Рыжий грек растерянно развел руками. — Может, это название какого-нибудь города или страны.
      — Да-а-а-а… —протянул Алкидий, — похоже, твой Дионис оказался прав и мы разбогатеем.
      Аккуратно собрав пакетики с одинаковыми дозами божественного порошка, друзья направились обмыть удачно завершенное предприятие в известное питейное заведение “За пазухой у Зевса”.
      В питейном заведении за их любимым столиком сидел, ничуть не скрываясь, в своем реальном обличье бог вина Дионис. Поскольку все посетители заведения были в дрезину пьяны, раскрыть свое инкогнито перед ними он абсолютно не опасался.
      — Приветствуем тебя, о великий, — дурашливо поклонился богу Фемистоклюс. Алкидий смущенно кивнул.
      — Все паясничаешь, — усмехнулся Дионис. — Ладно, балбесы, садитесь, я сегодня угощаю.
      — Ну как жизнь? — спросил Фемистоклюс, налив себе вина из кувшина, стоявшего на столе. — Как дела на светлом Олимпе?
      — Как всегда, — ответил бог, закусывая виноградом, украшавшим его головной убор. — Полный бардак. Намечается крупная заварушка в Трое.
      — А что такое? — удивился Фемистоклюс. — Чего опять не поделили?
      — Сначала яблоко, — невозмутимо ответил Дионис, — золотое, а потом девку одну, Елену, которая Прекрасная.
      — Какую Елену? — переспросил Фемистоклюс. — Менелайскую, что ли?
      — Ее самую, — подтвердил Дионис.
      — Так она ж вовсе не красавица! — удивился рыжебородый грек. — На гарпию слегка смахивает.
      — Но ты же знаешь, — возразил Дионис, — у вас в Греции, как и на Олимпе, очень сильно общественное мнение. Если вобьют себе в голову, что вот этот стол не темный, а белый, их уже ни за что не переубедишь.
      — Пиар, — неожиданно вырвалось у Фемистоклюса непонятное слово из недавнего наркотического сна.
      — Что? — переспросил Дионис. — Ага, так ты уже нюхнул амброзии. Молодец, хвалю. Правда, к сожалению, естествоиспытатели долго не живут.
      — То есть? — не понял Фемистоклюс.
      — Да это я так, — отмахнулся бог вина, — к слову пришлось. В общем, чего я к вам пришел?
      — Действительно, чего? — впервые за всю беседу подал голос слегка охмелевший Алкидий. Дионис криво усмехнулся:
      — Надеюсь, вы не забыли о моем проценте. Ведь кто вас надоумил грабануть Олимп, кто рассказал о чудодейственном свойстве порошка амброзии?
      — Ты. — Фемистоклюс кивнул. — И это, заметь, никто из нас не оспаривает.
      — Это хорошо, — улыбнулся бог. — Итак, когда вы приступаете к активной торговле?
      — Прямо сегодня.
      — Чудесно, тогда встретимся вечером на этом же месте, дабы поделить м… м… добычу.
      — Заметано. — Фемистоклюс улыбнулся, и Дионис медленно растаял в воздухе.
      — Не люблю, когда он так делает, — громко заявил пьяный Алкидий, ударив кулаком по столу.
      — А тут нет ничего удивительного, — ответил Фемистоклюс, отнимая у друга полупустой кувшин. — Этот эффект называется телепортатос-голограмус. Изобрел его, естественно, Гефест.
      — Да? — не поверил Алкидий. — И откуда ты все это знаешь?
      — Дионис рассказал, — ответил Фемистоклюс. — Он знаешь какой трепливый — его амброзией не корми, дай поговорить. Короче, стоит на Олимпе прибор один здоровый такой, порталлотрон называется, с его помощью боги могут за секунду перемещаться на невероятные расстояния.
      — А мы тоже сможем? — Алкидий опрокинул свою чашу и уткнулся носом в стол. Фемистоклюс пожал плечами:
      — А сатир его знает, может, и сможем, только кто ж нам позволит.
      — Тоже верно, — хрюкнул Алкидий и медленно сполз под стол.
      Проводив друга взглядом, Фемистоклюс высоко поднял над головой чашу с вином.
      — Эх, — шумно вздохнул он. — Ну, за успех…
      Городская площадь кишела людьми.
      — Подходите, подходите! — кричал Фемистоклюс, неистово размахивая руками. — Всего за один талант вы сможете побывать на Олимпе в обители богов, покупайте фирменный порошок Фемистоклюса! Инструкция по применению прилагается бесплатно.
      Хитрющий рыжебородый грек не зря произнес это волшебное слово — БЕСПЛАТНО. Услышав его, греки бросились к центру площади, как пчелы на обожравшегося медом пьяного пасечника.
      — Мне две, мне две, — раздавались истошные крики в толпе. — Мне три…
      — Не больше одного пакетика на рыло, — строго предупреждал Фемистоклюс, отталкивая особо рьяно наседавших покупателей. — Тот, кто в течение недели соберет семь пустых пакетиков от чудодейственного порошка, получит суперприз — экскурсию на Олимп в золотой повозке Гелиоса, естественно, при наличии небесного паспорта.
      Алкидий, наблюдавший за торгом чуть со стороны на случай появления народной милиции, недовольно поморщился. (Что? Думаете, не было в Древней Греции ментов? Менты всегда были, даже в Вавилоне. — Авт.)
      Тяга Фемистоклюса к грандиозным рекламным акциям и призовым поездкам могла сослужить им дурную службу. А что, если действительно найдется идиот, который соберет эти семь пустых пакетиков? Правда, при этом у него должен иметься в наличии небесный паспорт, а это уже сложнее, такую ксиву простой смертный себе не достанет.
      Хитер был Фемистоклюс, ох и хитер.
      Кроме того что следить за толпой на наличие народных мен… гм… народных дружинников, Алкидий должен был время от времени врываться в толпу и истошно орать: “А мне еще две”, тем самым подстегивая покупательский азарт у других греков.
      Кто-то уже валялся без сознания у городского фонтана с тростниковой палочкой в ноздре, кто-то только собирался занюхивать чудодейственный порошок. Алкидий тоже было решил в рекламных целях полежать на мостовой с тростниковой трубкой в заднице, но вовремя передумал, поскольку потенциальные покупатели попросту могли его затоптать.
      Торговля шла весьма бойко.
      Золотые таланты быстро наполняли заранее приготовленные друзьями мешки. Бумажные пакетики расходились с поразительной быстротой.
      — Вот они! — раздался в конце площади чей-то полный возмущения крик. — Хватайте засранцев!
      Вложив два пальца в рот, Алкидий пронзительно засвистел.
      Быстро сориентировавшись, юркий Фемистоклюс мгновенно затерялся в толпе, а к центру площади уже бежали здоровые загорелые греки с увесистыми дубинами и с красными повязками на руках. (Эх, Греция, Греция, мать демократии! — Авт.)
      — Делаем ноги. — Фемистоклюс поволок свистящего Алкидия в соседний переулок. — Да кончай свистеть, придурок, ты нас выдашь.
      Безумно вращая глазами, Алкидий бросился следом за другом.
      Буквально весь полис стоял на ушах. Орудуя дубинками, дружинники отбирали пакетики у греков, не успевших употребить волшебный порошок, тут же на месте их вынюхивали и падали в экстазе на мостовую.
      — Говорил же я, надо было по два таланта за штуку продавать, — недовольно бурчал на бегу Алкидий.
      Мешки с золотом весело побрякивали за спинами у друзей.
      — Сюда! — Из-за угла соседнего здания выглянул Дионис. — Скорее!
      Беглецы свернули в узкий переулок.
      — Что такое? — спросил Фемистоклюс, переводя дух. — Мы ведь должны были встретиться вечером.
      — Планы изменились, — ответил Дионис.
      — Я видел, они свернули туда, — раздалось на параллельной улице.
      Беспорядочный топот приближался. Друзья побледнели.
      — Спокойно. — Дионис вышел из переулка.
      У бежавших по улице дружинников внезапно в руках вместо дубинок возникли чаши с благоухающим вином. Греки озадаченно остановились и, увидев невдалеке Диониса, дружно подняли чаши вверх.
      — За Диониса, — хором произнесли они и все как один опрокинули содержимое в рот.
      Бог вина хлопнул в ладоши, и дружинники как подкошенные повалились на мостовую.
      Дионис повернулся к друзьям:
      — Давайте золото, быстро.
      Переглянувшись с Алкидием, Фемистоклюс протянул богу один из мешков. Дионис поморщился:
      — Да нет, все.
      — Ага, размечтался, — фыркнул Фемистоклюс. — Купи у Гефеста губоскаточный механизм.
      — Бараны, — прошипел бог вина, — у меня ваше золото будет в безопасности, вечером поделим.
      Друзья снова переглянулись.
      — Ладно, бери.
      Дионис ловко перекинул тяжелые мешки через плечо.
      — А что за спешка? — спросил Фемистоклюс. — Что случилось?
      — Вас хочет видеть Гера, — просто ответил бог вина.
      — Что? — Лица у друзей вытянулись. — Это интересно, за каким таким сатиром?
      — Потом узнаете, — ответил Дионис. — Она только сегодня вернулась из ссылки в царстве Посейдона. Немедленно идите в ее храм. Он находится в южной части города, она вас там будет ждать, на месте все и узнаете.
      И Дионис исчез.
      — Пропало наше золото, — грустно сказал Алкидий, выглядывая из-за угла.
      Дружинники в обнимку друг с другом сладко храпели на мостовой. Так получилось, что сон настиг греков прямо у здания известной городской бани “Содом и Гоморра”. Предприимчивый владелец бани Гармодий Дукакис, тут же сориентировавшись, приказал своим служителям заносить дружинников внутрь, дабы содрать с них потом три шкуры за пьяный дебош.
      — Наш человек, — заметил Фемистоклюс, кивая в сторону владельца “Содома и Гоморры”, и, приведя в порядок свои растрепанные одежды, друзья, терзаемые самыми худшими опасениями, направились в храм взбалмошной женушки Зевса.
      Храм Геры они нашли без труда.
      Более несуразное здание трудно было себе представить. Вкус у благоверной Громовержца был еще тот. Особенно поражали воображение черно-белые полосатые колонны и малиновые карнизы из редкого южного мрамора.
      Внутри храма никого не было, лишь одиноко горел у алтаря жертвенный огонь. Служители не то попрятались, не то вообще разбежались.
      — Явились, охламоны, — раздался громкий властный голос, когда друзья подошли к алтарю. Вздрогнув, греки испуганно заозирались.
      — Да здесь я, здесь, смотрите в штаны не наделайте. (Штаны в Греции?!! М-да. — Авт.)
      И из-за алтаря вышла сама Гера в серебристо-сером развевающемся одеянии, злая, как морской еж.
      Фемистоклюс с Алкидием проворно попадали на четвереньки.
      Гера презрительно усмехнулась:
      — А вы, однако, сильно меня удивили.
      — Да? — Фемистоклюс с интересом посмотрел на богиню. Гера кивнула:
      — Мне понравилось, как вы ловко забрались на Олимп и похитили флягу с амброзией.
      Друзья побледнели.
      — Как? — спросил Фемистоклюс. — Неужели все уже известно?
      — Громовержцу еще нет, — ответила Гера, — а мне известно даже больше, чем вы можете себе представить.
      Фемистоклюс встал с пола и отряхнулся.
      — Ага, — нагло сказал он. — Значит, будем договариваться.
      — Именно, — подтвердила богиня. — Я хочу нанять вас для одной конфиденциальной работы.
      Фемистоклюс пнул друга сандалией в бок:
      — Вставай, чучело, намечается очередная авантюра.
      Смущенно кашлянув, Алкидий поднялся с колен и стал чуть позади друга.
      — И что же от нас требуется? — спросил Фемистоклюс.
      — Прежде всего, держать языки за зубами, — ответила Гера. — В случае успешного выполнения моего задания не исключено, что один из вас будет удостоен жить на Олимпе.
      — Ого! — Фемистоклюс нервно облизнул пересохшие губы. — Круто.
      — Что же от вас требуется? — продолжала рассуждать богиня, задумчиво прохаживаясь у алтаря. — Во-первых, вы должны следить за моим мужем Зевсом, когда он будет спускаться на землю.
      Друзья испуганно переглянулись.
      — А во-вторых, вы должны будете поймать его на горячем.
      — То есть? — не понял Фемистоклюс. — Как это, поймать на горячем?
      — А вот так, — фыркнула Гера. — Застукать сатирова кобеля с бабой.
      — Да вы что? — Фемистоклюс схватился за сердце. — Да он от нас мокрого места не оставит.
      — За свои презренные смертные шкуры не бойтесь, — пренебрежительно проговорила Гера. — Вы будете находиться под защитой — моей и еще нескольких богов, имена которых вам лучше не знать.
      “Заговор, — мелькнуло в голове у Фемистоклюса. — Эти идиоты опять хотят свалить Зевса”.
      — Хорошо. — Рыжий грек кивнул. — Ну застукаем мы его, и что дальше?
      — А вот тут мы плавно переходим к вопросу о средствах, — кивнула богиня.
      — Каких средствах?
      — Ну, я снабжу вас портативными э-э… устройствами, позволяющими связаться со мной в любое время из любого места Греции. Гефест даст вам также свое новое изобретение, с помощью которого вы сможете запечатлеть старого развратника на особую карточку, так что он уже не сможет отвертеться.
      — Да-а-а-а, — протянул Фемистоклюс, — что называется, влипли.
      — Ваше мнение никого не интересует, — холодно возразила Гера. — Можете оставить его при себе. Думаю, это задание вам по плечу: раз смогли на Олимп пробраться и безнаказанно с него спуститься, то и с этим, думаю, справитесь.
      — А как насчет небольшого аванса? — как бы невзначай ввернул Фемистоклюс.
      Гера поморщилась, и через секунду на поясах у друзей возникло по толстому, набитому монетами кошельку.
      — Этого вам на первое время хватит. Друзья алчно вцепились в щедрые подарки богини, боясь, что кошельки вдруг возьмут и исчезнут.
      — А теперь, — сказала Гера, — вам пора на Олимп в гости к кузнецу Гефесту.
      — Что, опять? — в отчаянии простонал Фемистоклюс.
      — Я же вам сказала, ничего не бойтесь, — снова повторила богиня. — Гефест свой человек.
      “Ага, — подумал Фесмистоклюс, — так-так”. Затем Гера выдала грекам две черные плоские коробочки с разноцветными овальными пуговками.
      — Значит, так, слушать вот сюда, говорить сюда Когда вам понадобится меня вызвать, нажмете вот эту кнопочку со знаком Зевса — молнией.
      Друзья опасливо рассматривали чудо-устройство.
      Гера хлопнула в ладоши:
      — Ну все, теперь айда на Олимп.
      — Но как? — уныло спросил Фемистоклюс. — Неужели нам опять придется всю ночь трястись в развалюшке Гелиоса?
      — Нет, не придется, — ответила богиня. — Я телепортирую вас на Олимп прямо из своего храма.
      — Что-что сделаешь? — удивленно переспросил Фемистоклюс.
      Но богиня не ответила — нажала у себя на поясе непонятную синюю фибулу.
      Внезапно тела греков стали необычайно легкими, и в следующую секунду они стояли в знакомом коридоре с мраморными статуями в темных нишах.
      Итак, друзья снова были на Олимпе.
      Кузница Гефеста, судя по доносившимся специфическим звукам, была совсем рядом, буквально за соседним поворотом.
      — Греки гибнут за металл, за металл, — басом пел бог огня, обрушивая молот на какую-то дребезжавшую железяку.
      — Значит, так, — как всегда рационально оценив обстановку, сказал другу Фемистоклюс. — Я иду к Гефесту, базарю с ним, то-се, а ты ждешь меня здесь и никуда не уходишь.
      — Но почему? — удивился Алкидий.
      — Разве ты забыл? — Фемистоклюс укоризненно покачал головой. — Ведь ты как две капли воды похож на Асклепия. Нам не нужны лишние неприятности. Стой здесь.
      И рыжебородый грек проворно шмыгнул за угол.
      — За металл, за металл, пам-папам, — доносилось из кузницы.
      Судорожно вздохнув, Алкидий облокотился об одну из мраморных статуй, изображавшую некую несовершеннолетнюю обнаженную особу в весьма непристойной позе.
      Нравы на Олимпе были те еще, но что с них взять, с богов?
      — Асклепий? — раздался внезапно над головой Алкидия гневный голос. — А я тебя все утро ищу.
      Алкидий задрал голову вверх и увидел висевшего под потолком коридора бога Гермеса. Удивительные сандалии вестника богов приглушенно гудели.
      — Скорее идем со мной, у Зевса случился очередной приступ геморроя.
      Не совсем отдавая себе отчет в том, что он делает, Алкидий двинулся следом за парившим в воздухе Гермесом.
      — А-а-а-а, — вскоре услышал он. — О-о-о-о…
      Стены Олимпа от этих звуков слегка сотрясались.
      Гермес привел Алкидия в увитый плющом просторный светлый зал, в котором резвились дивные разноцветные птицы (колибри и попугаи ара. — Авт.). Четыре фонтана по углам зала били прозрачной, золотистой, сверкавшей на солнце водой. (Древний грек слегка не врубился, вода была ржавая. — Авт.)
      Посреди всего этого великолепия на роскошной кушетке возлежал божественным задом кверху сам владыка Олимпа Эгидодержавный Тучегонитель Зевс и при этом очень жалобно стонал.
      — Ну? — повернулся он к Гермесу. — Ты его привел?
      Гермес кивнул, указывая на прятавшегося у него за спиной Алкидия.
      “Сейчас он поймет, что я самозванец”, — подумал несчастный грек и от ужаса даже зажмурился.
      — Асклепий, дружище, — взревел Зевс, — помоги, а…
      И тут Алкидий понял, что если он сейчас не сымпровизирует, то им вместе с Фемистоклюсом наступит полный звездец. И бездна Тартара будет для них еще не самым страшным наказанием.
      Взяв себя в руки, Алкидий мысленно посчитал до десяти и…
      — Где мои инструменты, сатир вас побери? — склочно осведомился он. — Зевсик, сколько раз тебе можно повторять, что твоя болезнь от постоянного сидения на троне. Да где же инструменты?
      Кивнув, Гермес на несколько секунд исчез и вернулся с небольшой деревянной коробкой, на боку которой были нарисованы синий крест и оголенный человеческий зад.
      “Первая помощь при геморрое”, — было по-гречески выведено чуть ниже.
      Короче, то, что надо.
      “Вот же будет прикол, если сейчас сюда заявится настоящий Асклепий”, — подумал Алкидий, открывая коробку первой помощи. Знай несчастный грек, что Асклепий до сих пор гостит (пьянствует. — Авт.) у хитроумного Одиссея, он бы чувствовал себя намного спокойнее. Хотя какое, к сатиру, в данной ситуации могло быть спокойствие?
      Кошмар.
      В коробке Алкидий обнаружил две железные трехлитровые клизмы, кузнечные щипцы, длинную деревянную трубку со стеклянным наконечником непонятного назначения (анусоскоп. — Авт.), пачку презервативов марки “Ненасытный Эрот” (а это, интересно, на фиг? — Авт.), старый надкушенный черствый вафельный батончик и упаковку ректальных свечей “Салют”.
      В коробке лежал также старый стетоскоп, но Алкидий, естественно, не знал, для чего он предназначен.
      — О-о-о-о, — стонал Зевс. — Асклепушка, скорее!
      Наибольшего внимания Алкидия заслужили стетоскоп и черствый вафельный батончик. Сунув батончик Зевсу в зубы, Алкидий попросил Гермеса оголить эгидодержавный зад Громовержца. Гермес, не особо стесняясь, выполнил его просьбу, с интересом наблюдая за действиями грека.
      “Ну, была не была”, — подумал Алкидий и вставил круглый наконечник стетоскопа Зевсу в зад.
      — Эй? — взревел Громовержец, выплевывая батончик. — Ты что это, придурок, делаешь? Гермес, куда ты смотришь, да он же пьян, сволочь.
      Гермес, попятившись к выходу из зала, растерянно развел руками.
      Поспешно выдернув стетоскоп из божественного зада, Алкидий, лихорадочно соображая, чисто машинально схватил одну из ректальных свечей “Салют” и вместе с красочной оберткой засунул ее в страдающее место владыки Олимпа.
      — Фух, — выдохнул Зевс, наконец почувствовав облегчение (не путать с термином облегчился. — Авт.), — так бы и сразу. Ох, Асклепий, еще раз увижу тебя на Олимпе пьяным, заставлю пожизненно лечить печень Прометею. Все, свободен.
      Алкидий, мелко кивая, промчался мимо удивленного Гермеса и пулей (или лучше стрелой?) выскочил в коридор.
      — Пей меньше, — успел крикнуть ему вслед вестник богов.
      — Где ты, сатир тебя побери, шляешься? — негодовал Фемистоклюс, как оказалось, ожидавший друга уже битых десять минут. — Я уже думал, что тебя повязали, страху натерпелся — жуть, особенно когда Геракл мимо меня с какой-то девкой голой на руках пробежал.
      Алкидий с недоумением рассматривал стоявший рядом с другом удивительный квадратный прибор на трех тонких ногах-подпорках.
      — Где ты был, я тебя спрашиваю? — повторил свой вопрос Фемистоклюс.
      — Ты все равно мне вряд ли поверишь, — ответил Алкидий. — А что это у тебя за страшилище?
      — Сам ты страшилище. Это, — Фемистоклюс торжественно поднял вверх указательный палец, — фотоаппаратис-мгновелис, устройство, которое позволит нам э… э… запечатлеть известного э… товарища во время э… прелюбодеяния и получить таким образом неопровержимые доказательства его э… супружеской измены. Сделано гениальным Гефестом.
      — За металл, за металл, — донеслось из-за угла коридора, — глупые греки гибнут за металл, ха-ха-ха…
      — О, слышал? — прошептал Фемистоклюс. — Поет — значит, работает. Он на мне какой-то электрический стул испытать хотел, вроде как вчера его сделал. Говорит, ты же бессмертный, тебе все равно. Еле от него отвязался.
      — Да. — Алкидий затравленно огляделся. — Опасное это место, Олимп.
      И, связавшись с помощью заветных черных коробочек с Герой, друзья благополучно были переправлены на землю, где их ждали очередные невероятные приключения.

      — Ах стервецы! — ревел, потрясая кулаками, Зевс. — Кто? Кто из этих смертных вонючек посмел на такое решиться?
      Черные тучи собирались над Олимпом, грозя Греции проливным дождем.
      — О, клянусь водами Стикса, я разделаюсь с ними, я покажу им, что значит чтить богов. В тронный зал влетел испуганный Гермес:
      — Ты посылал за мной, Громовержец?
      — Да, посылал. Немедленно вызови ко мне этого идиота Гелиоса.
      — Но ведь день еще не закончился? — возразил Гермес.
      — А мне на это наплевать! — злобно рявкнул Зевс. — Зови его немедленно, я хочу видеть его здесь, на Олимпе.
      Кивнув, вестник богов стремглав бросился выполнять указание Громовержца.
      — В чем дело? — В тронный зал вошла недовольная Гера. — Пупсик, что случилось? Зевс побагровел:
      — Если ты думаешь, что я, разрешив вернуться на Олимп, простил тебя, то сильно ошибаешься.
      Гера побледнела, сообразив, что попала мужу под горячую руку.
      — Что случилось? — передразнил жену Тучегонитель. — Двое смертных отморозков среди ночи проникли на Олимп — ты себе можешь такое представить, НА ОЛИМП! воспользовавшись повозкой кретина Гелиоса, и похитили целый галлон амброзии.
      — Как? — притворно ужаснулась Гера. — Этого не может быть!
      — Может. — Зевс подошел к мутному экрану телевизориуса. — Камеры внутреннего слежения все записали, просто я, дурак, только сейчас их проверил.
      Матовый экран мигнул, и на нем возникли двое смертных: девушка и смуглый грек, занимающиеся любовью в водопаде.
      — Ой, это не то, — смутился Зевс, нажимая на пульте телевизориуса квадратные кнопки. Гера с укоризной посмотрела на мужа.
      — Эрот, скотина, последний его включал, — коротко пояснил Громовержец.
      Экран снова мигнул, и на нем появились две всклокоченные личности, воровато застывшие у амброзийного автомата. Один из лазутчиков бросил в прорезь автомата две монеты и, вытащив уже готовую флягу с напитком богов, передал ее подельнику.
      — Вот, полюбуйся, — пробурчал Зевс. Гера присмотрелась, но в темноте лица дерзких смертных разглядеть не представлялось возможным.
      — Кто они? — спросила Гера, надеясь, что Зевс еще не установил личности преступников.
      Порывшись под атласной подушечкой на троне, Громовержец извлек деревянную дощечку с текстом.
      — Некие Алкидий с Фемистоклюсом, — медленно прочел он. — Мелкие жулики: ограбление храма Аполлона, храма ха-ха… Ареса, разбойное нападение на Дельфийского оракула с целью опять же ограбления, осквернение олимпийских святынь, подлог, вымогательство, чеканка фальшивых монет с собственным профилем. Ну что ж, очень даже неплохой послужной список… И почему это я раньше о них ничего не слышал?
      Гера недоуменно развела руками:
      — А мне откуда знать. Кстати, а кто это на них так подробно настучал?
      — Да Одиссей, конечно, — ответил Зевс. — Больше некому Они с Гермесом давеча выпивали, он ему все и выложил, видимо, полагает, что я его в итоге пощажу, вину свою в этой троянской заварушке заглаживает.
      — А ты его пощадишь? — лукаво прищурившись, спросила Гера.
      — Вот еще! — Зевс фыркнул. — Ну ты порой и скажешь! Всыплю засранцу по первое число, пусть только война начнется, я ему все припомню — и анекдоты его по поводу Олимпа, и махинации в Итаке с недвижимостью. Он у меня еще попляшет.
      В зал влетел взмыленный Гермес, а вслед за ним вошел не менее взмыленный Гелиос Вид у обоих был испуганный.
      — Вечер в Греции на три часа раньше настал, — сообщил Зевсу Гермес. — Селена страшно ругается, смертные твердят о знамении…
      — Да плевал я на них на всех, — махнул рукой Громовержец. — Сейчас такую бурю устрою, что им места мало будет.
      — И все из-за каких-то двух идиотов, — покачала головой Гера. — Зевсик, ты не прав, ты ведь знаешь, что нервные клетки даже у нас не восстанавливаются.
      — Да знаю я, знаю, — буркнул Зевс, — ты мне зубы-то не заговаривай.
      Беспокойно поерзав на троне, Тучегонитель обратил укоризненный взор на Гелиоса'
      — Ну, жду твоих оправданий.
      Деликатно кашлянув, бог солнца учтиво поклонился.
      — Моей вины здесь нет, — спокойно, с достоинством проговорил он. — Ты зря меня, Зевс, с поста сорвал. Я и так лезу из шкуры вон, боюсь каждый раз вместе с колесницей в море грохнуться. Если бы ты выделял мне нормальные средства на ремонт колесницы и обслуживание сопутствующих механизмов, то этого ЧП никогда бы не случилось.
      — То есть что ты конкретно имеешь в виду? — не унимался Зевс. — Выражайся яснее.
      — Могу и яснее, — кивнул Гелиос. — Ты лучше посчитай, сколько в процентном отношении золота уходит на пиры и сколько на обслуживание техники Олимпа.
      — И сколько же? — заинтересовался Громовержец.
      — Много, — ответил бог солнца, — очень много. Жратву для пиров кто поставляет? Смертные. Девочек для развлечений кто отбирает? Тоже смертные, эти, жрецы храмов разных. А ведь за все приходится платить. Неужели ты забыл об этом? Платить золотом, которого в последнее время Гефест стал отливать что-то подозрительно мало, вследствие чего и требует с меня за починку небесной повозки плату золотом. Ну, я отодрал пару кусочков от колесницы, а она, зараза, хуже ездить стала, трясется, как девка, голого эфиопа увидевшая. На поворотах меня знаете как заносит…
      Зевс нахмурил густые брови.
      — Я поговорю с Гефестом.
      — Вот-вот, — кивнул Гелиос, — поговори-поговори, интересно, что он тебе ответит, небось давно уже ожидает этого разговора, подготовился, зараза. Попомни мои слова: все это очень плохо кончится. (Гелиос как в воду глядел. — Авт.)
      — Да ты не каркай, — внезапно взвилась Гера, — и без тебя проблем выше крыши!
      — А это не мое дело, — в свою очередь огрызнулся Гелиос, — что там на земле, меня мало волнует, мне небо объезжать надо.
      — Ладно, ладно, не ссорьтесь, — сказал примирительно Зевс. — Разберемся и с троянцами этими, и с засранцами, то есть с теми, кто амброзию спер.
      — Надо их наказать, — кивнул Гермес, — чтобы другим неповадно было.
      — Все верно, — согласился с ним Зевс, — но сперва займемся троянцами, уж больно война большая вызревает, как бы нам вообще без смертных не остаться.
      И боги серьезно задумались.
      А события на земле, то бишь в Греции, стремительно набирали обороты.
      Обретший роскошные ветвистые рога царь Менелай приплыл к Агамемнону, который при виде своего младшего братца от смеха чуть тут же не испустил дух. Пришлось отливать Агамемнона водой, а у Менелая отобрать меч и, соответственно, все колюще-режущие предметы.
      — Ну ты, братец, даешь, — сказал, утирая катившиеся из глаз слезы, Агамемнон. — Кто ж молодую жену со здоровыми красивыми мужиками во дворце оставляет?
      — Жаль, тебя там не было, — резко ответил Менелай, — чтобы посоветовать. Да развяжите же меня наконец.
      Подчиненные с сомнением посмотрели на царя Спарты.
      — Живее…
      — Развяжите, развяжите, — кивнул Агамемнон. — Я больше не буду смеяться по поводу его, по поводу его… ой не могу… по поводу его рогов…
      Закрыв лицо руками, брат Менелая затрясся в новом приступе хохота.
      — Скотина! — крикнул Менелай, после чего плюнул брату на лысину.
      Спартиаты снова связали своего царя.
      Агамемнон еще немного повсхлипывал и наконец успокоился.
      — Шутки шутками, — сказал он, — а что-то нужно предпринять. И я знаю что. Ты должен собрать всех тех героев, которые дали клятву на свадьбе помогать тебе, если что нехорошее случится с Еленой. С их армиями тебе следует идти войной против Трои и показать этим вонючкам, кто в Греции главный. (Вот он, исторический момент. — Авт.)
      — А что, это мысль! — оживился Менелай. — Скорее развяжите меня.
      Менелая развязали.
      — Брат мой, ты только представь себе, — продолжал Агамемнон, — сатир с ней, с бабой этой, Еленой, но ведь какой великолепный предлог, какой высокий мотив пограбить богатые славные земли!
      — Да, красиво, — согласился Менелай, — но что прикажешь делать с этим? — Он указал на роскошные ветвистые рога.
      Агамемнон хрюкнул, борясь с новым приступом смеха, но Менелаю по неосторожности кто-то из греков уже вернул меч.
      — Не знаю, — ответил Агамемнон, — пожалуй, избавить тебя от сего позорного атрибута могут только боги. Боюсь я, что приключившаяся с тобой беда случилась не без их ведома. Извини, брат, но здесь я тебе помочь ничем не могу.
      — Ладно, — зло бросил Менелай, — сам разберусь…
      Короче, поплыли братья к престарелому царю Нестору в Пилос.
      А Нестор этот некогда считался великим воином и стратегом. Очень много он знал героев, побывал во многих великих битвах, но вот беда — старик в последнее время стал малость сдавать, вследствие древнего своего возраста Зевса с Аидом путал, Геракла с Афиной, ну и так далее. В общем, клинило старичка по полной программе.
      Прибыли Менелай с Агамемноном на Пилос и давай старика уговаривать им помочь, дескать, ты многих героев знаешь, помоги, значит, нам их собрать.
      — Ну так что же у вас, милые девушки, случилось? — спросил Нестор после подробного рассказа о коварном поступке Париса.
      Братья переглянулись.
      — Приехали, — выдохнул Агамемнон. — Ку-ку, дедуля, мы о чем с тобой битый час разговаривали7
      — О ценах на вино в Спарте, — невозмутимо ответил Нестор.
      — Воды Стикса! — воскликнул Менелай. — Да он, оказывается, еще тупее, чем моя жена Елена.
      — Бывшая жена, — напомнил Агамемнон. — Нестор, будь другом, не испытывай наше терпение, помоги в войне с Троей.
      — Что? Война? — переспросил старик. — Так что же вы сразу не сказали?
      Братья снова в замешательстве переглянулись.
      — Фразимед, Антилох, сыновья мои, — позвал Нестор, — скорее идите сюда.
      Через несколько минут во дворец Нестора ворвались два вооруженных до зубов бугая в одинаковых доспехах.
      — Знакомьтесь. — Старик показал на гостей. — Это Менемемнон и Агалай.
      Сыновья Нестора мрачно кивнули.
      — Фразимед, — представился тот, что был повыше.
      — Антилох, — буркнул второй.
      — Анти кто? — переспросил Менелай, но Агамемнон вовремя наступил брату на ногу.
      — Мальчики мои, — Нестор обнял сыновей за плечи, — наконец произошло то, о чем я мечтал последние шестьдесят лет.
      — Да, отец, — прогудели сыновья.
      — Мальчики, — продолжал Нестор, — вы не поверите, но началась война.
      — Слава Аресу! — дружно взревели Фразимед с Антилохом, потрясая мечами. — Слава, слава, слава!!!
      — Сразу видно, кто их зачал, — шепнул на ухо Агамемнону Менелай.
      — Яблоко от яблони, — тихо согласился Агамемнон.
      Нестор улыбнулся:
      — Я помогу вам, я помогу собрать великих героев. Мальчики, снаряжайте мои лучшие корабли. Сперва мы посетим Геракла.
      Почесав макушку чуть ниже рогов, Менелай деликатно кашлянул:
      — Э… — смущенно произнес он, — вообще-то Геракл…
      — Что, неужели второй раз женился? — испуганно спросил Нестор.
      — Да нет, — ответил Менелай, — скорее наоборот, он умер.
      — Ай-яй-яй, — покачал головой Нестор, — как нехорошо, однако, вышло, но мы все равно к нему заедем.
      — Это, интересно, куда? — весело поинтересовался Агамемнон. — На Олимп?
      — Гм… —Нестор задумался. — Действительно глупо… м-м… ну тогда навестим Тесея.
      — Боюсь, что он тоже умер, — сказал Менелай, — я, конечно, извиняюсь, но среди ваших знакомых есть кто-нибудь из живых до сих пор героев?
      — Да, есть, — с радостью ответил старик, — это мои сыновья.
      Менелай с Агамемноном скептически посмотрели на задравших носы сыновей Нестора.
      — М-да, плохо дело, — констатировал Менелай, — похоже, что войны с Троей не будет.
      — Как это не будет? — возмутился старик. — Скорее поспешим на корабли, я лично возглавлю поход против Трои. Плывем же мы на Аргос к царю Диомеду, сыну великого Тидея, равному силой самому Аресу. Диомед должен мне большую сумму денег, думаю, он не сможет отказать нам в помощи.
      — Вот это уже совсем другое дело, — заулыбались Менелай с Агамемноном. — Быстрее, Нестор, снаряжай свои корабли, чувствуем мы, великая буря надвигается на Грецию…
      Надо сказать, что хотя братья и выражались фигурально, дождь в Аттике в этот день пошел, и не просто дождь, а целая буря с грозой, поскольку Зевс на Олимпе снова раздавал богам розовых слонов по поводу их безответственного отношения к предстоящей войне.
      Славные герои собрались на войну против Трои.
      Во-первых, разобраться с коварными троянцами собирался царь Аргоса Диомед, сын Тидея, который при виде полоумного Нестора побледнел, тут же пообещав исполнить любую его просьбу.
      Во-вторых, пограбить богатые земли согласились: сын царя Эвбеи Паламед, внук Миноса, царь Крита Идоменей и друг Геракла Филоктет, сперший у погибшего героя его чудо-стрелы.
      Решили участвовать в грабеже и два Аякса: большой — сын саламинского царя Теламона, друга Геракла (здоровый был мужик, однажды, сильно перепив, одной лишь головой разнес храм Геры) и малый — сын локридского царя Оилея.
      В общем, много героев клюнуло на заманчивое предложение пополнить свои сундуки троянским золотом, вот только царь Итаки, хитроумный Одиссей, сын Лаэрта, что-то юлил. Чувствовал, мерзавец, что на Олимпе ему и так уже сандалии сплетены, а тут еще поход этот. Но необходимо было грекам участие Одиссея в походе, ибо многие герои отвечали, что, мол, если царь Итаки в поход отправится, то и мы с ним, а если нет, так нет.
      Но не желал Одиссей покидать Итаку, тем более что он совсем недавно женился на молоденькой красавице Пенелопе и у него уже родился сын Телемах. (Подробнее об этом герое читайте во второй части романа. — Авт.)
      Короче, решил Одиссей малахольным прикинуться, психом, значит, мол, в бассейне нечаянно поскользнулся, головой ударился и теперь вроде как идиот.
      Приплывают Менелай с Агамемноном в Итаку, естественно, вместе с Нестором и сыном царя Эвбеи Паламедом. Приплывают, значит, а Одиссей голяком по дворцу скачет с павлиньим пером в заднице и жалобно так по-бараньи блеет.
      — Вот это да! — сказал Менелай, увидев царя Итаки. — Вот что, значит, с мужиками брак делает. Пока был холостым, был нормальным.
      — Профессионально косит, — кивнул Агамемнон, — даже перо в задницу смолой вклеил.
      Посмотрели греки на бегающего на четвереньках по залам Одиссея, плечами пожали и к жене его молодой Пенелопе так обратились:
      — И долго он уже бесится, соплеменников пугает?
      — Да вроде со вчерашнего дня, — ответила наивная Пенелопа. — Как ваши корабли на горизонте увидал, так сразу на четвереньках в глубь дворца и помчался.
      — Значит, внезапный приступ. — Паламед задумчивo потеребил подбородок. — Весьма интересно.
      — Как нехорошо получилось, — покачал головой Менелай. — А мы думали его на войну пригласить, пару сундуков золота предложить.
      Баранье блеянье во дворце вдруг оборвалось, а греки, перемигнувшись, заговорили еще громче.
      — Да, очень жаль, — сказал Агамемнон. — Я-то думал Одиссею жемчужину подарить величиной с кулак, что ж, придется нам плыть обратно.
      — Эй, постойте! — донеслось из коридора, и в приемный зал вошел, облаченный в боевые доспехи, абсолютно здоровый Одиссей.
      — Что, неужели излечился? — притворно удивился Паламед.
      — Да, — высокомерно кивнул царь Итаки, — приступ внезапно прошел.
      Пенелопа озадаченно посмотрела на мужа:
      — Милый, я что-то не совсем поняла…
      — Потом, потом, — отмахнулся Одиссей, — все вопросы потом, когда вернусь. Кстати, — он резко повернулся к Агамемнону, — как там насчет моей жемчужины?
      — Лично презентую после взятия Трои, — ответил грек, лукаво усмехаясь, — даю тебе слово.
      — Ну что ж, вперед, — скомандовал Одиссей, — дайте мне полчаса, чтобы собрать войска и спустить на воду корабли.
      Греки весело переглянулись:
      — Без проблем, мы подождем.
      — Пенелопа, — обратился царь Итаки к супруге, — я буду отсутствовать м-м… пару месяцев, сотки, пожалуйста, к моему возвращению ковер с моим профилем — я ведь знаю, ты умеешь, — а внизу надпись: “Он разрушил Трою”. Я через пару месяцев вернусь, проверю…
      Сидевший на Олимпе у телевизориуса Зевс зловеще рассмеялся.
      Но еще одного героя должны были привлечь греки для грядущего мочилова — некоего Ахилла, приемного сына царя Пелея (смертного) и морской богини Фетиды (усыновили они его уже тридцатилетним. — Авт.). Мороки с этим Ахиллом было выше крыши, а главное, что вечно пьяный прорицатель Калхас ни с того ни с сего предсказал Атридам, то есть Агамемнону и Менелаю, что без этого Ахилла они Трою не возьмут. Морду, конечно, этому Калхасу набили, но предсказание есть предсказание, раз оно было произнесено, значит, так и случится. Тем более не стоило этим пренебрегать, когда речь шла о предстоящей войне.
      В общем, ничего не поделаешь, отправились греки за Ахиллом. Но Ахилл был, конечно, не дурак и мог потягаться хитроумием с самим Одиссеем.
      Как только прознал он о том, что ищут его греки, дабы в поход против Трои звать, спрятался герой на острове Скиросе, что в Эгейском море, во дворце царя Ликомеда. Причем весь прикол был в том, что Ахилл скрывался на этом острове в виде весьма симпатичной девушки, сбрив бороду и облачившись в женские одежды (ноги и грудь он тоже, кстати, побрил. — Авт.).
      Даже сам царь Ликомед не знал, что среди его дочерей живет переодетый в бабу мужик. Точнее, царь, конечно, узнал об этом, но потом, когда у каждой из его дочерей родилось по двойне.
      Хорошо устроился Ахилл, какая к сатиру война, зачем ему это нужно?! Лежи себе на диванчике во дворце дурака-царя и забот никаких не знай. Как в сказке: утром обильный завтрак, затем любовь, днем роскошный обед и снова любовь, а вечером… страшно подумать. Все же ненасытные девки были дочери царя Ликомеда — шутка сказать, попробуй удовлетвори пятнадцать пышнотелых (мягко говоря) красавиц за день.
      Возлежал утомленный любовными утехами Ахилл на диванчике и раздумывал, не податься ли все же на войну, уж очень не хотелось герою получить в ближайшее время перелом тазовой кости.
      Но тут, как назло (или к счастью. — Авт.), на остров приплыли Одиссей с Диомедом, поскольку прорицатель Калхас за определенную плату заложил им Ахилла, сообщив, где герой от них скрывается.
      — Это ж надо, — продолжал бубнить Одиссей, сойдя на берег острова, — мы в поход собираемся, а он среди баб жирует, виноград с вином по утрам жрет.
      — А ты что, завидуешь? — усмехнулся Диомед. — Зря ты это, Одиссей, у тебя вон жена молодая дома сидит, гони прочь недостойные мысли, а то сам знаешь… Кто там у нас на Олимпе за неверными мужьями следит, Гименей или Гера?
      — Понятное дело Гименей, — ответил царь Итаки, — у него даже ножницы особые есть, специально для греков, которые изменяют своим женам.
      — То-то. — Диомед поднял к небу указательный палец. — На Зевса надейся, а сам не плошай…
      Царь Ликомед принял знатных греков довольно доброжелательно и очень удивился, когда те попросили его разрешить им посмотреть на царских дочерей.
      — Ну, с Диомедом все ясно, он холостой, — сказал Ликомед. — Но ты, Одиссей, что скажет твоя Пенелопа?
      — Да мы не свататься приплыли, — сказал Одиссей, — у нас тайное военное задание от Менелая, мы их быстренько посмотрим и назад уплывем.
      — Ну, раз тайное военное. — Царь развел руками. — Слуги проведут вас в их покои.
      Красивы были дочери Ликомеда, ох как красивы. Тихонько причмокивая губами, Одиссей с Диомедом осторожно наблюдали за ними, спрятавшись в дворцовом саду.
      — Кто же из них Ахилл? — шепотом спросил Диомед, пихая локтем Одиссея в бок.
      — Да думаю я, думаю, — огрызнулся царь Итаки. — Сатир бы побрал этого Ахилла, будем ждать, пока они пойдут купаться к озеру.
      — А ты уверен, что они пойдут?
      — Уверен, жара вон какая, грех не освежиться.
      И греки принялись ждать. Действительно, ближе к обеду девушки, весело шутя и хихикая, потянулись к озеру.
      — Смотри, — прошептал Диомед, указывая на одну из дочерей Ликомеда, — вот эта толстожопая, случайно, не Ахилл?
      — Да нет, — отмахнулся Одиссей, — у Ахилла груди, конечно, накачанные, но не до такой же степени.
      — Да, действительно, — согласился Диомед, — давай подойдем поближе.
      — Проклятие! — прошипел Одиссей, когда они были уже у озера. — Эти дуры собрались купаться в рубахах (пеньюарах. — Авт.).
      Сняв верхние одежды, дочери Ликомеда, оставшись в легких холщовых рубашках до пят, с визгом бросились в воду. Озеро тут же забурлило, как будто в нем резвилось стадо бегемотов. (А почему как будто? — Авт.)
      — И что теперь? — уныло спросил Диомед.
      — Будем ждать. — Одиссей ехидно усмехнулся.
      — Опять ждать?
      — Тише, сейчас они выйдут из воды на берег, и тогда…
      — Вот он! — почти закричал Диомед, чуть не выпав из кустов, за которыми они скрывались.
      — Где?!! — изумился Одиссей.
      — Да вот же, слева, у дуба…
      Одиссей присмотрелся:
      — Мать моя женщина, действительно мужик.
      Холщовые рубашки девушек сильно намокли в воде и теперь весьма рельефно облегали их пышные формы.
      Вытащив из-за пазухи сетку, Одиссей осторожно двинулся к берегу озера.
      — Слышишь, приятель, — начал канючить Диомед. — Может, прихватим еще и вон ту круглопопую, ну пожалуйста, и так на войне радостей никаких.
      — Нельзя, — цыкнул на друга Одиссей. — Менелай нам тогда уж точно женилки поотрывает.
      — Или Пенелопа, — тихо добавил Диомед.
      Момент греками был выбран более чем удачно.
      Выжав волосы, девушки полезли в воду по второму кругу. Озеро снова покрылось мощными волнами. Ахилл же остался на берегу, томным взглядом опытного пастуха наблюдая за резвящимися красавицами.
      — Слушай, а тебе не жалко мужику кайф ломать? — спросил Одиссея Диомед, сочувственно глядя на Ахилла.
      — Мне жемчужины моей жалко, — ответил царь Итаки, проворно выскакивая из кустов.
      Нападение Одиссея было столь стремительным, что Ахилл даже не успел ничего понять, как оказался спутанным по рукам и ногам прочной сетью.
      — Скорее! — закричал Диомеду Одиссей. — Бежим на корабль, берись за его ноги.
      Увидев скрутивших его двух здоровых бородатых мужиков, Ахилл понял, что крупно влип.
      — Вы что, братья, — жалобно застонал он, — не надо, пожалуйста, я не женщина, я мужчина.
      — Да заткнись ты. — Диомед, пыхтя, отпустил трепыхавшейся жертве чувствительный пинок под зад.
      — Мама! — закричал Ахилл. — Помоги, здоровые волосатые мужики меня девственности лишить хотят.
      Наблюдавший с Олимпа за комической сценой Зевс, утирая слезы, придержал за локоть рванувшуюся было на помощь к сыну богиню Фетиду.
      — Спокойно, подруга, спокойно, — давясь смехом, успокоил он встревоженную мать героя. — Думаю, что с твоим Ахиллом все будет в порядке.
      И, забегая вперед, следует отметить, что Громовержец оказался прав.

      Дионис усмехнулся:
      — Деньги в порядке, лежат в надежном месте.
      — Да не слушай ты его, — сказал Алкидий, который был немного навеселе и потому очень смелый. — Он небось их давно уже пропил.
      — Ты действительно так считаешь? — удивился Фемистоклюс. — Дионис, пожалуйста, развей сомнения нашего друга.
      Дионис хмыкнул, и на дубовом столе питейного заведения возникло три пузатых мешка с золотом.
      Алкидий попытался дотронуться до них, но мешки тут же исчезли.
      — Это нечестно! — обиженно закричал грек.
      — Что нечестно, друг мой? — спросил Дионис.
      — Нечестно, что ты не отдаешь нам нашу долю, — пояснил Алкидий.
      — Но ведь у меня деньги в безопасности, кто из смертных спрячет их лучше бога Диониса?
      — Действительно, кто? — согласились друзья, залпом выдув по чаше вина.
      Они снова прожигали время в питейном доме “За пазухой у Зевса”, и снова их постоянным сокружником был бог вина, вечно веселый Дионис.
      — Ну так как там у вас на Олимпе? — спросил Фемистоклюс. — Что нового?
      — Зевс страшно бузит, — ответил бог вина, — клянется стереть вас с лица земли.
      — Это плохо, — задумчиво проговорил Фемистоклюс.
      — Главное, что в отличие от других богов, — добавил Дионис, — он вполне может это сделать.
      — Да?!! — Друзья переглянулись.
      — Ага, — подтвердил бог вина. — Только ему сейчас не до вас, вы, наверное, уже слышали, что в Греции назревает война.
      — Конечно, слышали, — усмехнулся Фемистоклюс, — с Троей, из-за девки этой балахманной Елены, ты сам нам, кстати, об этом недавно говорил
      — Царь Спарты Менелай армию великих героев собирает, — продолжал Дионис — Все об этом в Аттике только и толкуют.
      — Елена, это так, всего лишь красивый предлог, — глубокомысленно заявил Алкидий, — чтобы вдоволь Трою пограбить. Не похитил бы ее Парис, нашли бы, к чему другому придраться, скажем, к неправильной там форме носа троянского царя Приама или к жене его Гекубе, которая, по слухам, наполовину амазонка.
      — Да, дела, — согласился Фемистоклюс. — На Олимпе не до нас. Но думаю, все же нам с Алкидием не стоит расслабляться. Эй, секундочку, а где Алкидий…
      Фемистоклюс с Дионисом стали с недоумением озираться. Посмотрели направо, налево, потом взглянули вверх на потолок. Алкидия нигде не было.
      Пожав плечами, Фемистоклюс заглянул под стол и с удовлетворением обнаружил пьяного приятеля мирно спящим на полу.
      — Он никогда не умел пить, — как бы извиняясь за друга, сообщил Фемистоклюс.
      — Хочешь, он за секунду протрезвеет? — предложил бог вина. — Я могу это сделать запросто.
      Фемистоклюс задумался, но ответить не успел, поскольку прикрепленная к его поясу плоская черная коробочка, подаренная Герой, внезапно издала мелодичную трель.
      Фемистоклюс вздрогнул.
      — Сними ее, — посоветовал Дионис. Рыжий грек опасливо снял коробочку с пояса и, раскрыв, поднес ее к уху.
      — Да, я слушаю, — с некоторой робостью произнес он.
      — Болван, — донеслось из коробочки, — ты держишь трубку вверх ногами.
      Смущенно покраснев, Фемистоклюс перевернул удивительное устройство.
      — Значит, так, — сказала в трубке Гера, — сегодня ровно в полдень этот старый кобель Зевс, судя по всему, намылился к очередной шлюшке на землю. Смотрите в оба, это ваш шанс. Он спустится с Олимпа в священную рощу у своего главного храма, скорее всего в образе козла, провороните — пеняйте на себя.
      — Э… — робко попытался возразить Фемистоклюс.
      — И никаких “э”, — бескомпромиссно отрезала Гера. — Не забудьте захватить с собой изобретение Гефеста. Все. До связи.
      Ожившая на время черная коробочка снова стала мертвой.
      — Фух. — Фемистоклюс повесил устройство обратно на свой веревочный пояс.
      — Задание от Геры? — спросил Дионис.
      — Оно самое, — с грустью подтвердил Фемистоклюс. — Не было забот…
      — Но ведь вы работаете на нее не бесплатно?
      — Конечно нет, — ответил грек. — Какой же идиот в наше время что-то просто так делать станет?
      — Верно, — хохотнул бог вина. — Ну так что, протрезвить твоего друга?
      — Валяй, — согласился Фемистоклюс, и через секунду из-под стола вылез абсолютно трезвый Алкидий.
      — Что случилось? — недоуменно спросил он. — Почему я был под столом?
      — Поскользнулся, упал, — ответил Фемистоклюс (очнулся, перелом, гипс. Гм, шучу. — Авт.).
      — На фруктовой кожуре, — лукаво подмигивая, подтвердил Дионис.
 
      — Ну где же он, уже ровно полдень, — нетерпеливо ерзал залегший за небольшим холмиком Алкидий.
      — Тише ты. — Фемистоклюс показал приятелю кулак. — Схрон выдашь.
      За спиной у рыжего грека висел небольшой кожаный ранец с удивительным изобретением Гефеста.
      Нещадно палило солнце.
      Прошло десять минут, пятнадцать, и вот с неба с урчанием опустилась небольшая белая тучка, на которой нервно перебирал копытцами небольшой серобородый козел.
      — Действительно козел, — ахнул Алкидий. — Это интересно, кого он тут обольщать собрался, свиноматку, что ли?
      — Тише, — зашипел Фемистоклюс. — Зевс и в образе козла по-прежнему Зевс, ни одна смертная девка перед ним не устоит.
      Приглушенно заржав, Алкидий покрутил пальцем у виска.
      Тем временем козел, ловко соскочив с опустившегося в траву облачка, резво поскакал куда-то в глубь рощи.
      — Скорее за ним, — скомандовал Фемистоклюс, выскакивая из укрытия.
      Козел явно знал, куда бежит, уверенно лавируя между деревьями.
      — Точно, — сказал запыхавшийся Фемистоклюс, — у него здесь свидание.
      Вскоре друзья увидели впереди прекрасную полянку, сплошь заросшую чудесными фиалками. Остановившись посередине этой полянки, козел принялся чего-то или, скорее, кого-то ждать.
      — Смотри. — Алкидий дотронулся до плеча друга, указывая куда-то вправо.
      Из-за деревьев на краю поляны робко выглядывала молоденькая большеглазая дриада.
      — Старый развратник! — прошептал Алкидий. — Интересно, когда он примет свой человеческий облик?
      — А он его не примет, — ответил Фемистоклюс.
      — Как это не примет? — испугался Алкидий. — А как же они э… ну ты понял, что я имею в виду.
      — А вот это, — потряс в воздухе указательным пальцем Фемистоклюс, — самое интересное.
      Дриада явно колебалась, но козел стал живо бить в землю копытцами, приглашая девушку на полянку.
      — Ме-э-э-э, — вдруг донеслось с другого конца поляны, и из кустов внезапно выскочил крупный черный козел.
      — А это еще кто? — удивились друзья. Мотая рогами, черный козел проворно приблизился к Зевсу.
      — Ме-э-э-э, — громко заявил он. Зевс попятился, а испуганной дриады и след простыл.
      — Может, это Гера? — предположил Алкидий.
      — Да нет, вряд ли, — покачал головой Фемистоклюс. — Иначе зачем мы ей понадобились?
      Зевс пятился, но черный козел, качая рогами вправо-влево, не выпускал его с поляны.
      — Пошел на фиг, — вдруг произнес человеческим голосом Зевс. (Ну, вы поняли, что это козел произнес, в которого Зевс превратился. — Авт.)
      Друзья в засаде замерли в ожидании, что же будет дальше.
      А дальше было вот что: черный козел несколько опешил, услышав человеческий голос, но справедливости ради следует заметить, что своих планов, если они у него изначально и были в отношении Зевса, он не поменял. Зашевелив ушами и пожевав в зубах сорванный одуванчик, он, издав очередное “ме-э-э-э”, игриво боднул Зевса в бок.
      — А ну пошел отсюда, я кому сказал, — снова взревел басом Зевс, но козел его совсем не испугался, а стал весело скакать рядом.
      — Почему он не примет человеческий облик? — все недоумевал Алкидий. — Или, на худой конец, в тигра не превратится?
      — А он не может, — усмехнулся Фемистоклюс. — Мне Дионис по пьянке рассказывал, что то устройство, которое трансформирует богам тела, установлено на Олимпе. Оно часто барахлит, и поэтому, чтобы Зевсу снова стать самим собой, ему нужно вернуться на небо.
      — Но ведь это же очень опасно — расхаживать по земле в обличье животного, — заметил Алкидий.
      — He думаю, — возразил Фемистоклюс. — Бессмертие-то все равно остается, хоть ты в клопа превратись — хрен раздавишь.
      Черный козел на полянке снова замекал и, ловко подпрыгнув, оседлал Зевса сзади.
      Челюсти у греков медленно отвисли.
      — Сволочь! — взревел Зевс. — Отпусти!
      Но ответом ему было лишь похотливое меканье.
      — Слушай, а может, это Арес? — предположил Алкидий, не веря своим глазам.
      Но Фемистоклюс не слушал его, он дрожащими руками снимал со спины фотоалпаратис-мгновелис.
      — Ме-э-э-э, — раздавалось на поляне.
      — Сволочь.
      — Ме-э-э-э…
      — Шашлык сделаю.
      Квадратное устройство в руках Фемистоклюса тихо щелкнуло.
      — Что ты делаешь? — удивился Алкидий. — Зачем это?
      — Запечатлеваю событие для потомков, — ответил Фемистоклюс, быстро орудуя изобретением Гефеста, который показал смекалистому греку, как правильно с ним (устройством) обращаться.
      Все было до смешного просто. Снять крышечку с круглого стекла, навести на объект, нажать черную пуговку, и все.
      — А-а-а-а, — ревел на поляне Зевс. — Помогите…
      — Ме-э-э-э…
      — Он думает, что это самка, — догадался Алкидий, — может, поможем?
      — Сиди тихо, — зашипел на друга Фемистоклюс, и аппарат в его руках снова защелкал.
      — Черныш, ты где? — вдруг раздалось на поляне, и из-за деревьев вышла полная немолодая гречанка с прутиком в руке. — Ах ты, негодник! — закричала она и стеганула пару раз развратное животное по спине.
      Обиженно замекав, черный козел соскочил с Зевса и бросился наутек. Тучная хозяйка, изрыгая проклятия, поспешила следом за ним.
      — О-о-о-о… — простонал Зевс, — какой позор, хорошо еще, что никто этого не видел…
      Алкидий с Фемистоклюсом лукаво переглянулись в кустах.
      — Ну что? — спросила Гера. — Вам удалось раздобыть улики?
      — Не совсем, — ответил Фемистоклюс.
      — Что значит не совсем? — переспросила богиня. — Улики есть или их нет?
      Они и на сей раз встретились с богиней в ее храме и потому чувствовали себя несколько неуютно.
      — Вот. — Фемистоклюс протянул Гере несколько карточек из непонятного тонкого материала. (Фотобумага. — Авт.)
      Взглянув на цветные картинки, богиня неопределенно хмыкнула, видимо не сразу признав благоверного, но, когда она его узнала, глаза у нее полезли на лоб.
      — Пустоты Тартара, — изумленно прошептала она, — кто бы мог подумать? Но я никогда не замечала за ним этих наклонностей, о воды Стикса, какой срам!
      — Не то слово, — согласился с ней Фемистоклюс, подмигивая Алкидию, как всегда робевшему в присутствии бессмертных. — Вы довольны нашей работой?
      — Я… я в замешательстве, — пролепетала богиня. — Это слишком, это… я не нахожу слов, я не смогу использовать ЭТО против Зевса. Да надо мной весь Олимп смеяться будет, если остальные боги узнают, что муж изменяет мне с козлом.
      Но тут богиня, на время утратившая самоконтроль, спохватилась, вспомнив, что перед ней не боги, а всего лишь двое презренных смертных.
      — Пошли вон! — громко приказала она. — Если что, я с вами свяжусь.
      Поклонившись, греки быстро покинули храм Геры.
      Оказавшись на улице, Фемистоклюс хлопнул друга по плечу и весело рассмеялся.
      — Ты не представляешь, какая это для нас удача, — радостно сказал он.
      Алкидий удивленно посмотрел на рыжебородого приятеля:
      — Я что-то тебя не совсем понимаю…
      Фемистоклюс хмыкнул и извлек из-под одежды пачку красочных карточек.
      — Гефест научил меня, как делать копии, — сообщил он. — Теперь ты понял, какое в наших руках мощное оружие?
      — Против Геры?
      — Ха, бери выше, против самого Зевса. Неужели не ясно, что он все для нас сделает, лишь бы эти картинки не попались на глаза кому-нибудь из олимпийцев?
      — О, — обрадовался Алкидий, — это здорово!
      — Но ты смотри молчи, — пригрозил другу Фемистоклюс. — До поры до времени никто, кроме нас, Геры и того черного козла, знать о происшедшем ничего не должен.
      Алкидий серьезно кивнул:
      — Заметано.
      Внезапно в вечернем небе что-то сверкнуло, грянул гром, и высокое дерево рядом с друзьями раскололось пополам, запылав ярким пламенем.
      — Бежим! — закричал Фемистоклюс, увлекая Алкидия за собой.
      Зевс на Олимпе непроизвольно выругался.
      — Опять этот проклятый молниеметатель мажет! — зло прокричал он. — Снова какой-то идиот мне прицел сбил.
      В тронный зал Олимпа влетел испуганный Гермес:
      — В чем дело, Эгидодержавный?
      — Не фурычит, — сказал Громовержец, швыряя молниеметатель на пол. — Да есть здесь хоть одна вещь, которая работает нормально?
      — Позвать Гефеста? — предложил Гермес, включая на сандалиях третью скорость.
      — Да нет, не надо, — махнул рукой Зевс, — эти подонки все равно убежали.
      Взяв с золотого подноса на столике у трона шампур с шашлыком, Громовержец кровожадно зачавкал, утоляя разыгравшийся аппетит.
      — Хочешь? — предложил он опустившемуся на пол Гермесу. — Козлятина, жареная, свежая, еще сегодня днем по лесу бегала, травку щипала.
      — Нет, спасибо, — отказался Гермес — у меня изжога. (Скажу вам по секрету, шашлык из козла редкая гадость. — Авт.)
      — Ну как хочешь, — пожал плечами Зевс, беря с подноса следующий шампур.
 
      — Хреново дело, — сказал Фемистоклюс, осторожно вглядываясь в вечернее небо. — Поджарит нас Громовержец, как пить дать поджарит.
      — Не каркай! — прикрикнул на друга Алкидий, выбираясь из большого дупла в стволе дерева. — Что же делать? Может, позвонить Гере, она ведь обещала нас защищать.
      — Да что эта Гера? — Фемистоклюс махнул рукой. — Дура дурой, что она может?
      — Ну так давай поищем Диониса, пусть он за нас заступится.
      — Знал бы ты, какой он трусливый, — усмехнулся Фемистоклюс. — Это только на словах он крутой, кого хочет якобы может опоить, трепач сатиров. С Зевсом справляется один лишь бог сна Гипнос, да и то не всегда.
      — Ну тогда я не знаю, что делать, — сказал Алкидий, сел на травку и понурился. — Будем сидеть и ждать, пока нас Зевс поджарит.
      — Зачем же сидеть и ждать? — удивился Фемистоклюс. — Нам нужен мудрый совет, как дальше себя с богами вести, и я, кажется, знаю, у кого мы этот совет получим.
      — И у кого это, интересно? — оживился Алкидий.
      — У великого титана-предсказателя Прометея, — ответил Фемистоклюс.
      — О нет! — взмолился Алкидий. — Ведь он уже давно выжил из ума на почве печеночной недостаточности.
      — В любом случае выбора у нас нет, — отрезал Фемистоклюс. — Идем, это где-то здесь, совсем недалеко.
      Кусок скалы вместе с прикованным к ней титаном действительно обнаружился невдалеке у пещеры кентавра Хирона, где совсем недавно боги справляли роковую свадьбу Фетиды с Пелеем. В суматохе праздника упившиеся боги совсем забыли о титане, оставив его вместе с куском скалы в лесу.
      Прометей к удивлению друзей оказался не один, а с Гераклом, который специально по поручению спохватившегося Зевса спустился с Олимпа, дабы освободить титана, оказавшего бесценную услугу Громовержцу.
      В руках могучий герой держал молоток с долотом и безуспешно пытался разбить оковы Прометея.
      — Совсем проржавели, заразы, — шипел Геракл, с силой ударяя молотком по долоту. — Почему же они не разбиваются?
      — Не стоит, мой славный друг, — мягко говорил ему титан, — лучше возьми у Гефеста нормальный инструмент и приходи завтра.
      — Да завтра я не могу, — ответил Геракл. — На Олимпе собрание будет по поводу этой войны Троянской. Даже камень не поддается, сатир его побери.
      — Гефестова работа, — хмыкнул титан, — на совесть, скотина, меня приковал.
      — Да он пьяный тогда был, — возразил Геракл. — Будь он в здравом уме, стал бы он тебя приковывать мало того, что девятью обручами за каждую конечность, так еще и вверх ногами?
      — А мне, собственно, так даже больше нравится, — возразил Прометей. — Все время в небо смотрю, птичкам радуюсь.
      — Если б эти птички еще б на тебя не гадили, было бы совсем хорошо, — съязвил Геракл, неистово взмахивая молотком. — Вот же зараза…
      Одно из колец на правой руке титана хрустнуло, соскочив на землю.
      — Осталось еще восемь, — скептически заметил Прометей.
      — А сатир с ним. — Геракл с чувством швырнул инструменты в ближайшие кусты, чуть не задев при этом прячущихся там греков. — На неделе к тебе заскочу, ты уж извини, некогда, война эта сатирова началась, все так неудачно сложилось.
      — Да я понимаю, — сказал Прометей. — Ничего, подожду.
      — Может, тебе скалу перевернуть? — предложил Геракл, вытирая натруженные руки тряпочкой. — Или, скажем, девочек пригласить, чтобы тебя поразвлекли?
      — Не стоит, — улыбнулся титан. — Спасибо, мне и так хорошо.
      — Ну как знаешь. — Герой пожал плечами и, вскочив на пасшегося рядом черного единорога, ускакал по каким-то там своим олимпийско-героическим делам.
      — Идем, — сказал Фемистоклюс, и греки несмело приблизились к прикованному титану.
      — Приветствуем тебя, о величайший из родственников Крона, — торжественно произнес Фемистоклюс.
      — Ага, — ухмыльнулся Прометей, — сдается мне, это те греки, что украли с Олимпа амброзию.
      Друзья переглянулись. Титан рассмеялся:
      — Ловко вы, однако, на колеснице Гелиоса покатались. Смелости и хитрости, вижу, вам не занимать. Но не простит Зевс вам вашего проступка, давно бы вы уже поджарились, если бы Арес на молниеметателе Громовержца прицел не сбил. Повезло вам.
      — Как это сбил? — удивился Фемистоклюс. — Зачем это?
      — Да кто ж его знает, — пожал плечами Прометей, и это у него, висевшего вверх ногами, получилось весьма забавно. — Говорят, он под шумок берет у Зевса молниеметатель и, пока Тучегонитель по бабам шляется, время от времени с Олимпа по эфиопам постреливает — развлекается, короче.
      Греки замялись, не зная, как лучше сообщить титану о мучающей их проблеме.
      — Вижу, не просто так вы ко мне пришли, — произнес Прометей, — вижу, вам нужен мой мудрый совет. Что ж, спрашивайте, коль есть что.
      — Э… — начал Фемистоклюс, — понимаешь, о наисильнейший, какая у нас проблема… Зевс, который Громовержец, с недавнего времени, как ты знаешь, пытается разделаться с нами за известный поступок.
      Висевший вверх ногами титан кивнул:
      — Дальше.
      — Понимаешь, — продолжал Фемистоклюс, — мы как бы попали меж двух огней. Похоже, на Олимпе зреет очередной заговор, и, как всегда, в его центре находится Гера. Она наняла нас, дабы мы проследили за Зевсом и застали его за бесстыдным занятием, коим он обычно балуется на земле.
      — М-да, интересная ситуация, — согласился Прометей. — Похоже, вы ходите по лезвию меча.
      — Посоветуй, что нам делать? — взмолились греки. — Как уберечься от гнева Зевса?
      Титан задумался:
      — Я бы на вашем месте Гере не доверял. Гнусная баба наверняка ведет двойную игру. Что же касается заговора, то на Олимпе это обычное дело. Когда ведешь растительный образ жизни, то еще не до такого додумаешься. А все это, я вам скажу, от безделья, с жиряки олимпийцы бесятся.
      — Ну а как же нам быть? — снова спросили друзья.
      — Ну а что вам? — удивился Прометей. — Смотрите в оба, не зевайте, двигайтесь по возможности зигзагами и перебежками, во время грозы избегайте открытых мест. Уверяю, Зевсу сейчас не до вас, ну, может, пальнет еще пару раз молнией, но лишь в профилактических целях. Если и стоит вам кого опасаться, так это Геры. Коварная она, зараза, похлеще богини раздора Эриды.
      — В общем, понятно, что ничего не понятно, — подвел итог рассуждениям титана Фемистоклюс.
      — Да ладно, что вы так Зевса боитесь? — засмеялся Прометей. — В конце концов у вас ведь есть те пикантные фотокарточки с козликами, белым и черным.
      Греки опешили:
      — А ты откуда знаешь?
      — Я все знаю, — ухмыльнулся титан. — Просто насчет Геры еще сомневался, думал, что задание Зевса застукать вам Арес дал.
      — Еще чего! — фыркнул Фемистоклюс. — С этим типом мы никаких дел не имеем.
      — Вот и славно! — кивнул Прометей. — Прохвост он еще тот, скользкий, как осьминог. В общем, эти фотокарточки я бы на вашем месте поберег для действительно особо опасного случая.
      Друзья мрачно кивнули.
      — А можно еще вопрос? — вдруг подал голос Ал-кидий.
      Титан благосклонно кивнул:
      — Что ж, задавай.
      — Меня вот что беспокоит, — начал Алкидий. — Как так получилось, что у недавно поженившихся Фетиды с Пелеем уже есть взрослый тридцатилетний сын?
      Фемистоклюс одурело вытаращился на друга:
      — А я и не знал, что тебя война Троянская интересует.
      — Ты об Ахилле, что ли? — переспросил Прометей. — Так ведь он сын богини. За пару дней под два метра вымахал, говорят, что он сразу в доспехах и с копьем родился. Фетиде даже кесарево сечение делать пришлось, так как щит героя не вылазил. (Конечно, это байка, рассчитанная на таких лопухов, как наши герои. На самом деле Ахилл был усыновлен Фетидой и Пелеем уже взрослым мужиком после свадьбы. Просто так, ради прикола. — Авт.)
      — Спасибо, — поблагодарил Алкидий, — теперь я буду спать спокойнее, а то в ежедневных дощечках такое пишут, что, мол, Ахилл внебрачный сын Зевса и Елены Троянской.
      — Брешут, сволочи! — гневно выкрикнул титан. — Интерес к войне подогревают, а что ты хочешь — желтая пресса.
      Душевно распрощавшись с Прометеем, греки направились в город, дабы утопить свои проблемы в кружке вина.
      — Может, Диониса встретим, — предположил Фемистоклюс.
      От внезапного раската грома заложило уши. Синей стрелой с неба в землю ударила сверкающая молния, попав в проезжавший по дороге воз с сеном. Сено мгновенно вспыхнуло, пожираемое синим пламенем.
      — За что? — крикнул в небо всклокоченный возница и, соскочив с повозки, бросился наутек. — Все, что украл, верну! — громко кричал он на бегу. — Клянусь Олимпом, верну.
      Пожав плечами, друзья невозмутимо продолжили свой путь в город.
      — А… — ревел на Олимпе Зевс, — опять промазал, у-у-у…
      В тронный зал вошел перемазанный сажей Гефест в кожаном фартуке.
      — Отец, в чем дело? — осведомился он. — Я, кажется, слышал крики?
      — А, Гефестушка, — подозрительно нежно произнес Зевс, нервно передергивая затвор на молниеметателе. — Вот кого я больше всего хотел бы сейчас видеть.
      — Э… отец, ты чего? — Изобретатель медленно попятился к выходу из зала. — Эй, не дури…
      Но было поздно.
      Издав боевой клич, Зевс выстрелил огнем в гениального сыночка.
      — Я покажу тебе, как мне прицел на лучевике сбивать…
      Увернувшись от молнии, Гефест зигзагами помчался вон из тронного зала.
      — Это не я, — кричал он, — это Арес!…
      И вновь небо над Аттикой заволокло грозовыми тучами.

      Итак, все могучие герои вместе со своими войсками собрались в гавани города Авлида, чтобы отплыть оттуда к Трое.
      Несчастный Менелай сбился с ног, пытаясь вразумить героев, которые по случаю своей встречи принялись в неимоверных количествах поглощать вино и петь непотребные стишки. Многие не виделись друг с другом по нескольку лет и вот теперь пили за здоровье и за скорую победу над троянцами. Менелая никто не желал слушать. Завидев его рога, герои хватались за животы и валились в приступе хохота на землю. Пришлось бедному царю Спарты укрыться в трюме на флагманском корабле, а вразумлять греков послать своего брата Агамемнона.
      — Как я их всех ненавижу! — кричал царь Спарты, гневно потрясая рогами. — Забодал бы… то есть зарубил бы всех, если бы у меня меч не отобрали.
      — Спокойно, брат, — сказал, как всегда, уравновешенный Агамемнон, — я поговорю с героями.
      Но тут еще одна проблема встала перед греками, а именно: им срочно требовался историк, который смог бы запечатлеть великие события для потомков.
      Историк, как назло, долго не находился. Наконец хитроумный Одиссей обнаружил его в каком-то местном питейном заведении и с помощью Фразимеда и Антилоха перетащил на корабль.
      Ученый долго и упорно не желал принимать цивилизованный вид, то блея по-бараньи, то во всеуслышание заявляя, что он не кто иной, как покровитель искусств бог Аполлон.
      Воспользовавшись одним из кратких периодов просветления рассудка, историка, обвязав веревкой, несколько раз окунули в море, дабы он окончательно пришел в себя. Естественно, прибегнуть к сей процедуре посоветовал все тот же хитроумный Одиссей.
      Протрезвев, историк зло сообщил грекам, что никакой он, дескать, не историк, а простой архивариус, и что он хранит документы, а не создает их, но, получив от Одиссея золотой талант, старикашка резко подобрел, подтвердив, что он действительно историк и знаток греческих мифов. (Хотел написать “древнегреческих мифов”, но вовремя спохватился. — Авт.)
      — Вот и славно, — сказал Агамемнон, — скажи, как тебя зовут?
      Историк задумался, что в данной ситуации выглядело подозрительно.
      — Софоклюс, — ответил он. — Да, называйте меня Софоклюсом.
      — Значит, так, Софоклюс, — начал Одиссей, — в твои обязанности входит добросовестно заносить на дощечки все события этой великой войны, не приукрашая и не перевирая факты. От того, насколько добросовестно отнесешься ты к своему делу, будет зависеть, как на своих отцов станут смотреть наши дети, наши потомки: с презрением или с гордостью. Пусть в историю Греции Троянская война войдет как величайшая из войн, независимо от ее исхода.
      — Всецело присоединяюсь к этим словам, — кивнул Агамемнон.
      — Ну что ж, начнем прямо сейчас, — хмыкнул историк, извлекая из заплечной сумки дощечку. — Сколько в вашей флотилии кораблей?
      Греки задумались.
      — Секундочку, — сказал Агамемнон и выбежал из трюма наружу. — Раз, два, три, четыре, — послышалось сверху.
      Через минуту брат Менелая проворно вернулся в трюм.
      — Мне не хватило пальцев на руках, — растерянно сообщил он.
      — Ну так разулся бы, — посоветовал Одиссей. Агамемнон почесал редкую бородку.
      — Ну тогда где-то около пятнадцати.
      — Сколько?!! — не поверил историк.
      — Где-то пятнадцать, — твердо повторил грек, — да, именно пятнадцать.
      Лукаво прищурившись, Софоклюс быстро нацарапал на дощечке: “В поход против Трои греки направлялись на 150 кораблях”. Затем историк задумался и воровато пририсовал к цифре второй нолик. (Что, думаете, арабы нолики изобрели? А вот и нет. Греки их изобрели, древние, а арабы уже потом у них передрали. Не верите? Ну и не надо. — Авт.)
      — А сколько всего героев собралось на войну? — спросил он, сделав первую запись (историческую, черт возьми, историческую!!! — Авт.).
      — Секундочку, — спохватился Агамемнон, собираясь снова выйти наружу.
      — Постой, — остановил его Одиссей. — Боюсь, что, даже если ты снимешь обувь, тебе это вряд ли поможет. Я помню число героев, их где-то около сорока человек.
      — Чего?!! — У историка отвисла челюсть. — И с этой армией вы собираетесь напасть на Трою?
      — Да. — Агамемнон гордо вскинул голову. — Я тоже говорил Менелаю, что их слишком много и что вполне можно было бы обойтись двумя десятками.
      Схватившись за голову, Софоклюс записал: “Громадное войско собралось на морском берегу. Сто тысяч вооруженных воинов желали доказать свое право на подвиг под стенами Трои”.
      “А сколько же там было кораблей? — подумал историк. — Тысяча пятьсот, э… не годится”.
      Пожевав кончик острой палочки, Софоклюс добавил к цифре кораблей еще два нуля. Конечно, можно было добавить и еще нолик. Софоклюсу в принципе было не жалко, но потомки могли не поверить. Тогда бы получилось, что на каждый корабль приходится по полгероя, как-то уж очень неправдоподобно.
      — Вот, — воскликнул Одиссей, вырвав из рук историка смазанную воском дощечку, — самые первые строки, строки великой истории!…
      И если бы Одиссей умел читать, то глаза у него от прочитанного оказались бы на затылке. Но, к счастью, царь Итаки никогда не обременял себя лишними знаниями, считая ученость уделом слабаков и всяких там историков.
 
      — Итак, — Зевс обвел присутствующих тяжелым взглядом, — вопреки всем моим попыткам, избежать войны, похоже, не удастся.
      Олимпийцы слаженно закивали, соглашаясь с Громовержцем
      — Ну почему только меня волнует то, что происходит на земле? — закричал Тучегонитель. — Почему один я должен расхлебывать в очередной раз заваренную вами кашу?
      Боги пристыжено попрятали глаза.
      — Потому что ты Зевс, — тихо ответил Гермес, — царь богов, повелитель Олимпа.
      — Да на кой… —Зевс запнулся, сдержавшись, хотя резкое словцо так и просилось на язык. — К чему мне вся эта власть, когда меня окружают сплошные ПРИДУРКИ…
      Олимпийцы подавленно молчали.
      — Афродита, — резко бросил Громовержец, — я тебя просил или нет вернуть золотое яблоко Парису? Богиня любви потупила взор.
      — Гера, не я ли просил тебя угомонить твоего сына Ареса?
      — Это, между прочим, и твой сын, — сухо заметила Гера.
      — Молчать! — взревел Зевс. — Афина, ведь Троя находится под твоим покровительством, почему ты не поговорила с царем Приамом?
      Богиня мудрости также не нашлась что ответить.
      — Тартар вас всех побери, да здесь, кроме меня, волнует кого-нибудь эта война или нет?
      Олимпийцы в ответ неопределенно замычали.
      — Бараны! — Зевс сокрушенно подпер кулаком голову. — Да другой на моем месте три шкуры бы с вас спустил, амброзии лишил и в Тартар низверг.
      — Кто этот другой, интересно? — довольно дерзко спросила Гера.
      — Да тот же Крон, — рявкнул Зевс, и от произнесенного им имени стены Олимпа сильно содрогнулись.
      — Не гневайся, о всемогущий, — взмолился Гименей, — что ж поделать? Ты же знаешь — судьбу не изменить. Рок сильнее нас, мойры никогда не прядут нити вспять.
      — Да знаю я, — Зевс тяжело вздохнул, — поэтому и в Тартар вас до сих пор не сбросил, хотя и был близок к этому.
      Как всегда после хорошей взбучки олимпийцам, Громовержца немного отпустило, и тучи над Грецией нехотя разошлись.
      — В общем, — продолжал Тучегонитель, — как обычно в такой ситуации, будем тянуть жребий, и пусть сам Рок решит, кто будет помогать троянцам, а кто — грекам.
      Бросили жребий.
      Естественно, все, кроме Зевса.
      Гермес наломал спичек, принесенных Гефестом из кузницы. Было решено, что те, кому попадутся короткие спички, должны будут помогать троянцам, а те, кому выпадут длинные, — грекам.
      Короткие спички вытащили: понятное дело, Афина (а иначе и быть не могло, Гермес лично проследил за всемогущим Роком), Эрот, Афродита и Гименей.
      Длинными спичками были осчастливлены: Арес, снова Эрот (хитрый подлец тянул жребий дважды. — Авт.), Гефест и Гермес.
      Остальные боги, включая Аполлона с Посейдоном и прочих, в забаве не участвовали, ибо находились непонятно где и непонятно с кем. А созывать всех олимпийцев Зевсу было попросту лень, он не любил, когда на Олимпе стоял галдеж.
      Итак, начало Троянской войны было лишь делом времени, и время это стремительно бежало вперед, подчиняясь вообще непонятно кому.
 
      Тем временем корабли греков один за другим отплывали из гавани Авлиды, держа курс к берегам Азии.
      Где находится Троя, герои знали лишь приблизительно. Ко всему прочему, они по-прежнему были пьяны, несмотря на все попытки Агамемнона вразумить их, дабы греки не срамились хотя бы перед взирающими на них с Олимпа богами.
      Естественно, что в данной ситуации было бы просто удивительно, если б они достигли Трои.
      Увидев через короткое время замаячивший впереди берег, греки бурно возликовали и направили суда к вожделенной темной полосе на горизонте.
      Как ни ругался старец Нестор, утверждая, что никакой Трои в данной части моря нет и быть не может, не послушали его герои, уж больно чесались у них руки поскорее с кем-нибудь подраться.
      Греки пристали к берегу под возмущенные вопли Нестора высадились на сушу и погнались за пастухами, мирно пасшими стада овец неподалеку от берега.
      Хорошо драпанули пастухи, только грязные пятки среди кустов мелькали. Взбодренные столь легкой победой над врагом, герои принялись ловить по лугам овец, но в силу тотального опьянения в данном деле не слишком преуспели.
      Местные овцы оказались злобные и вреднючие, что те волки. Гневно блея, они искусали многих героев.
      Короче, этому безобразию немедленно следовало положить конец.
      Конечно же ни в какую ни в Трою высадились греки, а в Мизию, где правил сын Геракла герой Телеф. Возмутило Телефа безобразие, учиненное греками. Внимательно выслушал он обиженных пастухов и, собрав войско, двинулся проучить зарвавшихся “гостей”.
      Возликовали герои, увидев приближающуюся к ним армию из двадцати человек во главе с могучим Телефом.
      — Ах вы, засранцы, — ревел сын Геракла, гордо шествуя во главе войска. — Ну я вам сейчас покажу, как земли союзников разорять!
      Испугались тут греки, частично даже протрезвев. Что же это получилось, значит, они вместо того, чтобы биться с троянцами, со своими же друзьями сражаться собрались?
      Грозен был вид у сына Геракла. Посовещались герои и, побросав оружие, кинулись наутек, к стоящим у берега на якорях кораблям.
      Злобно блея, преследовали их кусачие овцы мизийцев. Ревя словно раненый бык, посылал Телеф вслед грекам страшные проклятия. (Весь в папочку. — Авт.)
      — Ну что, кретины, доигрались? — спросил Агамемнон пристыженное войско, отпихивая древком копья вцепившуюся в сандалию овцу. — Немедленно Одиссея ко мне.
      Одиссей, не очень любивший всякие заварушки, сидел в трюме флагманского корабля, безуспешно пытаясь спилить царю Менелаю позорные рога.
      — Одиссей! — взревели на берегу герои. — Одиссей, ау…
      Отбросив ножовку в сторону, Одиссей сошел на берег.
      — Вон, полюбуйся. — Агамемнон указал на приближавшееся войско. — Если ты сейчас не уладишь эту проблему, то о взятии Трои мы на ближайшие десять лет можем забыть.
      — Чего так? — усмехнулся хитроумный царь Итаки.
      — Пока подрастут новые герои, — пояснил Агамемнон. — Эти кретины даже оружие побросали.
      — Ага, — загудели герои, — вам легко говорить. Видели бы вы, какие у ихних овец зубы.
      С чувством сплюнув себе под ноги, Одиссей двинулся навстречу грозному войску сына Геракла.
      — Привет, Телеф, — добродушно сказал царь Итаки, когда они поравнялись. — Куда путь держишь?
      Сын Геракла остановился, грозное войско последовало его примеру.
      — Да вот, кое-кому задницу собираюсь надрать, — насмешливо сообщил Телеф.
      — Уж не тем ли грекам, что собрались сейчас вон на том берегу? — спросил Одиссей, в свою очередь хитро усмехаясь.
      — Им самым, — крикнул Телеф, потрясая мечом. — Я им покажу, как моих пастухов пугать.
      — Может, договоримся? — предложил Одиссей. Сын Геракла задумался.
      — Ну что ж, давай, — наконец согласился он, садясь на траву.
      Хитроумный царь Итаки сделал то же самое и, подперев подбородок рукой, сказал:
      — Ты уж извини мужиков, ну, всякое бывает. Перепили малость, овец с троянцами перепутали. Ведь со всяким такое может случиться.
      Телеф понимающе кивнул.
      — Прости засранцев. — Одиссей огорченно развел руками. — Не ведают они, что творят. Шутка сказать — пятнадцать лет мужика с мечом не видели, не воевали.
      — Все я понимаю, друг Одиссей, — ответил Телеф, — но кто мне теперь возместит убытки? Овцы-то многие побесились, друг друга позагрызали, столицу мою в осаду взяли.
      — Извини, брат, — искренне сказал Одиссей, — и прими от нас скромный взнос для восстановления твоих животноводческих угодий.
      С этими словами царь Итаки протянул могучему Телефу снятый с пояса мешочек с золотом.
      Телеф задумчиво принял подарок, взвесил его в сильной руке, нахмурил густые черные брови и, пожевав губами, громко сказал:
      — Договорились.
      Греки, стоявшие на берегу и напряженно наблюдавшие за переговорами великих героев, с облегчением вздохнули.
      “Это ж как надо упиться, — подумал Телеф, — чтобы Мизию с Троей перепутать! Ох навоюют эти остолопы, ох и навоюют”.
      — Видишь ли, приятель, какая у нас проблема, — продолжал хитроумный Одиссей, — никто из нас не знает, где находится Троя.
      — Да, проблема, — согласился сын Геракла.
      — Не мог бы ты, сын величайшего из героев, — попросил царь Итаки, — провести наши корабли в Трою?
      Телеф снова нахмурился.
      — Боюсь, это исключено, — сухо ответил он. — Зачем ты просишь меня об этой услуге, когда сам прекрасно знаешь, что я женат на дочери царя Трои Приама. Не буду помогать я врагам моего тестя. (Ну вот, хоть один честный человек за всю книгу нашелся. — Авт.)
      — Как знаешь, — легко сдался Одиссей, после чего вернулся к кораблям.
      — Ну что? — спросил довольный Агамемнон. — Рассказывай, как же тебе удалось уговорить Телефа.
      — С тебя пятьдесят талантов, — просто ответил Одиссей, поднимаясь на борт флагманского корабля.
      А на корабле из трюма выглядывал несчастный Менелай.
      — Ох великий Тартар, — испугался царь Итаки, отпрыгивая в сторону, но тут же спохватился, узнав в обладателе чудовищных лосиных рогов царя Спарты. — Извини, Меня, я тебя сразу не признал.
      — Ну что там, все в порядке? — осведомился бедняга.
      — Проблему я уладил, — кивнул Одиссей. — Дело за малым: найти непьющего лоцмана, который смог бы отвести нас в Трою.
      — Непьющего лоцмана? — переспросил Менелай. — Боюсь разочаровать тебя, мой друг, но, похоже, это невозможно…
      А на берегу счастливый Софоклюс творил своими руками бессмертную историю.
      “Стали греки опустошать владения Телефа, — хитро прищурившись, писал он. —Двинулся Телеф на защиту своих владений с несметным войском, завязалась кровопролитная схватка. И вот в бой вступил великий Ахилл вместе со своим другом Патроклом. Был ранен Патрокл вражеской стрелой, но не обратил внимания герой на этот пустяк, храбро продолжал он сражаться плечом к плечу с Ахиллом. И вот обратил великий Ахилл Телефа в бегство. Возликовали греки. Осадили они главный город Мизии, где спрятался Телеф. Но тут явился им вестник богов Гермес и сообщил, что сражаются они не с троянцами, а со своими союзниками. Опечалились греки. В великой скорби стали хоронить они павших героев”.
      — Эх, хорошо строка пошла, — засмеялся Софоклюс, прикладываясь к фляге с вином, — эх, чего бы еще такого побредовей потомкам ввернуть? — Историк задумался.
      — Что пишешь? — поинтересовался подошедший к хронисту Агамемнон.
      — Да вот, — хмыкнул Софоклюс, — по горячим следам воссоздаю цепочку реальных событий. Агамемнон одобрительно качнул головой:
      — Это хорошо, только смотри о пьянке не упоминай, правнуки засмеют.
      — Да вы что? — искренне изумился историк. — Я ведь профессионал. Какая, к сатиру, пьянка, разве я посмею опозорить героев?
      — Ох смотри мне, — сказал Агамемнон, грозя Софоклюсу пальцем, — от себя ничего не добавляй, освещай факты подробно и добросовестно. В общем, пиши, как есть, только, — голос Агамемнона опустился до шепота, — пожалуй, и овец не упоминай.
      — Да понял я, понял, — быстро закивал историк, — никаких овец. Все освещать правдиво и добросовестно, а потомки сами разберутся, что к чему.
      — Правильно. — Агамемнон улыбнулся. — Ты, приятель, зришь в корень проблемы. Ну, не буду тебе больше мешать, работай.
      Софоклюс благодарно кивнул и, мечтательно взглянув на небо, снова стал покрывать дощечку корявыми письменами.
      “И был пир. Помирились греки, — нацарапал историк, — но в самый разгар праздника отрубил мечом могучий Агамемнон голову Телефу, так как признал в нем троянского шпиона. Снова завязалась кровавая бойня, смешались изысканные яства с отрезанными ушами героев…”
      — Так, по-моему, нам пора вмешаться, — заявил Арес, недовольно взирая на экран телевизориуса.
      На экране протрезвевшие греки разжигали на морском берегу костры, готовясь к ночевке.
      — Ты предлагаешь превратить в осла этого их историка? — осведомился Гермес.
      — Технически это вполне возможно, — проворно вставил Гефест, — я только свой аппарат настрою.
      — Да нет, — скривился Арес, поглаживая на поясе меч. — Я не об этом.
      — Тогда о чем же? — раздраженно переспросил вестник богов.
      Дремавший на троне Зевс гулко захрапел. Боги вздрогнули.
      — Нужно помочь нашим грекам скорее добраться до Трои, — пояснил Арес. — Но я пока не представляю, как это сделать.
      — Ха! Что может быть проще?! — сказал безмолвствовавший до той поры Эрот. — Давайте дружно попросим Посейдона прибить (в хорошем смысле слова. — Авт.) корабли греков к берегам Трои, только и всего.
      — Но ведь Посейдон придерживается нейтралитета, — возразил Арес. — С чего это вдруг он нам будет помогать?
      — А мы попробуем, — улыбнулся Эрот. — Что нам стоит?
      — М-м-м… — вдруг замычал на троне Зевс. — Ах ты, моя козочка.
      Олимпийцы скептически переглянулись.
      — Гефест, давай свой телефонтий, — наконец решившись, попросил Арес.
      Гефест, подойдя к трону, осторожно вытащил из-под локтя спящего Громовержца круглую черную трубку на длинном шнуре. Арес стремительно вцепился в устройство.
      — Алло, я вас слушаю, — мелодично произнесла в аппарате нимфа Эхо. — С кем бы вы хотели переговорить?
      — Это Арес, — сказал в трубку бог войны. — Желаю говорить со своим дядей Посейдоном.
      — Подождите немного, — ответила Эхо.
      Устройство щелкнуло, издалека послышалось недовольное ворчание: “Какого сатира этому Аресу не спится, задолбали своими звонками”. Затем в трубке громко булькнуло и немного хрипловатый голос произнес:
      — Да, Арес, я у телефонтия.
      — Привет, — буркнул Арес. — Тут у нас на суше намечается заварушка. Да ты, наверное, уже слышал, в Трое.
      — Угу.
      — Мы тут две противоборствующие коалиции на Олимпе создали, одни помогают грекам, другие — троянцам.
      — Ага.
      — И вот по чистой случайности я оказался главой той коалиции олимпийцев, которая занимается греками.
      — Ну-ну, — хмыкнул в трубке Посейдон.
      — Оказывается, он глава, — сказал Гефесту Эрот, и боги приглушенно заржали.
      — Да тише вы, кони, — прикрикнул на них Арес. — Нет, дядя Посейдон, это я не тебе. Так вот, ты не мог бы оказать нам маленькую услугу?
      — Чего-то подобного я ожидал с самого начала нашей милой беседы, — сухо заметил повелитель морей. — Нет чтобы позвонить просто так, осведомиться о здоровье, о жене, о детишках…
      — Посейдон, — нетерпеливо перебил дядю Арес, — какие детишки, какая жена? В Греции назревает война, понимаешь? Эти идиоты уже пытались ограбить Мизию, с пьяных глаз спутав ее с Троей. Слава Зевсу, все обошлось. Ты даже себе не представляешь, что они могут натворить без нашего присмотра, страшно подумать.
      — Хорошо, — согласился Посейдон, — сделаю, что смогу. Говори, чего конкретно надо?
      — Да пустяк, — ответил бог войны. — Устрой на море небольшой шторм. Побазарь с Бореем, Зефиром, Эвром, Нотом и сделай так, чтобы корабли греков вынесло точнехонько к берегам Трои, а то они нам тут навоюют.
      — Ну, это мне не тяжело. Это я с легкостью, — ответил владыка водной стихии. — Больше ничего вам от меня не надо?
      Арес задумчиво потеребил золотые бляхи на доспехах:
      — Да вроде пока нет.
      — Тогда спокойной ночи. — И Посейдон прервал связь.
      — Ну что? — Присутствовавшие в тронном зале олимпийцы выжидательно посмотрели на бога войны.
      — Судя по тому, что ты говорил, — сказал Гермес, — Посейдон обещал помочь.
      — Так и есть. — Арес кивнул. — Нам остается лишь немного подождать.
      — Ну куда же ты, моя горная серна, — сквозь утробный храп пробурчал на троне Зевс, — у тебя такие милые ножки…
      Скривившись, Арес плюнул в сторону, а Эрот пошло хохотнул и, поколдовав над кнопками телевизориуса, переключил экран на какую-то порнушку.
      — О-о-о… — донеслось с экрана. — Бе-э-э, бе-э-э, кукареку…
      — Групповуха, — довольно пояснил Эрот обалдевшим олимпийцам, — с участием животных: мелкого рогатого скота и птиц.
      — О моя тонкошеяя лань, — прохрипел Громовержец, — ну что же ты, смелей, смелей…
      — Это невыносимо, — протяжно простонал Арес, схватившись за меч.
      После чего, посчитав в уме до десяти, он поспешно вышел из зала.
      Переглянувшись, Гермес с Гефестом последовали его показательному примеру.
      — Полный бардак, — констатировал Арес, пиная в коридоре ногой неисправный автомат с амброзией.

      — Знаешь, — сказал Фемистоклюс, мечтательно глядя в небо, — вот ходим мы по земле, ходим, и ни разу никто из нас не задумывался, а откуда этот Олимп взялся.
      — Ну у тебя и мысли! — хмыкнул Алкидий. — Наверное, только от безделья такое может в голову прийти.
      Предаваясь ничегонеделанию, друзья валялись в густой травке на высоком холме. Где-то в Греции шла война, лилась кровь героев, а им было хоть бы хны, главное, что их сейчас никто не трогал.
      — Мне кажется, — заложив руки за голову, Алкидий задумчиво пожевывал длинную травинку, — мы сейчас представляем собой великолепную мишень для Зевса.
      — Да ладно тебе, — отмахнулся Фемистоклюс, — не порть такое чудесное утро. Помолчали.
      — И все же, — сказал рыжебородый грек, — вот висит в небе выше облаков гигантский остров, можно даже сказать, город, и никому до этого дела нет.
      — А что, это должно кого-то волновать? — удивился Алкидий. — Ну, висит и пусть себе висит, жить-то богам где-то надо.
      — А ты не задумывался над тем, кто эти боги? — вдруг спросил Фемистоклюс. — Откуда они к нам пришли, откуда взялись.
      — Ну, приятель, ты даешь! — От изумления Алкидий даже выплюнул травинку. — На солнышке, что ли, перегрелся? Боги были всегда, и ниоткуда они не приходили. Сперва был вечный безграничный Хаос, который породил вечный Мрак — Эреб и темную Ночь — Никту. Переспал однажды Эреб по пьянке с Никтой, и родились от этого союза…
      — Да знаю я эти байки, — перебил друга Фемистоклюс. — Сами же боги их и придумали. Бред все это редчайший.
      — Фемистоклюс, не кощунствуй…
      — Да какое, к Аиду, кощунство. Не было раньше никаких богов, жили себе люди, не зная ни Зевса, ни Геры, ни прочих олимпийцев.
      — Как это?
      — А вот так, три-четыре поколения назад их не было. Я случайно дощечку одну с текстом нашел, ты не представляешь, какой ужас сковал меня, когда я ее прочел. Не знаю, правда ли то, что там написано, или ложь, но ясно одно: никаких богов раньше и в помине не было.
      — Не мели ерунды, — фыркнул Алкидий, снова закладывая руки за голову.
      Фемистоклюс покачал головой:
      — Это не ерунда. Там было написано, что засияли в один прекрасный день небеса синим сумрачным светом, ударил гром, обрушился на землю огненный смерч, и в небе появился черный летающий остров. Низко-низко прошел он над землей, роняя вниз языки пламени. Вот с тех пор боги и появились.
      — Ты хочешь сказать, что они откуда-то пришли?
      — Именно.
      — Ну и откуда же?
      — Не знаю. — Фемистоклюс пожал плечами. — Может, это все звезды? (Опаньки!!! — Авт.)
      — Чего?
      — Ну звезды, — пояснил Фемистоклюс. — Что, если это такие же летающие острова, как Олимп?
      Алкидий встал с травы и, отряхнувшись, направился к ближайшим кустам.
      — Эй, ты куда? — позвал друга Фемистоклюс.
      — Да лопухов нарву, — ответил Алкидий, — шапочку тебе от сеянца сделаю.
      — Эх, — Фемистоклюс тяжело вздохнул, — даже он мне не верит.
      — Зато я верю, — внезапно донеслось откуда-то слева.
      Фемистоклюс вскочил как ошпаренный. Уж не Зевс ли пожаловал, спустившись с молниеметателем на землю? Расстрелять в упор доставших его смертных сбитый прицел ему бы вряд ли помешал.
      Но это был не Зевс.
      Это был Дионис.
      По обыкновению весело ухмыляясь, бог вина лукаво смотрел на рыжего грека.
      — А ты, приятель, я вижу, даром времени не теряешь, — сказал он. — Решил, значит, божественные мифы переписать?
      — Да вот подумываю, — согласился Фемистоклюс, — то-то скандал будет.
      — Да уж представляю. — Сладко зевнув, Дионис присел рядом на травку.
      — Ну вот, к примеру, — продолжал рассуждать Фемистоклюс, — сравнить наши технологии с вашими. Это ж небо и земля…
      — Это ты точно приметил, — улыбнулся бог вина.
      — Да что технологии, даже огонь и тот вы нам дали.
      — Огонь, это да, — кивнул Дионис, — нужная вещь. Ты это, смотри, кроме меня, больше ни с кем своими прогрессивными мыслями не делись.
      — А то что будет?
      — Да поджарят тебя, и если не косоглазый Зевс, так Арес.
      С двумя большими лопухами вернулся из кустов Алкидий.
      — О, привет, — сказал он Дионису, смущенно пряча лопухи за спиной.
      — Здорово, здорово. — Бог вина сорвал со своего головного убора несколько виноградин и громко ими зачавкал.
      — Итак, чему же мы обязаны твоим очередным визитом? — осведомился Фемистоклюс. — Что еще у вас там на Олимпе случилось?
      — На Олимпе все в порядке, — ответил Дионис. — Я пришел сообщить, что ваши денежки я весьма выгодно вложил в нефтяные разработки Посейдона и что вскоре вы получите весьма солидные проценты.
      — Ну спасибо! — обиделся Фемистоклюс. — А с нами сперва посоветоваться ты никак не мог?
      — А что тут советоваться? — удивился бог вина. — Какой дурак упускает шанс заработать? Троянская война ведь началась, греческий огонь нарасхват идет, а главный его составляющий компонент — это что? Конечно, нефть.
      — Значит, Посейдон решил на войне немного нажиться, — усмехнулся Фемистоклюс. — Мне иногда кажется, что вы, боги, больше похожи на смертных, чем сами греки: та же мелочность, хитрость и предпринимательская хватка.
      — Ну так! — Дионис задрал нос. — Вам есть с кого брать пример.
      Черная коробочка на поясе у бога вина внезапно мелодично затренькала. Дионис поднес ее к уху.
      — Да. Что? Это тебя. — Бог передал устройство обалдевшему Фемистоклюсу.
      — Да, я слушаю, — смущенно сказал в трубку рыжебородый грек.
      — Баран, — брюзгливо проговорила ему в ухо Гера. — Ты снова посадил на своем сотиусе батарейки. Я же предупреждала, что их нужно раз в день заряжать на солнце.
      — Простите, я забыл, — промямлил Фемистоклюс.
      — Он забыл! — завизжала Гера. — А мозги свои ты, случайно, в каком-нибудь кабаке не забыл?
      Дионис приглушенно заржал.
      — Короче, дефективный, — продолжала супруга Зевса, — вам задание. Сегодня вечером мой муженек собирается на очередное свидание. Педикюр модный сделал, волосы на лысине нарастил, похоже, свидание у него будет в царстве его полоумного братца Аида. Он уже давно Зевса, шельмец, покрывает. В общем, спуститесь под Землю и попытаетесь его застукать. И смотрите мне, без фокусов.
      — Да вы что? — закричал Фемистоклюс. — Мы ведь еще не умерли.
      — Ну, это быстро можно устроить, — ответила Гера.
      Греки побледнели.
      — Хотя это и необязательно. Дионис проведет вас к входу в царство Аида. До завтра.
      Связь прервалась.
      Впервые за все время Дионис посмотрел на друзей с испугом.
      — Она что, совсем рехнулась? — хрипло пробормотал он. — Она меня с Гермесом, что ли, спутала, ведь это же его обязанность провожать души умерших в царство Аида. Какого сатира?! Может быть, у меня на этот вечер уже есть определенные планы!
      Сжав кулаки, Дионис исчез, по всей видимости перенесясь на светлый Олимп для выяснения отношений с Герой.
      — Разборки олимпийского уровня, — кивнул на небо Фемистоклюс.
      — Куда уж нам, смертным, — согласился с другом Алкидий…
      Дионис вернулся через десять минут, причем вид у бога вина был самый что ни на есть жалкий. На одежде его кое-где зияли дырки, виноград на головном уборе был подавлен, а под правым глазом красовался здоровенный фингал.
      — Готовьтесь, — мрачно сообщил Дионис. — Сегодня вечером навестим царство Аида.
      Судорожно сглотнув, греки ошарашенно переглянулись, но спорить было бесполезно.
      И опасно.
 
      Чаша терпения благоверной Зевса наполнилась до краев и переполнилась.
      — Все, хватит, — твердила богиня, бегая туда-сюда по залам Олимпа. — Я покажу этому кобелю, что я тоже еще на кое-что способна.
      Остановившись у большого зеркала, богиня разгладила пальцами собравшиеся у глаз морщинки.
      — Я тоже еще, кстати, ничего, — заявила своему отражению Гера, гладя руками высокие груди и стягивая талию. — Я еще вполне могу наставить этому развратнику рога покруче Елены Троянской. Чтоб знал, как изменять своей женушке. Ему такое и в голову не придет. Ох, посмеются над тобой олимпийцы, ох, поиздеваются, естественно, за глаза.
      Сделав губы бантиком и часто моргая, Гера снова приблизила лицо к зеркалу.
      — Да, ничего…
      Внезапно отражение богини в зеркале скорчило ей ужасную рожу и, показав язык, присовокупило к этому обидному комплекту известную комбинацию из трех пальцев.
      Гера вспыхнула, но отражение снова было нормальным, в точности повторяя все ее движения.
      — Ага, все понятно, — ухмыляясь, кивнула богиня, увидев внизу на раме зеркала изящную надпись: “Сделано в кузнице гениального Гефеста”.
      — Шутник, — презрительно бросила Гера и направилась в свою спальню, дабы наложить боевую раскраску.
      Ее отражение в зеркале еще некоторое время с упоением ковырялось в носу, после чего и оно исчезло.
      У себя в спальне Гера первым делом наклеила длинные ресницы и подвела брови. Затем богиня решительно накрасила губы, не жалея пунцовой помады. Сексуальная искусственная родинка под правым глазом придала ей интригующую загадочность.
      Волосы Гера распустила, окрасив их особым средством в ярко-зеленый цвет, который, по ее мнению, делал богиню намного моложе.
      А вот с платьем у нее возникли проблемы. Она все не могла выбрать, что же надеть. Придирчиво осмотрев ноги на наличие целлюлита вкупе с варикозным расширением вен и не обнаружив таковых, Гера решила надеть коротенькую кожаную юбку с романтическим вышитым на левой ягодице сердечком, одолженную ею у Афродиты. Позаимствовав у богини любви также и легкую дымчатую блузку (думаю, современные термины читателю будут более понятны. — Авт.), Гера решила, что теперь она во всеоружии и что перед ее чарами не устоит ни один смертный. Но, покидая спальню, богиня все же не удержалась и наклеила себе на руки и ноги пятнадцатисантиметровые черные накладные ногти, которые при ходьбе сильно царапали мраморный пол Олимпа, но на такой пустяк Гера не обращала внимания.
      Спустившись в тронный зал и не обнаружив там никого из олимпийцев, богиня включила телевизориус, дабы выбрать себе будущую жертву для любовных утех и, соответственно, орогачивания Громовержца.
      Телевизориус долго не включался, шипя, словно разбуженная змея. Затем экран мигнул, и на нем появился Громовержец собственной персоной, трущий в бане пемзой красные пятки.
      — Если мне приглянулась красотка, — пел Зевс, — то даже сам Цербер не усмотрит за ней, не усмотрит за ней, не усмот…
      — Идиот! — зло бросила Гера, переключая канал приема.
      Выбрать нужного смертного для предстоящих любовных утех было нелегко. Как назло, Гере попадались какие-то волосатые пузатые типы, воровато поджидавшие вечерних путников в кустах у дороги. Но оно и понятно: война в Греции, беспредел.
      Наконец ей удалось отыскать более или менее приличного смертного — сладко дремавшего на небольшой лесной полянке пастуха. Парень был весьма недурственно сложен и, по мнению богини, довольно симпатичен.
      — Ну что ж, вперед! — подбадривая себя, скомандовала Гера, телепортируясь с Олимпа на Землю.
 
      — Ну что, готовы? — мрачно спросил друзей Дионис, материализовавшись в лесу в условленном месте.
      Греки не менее мрачно кивнули. Спускаться в царство Аида им тоже страшно не хотелось, но что поделать, раз они уже ввязались во всю эту авантюру с Герой.
      — А-а-а-а… — внезапно раздалось из чащи леса. — Помогите…
      — Что это? — испуганно вскрикнул Алкидий, неуверенно озираясь по сторонам. На лес медленно опускался вечер.
      — Да грабят кого-то, — небрежно пояснил Дионис. — Не обращайте внимания, идем. Но крик в чаще леса повторился.
      — На помощь, караул! — ревел глубокий мужской бас, теперь намного ближе, чем в прошлый раз.
      Кусты на лесной опушке вдруг затряслись, и из них выскочили два бледных грека. Не обращая внимания на Диониса с друзьями, они помчались по направлению к городу. С минутным опозданием из тех же кустов выскочил белокурый юноша с круглыми от ужаса глазами и перекошенным лицом.
      Скорее всего, он тоже побежал бы в направлении города, но Фемистоклюс ловко поставил ему подножку, свалив беднягу в траву.
      — Что случилось? — строго спросил парня рыжебородый грек.
      — Там, там, там… — начал юноша, — в лесу, чудовище… Чупокабра.
      — Кто?
      — Чупокабра, — как заклинание повторил парень. — Волосы зеленые и когти во-о-о, она кровь человеческую пьет. (Эфиопский аналог кикиморы. — Авт.)
      — Да ну? — скептически усмехнулся Дионис. — Пойду-ка я погляжу на эту Чупокабру.
      Белокурый юноша посмотрел на Диониса, словно на сумасшедшего, и, резво вскочив на ноги, с завыванием бросился наутек.
      — Чупокабра! — кричал он. — Спасайтесь, в лесу Чупокабра!
      Дионис хмыкнул и проворно исчез там, откуда бежали перепуганные греки.
      — А-а-а-а, — раздалось над лесом, — р-р-р…
      После чего послышался отборный мат бога вина. Друзья переглянулись.
      Кусты зашумели, и из них выбрался злой, как морской еж, Дионис.
      — Это Гера, — просто пояснил он. — Совсем на старости лет сбрендила на почве сексуального воздержания. За молодыми пастухами голяком гоняется. Зрелище, скажу я вам, не для слабонервных. Идемте скорее отсюда.
      И друзья быстро последовали за Дионисом.
      Остановившись у некоего неприметного холмика, бог вина снял с шеи цепочку, на которой висела плоская серебристая пластинка. Раздвинув траву, Дионис приложил пластинку к странному блестящему выступу в земле. Холмик вздрогнул и, медленно отъехав в сторону, открыл овальный, ярко освещенный лаз. В стенках колодца имелись медные скобы.
      — Давайте вниз, живо, — приказал бог вина, — я за вами…
      Первым под землю полез Фемистоклюс, двигаясь с крайней осторожностью, дабы не повредить висевший за спиной фотоаппаратис-мгновелис.
      Вопреки ожиданиям, подземное царство Аида оказалось весьма приятным местом. Здесь было довольно светло, сухо и тепло. Вдоль потолка туннеля, по которому они шли, тянулась бесконечная, испускавшая ровный мягкий свет белая полоса.
      Дионис уверенно шагал впереди.
      По пути грекам иногда попадались овальные двери с непонятными цифрами и надписями на странных чужих языках.
      — Это тоже когда-то был летающий остров, — пояснял на ходу Дионис, — но он, в отличие от Олимпа, рухнул на землю, полностью погрузившись в нее.
      Наконец ярко освещенный коридор закончился, и бог вина вывел греков в просторную сумрачную пещеру, сплошь заросшую белыми светящимися цветами.
      — Это пещера Тэнара, — сказал Дионис, — местный ботанический сад. Дальше вы пойдете сами. Я буду вас ждать ровно через час на этом же месте. Ничего не бойтесь. Тем, кто еще не умер, бояться в царстве Аида нечего. Идите все время вперед к берегу священной реки Стикс. Харон переправит вас, и не вздумайте ему ничего платить, скажите, что вы, мол, от меня.
      — А как же мы найдем здесь Зевса? — удивился Фемистоклюс.
      — Спросите у кого-нибудь о долине Асфодели, — ответил Дионис, — вам покажут. Там Зевс среди тюльпанов и будет резвиться.
      — Интересно, с кем? — пошло хмыкнул Фемистоклюс.
      Бог вина пожал плечами.
      — Да с кем бы ни резвился, щелкните его на фотоаппаратис и сразу назад. Все, идите.
      И друзья двинулись в глубь пещеры. Через некоторое время они действительно достигли какой-то речки. Судя по исходившим от нее запахам, это был сливной сток канализационной системы города.
      — Мы сейчас под Лопонесом, — сделал вывод Фемистоклюс, прикидывая в уме расстояние, которое они прошли.
      — Возможно, — согласился Алкидий. — А вот и Харон.
      Из темноты появилась черная лодка. Некто в темном одеянии, в надвинутом на лицо капюшоне весьма проворно орудовал шестом, облепленным дерьмом.
      — Ого, — сказал Фемистоклюс, зажимая нос. Лодка бесшумно ткнулась в берег.
      — Ё-моё, — внезапно воскликнул Харон, — вот так встреча!
      Паромщик скинул с головы капюшон, и греки с изумлением узнали в нем бывалого моряка Феода, подвозившего их до плавучей платформы, где останавливалась золотая колесница бога Гелиоса.
      — Какими судьбами? — радостно воскликнул Фемистоклюс, не сразу обратив внимание на то, что Феод в темноте немного светится, да и вообще весь внешний вид у моряка какой-то полупрозрачный.
      — Да замочили меня, — весело ответил Феод, — точнее, сожгли. Я с пьяных глаз военный корабль с торговым перепутал. Поднимаю, значит, черный флаг, подплываю ближе, а они меня греческим огнем.
      — Да, не повезло, — согласились друзья. — Такты теперь вместо Харона? Моряк кивнул:
      — Но лишь на время, я его заменяю.
      — Ну а где же сам паромщик?
      — Да вроде по бабам пошел, — ответил Феод. — Его Аид раз в неделю на поверхность отпускает.
      — М-да, — задумчиво изрек Фемистоклюс, — нравы здесь, я вижу, те же, что и на Олимпе.
      — Ну а вы чего? — спросил моряк. — Вроде, судя по внешнему виду, еще не умерли.
      — А мы за Зевсом, — ответил Алкидий. — У него тут типа как свидание.
      — Так и есть. — Феод кивнул. — Я лично его полчаса назад переправлял. Надухоренный весь такой, с букетиком ромашек. Все нос кривил, когда мимо лодки дерьмо проплывало. Я ему говорю: что естественно, то небезобразно, а он мне: давай, греби быстрей, дурак, я на свидание опаздываю. Такие вот дела. Залезайте в лодку, я вас бесплатно перевезу.
      — Спасибо, — растроганно ответили греки, и Феод, проворно орудуя где шестом, где веслами, переправил друзей на левый берег Стикса.
      — По-моему, — сказал он, — Зевс направился в сторону долины Асфодели. Вон видите, где туман белый стелется, это там.
      — Спасибо, — еще раз поблагодарили греки старого пирата и двинулись в том направлении, куда он им указывал.
      — Берегись! — вдруг закричал кто-то совсем рядом. — Камень, берегись!
      Друзья инстинктивно отскочили в сторону, и в ту же секунду мимо них с гулким грохотом промчался круглый гигантский камень, подпрыгивавший на неровностях почвы. Вслед за камнем бежал маленький бородатый человек в непомерно больших сандалиях.
      — Стой! — истошно кричал он. — Куда, мать твою…
      — Сизиф, — коротко пояснил Алкидию догадливый Фемистоклюс, и греки продолжили свой спуск в долину Асфодели.
 
      Тем временем обнаженная жена Зевса с безумным выражением лица кралась голяком по лесу в поисках смертного мужчины.
      Белокурый пастушок, к сожалению, убежал, лишь только увидел богиню, пытавшуюся продемонстрировать юноше первоклассный танец живота. Сначала несчастный парень начал заикаться, затем на него напала икота, и, не выдержав ужаса происходящего, бедняга сбежал, после того как Гера запустила в него своими кожаными трусиками, имитируя таким образом возбуждающий стриптиз (снимать-то ей было практически нечего).
      — Милый, ты где? — звала Гера, пробираясь сквозь густую растительность. — Цып-цып-цып…
      Вскоре богиня совершенно случайно вышла к стенам города Лопонеса, где и наткнулась на дежуривший у костра военный патруль.
      — Говорят, греки Мизию взяли, — рассказывал один из воинов, помешивая манную кашу в подвешенном над огнем шлеме. — Разрушили все города и пленили великого сына Геракла Телефа.
      — А я слышал, — подхватил другой воин, — что Телефа убил Агамемнон, спутав его с царем Трои Приамом.
      — Да, дела, — согласились остальные греки. — Великие битвы сотрясают Аттику, а мы здесь сидим, манную кашу кушаем…
      И вот именно в этот момент к костру вышла обнаженная Гера.
      — Мама! — закричал один из воинов, роняя ложку с кашей на землю. — Чупокабра…
      Остальные греки также повернули головы, и их лица стали белее мела.
      — А-а-а-а… —дружно взвыли воины и, беспорядочно повскакивав с земли, бросились к городу.
      — Стоять! — завизжала Гера. — Импотенты сатировы…
      Но куда там.
      С лязгом закрылись городские ворота, и снова стало тихо.
      Сев у костра, Гера обхватила голову руками и приглушенно зарыдала. Затем, вытерев слезы, стала уплетать за обе щеки брошенную греками манную кашу, которая на вкус оказалась весьма недурственной.
      Настроение у богини сразу же резко улучшилось.
      — Ну и ладно, — сказала она, облизывая деревянную ложку. — Я так просто не сдамся.
      Сытно поужинав, Гера снова вернулась в лес и вскоре услышала чье-то весьма немелодичное пение.
      — Как собрались греки на войну против Трои, — хрипло выводил чей-то сиплый баритон. — Снарядили корабли и вышли в море. Ликовали славно великие герои. Так собрались греки на войну против Трои…
      Гера прислушалась. Голос был явно мужской.
      Вот так удача!
      Двинувшись на звуки бездарной песни, богиня увидела слепого старика. Тот сидел у ручья и брынькал на старой расстроенной эоле. У ног незадачливого певца стояла большая медная кружка, соединенная при помощи цепочки с железным кольцом у него в носу.
      — Ага, — сказала Гера.
      — Чего? — не понял старик, прекратив петь.
      — Цып-цып-цып, — позвала богиня.
      — Караул! — закричал старик, и Гера сообразила, что слепота у него была липовая.
      — Не уйдешь, — взревела богиня.
      — На помощь! — завизжал бродяга и бросился на четвереньках в ручей.
      Гера, проворно схватив его за шиворот, вытащила из воды.
      — Чупокабра! — орал старик, нелепо размахивая руками. — Помогите!…
      Седой парик и накладная борода остались в руке у богини, и Гера с удивлением узнала в бродяге друга Париса, героя Энея.
      — Так-так, — сказала жена Зевса, — кажется, я поймала дезертира.
      — Нет, — испуганно ответил Эней, — я не я и эола не моя.
      Получив мощный пинок под зад, парень кубарем полетел обратно в ручей.
      — Пожалуйста, о великая, — взмолился Эней, — не выдавай меня.
      Гера задумалась:
      — Хорошо, но за это тебе придется мне заплатить.
      — Что? — спросил Эней, чувствуя в словах богини некий подвох.
      — А вот что! — зарычала изголодавшаяся по мужчинам Гера, стягивая с перепуганного парня красные шаровары, (здесь и далее авторский реверанс перед великим украинским юмористом Иваном Котляревским. — Авт.)
      — Отстань, тетка, — закричал Эней, но все его усилия вырваться из страстных объятий богини были обречены на провал.
      Ну что еще оставалось несчастному Энею, кроме как подчиниться всемогущему Року.
      И он подчинился и, к слову сказать, не пожалел об этом.

      Многим казалось, что в Мизии греки застряли надолго. Но не тут-то было.
      Внезапно забурлило море у самого берега, и на поверхности показался гигантский железный кит самого Посейдона. Вспенивая бурлящую воду, кит подплыл к берегу.
      Большая часть героев уже сидела на ближайших деревьях. Лишь хитроумный царь Итаки Одиссей да бесстрашный Агамемнон остались на берегу.
      В спине кита откинулась круглая железная крышка, и из образовавшегося отверстия появился сам Посейдон, на этот раз вместо рыбьего хвоста надевший себе нормальные человеческие ноги.
      В серебристом, сияющем блестящими чешуйками наряде, со светящимся трезубцем в руках спустился он по специальной лесенке с кита на берег и, поглаживая синюю бороду, приблизился к застывшим на берегу грекам.
      — Кого я вижу?! — воскликнул бог морей, узрев Одиссея. — Хитроумный царь Итаки. Помню, помню, как там было в сочиненном тобой анекдоте обо мне и трепангах: возвращается жена Посейдона Амфитрита из командировки и видит…
      — Дальше, пожалуй, не надо, — перебил бога Одиссей.
      Посейдон добродушно рассмеялся:
      — Ладно, что было, то уже зажило. Я зла на смертных долго не держу.
      Говорил бог морей как-то странно в нос, хотя оно и понятно, поскольку к его ноздрям шли, начинаясь от некоего непонятного прибора за спиной, две зеленые трубочки.
      Одиссей с Агамемноном смогли рассмотреть эти трубочки лишь вблизи, поскольку те были скрыты густой бородой владыки морей.
      — Что смотрите? — хохотнул Посейдон. — По трубкам подается морская вода прямо мне в легкие. Долго находиться на воздухе мне нельзя, поэтому буду краток.
      Греки приготовились внимательно слушать.
      — Можете смело снимать свои корабли с якорей, — продолжил повелитель морской пучины. — Меня просил за вас Арес. Я помогу вам быстро достичь Трои. Ничего не бойтесь — ни ветра, ни шторма, домчу вас в целости и сохранности.
      — Благодарим тебя, о великий. — Греки поклонились.
      — А помнишь этот? — Посейдон хлопнул перепончатой рукой Одиссея по плечу. — Поймал однажды рыбак в сети Посейдона, а тот ему и говорит: отпусти меня, смертный, и тогда я исполню любые твои три желания…
      Одиссей впервые в жизни покраснел, ибо в анекдоте рыбак оказался немым, и Посейдон в итоге засох.
      — Да ладно тебе, — усмехнулся бог морей. — Залился краской, как жрица-девственница из храма Афины при виде голого грека. Я же сказал, зла не держу.
      Посейдон величественным шагом вернулся на спину железного кита и, не погружая его под воду, уплыл.
      — Скорее! — закричал Агамемнон героям. — Пора плыть. Грузитесь на корабли.
      Но герои на деревьях словно приросли к веткам, пришлось пару сосен спилить под грязную ругань Телефа, который совершенно справедливо требовал очередную компенсацию за повреждение его частного имущества.
      В общем, за какие-то сутки достигли греки Трои.
      Подплыли к берегу, смотрят, а там их уже войско троянцев под предводительством великого Гектора дожидается, в кости режется от нечего делать.
      Софоклюс немедленно извлек из заплечной сумки очередную чистую дощечку Прищурился, быстро пересчитал войско троянцев — получалось тридцать человек вместе с Гектором. Острая палочка ловко заскользила по мягкому воску.
      “Сильное войско троянцев во главе с могучим сыном царя Приама Гектором собралось на берегу, — быстро царапал историк. — От самого горизонта протянулась цепочка троянских воинов, всего их было где-то около…”
      Историк задумался, как бы не переврать.
      — А, ладно. — Софоклюс махнул рукой и быстро написал: “Всего их было где-то около ста пятидесяти тысяч. Великие герои выступали против греков”.
      Командовать высадкой был назначен Одиссей. Но ситуация, надо сказать, была весьма неприятной, поскольку и ежу (морскому) было понятно, что первого, кто ступит на троянский берег, ждет неминуемая смерть.
      Что же делать?
      Но Одиссей был бы не Одиссей, если б не нашел выхода и из этой тупиковой ситуации.
      Понятно, что умирать в этой войне никому не хотелось. Герои с обеих сторон рассчитывали просто набить друг другу морды или, в крайнем случае, подраться на мечах, естественно, до первого пореза. Например, было общеизвестно, что Ахилл при виде крови терял сознание, ему даже клюквенный сок боялись подавать.
      Подумал Одиссей, подумал и решил, что первым на троянский берег сойдет сам царь Спарты Менелай. Менелай, понятно, не хотел этого делать, но его заставили, пригрозив, что в случае отказа силой выкинут за борт.
      Пришлось Менелаю первому ступить на вражескую землю.
      Немая сцена, последовавшая за этим, была достойна отдельной главы в героическом повествовании Софоклюса, дощечек этак на десять.
      Троянцы в изумлении и растерянности взирали, как, согнувшись под тяжестью мощных лосиных рогов, мрачно сходил на берег царь Спарты Менелай.
      Грянувший после немой сцены раскат заливистого хохота достиг аж самого Олимпа, разбудив дремавшего на троне Зевса.
      Словно сраженный наповал вражеской стрелой, рухнул на землю великий Гектор. Побросав оружие, троянцы, сотрясаясь от хохота и хватаясь за животы, катались по песку.
      Греки, наблюдавшие эту сцену со своих кораблей, тоже не сдержались, заразившись троянским смехом.
      Не до смеха было лишь одному Менелаю. Выхватив из-за пояса меч и издав громкий, полный ненависти вопль, он погнался за хитроумным Одиссеем, опрометчиво сошедшим на берег вслед за царем Спарты.
      Включив на Олимпе телевизориус, боги с интересом следили за историческими событиями. У бедняги Ареса от смеха началась икота, и ему пришлось выпить чуть ли не весь фонтан ржавой воды, чтобы эту икоту прекратить. Сотрясавшийся от хохота Эрот подавился солеными орешками, а Гермес чуть не свалился с Олимпа, нечаянно включив правую, вечно барахлящую сандалию.
      Короче, никакого сражения в этот день не было. Подобрав оружие и утирая катившиеся из глаз слезы, троянцы вернулись за стены своего великого города. Можно сказать, что первую битву греки выиграли со счетом один ноль. По полю несостоявшегося сражения бегал лишь площадно матерившийся Одиссей, преследуемый разъяренным Менелаем.
      — Да-а-а-а… — протянул Громовержец. — И смех и грех. А мы волновались, что они тут нам большую часть населения перебьют, сорвут демографический взрыв, запланированный Эротом на будущий год.
      — Кхэ-кхэ, — кашлял Эрот. — Ой, не могу, умора…
      Гефест чинил у фонтана правую сандалию босому Гермесу. Вторую сандалию надел Арес и теперь задумчиво висел вниз головой под потолком тронного зала.
      — Полезная вещь, — философски заметил он, — располагает к длительным размышлениям.
      — Зевс, — сказал Гермес, вдруг вспомнив мучившую его в последнее время мысль, — ты знаешь, Гера пропала.
      — Ну и сатир с ней, — огрызнулся Громовержец. — Надеюсь, что она пропала навсегда.
      — Кто знает, — хмыкнул Гермес, осторожно разглядывая золотые бараньи рога на голове владыки Олимпа.
      Естественно, боги не могли не заметить сие чудесное украшение Громовержца, появившееся вчера вечером, но все благоразумно молчали, зная, каков Зевс бывает во гневе, тем более что его настроение в последние дни сложно было назвать мажорным. Умница Гефест успел убрать на Олимпе все зеркала, не дожидаясь, пока Тучегонитель проснется.
      Многие уже догадывались, куда и зачем отлучилась Гера.
      На Олимпе назревала очередная буря.
      — С этого дня, — заявил Громовержец, грустно глядя на экран телевизориуса, — я запрещаю вам помогать этим придуркам. Пусть сами между собой разбираются. Кто меня ослушается, за ноги вниз головой в Тартар. Два раза, вы знаете, я повторять не буду.
      “Лишь бы он не заметил эти проклятые рога, — испуганно подумал Гермес. — Не дай Крон, заметит”.
      Тем временем на земле Софоклюс все творил бессмертную историю.
      “Десять лет осаждали греки Трою, — написал он, услышав, как Одиссей сказал Агамемнону, что войну они закончат в два дня. — Много героев полегло с обеих сторон. Обагрилась Земля-матушка Гея кровью смертных”.
      — Как назовешь свою книгу? — поинтересовался Ахилл, проходя мимо камня, на котором сидел историк.
      — Как назову? — переспросил Софоклюс, отрываясь от работы. — Пожалуй, назову я ее: “Троянская возня”.
      — Как-то уж не очень величественно, — заметил герой.
      — Ну так вы же сами просили ничего не приукрашивать! — удивился историк.
      — И то верно, — согласился Ахилл. — Ну ты, это, пиши давай, пиши…
      И Софоклюс писал. Так писал, что у потомков глаза от этой писанины лезли на лоб, а их историки кончали с собой, не в силах разобраться, была ли на самом деле такая война или нет.
      А на флагманском корабле не просыхавший ни на час прорицатель Калхас внезапно стал буйствовать, вопя, что на него сошло очередное знамение прямо с Олимпа. Прорицателя связали и хотели уже окунуть в море, но Одиссей остановил греков, различив в пьяном лепете оракула часто повторявшиеся два ключевых слова: “Менелай” и “рога”.
      Послали за царем Спарты, и когда Менелай вышел из трюма, Калхас вдруг начал вещать чужим голосом (голосом прикалывавшегося на Олимпе Ареса. — Авт.).
      — И тогда падут рога у царя Спарты, — бормотал прорицатель, — когда он ранит в поединке Париса в известное мужское место.
      — В задницу, что ли? — не понял Менелай.
      — Нет, — удивился Калхас и на себе показал куда. Представив себе подобное ранение, греки поморщились.
      — Отрезать бы тебе твой длинный язык, — зло бросил Одиссей. — От тебя одни неприятности: то Ахилла ищи, то Париса кастрируй.
      — Вот-вот, — согласился Ахилл, — сидел бы я сейчас на острове Скиросе в гостях у царя Ликомеда и забот никаких не знал.
      — Я готов внять предсказанию, — кивнул Менелай и сошел с мечом на берег.
      Его, конечно, тут же поймали и уложили спать. Утро вечера, как говорится, длиннее, но на следующий день мешать царю Спарты сразиться с Парисом никто уже не смел. А что, если и вправду рога отпадут? Нельзя мужика такого шанса лишать, никак нельзя.
      Парис вызов с радостью принял, ибо еще не успел сделать утреннюю зарядку.
      Вместе с Парисом к кораблям греков пришел, позевывая, Гектор. Ему было любопытно посмотреть на битву героев. Старший сын царя Трои тут же поспорил с Ахиллом на мешок золота, что Парис победит Менелая.
      И вот поединок начался.
      С первой же минуты стало ясно, что Менелаю страшно мешают сражаться его рога, креня царя Спарты все время куда-то назад и вправо. С Парисом же дела обстояли и того хуже. Испугавшись за жизнь юноши, Гектор даже был готов сбегать в Трою за мешком золота, признав победу Менелая и прекратив таким образом поединок. Парис был не то пьян, не то еще не совсем проснулся, но вместо Менелая он все время тыкал мечом в уворачивавшегося от него Одиссея, взявшего на себя роль арбитра (секунданта. — Авт.).
      Менелай пыхтел и страшно потел, борясь одновременно и с Парисом, и с рогами, мешавшими нормально держать равновесие. В этой ситуации ранить юношу в известное место представлялось абсолютно невозможным, как бы Менелай того страстно ни желал. Один раз он даже сделал очень рискованный выпад, чуть не выколов себе при этом глаз собственным мечом и еще раз пожалев о том, что из чистого упрямства не согласился драться на копьях, как с самого начала предлагал Парис.
      Окончательно отчаявшись ранить юношу, Менелай попросил Одиссея подержать Париса, но арбитр гневно, в грубой форме отказал, мотивируя это вопиющим нарушением правил поединка.
      Но случилось непредвиденное (или предвиденное? — Авт.).
      Непонятно, как Парису это удалось, но он, немыслимым образом изловчившись, одним метким ударом снес Менелаю его позорный лосиный атрибут. От неожиданной свободы и внезапно навалившейся легкости Менелай, не удержав равновесия, упал на землю.
      — Ура! — закричал Гектор.
      — Ё-моё, — прошептал Ахилл и пошел к кораблям за обещанным Гектору мешком золота. Обнялись великие герои.
      — Спаситель мой, — сказал Менелай, по-отечески в лоб целуя недавнего врага.
      — Но на Трою мы все равно нападем, — философски заметил Одиссей, наполняя чаши героев вином.
      — Держи свой выигрыш, приятель, — сказал Ахилл, отдавая довольному Гектору мешок с золотом.
      Богиня Афина, проигнорировавшая угрозу Зевса по поводу невмешательства и подговорившая продажного Калхаса сделать сенсационное предсказание, гневно топнула на Олимпе изящной ножкой. Она все-таки надеялась, что Менелай ранит Париса, и тогда не миновать грекам скорого сражения с троянцами.
      Но планы ее с треском провалились.
      Когда Гектор с Парисом ушли (Гектор с мешком золота, а Парис с рогами Менелая, которые царь Спарты подарил юноше в знак их дружбы), Одиссей, глядя вслед троянским героям, сообщил Ахиллу, что у него уже есть план и что завтра они Трою наконец возьмут.
      — Кстати, Парис ничего с Еленой не имел, — радостно сообщил друзьям Менелай. — Он носит обувь сорок первого номера, а та сандалия, что я нашел под подушкой Елены, принадлежала, оказывается, Энею. Это только у него во всей Греции, при росте метр сорок с шлемом в прыжке, обувь пятьдесят второго размера. Парис сказал, что Эней уже несколько дней как куда-то пропал, и это также подтверждает подозрения против него.
      — Но Трою мы все равно разрушим, — кивнул Одиссей.
      — До основанья, а затем… —хохотнул Ахилл, вспомнив слова знаменитого боевого гимна эфиопов.
      — А затем построим вторую Итаку, — ответил Одиссей и под недоуменными взглядами приятелей направился искать Агамемнона, дабы поделиться с ним своим хитроумным планом взятия Трои.
      — Чего это он? — удивился Ахилл. — Так упорно рвется в бой…
      — Чего-чего, — передразнил Менелай, через столько дней снова получивший возможность надеть на голову боевой шлем. — Будто сам не знаешь. Агамемнон ему за участие в войне жемчужину пообещал во-о-о-о-т такую… — И Менелай показал какую.
      — Ого! — изумился Ахилл. — Пожалуй, ради такой жемчужины можно и Спарту заодно разрушить.
      — Но-но, — пригрозил герою Менелай. — Ты это, смотри, говори, говори, да не заговаривайся.
      — Да я только предположил, — смутился Ахилл.
      — Тоже мне коринфский мечтатель нашелся, — фыркнул царь Спарты и с оскорбленным видом направился к кораблям.
      Ахилл задумчиво потеребил кучерявую бородку.
      — Это что ж получается? — удивленно пробормотал он. — Из-за чего весь сыр-бор, из-за какой-то жемчужины или из-за Елены?
      Первое явно выглядело правдоподобнее, чем второе. Хотя Софоклюс, конечно, рассудит по-своему, ну, оно и понятно, историк все-таки человек творческий, с масштабным полетом фантазии.
      Профессионал, короче.
      План взятия Трои Одиссеем был придуман гениальный. Он абсолютно и полностью строился на природной тупости троянцев, сыгравшей с ними в конечном счете злую шутку.
      Вдохновил же царя Итаки на этот план не кто иной, как царь Спарты Менелай, за последние дни буквально доставший всех своими рогами.
      Итак, хитроумный Одиссей придумал Троянского лося.
      — Вот, — Одиссей продемонстрировал сомневавшемуся Агамемнону дощечку, — я все здесь нарисовал. Это подробный чертеж лося. За ночь мы быстро соорудим его, разобрав пару кораблей.
      — Это что? — взвился Менелай, гневно тыча пальцем в карикатурный рисунок. — Очередная твоя издевка надо мной? Сколько можно трепать эту тему, и так анекдоты обо мне уже всю Аттику обошли.
      — Меня, успокойся, — проговорил Одиссей, — завтра мы возьмем Трою.
      — Я что-то не совсем понимаю, — сказал Агамемнон, внимательно изучая дощечку. — Это что, лосиха?
      — Да нет, это лось, — поморщился Одиссей. — Друг мой, не воспринимай сей чертеж так уж буквально, тебя ввел в заблуждение створчатый люк.
      — А зачем он?
      — Ну как зачем, ведь в лосе будем сидеть мы, греки. Пожалуй, в него влезет вся наша армия, и еще место для выпивки останется.
      — Идея неплохая. — Агамемнон одобрительно похлопал Одиссея по спине. — Молодец, приятель, я немедленно распоряжусь о начале постройки лося. К утру, думаю, управимся.
      В общем, закипела работа.
      Пару раз к стану греков приходили Парис с Гектором, приносили вино, шутили и пели неприличные песни вместе с Ахиллом, который рассказывал троянцам уморительные истории о том, как он в виде женщины обрюхатил пышнотелых дочерей царя Ликомеда.
      Заинтересовавшись строительством, Гектор, отличавшийся редкой силой, помог грекам при постройке лося, даже внес в чертежи некоторые весьма полезные доработки, как, скажем, удобная веревочная лестница, выстреливаемая из главного люка деревянного животного. Гектор с легкостью поднимал тяжелые бревна, которые с трудом могли сдвинуть четверо греков. В ту ночь не нашлось ни одного героя, который бы не пил вместе с великим троянцем за падение Илиона.
      Особенно греки намучились, прилаживая своему гигантскому изделию рога, но все их трудности с лихвой окупились. Лось вышел на славу. Правда, морда его сильно напоминала бессмысленным выражением царя Менелая, но это уже детали, как вышло, так вышло.
      По совету хитроумного Одиссея герои, перед тем как погрузиться в лося, обильно поужинали гороховым супом (или, скорее, позавтракали, поскольку приближалось утро).
      Короче, с рассветом все уже было готово.
      Корабли греков отплыли восвояси, и на берегу остался стоять один лишь Троянский лось с прибитой на копыте дощечкой такого содержания: “Здравствуй, Приам. Сердечно поздравляю тебя с днем рождения и дарю в подарок и в знак моего уважения этого скромного лося. Пусть он напоминает в грустную минуту тебе обо мне. Целую”.
      И подпись: “Твоя П.” (Пандора. — Авт.).
      Высыпали из Трои герои на берег, смотрят на лося, удивляются, записку по нескольку раз перечитывают и все равно ни хрена понять не могут.
      Позвали, короче, царя Приама. Приехал Приам на золотой колеснице, записку прочел, покраснел и, сказав громкое “кхэ”, приказал заносить лося в Трою.
      Естественно, дальше последовала семейная сцена с Гекубой, но оно и понятно, грешил в молодости Приам, ох как грешил, и красавица Пандора лишь открывала длинный список его сердечных побед. Сама же Гекуба была где-то в середине.
      М-да.
      Понесли троянцы лося себе в город. Тяжелый оказался, зараза. Сетовали троянцы, что не догадалась щедрая “П.” ему колеса вместо копыт сделать. Единственный, кто по поводу чудесного подарка возбухнул, так это жрец бога Аполлона Лаокоон. Вредный был старикашка до жути. Стал он отговаривать своих сограждан вносить лося в Трою, мол, уж больно морда у этого лося на царя Спарты Менелая похожа. Присмотрелись троянцы — и впрямь лось на Менелая смахивает, вот только рога у него вроде поменьше будут. Но разве это причина бросать на произвол судьбы такое великолепное сооружение?
      Послали троянцы Лаокоона куда подальше и лося все-таки в город занесли.
      Занесли, значит, его в город и слышат: звуки какие-то странные из его деревянного чрева доносятся, словно кто ткань истлевшую рвет. Позвали троянцы Приама, и Лаокоон тут как тут прискакал.
      Знакомы были эти звуки троянцам, очень знакомы, но где они их раньше слышали, припомнить никто не мог. Лаокоон тут же предложил на всякий случай лося сжечь, но его снова не послушали, чуть не побив при этом камнями.
      А странные звуки из чрева лося продолжали доноситься с завидной регулярностью.
      Надоело троянцам голову над этой загадкой ломать, и от нечего делать решили они устроить праздник, установив лося в центре города. Плясали, в общем, эти идиоты до упаду, а из лося тем временем заструился ужасный серый туман, обволакивая все вокруг и оседая на землю. (В этом месте жена автора назвала его дураком и, пропустив целую страницу, принялась читать роман дальше. — Авт.)
      — Что такое? — ругался во дворце царь Приам. — Неужели опять прорвало канализацию? Говорил я тебе, Гекуба, что надо повременить с праздником, ведь в это время канализационная система города терпит большие нагрузки и даже перегрузки…
      — Не мели ерунды, дурень, — огрызнулась Гекуба. — Лучше скажи мне, куда эта сатирова Елена пропала. Никто ее уже неделю не видел.
      Царь Приам пожал плечами.
      — Да Тартар с ней, небось Энея своего искать отправилась. У них это, как же оно называется, — царь задумчиво пожевал губами, — этот животный магнетизм, обоюдосторонняя эротическая зависимость…
      — Старый пошляк, — сказала Гекуба. — Ты уже в таком возрасте, что вообще должен был бы давно забыть, что эти слова значат.
      — Еще чего! — обиженно возразил жене Приам. — Как же такое забудешь, ведь это смысл всей моей жизни…
      — О боги, — воскликнула Гекуба, — и за что это я, такая нежная, должна слушать весь этот бред…
      Ядовитые пары, сочившиеся тем временем сквозь щели деревянного лося, сделали свое ужасное дело. Теряя сознание, валились на землю веселившиеся троянцы. План хитроумного Одиссея переходил в решающую фазу.
      Ужасные пары не затронули лишь царский дворец, ибо он находился на значительной возвышенности по сравнению с другими строениями города.
      Но налетел внезапно северный ветер Борей, по просьбе сжалившейся над своими подопечными Афины унося прочь из Трои клубы секретного оружия греков.
      Практически все троянцы лежали без сознания, покрыв своими телами узкие улицы Трои. Кошмарно было это зрелище, ничего подобного еще не случалось за всю историю Греции. Ужаснулись даже боги на Олимпе. Грозно нахмурив густые брови, внес Зевс очередной раз в свой черный список хитроумного царя Итаки…
      Ошарашенно застыв у открытого окна с видом на установленного в центре города лося, царь Приам со своей женой Гекубой с изумлением наблюдали, как в животе деревянного монумента вдруг открылись створки и по выскочившей из них веревочной лестнице на землю спустился их сын Гектор с деревянной прищепкой на носу. Вслед за великим троянским героем спустился малость пошатывавшийся из стороны в сторону Парис.
      — Ну, греки, — сказал Гектор, снимая с носа прищепку. — Не ожидал…
      И, придерживая норовившего свалиться на землю Париса, Гектор поволок слабого братца к ближайшему фонтану освежиться.
      Затем внутри деревянного лося послышались звуки борьбы и матерная ругань. Монументальное изделие покачнулось, и из его чрева выпал, съехав по веревочной лестнице вниз, хитроумный Одиссей. Вслед за ним из лося появился царь Спарты Менелай с мечом.
      — Убью! — ревел он, воинственно размахивая оружием.
      — Ну не хватило прищепок, — кричал в ответ Одиссей, — ну просчитался я.
      — Сволочь! — рычал Менелай, спрыгивая на землю, и герои смешно забегали вокруг фонтана, в котором блаженно отмокали Гектор с Парисом.
      Затем из лося не спеша спустился Софоклюс и осторожно присел на каменную клумбу. На носу предусмотрительного историка красовалось сразу две прищепки.
      “Наконец на десятый год осады Троя была взята, — быстро нацарапал он на новой дощечке. — Выбрались греки под покровом ночи из деревянного лося…”
      — Э нет, так не годится, — сказал Софоклюс и исправил лося на коня.
      “Выбрались греки под покровом ночи из деревянного коня, — написал историк, — разожгли костер и открыли ворота вражеского города, давая знак своим кораблям… Запылала Троя в огне. Клубы дыма поднялись высоко к небу. Оплакивали боги гибель великого города. По грандиозному зареву узнала вся Аттика, что пали стены великого Илиона, самого могучего города во всей Азии”.
      — Да, именно так! — воскликнул довольный своей работой историк, лукаво поглядывая на Ахилла, спускавшегося по веревочной лестнице с бочонком вина на могучем плече.

      Долина Асфодели представляла собой воистину неописуемое зрелище. Более романтичное место для свидания в царстве Аида было трудно себе вообразить. (Описываемые события происходят параллельно с “взятием” греками Трои. — Авт.}
      Разноцветные тюльпаны, словно маленькие фонарики, светились, колыхаясь под едва ощутимым ветерком.
      — Ух ты! — только и смог проговорить Фемистоклюс, пораженный удивительным зрелищем.
      Посередине долины сидел Зевс собственной персоной в золотой, расшитой диковинными узорами накидке, целомудренно беседуя с некоей хрупкой девушкой.
      Алкидий присмотрелся к девушке повнимательнее:
      — Ба, да ведь это же Кассандра, дочь царя Трои Приама.
      — Что? — не поверил Фемистоклюс. — Не может быть!
      — Теперь понятно, почему ее предсказания всегда сбываются, — хмыкнул Алкидий. — Давай, приятель, расчехляй фотоаппаратис.
      — Да погоди ты, — буркнул Фемистоклюс, — пусть хотя бы разденутся.
      Но влюбленные, похоже, даже не собирались переходить от милой беседы к плотским утехам.
      — О чем это они, интересно, воркуют? — Фемистоклюс пощипал рыжую бороденку. — Вот бы послушать.
      — Давай подползем ближе, — предложил Алкидий, и греки осторожно, ползком двинулись вперед.
      Но проклятые тюльпаны обнаружили очень неудобную особенность — они тихо звенели при всяком прикосновении к ним, поэтому друзьям приходилось ползти крайне медленно. Однако их усилия вскоре были вознаграждены.
      Во-первых, Фемистоклюс с изумлением разглядел у Зевса на голове золотые бараньи рога, принятые им поначалу за модный головной убор. Во-вторых…
      — Ой-ей, — прошептал он, — эта идиотка Гера еще не знает, что натворила.
      — В чем дело? — удивился Алкидий.
      — Ни в чем, — огрызнулся Фемистоклюс. — Немедленно сматываемся отсюда.
      — А как же задание?
      — К сатиру задание, делаем ноги.
      — Но Гера?
      — Гера? — кисло усмехнувшись, переспросил Фемистоклюс. — Гере осталось жить от силы сутки.
      Неожиданно черная коробочка на поясе у Зевса мелодично запела.
      — Извини, — громко сказал Тучегонитель улыбнувшейся Кассандре, снимая устройство связи с пояса.
      — Да? Зевс слушает. Как? Уже? Сейчас буду. Это Гермес, — пояснил Громовержец девушке, пряча мобилу. — Извини, кисуня, мне нужно уйти. Эти идиоты греки, похоже, действительно собрались взять Трою.
      — Я понимаю, — мелодично ответила девушка. — Я подожду.
      — Может, телепортировать тебя домой?
      — Нет, лучше на Кипр, — попросила Кассандра. — Навещу старую подругу.
      Зевс кивнул:
      — Без проблем, милая.
      И они исчезли.
      — Бежим! — закричал Фемистоклюс, вскакивая на ноги.
      — Но зачем? — Алкидий непонимающе уставился на друга.
      — Затем, — зло бросил Фемистоклюс, — что, если там наверху, не дай Крон, начнется м-м… заварушка между олимпийцами, тут все к сатировой матери рухнет.
      — Ты думаешь?
      — Ну конечно.
      Греки проворно бросились к Стиксу.
      Но Харона, вернее Феода, на берегу не оказалось. Лодка была на месте, а вот паромщика, увы, нигде не было видно.
      — Полный бардак, — злобно ругался Фемистоклюс, — даже здесь.
      Из темноты внезапно выскочил испуганный бородатый коротышка, в котором греки с удивлением узнали виденного давеча в подземном царстве Сизифа.
      — Ребята, — чуть не плача взмолился он, — вы не видели мой камень, он, случайно, мимо вас не пробегал?
      Друзья тревожно переглянулись. Бегающий камень — это уже слишком даже для сумасшедших владений Аида, страдавшего, по слухам, приступами помрачения рассудка. Фемистоклюс отрицательно покачал головой.
      — С ума сойти! — закричал Сизиф. — Да Аид с меня три шкуры спустит.
      После чего, громко топоча, скрылся во тьме.
      — Бардак, — согласился Алкидий, неуклюже забираясь в лодку.
      Лодка предательски закачалась.
      — Эй, ты там, осторожней, — сказал Фемистоклюс, — в речку упадешь — и с концами, никто тебя вытаскивать не захочет.
      — Я сам не захочу себя вытаскивать, — заворчал Алкидий, провожая взглядом меланхолично плывущее мимо дерьмо. — Видал, не тонет.
      — Конечно, — хохотнул Фемистоклюс. — А вот брось в речку что-нибудь хорошее — монету там, вовек не найдешь. Давай бери шест.
      Алкидий взглянул на шест:
      — Сам его бери.
      Фемистоклюс, приглушенно ругаясь, забрался в лодку и, взяв шест, с силой оттолкнул утлую посудину от суши. Лодка послушалась, плавно направившись к противоположному берегу.
      — Где паромщик, мать его? — послышалось за спиной у греков.
      Фемистоклюс с Алкидием обернулись.
      По берегу бегал странный лысый мужик в черной, трепыхавшейся за спиной накидке, таща за шиворот рыдающего Сизифа.
      — Найду я камень, клянусь водами Стикса, найду, — кричал несчастный грешник.
      — Это Аид, — прошептал Фемистоклюс.
      Греки обмерли.
      Но богу подземного царства было не до них. Волоча за собой безвольного всхлипывающего Сизифа, он вскоре растворился в непроглядной тьме. Судя по всему, он разыскивал пропавшего Феода. Через минуту в том же направлении, куда ушел Аид, по берегу с грохотом промчался круглый камень Сизифа.
      — Видал? — Фемистоклюс указал рукой на мелькнувший вдалеке круглый обломок скалы.
      — Чего? — не понял Алкидий.
      — Ноги, чего же еще, голые, волосатые, — раздраженно пояснил Фемистоклюс.
      — Чьи?
      — Мои. — Рыжебородый грек, сокрушенно покачав головой, с чувством сплюнул в речку.
      — Да-а-а-а, дела… — Алкидий проворно схватился за короткое весло. — Чтобы я еще когда-нибудь сюда спустился! Нет уж, дудки, с меня хватит.
      — Хорошо сказано, — кивнул Фемистоклюс, — особенно если учесть, что после смерти мы все равно сюда попадем…
      Благополучно достигнув противоположного берега Стикса, друзья бросились в пещеру Тэнара, но, вопреки ожиданиям, Диониса они там не обнаружили.
      — Кинул нас, гад, — сделал неутешительный вывод Фемистоклюс, в ярости вырвав клок рыжих волос из своей бороды. — Ладно, сами выберемся, не впервой…
      Когда греки выбрались на поверхность земли, там уже вовсю царил день.
      Направившись к городу, Алкидий с Фемистоклюсом встретили по пути удивительную процессию.
      По дороге, окруженная толпой ликующих граждан, ехала небольшая повозка или, вернее, клетка на колесах, запряженная двумя ослами. В клетке друзья с ужасом увидели голую Геру с зелеными волосами и длинными черными когтями на руках и ногах.
      — Мы поймали Чупокабру! — ревела толпа. — Ура-а-а-а…
      — Чупокабра? — Друзья недоуменно посмотрели друг на друга. — Гера?
      В то, что в клетке сидела жена Зевса, верилось с трудом, но это было так. Геру сложно было спутать с кем бы то ни было из смертных женщин…
      — Отец! — истерично кричал на Олимпе вестник богов Гермес. — Да сделай же ты что-нибудь!
      — Что? — недоумевал Громовержец, с изумлением глядя в телевизориус. — Это не моя жена. Я ее определенно не знаю. Это не может быть Герой. Чего ради я должен спасать какую-то грязную идиотку?
      Боги на Олимпе удивленно пожали плечами.
      — Дело, конечно, твое, — сказал Арес, громко чавкая стянутыми у Эрота солеными орешками.
      И тут на экране телевизориуса пред взором Зевса промелькнули две до боли знакомые вороватые рожи. Громовержец насторожился, с помощью особой кнопки на ДУ изменив ракурс обзора.
      — Так и есть, — возликовал Тучегонитель, — это те два отморозка, которые украли у нас амброзию. Арес, где мой молниеметатель?
      Бог войны недоуменно повел бровью:
      — Ты что, папа, хочешь стрелять в них в толпе? Ведь случайно ты можешь ранить ни в чем не повинных смертных.
      — Ну и что? — удивился Зевс. — Кончай трепаться, давай оружие.
      — Оно у Гефеста, — невозмутимо ответил Арес, — он чинит сбитый прицел.
      — Проклятие! — взревел Зевс и, вытащив из-под трона шипастую дубину, телепортировался с Олимпа вниз…
      Пропустив вперед ликующую процессию граждан, отловивших Чупокабру, Алкидий с Фемистоклюсом решили перестраховаться и вернуться в город окольными путями через священную рощу Аполлона, располагавшуюся поблизости.
      Но не тут-то было. Внезапно дорогу грекам преградил спустившийся с Олимпа Зевс в розовых шлепанцах.
      — Мама! — в один голос закричали греки, увидев в руках Громовержца кошмарную дубину.
      — Не то слово, — согласился с ними Тучегонитель и занес было дубину для первого удара, но Фемистоклюс резким движением руки выхватил из-за пазухи цветную карточку, изображавшую злосчастную сцену с черным козлом.
      Лицо у Зевса вытянулось.
      — Где вы это взяли? — в ужасе прошептал он, медленно опуская дубину.
      — Мы там были, — нагло ответил Фемистоклюс, безразлично поглядывая на лежащего в обмороке Алкидия, — и все видели.
      — ВСЕ?!!
      — Да, именно ВСЕ. Могу пересказать с подробностями.
      Зевс выглядел не на шутку испуганным, что было, мягко говоря, противоестественно.
      — Не надо, — прохрипел он, задрав голову и высматривая среди облаков летающий остров. Он все никак не мог вспомнить, выключил ли телевизориус перед уходом или нет.
      Фемистоклюс передал слегка ошеломленному Зевсу целую пачку фотокарточек.
      — Это всего лишь копии, — пояснил он. — Негативы спрятаны в надежном месте, и если с нами вдруг что-нибудь случится, картинки немедленно придадут огласке наши верные друзья.
      — Сволочи, — прошипел Зевс, лихорадочно просматривая цветные карточки. — Извращенцы сатировы.
      — Это мы-то извращенцы? — засмеялся Фемистоклюс.
      Ох и зря же он это сделал!
      Громовержец не выдержал и, развернувшись, со всего размаха, вполне профессионально врезал наглому греку в правый глаз. А мужик Громовержец был здоровый. Полетел в траву Фемистоклюс аки птица, стадиев на пять беднягу унесло.
      — Ну я с вами еще разберусь, — пообещал Зевс, сжигая взглядом (гм… карманной зажигалкой. — Авт.) компрометирующие его карточки, после чего стремительно вознесся на Олимп.
      Увидев в тронном зале у работающего телевизориуса Эрота, Зевс весь похолодел, но тут же понял, что зря волнуется. Эрот смотрел по телевизориусу, как в сандалию пьяный Гектор помогает грекам прилаживать троянскому лосю ветвистые рога.
      Плюхнувшись на мягкую кружевную подушечку у трона, Тучегонитель с облегчением вздохнул.
      А на земле поднявшийся с травы после божественного нокаута Фемистоклюс приводил в чувства впечатлительного Алкидия.
      — Вставай, балбес, похоже, мы в очередной раз влипли.
      — Что, опять? — простонал Алкидий. — Да сколько можно?
      — Видно, судьба у нас такая, — философски изрек рыжебородый грек, — черный Фатум.
      — Что же нам делать? — задал Алкидий главный, часто не имеющий ответа вопрос.
      — Искать Диониса, — ответил Фемистоклюс. — Брать свои бабки и линять отсюда подальше.
      — Но куда?
      — Да куда угодно. К тем же амазонкам или, на худой конец, к эфиопам.
      — Лучше к амазонкам, — заявил Алкидий, отряхивая запыленную накидку.
      — Ага, — хмыкнул Фемистоклюс, — только они мужикам ЭТО отрезают.
      — Что ЭТО?
      — Ну ЭТО, сам знаешь что. То, что выгодно отличает нас от женщин.
      — Бороды, что ли? — догадался Алкидий. Фемистоклюс со стоном поднял глаза к небу:
      — Ну ты и болван, братец.
      На небе явно собиралась гроза. Сходились черные тучи над Грецией. На Олимпе, судя по всему, пахло очередной разборкой, и в данных обстоятельствах это было весьма некстати. Даже, можно сказать, очень некстати. Некстати в первую очередь для смертных.
      — Скорее, — сказал Фемистоклюс, — поспешим в город. Если повезет, обнаружим Диониса в какой-нибудь забегаловке, а если не обнаружим, то хотя бы напьемся.
      — Тоже вариант, — согласился Алкидий, и друзья поспешили в Лопонес.
      Диониса греки нашли, естественно, в любимом своем заведении “За пазухой у Зевса”, и, надо сказать, пьяным они видели бога вина впервые.
      — Все пропало, — причитал Дионис над пустой кружкой вина, — вся жизнь сатиру под хвост.
      — Приехали, — вздохнул Фемистоклюс, садясь на скамью рядом с богом.
      — Слушай, — Алкидий пихнул друга кулаком в бок, — смотри, у соседнего столика это, случайно, не Елена Троянская?
      Фемистоклюс посмотрел в ту сторону, куда указывал приятель.
      — Да, похожа, — кивнул он. — А что это за старый хмырь рядом с нею на эоле бренчит?
      — А это Эней, — вдруг абсолютно трезвым голосом ответил Дионис. — От военной службы косит по идейным соображениям, а заодно и от гнева Менелая, ведь это он, а не Парис ему рога наставил.
      Алкидий с Фемистоклюсом удивленно переглянулись.
      Дионис усмехнулся:
      — Я физически не могу опьянеть, так уж у меня организм устроен. Сколько в него вина ни вливай. Меня сам Гипнос от пьянства кодировал. Гм… Я уже примерно догадываюсь, зачем вы пришли.
      — Ну и зачем? — спросил Фемистоклюс, косясь на целовавшуюся взасос с липовым старикашкой Елену Троянскую, что выглядело со стороны весьма колоритно.
      — За деньгами, — ответил бог вина. — Вижу, вы собрались бежать из Греции.
      — Так и есть. — Друзья дружно кивнули. — Задерживаться нам здесь дольше смертельно опасно.
      — Но ведь за Грецией ничего нет, — возразил Дионис, — только три кита, на которых и держится весь материк.
      — А киты где плывут? — удивился Фемистоклюс. — В мировом океане?
      — Ну, образно выражаясь, так. Только там нет воды, а лишь безвоздушная чернота и звезды.
      — Звезды?
      — Ну да, яркие такие точечки. Вы их, наверное, по ночам в небе видели.
      — Видели, — испуганно подтвердили греки. — А как же Азия, амазонки, эфиопы, в конце концов…
      — Они есть, — подтвердил Дионис, — но в пределах все той же Греции.
      — Ничего не понимаю, — затряс головой Алкидий, — чепуха какая-то.
      Фемистоклюс пристально посмотрел в мутные глаза бога вина, догадываясь, что пьяный паразит пространно намекает им: мол, от гнева Зевса спрятаться невозможно.
      — Дионис, — с укоризной произнес рыжебородый грек. — Ты все-таки пьян. Пожалуйста, не дури нас, где деньги?
      — Нету денег. — Дионис развел руками. — Нету.
      — Я так и знал, — буркнул Фемистоклюс, делая Алкидию условный знак.
      Алкидий незаметно прошмыгнул мимо Диониса наружу, тут же вернувшись с шипастой дубиной Зевса, которую Громовержец опрометчиво забыл в траве. Фемистоклюс осторожно принял у друга божественное оружие.
      — Видал? — пригрозил он Дионису. — Сделано на Олимпе.
      — Видал, — ответил бог вина, но, судя по тону, угрозе не внял.
      Тогда Фемистоклюс вздохнул и со всей силы обрушил дубину на голову Диониса, разнеся заодно и стол.
      Прекрасная Елена с Энеем мгновенно ретировались от греха подальше через окно, остальные посетители питейного заведения обыденно полезли под столы.
      Дионис без сознания лежал в луже вина, хотя видимых телесных повреждений могучее оружие Зевса ему не причинило.
      — Обыщи его, — приказал Фемистоклюс.
      Алкидий поморщился, но приказ выполнил добросовестно. У Диониса ему удалось обнаружить черный сотиус-мобилус новой модели, странный металлический пояс с красной фибулой на деревянной пряжке и ключ с номерком. На номерке мелкими буквами по-гречески было написано: “Камера хранения номер тридцать три. Олимп. Левое крыло. Отсек верхний”.
      — Вот они где, наши денежки! — радостно закричал Фемистоклюс.
      — На Олимпе? — не веря своим ушам, переспросил Алкидий.
      — На нем самом, — подтвердил Фемистоклюс. — Берись за металлический пояс.
      — Но зачем?
      — Потом расскажу.
      Алкидий взялся, Фемистоклюс сделал то же самое.
      — Ну что ж, с первой телепортацией нас, — весело сообщил он, нажимая красную фибулу на металлическом поясе Диониса.
      Секунда — и греки исчезли.
      Наблюдавшие за этой сценой из-под столов посетители питейного заведения заказывать себе по новой кружке фирменного вина наотрез отказались.
      В это же самое время далеко-далеко от греческого города Лопонеса веселились на грандиозном празднике помирившиеся с троянцами греки. Великая Троя так сотрясалась от неистового веселья, что и впрямь оказалась под угрозой тотального разрушения, описанного в знаменитой книге историка Софоклюса. Вино лилось рекой, от невиданных яств ломились пиршественные столы.
      Пили Менелай с Парисом, обнимались пьяные Гектор с Ахиллом, приставал к Гекубе с более чем двусмысленными намеками любвеобильный Одиссей. Травили пошлые анекдоты о похождениях олимпийцев Агамемнон с царем Приамом. Короче, ничто не предвещало надвигавшейся беды.
      Точнее, нет, все-таки кое-что беду предвещало, а именно: черное от туч грозовое небо.
      Сжав кулаки, багровый от злости Зевс сидел у телевизориуса, с ненавистью глядя на веселящихся героев. Казалось бы, все хорошо, войны не будет, но уж больно нагло ржали над олимпийцами развлекавшиеся герои, слушая из уст Агамемнона сочиненные Одиссеем анекдоты.
      До срыва Громовержцу не хватало маленькой капли, малюсенькой такой чахоточной капельки, и, сообразив это, Арес с Афиной, быстро посовещавшись, помчались в Трою, подгадав момент, когда Зевс все-таки выключил перегревшийся телевизориус. Явление двух могучих божеств произвело в Трое настоящий фурор, но недолго ликовали герои.
      — Мы с Афиной приказываем вам немедленно покинуть город, — грозно произнес, сверкая черными парадными доспехами, Арес.
      — Как? — воскликнул Одиссей. — Неужели всем?
      — Конечно, болваны, если, конечно, вам дороги собственные жизни, — зловещим тоном произнесла богиня, и грозные олимпийцы исчезли.
      Мгновенно протрезвевшие герои бросились вон из Трои, уговаривать дважды их не пришлось. Особенно резво бежал Ахилл, опасавшийся вида человеческой крови. Престарелого царя Приама Парис с Гектором вынесли из дворца вместе с троном.
      Увидев паническое бегство героев, простые граждане города, придя в поистине священный ужас, последовали их показательному примеру. Если что-то способно было напугать самих героев, обращая их в паническое бегство, то простым троянцам и подавно следовало удирать из города сломя голову.
      А по Олимпу, словно загнанный в клетку тигр, метался, ища выход своим негативным эмоциям, великий Зевс Громовержец, владыка поднебесной. Остальные боги как могли старались не попадаться ему лишний раз на глаза, но произошло непредвиденное…
      Внезапно Олимп содрогнулся.
      Вернувшиеся в тронный зал Арес с Афиной недоуменно переглянулись, но тут в зал на сумасшедшей скорости влетел бледный Гермес, со всего разгона въехав в покрытую замысловатыми барельефами стену.
      — Ох… — простонал вестник богов, поднимаясь с пола.
      — Что случилось? — в один голос спросили встревоженные Арес с Афиной.
      — Самое страшное, — прошептал Гермес. — Зевс нашел зеркало.
      — КАК?!!
      — Не знаю, — ответил Гермес. — Скорее, нужно бежать под землю к Аиду.
      — А-а-а… — раздалось в недрах Олимпа, — у-у-у…
      Боги переглянулись, но бежать им не пришлось.
      Ворвавшийся в тронный зал Зевс сам сбросил их вниз, после чего погнался за весьма прытким Эротом, по дороге скинув с Олимпа Афродиту с Гименеем, не успевших должным образом спрятаться.
      — О-о-о… — ревел Громовержец. — Это заговор. Я раскрыл очередной заговор!
      — Ядрен батон! — завизжал Эрот и сам сиганул с Олимпа, в полете показав Громовержцу, где у смертных пришит рукав. (Экспрессивная фраза и интернациональный жест даются в современном оформлении по этическим соображениям. — Авт.)
      — Молниеметатель! — кричал по телефонтию из царства Аида Арес, связавшись с кузницей Гефеста. — Спрячь молниеметатель.
      — Да я его разобрал, — удивился Гефест, — на мелкие детали. Зачем же его прятать?
      — Все равно, — орал бог войны. — Спрячь, а лучше сожги. Похоже, что у Зевса очередной приступ титаномании, спровоцированный изменой Геры. Он опять скидывает всех с Олимпа.
      — Что, снова приступ? — спокойно удивился Гефест. — В таком случае надо срочно вызвать Гипноса. Он единственный, кто справляется с Зевсом.
      — Да нету Гипноса, — нервно ответил Арес, — он вне досягаемости сотового покрытия. Я уже пытался к нему дозвониться. Глухо. Наверняка в землях амазонок снова оттягивается.
      — М-да, тогда дело действительно плохо, — согласился Гефест.
      — Давай, айда к нам, — предложил Арес, — пока ненормальный папаша и с тобой не разобрался.
      — Да ладно, — хмыкнул кузнец, — авось пронесет.
      — Ну, как знаешь, — недовольно буркнул Арес, прерывая связь.
      А Зевс тем временем в ореоле электрических разрядов с грохотом несся по коридорам Олимпа.
      — Достали, — ревел Громовержец, швыряя статуей Геры в зазевавшегося Геракла. — Ох как достали…
      Геракл увернулся, ловко скрывшись в соседнем коридоре.
      — О-о-о, — ревел Зевс. — Ну я вам покажу.
      Добравшись до самого верхнего яруса Олимпа, Громовержец остановился у цельнометаллической блестящей двери с греческой надписью: “Посторонним не входить”.
      — Это я — то посторонний? — зловеще рассмеялся Тучегонитель, прикладывая большой палец правой ноги к светящемуся квадратику на стене.
      Олимп снова вздрогнул, и блестящая дверь бесшумно ушла вверх.
      За дверью находилось довольно тесное помещение, посредине которого стояло большое черное кресло, окруженное многочисленными диковинными предметами.
      Довольно почесав густую бороду, Зевс вальяжно сел в кресло и, нажав небольшой зеленый рычажок, оживил многочисленные разноцветные кругляшки, которые тут же часто замигали, пульсируя тревожным красным цветом.
      Словно долина Асфодели в подземном царстве Аида замерцали всеми цветами радуги круглые панели, усеянные множеством забавных рычажков.
      — Достали! — снова с чувством повторил Зевс, уверенным движением пальцев пробегаясь по мерцающим кругляшкам на черной доске перед креслом.
      Одна из стен удивительной комнаты внезапно осветилась и, став прозрачной, продемонстрировала темное, клубившееся грозовыми тучами вечернее небо.
      — От винта! — Тучегонитель весело рассмеялся, сдвигая с места громадный рифленый рычаг на правом подлокотнике кресла.
      Пол под его босыми ногами задрожал, гудение, начавшееся где-то в глубине Олимпа, стало нарастать. Остров завибрировал и, выпустив из-под себя мощные языки пламени, резко пошел вверх. Унылый пейзаж за прозрачной стеной стал меняться, еще минута — и Зевс с умилением взглянул в вязкую бесконечную черноту космоса, прошитую то тут то там тонкими иголками далеких созвездий.
      — Бортовой компьютер? — громко позвал Громовержец.
      — Да, капитан, я вас слушаю, — донесся с потолка помещения приятный женский голос. — Жду ваших приказаний.
      — Домой, — просто сказал Зевс, с упоением массируя затекшую спину.
      — Да, чуть не забыл, — внезапно спохватился Громовержец. — Прощальный салют. Бортовой компьютер, немедленно активизировать плазменную пушку, координаты цели м-м… ФЗ, Ж14, бить по периметру единым силовым пучком.
      — Цель по указанным координатам обнаружена, — сообщил женский голос. — Разрешаете открыть огонь?
      — Разрешаю. — Зевс благосклонно улыбнулся. — Выдай крупный план на главный экран внешнего обзора.
      Изображение космической пустоты на прозрачной стене покрылось рябью, а затем и вовсе исчезло, вместо него возникла величественная Троя с высоты птичьего полета. Затем последовала ослепительная вспышка, и от города осталась лишь дымящаяся глубокая воронка.
      — Знакомая фигура, — удивился Зевс, увидев маленького человечка, стремительно удалявшегося по зеленому полю от дымящейся воронки. — Немедленно навести крупный план на движущийся объект.
      Светящаяся стена снова мигнула, и Зевс с удовольствием узнал в улепетывающем смертном хитроумного царя Итаки Одиссея.
      — Где моя жемчужина? — орал на бегу Одиссей, смешно размахивая руками. — Во-о-о-т такая, во-о-о-т такая, где она?!!
      — Выжил все-таки шельмец, — усмехнулся в бороду Громовержец. — Ладно, Посейдон с тобой еще разберется, живи пока…
      А в тронном зале Олимпа с круглыми от ужаса глазами застыли у панорамного окна двое смертных греков.
      — Фемистоклюс, а где же киты? — чуть не плача вопрошал один из них, не в силах отвести взгляд от удалявшегося голубого шарика. — Где же киты, ведь Дионис говорил, что будут киты?
      — Нету китов, — пожал плечами второй грек, задумчиво теребя рыжую бородку. — Дионис нам соврал…

      — Да-а-а-а… — Арес задумчиво почесал густую шевелюру. — Ну все мог подумать, но чтобы…
      — Бросил нас, ублюдок, — перебил бога войны Гермес. — Домой, видите ли, ему захотелось, козлу рогатому.
      — Барану, — слегка поправил Гермеса Эрот, впервые в жизни выглядевший очень грустным.
      И, надо сказать, было отчего взгрустнуть.
      Собравшись в царстве Аида, боги, уцелевшие после олимпийской разборки, учиненной Зевсом, держали совет, что делать. Как жить теперь без светлого Олимпа, как дальше смертными управлять.
      Восседавший на черном зловещем троне лысый владыка подземного царства озадаченно развел руками.
      — Да крыша поехала у моего братца, — хрипло сказал он. — Я причуды разные за ним уже давно замечал. То смертных в мелкий рогатый скот ни с того ни с сего превращать станет, то, наоборот, козлов разных в людей обращает, а они потом в Аттике к власти приходят, войны развязывают.
      — Во-во, — кивнул Гименей, — а еще эти проклятые бабы. Гулять ему надо было меньше и вместо того, чтобы Гере изменять, Грецией заниматься.
      — Кстати, а где Гера? — спохватилась Афина, недоуменно обводя взглядом тронный зал владыки подземного царства. — Она что, вместе с Зевсом улетела?
      — Да нет, это вряд ли, — кисло усмехнулся Эрот.
      — Она здесь, — ответил Аид, протирая рукавом одежды черный сапфир, висевший у него на груди. — По моему приказу Керы с Эриниями нашли ее среди смертных. Те вашу мамашу хотели принести в жертву Аресу за распутство.
      — Да?!! — Арес удивленно взметнул чернявые брови. — Интересно было бы на это посмотреть.
      — Гера, — громко позвал Аид, — выходи. Хватит прятаться. Повернуть время вспять даже мы не в силах.
      Из-за черной блестящей колонны появилась бледная супруга Зевса с зелеными всклокоченными волосами.
      — Великий Тартар! — Арес испуганно отшатнулся от матери. — Мамочка, что с тобой? Ты спуталась с Посейдоном?
      — Что? — взревел Посейдон, дремавший рядом с троном Аида в большой прозрачной ванне, наполненной морской водой. — Это, интересно, когда такое было?
      Длинные ниспадающие на плечи волосы бога морских пучин, к слову сказать, тоже были зеленого цвета, правда, в отличие от Геры они у него являлись зелеными от рождения.
      Гера смущенно потупила взор.
      — Сатаровы придурки, — недовольно забулькал Посейдон. — Дайте поспать.
      — А все из-за тебя! — злобно закричала Афина, замахиваясь копьем на Геру. — А ну признавайся, с кем ты Зевсу изменила? Со слепым одноногим сатиром?
      — Девочки, девочки, успокойтесь! — встрял в разговор дам Гименей. — Аид верно сказал, содеянного не воротишь, время, к сожалению, нам неподвластно. Надо думать, что нам делать дальше.
      — А что тут думать? — удивился Арес. — Линять с этой планеты надо. Без Зевса мы власть здесь не удержим. Смертные и так в последнее время вкрай обнаглели.
      — Слушай, Аид, — внезапно заявил молчавший все это время Дионис с забинтованной головой, — ведь весь твой дворец это, считай, тот же Олимп, только под землей. Что тебе стоит поднять его в воздух? Тогда мы все вместе сможем спокойно покинуть эту планету.
      — Я не могу этого сделать, — мрачно ответил Аид, поглаживая лысую, словно дыня, голову, — у меня нет монокристалла с записью звездных карт.
      — Как это нет? — разозлился Арес. — Куда же ты его, сатир тебя побери, дел?
      Аид замялся, смущенно ерзая на троне.
      — Ну… Эта скотина Сизиф в мое отсутствие с Гипносом в эфиопские нарды играл и мой монокристалл на кон поставил, а тот второй придурок, Гипнос, этот монокристалл где-то посеял. Я их, конечно, наказал, Сизифу камень в три раза увеличил, а Гипносу в морду дал, но кристалл исчез бесследно.
      — Приехали. — Арес зло сплюнул на пол тронного зала.
      Плевок, вспыхнув ярким синим пламенем, с шипением испарился.
      — Но я ведь не сказал, что все потеряно, — про— должал Аид. — Кристалл находится где-то наверху, в землях смертных. Соответственно, чтобы его найти, нам нужна их помощь.
      — Гениально! — Арес картинно всплеснул руками. — Мой милый родственник, а не пошел бы ты вместе со своими великолепными идеями в задницу к Минотавру?!
      — Могу предложить тебе отправиться туда же, — безразличным тоном парировал Аид, продолжая меланхолично полировать сапфир на груди.
      — Хорошо, — сказал Дионис, — а как этот м-м… смертный сей кристалл найдет?
      — А мы дадим ему особый пеленгатор. — Аид извлек из-за пазухи маленький прибор с длинными усами. — Сделано Гефестом.
      — Вот кого нам сейчас катастрофически не хватает, — сокрушенно покачал головой Гермес. — Кто же теперь будет чинить мои сандалии?
      — Что ж, — Дионис кивнул, — так и поступим. Обратимся за помощью к смертным. Но сперва нам следует избрать нового Громовержца.
      — ЧТО?!! — Боги недоуменно переглянулись, после чего уставились на Диониса, словно на сумасшедшего.
      — А в чем, собственно, дело? — вспылил Дионис. — С бардаком пора кончать. Вы же без Зевса глотки друг другу перегрызете, вон уже сейчас словно волки рычите.
      — А ведь он прав, — поддержал бога вина Аид. — Проведем демократические выборы прямо сейчас. (О Греция, прародина демократии! — Авт.)
      Боги вторично переглянулись.
      — Предлагаю выдвинуть три кандидатуры, — продолжил Дионис. — Аида, Посейдона и…
      — Меня-меня! — закричал, подпрыгивая на месте, Эрот.
      Дионис, улыбнувшись, кивнул:
      — И Эрота.
      — Да у вас у всех крыша поехала, — заорал Арес. — Я не желаю участвовать в этом фарсе. — И он гордо вышел из зала.
      — Кто еще воздержался? — Дионис медленно обвел взглядом приунывших олимпийцев. — Хорошо. Итак, кто за то, чтобы на место Зевса избрать Аида, поднимите руки.
      За Аида проголосовали: сам Аид, Афина и парочка Эриний.
      — Четверо, — констатировал Дионис. — Кто за Посейдона?
      — Чего? — булькнуло в прозрачной ванне. — Кого к телефонтию?
      За Посейдона проголосовали: Гермес, Афродита, Гименей и сам Дионис.
      — Тоже четверо. — Бог вина озадаченно почесал нос. — Хорошо, а кто за Эрота?
      — Я-я-я! — закричал Эрот, поднимая сразу две руки.
      К нему присоединились Афродита, Гименей, Гера и Посейдон, спросонья не совсем врубившийся, за кого голосуют. Перепончатую руку Посейдон поднял просто так, за компанию.
      — За Эрота проголосовало пятеро, — громко сообщил присутствующим Дионис. — Итак, проведем общий суммарный подсчет голосов.
      Бог вина крепко задумался и, подняв глаза к темному своду тронного зала Аида, стал в уме что-то напряженно подсчитывать. Губы Диониса беззвучно шевелились.
      — Внимание, — радостно сообщил он, — после суммарного подсчета всех голосов с большим отрывом от конкурентов победил владыка морей Посейдон.
      — Кто, я? — В ванне раздались мощные всплески.
      — Выборы сфальсифицированы! — завизжал Эрот. — Это измена.
      Посейдон подкупил Диониса.
      — Чаво?!! — Выбравшись из своей ванны, колебатель земли схватил мощной рукой Эрота за горло. — А ну-ка повтори, что ты сказал.
      Но Эрот лишь приглушенно прохрипел что-то весьма невразумительное.
      — То-то, — хмыкнул Посейдон, отпуская оппозиционно настроенного юношу.
      — Ты теперь у нас вместо Зевса, — сообщил владыке морей Дионис. — Поздравляем. И боги радостно зааплодировали.
      — Спасибо, спасибо. — Посейдон слегка поклонился. — Обещаю оправдать возложенную на меня почетную ответственность. Также обещаю разрешить в Греции многоженство, упразднить власть некоторых тиранов и восстановить Трою…
      В тронном зале Аида повисла гробовая тишина.
      — Посейдон, — осторожно позвал владыку морей Дионис.
      — Что?
      — Не бузи.
      — Простите, забылся. — Новоиспеченный “Зевс” весело рассмеялся. — Естественно, это была шутка. Гм, что ж, первым делом нужно послать кого-то из вас к смертным, точнее, к тому идиоту, которого мы завербуем в качестве нашего агента в Греции. Думаю, наверх отправятся Дионис с Гермесом.
      — Я не могу, — тут же возмутился Гермес, — у меня правая сандалия барахлит.
      — Ничего, — ответил Посейдон, — полетишь на левой. Еще вопросы есть?
      Вопросов не было.
      Но тут двери тронного зала внезапно с грохотом распахнулись, и на пороге появился бог солнца Гелиос в закопченной одежде.
      — Фух, — сказал он, вытирая мокрый лоб, — еле колесницу запустил. Олимпа-то нет, стартовать неоткуда.
      — А как же ты…
      Гелиос беззаботно махнул рукой:
      — А это теперь не мои проблемы. Я колесницу Дедалу подарил, тот к ней крылья приделал, будет теперь вместо меня по небу генератор ультрафиолета возить. Так что считайте, что я уже на заслуженной пенсии…
      Итак, в Греции занималось утро нового дня.

      Не стало великой Трои.
      С рассветом увидели греки и спасшиеся из города троянцы лишь чудовищную воронку, словно проход в мрачное царство Аида зиявшую на месте некогда богатейшего полиса.
      Но следует отдать героям должное: из города они, конечно, бежали весьма резво (после предупреждения, сделанного Афиной с Аресом) но тем не менее бочонки с вином захватить с собой не забыли.
      Утро было на редкость солнечным и приятным, так что совсем неудивительно, что вынесенные с риском для жизни из погибшего города бочонки очень быстро опустели.
      Никак не хотели расставаться друг с другом Ахилл и Гектор, рыдали великие герои, сидя на пустых бочках из-под вина. Обменивались адресами Менелай с Парисом (??? — Авт.), Агамемнон вместе с хитроумным Одиссеем утешали царя павшей Трои Приама.
      — Да не горюй ты так, Приамчик, — успокаивал царя Агамемнон. — Мы тебе две новые Трои построим вместо одной, правда, мужики?
      — Конечно, — хором отвечали Менелай с Одиссеем.
      В общем, как ни тяжело было друзьям расставаться друг с другом, но сделать это все-таки пришлось. Ждали их скорого возвращения близкие, и, чего греха таить, соскучились хорошо погулявшие герои по своим благоверным. Гульки гульками, а семья, как говорится, прежде всего.
      Менелай хотел немедленно отплыть в Грецию, Агамемнон собирался в Троаду.
      Отплыли Диомед, Нестор и Филоктет, но вместо того, чтобы направиться домой, высадились на остров Лесбос, где, переодевшись в женщин, предавались до конца своих дней разврату. Вскоре к ним присоединился и царь Спарты Менелай, тоже очень спешивший домой. Он приплыл на остров вместе с великим Ахиллом, который по переодеваниям в женщин был большим специалистом.
      Короче, сии герои так на том острове и остались, воспетые впоследствии поэтессой Сафо в ее эротических элегиях.
      Троянцы же ровным строем направились в Египет, где фараон Фоон (это не прикол, его действительно так звали. — Авт.) пообещал им политическое убежище и временные квартиры в своих пустующих многокомнатных пирамидах. Хотя на самом деле троянцы до Египта так добраться и не смогли, пробродив в итоге сорок лет по пустыне во главе с неким Моисеюсом, но это уже совсем другая история…
      Одиссей с Агамемноном еще немного погуляли у воронки, оставшейся от Трои. Быстро прикончили запасы вина из трюма своего корабля, а затем, взяв с собой Гектора, Париса и Аякса, сына Оилея, поплыли в Итаку, где Одиссей обещал героям устроить такую пьянку, что боги на Олимпе лопнут от зависти.
      М-да, знал бы он, что того Олимпа над Грецией уже и в помине нет.
      Кормчий на корабле Одиссея по имени Фронтис до того упился во время троянской военной кампании, что его хватила белая горячка и к нему явился призрак великого Геракла в белых сандалиях, сразив беднягу своей дубиной наповал.
      В общем, куда плыли пьяные в стельку греки, знал один только Зевс, то есть тьфу ты… Посейдон. Лишь чудом их корабль миновал остров Лесбос, сладострастные стоны с которого доносились при хорошем ветре аж до самой Спарты.
      Частичное протрезвление у героев настало лишь через пару дней, и проходило оно в весьма тяжелой форме, сопровождаясь головной болью и сильным, пардон, расстройством желудка.
      — Эти сволочи гадят прямо в океан! — гневно взревел со дна морского Посейдон, треснул трезубцем по своему трону и, срочно позвонив в царство Аида, приказал Дионису с Гермесом, которые тщетно пытались решить, к кому из смертных обратиться за помощью, разобраться с беспредельщиками.
      Когда два молодых бога явились на корабль Одиссея, они были просто шокированы тем состоянием, в котором находились греки. Многие тихо лежали без признаков жизни на палубе, сраженные белой горячкой. Кто-то жалобно по-бараньи блеял, кто-то играл на бесструнной кифаре, а один герой (его имя история стыдливо умалчивает) даже ухитрился спьяну повеситься на мачте корабля. Правда, сделал он это весьма непрофессионально: веревка была слишком длинной, и герой просто стоял с петлей на шее у мачты, медленно покачиваясь из стороны в сторону.
      — Вот, — сказал Дионис, брезгливо морща нос, — а я тебе что говорил. Без Олимпа здесь все полетит под хвост к сатировой матери.
      — Протрезвил бы ты их, приятель, — ответил ему Гермес, — все-таки ты бог вина, а не я.
      Дионис звонко хлопнул в ладоши, и греки мгновенно протрезвели.
      Это было жестоко.
      По палубе корабля в панике заметались белые пушистые белки, а пытавшийся повеситься на мачте герой, протрезвев, от ужаса довел начатое дело до конца, с разбега сиганув в бурлившее за кормой море.
      — М-да, — констатировал Гермес, сокрушенно качая головой. — Ты, Дионис, точно дурак, нельзя же людям так резко кайф ломать.
      — Ага! — воскликнул выбравшийся из трюма на четвереньках хитроумный царь Итаки. — Кого я вижу?! Друзья, своим присутствием нас почтили Гионис с Дермесом.
      — Гермес с Дионисом, — недовольно поправил Одиссея вестник богов.
      — Вот, — сказал Дионис, помогая царю Итаки встать на ноги, — вот тот идио… то есть герой, который нам нужен.
      — Я? — удивился Одиссей. — Это еще зачем? За каким таким.. эй, а откуда на борту столько белок?
      Дионис с Гермесом, оставаясь невидимыми для остальных членов команды корабля, переглянулись
      — Точно, — согласился Гермес, лукаво ухмыляясь. — Посейдон, думаю, будет доволен.
      — Вы это о чем? — спросил Одиссей, пинком отшвыривая бешеную белку.
      — Милый друг, — сладким голосом начал Дионис, — есть ли у тебя какая-нибудь безумная несбыточная мечта?
      Одиссей задумался:
      — Ну-у-у-у, м-м… я хотел бы переспать с Афродитой
      Дионис с Гермесом снова переглянулись, на этот раз с некоторым испугом.
      — И с Афиной, — спохватившись, добавил царь Итаки, — и с Посей… ой, тьфу, я имею в виду с Персефоной, причем одновременно.
      — Боюсь, мой друг, ты не выдержишь такой нагрузки, — хмыкнул Гермес и, повернувшись к Дионису, добавил: — А у него губа не дура. Масштабно мужик мыслит, с размахом.
      — Ну так как? — осведомился Одиссей. — Я же вижу, вам что-то от меня надо. Организуете?
      — С Афродитой и Посей… гм, Персефоной проблем, думаю, не будет, уломаем, — ответил Дионис, — а вот Афина… боюсь, мой друг, что это невозможно. Есть ли у тебя менее безумная мечта?
      — Что ж, есть и такая. — Одиссей весело кивнул. — Хочу, понимаете, узнать, кто мой отец.
      — А разве это не Лаэрт? — удивились боги.
      — Нет. — Царь Итаки протяжно зевнул. — Не Лаэрт. Он мой отчим, двоюродный.
      Дионис с Гермесом в третий раз недоуменно переглянулись.
      — Хорошо, мы выясним это для тебя за одну услугу с твоей стороны. (Вот она, завязка. — Авт.)
      — Это, интересно, какую?
      — Ты должен будешь отыскать некий необходимый нам предмет. Что-то вроде большого драгоценного камня.
      — О-о-о… — Глаза Одиссея загорелись азартом. — Камень, драгоценный?
      — Именно, — подтвердили боги, — громадный такой алмаз.
      — Ну а как же я его найду и, главное, где?
      — Мы дадим тебе особое… э-э… устройство, с помощью которого ты сможешь обнаружить местонахождение этого драгоценного камня, изготовленного, к слову сказать, самим Гефестом.
      — Ага, — догадался Одиссей, — вы опять что-то между собой не поделили, к смертным за помощью обращаетесь, интересно-интересно…
      — Ты это, особо не выделывайся, — огрызнулся Гермес, — мы будем следить за каждым твоим шагом.
      А Дионис протянул царю Итаки плоскую черную коробочку с усами. (Нет, не сотиус-мобилиус. — Авт.)
      — Значит, так: когда загорится вот эта красная пипка, то, значит, нужный нам предмет где-то рядом. Направление укажут эти длинные фиговины. Если расстояние до объекта будет меньше двух стадиев, ты услышишь особое попискивание.
      — Как в игре, — добавил Гермес, — горячо — холодно.
      — Понятно. — Одиссей, приняв у богов странное устройство, небрежно сунул его за пояс. — Я согласен и теперь хотел бы обговорить финансовую сторону вопроса.
      — Чего? — Вид экс-олимпийцы имели слегка офигевший.
      — Ну, папочка — это, конечно, хорошо. Семья там, домашний очаг, радостное воссоединение после стольких лет разлуки, — стал нагло рассуждать царь Итаки, — но без четырех бочек золота, боюсь, ничего не выйдет.
      — Сколько бочек? — хором спросили прибалдев-шие боги.
      — Четыре бочки. — Одиссей с огорченной миной развел руками. — Иначе на фиг мне все это нужно. Мне ремонт в главном дворце Итаки делать надо, это раз, пару храмов вам же, засранцам, возвести, это два, плюс жертвы там всякие и прочее. На это золото требуется, много золота.
      — Будет тебе золото, — брезгливо ответил Гермес. — Давай, подписывай договор.
      — Какой еще договор?
      — Такой.
      Вестник богов грубо сунул царю Итаки деревянную дощечку, покрытую воском.
      Одиссей взял дощечку и придирчиво изучил выцарапанный на ней текст. Сделал он это всего лишь для вида, поскольку читать все равно не умел.
      Тщательно исследовав дощечку, царь Итаки, воспользовавшись острой деревянной палочкой, поставил внизу под текстом кривой крест.
      — И большой палец правой руки приложи, — попросил Дионис.
      — Зачем?
      — Затем.
      Пожав плечами, Одиссей приложил палец к мягкому воску, и, забрав дощечку, боги исчезли.
      — Вот так дела! — вслух произнес хитроумный царь Итаки и направился искать своего друга Агамемнона, дабы поделиться с ним радостной вестью.
 
      — Вы что, оба совсем с ума сошли? — Зеленая борода у колебателя земли Посейдона от возмущения стояла дыбом.
      — А что такое? — удивились Гермес с Дионисом. — Ты нас просил с каким-нибудь смертным договориться, вот мы и договорились.
      Боги снова собрались на совет в тронном зале дворца владыки царства мертвых.
      — Вот именно! — заорал Посейдон, неистово размахивая зловещим трезубцем. — Я просил вас договориться с каким-нибудь смертным, а не с Одиссеем, мать вашу.
      — Да в чем дело? — отозвалась Гера. Аид на троне медленно поднял правую руку, и Гера утихла.
      — А чем тебе, собственно, Одиссей не нравится? — возразил Дионис. — Да он способен даже самого Гермеса перехитрить.
      — В том-то и дело. — Посейдон поморщился. — Как вы могли связаться с этим прохвостом, Крона на вас нет.
      — Хватит нам уже одного Зевса, — огрызнулся Гермес. — Раз ты такой, Посейдон, умный, то из моря бы своего вылез, плавник снял и сам бы пошел со смертными базарить.
      — Да он мать родную продаст, — продолжал гневаться владыка морей, — четыре бочки золота ему подавай, совсем обнаглел, а вы, лопухи, уши развесили, вместо того чтобы послать его к эфиопам.
      — Я думаю, что лучше Одиссея никто с этим заданием не справится, — раздраженно проговорил Дионис, — тем более что в случае провала операции мы ничего не теряем. Золото я договорился ему заплатить лишь после успешного выполнения задания.
      — Как же это он у вас на такое согласился? — с недоумением спросил Арес. — Ведь его второе имя в Аттике Деньги Вперед.
      — А мы ему пообещали отыскать его отца, — весело ответили Гермес с Дионисом.
      — Лаэрта, что ли? — удивился Аид. — Он что, был настолько пьян, что забыл, кто его отец?
      — Да нет, — возразил бог вина. — Лаэрт — это его двоюродный отчим, а настоящий отец Одиссея неизвестен.
      — Так, ну а вы знаете, кто его отец? — спросил Посейдон, немного успокоившись.
      Дионис с Гермесом отрицательно покачали головами:
      — Зевс, должно быть, об этом знал.
      — Ну и как же вы теперь узнаете, мать вашу? — разозлился на этот раз уже Арес.
      — Да-да, я здесь, меня кто-то звал? — снова поинтересовалась Гера.
      Аид на троне взялся за голову.
      — Нужно будет провести расследование, — сказал Аресу Дионис. — ДНК там сверить, цвет глаз, волос.
      — У кого сверить? — удивленно булькнул Посейдон.
      — Ну, у Одиссея и возможного кандидата в его отцы.
      — Какого еще кандидата, что вы несете, придурки? — Лицо у Ареса медленно налилось краской.
      — Начнем, пожалуй, с Аида, — мило улыбнулся Гермес.
      — ЧТО?!! — От неожиданности владыка подземного мира даже подскочил на троне. — Вы окончательно сдурели?
      — Все правильно, — вмешался в разговор Гименей. — У Одиссея наверняка течет в жилах божественная кровь, иначе все коварные проделки вряд ли сошли бы ему с рук. Зевс его почему-то щадил.
      — Верно, — согласились боги.
      — Но тогда получается, что от этого прохвоста зависит наша судьба, — сделал весьма неутешительный вывод Посейдон. — Мы сильно рискуем, связавшись с этим м-м… Одиссеем.
      — Ладно, решение уже принято. — Аид неспешно поднялся с трона. — В меру своих возможностей будем помогать этому смертному искать наш монокристалл, и одновременно с этим нужно срочно разыскать его отца.
      Посейдон в своей прозрачной ванне ехидно усмехнулся:
      — Думаю, с установкой отцовства Одиссея легко справится Дионис, а помогать ему в этом без сомнения увлекательном деле будет Гермес.
      — Ну спасибо тебе, — недовольно заворчали бог вина с бывшим посланником Зевса.
      — Сами напросились, — бескомпромиссно отрезал Посейдон, с головой погружаясь в соленую воду.
 
      — Вот так, — закончил свой рассказ Одиссей. — Я сначала думал, что все это мне с бодуна привиделось, ан нет…
      Царь Итаки показал друзьям странное маленькое устройство с усами.
      — Короче, мужики, хотите, сопровождайте меня, не хотите — не надо, путешествие наверняка будет опасным, но золотом халявным я с вами поделюсь, это я вам точно обещаю.
      Греки сильно задумались.
      — В принципе, — сказал Агамемнон, — можно немного и попутешествовать, так сказать, размяться после Трои. Я согласен, приятель, золотишко лишним никогда не бывает.
      — Я тоже не против, — глухо пробасил Аякс Оилеев, своим телосложением не уступавший самому Гераклу. — Может быть, повезет и я наконец набью какому-нибудь сатиру морду.
      — Люблю заварушки, — кивнул Гектор. — Я тоже с вами.
      Все выжидающе посмотрели на колеблющегося Париса.
      — Э-э-э-э… — нерешительно произнес юноша, — можно, конечно, хотя…
      — Что хотя? — нетерпеливо переспросил Одиссей.
      — Ну… — Парис старательно отвел глаза, — это, наверное, опасно, чудовища там всякие на нас нападать будут.
      — Чего это вдруг? — удивился Агамемнон. — Какие еще чудовища? Ты ведь живешь в современной Греции. Во все эти байки про немейских львов и прочих гидр уже никто не верит. Постыдился бы о таком вообще говорить, здоровый накачанный мужик чудовищ боится. Кому рассказать — обхохочется.
      — Ладно, уговорили, — коротко бросил пристыженный Парис. — Я с вами.
      — Ура-а-а! — радостно закричали великие герои. — Было бы чем, мы сейчас наш союз хорошо бы обмыли.
      — Впереди земля! — закричал матрос, привязанный за непослушание к самой верхушке корабельной мачты.
      Греки бросились на нос корабля.
      Одиссей проворно достал прибор с усами, удовлетворенно отметив, что “круглая пипка” на его гладкой поверхности светится красным. Медные усы явно указывали вперед в неведомые земли.
      — Что-то мне эта земля сильно напоминает очертаниями Спарту, — задумчиво изрек Агамемнон, поглаживая острую черную бородку.
      Но великий герой ошибался, это была не Спарта.
 
      — Это не Аид, — сказал Асклепий, рассматривая какие-то мутные мензурки в толстое увеличительное стекло. — Хотя более точный ответ я смог бы дать лишь после сравнительного анализа их мочи.
      — Размечтался, одноглазый. — Дионис осторожно понюхал странную колбу с ярко-желтым содержимым, пахнущую апельсиновым соком.
      — А разве в Греции растут апельсины? — удивился он, громко чихнув.
      — Нет, не растут, — ответил Асклепий, пряча увеличительное стекло в большую запирающуюся шкатулку. — Мне их привез один эфиоп из Египта.
      — А… тогда понятно. — Дионис попытался немного желтой жидкости из колбы отхлебнуть, но Асклепий этому ожесточенно воспрепятствовал.
      — Рылом не вышел, — злобно пояснил он богу вина, отбирая у того колбу, после чего на глазах у Диониса опорожнил ее одним мощным глотком.
      — Скотина, — спокойно констатировал бог вина. Асклепий смачно отрыгнул:
      — Есть немного.

      Эх, Древняя Греция! Дикие нравы, горячий народ. Тогда страсть управляла человеком и его поступками, а не разум.
      К сожалению.
      Какие поэтические были времена! Времена великих подвигов, невероятных приключений и могучих героев.
      М-да…
      В сущности, Одиссей отсутствовал на своей родине каких-то два месяца, но не подумайте, что для Древней Греции это столь малый срок. Нет Это ого-го сколько времени, за два месяца многое могло измениться.
      Скажем, Пенелопа, жена Одиссея, вдруг ни с того ни с сего решила выйти замуж. Ну сами посудите, молодая красивая женщина сидит два месяца одна взаперти, барашков на скатертях вышивает, а вокруг здоровые загорелые мужики бегают, полуголые кстати. Герои, значит.
      Да эти два несчастных месяца все равно что сейчас десять лет. Умели тогда жить, что ни говори, быстро, но зато эффектно, так эффектно, что до сих пор от древнего эха у потомков уши вянут.
      Как уже было сказано выше, страсти управляли древним человеком, а не древний человек страстями. Развод, правда, в те времена предусмотрен не был. Цивилизация до такого высокого уровня еще не дошла, но, к счастью, существовали более радикальные методы борьбы с надоевшим благоверным или благоверной.
      Ну, к примеру, отравленный кинжал, ванна с крокодилами или внезапно ставшая неуправляемой колесница — как кому нравится.
      Еще можно было объявить свою половину пропавшей без вести, скажем, на войне, на рыбалке, на охоте или на зарядке (нужное подчеркнуть).
      Стоит лишь молодой богатой вдовушке произнести заветное слово “пропал”, как тут как тут набегают всевозможные женихи, словно кобели самых разных мастей: богатые и бедные, горбатые и стройные, красивые и не очень, старые и юные, наглые и застенчивые. Короче, бери да выбирай, чего душа пожелает.
      Итак, к концу второго месяца отсутствия Одиссея Пенелопа, исколов все свои прекрасные пальчики иголкой и понавышивав розовых барашков где только можно было и где нельзя, произнесла на городском собрании заветное слово “пропал”.
      Тут же один приезжий грек заявил, что-де он видел Одиссея живым и здоровым с тремя девками в каком-то портовом питейном заведении, но на него (очевидца) яростно зашикали кандидаты в женихи, после чего он (очевидец) быстро притих, стушевался и, собрав манатки, благоразумно дал деру из города.
      А Пенелопа сразу же раскраснелась, похорошела, улыбнулась и сообщила присутствующим, что всех желающих принять участие в женитьбе на ней она ждет у себя во дворце.
      Женихи от сего предложения, естественно, выпали в осадок. Один лишь Телемах, сорокалетний сын Одиссея, посмотрел на свою мать с некоторой укоризной, мол, ох, смотри, вернется папаша, выпорет тебя, как геродотову козу.
      Но Пенелопе было на все наплевать. Ей нравился эффект, произведенный ее сенсационным заявлением, и многочисленное мужское внимание, чего она была лишена последние два месяца.
      И повалили толпой во дворец Одиссея многочисленные женихи, словно лосось на нерест. Но, к слову сказать, не все попали внутрь, поскольку на дверях встал вместе с дюжими друзьями не обделенный физической силой сам Телемах, за шиворот отшвыривавший всех сирых и убогих, калек и прочих олигофренов, которые тоже не прочь были поучаствовать в смотре женихов, приплыв в Итаку со всех концов Греции. Многие из них рассчитывали если не на брак, то хотя бы на хорошую милостыню.
      Особенно Телемаху запомнились хромой египтянин с здоровой прожорливой собакой, у которой на шее висела табличка: “Люди добрые, помогите Тутанхамончику на лечение”, и еще двое в дрезину пьяных жлобов, которые утверждали, будто они собирают деньги на восстановление храма Зевса Спасителя где-то во владениях амазонок. Им Телемах с друзьями особенно вмазал, уж больно рожи у попрошаек были лукавые.
      Набралось в итоге во дворце царя Итаки, непонятно где шлявшегося последние два месяца, около пятидесяти женихов. Все остальные были бескомпромиссно отсеяны грозным Телемахом. Двоих даже пришлось повесить на дверях у входа во дворец как наглядный пример, чтобы другим неповадно было.
      Но и среди тех пяти десятков, которым повезло попасть во дворец, было очень много всяких жлобов, жаждавших пожрать да повеселиться на халяву.
      Ну а где их нет? В наше время этих мерзавцев пруд пруди, а в Древней Греции их и подавно было видимо-невидимо. Позже римляне этих товарищей очень емко обозвали метким словом “ПАРАЗИТОС”, но до этого исторического момента было еще очень далеко.
      Женихи без малейшего зазрения совести пили и ели за счет Пенелопы, испражнялись и блевали где только можно, спали со служанками Одиссея, опустошая при этом его великолепные винные погреба.
      Телемах на это дело до поры до времени смотрел сквозь пальцы. Ну мало ли, пусть мужики погуляют, поразвлекаются: и матери весело, и служанкам радость. Но через неделю все это безобразие стало его несколько утомлять.
      Телемах подумал-подумал и втихаря уменьшил поголовье женихов больше чем наполовину, оставив гулять всего пятнадцать человек Остальных же под зад ногой выкинул из дворца, нанеся многим тяжкие телесные увечья. (Их трупы впоследствии были выловлены рыбаками у берегов Спарты. — Авт.)
      Оставшиеся пятнадцать человек были все людьми богатыми и знатными, да и внешней привлекательностью Зевс их не обделил. Пятерым, правда, было за семьдесят, но это даже хорошо, значит, быстрее дедки в царство мрачного Аида сойдут, а их денежки молодой супруге останутся, хе-хе…
      Им Телемах особенно часто подливал вина в кубки и подсовывал по ночам самых развратных и ненасытных служанок, в результате чего дедушки слабели на глазах и четверо из них уже были вроде как при смерти. Оставалось лишь уговорить Пенелопу выбрать одного из этих дедуганов. Глядишь, после венчания, во время праздничного пира копыта новоявленный муженек-то и отбросит, не дотянув даже до брачного ложа.
      Шутки в общем-то шутками, но в определенный момент Телемах вдруг понял, что его мать действительно собралась замуж за другого мужчину, причем на полном серьезе. Это сына Одиссея сильно огорчило.
      Особенно Пенелопа симпатизировала трем претендентам: Антиною, Эвримаху и Леокриту. Все мужики были статные, красивые, бородатые. На ночь в гостевые покои брали сразу по три служанки, сломав после своих ночных утех восемь кроватей каждый. Да и по богатству своему любой из них не уступал царю Итаки.
      Телемах не на шутку разволновался.
      Это что же получается? Мать его, значит, замуж выскочит, детей от одного из этих кобелей нарожает — и прощай, царский трон. Ведь Итака в этом случае будет принадлежать не ему, а мужу Пенелопы.
      Кошмар!
      Сначала Телемах решил всех оставшихся женихов элементарно убить кузнечным молотом. Но друзья отговорили горячего сына Одиссея от столь радикальных мер. Мол, мать тебя проклянет, и царского трона в этом случае тебе все равно не видать.
      — Что же мне, сатир вас всех побери, делать? — жалобно спросил Телемах, опуская на пол тяжелый молот — орудие несостоявшегося убийства.
      — Нужно срочно отыскать Одиссея, — ответил Паламед, один из лучших друзей Телемаха. Будущий царь Итаки наморщил лоб:
      — Легко сказать — отыскать Одиссея. Троянская война три дня назад закончилась, все герои как муравьи по Греции разбежались, иди теперь ищи их по всей Аттике, бордели перетрясай.
      — У тебя есть предложение получше? — спросили друзья.
      — Да, — ответил Телемах, любовно поглаживая деревянную рукоять кузнечного молота. — Разнести к сатировой матери их пустые головы.
      — Что в лоб, что по лбу, — сказал Паламед, сокрушенно качая головой.
      — А что, можно и по лбу, — согласился с ним Телемах. — Как хрястну молотком!
      — Да я не это имел в виду, — поморщился Паламед. — Мы уже это обсуждали и пришли к выводу, что, если ты их убьешь, мать тебе этого никогда не простит.
      — И что же мне делать?
      Друзья Телемаха грустно вздохнули:
      — Искать Одиссея.
      — Какой-то замкнутый круг получается, — простонал сын царя Итаки, взявшись за голову.
      — А что? — воскликнул Паламед. — Снарядим корабль, загрузим в трюм провиант — и в путь.
      — Ну и куда же мы поплывем? — безразлично поинтересовался Телемах.
      — Да к тому же Нестору в Пилос.
      — А кто такой этот Нестор?
      — Да старец один, друг Одиссея. Из ума выжил еще до рождения Геракла, но помочь отыскать твоего папашу, думаем, сможет.
      — Что ж, — Телемах с сожалением посмотрел на молот, — поплывем в Пилос. Только мне отчего-то кажется, что все это впустую. Видать, крупно загулял мой папаня, а он по этому делу мастер. Эроту с Зевсом десять очков форы даст.
      В общем, отправился Телемах с друзьями в Пилос, строго-настрого приказав своей матери замуж до его возвращения не выходить, а женихам пригрозил женилки (бороды. — Авт.) поотрывать, что было намного надежнее строгой беседы с ветреной Пенелопой.
      Естественно, старца Нестора в Пилосе Телемах не нашел, да оно и понятно, ведь Нестор вместе с Менелаем, Диомедом, Филоктетом и Ахиллом навечно застряли на острове Лесбос.
      Об этом курьезе Телемаху сообщил, пошло хихикая, сын Нестора Писистрат, приглашая гостей отдохнуть с дороги и поучаствовать в пиру, который он закатывал в честь окончания Троянской войны
      Телемах от участия в празднике деликатно отказался, мотивируя свой отказ тем, что если он не отыщет в ближайшее время Одиссея, то лишится в Итаке трона.
      Писистрат с пониманием отнесся к проблеме сына Одиссея и, загрузив его корабль вином отборных сортов, пожелал попутного ветра.
      Подняв парус, Телемах с друзьями взяли курс на остров Лесбос.
      — Смотрите мне, мужики, — пригрозил друзьям наследник Итаки, — не подведите меня. Мы сейчас отправляемся в колоссальный бордель Греции, сравнимый по своим масштабам разве что с Олимпом.
      И верные товарищи Телемаха с пониманием закивали. Конечно, это было тяжелое испытание для их силы воли, но они надеялись выстоять в борьбе с похотью и развратом.
      Надеялись.
      Очень…
      По своей живописности остров Лесбос превосходил все виденное греками дотоле. В эти места можно было влюбиться с первого взгляда.
      Представьте себе тихое, глубокого синего оттенка море, желтый, девственно чистый песок и яркого насыщенного цвета буйную растительность, над которой кружатся, словно облака, стаи белых птиц.
      — Острова блаженных, — прошептал Телемах, но тут же взял себя в руки, вспомнив, куда и, главное, зачем они приплыли.
      Ожидая увидеть на берегу толпы голых бесстыжих красоток, греки были несколько разочарованы тем, что их никто не встречает.
      — Живо сели на весла и подгребли к берегу, — приказал Телемах, вешая на пояс короткий меч.
      Сын Одиссея был настроен более чем решительно и задерживаться на знаменитом острове надолго не собирался.
      — Со мной на сушу сойдут десять человек, — командным тоном продолжил он. — Тот, кто ослушается любого моего приказа, лишится своего мужского достоинства. — И Телемах красноречиво взмахнул коротким мечом.
      — Чего лишится? — робко переспросил Паламед.
      — Бороды, — пояснил наследник Итаки, спрыгивая на песчаный берег знаменитого острова.
      Десять добровольцев весьма резво последовали за своим предводителем. Остальные греки испуганно глядели им вслед.
      — Спорим, что вернется только половина, — сказал один из них, и моряки, азартно выкрикивая, стали делать ставки…
      Сначала все было вроде как в порядке.
      От берега в глубь острова вели симпатичные, выложенные камнем дорожки, и греки, весело посвистывая, размашисто затопали по ним, любуясь живописным пейзажем.
      Телемах понятия не имел, где искать старца Нестора, да и жив ли он вообще. В его возрасте подобные развлечения опаснее тигровой акулы в кустах, то есть в водорослях.
      Настроение у Телемаха резко испортилось, когда они увидели у дороги здоровый камень, на котором по-гречески было выбито: “Оставь невинность всяк сюда входящий”.
      — Да мы в общем-то… — громко заржали греки, но под грозным взглядом Телемаха быстро притихли. Дальше было хуже.
      — О-о-о-о… —дружно вздохнули мореплаватели, увидев весьма искусно выполненную статую или скорее архитектурный комплекс, изображающий… (Дабы не смущать читателя, подробности опустим. — Авт.)
      На постаменте порнографического изваяния имелась надпись: “Афина с Афродитой. Сто дней Содома”. Мужчины с удовольствием зацокали языками, а любознательный Паламед даже ухитрился влезть на изваяние сверху, чтобы рассмотреть анатомические подробности мраморных статуй.
      Следующее попавшееся им на пути изваяние было еще неприличнее. Даже бывалые, повидавшие много на своем веку друзья Телемаха смущенно потупили взоры, проходя мимо архитектурного комплекса под названием “Гера, Зевс и семеро козлят”.
      — Фух. — Телемах провел ладонью по взмокшему лбу. — Куда мы попали?
      Пройдя через великолепную персиковую рощу, друзья вышли к белоснежному дворцу у озера с меланхолично плавающими лебедями.
      В озеро впадал небольшой серебристый водопадик, нежно журча, словно играя на волшебной арфе Эола (эка завернул. — Авт.).
      У самого дворца в высокой траве лежал не кто иной, как старец Нестор в женском платье, и нараспев громко читал странные стихи:
      Прекрасные девы с глазами смерти,
      Ловите меня, ловите дыханье.
      Глазам, рукам моим не верьте,
      Девы…
      — Да, дела… —Телемах озадаченно пощипал пшеничную бородку.
      Греки подошли ближе, но Нестор не обращал на них никакого внимания, устремив взгляд замутненных глаз прямо в чистое небо.
      — Амброзии он, что ли, обожрался? — предположил Паламед.
      Старец Нестор моргнул и басом продолжил:
      Порождения мрака и храмовых изваяний, Мечты полупьяных детских терзаний, Девы…
      — Нестор, — позвал Телемах, грозно нависая над старцем, — ты меня не узнаешь? Я Телемах, сын Одиссея, царя Итаки.
      Нестор снова моргнул и, мило улыбнувшись, тихо добавил:
      Река и покой в глазах за ресницами
      Жрицы луны, говорящие с птицами Девы…
      — Да что за девы такие? — возмутились греки. — Хоть одну бы здесь увидеть.
      Наклонившись, Телемах приподнял старику блаженно прикрытые веки.
      — Готов, — с сожалением констатировал он.
      — Что, умер? — ужаснулся Паламед.
      — Хуже, заснул.
      Греки полушепотом посовещались.
      — Телемах, — наконец сказали они, — давай пройдем во дворец.
      Сын Одиссея задумался, “за” и “против” было много.
      — Со мной пойдут только пятеро, — приняв решение, жестко приказал он. — Остальные будут сторожить сон старца Нестора.
      — Но…
      — Никаких но.
      Обнажив меч, Телемах поднялся по мраморным ступенькам во дворец…
      Дворец на самом деле дворцом в принципе не являлся. Это было что-то вроде гигантской ограды, потому что за его высокими белоснежными стенами оказался симпатичный зеленый дворик с цветущими не по сезону яблонями. Под одной из яблонь лежал царь Спарты Менелай. Абсолютно, аки младенец, голый, прикрыв срам фиговым листочком, он, беззвучно шевеля губами, читал некий папирус.
      — Вот кто нам нужен еще больше, чем Нестор, — обрадовался Телемах и, спрятав меч в ножны, бросился к другу Одиссея.
      Обернувшись на шум, Менелай внимательно осмотрел подошедшего к нему Телемаха и громко, с расстановкой прочел из папируса:
      Одиночество танцует
      На твоей ладони,
      Посеребренной свинцовой луной,
      Поет одну строчку.
      А странный некто
      Играет на арфе
      У тебя за спиной.
      Схватившись за рукоять меча, Телемах испуганно обернулся, но “странный некто” за его спиной не обнаружился.
      — Лаура, — торжественно заявил Менелай, — я посвящаю эти стихи тебе.
      — О великий Тартар! — в отчаянии воскликнул Телемах. — Я никогда не найду своего отца.
      Внезапно налетевший непонятно откуда ветер шелохнул ветви яблони, под которой сидел царь Спарты. Раздался легкий шелест, и красный сочный плод с деревянным стуком отскочил от плешивой макушки Менелая.
      Царь Спарты дернулся, словно от удара молнии.
      — Сатир вас побери! — визгливо закричал он, недоуменно вытаращившись на греков. — Вы кто такие? О всемогущие боги, почему я голый? Вы извращенцы?
      — Чего? — Телемах грозно насупился. — Хоть ты и царь, но я тоже не эфиоп какой-нибудь, а сын самого Одиссея. Так что, папаша, следи за своим языком.
      — Кого? Одиссея? — радостно закричал Менелай, вскакивая с травы.
      Фиговый листочек плавно взлетел в воздух. Греки быстро отвернулись.
      — Ой-ей… — Менелай кое-как поймал листочек и осторожно повесил его на место. — О, как тебя зовут, сын благороднейшего из мужей?
      — Телемах, — ответил наследник Итаки.
      — Секундочку. — Менелай нахмурился. — Подожди, а сколько тебе лет?
      — Через месяц исполняется тридцать девять, — спокойно ответил Телемах.
      — Так, а матери сколько?
      — Двадцать пять.
      — А отцу?
      — Где-то под тридцать.
      — А… ну, тогда нормально, — с облегчением рассмеялся Менелай, — А то я уже испугался, думаю, совсем, старый дурак, алгебру забыл. С чем ко мне пожаловали, по какому делу? Я не помню, как сюда попал и зачем, но мне здесь нравится.
      — Я прибыл на Лесбос, чтобы хоть что-нибудь узнать о своем отце, — ответил Телемах.
      — Так это Лесбос? — снова рассмеялся царь Спарты. — А я смотрю, что-то пейзаж вроде знакомый, а ведь домой к жене собирался… м-да… Одиссея, говоришь, ищешь? Что ж, встретил я давеча морского бога Протея. Выпили немного, молодость вспомнили… гм… Открыл он мне будущее героев, возвращающихся с Троянской войны, и про отца твоего что-то говорил… сейчас, сейчас… что-то типа того, мол, вернется он очень злой и кое-кого отправит прямехонько в царство Аида.
      — А когда Одиссей домой вернется, этот Протей тебе не сказал? — с нетерпением спросил Телемах.
      — Да нет вроде, — пожал плечами Менелай. — Да мы пьяные были, не помню я.
      — Понятно. — Сын Одиссея грустно кивнул, оставив царя Спарты наедине со своими мыслями.
      — Эй, вы меня до материка не подбросите? — крикнул вслед грекам Менелай, но те его не услышали, быстро покинув пределы яблоневого садика.
      — Ну как? — спросили друзья Телемаха, сторожившие сон старца Нестора.
      — Да вроде Одиссей в Итаку вернется, — ответил им Телемах, — только непонятно когда.
      И греки не спеша двинулись обратно к кораблю. Но далеко уйти они не успели. Вернее, им не дали далеко уйти.
      — Мужчины! — внезапно раздался где-то сзади дикий душераздирающий вопль. — А-а-а-а, самцы!
      Резко оглянувшись, мореплаватели побледнели. И, надо сказать, сделали они это весьма вовремя, потому что из кустов уже выскакивали какие-то голые толстые девки с копьями и сетками в руках.
      Впереди всех бежала визгливая, хотя и весьма симпатичная особа, размахивавшая фаллосообразной дубиной.
      — Секс или смерть? — завопила обнаженная особа, и греки, мельком взглянув на возможных партнерш, хором ответили “смерть”, естественно бросившись наутек.
      Телемах бежал резвее всех, поскольку несколько раз побеждал на Олимпийских играх в беге по пересеченной местности от бешеного льва (к счастью для Телемаха, не немейского. — Авт.).
      Берег со спасительным кораблем был уже близко, но двоим грекам все же не повезло… или повезло? Короче, их схватили, накинув на несчастных прочную сеть.
      Телемаху с остальными товарищами удалось ретироваться на корабль, который сразу же отплыл от берега. Понуро опустив головы, греки почтили память оставшихся на острове друзей. Сладострастные вопли изголодавшихся девочек, заарканивших мужиков, постепенно стихали по мере удаления корабля от острова.
      — Друзья, — торжественно произнес Телемах, — мой отец жив. Я теперь точно это знаю. Я в этом твердо уверен. Давайте хором попросим владыку моря Посейдона, чтобы он помог нам найти Одиссея.
      — Посейдон, ау-у-у-у, — басом взревели греки, заглядывая за борт корабля.
      — Да помогу я вам, помогу, — недовольно проворчал колебатель земли, ремонтировавший на дне свою подводную лодку. — Вот же дураки, ревут, словно стадо раненых тюленей, акул привлекают.
      А греки на корабле вместе с Телемахом продолжали сотрясать море своими воплями. Через десять минут они, правда, успокоились, после того как Посейдон дал им знак: из моря вдруг выпрыгнула летучая рыба и больно укусила за нос Паламеда, который особо гнусаво звал повелителя морей.
      — Друзья, наш зов услышан, — радостно сообщил мореплавателям Телемах.
      — Ура! — закричали греки. — В путь…
      — Опять ревут. — Посейдон сокрушенно покачал головой. — Сатаровы дети, ни днем ни ночью от них покоя нет. Когда же этот Одиссей монокристалл найдет?
      Но Одиссей особо никуда не спешил, справедливо полагая, что от судьбы все равно не уйдешь. В этот момент он подплывал вместе со своими спутниками к землям лотофагов.
      — Нет, это не Гименей. — Асклепий ободряюще похлопал Диониса по плечу. — Медицина наука точная, хотя если бы у меня была их моча…
      — Хватит! — вспылил бог вина. — Твое дело установить, кто отец Одиссея, за что тебе и платят.
      — Да установлю, установлю, — заверил Диониса Асклепий, — ты мне, главное, ДНК давай.
      — Кто там у нас следующий по списку? — спросил Дионис, поворачиваясь к скучавшему в углу медицинской лаборатории Гермесу.
      — Следующий по списку Цербер, — ответил Гермес, — но его ДНК у нас нет.
      — Ну и не надо! — махнул рукой бог вина. — Если он отец Одиссея, то я Афродита.
      — А что, в профиль похож, — хмыкнул Гермес, — вот задница только толстовата.
      Дионис с гневом швырнул в вестника богов первую попавшуюся под руку колбу.
      Гермес ловко увернулся.
      — Эй! — завопил Асклепий. — Вы что это делаете? Там же была концентрированная моча Минотавра.
      — Ты нас уже достал со своей уринотерапией! — закричал Дионис, как ошпаренный выскакивая из лаборатории Асклепия.
      — Кстати, Цербер на прошлой неделе сбежал, — сообщил Асклепий. — Где-то теперь в покоях Аида бродит, жрать ищет. У него ведь уже давно все охранные программы заглючило.
      — Это проблемы Аида. Пусть сам со своими киберами разбирается, — беззаботно махнул рукой Гермес. — Ты это, давай ДНК сверяй, костоправ…
      Асклепий, противно хихикая, достал из деревянного ларца пробирку с надписью: “Менелай, царь Спарты”.

      — А ну-ка, мужики, сбавьте скорость, — крикнул Одиссей, с недоверием вглядываясь в незнакомый берег.
      Гребцы послушно подняли весла.
      Туман на воде медленно рассеялся, и путешественники увидели оживленный морской порт с причалом, у которого стояли корабли.
      — Нет, это не Спарта, — огорченно покачал головой Агамемнон. — Этот город мне не знаком.
      Медные усы на устройстве Гефеста медленно зашевелились, словно к чему-то принюхиваясь.
      — Что ж, — сказал Одиссей, — придется причаливать.
      И они причалили.
      К греческому кораблю тут же подбежал чернявый коротышка с жуликоватыми глазами и в желтом вязаном жилете.
      — Плата за парковку судна семь медных монет в час, — быстро сообщил он путешественникам.
      — А ты кто такой будешь? — недовольно поинтересовался Агамемнон, спускаясь на берег.
      — Я представитель администрации порта. Попрошу уплатить за стоянку. Сколько вы намерены здесь оставаться?
      — Да пару часов, — ответил Одиссей, с подозрением вглядываясь в окрестности. — Агамемнон, дай ему медяков.
      Агамемнон молча кивнул и сунул коротышке серебряную монету. Коротышка стал не спеша отсчитывать сдачу.
      — А что это за город? — спросил Одиссей, косясь на каких-то странно заторможенных прохожих.
      — Это Лотофагия, — ответил коротышка, — столица страны лотофагов. Греков здесь не очень любят, в общем, если что, то вы эфиопы.
      — Лучше уж амазонки, — криво усмехнулся Агамемнон, пряча сдачу в массивный кошелек на поясе. — Ну что, мужики, тяпнем по кружечке местного винца?
      Гектор, Парис и Аякс радостно закивали.
      — Погодите, — возразил Одиссей, — сперва я хотел бы взглянуть на свой прибор.
      — Нам отвернуться? — деликатно осведомился Агамемнон.
      — Да не на тот, — громко хохотнул царь Итаки, — а на устройство Гефеста.
      — А-а-а-а… тогда понятно. — Приятели дружно усмехнулись.
      Прибор указывал куда-то в глубь порта, и герои медленно двинулись вперед.
      В принципе город лотофагов был город как город, ничего особенного. Типичный портовый полис: куча пьяной матросни, жирных шлюх, грязных попрошаек и мрачных, одетых во все черное наемных убийц.
      Следуя указаниям подвижных усов божественного устройства, греки вышли к питейному заведению под странным названием “Три поросенка”.
      — Может, не будем туда заходить? — пробасил Аякс, недовольно глазея на вывеску. — Мне что-то название это не нравится. Смахивает на логово содомитов. (Имеются в виду древние геи. — Авт.)
      — Если хочешь, можешь подождать нас на улице, — предложил герою Одиссей, после чего невозмутимо зашел в пивное заведение.
      Заведение, также как и город, ничего особенного собой не представляло: стандартный толстый хозяин за деревянной стойкой, пьяные портовые грузчики. Кто-то под столом блевал, кто-то пел дурным голосом. Одного из посетителей уже зарезали, по-видимому, в пьяной драке, и он спокойно лежал себе в углу, накрытый тряпочкой.
      — Весьма приятное место, — довольно констатировал Аякс, — а я уж испугался…
      Греки весело расположились за круглым столом, сделанным из куска могучего срубленного дерева. Подошел тучный хозяин.
      — Вашего фирменного вина, — заказал Агамемнон, с удовольствием принюхиваясь к витающим вокруг спиртным парам, — и соленых орешков.
      — Греков не обслуживаем, — презрительно бросил Агамемнону толстяк, но тут же был схвачен за горло разъяренным Аяксом.
      — Мы эфиопы! — прорычал герой, медленно сжимая могучие пальцы на сальной шее наглеца.
      Толстяк словно свинья тонко завизжал.
      Пьяные посетители “Трех поросят” громко заржали.
      — Аякс, — Агамемнон положил приятелю руку на плечо, — расслабься, дружище.
      Герой хмыкнул, нехотя отпуская толстяка.
      — Все в порядке, ни о чем не беспокойтесь, — хватаясь за горло, прохрипел хозяин пивнушки. — Я обознался. Эфиопам я всегда подношу лучшие сорта вин, причем за счет заведения.
      — Давай, неси-неси, — грозно бросил ему Аякс, — и орешки прихвати, боров трусливый.
      Толстяк, почтительно поклонившись, стремглав бросился в винный погреб.
      — Интересно, а почему здесь так не любят греков? — спросил Парис, с завистью поглядывая на бицепсы Аякса.
      — А они за жратву никогда не платят, — донеслось от соседнего столика, после чего грянул новый раскат пьяного хохота.
      Примчался запыхавшийся хозяин со здоровой амфорой вина и пятью огромными глиняными чашами. Медную вазочку с солеными орешками он нес в зубах.
      — Обслуживание что надо, — тихо пробурчал Аякс, разливая друзьям по чашам вино. — Пока в морду кому-нибудь не дашь, не уважают.
      Выпили. Закусили орешками.
      Вино оказалось весьма недурственным, видимо, хозяин заведения здорово испугался грозных “эфиопов”, выбрав для них в погребе лучшую амфору.
      Одиссей снова взглянул на божественный прибор. Прибор указывал на погреб, в котором по-прежнему суетился перепуганный толстяк.
      А тем временем за стол к героям подсел странный худой субъект с запавшими глазами заядлого пропойцы.
      — Я вижу, вы приезжие? — спросил он, ехидно ощерившись.
      — Ну и что с того? — удивился Агамемнон. — Тебе до этого какое дело?
      — Хотите здорово развлечься? — спросил незнакомец. — Меня все тут знают. Я торгую забвением, также в наличии есть девочки всех возрастов и комплекций.
      — Торгуешь чем? — переспросил Парис, задумчиво смакуя превосходное вино.
      — Забвением, — повторил незнакомец. — Вы ведь в землях лотофагов, а это единственное место в Греции, где легально разрешена торговля наркотиками.
      — Парко… чем? — не понял Аякс, неприязненно поглядывая на торговца забвением.
      — Не важно. — Незнакомец махнул бледной рукой. — У меня есть классное курево, сонная трава — ее пьют, и порошок счастья — его нюхают. Напудрите им ноздри, и сразу на Олимп попадете.
      — А амброзия у тебя есть? — с ухмылкой спросил Одиссей.
      Незнакомец испуганно огляделся.
      — Нет, — шепотом ответил он, — она для смертных запрещена, но порошок счастья по эффекту ей почти ничем не уступает.
      — И сколько? — вполне серьезно поинтересовался Гектор.
      — За один мешочек два золотых.
      — СКОЛЬКО?!!
      — Да не пугайтесь, товар того стоит. Я продаю со стопроцентной гарантией.
      — А испытать перед покупкой можно? — осведомился слегка охмелевший от местного вина Парис. Незнакомец отрицательно покачал головой:
      — Если бы вы были местными жителями, то да, а так я не хочу рисковать. Может, у одного из вас аллергия?
      — Чего? — Герои недоуменно переглянулись.
      — Да не важно, — усмехнулся незнакомец. — Так вы берете или нет?
      — Я беру, — сказал Гектор, доставая из-за щеки две золотые монеты.
      — Да ты сдурел! — заорал на него Агамемнон. — Такие деньги за неизвестно что.
      — Это мое личное дело, — огрызнулся троянский герой, принимая у незнакомца маленький холщовый мешочек с непонятным порошком.
      — Ноздри пудри лишь слегка, — посоветовал Гектору торговец забвением, — на дольше хватит. Кстати, общий эффект от количества употребленного порошка не зависит.
      И сказав это, загадочный субъект испарился, вернее, весьма проворно покинул питейное заведение.
      — Ну ты, Гектор, и дурак, — пробасил Аякс. — Лучше бы баб экзотических снял. Наверняка этот прохвост тебе обыкновенный молотый мел подсунул.
      — Ничего, сейчас проверим, — ответил Гектор, развязывая мешочек.
      — Спущусь-ка я в этот подвальчик, — тихо произнес Одиссей и, встав из-за стола, пошел в конец пивнушки.
      Божественное устройство в его руке тихонько запищало.
      “Ага, — подумал царь Итаки, — сейчас, сейчас”.
      Тучного хозяина в винном погребке не обнаружилось, зато вин там было видимо-невидимо. Они хранились и в бочках, и в амфорах, и в лекифах, запечатанных сургучом. Короче, царь Итаки попал на настоящий Олимп для пропойц или Тартар — как кому нравится, потому что истинный ценитель любимого напитка Диониса живым из этого погреба точно бы не вышел.
      Поглядывая на попискивавшее в руках устройство, Одиссей медленно пошел вдоль заполненных винами деревянных стеллажей. Божественный прибор, судя по всему, указывал куда-то в самый дальний конец винного погреба.
      “Не может быть, — подумал царь Итаки, — не может быть, чтобы все оказалось так просто. Что делать алмазу в этой грязной дыре?” (Вот именно! — Авт.)
      В конце коридора, тускло освещенного коптившими на стенах факелами, обнаружилась обитая медью дверь с греческой надписью: “Не входить”.
      — Что, вообще не входить? — вслух удивился Одиссей, с трудом одолев сложное словосочетание, и пинком распахнул дверь настежь.
      За дверью оказалось маленькое, плохо освещенное помещение, в центре которого пыхтел и сотрясался какой-то непонятный аппарат.
      Прибор в руках Одиссея громко заверещал, а затем и вовсе отключился.
      Царь Итаки озадаченно почесал смуглый нос.
      Непонятный аппарат вовсю работал, и пахло от него… да, именно пахло от него бродящим вином.
      — Так-так. — Одиссей подошел ближе.
      Из громадного медного котла шли струйки белого пара, по прозрачным трубочкам бежала, бурля, красная жидкость. Сами собой раздувались складчатые меха. Чуть ниже котла имелось несколько изящных краников, под каждым из которых была пояснительная надпись. Под первым краником по-гречески было написано: “Вино полусухое Ольвийское. Выдержка 30 лет”, под вторым было выведено: “Вино сладкое Троянское. Выдержка 15 лет”. Надписи под остальными краниками были сделаны на незнакомом царю Итаки языке. Да он и греческий в общем-то не знал и больше догадывался, чем действительно мог свободно читать буквы родного языка. Но как пишется слово “вино” со всеми его сухими и полусладкими вариациями, в Греции знал даже девятимесячный младенец.
      — Ага. — Царь Итаки сокрушенно покачал головой. — Ай-яй-яй, вот, значит, чем нас наверху поил этот толстозадый жулик. Где же он это чудо божественной инженерии раздобыл?
      Еще раз внимательно осмотрев блестящую поверхность медного котла, Одиссей обнаружил на ней маленькую эмблемку Гефеста: скрещенные серп и молот.
      — Дионис, скотина, — тихонько позвал царь Итаки, справедливо полагая, что в таком месте бог вина просто не может его не услышать. — Ау-у-у-у…
      Прошло около десяти минут, прежде чем бог вина материализовался в пропахшем бродящим виноградом погребке.
      — Как ты меня назвал? — сердито переспросил он.
      — Я сказал, о величайший из богов, — мило улыбнулся Одиссей.
      — Хм, значит, мне послышалось, — сделал логический вывод Дионис, с подозрением поглядывая на наглого смертного. — Ты меня звал?
      — Звал. — Одиссей ткнул пальцем в пыхтящий аппарат и гневно спросил: — Это что?
      — Это? — Дионис мельком глянул на медный котел. — Виноперегонный аппарат Гефеста. Я лично некогда заказал ему с десяток, дабы поддерживать среди местного населения свой имидж.
      Одиссей протянул богу вина устройство с медными усами:
      — Тогда почему оно его пеленгует?
      — Почему? — удивился Дионис. — М-м… видимо, потому, что оно также сделано Гефестом.
      — Но тогда получается… — Царь Итаки нехорошо сверкнул глазами. — Вы что, меня там, на Олимпе, за полного идиота держите? Мне что, теперь придется бегать за каждым изобретением этого хромого безумца?
      — Полагаю, что так. — Дионис принял надменный вид. — И вообще, как ты смеешь, жалкий смертный, наезжать на самих богов?
      — А то что будет? — дерзко поинтересовался Одиссей, но бог вина ему не ответил. Раздраженно сплюнув на пол, он медленно растворился в воздухе.
      — М-да… — Одиссей снова сокрушенно покачал головой. — За эту сатирову работу нужно было просить не четыре, а пять бочек золота.
      Царь Итаки, как всегда, снова продешевил, но делать было нечего. В это трудно поверить, но Одиссей был человеком слова, и не важно, кому он его давал, смазливой портовой шлюшке или всемогущим богам.
      Владыка подземного царства Аид сидел на троне и со скучающей миной слушал коллективную жалобу четырех полупрозрачных душ.
      — Это он, он первый начал, — тыкал прозрачным пальцем в одного из своих товарищей высокий худой старик. — Это он первый сказал: давайте его отвяжем и посмотрим, что потом будет.
      — Нет, это клевета! — истошно кричал тот, которого обвиняли. — Я в прошлой жизни у тебя жену соблазнил, вот ты на меня все и сваливаешь.
      Души гневно загалдели, и понять что-либо в их воплях было просто невозможно. Аид тяжело вздохнул и, дотронувшись до маленького сенсора на подлокотнике трона, отключил голограммы давно умерших греков.
      — Что, до сих пор пытаешься выяснить, кто отпустил Цербера? — спросил появившийся из тьмы зала Дионис.
      — Ага, — ответил Аид, вынимая из особого паза на троне маленький, переливавшийся всеми цветами радуги блестящий диск. — Вот пересматриваю записи душ… то есть, тьфу ты, матричные цифровые проекции личностей умерших смертных. Думаю, может, кто-то из них чего видел.
      — Пустая трата времени. — Дионис махнул рукой.
      — От нашего агента в Греции какие-нибудь новости есть? — поинтересовался владыка подземного царства, меланхолично зевая.
      — С помощью твоего прибора ему удалось обнаружить виноперегонный аппарат Гефеста, — весело ответил бог вина.
      Аид усмехнулся:
      — Ну хоть что-то.
      — Нет, ты издеваешься? — закричал Дионис. — Ты что ему за пеленгатор всучил, какой допотопной модели?
      — Уж какая была. — Аид развел руками. — Без Гефеста в моей электронике такой бардак царит, что мне иногда даже кажется, мы вообще не взлетим.
      — Крон тебя побери, — сердито пробурчал бог вина. — Не каркай.
      — Кар-кар, — весело прохрипел Аид и скорчил богу вина преотвратительнейшую рожу.
      — Я вижу, от безделья ты окончательно свихнулся, — спокойно констатировал Дионис. — Ладно, пойду я, мне Асклепий поручил ДНК Посейдона раздобыть. В хранилище лаборатории этого ДНК почему-то не оказалось.
      — Да-да, — кивнул Аид, — иди-иди, скатертью дорога…
      Владыка подземного царства снова сладко зевнул, доставая из-под трона очередной переливающийся диск.
 
      — И-го-го, — громко по-лошадиному заржал Гектор, сползая на пол пивного заведения.
      — Что это с ним? — испуганно воскликнул вернувшийся из винного погреба Одиссей.
      Глаза у троянского героя слезились, нос распух и сильно покраснел.
      — Он понюхал порошок счастья, — ответил Агамемнон. — Мы его отговаривали, но он был непреклонен — хуже барана.
      — Коня, — поправил Агамемнона Парис.
      — И-го-го, — намного громче, уже с пола, повторил Гектор, судорожно дрыгая ногами.
      Пьяные матросы за соседним столиком издевательски заржали (тоже как кони. — Авт.).
      Одиссей посмотрел на Аякса.
      Аякс кивнул и, сжав кулаки, встал со своего места и направился к потешающимся аборигенам. Раздались глухие удары, громкий хруст, с шумом разлетелась на куски глиняная амфора, и в питейном заведении стало очень тихо. Часть посетителей на цыпочках потянулась к выходу.
      — Все в порядке, — буркнул Аякс, возвращаясь на свое место.
      Одиссей взял со стола маленький холщовый мешочек с белым неизвестным порошком и попытался его понюхать.
      — Эй, ты что? — Парис вовремя схватил царя Итаки за локоть. — Хватит нам и одного жеребца.
      Одиссей хмыкнул и, крепко завязав мешочек, спрятал его за пазуху.
      — Будем надеяться, что Гектор не отбросит копыта, — сказал он. — Поднимайте его, ребята, мы возвращаемся на корабль.
      — А как же… — Агамемнон указал на винный погреб. — Ты нашел то, что тебе было нужно?
      — Нет, — Одиссей покачал головой, — ложная тревога.
      Нести ушедшего в глубокую отключку Гектора пришлось вчетвером. Одиссей взял троянского героя за левую ногу, Агамемнон за правую, Аякс с Парисом подхватили с двух сторон под руки.
      — Ну, Зевс с нами, — прохрипел царь Итаки, — понесли…
      Герой был тяжелый, что тот бык, поскольку доспехи он по жизни не снимал, даже мылся в них, и девочкам в борделях его рельефные латы очень нравились.
      Потому, наверное, и не снимал.
      Несколько раз грекам приходилось останавливаться, дабы передохнуть, опуская могучее тело друга на каменную мостовую. Парис попытался было поймать какую-нибудь телегу, но мерзавцы лотофаги нагло заявляли, что они эфиопов подвозить не будут. Очень ранимый, когда дело касалось национального вопроса, Аякс сломал пару телег об головы их же владельцев, но это грекам мало чем помогло, подвозить их все равно никто не желал.
      Кое-как с горем пополам добравшись до корабля, путешественники затащили Гектора на борт с помощью местных грузчиков и, щедро с ними расплатившись, отчалили восвояси.
      — М-да, услужил ты нам, приятель, хорошо услужил, — сказал Одиссей, неприязненно косясь на троянца, но, как говорится, нет худа без добра.
 
      Гонимый служанками бога Посейдона нереидами (прекрасными сестрами его жены Амфитриты), корабль сына Одиссея Телемаха стремительно вошел в воды земель лотофагов.
      Туман на море стоял такой, что боязно было даже за борт плюнуть, вдруг там плещется с нереидами сын Посейдона Тритон, бабник еще тот.
      — Телемах, — внезапно закричал один из моряков, — я слышу плеск весел! Кто-то плывет по морю!
      Телемах прислушался и действительно услышал плеск — совсем рядом с ними в тумане шел на веслах какой-то корабль.
      — И-го-го! — отчетливо донеслось из тумана, и Телемах испуганно отшатнулся от борта корабля.
      — Тритон, наверное, шалит, — со знающим видом заметил Паламед, — морским конем себя возомнил.
      По мере того как корабль сына Одиссея приближался к берегу, туман рассеивался.
      “Может, повернуть, пока не поздно?”, — с тревогой подумал Телемах, но вдали уже показался морской порт с застывшими у причала торговыми кораблями.
      — Похоже на Спарту, — сказал один из друзей Телемаха, — хотя в этой части Понта никаких Спарт быть не должно.
      — Кто сказал? — удивились остальные моряки.
      — Да Христофорсис Колумбиус, — ответил парень, — великий эллинский мореплаватель. Много путешествовал, карты составлял, но был, к сожалению, съеден прожорливыми лестригонами. Он их остров с Египтом перепутал, а их царя Антифата и вовсе за ожившую мумию принял, тот на него за это обиделся и мореплавателя слопал.
      — Весьма поучительно, — заметил Телемах. — Ноги моей в Египте этом не будет.
      И остальные матросы согласно закивали. Корабль пристал к берегу.
      — Плата за стоянку два золотых, — закричал с берега чернявый абориген в желтом жилете.
      Телемах с друзьями опасливо сошли с корабля. Расплатились.
      — Где мы находимся, приятель? — спросил жуликоватого коротышку Паламед.
      — Вы в стране лотофагов, — ответил местный житель, пробуя золотую монету на зуб. — Вы уже вторые эфиопы, посещающие нас за сегодняшний день.
      Греки недоуменно переглянулись, но от комментариев, слава Зевсу, воздержались.
      — Учтите, — добавил коротышка, пряча золотые монеты за щеку, — эфиопов здесь не любят, если что, то вы мирмидоняне.
      — Лучше уж лестригоны, — хохотнул Телемах.
      — Да нет, — усмехнулся абориген, — ростом не вышли. Кстати, стоянка не больше часа, у нас напряженный график, каждый час приходит новый торговый корабль.
      — А чем торгуете? — поинтересовался Паламед.
      — Забвением, — непонятно ответил чернявый коротышка и хитро при этом улыбнулся.
      Пожав плечами, греки двинулись в глубь порта. Так уж “волею Зевеса”, вернее, всемогущего Рока получилось, что они оказались у того же пивного заведения, что и Одиссей с героями.
      — Три поросенка, — вслух прочел Телемах красочную вывеску.
      — Э… — глубокомысленно протянул Паламед, — у нас в Итаке с подобным названием есть один клуб, где содомиты собираются.
      — О, а ты откуда об этом знаешь? — удивились остальные греки
      — Э-э-э-э… — Паламед покраснел, — да забрел случайно однажды…
      Среди друзей Телемаха раздались пошлые смешки.
      — Ладно, хватит, — прикрикнул на них наследник Итаки. — Посейдон недаром направил наш корабль к этим берегам. Зайдем и спросим местных, не видел ли кто здесь моего отца.
      Греки одобрительно загудели, мощной толпой завалившись в питейное заведение.
      — Опять эфиопы! — истошно заорал один из посетителей, и пьяные матросы, высадив окна, бросились врассыпную.
      Телемах решительно подошел к трясшемуся в углу пивнушки полному субъекту:
      — Мы не эфиопы, мы лестри… то есть мирмидоняне.
      — О всемогущий Зевс, — прошептал толстяк, в обмороке медленно съезжая по стене на заплеванный пол питейного заведения.
      Телемах выглядел более чем озадаченным.
      — Гм, — сказал он, чувствительно пихая толстяка сандалией под ребра.
      Толстяк мгновенно очнулся.
      — Да? — деликатно осведомился он. — Чем могу служить достойным мужам?
      — Ты кто? — спросил Телемах, грозно сведя брови к переносице.
      — Я владелец “Трех поросят”, — ответил толстяк.
      — Так. — Наследник Итаки фамильным движением задумчиво почесал смуглый нос. — Я ищу своего отца, не видел ли ты его?
      — А как он выглядит? — живо поинтересовался хозяин пивнушки, наконец перестав трястись.
      Телемах недоуменно оглянулся на друзей, ища у них поддержки.
      — Смугл, высок, — пришел на помощь растерявшемуся приятелю Паламед, — бородат, около тридцати лет, в ухе серьга в виде черепа, над губой под носом родинка в виде сердечка, на правой ягодице родимое пятно в виде…
      — ЧТО?!! — дружно взревели греки. Паламед снова покраснел.
      — Э-э-э-э… — невразумительно произнес он, — я не то хотел сказать, я… — И он, стушевавшись, смущенно потупил взор.
      — ОГО!!! — хором выдохнули греки, сочувственно глядя на Телемаха.
      Телемах злобно сверлил взглядом Паламеда, но обстановку очень кстати разрядил тучный хозяин пивного заведения.
      — Да вроде был тут такой, — поспешно ответил он, — с серьгой в виде черепа. С друзьями вино пил, одет, словно царь какой, очень богато. В мой винный погреб зачем-то спускался.
      — А они давно ушли? — закричал Телемах, хватая толстяка за шиворот.
      — Я…я…я не знаю, — прошептал толстяк, снова бледнея, — вроде около часа уже прошло.
      — Опоздали. — Телемах отпустил владельца пивнушки и понурился. — Извини меня, приятель, за то, что я был с тобой так резок, и принеси-ка нам своего лучшего вина…
      — Для мирмидонян я держу самые лучшие сорта, — обрадовался толстяк, проворно спускаясь в винный погреб, где на полном ходу пыхтел вино-перегонный аппарат Гефеста.

      События, которые будут описаны чуть ниже, не имеют ни малейшего отношения к общей сюжетной канве повествования. Да и можно ли это вообще назвать событиями в полном смысле данного слова?
      Под событиями понимается нечто имевшее место быть на самом деле и оставившее после себя некие материальные свидетельства, остатки там и прочее.
      В таком случае можно ли назвать событием сон или удивительное видение, вызванное, скажем, алкогольным опьянением?
      Вне всяких сомнений, для личности, пережившей сие нервное потрясение, это, конечно, событие, но не историческое и уж тем более не повлекшее за собой никаких материальных последствий
      Короче, история о подобных казусах умалчивает, но оно и понятно, там, где нет никаких “материальных свидетельств”, данная наука слепа. Ха-ха, и главное, чем древнее эпоха, тем сложнее установить, что же все-таки, черт возьми, там происходило. Взяли греки Трою, не взяли, или Трою вообще выдумал этот хитрый пиарщик Шлиман? (На пару с древним писателем-фантастом Гомером. — Авт.)
      Мифы, господа историки, штука ненадежная. Основываясь на них, такое можно наплести, что уши у коллег свернутся в трубочку и опадут, а с того света явится призрак отца истории Геродота, который кое-кому здорово надерет задницу.
      М-да…
      В общем, понюхал бедолага Гектор какой-то непонятной дряни, а лотофаги были большие мастера на всякие дурманящие людям головы зелья, за счет чего, кстати сказать, и существовали, торгуя забвением, как какая-нибудь современная Колумбия.
      Сначала Гектор в общем-то особо ничего не почувствовал. Чихнул пару раз, в носу поковырял, но это была лишь видимость. Удивительный препарат уже попал через нос в могучий организм героя, который с радостью принял промывающий мозги порошок.
      Трудно утверждать с уверенностью, что в дальнейшем произошло с Гектором. Можно смело предположить, что и сам он, спроси его кто, не смог бы вразумительно объяснить, где это он в своем наркотическом сне побывал.
      Не то ему действительно все это привиделось, не то сознание героя, отделившись от тела непостижимым образом, проникло в некий параллельный мир?
      Короче, не важно.
      Важно то, что, как только Гектор напудрил свои античные ноздри странным белым порошком, тут и начала с ним твориться самая настоящая фантастика. Фантастика, прознай о которой историки, крыша бы у бедняг поехала вторично. (Первый раз она у них поехала после сенсационных раскопок псевдо-Трои. Ну посудите сами, разве может нормальный историк поверить в то, что Шлиман нашел Трою? — Авт.)
      Впрочем, задачу соответствовать фактам истории, так же как и древним мифам, данный роман, слава богу, абсолютно не преследует, так же, как и древним мифам, посему весь этот приведенный выше базар в принципе был и ни к чему.
      Сознание Гектор потерял так, как никогда еще не терял.
      Он просто автоматически за секунду отключился: вот он сидит за столом со смеющимися друзьями, мгновение — и нет перед ним убогого интерьера пивного заведения “Три поросенка”. Нет загадочных земель лотофагов, нет Греции, нет ужасного Тартара, нет мрачного царства Аида, ни хрена, короче, нет, а есть лишь черная пустота и чей-то мягкий отеческий голос.
      — Очень интересный с точки зрения медицины случай, — вкрадчиво произнес голос, — пациент абсолютно мотивированно осознает себя героем Троянской войны Гектором.
      Услышав свое имя, Гектор попытался открыть глаза, и, что удивительно, ему это легко удалось.
      Первое, что он увидел, был высокий белый (мраморный?) потолок некоего просторного помещения, возможно, даже дворца.
      Еще через секунду Гектор понял, что он лежит на чем-то мягком и пахнущем… нет, это невозможно было описать.
      — Одиссей, — испуганно произнес герой, — ты где?
      Над Гектором тут же появилось озабоченное лицо какого-то человека средних лет в белой круглой шапочке.
      — Вы проснулись? — спросил незнакомец. — Как вы себя чувствуете?
      — Хорошо, — ответил Гектор, которому незнакомец кого-то неуловимо напоминал. — Где Одиссей?
      — Одиссей? — Брови у непонятного мужика поползли на лоб. — А зачем он вам?
      — Ну как… — буркнул Гектор и запнулся. И действительно, зачем он ему?
      — Обратите внимание на умиротворенное выражение его лица, — продолжил незнакомец, обращаясь явно к кому-то другому, — а его загар, великолепный южный загар, когда на улице конец февраля?
      — А как он к вам попал, профессор? — спросил кто-то еще, пока что находившийся вне поля зрения героя.
      — Он поступил к нам после автомобильной катастрофы. Родственников нет, паспорта тоже нет, сгорел, по-видимому, в машине. Так он у нас и оказался.
      Незнакомец нес какую-то околесицу.
      Гектор дернулся, напрягая мощные мускулы, и только теперь до него дошло, что он связан. Руки и ноги у героя были стянуты прочными путами.
      — Спокойно, дружище, спокойно. — Незнакомец ободряюще похлопал Гектора по плечу. — Тебе вредно волноваться.
      — Ага, — хрипло произнес герой, которого наконец осенило. — Я тебя узнал, ты Асклепий.
      — Ну, что я вам говорил? — весело констатировал незнакомец. — Классический случай исторической шизофрении.
      Стиснув зубы, Гектор повернул голову и… о ужас! — рядом с ним, привязанным к непонятному ложу, стояла целая толпа странных молодых людей, так же, как и незнакомец с вкрадчивым голосом, облаченных в белое.
      — Это Олимп? — неуверенно спросил герой, и молодые люди приветливо ему заулыбались.
      Но тут троянец увидел среди них… нет, этого просто не могло быть… да чтобы на Олимпе…
      — Эфиоп! — басом взревел герой и, с легкостью разорвав оказавшиеся хлипкими путы, схватил врага за горло.
      Чернолицый высокий юноша сдавленно захрипел.
      — Разрази меня Тартар! — с ненавистью прорычал Гектор. — Как посмел ты, собака, войти в небесные чертоги?
      — Студент Балсара, соблюдайте спокойствие, — нервно сказал Асклепий. — Ситуация под контролем…
      И в следующую секунду герой почувствовал слабый укол в правое плечо. Мощные руки сами собой разжались на слабой шее эфиопа. По могучим членам троянца разлилась блаженная нега, не спеша расслабляющая напряженные мышцы.
      “Они дали мне амброзии”, — с гордостью подумал Гектор, идиотски улыбаясь.
      — Я завтра же забирать деньга из мединститут, — сдавленно прохрипел эфиоп. — Мой отца богатый раджа. Я не позволить так со мной обращаться.
      — Ну что вы, что вы, — испуганно запричитал Асклепий, — думаю, мы как-нибудь решим это недоразумение в рамках нашего института. Деканат компенсирует вам полученный моральный ущерб…
      Их голоса стали удаляться и вскоре вовсе затихли. Гектор понял, что он остался один.
      Это было хорошо, потому что теперь он мог собраться с мыслями и тщательно подумать, что же с ним в конце концов произошло.
      Без сомнения, он спал. Все случившееся не могло быть явью, и это главное, что сразу же Гектор для себя уяснил, дабы сохранить свой рассудок.
      И это было мудро.
      Весьма мудро.
      Он стал вспоминать, как они вместе с Одиссеем, Агамемноном, Парисом и Аяксом приплыли к неизвестному острову, оказавшемуся страной лото-фагов. Он вспомнил, как купил у некоего странного субъекта порошок счастья и, когда Одиссей внезапно отлучился, напудрил этим порошком себе ноздри. Затем он почувствовал головокружение и… или не почувствовал? Да нет, головокружения вроде не было. Он вырубился сразу, а очнулся здесь.
      А вот это уже следующий вопрос: где же это он очутился?
      На Олимпе?
      Сомнительно. Эфиопа боги на Олимп в жизни бы не допустили, да и Асклепий был какой-то невразумительный, ненастоящий, что ли. Перед чернолицым заискивал.
      Нет, это явно был не Асклепий.
      Тогда кто?
      Задача казалась Гектору неразрешимой. От всех этих вопросов у него разболелась голова, только и всего.
      “Значит, не Олимп, — морщась, подумал он, — определенно не Олимп”.
      — Новенький, а новенький, тебя как зовут?
      Гектор нехотя повернул голову вправо. На соседнем ложе восседал лысый худой мужик в полосатой одежде с клочковатой рыжей бородой.
      — Гектор, — представился троянец.
      — А… — сказал худой мужик, — так ты тот уникальный псих, который возомнил себя древним греком.
      — Я не псих, — удивленно возразил Гектор.
      — Да я тоже. — Рыжебородый с чувством почесал голую пятку.
      — А тебя как зовут? — спросил Гектор.
      — Геракл, — просто ответил худой мужичишка.
      — Кто?!! — Герой оторопело вытаращил глаза. — Как ты сказал?
      — Геракл, — повторил рыжебородый. — Геракл…
      Гектор рассмеялся.
      — Чего это ты смеешься? — обиженно поинтересовался Геракл.
      — Я видел Геракла, — ответил троянец, — когда он с Олимпа в бордель один в Спарте спускался. Он ростом где-то как четыре тебя, ну а шея у него — что твое туловище.
      — А я много болел, — нервно ответил рыжебородый, — и мало ел в последнее время.
      — Ну да. — Гектор снова, не удержавшись, громко хохотнул. — Мне начинает здесь нравиться.
      — О, так вы уже подружились, — обрадованно сказал снова появившийся в помещении псевдо-Асклепий. — Я специально поместил вас в одну палату. Это мой новый метод лечения называется “Шизофреник к шизофренику”. Наполеон, например, лежит у меня вместе с Талейраном, Цезарь с Брутом, Чингисхан с Темучином, а Горбачев с Лениным… Хотя нет, они сегодня утром подрались, и я посадил Ленина в изолятор.
      Гектор зажмурился и потряс головой, мало что разобрав в сумбурной речи незнакомца.
      — Кстати, я не представился. Меня зовут Александр Александрович, я заведующий психиатрическим отделением.
      — Македонянин, что ли? — спросил Гектор.
      — Как вы сказали? — учтиво переспросил Александр Александрович. — Ах да… нет-нет, Александр Македонский лежит у нас в палате с Майком Тайсоном, поскольку буйный слишком. Все в какой-то поход рвется за черной короной.
      — Доктора у нас хорошие, — блаженно кивнул Геракл, — порой и не отличишь от самих пациентов.
      — Вы, главное, ни о чем не беспокойтесь, — улыбнулся Александр Александрович. — Лечить мы вас не будем. Мой главный врачебный девиз: “Спасение утопающих —дело рук самих утопающих” или, иначе говоря, “Пациент, излечи себя сам”. Вот только буйствовать у нас не принято. За это у нас наказывают.
      Гектор в ответ лишь пожал плечами, поскольку ему было все равно. Сон казался интересным и, как все сны, вреда принести спящему не мог, а это радовало.
      — Ну, вы общайтесь, не буду вам мешать, — снова улыбнулся Александр Александрович, — а я еще зайду перед обедом.
      И чудной незнакомец ушел.
      — Вот он хороший, — кивнул на закрывшуюся дверь Геракл, — его недавно к нам перевели, а до этого зверь был, а не заведующий, всех током и холодными простынями лечил. За любой проступок — чуть что, в изолятор сажал к Александру Македонскому. Но не выдержал мужик, сдрейфил. Крыша у него от всех этих Наполеонов у самого поехала. Возомнил себя человеком-дирижаблем и с крыши, больницы сиганул. Цеппелинов его фамилия была.
      “Что за ерунда”, — подумал Гектор и, повернувшись на бок, сладко задремал, что само по себе было удивительно, ведь разве можно задремать во сне?
      Если ты УЖЕ спишь?
      Получается, что Гектору во сне приснилось, что он задремал?
      Чушь.
      Но все же…
      Дремал герой недолго.
      Открыв глаза, он обнаружил Геракла все на том же месте, по-прежнему задумчиво почесывавшего голую пятку.
      — Что случилось? — спросил Геракл. — Не спится?
      Гектор зевнул.
      Спать ему не хотелось, ведь он и так уже спал. Поскольку данный сон был ему интересен, герой решил форсировать события.
      Снова с легкостью разорвав сковывавшие его путы, он встал с мягкого ложа, удовлетворенно отмечая, что вся его одежда, включая доспехи, была на месте. Вот только меча недоставало и фляги с крепким троянским вином.
      — Ты куда это собрался? — встревоженно спросил Геракл.
      — Прогуляться, — ответил Гектор, подойдя к зарешеченным мутным окнам.
      Разглядеть что-либо было невозможно.
      Гектор осторожно взялся за решетку, пробуя ее на прочность.
      — Эй, ты чего? — испуганно закричал Геракл. — В изолятор захотел?
      Но троянец, не отвечая, рывком выдрал железную решетку из оконного проема. На пол палаты с шуршанием посыпалась серая штукатурка.
      — Вот это да! — искренне восхитился Геракл.
      — Это что! — усмехнулся Гектор. — Вот когда мы с Одиссеем из Трои драпали, так я с разгону городскую стену прошиб.
      А вот с окном возникли проблемы. Троянец совершенно не знал, как его открыть. Конечно же ему ничего не стоило это окно разбить, к сатировой матери, но на шум вполне могли сбежаться вооруженные эфиопы. Драться сейчас Гектору было неинтересно.
      — Эй ты, рыжебородый! — позвал он Геракла. — Ты, случайно, не знаешь, как здесь окна открываются?
      — Случайно знаю, — ответил худой мужичишка, после чего, забравшись на подоконник, нажал на какие-то железки.
      Окно со скрипом отворилось.
      — Вот тебе раз! — хмыкнул Гектор, увидев за окном такое же белое помещение, как и то, в котором он сам сейчас находился.
      В соседней комнате тоже было две кровати.
      На одной лежал некто с вьющимися желтыми волосами, в боевых кожаных доспехах, которые обычно носили сексуально озабоченные амазонки. Руки и ноги блондина были скованы толстыми цепями.
      Вторая кровать пустовала.
      Ее владелец, здоровый двухметровый чернокожий, скорчив злобную рожу, боксировал подвешенный к потолку кожаный мешок с песком, прямо как в спартанских школах.
      — Снова эфиоп, — тяжело вздохнул Гектор, не спеша перелезая через подоконник в соседнее помещение.
      — Это не эфиоп, — тихо прошептал Геракл, осторожно следуя за героем. — Это студент местного медучилища из Африки. Родители ему деньги присылать перестали, и стал он жить на одну стипендию, в итоге чего свихнулся. Возомнил себя Майком Тайсоном, супермаркет ограбил, откусив ухо одному из охранников.
      “Понятно, что ничего непонятно”, — подумал Гектор, осматривая очередное зарешеченное окно.
      — Ну а это кто? — Короткий кивок в сторону кудрявого молодого человека.
      — О, — прошептал Геракл, — это самый опасный здесь псих, считает себя великим завоевателем Александром Македонским. Вроде как историк бывший. Ролевыми играми увлекался, по лесам с деревянным мечом бегал. Угрели его, короче, этим самым мечом по голове, вот он сюда и попал.
      Стиснув зубы, Александр Македонский злобно смотрел на пришельцев. Майк же Тайсон никакого внимания на них не обращал, с рычанием кидаясь на боксерскую грушу.
      Провожаемые злобным взглядом странного молодого человека, Гектор с рыжебородым беспрепятственно пересекли комнату и подошли к следующему окну. Это окно также было мутным, но Гектору показалось, что за ним мелькают ветви раскачивающихся на ветру деревьев.
      — Холодно там, наверное, — поежившись, сказал Геракл, — февраль все-таки.
      Поплевав на ладони, Гектор резким движением выдрал из оконного проема очередную решетку.
      — Вот они! — внезапно завопил кто-то за спинами беглецов.
      Беглецы обернулись.
      В дверях помещения стояли какие-то здоровые мужики в белых передниках и круглых шапочках.
      — Хватайте их, — раздался командный вопль из-за спин здоровяков, и те скопом бросились на Гектора.
      Гектор недолго думая огрел их железной решеткой, уложив сразу пятерых. Оставшиеся двое поспешно ретировались, преследуемые ревущим, подобно немейскому льву, Майком Тайсоном.
      Александр Македонский как ни в чем не бывало продолжал злобно таращиться по сторонам.
      — Давай! — Гектор указал бледному Гераклу на окно.
      Тот проворно раскрыл шпингалеты, и в помещение ворвался приятный холодный воздух свободы.
      Гектор посмотрел вниз.
      — Ого, — удивленно хмыкнул он, — ну прямо как пирамиды в Египте.
      “Была не была!” — подумал герой и прыгнул на растущее рядом с окном дерево. Дерево застонало, прогнувшись, но Гектор, ловко хватаясь за ветки, уже спускался по ним вниз.
      — Подожди меня! — крикнул ему Геракл и с визгом прыгнул на дерево следом за бесстрашным троянцем.
      Благополучно спустившись на землю, беглецы посмотрели вверх на распахнутое настежь окно больничной палаты. Рядом с окном по водосточной трубе на крышу лез дьявольски усмехающийся Александр Македонский.
      — Это хорошо, что он тоже сбежал, — сказал Геракл, — он отвлечет на время санитаров.
      Гектор, перепрыгивая через странные каменные дорожки, побежал к высокому железному забору невдалеке. На улице, к слову сказать, было не так уж и холодно, вот только сандалии неприятно вязли в чавкавшей под ногами грязи.
      Перелезать через забор Гектор не стал, а элементарно выломал из него несколько прутьев, захватив один из них с собой на случай внезапного нападения эфиопов.
      За забором оказался какой-то унылый парк с лысыми, облетевшими деревьями, и беглецы весьма резво устремились в его глубь.
      — Погоди! — прокричал запыхавшийся бородач. — Они все равно нас уже не догонят. Им сейчас не до этого. Македонский с Тайсоном психи посерьезней нас.
      Гектор послушно замедлил шаг.
      — Скажи мне, приятель, — спросил он своего попутчика, — а ты-то как здесь оказался?
      — В психушке, что ли? — весело переспросил Геракл. — Да от армии двадцать лет назад решил закосить под психа — тогда война в Чечне шла, шкуру подставлять под пули не хотелось. Вот до сих пор по разным больницам мурыжат — лечат, сволочи. Знал бы, что так будет, лучше бы уж на войну пошел.
      — Да, — кивнул Гектор, — у нас вот Ахилл тоже закосить пытался, в бабу переоделся и на остров один сбежал, но его Одиссей быстро вычислил по известной мужской отличительной черте.
      — Ты имеешь в виду, э… — начал было рыжебородый.
      — Да, именно бороду, — подтвердил Гектор и вдруг резко остановился. — Тартар меня побери, что это?
      Совсем рядом по ровной каменной дороге катились разноцветные блестящие повозки без лошадей. Повозки громко урчали и очень неприятно пахли смесью, из которой изготавливался греческий огонь.
      — Танатовы колесницы! — ужаснулся Гектор, закрывая лицо руками.
      — Да нет же, успокойся, друг. — Геракл ободряюще похлопал героя по доспехам. — Это всего лишь автомобили. У тебя тоже такой был, пока ты по пьянке в рефрижератор с куриными окорочками не въехал.
      — Чего? — Убрав от лица руки, Гектор посмотрел на спутника выпученными глазами. — Зевс свидетель, я не понял ни слова из того, что ты только что мне сказал.
      — Их не надо бояться. — Мужичок с улыбкой показал на самодвижущиеся повозки. — Они созданы людьми для удобства.
      Тяжело вздохнув, Гектор снова взглянул на дорогу.
      И действительно, ничего страшного в этих повозках не было. Некоторые даже были очень смешные, словно беременные жуки, но вот пахло от них все равно неприятно, пахло войной.
      — Скорее, нужно поймать такси, — сказал Геракл, подталкивая троянца к дороге
      — Что поймать?
      — Не важно, идем.
      Гектор озадаченно последовал за щуплым мужичишкой, но внезапно споткнулся и полетел лицом прямо в гнилые, мокрые прошлогодние листья.
      Секунда — и…
 
      Из тьмы возникло недовольное лицо Одиссея.
      — Ну что, очнулся, красавец? — с усмешкой спросил царь Итаки. — Мы еле тебя до корабля дотащили, больше так не делай.
      Гектор огляделся, хватаясь за раскалывавшуюся голову.
      “Они мне не поверят, — подумал он, — если я расскажу им, где я только что побывал. Хотя секундочку… а где я побывал?”
      Вопрос был неразрешимым.
      Гектор лежал на палубе корабля, гребцы уверенно сидели на веслах, напевая какую-то неприличную песню. Дул слабенький ветерок, пока недостаточный для того, чтобы установить парус.
      Судя по тому, что Гектор лежал в большой луже, его отливали морской водой.
      На палубе появились немного пьяные и потому веселые Агамемнон, Парис и Аякс Оилеев.
      — С возвращением с Олимпа! — радостно крикнули они троянскому герою, высоко поднимая над головами кубки с вином.
      “Они мне не поверят, — снова подумал Гектор, — ни за что не поверят”.
      Стоявший рядом Одиссей угрюмо вглядывался в горизонт.
      — И куда мы плывем на этот раз? — спросил Гектор, кое-как поднимаясь на ноги.
      — А сатир его знает, — с чувством ответил царь Итаки. — Божественный прибор вроде как на юг указывает, думаю, почуял очередной виноперегонный аппарат.
      — Нужно было деньги вперед брать, — хрипло проворчал Гектор, отряхивая мокрые доспехи.
      — Да, нужно было, — кивнул Одиссей. — Я бы тогда вместе с деньгами в Итаку подался. А боги могут и подождать, я ведь не вечный, а они бессмертные. Эх, погулял бы на славу.
      — Тоже верно, — кивнул Гектор и, ощупывая свой пояс, вдруг обнаружил сбоку висевшую на манер меча железную палку.
      Пальцы у героя похолодели от ужаса.
      — Значит, это был не сон, — тихо прошептал Гектор, вытаскивая из-за пояса железный дрын, выломанный им из ограды виденного во сне забора.
      Но тогда получается…
      — Ты что-то сказал? — Одиссей резко повернулся к троянцу.
      — Да нет, ничего, — натянуто улыбнулся Гектор, медленно проводя дрожащей рукой по бледному лицу.
 
      — Нет, это не Посейдон, — заявил Асклепий, откладывая в сторону пробирку с непонятной темно-зеленой жидкостью. — Вот если бы у меня была его…
      — Асклепий, — перебил врачевателя Дионис, грозно потрясая указательным пальцем у его носа, — еще раз произнесешь это слово, и я устрою тебе такую белую горячку, что ты сам в гигантского грызуна превратишься.
      — Он это может, — подтвердил Гермес, полировавший шерстяной тряпичкой свои блестящие сандалии.
      Асклепий противно захихикал.
      — Вы очень забавно злитесь, — весело сообщил он. — Так, Телемаха на отцовство Одиссея проверять будем?
      Дионис с Гермесом нервно переглянулись.
      — Ты что, совсем тю-тю? — спросил Гермес, покрутив пальцем у виска.
      — Ладно, забудьте, — махнул рукой Асклепий, — значит, Телемаха проверять не будем…
      И он аккуратно вычеркнул наследника Итаки из длинного списка подозреваемых.

      — Земля! — истошно завопил матрос, все еще привязанный за матерные ругательства к верхушке мачты. — Да снимите же меня в конце концов.
      — Ага, как же, размечтался, — сердито крикнул ему в ответ Одиссей. — Будешь висеть там как миленький, пока в Итаку не вернемся.
      — Сволочи! — закричал матрос. — Снимите, на меня чайки гадят!
      — Ну и поделом, — громко заржал Агамемнон. — Кстати, что за земля?
      Одиссей пожал плечами:
      — Идем четко по указанию божественного прибора.
      Черную коробочку с медными усами царь Итаки держал в правой руке.
      Вдалеке замаячил угрюмый каменистый остров с мрачными пиками серых скал.
      — Шляемся где попало, — недовольно пробурчал Парис, — пока нас кто-нибудь не сожрет.
      — Или мы кого-нибудь, — кровожадно щелкнул зубами Аякс, весело подмигивая по-прежнему немного заторможенному Гектору.
      Увлекательное путешествие Одиссея было в самом разгаре, и, казалось, приключения вот-вот посыплются на них словно из рога изобилия.
      Пока что все с ними произошедшее было довольно обыденным. Да, герои побывали в землях лотофагов, но те оказались обыкновенными жуликами, разбавляющими вино морской водой.
      И это было обидно.
      Очень.
      В особенности Аяксу, руки у которого буквально чесались, так он хотел с кем-нибудь подраться.
      Аякс уже был готов подраться даже с кем-то из своих, дабы размять заскучившие мышцы.
      — Надеюсь, здесь бродит гигантский прожорливый Минотавр, — мечтательно предположил Аякс. — Или лучше ужасное привидение Эмпуса с орлиными ногами, пьющее людскую кровь. Или чудовищная Ламия, сбежавшая из царства Аида, которая пожирает новорожденных младенцев, или…
      — Аякс, заткнись, — раздраженно бросил Одиссей, с сочувствием глядя на близкого к обмороку Париса. — Все перечисленные тобой монстры — выдумка безграмотных пастухов. Им делать на пастбище целыми днями нечего, вот и выдумывают всякие кошмарные истории.
      — Да знаю я, — махнул рукой Аякс. — Просто уж больно хотелось попугать Париса. Он у нас, кажется, даже летучих мышей боится…
      — Да пошел ты! — огрызнулся Парис. — Думаешь, и на тебя управы не найдется?
      Аякс в ответ громоподобно рассмеялся.
      — Ну хватит галдеть, — взмолился Гектор. — У меня и так весь день голова раскалывается.
      — А не фиг было мел нюхать, — возразил Аякс.
      Плавно развернувшись, корабль бросил якорь у берега неизвестного острова.
      Спустившись в небольшую лодку, Одиссей, Агамемнон, Парис, Гектор и Аякс, сын Оилея, проворно подгребли к суше.
      Благополучно высадились.
      — Ого-го-го! — взревел Аякс, прикладывая к губам руки лодочкой. — Эге-ге-гей… — И герой лукаво посмотрел на дергающегося Париса. — К вам идут великие герои! — громогласно добавил Аякс, и эхо от его голоса в панике заметалось среди скал.
      — Идите в задницу, герои, — внезапно донеслось издалека.
      — Что? — Греки переглянулись.
      — Послышалось, — сделал вывод Аякс. — Это эхо. Идемте.
      И герои под предводительством хитроумного Одиссея двинулись по каменистому грунту вдоль берега.
      — Ме-э-э, — раздалось где-то совсем рядом.
      — Ага, — обрадовался Агамемнон. — Козы. Надеюсь, что дикие. От шашлычка по-троянски я бы сейчас не отказался.
      И путешественники галопом припустили туда, откуда только что доносилось глупое меканье.
      Каково же было их разочарование, когда козы оказались горными и прыгучими, что те блохи.
      Около часа пробегав по камням и едва не свалившись в глубокую расщелину, греки с грустью признали свое фиаско, а козы, нагло мекая, смотрели на них с вершин серых утесов, разрушив все мечты Агамемнона о шашлычке по-троянски.
      Шашлычок оказался героям не по зубам, слишком уж прыток.
      — Ладно, поигрались, и хватит, — строго осадил ругавшихся на чем свет стоит товарищей Одиссей. — Довольно коз смешить. Пора взяться и за дело. Мы ведь приплыли сюда не просто так.
      Герои пристыженно замолчали.
      Одиссей удовлетворенно кивнул и, достав из-за пояса божественное устройство, пошел в том направлении, куда указывали шевелившиеся медные усы.
      Вскоре греки достигли небольшого указателя на камне у начинающейся из ниоткуда дороги.
      Одолеть надпись на указателе Одиссей, понятно, не смог и, дабы окончательно не опозориться, прибег к помощи Гектора.
      — Гектор, — ласково позвал он героя, — мне в глаза песок попал. Ни черта не вижу. Ну-ка прочти.
      Гектор послушно прочел:
      — Вы находитесь во владениях циклопов. До ближайшего постоялого двора тысяча стадиев. Грекам и эфиопам проход воспрещен.
      — Это еще за каким таким сатиром? — возмутился Аякс. — Проклятые расисты, ну я вам покажу!
      Одиссей посмотрел на прибор:
      — Идемте, нам туда.
      Треки послушно двинулись за вожаком.
      — Зевс-Громовержец! — громко воскликнул Агамемнон, и все обернулись на его голос. — Вот это тапочка, разрази меня Тартар!
      — Мама! — закричал Парис, чуть не бросившись на руки Аяксу.
      Пораженные герои столпились у валявшейся на земле гигантской рваной сандалии размером с хорошую весельную лодку.
      Пахло от сандалии соответствующе, за то, наверное, и выкинули.
      — Это ж каким должен быть ее владелец! — присвистнул Аякс, прикидывая в уме размеры носящего такую обувь мужика.
      — Знал я одного грека, — задумчиво изрек Агамемнон, — странствующего философа. Так у него при росте метр пятьдесят с лавровым венком в прыжке размер обуви был шестидесятым. Он, кстати, на всех Олимпиадах медали по плаванию забирал, а вот бегал неважно, за что и поплатился: черепахи с острова Родос его загрызли.
      — Думаю, дальше вы пойдете без меня, — заявил Парис, демонстративно поворачивая к морю.
      — Ага, — громко хохотнул Аякс, — иди-иди! Может, вторую сандалию найдешь вместе с ее владельцем.
      Парис уходить тут же резко передумал, попросив Одиссея отказаться от своей безумной затеи и всем вместе вернуться на корабль. Одиссей на это ответил… Пожалуй, опустим, что ответил Парису на это царь Итаки, из соображений цензуры.
      Через полчаса, по-прежнему строго следуя указаниям божественного устройства, греки вышли к гигантской пещере.
      Маленький прибор в руках Одиссея громко заверещал.
      — Так-так, — сказал царь Итаки, — посмотрим, что там внутри.
      Внутри оказалось весьма симпатичное жилище, вот только для очень большого жильца.
      Стол со стульями напоминали арки какого-нибудь храма, даром что не из мрамора. Кровать походила на хороший военный сорокавесельный корабль, а отхожее место…
      — Кошмар! — закричал Парис, увидав глиняный круглый ночной горшок в белый горошек, в котором при желании могли поместиться обе армии, сходившиеся недавно под стенами Трои. (Имеется в виду — в непереваренном виде. — Авт.)
      — М-да… — Аякс задумчиво потрепал густую бороду. — Мы попали либо в музей абстрактного искусства, либо в пещеру великана.
      — Второе правдоподобнее первого, — сказал Одиссей, указывая на громадные следы у входа в пещеру: один от обуви, другой — от голой пятки.
      — Ага! — радостно закричал Аякс, потрясая копьем. — Наконец-то нашелся в Аттике достойный меня противник.
      — Не обольщайся, — осадил друга Одиссей. — Все великаны умственно отсталые, это общеизвестно. Вследствие своей умственной отсталости они добрые, а все беды в Греции только от коротышек. Вот они — это да, злобные, что те клещи, поскольку у них развит комплекс неполноценности, оттого к власти и рвутся.
      — Интересно, — сказал Агамемнон, — на кого это ты намекаешь? (Кстати, рост Агамемнона метр шестьдесят. — Авт.)
      — Имеющий мозги да поймет, — загадочно добавил Одиссей. — О, смотрите, козы.
      И действительно, в дальнем углу пещеры имелся вольер с мелким рогатым скотом.
      — Вот так удача, — хмыкнул Агамемнон, плотоядно поглаживая себя по животу, — а я было с шашлычком распрощался.
      Радости греков не было предела, когда они обнаружили, ко всему прочему, запасы козьего сыра и здоровую амфору превосходного вина.
      — Братья, закатим пир! — утробно взревел Аякс, и герои тут же освежевали двух упитанных коз. (Боже, какие идиоты!!! — Авт.)
      Развели костер. Нанизали мясо на вертел, сделанный из копья Аякса.
      По пещере медленно поплыл восхитительный… то есть, тьфу ты, отвратительный запах жареной козлятины. Агамемнон с видом бывалого гурмана обильно поливал мясо вином и посыпал специями, всегда припрятанными у него для подобных случаев в мешочке на поясе.
      Но хитроумный правитель Итаки, несмотря на царившее среди друзей веселье, не забыл о своей главной задаче.
      Оставив греков пировать у входа в пещеру, он вернулся в жилище неведомого гиганта, дабы с помощью божественного устройства выяснить, за каким сатиром оно привело их на этот остров.
      Но все объяснялось довольно просто — чудо-прибор запеленговал очередное изобретение Гефеста.
      Это был небольшой (для владельца пещеры) ящичек со съемными круглыми дисками, по которым ездила подвижная тонкая головка, сделанная из вовсе уж невиданного материала с вкраплениями бронзы.
      Одиссей нажал ногой первый попавшийся плоский рычаг с нарисованной поющей птичкой. Непонятное устройство тут же ожило, наполнив пещеру странной музыкой с преобладанием ударных инструментов и разнообразных флейт.
      Пожав плечами, царь Итаки нажал плоский рычаг повторно, и музыка прекратилась.
      В пещеру вбежали встревоженные Гектор с Агамемноном.
      — Эй, ты чего? — испуганно спросили они. — Нас чуть Танат не хватил. Парис от страха на скалу залез и теперь орет, как ненормальный, чтобы его оттуда сняли.
      Одиссей выскочил наружу. Парис действительно сидел на скале над пещерой с круглыми от ужаса глазами и слушал гневные проклятия бегавшего вокруг костра Аякса.
      — Он что, туда на крыльях взлетел? — ошарашенно спросил Одиссей.
      Греки недоуменно развели руками.
      — Мы в этот момент отвернулись, — виновато объяснил Гектор, — а он — фить, и уже наверху.
      — Тартар вас всех побери! — Царь Итаки потряс кулаками. — На минуту вас ведь только оставил, сами теперь его оттуда снимайте.
      И, сплюнув в сторону, Одиссей демонстративно вернулся в пещеру…
      Что-то ему все это время не давало покоя. Что-то он в этой пещере увидел. Увидел мельком нечто очень важное, отложившееся на краю сознания.
      — Так… — Одиссей остановился точно посередине пещеры, внимательно обведя ее взглядом.
      Так и есть.
      На колченогой тумбочке у кровати, рядом с бронзовым подфакельником стояла деревянная гравюра, изображавшая молодую улыбающуюся женщину невиданной красоты.
      — Афина, нет, Афродита, — вслух произнес Одиссей, перебирая в памяти симпатичные мордашки и с каждой секундой все больше и больше понимая, что женщина на картине очень похожа на его покойную мать Антиклею.
      “Но этого просто не может быть”, — спокойно подумал царь Итаки и поставил в этом неразрешимом вопросе жирную точку, решив, что сходство женщины на портрете с его матерью случайно. (Наивный человек! — Авт.)
      А вот картина с изображением Лаэрта над ночным горшком великана никаких сомнений у Одиссея не вызвала, повергнув его в суеверный шок.
      На картине ДЕЙСТВИТЕЛЬНО был изображен ЕГО ОТЕЦ.
      Одиссей медленно, словно сомнамбула, подошел ближе.
      Вблизи портрет его отца оказался весь искромсан прямоугольными дырочками, а в центре картины торчала рукоять ушедшего до половины в каменную стену ножа.
      Спасительный для психики ответ пришел в голову Одиссея сам собой.
      Все сразу встало на свои места.
      — Понятно. — Царь Итаки с облегчением вздохнул. — Шуточки известного хохмача Диониса. Ну, я тебе это припомню!
      Неизвестно, какие еще угрозы последовали бы в адрес бога вина, слетев с уст взбешенного Одиссея, но тут пещера содрогнулась от чьих-то могучих шагов.
      Чьих-то, гм…
      Не будем мудрствовать лукаво, а скажем прямо: в пещеру возвращался великан.
      Агамемнон, Аякс, Гектор и Парис были тут как тут.
      — Одиссей, — истошно заорали они, — караул…
      — Парис? — Царь Итаки обалдело вытаращился на бледного юношу, словно именно он и был чудовищным великаном. — Но как ты спустился со скалы?
      — Как хозяина пещеры вдалеке увидал, — ответил за юношу Агамемнон, — так вниз кубарем и скатился. Там, оказывается, на камне выступы в виде ступеней были.
      Возвращавшийся домой с прогулки великан громко икал, и Одиссей понял: путь назад отрезан.
      — Быстро в вольер, — громко скомандовал царь Итаки.
      — К козам? — испуганно спросили герои.
      — К баранам, — злобно прорычал Одиссей, бросаясь в угол пещеры.
      Бараны недовольно заблеяли, так как тусовка у них была довольно узкая, но греки пинками разогнали животных, спрятавшись между ними.
      — О-о-о-о, — жалобно взревел великан, когда наступил голой пяткой на дотлевающий у входа в пещеру костер.
      К слову сказать, циклоп ходил искать свою потерявшуюся сандалию.
      Каким образом, спросите вы, он ее потерял?
      Да ночью коты местные под пещерой уж больно громко песни любовные ревели, в них-то своей правой сандалией великан и запустил. Но переусердствовал малость, забросив сандалию далеко к морю.
      В расстроенных чувствах невыспавшийся циклоп в одной левой сандалии зашел в пещеру.
      Греки, замершие среди меланхолично жевавших травку баранов, молча ужаснулись.
      Великан был просто чудовищен.
      В смысле размеров он был чудовищных, а так мужик себе как мужик. Только глаз правый, словно у морского пирата, черной полоской был перевязан. Встреть такого нормальных стандартных размеров где-нибудь на Родосе, и вовсе он не будет казаться тебе чудовищным. Даже можно сказать наоборот, он покажется обаятельным, и грех будет не угостить этого симпатягу вином, дабы послушать удивительные истории о его пиратских рейдах у берегов Лесбоса либо Гоморры.
      — Е-мое, — громко произнес великан, осматривая свою пещеру. — Что-то я не понял…
      — Наше присутствие заметил, — прошептал Аякс, за что получил по лбу от Одиссея.
      — О… — в отчаянии взревел циклоп. — Кто слопал мои запасы сыра, о… кто выпил все мое вино?
      — Мы выпили, — хмыкнул Агамемнон, еще не совсем протрезвев.
      — О… — продолжал сокрушенно реветь великан. — Кто слушал мою музыку, у-у-у… Кто воспользовался моим любимым ночным горшком?
      Греки недоуменно переглянулись.
      — Чего? — прошептал Одиссей, и все почему-то сразу посмотрели на Аякса.
      — А что я, что сразу я? — с вызовом хрипло прошептал герой. — Ну, стоит себе горшок большой в белый горошек, как же таким не воспользоваться? Снаружи ведь негде, сплошные скалы, ни кустика, ни деревца.
      — Скотина, — прошипел сквозь зубы Одиссей. — Ну, я с тобой потом еще разберусь…
      — О… — еще раз взревел циклоп, после чего горько зарыдал.
      На греков мощно пахнуло перегаром.
      — Да он же пьяный, — догадался Агамемнон.
      — Будем отступать, — сделал вывод Одиссей и принялся обдумывать гениальный… хотя нет, лучше сказать, хитроумный план побега.
      А великан тем временем, утерев мокрый красный нос, стал швырять хорошо отточенный нож в портрет Лаэрта, целясь прямо в его идиотскую улыбку.
      “Вот сволочь”, — подумал Одиссей, мысли которого складывались в нужную мозаику с трудом. Но оно и понятно: вина чужого меньше пить надо было.
      На шару ведь не жалко ни чужого напитка, ни своего организма.
      Если кто в данной ситуации и веселился, так это Аякс, который пьян был, словно еж, упавший в чан с бродящим виноградом. Упился, в общем, герой больше всех, благо бычье здоровье позволяло.
      Сначала Аякс сидел вроде как тихо, но потом его разобрало, и он начал приглушенно хихикать. Греки, понятное дело, зашикали на него, но тот на гневные рожи друзей внимания не обращал.
      Затем Аякса окончательно развезло, и он стал басом блеять, подражая главному в стаде барану, который уже около часа лежал в обмороке, сраженный исходившими от греков винными парами.
      — Гомер! — встревоженно позвал любимого барана великан, прекратив метать нож. — Что с тобой?
      — Бе-э-э-э, — еще пуще прежнего заблеял потешающийся Аякс.
      И тут герой допустил непростительную ошибку — с пьяных глаз все напутал и громко залаял.
      — Эй, кто там? — не на шутку испугался циклоп, освещая факелом угол пещеры.
      — Гав-гав, — ответил Аякс и жалобно так добавил: — Мяу-у-у-у…
      Бедняга Парис в этот момент частично поседел, а Одиссею было не до идиотов-друзей. Одиссей напряженно думал.
      — Ах вы, — сказал великан, снимая левую сандалию, — проклятые коты, вы уже и сюда забрались.
      М-да.
      Умственные способности циклопа оставляли желать лучшего. Короче, грекам крупно повезло.
      — Эх, была не была! — Одиссей махнул рукой и, повернувшись к друзьям, строго приказал: — Оставайтесь на месте, бараны.
      Бараны в ответ согласно закивали.
      — Итак, на счет три, — шепотом подбодрил себя царь Итаки. — Раз, два, три…
      И, произнеся “три”, он проворно выскочил из вольера.
      — Ты кто? — удивленно спросил циклоп, увидев человека.
      Одиссей дурашливо поклонился.
      — Тебя как зовут? — снова спросил великан.
      — Меня зовут Ядурак, — ответил хитроумный царь Итаки. — И это я нагадил в твой горшок.
      — Ах ты! — яростно взревел циклоп, воинственно растопырив руки, после чего с топотом погнался за вылетевшим из пещеры Одиссеем.
      — Нет, во дает, — заржал Аякс, пихая локтем в бок жевавшего рядом травку барана. — Не, Парис, ты это видел?
      Баран в ответ жалобно заблеял…
      Запыхавшийся, в мокрой насквозь одежде, Одиссей приковылял в пещеру где-то минут через пятнадцать.
      — Вылезайте, мужики! — крикнул он грекам. — Айда к кораблю.
      Счастливые герои выбежали из вольера.
      — Как тебе это удалось? — закричал Агамемнон, хлопая царя Итаки по спине.
      — Что удалось? — не понял Одиссей.
      — Ну, от великана избавиться.
      — А… —Хитроумный грек криво усмехнулся. — Это было очень просто. Я побежал в ту сторону, где валялась его сандалия. Он ее как увидел, обо всем сразу же забыл. Сидит теперь, счастливый, на дороге, примеряет.
      — Так, может, то не его сандалия? — предположил Гектор.
      — Да какая разница, — махнул рукой Одиссей. — Возвращаемся на корабль.
      И греки, весело галдя, беспрепятственно поспешили к морю.
      А циклоп, обрадовавшийся, найдя свою блудную сандалию, вдруг вспомнил, как сильно обидел его непонятный коротышка, а посему тут же принялся орать дурным голосом, созывая своих сородичей.
      Сородичи, понятное дело, отозвались.
      — В чем дело, Полифем? — недовольно спросили они. — Ты снова напился?
      — Я трезв, — гневно отвечал им циклоп, — как стеклышко.
      — Тогда мы тебя не понимаем, — ответили сородичи. — Чего ты орешь?
      — И действительно, чего? — Полифем в растерянности заозирался. — А, вспомнил… мне нанес оскорбление один смертный. Он сожрал весь мой сыр, выпил все мое вино и нагадил в мой горшок.
      — Может, это был твой брат Лифомил? — предположили остальные циклопы. — Думаем, что простому смертному не проделать все те чудеса, которые ты нам только что описал.
      — Нет, — твердо заявил великан, — это был смертный, человек.
      — Ну и как же его зовут? — ехидно поинтересовались сородичи.
      — Ядурак, — ответил Полифем.
      — Ну, мы в этом в принципе и не сомневались, — сказали остальные циклопы. — Не пей больше, братец, а то пожалуемся твоему папаше Посейдону, и он тебе мозги быстро вправит.
      — Ядурак, — в отчаянии закричал Полифем, — его звали Ядурак.
      Но сородичи, приглушенно посмеиваясь и качая головами, уже расходились.
      Полифем задумался.
      — Пойду-ка я набью морду Лифомилу, — вслух сказал он, — так, на всякий случай.
      И циклоп решительно потопал в глубь острова.
      Как раз именно в этот момент к острову циклопов подплывал Телемах со своими друзьями.
      Горячо спорившие великаны выглядели на фоне серых скал весьма колоритно.
 
      — Э нет, — сказал Телемах. — Сушите весла, братцы.
      И корабль послушно остановился.
      Великаны на острове продолжали спорить, и земля под ними содрогалась.
      — Похоже, мы снова опоздали, — сказал Телемах, задумчиво рассматривая возбужденно размахивавших руками циклопов. — Мой отец здесь уже побывал.
      — И, похоже, побывал только что, — добавил Па-ламед, указывая рукой на корабль вдалеке.
      — Гребцы, — закричал Телемах, — поворот на девяносто градусов и полный вперед!
      — Думаю, при определенном стечении обстоятельств мы их догоним, — сказал один из матросов, слюнявя палец, дабы проверить ветер.
      Корабль Телемаха развернулся и стремительно двинулся вслед за судном на горизонте.
      — Быстрее, быстрее, — подбадривал гребцов Телемах, — если догоним, каждому по три золотых.
      — Гей, гей, гей, — запели гребцы, — чужих весел не жалей…
      — Сатаровы дети, — выругался Телемах, поворачиваясь к Паламеду. — Слушай, где ты этих болванов нанял?
      — Да в Итаке, — пожал плечами Паламед, — вместе с кораблем. Они как раз в порт вошли. За полцены согласились покатать нас по Понту. У них, мол, на судне благотворительная акция в честь завершения Троянской войны. Пятидесятипроцентная скидка.
      — Угу, — буркнул Телемах, с подозрением посматривая на черный флаг с белым черепом, развевавшийся на мачте нанятого им судна.
      Ох не нравился ему этот флаг. Ох и не нравился…
      Непонятно, правда, чем?
      Может быть, тем, что оскал у черепа уж больно напоминал одного из женихов Пенелопы… этого, Антиноя. Возможно.
      — Пираты, — истерично закричал Парис, после чего грохнулся в обморок.
      — Где? — Аякс ошарашенно закрутил головой.
      — На хвосте, — ответил Одиссей, поставив над глазами ладонь козырьком, чтобы не слепило солнце.
      — Что будем делать? — спросил Агамемнон, тоже вглядываясь в стремительно настигавшее их судно.
      — Драться! — кровожадно взревел Аякс и, скорчив воинственную рожу, взмахнул над головой здоровой шипастой дубиной, найденной им в трюме 'корабля.
      — Ну, это мы всегда успеем, — хитро протянул Одиссей. — Разумнее всего, думаю, стычки избежать. Наш корабль намного маневреннее, да и гребцов у нас больше.
      — Греческий огонь, — продолжал утробно реветь Аякс. — Дайте мне греческий огонь!
      Гектор молча сунул под нос герою чашу с вином.
      Аякс жадно припал к ней губами, выдул всю и, громко икнув, без чувств повалился на палубу корабля.
      — Гребцы! — крикнул Одиссей, на глаз прикидывая расстояние до пиратского судна. — Темп “Страстный танец жриц Афины”. Полный вперед!
      Через пять минут и идиоту (Аяксу. — Авт.) стало ясно, что у пиратского корабля нет никаких шансов догнать быстроходное судно Одиссея.
      Абсолютно никаких шансов…
      — Слушайте, по-моему, это Эрот, — радостно сообщил Дионису Асклепий. — Хотя нет, нет…
      Дионис с Гермесом уныло переглянулись.
      Дружно вздохнули.
      Посмотрев в сторону врачевателя, Гермес медленно покрутил пальцем у виска. Дионис кивнул, всецело с ним соглашаясь.
      — Не Эрот, — тихо забубнил Асклепий, перебирая позвякивавшие пробирки, — а жаль…

      Одиссей сидел на носу своего корабля и меланхолично плевал в море.
      Настроение у хитроумного царя Итаки было самое мрачное, единственное, чего ему хотелось, так это выбросить за борт проклятый прибор с усами, изготовленный Гефестом не иначе как по большой пьянке.
      Достали Одиссея его приключения, жуть как достали. Он уже сильно жалел, что вообще ввязался в эту авантюру, заключив с богами совершенно идиотский договор.
      Ну оно и понятно. Им, бессмертным, плевать, даже если он, Одиссей, будет скитаться в поисках неизвестно чего до самой своей старости. А там и обещанное богами золото ему будет ни к чему, разве что на фамильный склеп пороскошней из красного мрамора размером с гигантскую пирамиду, как у египетских фараонов. Говорили, что те придурки начинали их строить на следующий день после восшествия на трон. Видно, не верили сатировы дети в плохие приметы. Это ж надо, гробницу себе еще при жизни грохать?! Как постоянное напоминание: все суетно — пирамиды вечны.
      Мерзко было на душе у царя Итаки, словно там кот нагадил.
      Высоко в небе парил на спине огромной стальной птицы загорелый, как эфиоп, Дедал. Вез к закату полуденное солнце. Все менялось и на земле, и на небе, будто Греция стояла на некоем решающем рубеже, отделявшем ее не то от большой катастрофы, не то от колоссальной пьянки, что по сути одно и то же.
      Поплыви туда — не знаю куда. Отыщи то — не знаю что. Вот как думал о своей миссии скучавший по дому Одиссей, но, вспомнив о страстной жене Пенелопе, царь Итаки содрогнулся. Нет уж, лучше подольше по Понту поплавать, чем вернуться к ненаглядной благоверной, которая так достала Одиссея своей неуемной страстью за первый год их совместной жизни, что тот специально большой дворец в Итаке выстроил, дабы было где по ночам прятаться от любвеобильной женушки.
      Да и ревнива Пенелопа была почище какого-нибудь влюбленного циклопа. Как врежет благоверному пифосом в ухо — а рука у нее тяжелая, — так полдня в отключке Одиссей и проваляется. А ведь всего-то ущипнул за зад соседскую служанку.
      Короче, домой царю Итаки резко расхотелось, тем более там Телемах остался. Мужик крутой, на две головы выше отца. За порядком присмотрит. Правда, при условии, что сама Пенелопа что-нибудь не отмочит.
      А она может.
      Ох как может.
      — О чем грустим? — спросил материализовавшийся на носу корабля Дионис. — Наверное, по дому?
      — По бабам, — ответил Одиссей, смачно сплюнув в море. — Ты чего это пришел?
      — Да Посейдон меня послал, — ответил бог вина, сладко зевая. — Сказал, если ты еще раз плюнешь в море, он бурю вызовет.
      Одиссей испытующе посмотрел на Диониса и, усмехнувшись, громко высморкался за борт.
      — Зря ты так, — покачал головой Дионис, — неуважение к богам — штука серьезная. Такое не прощается.
      — Да плевал я.. — И царь Итаки снова харкнул в море, что было красноречивее любых слов — Пока я вам нужен, вы будете по струнке передо мной ходить, а когда перестану вас интересовать как средство достижения определенной цели, вы меня в Тартар засадите без права переписки. В эфиопские кости на нарах вместе с Кроном играть.
      — Будем считать, что я этого не слышал, — сухо заметил Дионис, после чего произнес очень странную фразу, заставившую Одиссея насторожиться: — Если бы Зевс мог видеть, как ты сейчас изгаляешься над всемогущими бессмертными, он бы тебя не в Тартар отправил, а прямехонько в миску на завтрак Церберу.
      — Ну да, — нагло хмыкнул царь Итаки, — ищите в таком случае свой алмаз или как там его… кристалл сами.
      — А ведь Посейдон меня предупреждал, — сокрушенно прошептал бог вина.
      — Чего? — переспросил Одиссей.
      — Да ничего, скотина ты, царь Итаки. Ума не приложу, каким образом тебя всемогущий Рок таким разумом наделил, просто непостижимо.
      — Умом Итаку не понять, — нараспев произнес Одиссей. — М-да, кстати, милейший Дионис, как там продвигается дело по поводу моего папочки?
      — Ищем, — коротко ответил бог вина. — Привлекли для этого дела Асклепия.
      — Да? — искренне удивился Одиссей. — Ну-ну… а у Гефеста, случайно, не найдется другого прибора вместо этого?
      Царь Итаки небрежно указал на торчавшую за поясом черную коробочку.
      — Нет, не найдется, — гневно отрезал Дионис. — Если бы все было так легко, мы бы сами и без твоей помощи нашли то, что нам нужно.
      — Тоже верно, — кивнул Одиссей. — Но боюсь, что ваш удивительный прибор ведет меня и моих друзей прямо к острову Эа, где живет сумасшедшая волшебница Кирка, подвинутая на домашних животных дочь бога Гелиоса.
      — Все верно, — подтвердил Дионис, — она сейчас усиленно разводит эгейских хомячков, селекционирует. Крыша, кстати, у нее поехала из-за несчастной любви к этому, как его, сыну речного бога Кефиса Нарциссу. Она в него втюрилась, а тот геем оказался. Такая в итоге психическая травма получилась. Так что будь осторожен и, по возможности, не надевай ничего голубого.
      — Ну спасибо. — Одиссей презрительно скривился. — А если она меня, скажем, в свинью превратит?
      — Думаю, твои друзья особой разницы не заметят, — сказал Дионис и исчез.
      Царь Итаки зло сверкнул глазами и в очередной раз плюнул в море.
      В следующую секунду в чистом небе раздался раскат грома, а вода вокруг корабля сильно забурлила.
      — Ладно, ладно, — крикнул Одиссей, — больше не буду!…
      И море сразу же успокоилось.
      Через полчаса на горизонте показалась земля. Очередной остров, несущий не то опасность, не то нелепые курьезы, либо и то и другое вместе, что намного страшнее.
      “Может, хоть здесь нам повезет, — подумал Одиссей, — и мы наконец отыщем этот сатиров кристалл, и боги отцепятся от меня, оставят в покое. Эх…”
      Да, было от чего вздыхать царю Итаки: что так, что этак — все плохо. Найдет кристалл — вернется к Пенелопе, не найдет кристалл — все закончится аналогичным образом. Только нужно будет еще присовокупить сюда немилость богов, которые злопамятством своим не уступали черепахам с острова Родос.
      “Что в нос, что по носу — один хрен”, — подумал Одиссей. Да уж, оставалось только сетовать на свою нерадивую судьбу.
      На корме корабля появились Аякс с Агамемноном, как всегда пьяные.
      — О Рок, могучий стреловержец судьб людских, — дурашливо пропел Аякс. — Куда занес ты нас на этот раз? Куда взирает твой великий глаз?
      — Ты это сам сочинил? — спросил Одиссей.
      — Ага. — Аякс гордо кивнул.
      — Оно и видно, — улыбнулся царь Итаки, — протрезвеешь, я тебе прочту.
      — Договорились… ик, простите, друзья-олимпийцы, какая же я все-таки свинья.
      — А это мы сейчас проверим, — серьезно заявил Одиссей.
      — То есть как? — удивился Аякс. — Мой друг, я не пойму, что ты имеешь в виду?
      Царь Итаки указал рукой на горизонт:
      — Вон видите остров? Там живет волшебница Кирка. Она очень не любит греков и превращает их в свиней.
      — Как ты сказал? — переспросил Аякс. — Волшебница Клюшка?
      — Кирка, — поправил друга Одиссей.
      — А что же она греков не любит, она что, эллинофобка?
      — Подожди, — хмыкнул царь Итаки, — сейчас выясним.
      — Ну, я ей покажу! — неуверенно держась на ногах, герой погрозил кулаком в сторону острова.
      А остров между тем приближался.
      Остров, кстати, был как остров. С первого взгляда и не скажешь, что на нем проживает великая, свихнувшаяся на почве несчастной любви волшебница.
      Но в Греции еще и не такое бывает.
      Это вам не Египет какой-нибудь или земли чернозадых эфиопов, недалеко ушедших в умственном развитии от орангутангов.
      Короче, остров самый обыкновенный.
      Покрыт он был горами, живописно поросшими лесом. Но еще большую живописность ему придавал туман, укрывавший верхушки самых высоких холмов.
      Бросили в воду обвязанный веревкой “сизифов камень” (якорь. — Авт.). Спустили на воду лодку. Высадились на берег.
      — Какой воздух! — Аякс глубоко вдохнул, с шумом впустив дивный воздух острова в свою мощную грудь. — И никакого вина не нужно.
      Остальные герои принюхались менее жизнерадостно.
      Воздух действительно немного пьянил.
      Парис тут же полез обратно в лодку и мощными гребками повел ее к кораблю.
      — Стой! — взревел Одиссей. — Куда, мать твою!
      Но юноша был уже на корабле и показывал друзьям отставленный средний палец. (А вы, наверное, думали, что этот жест изобрели американцы? Как бы не так. — Авт.)
      — Вот же собака трусливая, — с сожалением констатировал Аякс. — Когда вернемся на корабль, кто-нибудь напомните мне, чтобы я набил Парису морду.
      — Запиши у себя на шлеме, — посоветовал герою Гектор, и греки весело рассмеялись.
      — Ладно, пошли, — отсмеявшись, приказал Одиссей. — Навестим Кирку. Надеюсь, она еще не совсем выжила из ума.
      Герои бесстрашно двинулись в глубь острова следом за своим вожаком.
      — Опаньки, указатель, — сказал Агамемнон, остановившись у прибитого на высохшем дереве щита.
      “Владения волшебницы Кирки, — было красиво по-гречески выведено на гладкой доске. — Грекам вход строго воспрещен”.
      Имя “Кирка” кто-то довольно грубо перечеркнул, переправив его сверху на “Клюшку”.
      — Здесь до нас уже побывали, — спокойно констатировал Гектор. — Причем человек был с хорошим чувством юмора.
      — Да что же это такое? — гневно закричал Аякс. — Притесняют, мерзавцы, греков как хотят.
      И с этими словами великий герой в ярости сорвал с дерева табличку и разбил ее, предварительно сняв шлем, о свою голову.
      — Зря ты это сделал, — покачал головой Гектор. — Все-таки мы как бы в гости пришли.
      — Незваный гость, — философски изрек Агамемнон, — хуже египтянина…
      — И то верно, — согласился с другом Одиссей, и греки, недовольно галдя, двинулись дальше.
      Первым близость дворца Кирки почувствовал Одиссей, заметив шурудивших в траве у дороги то тут то там толстых хомяков. Об этом своем наблюдении царь Итаки поведал друзьям.
      — А-а-а-а… — закричал Аякс, забираясь на ближайшее дерево. — Я с детства боюсь крыс.
      — Но ведь это не крысы! — удивился Агамемнон. — Это хомяки. Спускайся, друг, они не причинят тебе вреда.
      — Нет, — ответил с дерева герой. — Пускай они уйдут, только тогда я слезу.
      — О бездна Тартара! — воскликнул Одиссей. — Вернусь на корабль и вылью в море все запасы вина. (Как жаль, что большинство гениальных идей посещает нас всегда с большим опозданием. — Авт.)
      Короче, пришлось грекам разгонять хомяков. Прутиками. Поскольку за убийство кого-нибудь из пушистых животных Кирка могла сделать гостям что-то очень и очень плохое.
      Хомяки, как уже было сказано, отличались редкой для своего вида упитанностью и наглостью. Провозились герои около часа.
      — Да, — сказал Агамемнон, вытирая со лба пот, — под стенами Трои и то легче было.
      — Ага, — добавил Одиссей, — если учесть, что сражения вообще не было.
      — Они уже ушли? — дрожащим голосом спросил сидевший на дереве Аякс. — Я могу спуститься?
      — Можешь, — ответили греки.
      — Точно?
      — Точно.
      Чего только не сделаешь ради друга. На дороге, как и в траве на ближайшие несколько метров действительно не осталось ни одного грызуна.
      Аякс осторожно спустился с дерева, и герои продолжили свой путь во владения волшебницы Кирки…
      — Эта Кирка такая красавица, — начал рассказывать друзьям Агамемнон, — что когда она появилась на Олимпе, то затмила своей красотой даже саму богиню любви Афродиту, за что последняя возненавидела ее лютой ненавистью. Зевс, конечно, клинья к Кирке усиленно подбивал, но та его отшила, пригрозив превратить в толстого хряка.
      — И давно это было? — усмехнулся Одиссей.
      — Лет пять назад, — ответил Агамемнон. — Я и сам удивляюсь, как это она посмела самому Громовержцу отказать. А эта дурацкая угроза? Да он и так любил иногда в хряка превращаться, в лужах загорать.
      Герои недоуменно пожали плечами, и через пару минут перед ними возник величественный дворец владычицы острова.
      Величественным дворец Кирки казался лишь издалека.
      Стоял он в низине у небольшой речки и по мере приближения к нему становился все более и более непривлекательным.
      Одним словом, запущенный дворец был, полуразрушенный.
      — Если там будут хомяки, — сварливо заявил Аякс, — то я туда не пойду.
      — Да ты, я вижу, похлеще Париса будешь, — громко возмутился Гектор, и Аякс, устыдившись, потупил взор.
      “Здоровый детина, а хомяков боится, — с презрением подумал Гектор. — Вот до чего бедняга допился”.
      Вымощенная каменными плитами дорога, ведущая к дворцу, была засыпана желтыми прошлогодними листьями и свежим хомячьим пометом.
      Запустение царило страшное.
      Некогда величественные, украшенные превосходной резьбой ворота дворца были сорваны с петель и теперь валялись на берегу речки. Головы у некоторых статуй были отбиты.
      — Как после хорошей пьянки, — сделал вывод Агамемнон.
      — Ага, — добавил Гектор, — только столетней давности.
      Они неторопливо зашли во дворец.
      А вот тут-то царил более или менее порядок. Полы были выметены, на стенах горели смоляные факелы, по углам журчали симпатичные фонтанчики, и, что странно, не было ни одного хомяка.
      — Пасутся, наверное, — предположил Одиссей, и герои крадучись двинулись в глубь дворца.
      Одиссей тихонько извлек из-за пояса божественный прибор.
      Медные усы с жужжанием разошлись, указывая куда-то влево.
      Герои повернули влево и попали в громадный светлый зал, в центре которого бесшумно бил большой фонтан, в прозрачной воде плескались, красиво посверкивая чешуйками, золотые рыбки.
      Хозяйки дворца по-прежнему нигде не было видно.
      — Может, она умерла? — с надеждой предположил Гектор.
      — Держи кошелек шире, — усмехнулся Одиссей. — Кирка наполовину богиня, соответственно она бессмертна.
      — Наполовину, — кивнул Агамемнон.
      — Ви-и-и, ви-и-и, — внезапно раздалось в зале, и мимо героев с топотом пронеслись свиньи. Штук пять или около того.
      — Опа, свиньи, — удивился Гектор, провожая взглядом верещавших животных.
      — Не свиньи, а греки, — поправил троянца Одиссей.
      — Ты думаешь, что Кирка превратила их в…
      — Да-да. — Одиссей поморщился. — Последний хряк уж больно напомнил мне одного торговца из Спарты, распространявшего в Аттике по наущению Эрота фальшивые противозачаточные средства. Он пропал без вести на западе Понта около двух лет назад.
      — О боги, — прошептал Агамемнон, — только теперь я могу оценить мудрость Париса, вернувшегося на корабль.
      Подойдя к фонтану, греки стали грустно рассматривать резвившихся в воде золотых рыбок.
      Прибор в руках Одиссея пока безмолвствовал, в некотором замешательстве водя по сторонам усами, словно выбирая, куда бы подальше послать доверчивых греков.
      — А… носатые, — раздался за спинами героев визгливый женский крик.
      — Кирка, — хрипло проговорил Агамемнон и с разбега прыгнул в фонтан, надеясь затеряться среди золотых рыбок.
      Мощный веер холодных брызг окатил Одиссея, Гектора и Аякса с головы до ног.
      Большей глупости в данной ситуации отморозить (или правильнее будет сказать отмочить) было просто невозможно.
      Неодобрительно посмотрев на барахтавшегося в мелководном фонтане Агамемнона, греки обреченно повернулись лицом к своей судьбе.
      — Танат меня за ногу, — оторопело произнес Гектор при виде дочери ясноликого Гелиоса.
      О таких женщинах часто говорят 90-60-90, в смысле рост, вес, возраст.
      — Чего вылупились, носатые? — гневно закричала Кирка. — Сейчас вы у меня захрюкаете.
      Ну, по поводу веса это, конечно, перебор, поскольку худая была волшебница, как… а сатир его знает, как кто. Греки настолько от ее вида остолбенели, что даже не смогли подобрать нужное сравнение, хотя… одним словом, клюшка.
      В правой руке Кирка держала какой-то непонятный жезл, им-то она и огрела Гектора со словами “стань свиньей”.
      И что вы думаете?
      Как стоял герой у фонтана, так и остался там стоять, удивленно хлопая глазами, и хрюкать даже не собирался. Да что там хрюкать, он даже в свинью не собирался превращаться!
      — Что такое? — испугалась Кирка. — Неужели не работает? Но этого не может быть!
      С этими словами волшебница стукнула по голове жезлом медленно трезвевшего Аякса.
      Аякс в ответ очень нехорошо посмотрел на Кирку и, оставшись в человеческом обличье, нагло произнес:
      — Хрю-хрю…
      — Ах ты… — Кирка стукнула героя палкой по голове вторично, после чего Аякс взревел и, отобрав у нее жезл, отшвырнул волшебницу в сторону.
      — Этого не может быть! — закричала Кирка, рвя на себе давно не чесанные волосы. — Этого просто не может быть… хотя нет, постойте, это может быть…
      — Чего? — Греки переглянулись. Дочь Гелиоса противно рассмеялась.
      — Все понятно, — издевательски протянула волшебница.
      — Что понятно? — спросил из фонтана Агамемнон, сражаясь с кусачими золотыми рыбками, которых волшебница, судя по всему, скрестила с пираньями.
      — Вас невозможно превратить в свиней, потому что вас уже до этого кто-то превратил из свиней в людей, — сделала вывод Кирка.
      — Ну, с Агамемноном так, наверное, и было, — задумчиво изрек Одиссей, исподлобья поглядывая на товарищей.
      — За базар, Клюшка, ответишь! — Аякс гневно потряс в воздухе жезлом волшебницы. — Я покажу тебе, как греков оскорблять.
      — Проклятые носатые! — закричала в ответ волшебница. — От вас одни только беды. Пошли вон из моего дворца, не то я напущу на вас самых злобных своих хомяков.
      — Каких хомяков? — переспросил Гектор. — Самых толстых?
      — Мама! — в отчаянии закричал Аякс.
      — Спокойно. — Одиссей схватил друга за могучую руку. — Всем сохранять спокойствие.
      И, обнажив меч, царь Итаки медленно двинулся к волшебнице.
      Кирка истерически рассмеялась и, взмахнув руками, растаяла в воздухе.
      — Помогите, — пробулькал из фонтана Агамемнон, судя по мощным всплескам, терзаемый стаей голодных акул.
      Поплевав на ладони, Аякс с Гектором вытащили приятеля из фонтана, отодрав от его лысины присосавшихся золотых рыбок.
      Спрятав меч в ножны, Одиссей направился в конец зала. Божественный прибор у него на поясе весьма немелодично засвистел.
      — Так-так, — сказал царь Итаки. — Что у нас на этот раз?
      На этот раз устройство Гефеста привело Одиссея к непонятной сфере, сделанной из твердого прозрачного материала (стекла. — Авт.). Из сферы на царя Итаки довольно нагло взирал странный огненный глаз с вертикальным, как у змеи, зрачком. Прозрачный шар лежал на небольшом мраморном постаменте, снабженном деревянной доской с греческим текстом.
      — Гектор, — позвал троянца Одиссей, — а ну-ка подойди сюда.
      Гектор послушно подошел, с интересом взирая на сферу.
      — Прочти, пожалуйста, что там написано, — небрежно попросил царь Итаки. — А то у меня что-то глаза слезятся.
      Пожав плечами, Гектор прочитал:
      — Всевидящее око Саурона. Опытная модель. Руками не трогать — больно кусается. Сделал Гефест.
      — Все ясно, — тяжело вздохнул Одиссей, — опять облом…
      Аякс озадаченно крутил в руках волшебный жезл Кирки, не зная, для чего бы такого его приспособить.
      — Э-ге-ге-гей, — внезапно закричал он, — смотрите, как удобно…
      Герои посмотрели.
      Блаженно улыбаясь, Аякс почесал сучковатой палкой свою могучую спину.
      — Очень полезное изобретение, — сказал Одиссей.
      — А то, — радостно кивнул Аякс, засовывая трофей за пояс.
      — Что ж, — расстроенный царь Итаки развел руками, — возвращаемся на корабль.
      — А как же Кирка? — напомнил Агамемнон, отряхивая мокрую одежду.
      — А что Кирка? — удивился Одиссей. — Пусть себе живет, хомяков разводит. Нам до нее какое дело?
      — Теперь я понимаю, почему Зевс не стал настаивать на интимной близости с ней, — глубокомысленно изрек Гектор. — Наверное, в будущее случайно заглянул, причем в недалекое…
      Облом преследовал греков за обломом. Даже обидно как-то становилось за великих героев, но тут, конечно, ничего не поделаешь. Такая, значит, понимаешь, у них планида, судьба то есть.
      Против Рока, как говорится, не попрешь. Это даже всемогущим богам ясно. Хотя какие же они тогда всемогущие, если им этот самый Рок неподвластен?
      Путаница какая-то получается, даже, можно сказать, мифологическая неточность. Но в истории всегда так: налево повернешь, на хронологический ляп набредешь, направо сунешься — и тут, хрен тебе, не было никакой Троянской войны, а была лишь мелочная междоусобная возня. И не из-за какой-то там бабы, а вследствие бандитских наездов друг на друга за передел территорий. И все твое исследование сатиру под хвост. Грустно, конечно, но ничего не поделаешь. Приходится в итоге историю эту фальсифицировать. Источники друг под дружку нужные подгонять, а ненужные, с противоречиями, в Тартар к Кроновой бабушке спускать. (Имеется в виду унитаз. — Авт.)
      Вот так история эта и пишется, делается, сочиняется. Кому какое из этих определений больше по душе, пусть он то и подчеркнет, но суть в них заложена одна — врут нам все. А как оно там на самом деле было, один лишь Зевс знает, да и то быть уверенным в этом на все сто процентов нельзя.
      Вот так-то.
      Естественно, как только Одиссей со товарищи отплыл от берега острова Эа, на горизонте появился корабль его сына Телемаха.
      Понятное дело, что они опять не встретились, здорово разминувшись во времени.
      Посейдон специально так подстраивал, ловко регулируя морское течение, чтобы герои никак не могли нигде пересечься. И двигали здесь колебателем земли вовсе не злые убеждения и врожденное чувство подлости, а чистый холодный расчет.
      Ведь что произойдет, если встретятся герои где-нибудь посреди моря?
      Правильно. Пьянка. Причем большая, ОЧЕНЬ большая. Ну и на фиг это богам нужно? Они ведь хотят, чтобы хитроумный царь Итаки им монокристалл с звездными картами нашел, а не хренотень какую-нибудь, смастеренную Гефестом во время очередного приступа умопомрачения.
      Да Одиссей вообще был в Аттике на данный момент самым ТРЕЗВОмыслящим греком, поскольку гуляла Аттика по поводу окончания Троянской войны так, что Олимп, если бы он, конечно, висел над Грецией, ходил бы ходуном.
      Но Олимпа не было, и об этом скорбном обстоятельстве знали одни лишь бессмертные боги, переселившиеся в не менее удобное, но, правда, более мрачное царство Аида.
      Посейдон, в принципе как и Одиссей, был э… не совсем, конечно, уместно, но назовем его так— человеком слова. Раз он дал Телемаху с друзьями твердое обещание помочь найти Одиссея, то он обещания этого своего строго придерживался. Другое дело, что лукавил немного повелитель морской пучины. Самую малость лукавил, разводя корабли героев. Но иначе было нельзя, а почему, уже пояснялось выше…
      В общем, приплыл Телемах к острову волшебницы Кирки. Смотрит, баба какая-то полуголая костлявая по берегу бегает и руками размахивает.
      Пристал корабль Телемаха к острову, а Кирка его как увидела (Телемаха, а не корабль), так и закричала на весь остров:
      — Нарциссик, милый мой, ты вернулся!
      — Не понял. — Наследник Итаки посмотрел на друзей, также мало врубившихся в базар костлявой тетки.
      Взмахнула руками волшебница, и тут же возникло на ней подвенечное платье, а в руках замерцал букет из бледных цветов асфодели.
      — Так это же Клюшка, — ахнул Паламед, не веря своим глазам. — Известная эллинофобка. Она греков в свиней превращает.
      — Как ты сказал? — удивился Телемах.
      — Назад! — взревел Паламед. — Гребцы, скорее за весла. Полный назад.
      — Полный что? — Гребцы обалдело переглянулись.
      — Иди в мои объятия, Нарцисс, — кричала на берегу сумасшедшая дочь бога солнца.
      — Это она мне, что ли? — переспросил Телемах.
      — Да нет, — ответил Паламед, — это она нашему кормчему. Правда, Эсхил?
      Дряхлый одноногий старикашка, сидевший на носу корабля, беззубо улыбнулся.
      — Вот видишь, — обрадовался Паламед. — Он тоже ее знает.
      — Что ж, — наконец принял решение Телемах, — пожалуй, мы снова опоздали и высаживаться здесь не имеет никакого смысла. Эй, мужики, посадите в лодку нашего кормчего. Нельзя лишать влюбленных счастья встречи после стольких лет разлуки.
      Протестующе отбивавшегося целой ногой Эсхила греки тут же с гиканьем выбросили за борт. Вслед за дико вопящим стариком полетела дырявая старая лодка.
      — Заткнешь пробоину пальцем, — весело крикнули своему кормчему греки и фальшиво затянули знаменитую песню о переживших долгое расставание моряке Эвкледе и морской нереиде Акулинии. Правда, в конце песни влюбленные умерли.

      — Успокойся, Аякс, не надо! Пожалуйста, только без рук…
      Одиссей обернулся.
      Бледный Парис в панике метался по палубе корабля, преследуемый ревущим, словно стадо спаривающихся быков, могучим героем.
      “Интересно, — подумал царь Итаки, — кто напомнил Аяксу об обещании набить морду Парису? Наверное, эта скотина Агамемнон”.
      Вот уже третий день кряду плыли греки, а божественное устройство все молчало, не собираясь подсказывать им, в каком направлении двигаться дальше.
      Безобразие!
      Хитроумный Одиссей от греха подальше прочно запер на ключ ту часть трюма, где хранились амфоры с винами, справедливо полагая, что безделье — прямой путь к пьянству.
      — Охо-хох! — сказал Аякс, остановившись передохнуть рядом с Одиссеем, и нараспев произнес: — Гонимый ветром Эвром с Нотом, корабль наш плыл в далекие края. И мы все думали, да где же, блин, земля!
      Царь Итаки с подозрением посмотрел на героя, чутко принюхиваясь, но от Аякса вином не пахло. От Аякса пахло почему-то смесью, из которой готовили греческий огонь.
      — Ты что это выпил? — испуганно спросил Одиссей. — Сандалии хочешь, болван, отбросить?
      — А что такое? — удивился Аякс. — Тебе не нравятся мои стихи?
      Одиссей сокрушенно покачал головой.
      — Вот послушай. — Аякс картинно тряхнул вьющимися, ниспадающими на плечи черными кудрями. — Зловещий остров Кирки — вот где ужас! Мы бились с монстрами до самого утра. Но тут наш Одиссей сказал: “Пора”, и мы бесстрашно к морю отступили.
      — С какими еще монстрами? — раздраженно спросил Одиссей. — Что ты, дубина, мелешь, это с хомяками, что ли?
      — С хомяками? — переспросил Аякс. — Да, именно с хомяками. Ты же знаешь, в поэзии все образно и кое-какие непоэтические моменты приходится опускать. Не мог же я написать: сражаясь с хомяками, м-м… герои дрыгали ногами.
      — На, держи. — Одиссей протянул Аяксу ключ от винного трюма. — Можешь выпить там все, только исчезни с моих глаз на ближайшие несколько часов.
      — Ийя-хи-ху! — дурашливо пропел герой и какими-то странными скачками помчался в трюм.
      “Хитрющий, гад, — с раздражением подумал царь Итаки. — Гермесу пять очков наперед даст”.
      — А вы все плывете? — спросил материализовавшийся из воздуха Дионис.
      — Что-то мы с тобой частенько стали видеться, — констатировал Одиссей, — не к добру это.
      — Так ведь кто тебя нанял? — удивился бог вина. — Посейдон вот мне сказал, что-де греки в Понте затерялись, по кругу плавают.
      — По кругу?!! — ужаснулся Одиссей и тут же бросился искать кормчего.
      Дионис с пониманием кивнул и принялся меланхолично поедать спелый виноград со своего знаменитого головного убора.
      Одиссей вернулся где-то минут через пятнадцать. Костяшки на его крепко сжатых кулаках были сильно ободраны.
      — Ты прав, — сказал царь Итаки, подойдя к Дионису. — Мы действительно плавали по кругу.
      — Угощайся. — Бог вина протянул греку гроздь винограда.
      — О, — удивленно произнес Одиссей, раскусывая спелую ягоду. — Так он же с вином?
      — Ну а ты как думал? — усмехнулся Дионис.
      — Аякс узнает, — добавил Одиссей, — оторвет тебе голову.
      Выплевывая мелкие косточки в море, бог и смертный задумчиво смотрели на горизонт, где садилось багряное солнце, влекомое вниз удивительной летающей машиной.
      — Сутки короткими что-то стали, ты не заметил? — пожаловался Дионис.
      Одиссей в ответ пожал плечами.
      — Гелиос на пенсии, — продолжал бог вина. — Дедал теперь солнце по небосклону в своей летающей машине возит. Вчера световой день на два часа позже закончился, а сегодня вон уже садится, когда сделать это нужно еще через час. Старый маразматик…
      — Ты ведь пришел ко мне не просто так? — перебил Диониса царь Итаки.
      — Верно. — Бог вина кивнул. — Я пришел сказать тебе, что путь твой дальнейший лежит в царство Аида.
      — ЧЕГО?!!
      — Ничего, — огрызнулся Дионис. — Тебе следует побеседовать с э-э… душой фиванского прорицателя Тиресия. Он наверняка что-то знает об этом кристалле. Я бы и сам спросил, но он только со смертным беседовать согласен, сатиров шизофреник.
      — Не уважает всемогущих богов? — усмехнулся Одиссей.
      — Да не то чтобы не уважает, просто выделывается сильно. Но что с него возьмешь, голограмма голограммой, цифровая проекция личности умершего. У Аида центральный компьютер вирус какой-то подхватил, и все души словно взбесились. Хотя они и на дисках записаны. Видимо, с читающей CD-программой что-то случилось.
      — Гм… — ошарашенно кашлянул Одиссей. — А можно все то же самое, только нормальным языком?
      — А зачем тебе? — удивился Дионис. — Божественные мозги надо иметь, дабы в этом разобраться. Короче, плыви, приятель, в воды Седого океана к берегам печальной страны киммерийцев. Там на берегу, у высокого утеса, где в Ахеронт впадают Кокит и Пирифлегетон, найдешь ты проход в мрачное царство Аида. В общем, там тебя я ждать и буду. Конечно, было бы намного проще телепортировать тебя в Информаторий прямо с корабля, ну уж больно энергии на это много уйдет. Аид и так уже ругается, что мы своими телепортациями ему реактор во дворце истощаем.
      — Что истощаете?!! — испуганно вытаращился на бога вина Одиссей.
      — Встретимся в землях киммерийцев, — громко повторил Дионис и… исчез.
      — С кем это ты только что беседовал? — спросил Агамемнон, вышедший из трюма на палубу с полным кубком в руке.
      — Да по делу, — отмахнулся Одиссей. — Мы меняем курс, поплывем к Седому океану.
      — А что ж так? — хмыкнул Агамемнон, делая богатырский глоток вина. — С чего это тебя переклинило?
      — Да в царство Аида заскочить надо, — небрежно бросил в ответ царь Итаки.
      — Что?!! — Кубок с грохотом упал на деревянный настил палубы.
      — Да не бойся ты, — криво ухмыльнулся Одиссей. — Я там оставаться не собираюсь. Я быстро туда и обратно. Мое время гулять по полям асфодели еще не настало…
      Конечно, по большому счету Одиссею не хотелось спускаться в царство Аида, но тут уж ничего не поделаешь, ведь он тоже, как и боги, был заинтересован в скором завершении своей миссии и, соответственно, путешествия.
      Достало царя Итаки это все: и постоянно пьяные спутники, и чудовища какие-то неубедительные. Взять, к примеру, того же циклопа.
      Достало по самое “не хочу”.
      “Пора с этими гульками заканчивать, — решительно подумал Одиссей, — да, пора. Лучше уж пусть будет ревнивая Пенелопа, чем Аякс со своими идиотскими элегиями”.
      Так думал хитроумный царь Итаки, приказывая гребцам разворачивать корабль носом на север.
      — Киммерийцы? — Гектор озадаченно пощипал бородку. — Если мне не изменяет память, это некий мифический народ, живущий на крайнем северо-западе земли. Мы туда, что ли, плывем?
      — Именно, — подтвердил Одиссей. — К входу в царство Аида.
      — А что, не нашлось входа где-нибудь поближе? — удивился Парис, натирая целебной мазью синяк под правым глазом.
      — Эге-гей! — взревел Аякс, потрясая в воздухе своей шипастой дубиной. — Нас ждут великие подвиги. Люблю неизвестность.
      — Ты дубину-то опусти, — сухо попросил друга Одиссей, — а то, чего доброго, зашибешь кого ненароком.
      Аякс дубину опустил, а затем громко продекламировал:
      — В далекий север держат путь герои. Пускай к ним будут милостивы боги. И, может быть, тогда в бою они не сложат голову свою… Ну как?
      Гребцы, оторвавшись от своих весел, оглушительно зааплодировали.
      Но оно и понятно, темные люди.
      — Ничего, — похвалил героя Одиссей, — уже значительно лучше, чем в прошлый раз. Но над текстом все равно надо работать.
      — Да я работаю, — кивнул Аякс и, сняв с пояса бараний рог, затрубил в него, да так гулко, что на морском дне проснулся дремавший в своей подводной лодке после ужина Посейдон.
      “Странно, — подумал колебатель земли, переворачиваясь на другой бок, — у белых китов брачный период вроде уже как прошел”.
      — Ох, е… — сказал Одиссей, схватившись за голову, после чего греки всей толпой навалились на Аякса и, отобрав у него рог, выкинули его (в смысле дуделку, а не героя) в море.
      — Больше так не делай, — сказал приятелю Одиссей, когда шум у него в голове немного утих.
      — Да я вас хотел всего лишь удивить, — расстроенно шмыгая носом, ответил Аякс, — сюрприз сделать.
      — Да уж, удивил, — кивнул Одиссей. — И как это ты только ухитрился мозги под Троей потерять, ума не приложу?
      “Да и были ли у него эти мозги?” — с сомнением подумал царь Итаки, глядя, как Аякс делает на корме ласточку.
      — Икота у меня, — смущенно пояснил герой и, не удержав равновесия, свалился вниз, на гребцов.
      Конечно, земли киммерийцев находились далеко, у сатира на куличках. Но Посейдон, поднявшись со дна моря вместе со своим железным китом, незаметно взял корабль греков на буксир, вогнав в его киль прочный трос с крючком…
      — Е-2, Е-4, — сказал колебатель земли, снимая с шахматной доски белую пешку противника.
      — Тартар тебя побери! — выругался Дионис, нервно кусая губы.
      Таща греков по морю на буксире, боги внутри подводной лодки повелителя морей азартно резались в шахматы.
      — В-3, Зю-8, — дерзко бросил Дионис, смахивая с доски черного ферзя.
      — Эй, — возмутился Посейдон, — такого хода вообще нет.
      — Значит, теперь будет, — улыбнулся бог вина, довольно потирая руки.
      — В таком случае играй сам с собой, — фыркнул Посейдон, вставая из-за шахматного столика.
      Величественно подойдя к перископу (плавник бог моря давно уже не носил), колебатель земли посмотрел в него, желая узнать, что делается наверху.
      А наверху греки, озадаченные резким ускорением их судна, свесившись с бортов, вяло плевали в волнующееся море.
      — Вот же сатирово племя! — выругался Посейдон, опуская перископ. — Только дай им волю, так они тебе сразу же на голову сядут.
      — Эх, — мечтательно произнес Дионис, — а как, наверное, хорошо сейчас дома! Зевс опять научно-исследовательской кафедрой в Институте инопланетных цивилизаций заведует. Лекции по божественному культу на недоразвитых планетах читает. Благодать!
      — Да, — согласился Посейдон, — вот вернусь, закончу диссертацию, на Амфитрите, как и обещал, женюсь, а то брак, зарегистрированный на другой планете, у нас дома недействителен.
      — А на какую тему у тебя диссертация? — спросил бог вина. — Напомни.
      — Да по магнитным полям во Вселенной, — махнул рукой Посейдон. — Я ведь в эту экспедицию случайно попал. Не знал, что глобальный проект намечается по поступательному привнесению местным жителям благ цивилизации.
      — Ох и натворил Зевсик дел, — хмыкнул Дионис, сладко потягиваясь на привинченном к железному полу стуле. — Как бы его ученой степени дома не лишили. Проект, можно сказать, весь завалил. Развитие инопланетной цивилизации под угрозу поставил.
      — Не думаю, что ему за это втык будет, — покачал головой Посейдон. — Во-первых, проект был развернут по его личной инициативе. Во-вторых, на его средства, а в-третьих, срок пребывания нашей группы здесь уже давно истек. Так что за Зевса не беспокойся, примут его дома с распростертыми объятиями.
      И боги грустно задумались, вспоминая родную планету…
      А корабль Одиссея, с силой рассекавший морскую воду, влекомый мощной подводной лодкой, уже приближался к мифическим берегам страны киммерийцев, не обозначенной ни на одной греческой карте и считавшейся пьяной выдумкой изобретательных историков вроде пресловутого летописца Троянской войны Софоклюса. К слову сказать, Софоклюс так же, как и многие греческие герои, затерялся где-то на знаменитом острове Лесбос. Но это так. К слову.
      Туман стоял у берегов Киммерии такой, будто кто-то из всемогущих богов разлил в воздухе молоко и приказал этому молоку: “Замри!”.
      Да и холодно было, словно в пустотах Тартара. В общем, очень неприятное место.
      — На берег сходим все вместе, — сообщил друзьям Одиссей. — Вы подождете меня у входа в царство Аида. Я спущусь туда один.
      — А может быть, мы подождем тебя на корабле? — с робкой надеждой спросил Парис.
      Но Аякс показал ему здоровый кулак, и юноша сразу затих.
      Внезапно налетел северный ветер Борей, частично разогнав молочный туман. Теперь греки могли лицезреть берег несуществующей, по мнению многих, земли во всей его красе. Хотя какая, к сатиру, краса? Сплошная унылая, усеянная серыми валунами равнина. Кустики какие-то чахоточные да остроконечные скалы вдалеке.
      — Край земли, — с умным видом изрек Агамемнон. — Вон за тем горным хребтом живут люди с песьими головами, эти… как их… псинофаги.
      — Не-а… — протянул Гектор, — никто там не живет. За тем горным хребтом находится голова черепахи, которая землю несет.
      “Вот же болваны”, — с раздражением подумал Одиссей, а вслух произнес:
      — К чему весь этот базар, мужики? Мы ведь все равно туда не пойдем. Наша цель находится намного ближе.
      Но Аякс уже сочинил очередной опус:
      — Сошли герои тут на берег, — нараспев продекламировал он. — Сошли, глазам своим не верят. Их встречают псинофаги, реют праздничные флаги.
      — Нет, — простонал Одиссей, — это просто невыносимо!
      Спускать лодку на воду в этот раз не пришлось, поскольку особо опасных рифов, способных повредить корпус корабля, вокруг не наблюдалось. Да и мелкой воду у берега назвать было трудно. Судно спокойно остановилось у самой суши.
      — Надеюсь, здесь не бывает отливов, — сказал царь Итаки, спрыгивая с корабля на землю вместе с верными друзьями.
      — Судя по всему, нам к тем скалам. — Гектор указал копьем куда-то вправо. — Мне кажется, я вижу там водопад.
      Герои присмотрелись.
      — Действительно, — согласился с троянцем Одиссей. — В таком случае, вперед.
      — Ну почему я не отправился с отцом в Египет? — недовольно промямлил Парис, плетясь в хвосте маленькой процессии путешественников с топором на плече.
      — Что ты сказал? — резко повернулся к юноше Аякс.
      — Я сказал, какой великолепный пейзаж. — Парис мило улыбнулся герою. — Наверняка на нас здесь кто-нибудь нападет.
      — Хорошо бы, — кивнул Аякс. — Главное, чтобы их было побольше, а после боя я напишу поэму “Пятеро против Фив”.
      — А почему против Фив? — удивился Гектор.
      — Да так намного красивее звучит, — ответил Аякс, — и героичнее. “Пятеро против Фив”, по-моему, неплохо.
      — Эй, секундочку, а это еще кто там скачет? — удивленно воскликнул Агамемнон, указывая рукой на горизонт.
      — Кентавр, — предположил Гектор, перекладывая копье в правую руку. — Сейчас мы его.
      — Да погодите! — прикрикнул на греков Одиссей. — Это не кентавр.
      И действительно, через пять минут стало ясно, что по равнине скачет какой-то непонятный мужик, оседлавший, словно амазонка, здорового коня.
      Вот всадник приблизился к героям на расстояние броска копья.
      Вид он имел просто зверский.
      Накачанные, буквально рвущие кожу мышцы были переплетены вздувшимися венами. Своей фигурой незнакомец мог потягаться с самим Аяксом, а то и с Гераклом.
      Облачен этот зверообразный тип был в кожаную безрукавку, украшенную волчьими хвостами, медный шлем и кожаные штаны…
      Кожаные штаны?!! Греки переглянулись.
      — Это наверняка какой-то местный гей, — тихо произнес Парис. — Одиссей, будь осторожен.
      — А… — закричал незнакомец, подъехав еще ближе. — Носатые…
      — Как ты сказал? — взревел Аякс, яростно потрясая шипастой дубиной.
      — Ты кто такой? — невозмутимо спросил Одиссей, скрестив на груди руки.
      — Я? — Незнакомец громоподобно расхохотался. — Я Конан Киммериец, разрази вас всех Кром.
      — Кто? — Греки снова переглянулись. — Конунг Киммериец? Викинг, что ли?
      — Я варвар, — гневно ответил Конан, вытаскивая из ножен чудовищной длины меч, вызвавший у Аякса приступ гомерического смеха.
      — Что тебе нужно? — мрачно осведомился Одиссей.
      — Ваши корабли и ваши женщины, — прорычал варвар, взмахивая над головой мечом.
      — Ну, корабль у нас только один, — криво усмехнулся царь Итаки, — что же до женщин… если тебе подойдет Агамемнон, то можешь его забирать.
      — Что?!! — заорал Агамемнон. — Надеюсь, это шутка?
      — Варвар, — торжественно сказал Аякс, — ты сейчас сдохнешь.
      Да, именно так.
      Этого момента Аякс ждал с самого начала их путешествия.
      С кем-нибудь подраться, о… что может быть лучше? Ну разве что большая чаша вина, или нет, лучше две большие чаши вина, или целая амфора, и желательно, чтобы вино было троянского разлива.
      Подняв своего коня на дыбы, варвар бросился на грека. Аякс со свистом взмахнул дубиной, и… Конан отлетел в одну сторону, конь в другую.
      Удар разъяренного Аякса был страшен. Он припас его, конечно, для Троянской войны, но там, к сожалению, использовать свой фирменный удар герою не довелось. Теперь он с лихвой наверстал упущенное, обрушив дубину на противника с удвоенной силой.
      — Эх, хорошо! — Могучий герой радостно тряхнул головой, отбрасывая сломанную дубину в сторону. — Эх, как я его, вы видели?
      Подобрав с земли челюсти, греки поспешно вставили их на место.
      — Ну… — хотел было сказать нечто весьма соответствующее моменту Гектор, но нужных слов не нашел.
      — То-то, — довольно кивнул Аякс. — Я лучший.
      Приглушенно постанывая в нескольких стадиях от греков, воинственный киммериец медленно приходил в себя. Коня же его и вовсе не было видно. Похоже, улетела лошадка за край земли.
      — Вот псинофаги обрадуются, — сказал Парис, — когда им на голову свежая конина свалится.
      — Пир закатят, — мечтательно добавил Агамемнон, — но сперва помолятся за щедрый дар своему богу, этому… как его… Псевсу.
      Еще немного потрепавшись, герои двинулись вслед за решительно устремившимся к водопаду Одиссеем.
      — Рад видеть тебя целым и невредимым, — приветствовал царя Итаки Дионис, сидя на берегу Ахеронта.
      Одиссей молча кивнул, дав знак спутникам, чтобы те остановились.
      — Ждите меня здесь, я скоро буду.
      — Ага, — кивнул Аякс, — может, еще варвары подъедут.
      С могучим грохотом впадали с высокого утеса в Ахеронт две реки — Ко кит и Пирифлегетон.
      — Идем. — Дионис завел Одиссея за небольшой валун, скрывший их от глаз любопытных греков.
      — Ну и что дальше? — спросил Одиссей.
      Усмехнувшись, бог вина щелкнул пальцами, и из земли вырос прозрачный, светящийся изнутри конус.
      Одиссей испуганно отшатнулся в сторону.
      — Не бойся, — улыбнулся Дионис, — это пневмо-лифт. Заходи в кабину, он за несколько секунд домчит нас прямо в главный Информаторий подземного царства.
      Одиссей, решив ничему не удивляться, покорно ступил в светящийся прозрачный конус через услужливо образовавшееся в нем отверстие. Дионис зашел в конус следом за ним, и серая равнина исчезла.
      Просто исчезла, словно она была рисунком на песке, который слизнула набежавшая волна прибоя.
      Одиссей ровным счетом ничего не почувствовал, кроме этого странного визуального эффекта.
      Овальное отверстие в прозрачной стенке конуса образовалось вторично, и Дионис легонько подтолкнул царя Итаки в спину, ненавязчиво предлагая выйти.
      Но выйти куда?
      Ведь везде, куда ни посмотри, была тьма.
      Хотя оно и понятно, ведь это царство подземного бога Аида. Страшное место, где бродят неприкаянные души мертвых.
      Но так ли это?
      Одиссей не знал. Пока не знал.
      Зажмурившись, он ступил за порог конуса в темное ничто. Медленно открыл глаза. Они оказались в маленьком странном помещении с непонятными стеллажами вдоль стен. Посередине помещения имелось нечто вроде круглого постамента, над которым, теряясь во мраке, без видимой опоры висел странный железный купол.
      — Добро пожаловать в главный Информаторий царства Аида, — весело произнес Дионис и стал деловито просматривать какие-то непонятные надписи на стеллажах, светившихся в полутьме ровным синим светом.
      — Так, а вот и фиванский прорицатель Тиресий.
      Одиссей испуганно обернулся, ожидая увидеть бледную душу старца.
      Но испугался он напрасно.
      Весело насвистывая, бог вина осторожно вытащил из самостоятельно выдвинувшегося полупрозрачного ящичка странную круглую блестящую пластину с дырочкой посередине.
      — Что это? — хрипло спросил Одиссей, как завороженный уставившись на дивно переливавшийся всеми цветами радуги кругляш.
      — Это, — ответил бог вина, — мультимедийный компакт-диск с оцифрованной матрицей личности давно умершего смертного. В данном случае прорицателя Тиресия. (Вот она, научная фантастика или даже киберпанк!!! — Авт.)
      Дионис не спеша подошел к круглому постаменту в центре помещения. С тихим жужжанием выехала квадратная подставка, на которую бог вина бережно положил переливающийся кругляш. Затем подставка вместе с диском, словно язык ящерицы, спряталась обратно в постамент.
      Висящий в воздухе железный колпак засветился, и под ним возник дряхлый полупрозрачный старикашка в белых, ниспадающих до пят одеждах.
      — Добрый день, — сказал он. — Чем могу служить?
      Дионис больно пихнул Одиссея локтем в бок: говори, мол, скорее.
      — Я Одиссей, сын Лаэрта, царь Итаки, — медленно произнес грек.
      — Ну-ну, — отозвался полупрозрачный старикашка. — И что дальше?
      Дионис пихнул Одиссея в бок вторично, намного больнее, чем в первый раз.
      — Спроси его о кристалле, — зло прошептал он. Но царь Итаки спросил немного не то, что от него требовали. (Хитрый, подлец. — Авт.)
      — Скажи мне, мудрейший, вернусь я на родину?
      — Вернешься, — ответил прорицатель, — скоро. Моей оперативной памяти хватит еще на два вопроса, задавай.
      — Скажи мне, — дрожащим голосом начал Одиссей, — кто мой отец?
      — Лаэрт, — быстро ответил старик, как-то странно взглянув на стоявшего рядом с греком Диониса. — У тебя остался один вопрос.
      Одиссей облизнул пересохшие от волнения губы.
      — Ну, — прошипел ему на ухо теряющий терпение бог вина.
      — Где находится кристалл, — спросил Одиссей, — некогда утерянный богом подземного царства Аидом?
      — Гм… — кашлянул прорицатель, — что ж, тебе я скажу, он находится…
      Внезапно голос старика куда-то пропал, его фигура поплыла и, разбившись на маленькие светящиеся квадратики, застыла над постаментом.
      — Нет! — закричал Дионис. — Только не это!
      — В чем дело?.. — заикаясь, спросил Одиссей. Побагровев, бог вина сжал кулаки:
      — Да система снова зависла. Процессор слабый, старый, перегревается, да и винт глючный, медленно работает.
      И, разбежавшись, Дионис со всего размаха ударил ногой по круглому постаменту. Светящиеся квадратики вздрогнули и снова сложились в сутулую фигуру прорицателя.
      — Опаньки, — обрадовался бог вина, — это не система, это диск царапанный.
      — Ну и что дальше? — робко спросил Одиссей, опасливо косясь на вновь ожившего старца.
      — Добрый день, — сказал прорицатель. — Чем могу служить?
      — Так по поводу кристалла, — напомнил царь Итаки, — я только что спрашивал, где он находится. Старик с сожалением покачал головой:
      — Ты уже задал свои три вопроса, четвертый программой не предусмотрен. Есть опасность в сбое работы всей системы. За подробностями обращайтесь к разработчикам.
      — А… — Дионис сокрушенно махнул рукой. — Бесполезно, пошли отсюда. Или, может, ты хочешь пообщаться со своей матерью Антиклеей? Я, кажется, где-то тут видел ее диск.
      — Нет, не надо, — испуганно прошептал царь Итаки. — Лучше выведи меня наружу.
      — Без проблем, — кивнул Дионис. — Жаль, конечно, что с прорицателем ничего не вышло, но я говорил Аиду, чтобы он кончал в Интернете по порносайтам лазить, вирусы собирать…
      И, дав мысленный приказ, бог вина снова вырастил из пола светящийся прозрачный конус пнев-молифта.

      Асклепий задумчиво щипал мочалкообразную бороду.
      — В чем дело? — спросил Дионис. — Почему ты прервал работу?
      Асклепий сунул под нос богу вина пустую пробирку с надписью “Арес”.
      — ДНК Ареса нет, — сказал врачеватель. — Испарилась, либо кто-то свистнул.
      — И что теперь делать?
      — Что делать, что делать, — передразнил Диониса Асклепий, — ДНК искать. Вот…
      Врачеватель протянул богу вина маленькую блестящую железку с тонкой иголкой на конце.
      — Осторожно, не поранься. Уколешь этим Ареса в палец и принесешь мне его кровь.
      — Да ты что, сдурел?! — закричал Дионис. — Мне только драки с Аресом не хватало.
      — Что случилось? — сонно поинтересовался Гермес, дремавший на удобном операционном столе, где Асклепий так часто удалял Гере с Афродитой лишний жирок и корректировал размеры их божественных прелестей.
      — Нам нужно взять у Ареса из пальца кровь, — пояснил вестнику богов Дионис. — У нашего эскулапа кто-то спер ДНК бога войны.
      — Да Ламия, наверное, сперла, — махнул рукой Асклепий. — Уже неделю, зараза, ходит по покоям Аида, гемоглобин свежий ищет. Видно, забрела случайно в мою лабораторию и в холодильник полезла, а тут кровь концентрированная.
      — Я не понял, — возмутился Гермес, — у тебя здесь что, проходной двор?
      — Да замок цифровой на дверях сломался, — пояснил врачеватель, — а без Гефеста мне его не починить. Вон вчера сюда Эрот забрался, меня в тот момент в лаборатории не было, так этот гад весь спирт выпил и груди силиконовые стащил. Зачем они ему, ума не приложу.
      — Ну, чтобы Эрот безразлично прошел мимо такой полезной вещи, — усмехнулся Дионис, осторожно рассматривая на ладони блестящую пластину с иглой.
      — Идите, в общем, мужики, к Аресу, — подвел итог их милой беседе Асклепий. — А я пока отдохну немного, лягушек попрепарирую.
      — Садюга, — презрительно бросил Гермес, сладко зевая.
      — Ну что, пошли? — обратился к вестнику богов Дионис. — Другого выхода, я вижу, нет, а проверить на предмет Одиссеева отцовства мы обязаны каждого из бессмертных.
      — А может, он нам добровольно свою кровь отдаст? — предположил Гермес.
      — Чего? — удивился бог вина. — Ну ты, братец, бывает, и сморозишь. Арес, и чтобы добровольно что-то отдал! Да он удавится скорее. От него шлака в кузнице не допросишься, не то что крови.
      — Это ты верно подметил, — проговорил Асклепий, любовно поглядывая на круглый аквариум с резвящимися лягушками. — Он во время моих регулярных олимпийских медосмотров ни разу мочу на анализ не сдавал. Все некогда ему было. Я уже к Зевсу обращался, так, мол, и так, вразуми сыночка, но куда там. Короче, на сахарный диабет я так Ареса и не проверял.
      — То-то он дерганый весь какой-то, — задумчиво изрек Дионис. — Может, и впрямь сахар у него повышенный?
      Асклепий безразлично пожал плечами:
      — А мне какое дело, это его проблемы. Ладно, кончайте трепаться и беритесь за дело.
      — Легко сказать, беритесь за дело, — недовольно буркнул Гермес, и они с Дионисом, тихо матерясь, покинули медицинскую лабораторию Асклепия.
      Было в этом что-то обидное, словно кто-то специально издевался над наследником Итаки, водя его за нос.
      Хотя почему кто-то?
      Да сам же Посейдон и издевался, и это вскоре стало ясно, как… как дважды два.
      Прибили волны морские судно Телемаха к землям киммерийцев, но и ежу (морскому) было понятно, что никакими одиссеями здесь и не пахнет.
      Да и что вообще мог делать царь Итаки в этих кошмарных местах? Сей вопрос казался неразрешимым. Какие темные дела он мог вершить на угрюмой серой равнине, было для Телемаха загадкой.
      И главное: что мешало его отцу развернуть свой корабль и приплыть домой? Какие такие обстоятельства?
      Враги? Боги? Женщина?
      Первое весьма сомнительно, поскольку врагов у Одиссея среди смертных практически не было. Все его любили, и все с ним дружили. (Наглая ложь. — Авт.) Да в Аттике вообще не было ни одного героя, кто не пил бы вина с хитроумным царем Итаки. (А вот это уже более-менее похоже на правду.)
      Боги?
      Гм… Ну, в общем, вполне возможно. Боги Одиссея не любили за наглость его, за анекдоты обидные, да мало ли за что еще? Боги вообще не любили всех, кто так или иначе среди смертных выделялся и был сильно популярен.
      Версия сама по себе, конечно, неплохая, хотя и требует специального обмозгования. Но, с другой стороны, зачем богам гонять Одиссея по белу свету, когда можно просто шарахнуть с Олимпа молнией, и все дела.
      Женщина?
      Что ж, тоже в принципе вероятно. Хорошо зная своего папашу, Телемах не сомневался, что Одиссей вполне способен потерять голову ради пары стройных хорошеньких ножек. О страсти царя Итаки к молоденьким девушкам знали даже сами олимпийцы, и Эрот с Гименеем в свое время по распоряжению Зевса безуспешно пытались вразумить любвеобильного грека. (Раскаленными щипцами. — Авт.)
      Естественно, в результате всех этих дел Одиссей был не раз бит ревнивой Пенелопой. Но Телемах прекрасно понимал отца, всегда выказывая с ним в данных вопросах полную солидарность и безоговорочно принимая в семейных баталиях сторону Пенелопы. (Так для здоровья было полезней.)
      Итак, существовало три версии. Из них две более или менее правдоподобные и одна весьма сомнительная. Телемах все-таки надеялся, что все обстоит на самом деле не так сложно, а намного проще и банальнее. Просто в жизни чаще всего верным оказывается то предположение, которое в силу своего идиотизма даже в нетрезвую голову прийти не может…
      — Они точно здесь были, — сказал Паламед, обнаружив на каменистом берегу пустые амфоры из-под вина и сломанную дубину Аякса. — Мы с ними разминулись где-то на сутки.
      — Сутки? — удивился Телемах. — Что ж, похоже, временной разрыв увеличивается. Интересно, зачем мой отец сюда приплывал?
      Паламед пожал плечами:
      — А сатир его знает, может быть, клад прятал.
      — Какой еще клад?
      — Ясное дело, пиратский.
      — Но-но! — Телемах погрозил другу пальцем. — Ты это, за языком-то следи, думай, что говоришь.
      — А что такое? — обиделся Паламед. — Я же не сказал, что он пират. Я имел в виду, что он клад зарыл, отобрав его у пиратов.
      — Подобной чуши я давно уже не слышал, — буркнул Телемах, вглядываясь в остроконечные скалы на горизонте.
      — По-моему, там в горах водопад. — Паламед указал куда-то вправо. — И речка, если я не ошибаюсь.
      — Что, искупаться решил? — усмехнулся наследник Итаки. — Ладно, возвращаемся на корабль.
      — А-а-а-а, — хрипло донеслось из-за ближайшего валуна, и на греков выскочил непонятный патлатый мужик с длинным мечом.
      — Бежим! — взвизгнул Паламед и стремглав бросился к кораблю.
      — А-а-а-а, — продолжал реветь кошмарный незнакомец, — носатые, порубаю…
      Телемах, по своему обыкновению, очень быстро взвесил все “за” и “против”. В смысле, сын Одиссея решал, бежать или драться.
      — Да на фиг мне все это нужно? — резонно произнес он и в несколько мощных прыжков почти достиг корабля. (Весь в папочку. — Авт.)
      А корабль-то уже отплывал.
      — Куда?!! — взвыл Телемах. — Сволочи, вернитесь.
      Испуганные греки бросили своему вожаку веревку, и, крепко ухватившись за нее, наследник Итаки проворно вскарабкался на борт. Затем поймал Паламеда и дал ему пару раз сандалией под зад.
      — Носатые, — прорычал на берегу зверообразный мужик, — запомните мое имя. Я Конан-киммериец, и, великий Кром тому свидетель, я найду вас, куда бы вы ни поплыли.
      Греки дружно показали Конану отставленные средние пальцы.
      — А-а-а-а, — в бессильном отчаянии взревел киммериец и, как ошалелый, зигзагами помчался по равнине.
      — Дикий человек, — сказал один из друзей Телемаха. — Никаких понятий об элементарной культуре.
      — Э-э-э-э, ух, э-э-э-э, ух, — хором запели гребцы, и корабль стал быстро удаляться от враждебного берега.
      “Отец, где ты? — подумал Телемах, грустно шаря взглядом по горизонту. — В какие края ты подался на этот раз и, главное, за каким таким хреном?”
      Времени у сына Одиссея было все меньше и меньше. Женихи в Итаке наверняка уже сожрали все запасы еды и вылакали все вино, следовательно, свадьба Пенелопы была не за горами.
      Значит, нужно поспешить.
      Сильно поспешить.
      “Да уж, поспешишь тут, — мрачно размышлял Телемах. — Боюсь, что, если я не вернусь домой через месяц, мать наплюет на все свои обещания и выйдет замуж. Тогда прощай, Итака, прощай, славный царский трон, хотя и колченогий”.
      Да, было от чего испортиться настроению.
      Ну а что же все это время делали бессмертные боги?
      Олимпа-то они вместе с его повелителем лишились. Вроде бы в божественном пантеоне должна была царить анархия.
      Но не тут-то было.
      Хоть и избрали на место Зевса бывшие олимпийцы Посейдона, власть над Грецией все равно принадлежала Аиду, повелителю подземного царства.
      Аид вообще-то мужик был скромный, даже, можно сказать, временами стеснительный. Он, конечно, мог, если бы действительно захотел, повлиять на итоги демократических выборов, но эти выборы ему были глубоко по барабану. Фиолетово было Аиду, изберут его верховным богом или нет. Реально-то он в любом случае держал и смертных, и бессмертных в своих руках.
      Но со смертными и так все понятно. Аида они боялись похлеще мифической Чупокабры. А вот остальные боги особо вякать не могли по другой причине, а именно: потому что от Аида зависело, вернутся они домой или нет. Ведь это его дворец, находящийся под землей, должен был доставить их на родную планету.
      Другой вопрос, что этот… пока будем называть его все-таки дворцом, был неисправен, и эта его неисправность зависела от исхода одиссеи хитроумного царя Итаки, который, к слову сказать, не особо спешил с исполнением возложенных на него богами обязательств. Чувствовал подлец, что не все в порядке в поднебесном царстве, словно бы Зевс помер. Чего конечно же в действительности произойти не могло.
      Но все же…
      В общем, коротали боги время, оставшееся после крутых разборок олимпийского уровня, как могли.
      В основном они конечно же ничего не делали, бесцельно шляясь по мрачным коридорам дворца Аида, подвергая себя опасности быть покусанными Цербером или пьющей кровь Ламией, которые так же потерянно бродили где-то в недрах дворца повелителя подземного царства.
      К примеру, Гелиос, самовольно ушедший на пенсию, чинил во дворце Аида вечно выходящее из строя электричество, меняя трансформаторы и перегоревшие лампочки.
      Гипнос по-прежнему пропадал где-то в землях амазонок, но Аид уже послал ему сообщение на пейджериус, состоящее из трех нецензурных слов.
      Гименей часто поднимался наверх к смертным — справлять свадебные пиры. Наверное, чувствовал бедолага, что не доведется ему в будущем этого делать.
      Эрот тоже гулял среди смертных. Ну, этот прохвост понятно где и зачем ошивался.
      Импульсивная супруга Зевса Гера, распустив зеленые волосы, мрачно слонялась по коридорам подземного дворца и всех без исключения, кто попадался на ее пути, пугала своим отрешенным видом. (Не исключено, что встречные принимали ее за горгону Медузу. — Авт.)
      Цербер и тот при виде сумасшедшей богини, поджав все свои три хвоста, с визгом пустился наутек.
      Короче, достала всех Гера по самое “здравствуйте”. Аид ее даже в Тартар к Крону хотел забросить, но в конце концов передумал. Ведь некрасиво как-то вышло бы. Все-таки жена брата. Нехорошо так с родственниками поступать. Да и Крон такой подлянки не заслужил. Хватит и того, что его с поднебесной изгнали.
      Афродита, вечно молодая богиня любви, занималась очередным совершенствованием своей внешности, требуя у Асклепия нарастить ей на пять сантиметров зад и бедра. Но Асклепий все время отнекивался, так как был занят установлением отцовства Одиссея. А что, работенка была из каторжных.
      Богиня мудрости, воинственная Афина, все это время чистила потускневшие от времени мечи и прочие милые ее сердцу игрушки в оружейных палатах Аида. И чего там только не было, начиная от кривых рогаток и заканчивая лучеметателями и генераторами грома. В общем, настоящий рай для помешанной на всевозможном оружии богини.
      Единственные, чей статус остался неизменным даже после внезапного исчезновения Олимпа вместе с Зевсом, были боги ветров. Неразлучные братья Борей — северный ветер, Зефир — западный, Эвр — восточный и младший Нот — южный. Как выяснилось, возвращаться на родину они не собирались, посылая прочих богов к сатиру под хвост, и Аид, махнув на них рукой, вычеркнул сию лихую четверку из списка своих пассажиров.
      Ну а где же был Арес?
      Грозный бог войны.
      Думаете, на полях сражений?
      Ничего подобного. Арес квасил, причем квасил по-черному, и, надо сказать, было от чего.
      Войны-то в Трое так и не случилось. Кровавой битвы у стен Илиона не произошло. Слишком уж трусливыми оказались греки с троянцами, чтобы устроить масштабную бойню.
      Все свои надежды Арес, конечно, возлагал на могучих героев, но те крутыми были лишь на Олимпийских играх, а как дело дошло до серьезной разборки, спасовали, показав себя не с лучшей стороны.
      Взять, к примеру, того же Гектора, который не только крови, но и клюквенного сока боялся.
      Запил бог войны, сильно запил. Тут-то к нему Дионис с Гермесом и явились…
      — А… — сказал Арес, завидев богов, материализовавшихся в воздухе питейного заведения, — старые знакомые! Ну присаживайтесь, присаживайтесь, давайте выпьем.
      Дионис усмехнулся. Нет, ну это верх наглости со стороны Ареса — предлагать ему выпить.
      Питейное заведение, в котором вовсю заливал за воротник бог войны, находилось где-то на окраине Спарты. Вино здесь в честь завершения троянской заварушки подавали бесплатно.
      — Афродита, — заплетающимся языком спросил Арес, пристально глядя на Гермеса, — что с твоей задницей, ты похудела?
      Тяжело вздохнув, Дионис щелкнул пальцами. Кровь пьяного Ареса им была ни к чему.
      Бог войны громко икнул и, естественно, мгновенно протрезвел.
      — Ах ты… — утробно взревел он, хватая Диониса за горло. — Да ты вообще знаешь, сколько мне, бессмертному, пришлось выпить, чтобы опьянеть?!!
      — Представляю, — сдавленно прохрипел бог вина. — Слышишь, братец, отпустил бы ты меня, а то поссоримся.
      Арес моргнул, но Диониса отпустил.
      Затем бог войны сел обратно за заплеванный стол и, обхватив голову руками, злобно зарыдал, если такое вообще можно себе представить.
      — Никто меня не любит, — причитал Арес, — никто не уважает. А ведь просил мелочь, сущий пустяк, пару тысяч трупов. А Зевс мне отказал. Сам, говорит, со смертными базарь. Ты бог войны, не я. А что я мог сделать? Эти троянские сволочи трусливее эфиопов, а греки…
      В этом месте Арес свою речь оборвал, поскольку греки были, видимо, еще хуже “этих троянских сволочей”. Все-таки даже промытые Дионисом мозги после пьянки варили с трудом.
      — Бедный я, бедный, — продолжал рыдать Арес, раскачиваясь на стуле из стороны в сторону.
      — Ты точно его протрезвил? — с сомнением спросил Гермес.
      — Да вроде протрезвил. — Дионис озадаченно почесал макушку. — Я с Зевсом однажды то же самое проделывал, помогло безотказно.
      — Вы чего пришли, что вам надо? — глухо спросил Арес, продолжая раскачиваться на стуле.
      Боги переглянулись.
      Скажи они ему правду, в смысле, что пришли взять у него из пальца кровь, Арес еще, не дай Зевс, сбесится и тогда уж точно так в Греции накуролесит, что только Аид с Цербером и смогут его унять.
      — Понимаешь, — начал врать Гермес, — нас к тебе послал Аид.
      — Да? — искренне удивился Арес. — И что ему надо?
      — Он хочет знать, полетишь ли ты со всеми домой или нет? — пришел на помощь замешкавшемуся Гермесу Дионис.
      — Он что, дурак? — спросил Арес. Боги пожали плечами.
      — Конечно полечу! — закричал бог войны, ударив кулаком по столу. — Я среди этих смертных идиотов нервное расстройство заработаю.
      Стол затрещал и медленно развалился на куски.
      — За счет заведения! — крикнул Арес владельцу питейного заведения, испуганно посмотревшему в угол, где сидели боги.
      Владелец неуверенно кивнул. Арес виделся ему в образе знаменитого героя Троянской войны Аякса, сына Оилея, который нрав имел столь буйный, что сначала бил и только потом спрашивал, зачем вы его окликнули на ночной улице.
      — У нас тут случился один неприятный инцидент, — продолжал Гермес. — Боги ветров отказались улетать. Вот мы и спрашиваем остальных экс-олимпийцев, согласны ли они покинуть планету.
      — Я уже вам ответил, — сказал Арес. — Отвяжитесь… Эй, носатый, еще вина!
      Двое перепуганных смертных принесли новый стол. Бог войны посмотрел на них ненавидящим взглядом, с удовольствием отпустив каждому по хорошему пинку ногой под зад.
      Даже Гермес не заметил, как Дионис ухитрился воткнуть в поверхность нового стола железную пластину с иглой, которую дал ему Асклепий. Естественно, бог вина воткнул пластину иглой кверху.
      — А… мать вашу! — заорал Арес, уколов обо что-то на столе большой палец правой руки.
      — Скорее промокни рану. — Гермес протянул богу войны мягкий тампон.
      — Спасибо, — буркнул в ответ Арес, вытирая палец. — Сатаровы смертные, даже стол нормальный вытесать не могут, то гвозди выпирают, то занозы.
      И бог войны с отвращением отбросил тампон в сторону.
      Незаметно став Аресу за спину, Дионис поймал тампон на лету.
      Худой веснушчатый подросток поднес богам целый лекиф ароматно пахнущего вина и предложил пересесть за другой стол.
      — Отвяжись, недопесок, — злобно бросил ему Арес и одним махом вылакал все вино, повергнув несчастного паренька в воистину суеверный ужас.
      Так возникла знаменитая легенда об Аяксе, сыне Оилея, выдувшем в одном питейном заведении за один раз трехлетние запасы вина.
      Впрочем, сам Аякс (настоящий) сию легенду никогда не отрицал, хотя и имел к ней весьма сомнительное отношение.
      А хитроумный царь Итаки все бороздил необъятные просторы владений Посейдона, чувствуя на душе непонятную тревогу, словно он уже возвращался домой.
      — В стране вонючек-киммерийцев, — басом пел пьяный Аякс, — немытый Конан был сражен. Могучим воином Аяксом за хамство был покаран он.
      — Да, уже значительно лучше, — сказал другу Одиссей, — намного лучше. Но вот если бы ты все это читал не вслух, а мысленно, стихи звучали бы и вовсе великолепно.
      — Правда? — радостно спросил могучий герой. — Тогда я попробую.
      И Аякс, сделав глубокомысленное выражение лица, беззвучно зашевелил губами.
      — Да, — наконец сказал он, — так определенно лучше. Я бы даже сказал — величественнее.
      Вытащив из-за пояса божественное устройство, Одиссей направился на нос корабля. Но, как ни крути, все равно выходило, что они не могли миновать проклятый остров Сирены. Если корабль отклонялся от данного курса даже самую малость, красная пипка на приборе гасла, а медные усы переставали вращаться.
      Почему этот остров считался проклятым, никто толком не знал, поскольку никто на нем не бывал.
      Да-да, случаются и такие казусы, когда общественное мнение превалирует над здравым смыслом.
      Схема подобных заблуждений довольно проста. К примеру, некий пьяный (необязательно), слепой (обязательно) странствующий певец — аэд сочиняет какую-нибудь басню. Скажем, элегию “Люди с песьими головами”. И тут же все греки начинают твердить об этих самых людях с песьими головами, с пеной у рта доказывая друг другу, что псинофаги действительно живут за краем земли и что все они незаконнорожденные дети от пьяной (необязательно), порочной (обязательно) связи Зевса с Цербером.
      Тут как тут находится некий очевидец с безумно бегающими глазами дельфийского прорицателя, который прилюдно утверждает, что он действительно лицезрел этих жутких байстрюков Зевса и что те его чуть не сожрали, а он геройски сбежал. И все сразу угощают очевидца халявным вином и просят описать этих собакочеловеков поподробнее, и очевидец описывает их с такими деталями, что кажется, он сам один из них. Все, короче, напиваются и дружно идут бить морду не имеющим никакого отношения к данному рассказу эфиопам, которые сволочи уже просто потому, что они есть.
      В общем, так и формировался древнегреческий ПИАР, а потомкам пришлось весь этот бред в итоге расхлебывать и защищать по нему диссертации…
      — Знаете, мужики, — сказал Одиссей, — об этом острове в Аттике всякие ужасы болтают. Воет там кто-то вроде по ночам, и кто этот вой слышит, сходит с ума.
      Греки испуганно зашептались, опасливо поглядывая на темнеющее на горизонте небо.
      Приближался вечер.
      — Что же нам делать? — растерянно спросил Агамемнон.
      — Давайте все вусмерть упьемся, — радостно предложил Аякс, — и тогда ничего не услышим.
      Герои благосклонно загудели. Идея Аякса им явно понравилась.
      — Никакой пьянки. — Голос царя Итаки был твердым как гранит. — До нашего возвращения на мою родину из трюма корабля не будет выпита и капля вина. Заткните себе уши воском, а меня привяжите к мачте корабля. Пожалуй, послушаю я эту сирену.
      Возбухать (в смысле спорить. — Авт.) никто из греков не стал. Одиссей и так в последнее время пребывал в глубоко минорном настроении, поэтому злить его не следовало. На всякий случай.
      Еще не успело полностью стемнеть, а путешественники уже проплывали мимо острова Сирены. У всех, кроме крепко привязанного к мачте веревкой Одиссея, уши были залеплены воском или сургучом (некоторым воска просто не хватило).
      Царь Итаки, испытывая тревогу вперемешку с любопытством, вглядывался в мифический остров, о котором так много говорили в питейных заведениях Аттики, причем страшные истории рассказывали преимущественно после захода солнца.
      Но ничего особенного в этом острове не было.
      Маленький такой островочек, а посередине башня стоит, из белого камня сложенная, высокая-высокая, с окнами под самой крышей. В окнах огонь горит, отбрасывая далеко в море длинные желтые лучи. Крутится верхушка диковинной башни, и свет от нее равномерно расходится лучами во все стороны.
      Присмотрелся Одиссей к башне, видит эмблему у ее основания какую-то странную, перекрещенные серп и молот изображающую.
      “Так это же фирменный знак божественного кузнеца Гефеста”, — с удивлением подумал царь Итаки, и тут до него дошло.
      — Развяжите меня, братья! — закричал он остальным грекам. — Это всего лишь обыкновенный маяк.
      Но греки его, естественно, не услышали, меланхолично поплевывая в воду. Ну а гребцы гребли себе, что им какая-то там сирена?
      Корабль благополучно миновал остров. Герои засуетились, распаковывая уши.
      — Снимите веревки! — закричал им Одиссей. — Немедленно развяжите меня.
      — Что? — переспросил Аякс, часто моргая.
      — Воск из ушей вытащи, дурень, — посоветовал другу Одиссей.
      Прошло десять минут, пятнадцать, двадцать, а Одиссея никто освобождать от веревок даже не собирался.
      — Эй, вы чего? — завопил царь Итаки, но герои, приветливо помахивая ему руками, уже взламывали с помощью головы Аякса двери винного трюма.

      Видимо, в самом деле подходило путешествие Одиссея к концу. Даже Дионис, в очередной раз явившийся на корабль греков, сказал царю Итаки об этом.
      — Как видишь, прибор Гефеста ведет тебя точно к цели. — Бог вина простер руки, указывая далеко в море. — Полагаю, он наконец запеленговал то, что нам нужно.
      — А что, если это очередной виноперегонный аппарат? — предположил Одиссей. — Что тогда?
      — Не думаю. — Дионис с сомнением покачал головой. — Сигнал слишком мощный, наверняка это монокристалл.
      Аякс с перевязанным лбом тихо сочинял, сидя у мачты, очередную элегию про остров Сирены. Агамемнон с Парисом резались в нарды, а Гектор загорал, развалившись на палубе рядом с якорем.
      Естественно, никто, кроме Одиссея, Диониса не видел, так как бога вина могли лицезреть только те смертные, которые ему были нужны.
      — Вскоре вы проплывете мимо Сциллы с Харибдой, но ты, главное, ничего не бойся. Они не причинят вам вреда. Просто не подплывайте слишком близко к Харибде, и все будет в порядке.
      — О них в Греции такое болтают… — начал было Одиссей.
      — А ты не слушай, что разные дураки говорят, — перебил его бог вина. — Это все от невежества и постоянных пьянок. Ты извини меня, но я на пару минут отлучусь…
      И Дионис исчез.
      То, что они приближаются к Сцилле с Харибдой, греки поняли, когда услышали чудовищное клокотание морской воды, сопровождавшееся жутким утробным ревом.
      — Сушите весла, — приказал гребцам Одиссей, слюнявя указательный палец. — Пойдем под парусом. Будем держаться по возможности левой стороны.
      Корабль медленно вошел в узкий пролив между скалами.
      Столпившиеся на носу судна греки оторопело смотрели на гигантское вырубленное в скале каменное сооружение, напоминавшее пасть кита. Из узких отверстий с грохотом низвергалась, пенясь и бурля, морская вода.
      Шум стоял такой, что герои едва могли переговариваться между собой. Приходилось кричать во всю глотку.
      — Это Сцилла, — сказал возникший рядом с Одиссеем Дионис, — дамба мощной гидроэлектростанции, благодаря которой в Греции всегда тепло. Она гонит энергию в специальные генераторы климата, находящиеся в землях киммерийцев. Все автоматизировано и сработано на века.
      Одиссей опять мало что понял в запутанной речи бога вина. Ему ясно было лишь одно — благодаря этой Сцилле в Греции тепло.
      — А где же Харибда? — спросил царь Итаки.
      — Чуть дальше, — ответил Дионис, — вон за тем поворотом.
      “Вон за тем поворотом” узкий пролив резко расширялся, образуя гигантский залив, посередине которого крутился кошмарный водоворот. С гулом вращались невероятные лопасти железного винта. Однако корабль греков, плывший по самому краешку залива, в эту водяную воронку почему-то не затягивало.
      — А вот и Харибда, — показал головой Дионис. — Это регулятор морского течения и одновременно мощнейший фильтр. Также, как и Сцилла, работает абсолютно автономно. Правда, греческих кораблей перемололо здесь немало, но это своеобразная плата за любопытство. Не фиг было лезть на середину залива.
      — О… — Удивленный возглас пронесся среди путешественников, когда из центра Харибды в небо ударил мощный фонтан морской воды.
      — Дальше будет остров Огигия, владения нимфоманки Калипсо, — продолжал Дионис. — Искренне советую вам не останавливаться на нем. Там сейчас проводит подводные исследования мобильная группа Посейдона во главе с морским старцем Кусто, так что делать вам там нечего.
      — Во главе с каким морским старцем? — переспросил Одиссей.
      — Да не важно. — Бог вина махнул рукой. — Вы, главное, дальше плывите, все остальное не ваши проблемы.
      Пожав плечами, царь Итаки молча согласился.
      — На острове Сирены, — донесся от мачты пьяный бас Аякса, — жили злые аборигены.
      — Слушай, Дионис, — тоскливо обратился к богу вина Одиссей, — а ты не мог бы превратить вино в нашем трюме в воду?
      — Мог бы, — кивнул Дионис, — но рука у меня не поднимется. Там ведь шесть бочек с особым троянским. Это же теперь раритет. Трои-то вместе с ее виноградниками больше не существует.
      — Тоже верно, — вздохнул Одиссей.
      Над кораблем греков с шумом носились крикливые чайки, а это означало, что где-то совсем близко земля. Да тот же остров нимфы Калипсо.
      — Ладно, еще увидимся, — сказал царю Итаки бог вина, медленно тая в воздухе.
      У острова Калипсо творилось и вовсе нечто непонятное.
      Дионис в принципе мог бы Одиссея и не предупреждать, чтобы тот не приближался к острову. Одиссей пока находился в здравом рассудке. (Ну, это ненадолго. — Авт.) Да и отдай он приказ грекам высадиться на остров, те наверняка снова привязали бы его к мачте и безумный приказ, естественно, выполнять не стали бы.
      Рядом с островом Калипсо на брюхе плавал дохлый гигантский железный кит, по спине которого сновали маленькие фигурки неких человекообразных существ с блестящими плоскими мордами и изогнутыми трубками на головах. Шкура у этих существ была иссиня-черного цвета, а ноги напоминали лапы тритона, в смысле животного, а не сына Посейдона. (Ох, и набьют после этого местные аквалангисты автору морду. Ох и набьют! — Авт.). За спинами монстров топорщились непонятные круглые горбы, и греки с содроганием стали молить Зевса, чтобы эти существа на дохлом ките их не заметили.
      Но проплывающие мимо герои были морским чудовищам до фени. Никто из кошмарных существ даже не посмотрел в сторону греческого корабля.
      — Наверное, их Тритон наплодил, — задумчиво предположил Агамемнон. — Спутался, небось, с какой-нибудь каракатицей. Развратник сын Посейдона тот еще.
      — Ты это потише, — прикрикнул на героя Парис. — У моря тоже уши есть.
      — Вот, послушайте, — вмешался в разговор Аякс. — Харибду с Сциллой греки проминули. Плевать им было на опасность, назад они не повернули. И остров нимфы их не испугал, Аякс на лире весело играл.
      — Чего?!! — дружно переспросили герои, недоуменно вытаращившись на друга.
      — Ну… э… — промямлил Аякс, — я научусь в будущем…
      Через час даже Аяксу стало ясно, что они плывут в сторону Итаки.
      Было ли это счастливым совпадением?
      Вполне возможно.
      Тем не менее божественный прибор вел греков строго к родине Одиссея.
      А чему тут удивляться? Все было близко. Сколько там того понта… понты! Все рядом. Все, так сказать, под рукой. Маленькой Аттика была. Это историки потом ее раздули до невероятных размеров.
      Сколько там у них Одиссей скитался?
      Больше десяти лет, двадцати?
      А вот дудки вам! Неделю хитроумный царь Итаки по морю плавал, но за эту неделю успел навидаться всевозможных чудес на тридцать лет вперед. В смысле столько бы времени у него заняло написание многочисленных мемуаров, основанных на путешествии. Забегая вперед, отметим, что Одиссей эти мемуары все-таки написал (надиктовал Софоклюсу. — Авт.). Но, к сожалению, они погибли, когда Нерон поджег Рим, желая на время ощутить себя в пылающей, осаждаемой греками Трое. Да что с него взять, с Нейрона этого. Гей-маразматик. Как идиот правление начал и как законченный придурок его закончил. Наложил на себя руки, во всеуслышание сетуя при этом, что в свое время не стал драматическим актером, выбрав нелегкую профессию императора.
      Но это уже события совсем из другой книги и, соответственно, иного времени.
      Дабы приплыть в Итаку на красивом корабле, с новыми парусами, в хорошей одежде и с полным трюмом экзотической снеди, герои решили заскочить по пути к царю феаков Алконавту и лишь затем, на отремонтированном судне с полным трюмом, плыть на родину Одиссея.
      Неожиданно выяснилось, что Агамемнон — сводный брат Алконавта, и это оказалось очень даже кстати.
      Одиссей с царем феаков знаком не был. Да и вообще вся эта затея была ему не по душе.
      Уж больно имя у этого царя какое-то подозрительное.
      Да и Аякс странно обрадовался, когда речь зашла о стране феаков. Не нравилось это все Одиссею, очень не нравилось. Но жадность победила в царе Итаки подозрительность. Все-таки на шару заполнить корабль жратвой, да и шмотками царскими прибарахлиться было весьма соблазнительно.
      Короче, приплыли греки в гости к Алконавту. Тот как корабль греческий у берега увидал, так из дворца сразу и примчался, голяком на черной колеснице. (В тот момент царь феаков как раз принимал ванну. — Авт.) С чувством обнял Алконавт своего сводного брата Агамемнона.
      Так, конечно, царь был себе ничего. Хоть и в летах, но крепко сложен. Мышцы под кожей поигрывают, но Одиссей подметил в его внешности и кое-что еще. Руки у Алконавта немного дрожали, нос был красный, глаза мутноватые, да и пахло от него явно не амброзией, а кое-чем покрепче. Правда, речь — и в этом надо отдать должное царю феаков — была у него твердой, как и поступь. Так вроде и не скажешь, что человек находится в двух шагах от белой горячки.
      — Как я рад! — радостно повторял Алконавт. — О, как я рад…
      Агамемнон по очереди представил царю своих друзей, начав, естественно, с Одиссея.
      — О! — закричал Алконавт. — Так это и есть хитроумный владыка Итаки? Большая честь для меня принимать великого Одиссея в своих землях!
      Одиссей почтительно поклонился.
      — Друзья мои, — сказал Алконавт, — пройдемте же скорее в мой дворец. Закатим пир в честь нашей знаменательной встречи…
      Вот именно этого Одиссей и опасался. Больше всего…
      Дворец царя Алконавта требует отдельного описания, ибо подобного ему сооружения в Аттике не было.
      Греков доставили во дворец феакийского правителя на колесницах, а их корабль уже ремонтировался в местных кораблестроительных доках.
      Феаки были народом богатым и гостеприимным.
      Итак, дворец.
      Выполнен он был с потрясающей воображение точностью в виде гигантской винной амфоры. Одиссей, как его увидел, так сразу духом и пал, ибо по всему выходило, что задержатся они здесь надолго. Это сразу стало ясно — достаточно было взглянуть на Аякса, лыбившегося, точно перед женитьбой на несовершеннолетней гетере.
      Стены дворца Алконавта были облицованы лекифами и пифосами. Во дворе били фонтаны из разных сортов вин, и пахло вокруг… нет, этого нельзя передать словами, это нужно просто брать и нюхать.
      Париса от этого воздуха мгновенно развезло, и он стал достаточно вульгарно приставать к большезадой и крутобедрой дочери Алконавта Навсикае, которая сразу же положила глаз на Одиссея.
      “Хорошей женщины должно быть много, — спокойно размышлял царь Итаки, — но это, по-моему, уже слишком даже для меня”.
      Начался пир.
      Все бы ничего, но Навсикае вдруг вздумалось пригласить Одиссея на танец. Тот, конечно, сразу же попытался дать деру, но был пойман во дворе сыном царя Алконавта Лаодамом и его другом Эвриалом.
      — Нехорошо, уважаемый, — укоризненно сказал Одиссею Лаодам. — Ты нарушаешь наши обычаи. Мой папа может сильно на тебя обидеться.
      Короче, еле-еле уговорили они Одиссея спуститься с верхушки колонны и отвели его обратно в пиршественный зал.
      — Агамемнон, Гектор, Аякс, — в отчаянии закричал царь Итаки, — помогите!
      Но за гомоном пьяных голосов его никто из героев не услышал, и Навсикая, прижав голову Одиссея к своей чудовищной груди, пустилась в пляс.
      Впрочем, грудь у дочери Алконавта была ничего. Грудь Одиссею понравилась, поскольку по своим размерам она втрое превышала зад Пенелопы.
      “Второй раз жениться, что ли?” — мелькнула было у Одиссея безумная мысль, но он наступил этой мысли на горло еще в самом зародыше.
      А дворец феакийского царя неистово затрясся, словно его брала штурмом дюжина индийских слонов.
      Как Одиссей выжил после танца с дочерью Алконавта, так и осталось для него загадкой. Не исключено, что в события на земле очень вовремя вмешались боги, не позволив чудовищным грудям Навсикаи задушить царя Итаки. Хотя тот был в принципе и не против. Такая смерть ему казалось приятной и весьма достойной.
      Но разве могли боги позволить Одиссею погибнуть в эротическом экстазе, когда он еще не выполнил до конца возложенную ими на него миссию?
      После неистового танца главного гостя с дочерью царя (здорово повредившего фундамент дворца) взял в руки кифару присутствовавший на пиру знаменитый певец Демодок. Славился Демодок своими чувственными глубокими песнями на всю Аттику Часто певец гастролировал по Греции и, как болтали злые языки, был невероятно богат и тщеславен.
      Запел Демодок своим прекрасным голосом, зажурчала в его руках звонкая кифара. Задумались герои, отставив в сторону свои кубки.
      Я человек из воды, Я враг земли и огня, — пел юноша…
      Я человек из волны,
      Ты не догонишь меня
      Я — человек-прибой,
      На берег грудью лечь,
      Но я и с ним и с тобой,
      Чтоб снова вас уберечь
      Я человек из глубин,
      Я тот, что снился тебе
      В страшных предутренних снах
      Гребнем на мутной волне
      Горько зарыдал пьяный Аякс, сын Оилея, поскольку понял он, что никогда ему не создать столь прекрасных строк, как бы он ни старался.
      Смолк последний аккорд кифары, утих прекрасный голос Демодока. Раздались в зале восторженные возгласы присутствующих. Величественно поклонился царю певец, и пир был продолжен.
      Наступил вечер.
      Тут уже Одиссей забеспокоился всерьез, поскольку Алконавт решил оставить их у себя на ночлег, наверняка по наущению дочери своей Навсикаи.
      — Гектор, Аякс, — тихо позвал Одиссей героев, жестом предлагая им выйти из пиршественного зала и переговорить во дворе.
      Гектор с Аяксом удивились, но просьбу царя Итаки выполнили, не спеша покинув праздник.
      — В чем дело? — добродушно спросил Аякс, хищно косясь на бьющий совсем рядом винный фонтан.
      — Боюсь, что нам придется тут заночевать, — сказал Одиссей.
      — Вот и прекрасно, — обрадовался Гектор, — а то мы с пьяных глаз вместо Итаки чего доброго снова к циклопам заплывем.
      — Да не в этом дело, — тряхнул головой Одиссей, — ко мне в покои наверняка ночью заявится Навсикая. Ну, вы понимаете зачем.
      — Понимаем, — пошло хохотнул Аякс.
      — А зачем она к тебе заявится? — искренне удивился Гектор.
      Аякс с Одиссеем переглянулись.
      — В нарды играть, — усмехнулся царь Итаки.
      — А почему именно в нарды? — не понял троянский герой. — Шашки ничем не хуже.
      — Все, свободен. — Одиссей дружески похлопал Гектора по спине. — Можешь идти обратно в зал. Пожав плечами, герой вернулся на пир.
      — Ну так что? — лукаво спросил Аякс. — Я так понимаю, тебе помощь нужна? Одиссей кивнул.
      — Думаешь, один с ней не справишься? М-да, такую тушу удовлетворить целая проблема. Не уверен, что даже мы вдвоем справимся. Тут Зевс нужен, не меньше, он толстых баб любит.
      — Что?!! — ужаснулся царь Итаки. — Да мне другая помощь нужна.
      — Другая? — переспросил Аякс.
      — Я хочу тебя попросить, — заговорщицки прошептал Одиссей, — немного подежурить ночью у дверей моей спальни, и, когда она придет, ты скажешь ей, что это, мол, твоя комната и где сплю я, ты не знаешь.
      — Да без проблем, — кивнул Аякс, — я бы и сам не рискнул с ней попрыгать. Тут, знаешь ли, борцовские навыки нужны, этих, как их, эфиопов, сумо, по-моему, называются.
      — Значит, я могу на тебя рассчитывать? — снова спросил героя Одиссей.
      — О чем речь? — воскликнул Аякс и с разбегу прыгнул в винный фонтан.
      Раздалось довольное урчание, а затем утробное бульканье. Но вдруг мощный всплеск — и почти бездыханное тело Аякса выпало из фонтана, усеяв мраморные дорожки дворцового парка темными капельками вина.
      Через парапет перешагнул бог вина Дионис:
      — Тяжелый, сволочь. — Дионис кивнул в сторону храпящего Аякса. — Если бы не я, захлебнулся бы твой друг в фонтане.
      — Скотина! — Одиссей с ненавистью пнул героя сандалией в бок. — А тебе, Дионис, спасибо. Зачем пожаловал?
      — Да хотел сказать, что твой корабль местные уже починили, а Навсикая подговорила царя оставить тебя во дворце на ночь.
      — Да, уже знаю, — махнул рукой Одиссей.
      — И что ты собираешься делать?
      — А что тут поделаешь… Скажу, что после битвы с циклопом я полный импотент.
      Дионис отрицательно покачал головой:
      — Не поможет.
      — Ну тогда скажу, что я э-э… предпочитаю мужчин.
      — Тоже не поможет.
      — Ну… тогда не знаю, скажу, что я гермафродит.
      — А вот это вполне бы сработало, — кивнул Дионис, — но лишь в том случае, если б феаки не знали, что у тебя есть сын.
      — А они что, знают?
      — Конечно. Кто же в Аттике Телемаха не знает. Да он по рейтингу популярности на втором месте после тебя стоит, а на третьем месте Эрот, а был недавно на втором.
      — Что ж так? — усмехнулся Одиссей.
      — Не знаю, — ответил Дионис. — Говорят, в Спарте монеты стали чеканить с профилем Телемаха, ну и с твоим, естественно, тоже. Но, правда, на меди, а не на золоте.
      — Гм… — сказал Одиссей, — да мне оно как-то по барабану. Мне бы ночь эту пережить, а там разберемся.
      И они с богом вина серьезно задумались.
      Обидно будет, если путешествие Одиссея возьмет и закончится или застопорится на неопределенное время. Хорошо, если царь Итаки отделается двумя-тремя переломами. Ну а если пышнотелая красавица в порыве страсти его задушит?
      Кошмар!
      Дионис задумчиво посмотрел на лежащего в луже вина Аякса.
      — Может, друга твоего Навсикае подсунуть? — предложил бог вина. — Факелы задуем, она ничего и не заметит.
      — Я не хочу смерти Аякса. — Одиссей тяжело вздохнул. — Хоть он и редкостная скотина, но я своих приятелей не подставляю.
      — Зато я подставляю, — радостно сказал Дионис и, сняв с пояса сотиус-мобилис, позвонил непонятно где шлявшемуся Эроту.
      — Да, — ответил бог любви, и, судя по доносившимся до уха Диониса сладострастным стонам, Эрот был на работе.
      — Это Дионис, — сказал бог вина. — Тут одной молодой паре, дочери царя феаков и ее жениху, требуется опытный секс-инструктор.
      — Уже бегу, — ответил Эрот, — то есть лечу. Девочки, до свидания…
      Довольно улыбнувшись, Дионис повесил сотиус-мобилис обратно на пояс.
      — Ты это, давай где-нибудь спрячься, — сказал он Одиссею. — Желательно за пределами дворца, а я прослежу, чтобы все прошло удачно.
      Одиссей кивнул и, с сожалением посмотрев на спящего Аякса, двинулся прочь от дворца царя Алконавта.
      Огорчен был царь Итаки несознательным поступком своего друга. Что и говорить, подвел его Аякс, очень сильно подвел.
      Дионис проводил Одиссея веселым взглядом, после чего принялся с нетерпением ждать Эрота, который по техническим причинам опаздывал.
      Да все они теперь опаздывали по этим самым причинам, поскольку Аид строго контролировал каждую телепортацию, мотивируя это тем, что боги своими скачками по Греции истощают ему реактор.
      Может, и прав был жлоб лысый, кто его знает.
      Посейдон, правда, предложил Аиду брать энергию от Сциллы, автономной гидроэлектростанции, но Аид в резкой форме отказал братцу, сказав, что он не хочет, чтобы в Греции похолодало или, чего доброго, вечная мерзлота случилась.
      Да Зевс с ним, с реактором этим. Улетят они скоро домой и бед никаких знать не будут. А дома телепортируйся куда хочешь: хоть на другую планету, хоть в иную галактику. Но вот почему-то в Греции портал установлен не был. Хотя оно и понятно почему: туристы бы толпой повалили и загадили молодую планету меньше чем за месяц.
      Дионис явственно себе представил, как Эрот бежит сейчас к Аиду, как просит того дать разрешение на телепортацию в земли феаков, и ему стало жалко юношу, не подозревавшего о той свинье, которую ему собирался подложить бог вина. (Весьма двусмысленная фраза. — Авт.)
      Хотя почему именно о свинье?
      Возможно, Эрот даже спасибо ему потом скажет за ночь экстремальной любви в объятиях пышнотелой смертной.
      Хотя Эрот больше любит смотреть, чем это самое делать.
      “В любом случае, свои боги — сочтемся”, — подумал Дионис, глядя на храпящего Аякса.
      “Разбудить его, что ли? — мелькнула у бога вина веселая мысль. — Предварительно протрезвив”.
      Но идея явно была неудачной. Ведь великий греческий герой вполне мог вспомнить о своем обещании Одиссею и влезть в самый неподходящий момент в спальню к голубкам.
      Воздух в парке царя Алконавта вздрогнул, и рядом с Дионисом возник запыхавшийся Эрот.
      — Почему ты так тяжело дышишь? — удивился бог вина. — За тобой кто-то гнался?
      — Ага, — кивнул Эрот, промокая рукавом одежды влажное чело. — Цербер. За статуей Зевса меня, гад, подкараулил. Ну я его сандалией по морде, и сюда.
      Дионис опасливо посмотрел за спину богу плотской любви, поскольку этот кретин вполне мог телепортироваться в Феакию вместе с Цербером.
      Но все, вроде, было в порядке.
      — Где молодожены? — заинтересованно спросил Эрот. — Я уже готов. Вот, успел заскочить к эфиопам, “Камасутру” прихватил.
      Только сейчас Дионис обратил внимание на толстый фолиант под мышкой у юного бога, с броско иллюстрированной яркой обложкой.
      — Безумство ночи, “Камасутра”. Травматология на утро<Стихотворение Сергея Карташова>, — нараспев прочел по памяти Дионис известный стишок, сочиненный некогда остряком Зевсом.
      Да, в это трудно поверить, но Зевс когда-то в молодости улыбался.
      Когда-то. В молодости. Пока не женился на Гере.
      — Э… секунд очку, — спохватился бог вина, — а почему голые мужики на обложке?
      — Да? — искренне изумился Эрот и тоже посмотрел на обложку. — Хм… так это я старое издание захватил, напечатанное в Гоморре. Ничего, думаю, и это сойдет. Принцип здесь все равно тот же.
      — М-да, — прошептал Дионис, нервно теребя подбородок.
      Что же это он, кретин, делает, ох и отомстит ему Эрот, ох и отомстит, жестоко отомстит.
      — Ну так где молодожены? — снова спросил Эрот, дружелюбно улыбаясь.
      — Да гуляют еще. — Дионис махнул рукой в сторону пиршественного зала, где хор нестройных пьяных голосов уже битый час фальшиво затягивал: “Ты куда, Одиссей, от жены, от детей”.
      — Так ведь полночь уже скоро. — Эрот посмотрел на электронные часы в своем сотиусе-мобилисе.
      — Знаешь что, — сказал Дионис, — давай я отведу тебя прямо в их покои, и ты молодых там подождешь, книжку пока полистаешь.
      — Давай, — с радостью согласился Эрот, и вероломный бог вина повел юношу в гостевую комнату царя Итаки.
      — Это не Арес, — Асклепий с сожалеющей миной развел руками, — и не Гипнос. В списке осталось проверить всего лишь двух индивидуумов, так что завтра будем знать точно, кто из них отец Одиссея.
      — Хорошо бы, — кивнул Гермес. — А меня проверил?
      — Проверил.
      — А себя?
      — В первую очередь, еще в начале сравнительного анализа.
      — Ну а Диониса?
      — Он один из этих двух оставшихся, — усмехнулся Асклепий.
      — А кто второй? Врачеватель назвал.
      — Ого! — хохотнул Гермес. — А представляешь, если именно он и окажется отцом царя Итаки. То-то потеха будет.
      — Представляю, — кивнул Асклепий. — Особенно весело будет самому Одиссею…

      — Итака, дом родной, — торжественно произнес Одиссей, завидев вдалеке родные берега.
      Подаренный царем феаков красный атласный плащ, расшитый по краям золотом, красиво развевался на ветру за его спиной.
      Аякс оглушительно затрубил в рог, также подарок царя Алконавта.
      Злобно покосившись на великого героя, Одиссей нервно прочистил уши.
      — Что? — спросил Аякс и, опустив рог, продекламировал: — Вот наконец в Итаку греки возвратились, от счастья все они упились.
      Агамемнон с Гектором громко заржали.
      — Да погодите вы с пьянкой! — прикрикнул на них Одиссей, которого с утра терзали непонятные мрачные предчувствия.
      И вскоре эти предчувствия подтвердились: на берегу Итаки не оказалось ни одной живой души.
      Аякс добродушно предложил еще раз протрубить в рог. Одиссей схватился за меч, но Агамемнон с Гектором и Парисом удержали царя Итаки от совершения опрометчивого тяжкого преступления.
      — Ага, — сказал Аякс, поднимая с земли покрытую воском дощечку. — Сегодня в восемь часов утра, — громко прочел он, — во дворце состоится торжественная свадьба вдовы царя Итаки Пенелопы и купца Антиноя. Вход бесплатный. Просьба без подарков не являться.
      — Так это же объявление, — догадался Гектор. — Интересно, кто такая эта Пенелопа?
      — Моя жена, — просто ответил Одиссей, и герои испуганно на него посмотрели.
      Чего это он вдруг улыбается, не спятил ли ненароком?
      Но царь Итаки был в здравом уме более, чем когда-либо.
      “Тартар меня побери! — размышлял он. — Какой великолепный представляется случай избавиться от этой идиотки. Да нет, это не просто случай, это шанс, предзнаменование, божественный подарок. С ума сойти…”
      — Вперед, во дворец, — скомандовал Одиссей, наконец приняв решение.
      — Эй, ты чего это там задумал? — перепугался Агамемнон. — Я в убийстве твоей жены участия принимать не желаю.
      — Успокойтесь, друзья, — улыбнулся царь Итаки, — я не собираюсь никого убивать. Тем более уже девять часов, свадьба давно состоялась, и сейчас вовсю идет праздничный пир. Грех не навестить молодоженов.
      — А как же подарки? — удивился Аякс. — Здесь же написано: “Без подарков не являться”.
      — Подарок будет, — Одиссей ласково погладил рукоять меча, — не волнуйтесь.
      И греки поспешили во дворец царя Итаки, не совсем понимая, что он собирается сделать.
 
      Дионис с опаской посмотрел на несколько помятого Эрота, заявившегося во дворец Аида под самое утро.
      “Камасутра” под мышкой всклокоченного юноши имела такой вид, словно ее терзали бешеные собаки. Многих страниц не хватало, обложка была порвана.
      — Ну как молодожены? — осторожно спросил Дионис.
      “Сейчас он мне как врежет “Камасутрой”, — подумал бог вина и на всякий случай зажмурился.
      — Молодожены? — Эрот протяжно зевнул. — Да все классно прошло. Жених, правда, до брачного ложа так и не добрался. По-видимому, упился, скотина, до зеленых сатиров. Короче, мне одному пришлось невесту утешать.
      — Ну и как?
      — Что как?
      — Ну, гм… это.
      — А… это? —Эрот понимающе закивал. — Да ничего особенного, размялся немного. Хотя девка и толстая попалась, но зато теплая. Спасибо, друг, перед нашим отъездом ты мне сделал хороший подарок. Эрот добра не забывает.
      И, сладко зевая, бог любви скрылся между черными колоннами мрачного дворца Аида.
      — Чудны дела твои, Зевсушка, — прошептал Дионис, вытирая со лба холодную испарину. — Фух, слава Крону, пронесло…
      А свадебный пир в царском дворце Итаки был в самом разгаре.
      Вино лилось рекой. Было заколото пятнадцать быков, двадцать овец и десять свиней. Молодой муж Пенелопы не скупился на свадебные затраты, которые получились немалые, потому как запасы дворца давно уже были съедены прожорливыми женихами.
      К слову сказать, потерпевшие фиаско претенденты на сердце и руку прекрасной вдовушки тоже присутствовали на пиру. Антиной великодушно разрешил им еще немного погулять за чужой счет. Все-таки столько времени жили вместе, пили, гуляли. Почти уже братья, а не соперники. Вовсю веселились Эвримах с Леокритом. Плясали богатенькие старички и знатные хромые калеки. Праздновал свадьбу весь народ Итаки.
      — Горько, горько! — басом взревели пирующие в зале гости, и Пенелопа, смущенно покраснев, подставила супругу симпатичную румяную щечку.
      Антиной ухмыльнулся и, грубо схватив жену за задницу, запечатлел на ее устах (а не там, где вы подумали. — Авт.) жирный поцелуй, после чего снова принялся с чавканьем уплетать ароматно пахнущую баранину.
      И вот как раз в этот момент…
      Двери пиршественного зала с грохотом распахнулись.
      Взоры пирующих обратились… Да этого просто не могло быть! ПРОСТО НЕ МОГЛО БЫТЬ!
      — Ой-ей, — сказал присутствовавший на свадьбе Гименей, поспешно телепортируясь в царство Аида.
      Но на это никто из гостей внимания не обратил, потому что в зал вошел Одиссей, преждевременно усопший царь Итаки.
      Живой. Невредимый. И почему-то улыбающийся. Ехидно.
      — Так-так, — довольно произнес он.
      Немая сцена в пиршественном зале была достойна запечатления в виде скульптурной композиции где-нибудь на Олимпе. И называлась бы она наверняка: “Ёж твою мать”.
      За спиной царя Итаки пирующие разглядели великих мужей Греции: Гектора, Агамемнона Париса и… о ужас! — Аякса, сына Оилея
      Герои смотрели на гостей осуждающе, особенно Аякс.
      — Кхе-кхе, — громко закашлялся Антиной, подавившись жирным куском баранины и тем нарушив всеобщее тягостное молчание.
      Затем новоявленный муж Пенелопы весьма проворно нырнул под стол.
      — Ой, — сдавленно произнесла Пенелопа и очень красиво упала навзничь в обморок.
      Но даже Аяксу стало ясно, что она притворяется. Поскольку, если бы жена Одиссея действительно упала в обморок, то сделала б это лицом вперед, извините, мордой об стол, а не наоборот.
      Таким образом, немая сцена была нарушена.
      — А-а-а-а… — взвыли присутствующие и, переворачивая столы, давя дорогие заморские яства, бросились по спинам упавших в противоположный конец пиршественного зала, где находились еще одни двери — спасительный выход наружу.
      Но снаружи их ждала своеобразная прайдова чистка в виде гребцов с корабля Одиссея, вооруженных мощными веслами. Граждан Итаки и знатных гостей они выпускали из зала беспрепятственно, а вот женихов загоняли веслами обратно.
      Спросите, как они их распознавали?
      Да очень просто — по лоснящимся мордам. Те так отъелись за время пребывания во дворце Одиссея, что едва пролезали в спасительные двери.
      — Так-так, — повторил царь Итаки, когда в зале дворца осталось около десятка женихов и притворно обморочная Пенелопа.
      — Ага, — сказал Аякс, вытаскивая за ухо из-под перевернутого стола здорового бородатого бугая, — а это еще кто тут у нас прячется?
      — Только не бейте, — жалобно запричитал Антиной, — пожалуйста, только не бейте.
      Аякс посмотрел на Одиссея. Одиссей едва заметно кивнул.
      В следующую секунду в руке Аякса появился волшебный жезл сумасшедшей Кирки.
      — Стань свиньей, — громко взревел герой, щелкая палкой нового мужа Пенелопы по горбатому носу.
      Раздался мощный хлопок, словно Антиной был надувным и в этот момент взял и лопнул.
      — В-и-и-и, — завизжала выскочившая из-под ног Аякса свинья, — рох-рох…
      — А-а-а-а, — заорали остальные женихи, сбившись в плотную кучу посередине зала.
      — Возвращайся в свою Эфиопию! — крикнул вслед улепетывающей свинке Аякс, и герои весело заржали. (При чем тут Эфиопия, ума не приложу!! — Авт.)
      — Сволочи, — сказала решившая наконец прийти в себя Пенелопа.
      Одиссей не спеша подошел к Аяксу. Осторожно забрал у него жезл Кирки.
      — Нет! — взвыли женихи и отчаянно зарыдали.
      — Займитесь ими. — Царь Итаки небрежно указал на вспотевших от страха толстяков.
      Гектор, Парис, Агамемнон и Аякс зловеще усмехнулись, закатывая рукава подаренных им феакийским царем роскошных одежд.
      Одиссей же подошел к бледной и оттого очень решительной Пенелопе, про себя отмечая, что божественное устройство на его поясе почему-то вдруг издало тревожное предупреждающее попискивание.
      — Ну что? — тихо спросил он.
      — Ничего, — склочно огрызнулась м-м… ну, пусть будет жена. — Меньше надо было по Аттике шляться. Небось, кобелина сатиров, с каждой шлюшкой портовой мне изменял.
      — Если я скажу, что это не так, ты все равно мне не поверишь. — Царь Итаки тяжело вздохнул, незаметно касаясь руки Пенелопы волшебным жезлом Кирки…
      На этот раз был не хлопок, а яркая вспышка.
      Одиссей даже отшатнулся, закрыв лицо руками.
      Вторая симпатичная розовая свинка с недоуменным хрюканьем бросилась наутек. На пороге ее уже поджидал черный хряк с белыми пятнами на спине, гневно потрясающий большим пятачком в сторону Одиссея.
      — А ну пошли отсюда! — топнул на них ногой Аякс, и свинки испарились.
      А что же произошло с остальными женихами?
      Протяжно постанывая, они тихо лежали на полу пиршественного зала, еще ощущая толстыми боками кулаки и сандалии героев.
      — Будет вам урок. — Одиссей укоризненно потряс над телами женихов указательным пальцем.
      Стонущие женихи благодарно на него посмотрели: хорошо хоть не убил…
      — Опа, попалась. — Дионис очень ловко схватил толстенькую розовую свинку за задние ножки.
      Свинка испуганно заверещала и стала неистово вырываться.
      — Да погоди ты, Пенелопа, — прикрикнул на нее бог вина. — Да не дергайся же ты так, я тебя есть не собираюсь, я вегетарианец. Заклятие Кирки вне пределов ее острова действует максимум неделю. К следующей среде снова станешь женщиной.
      Свинка немного затихла, недоверчиво косясь на Диониса маленькими блестящими глазками.
      Дионис усмехнулся и осторожно снял с ее головы золотую диадему с большим переливающимся алмазом посередине.
      — Вот он, монокристалл наш, — довольно сказал он, отпуская Пенелопу. — Считай, все время был у нас под носом… И как же это он, интересно, к ней попал?
      Но этот вопрос так и остался без ответа. (Просто Антиной его у Гипноса в эфиопские нарды выиграл. — Авт.)
      — Ты не поверишь! — закричал материализовавшийся из воздуха Гермес.
      — Ё… — дернулся Дионис, хватаясь за сердце и чуть не выронив при этом золотую диадему. — Кретин, больше так не делай.
      — Извини. — Гермес наклонился к самому уху приятеля. — Ты знаешь, кто оказался отцом Одиссея?
      — Ну? — недовольно буркнул Дионис, которому сия информация была в общем-то до лампочки. Гермес назвал.
      — ЧТО?!!
      — Да-да, именно.
      — Но как же тогда… — Дионис сделал довольно непристойное движение, словно спускался на горных лыжах с крутого заснеженного холма.
      Гермес недоуменно развел руками:
      — Тайна его зачатия, думаю, так и останется нераскрытой, — ответил он.
      — Одиссей? — позвал Дионис, похлопав по плечу царя Итаки, который чистил загаженный женихами трон.
      Одиссей обернулся:
      — Да, в чем дело?
      — Не хочешь познакомиться со своим папулей?
      — Как, вы уже знаете, кто он?!!
      Царь Итаки просто опешил от этой новости. Мокрая тряпочка с громким шлепком выпала у него из рук.
      — Конечно, уже знаем, — улыбнулся Дионис. — Я свое слово держу. Идем, он ждет тебя перед дворцом.
      Но Одиссей не пошел, он буквально вылетел на улицу. Вылетел и застыл как вкопанный с открытым ртом, потому что вместо отца увидел две волосатые гигантские ноги в сандалиях и с давно не стриженными ногтями.
      — Знакомься, Одиссей, — торжественно произнес Дионис, — это твой отец Полифем.
      По-прежнему не веря услышанному, царь Итаки медленно поднял голову.
      — Ой… — сказал циклоп, сдирая с головы черную повязку, под которой оказался второй вполне здоровый глаз. — Дионис, так это же…
      — Ну да, — кивнул бог вина, — это твой сын.
      — Э нет, — покачал головой Полифем, снимая с плеча мощную дубину, — это не мой сын. Ну, я тебя сейчас…
      — Зевс-Громовержец! — закричал Одиссей и со всех ног кинулся бежать к морю, надеясь, что Аякс, Агамемнон, Парис и Гектор еще не отплыли.
      — Стой! — взревел Полифем, раскручивая над головой дубину. — Стой, Ядурак, убью…
      — Как это трогательно, — сказал Дионис, вытирая норовившую сорваться на землю скупую мужскую слезу. — После стольких лет вновь обрести родного отца…
      — Итака. — Телемах с удовольствием вдохнул влажный воздух родины.
      Корабль величественно пристал к берегу, словно тоже радовался возвращению домой.
      — А почему нас никто не встречает? — удивился Паламед, и друзья Телемаха недовольно загудели.
      — О боги! — закричал наследник Итаки. — Наверное, все на свадьбе. Скорее поспешим во дворец.
      И греки галопом бросились за своим предводителем. Каково же было их удивление, когда и у дворца они не обнаружили ни души.
      — Может, война началась? — предположил испуганный Паламед, осматривая высаженные двери парадного входа и разбросанные то тут то там на земле оторванные бороды и стоптанные сандалии.
      “Кто-то недавно очень резво бежал из дворца, — подумал Паламед, — причем в панике. Что бы это все значило?”
      Зашли внутрь.
      Тут все и стало на свои места.
      Пиршественный зал был разгромлен, будто в нем гуляла пьяная ватага циклопов. Сами циклопы, тихо постанывая, лежали посередине зала. Были они маленькие, толстые и… избитые.
      — Так ведь это же… — начал было Паламед.
      — Правильно, — кивнул Телемах, — женихи. Мы снова опоздали. Мой отец уже побывал здесь. Возвращаемся на корабль.
      — Но зачем? — удивились греки.
      — Снова посетим Лесбос, — тяжело вздохнул наследник Итаки, не зная, радоваться ему или скорбеть. — Я уверен, мы наверняка найдем Одиссея там…
      А тем временем к берегам Итаки подплывало еще одно никем не замеченное судно, вернее не судно, а плот.
      На этом плоту с веслом в руках сидел здоровый зверообразный детина с длинными, давно не мытыми волосами и в медном рогатом шлеме. Он яростно греб, бормоча себе под нос:
      — Ох, носатые, Конан идет за вами, разрази всех вас Кром…
      Спрятавшись за небольшим валуном на берегу моря, Одиссей тихонько всхлипывал, сетуя на свою нерадивую судьбу.
      — Уплыли, сволочи. Пять минут подождать не могли, алкаши проклятые…
      К сожалению, своего корабля царь Итаки на берегу не застал, точнее, застал он белый парус на горизонте — это его судно летело словно на крыльях к острову Лесбос. Пьяные вопли героев еще долгое время доносил издалека прохладный Борей.
      Где-то бродил по острову разъяренный циклоп, где-то любовно хрюкали друг другу Пенелопа с Антиноем, только у одного Одиссея жизнь летела к сатирам собачьим.
      Плакать царь Итаки, понятно, не умел, но всхлипывал очень натурально, время от времени громко сморкаясь в синее море…
      Рука случайно наткнулась на маленький холщовый мешочек за пазухой.
      “Деньги?” — удивился Одиссей, машинально ощупывая мешочек.
      Но это были не деньги, а нечто мягкое и сыпучее. Сняв мешочек с пояса, царь Итаки развязал его и обнаружил внутри непонятный белый порошок.
      — Так это же… — вслух произнес Одиссей, и к нему стало возвращаться хорошее настроение.
      В холщовом мешочке был порошок счастья, купленный некогда Гектором в землях лотофагов.
      “Вот так удача! — подумал Одиссей. — Забыться к сатировой матери, уйти от всех этих тартаровых проблем, от идиотов-богов и прочих Полифемов…”
      Да, это был ВЫХОД.
      Хороший выход.
      И, пожалуй, единственный.
      — Что ж, посмотрим, что это за зелье, — сказал царь Итаки, щедро пудря себе ноздри порошком, напоминавшим обыкновенный мел.
      Окружающая его реальность мигнула, и Одиссей мгновенно погрузился в вязкую, нахлынувшую со всех сторон черноту. Будто море за секунду вышло из берегов, слизнув грека мокрым языком и унеся его в свои губительные глубины.
      “Наверняка я умер”, — безразлично подумал Одиссей, но, с другой стороны, как бы он смог думать о том, что УМЕР, если бы он действительно УМЕР?!! И где, мать вашу, долина Асфодели? Где Стикс с мрачным Хароном на утлой ладье?
      Тьма свернулась.
      Естественно, Одиссей не мог этого видеть. Он просто почувствовал, что она свернулась, выворачивая его тело наизнанку. Но никакой боли он при этом не испытал.
      Никакой.
      Боли…
      Свет хлынул внезапно, со всех сторон, как и тьма несколько секунд назад.
      Одиссей открыл глаза…
      — Скорее, нам нужно поймать такси. Чего ты стоишь как истукан? — сердито проговорил худой бородатый мужичок, толкая Одиссея в спину. — Санитары уже близко. Что, обратно в психушку захотел?
      Царь Итаки ошарашенно огляделся.
      Совсем рядом по ровной, высеченной из единого камня дороге с шумом катились диковинные четырехколесные самоходные колесницы. Они сильно дымили и время от времени издавали неприятные высокие гудки.
      В воздухе пахло… Да, именно, в воздухе пахло греческим огнем и гнилой опавшей листвой.
      — Где я? — хрипло прошептал Одиссей, ощупывая свою одежду, которая, к слову сказать, была прежней.
      Бородатый коротышка, подняв кверху большой палец, тыкал им в проезжавшие мимо самоходные колесницы.
      — Ты, — со вздохом ответил он, — на планете Земля, месяц февраль, день, по-моему, среда, хотя я не уверен. Числа не знаю…
      Одна из самоходных колесниц внезапно остановилась. Она была большая, черная и вытянутая, как хищная акула. Из маленького окошка высунулась бритая голова здорового бугая в малиновой одежде и с золотой толстой цепью на шее, терявшейся где-то под квадратным подбородком,
      — Что, шизики? — улыбаясь во весь рот, спросил бритоголовый, беспрестанно что-то жуя.
      — Ага, братан, — отозвался бородатый коротышка, — подкинешь нас к вокзалу?
      — Беглые? — продолжая улыбаться, снова спросил бритоголовый.
      — Ну а как же иначе? — удивился коротышка.
      — Садитесь.
      Бородатый открыл в колеснице черную дверцу, тихо ругаясь, пинком запихнул туда Одиссея и забрался в кошмарное средство передвижения следом за ним.
      Колесница плавно тронулась с места.
      Сиденья Одиссею понравились, они были мягкие и на ощупь очень приятные, сделанные из шкуры неизвестного ему зверя (из дерматинозавра. — Авт.).
      — А почему твой кореш в древнем прикиде? — удивился бритоголовый, крутя перед собой какой-то непонятный дырчатый круг.
      — В древнем прикиде? — переспросил бородатый, озадаченно почесывая затылок. — Да у нас в психушке пьесу историческую ставили, вот мы под шумок и смылись.
      — А как та пьеса называлась? — поинтересовался владелец роскошной колесницы.
      — Да Троянская возня, — ответил коротышка, странно косясь на Одиссея.
      — А, про Египет, — кивнул бритоголовый, — знаю-знаю. Клеопатра, блин, и этот как его, Юрий Цезарь. Тогда понятно…
      Одиссей в ужасе зажмурил глаза.
      “О всемогущие боги, — взмолился он, — помогите мне проснуться, прошу вас!”
      Но боги его на этот раз почему-то не услышали…
 
      Космический корабль медленно удалялся от зеленого шарика планеты. Монотонно гудели двигатели, наполняя рубку тихой убаюкивающей вибрацией.
      Аид, сидевший в кресле первого пилота перед мощным, переливавшимся огнями пультом, блаженно улыбался. В особом пазу посередине пульта панели управления красиво мерцал монокристалл.
      Все боги, кроме Аида, Диониса и Гермеса, предпочли криобиоз, погрузившись в сладкий сон в криоотсеке звездолета.
      — По курсу космический корабль класса “Оникс”, — приятным голосом сообщил бортовой компьютер. — Они пытаются установить с нами связь.
      — Включай, — махнул рукой Аид.
      — Ага, — обрадовался Дионис, — летит наша смена.
      — Аспиранты-недоноски, — буркнул Гермес, наливая себе полный стакан златопенной амброзии (шампанского. — Авт.).
      Экран внешнего обзора подернулся рябью, и на нем появилась рубка встречного корабля. Затем видеокамера сместилась, и в ее поле зрения возникла всклокоченная голова симпатичного молодого человека.
      — А, Юпитер, — кивнул Аид, хитро улыбаясь. — Смотрите, не напортачьте там без нас.
      — Летим исправлять ваши ошибки, — нагло ответил молодой человек. — Здесь со мной целая экспедиция: владыка подземного царства Плутон, моя молодая жена Юнона, богиня мудрости Минерва, божественный вестник Меркурий, бог войны Марс, богиня любви Венера и ее помощник Купидон и конечно же наш молодой талантливый изобретатель, бог огня Вулкан.
      — Сопляки, — презрительно бросил Аид, — куда там вам до нас!
      Молодой человек скорчил в ответ смешную рожицу.
      — Кстати, — добавил он, — Зевсу дома, когда он вернется, собираются академика дать, так что когда прилетите, не забудьте его поздравить. В общем, ладно, до встречи в институте… Трепещите, смертные, к вам возвращается Олимп…
      И экран визуальной связи погас.
      — Не, вы видали?!! — Аид с усмешкой повернулся к распивавшим амброзию Дионису с Гермесом.
      — Дилетанты, — хором ответили боги.
 
      P.S.
      — Что же нам теперь делать? — закрыв лицо руками, глухо спросил Алкидий.
      — Ну а что тут поделаешь? — проворчал Фемистоклюс, мрачно взирая на вязкую черноту за прозрачной стеной главного зала Олимпа. — Скажи спасибо, что мы еще живы остались, а то знаешь… (Описываемые события происходят в ином пространственно-временном измерении. — Авт.)
      — Это все ты виноват, — сердито прошипел Алкидий, — сатиров экспериментатор. Да будь они неладны, эти деньги.
      — Чего ты несешь? — вскипел Фемистоклюс. — Мы ради них шкурой рисковали, самого Зевса на место поставили, Диониса завалили…
      — Так уж и завалили?
      — Ну, в смысле вырубили на время, — поправился рыжебородый. — Вот оно, наше вознаграждение.
      И Фемистоклюс достал из-за пазухи длинный, необычной формы блестящий ключ.
      — И на что нам теперь все это нужно? — с отчаянием всплеснул руками Алкидий. — Куда ты теперь эти деньги потратишь?
      — Ну… — Фемистоклюс задумчиво погладил густую бороду. — Если мыслить логически, Олимп — это летающий остров. В данный момент он куда-то летит, следовательно, в скором времени мы окажемся в точке его… ээ… назначения.
      — То есть?
      — Но ведь не может же он вечно парить в черноте, куда-нибудь да прибудем.
      — Бред. — Алкидий демонстративно отвернулся от друга.
      — Но-но, — грозно нахмурился Фемистоклюс, — ты это, братец, брось. Мы должны держаться друг друга. Только в этом случае нам удастся выжить.
      — Да зачем теперь жить? — со смертельной тоской в голосе прошептал Алкидий.
      — А ну пойдем! — Рыжебородый грубо схватил приятеля за руку. — Если понадобится, я из тебя эту упадническую хандру живо выбью.
      — Эй, больно, отпусти…
      — Нет уж, ты пойдешь со мной.
      Покинутый большей частью богов Олимп выглядел удручающе. Тусклый сумеречный свет, царивший в его коридорах, напоминал друзьям о мрачной пещере Тэнара в подземном царстве мертвых.
      Случившееся с ними было настоящей трагедией. Греки оказались навсегда отрезаны от своего привычного мира. Надежды на возвращение в Аттику не было. Они находились в мире богов, враждебном, непонятном и наверняка опасном для чужаков.
      — Я есть хочу, — после часа бесцельных блужданий по темным переходам простонал Алкидий.
      — Да подожди ты, — огрызнулся Фемистоклюс, настороженно прислушиваясь.
      Постоянная легкая вибрация и монотонный убаюкивающий гул поглощали все прочие звуки. Фемистоклюсу очень не хотелось столкнуться за одним из поворотов с самим Зевсом. Второй раз спастись от гнева Громовержца им вряд ли удастся.
      — Хочу есть, — снова повторил Алкидий, на этот раз со сварливыми нотками в голосе.
      — Да сейчас, сейчас, — отмахнулся от друга Фемистоклюс, чутко принюхиваясь к теплому неподвижному воздуху Олимпа.
      Странно, но по пути им ни разу не попалось ни одного амброзийного автомата, лишь мраморные статуи безразлично взирали из темных ниш по обеим сторонам бесконечных коридоров.
      — Здесь можно проблуждать всю жизнь, — грустно заметил Алкидий, — и умереть от голода.
      — М-да, — согласился с ним Фемистоклюс, — план Диониса с чертежом Олимпа был бы нам сейчас очень кстати, но дощечка осталась там, в Греции.
      — Греция… — Алкидий тяжело вздохнул. — Увидим ли мы тебя когда-нибудь еще раз? (Да увидите, увидите, обещаю. — Авт.)
      — Не ной! — грубо гаркнул Фемистоклюс. — Ты меня сейчас доведешь до рукоприкладства.
      Одна из попавшихся им по пути ниш светилась изнутри мягким желтым светом. Греки в недоумении остановились.
      — А это еще что такое? — удивился Фемистоклюс.
      В нише стояло нечто напоминавшее собою высеченный из камня диковинный цветок, из центра которого бил янтарного цвета источник. Фемистоклюс наклонился, принюхиваясь.
      — Так ведь это же амброзия?!! — удивился он. — Алкидий, ты, кажется, хотел есть?
      — Э нет. — Парень отрицательно замотал головой. — Я слишком хорошо помню, что было, когда мы эту самую амброзию в сухом виде продавали. Лучше уж умереть с голоду, чем стать умственно отсталым идиотом.
      — А по-моему, лучше стать идиотом. — Фемистоклюс пожал плечами и припал губами к медной трубочке, из которой струился нектар богов.
      Алкидий с ужасом смотрел на преображающегося приятеля. Плечи рыжебородого грека стали шире, полнота исчезла, щеки зарумянились, а в глазах забегали озорные огоньки.
      — Эх, — Фемистоклюс с удовольствием вытер янтарные губы, — словно лет на десять помолодел.
      — Фемистоклюс, — осторожно спросил Алкидий, — ты уже идиот?
      — Сам ты идиот, — обиделся рыжебородый, по очереди пробуя мощные бицепсы на руках. — Тебе не кажется, что я стал похож на божественного кузнеца Гефеста?
      Алкидий присмотрелся:
      — Уж скорее на сатира, только вот копыт и хвоста не хватает.
      — Да ну тебя, — добродушно махнул рукой преобразившийся Фемистоклюс.
      Пощипав рыжую бороду, грек размашисто подошел к ближайшей статуе, изображавшей Геру, и с легкостью поднял ее над полом.
      — Ого?!! — удивленно прошептал Алкидий, а Фемистоклюс, озадаченно хмыкнув, раскрутил тяжелую статую над головой и запустил ее в конец коридора.
      Статуя угодила прямехонько в изваяние метающего копье Геракла. Мраморный Геракл накренился и с грохотом упал прямо на бесстыже задравшую ноги каменную Геру. Со стороны сие выглядело крайне неприлично. Друзья смущенно отвернулись.
      — Ну что ж, теперь давай ты, — предложил Фемистоклюс.
      — Что я? — не понял Алкидий.
      — Пробуй эту новую амброзию.
      — Зачем?
      — Станешь таким, как я.
      — А ты не идиот?
      Могучий, покрытый мелкими рыжими волосками кулак просвистел у самого носа Алкидия. Если бы парень вовремя не увернулся, то… Страшно подумать.
      — Ты что, сдурел? — закричал Алкидий, пятясь от гневно потрясающего кулаками друга.
      — Пей, говорю, — приказал Фемистоклюс, сжимая и разжимая мощные кулаки.
      Ну что еще оставалось несчастному парню, кроме как подчиниться?
      Алкидий осторожно приблизился к божественному источнику, про себя с удивлением отмечая, что необычная жидкая амброзия пахнет медом.
      — Смелее, смелее, — подбадривал приятеля Фемистоклюс, у которого так и чесались руки что-нибудь разогнуть либо сломать.
      Алкидий опасливо попробовал янтарную жидкость на вкус. Вкус ему понравился, он был каким-то сладкофруктовым. Сделав несколько больших глотков, парень в нерешительности взглянул на товарища.
      — Ну что? — с интересом спросил Фемистоклюс. — Ты чувствуешь в себе какие-нибудь перемены?
      Алкидий прислушался к своему организму.
      — Нет, — ответил он, — никаких перемен, хотя…
      — Что, что ты ощущаешь? — встрепенулся Фемистоклюс.
      — Да вот по малой нужде захотелось, — несколько растерянно ответил Алкидий.
      — Тьфу ты! — Рыжебородый грек с чувством сплюнул на пол Олимпа.
      Плевок с шипением испарился.
      — Ты чего на божественную твердь плюешь, совсем сдурел? — заорал на друга Алкидий. — Это тебе не Парфенон какой-нибудь.
      Вяло переругиваясь, греки двинулись дальше.
      — Все, не могу больше. — Алкидий скорчил жалостливую гримасу. — Как хочешь, но мне нужно в туалет.
      — Наши походные горшки остались в Греции, — покачал головой Фемистоклюс. — Давай, становись в уголок, я тебя, так уж и быть, прикрою.
      — От кого? — изумился парень.
      — Ну… — неопределенно протянул рыжебородый, — мало ли…
      — Ты хочешь, чтобы я сделал ЭТО на Олимпе?!!
      — Ну да, — удивился Фемистоклюс, — и нечего на меня орать. Нам тут теперь жить, причем неизвестно, сколько времени. В принципе ты, конечно, можешь разыскать Зевса и спросить его, где у них тут отхожее место, но боюсь, он сделает тебе что-то очень и очень плохое.
      — Ладно, уговорил, отвернись, — зло бросил Ал-кидий, направляясь к ближайшей нише со статуей.
      Фемистоклюс деликатно отвернулся.
      За его спиной раздалась какая-то непонятная возня, после чего…
      — А-а-а-а… — дико заорал Алкидий, заставив стоявшего на стреме приятеля подпрыгнуть на месте.
      Схватившись за сердце, рыжебородый грек стремительно обернулся и замер в ужасе…
      Несчастный Алкидий с круглыми от страха глазами висел в воздухе в двух метрах от пола, смешно дергая голыми ногами.
      Фемистоклюс не сразу осознал, что произошло. Ему уже было достаточно и того, что приятель висит над полом, дабы испытать неописуемый ужас. Но мутная пелена перед его глазами быстро рассеялась, и грек понял, что болтающегося в воздухе Алкидия держит за шиворот гигантская мраморная статуя бога войны Ареса.
      Рыжебородый присмотрелся
      Так и есть.
      Правая нога мраморного изваяния была мокрой
      — О великий Крон, — хрипло прошептал Фемистоклюс, — этот идиот помочился на статую Ареса.
      Холодные мраморные губы изваяния были искривлены в страшной гримасе, правая свободная рука медленно тянулась к мечу на поясе.
      “Неужели вытащит?” — мелькнула в голове Фемистоклюса дурацкая мысль. Происходящее просто не вмещалось в рамки рассудка. Но ведь это был Олимп! Олимп, мать его за ногу! Обитель богов. Как они могли забыть об этом?
      Однако Алкидия спасла случайность, вернее, ветхая накидка. Раздался характерный треск рвущейся ткани, и визжащий грек свалился на пол. В мраморной руке статуи, ошеломленной таким поворотом дел, остался лишь серый клочок ветхой ткани.
      — Бежим! — Фемистоклюс бросился прочь, глухо топая по выстланному мягкой толстой тканью коридору.
      Алкидий побежал.
      Рыжебородый обернулся.
      Алкидий бежал на четвереньках, но не это напугало Фемистоклюса еще больше..
      Мраморная статуя, сойдя с пьедестала с обнаженным мечом, гналась следом за ними.
      Греки удирали. Мимо, как во сне, проносились коридоры, какие-то темные залы, прозрачные окна во всю стену с жуткой чернотой неведомого пространства, и в какой-то момент Фемистоклюс понял, что они оторвались.
      — Стой! — крикнул он приятелю и бессильно рухнул на пол…
      Вид Алкидий имел самый жалкий: колени ободраны, одежда порвана, волосы всклокочены.
      “Ну и поделом тебе”, — злорадно подумал Фемистоклюс, безуспешно пытаясь отдышаться.
      Возможно, не выпей они амброзии, сейчас в бесконечных коридорах Олимпа уже лежало бы два окровавленных трупа с оторванными головами.
      Фемистоклюс был твердо уверен, что статуя, поймав их, непременно оторвет им головы. Он и сам за подобное кощунство поступил бы так же.
      — Ну ты и придурок! — Рыжебородый неприязненно посмотрел на приятеля. Тот, постанывая, осматривал свои ушибы и кровоподтеки.
      — Чья бы корова хрюкала, — огрызнулся Алки-дий. — Сам что мне говорил? Давай, становись в уголок, я тебя прикрою. Кто ж знал, что эта статуя живой окажется?
      — Да не была она живой, — грустно вздыхая, ответил Фемистоклюс. — Пока ты на нее не… Короче, сделать подобное НА ОЛИМПЕ… Такое могло прийти в голову лишь законченному психу.
      — От психа слышу.
      — Ах ты…
      Но подраться греки не успели, так как невдалеке раздались тяжелые размеренные шаги. Фемистоклюс на цыпочках прокрался в конец коридора и, затравленно выглянув из-за угла, успел заметить удаляющуюся спину мраморного исполина.
      — Ну что там? — горячечно прошептал Алкидий над самым ухом рыжебородого.
      — Да статуя бродит, нас ищет.
      — Сатир ее побери! — с чувством выругался Алкидий.
      — Сатир тебя побери, — поправил приятеля Фемистоклюс. — Ох, попортит нам каменный Арес кровушку, ох и попортит, попомни мои слова. Такие обиды не забываются…
      — Я вот чего не могу понять… — остановившись посередине некогда роскошного, а ныне покрытого пылью пиршественного зала, внезапно проговорил Фемистоклюс.
      — Ну-ну… — Алкидий вопросительно посмотрел на друга.
      — Почему я, после того как выпил амброзии, сильно изменился, а ты нет?
      Алкидий безразлично пожал плечами.
      — Нет, братец, погоди, не уходи от ответа. Может быть, ты что-то скрываешь?
      — Да ничего я от тебя не скрываю.
      — А все-таки?
      — Ну… — парень задумался, — пожалуй, после того как я ее выпил, мне совсем не хочется есть.
      — А еще?
      — И в туалет не хочется.
      — Еще?
      — Да вроде все. — Алкидий развел руками.
      — Не может быть?!!
      — Может.
      “Что-то здесь не так, — подумал Фемистоклюс, — недаром он что-то скрывает, сатирово отродье, ох недаром”.
      — Похоже, мы ходим по кругу, — мрачно сообщил Алкидий, когда они в седьмой раз оказались в пустующем тронном зале Олимпа.
      — Нет-нет, все правильно, — пробубнил себе под нос Фемистоклюс. — Просто мы шли все время налево, а теперь пойдем направо.
      Пошли направо сквозь практически ничем не отличавшиеся коридоры, ну разве что статуи в них были разные.
      — Так, ну а это кто? — Фемистоклюс остановился у абсолютно незнакомой ему мраморной статуи.
      Греки присмотрелись. Высокий пожилой мужчина был облачен в ниспадающую до пят накидку, закрепленную на плече большой круглой фибулой На голове незнакомца был надет или, правильнее сказать, был сделан лавровый венок. В правой руке статуя держала дощечку для письма, а в левой что-то вроде птичьего пера.
      — А перо-то зачем? — удивился Алкидий.
      У подножия скульптуры находилась пояснительная надпись. Фемистоклюс наклонился, чтобы получше ее рассмотреть.
      — Написано по-гречески, — сообщил он приятелю, с тревогой поглядывавшему в конец коридора.
      — Ну так прочитай, — раздраженно бросил Алкидий, не желавший долго оставаться на одном месте.
      — Н. А. Кун, — прочел Фемистоклюс, и его рыжие брови медленно поползли на лоб. — С уважением от всех участников проекта “Олимп”.
      — И что это значит? — спросил Алкидий.
      — А сатир его знает, идем дальше…
      Все-таки они поступили весьма мудро, свернув направо. Коридор менялся на глазах. Стало значительно светлее Статуи вместе с нишами куда-то исчезли, а вместо них появились закрытые двери. На некоторых даже имелись надписи, но, к сожалению, на неизвестном грекам языке. Однако вскоре смертные наткнулись на дверь с греческой надписью.
      — МОЙРЫ, — вслух прочел Алкидий, с ужасом глядя, как Фемистоклюс тянет дверь на себя
      — Да ты что?
      — Т-с-с-с… тихо.
      За дверью оказалось просторное помещение, сплошь залитое светом. В центре у огромного, мерцавшего разноцветными огнями куба восседали на необычной форме ложах три хорошенькие девушки: блондинка, брюнетка и рыженькая. Одеты девушки были очень странно: в нечто серебристое, туго обтягивавшее их стройные фигурки.
      Мойры сидели к вошедшим грекам спинами и весело о чем-то щебетали, приглушенно хихикая.
      — Гляди, это Клото, — прошептал Фемистоклюс, указывая на блондинку, сидевшую рядом со светящимся овалом, по которому тянулись изломанные линии чьих-то жизней. — Она прядет жизненную нить человека, определяя срок его бытия.
      Клото звонко рассмеялась, и греки непроизвольно вздрогнули. Стоит одной из девушек обернуться и…
      Думать о том, что будет затем, не хотелось.
      — Рыжая — это Лахесис, — продолжал Фемистоклюс. — Она не глядя вынимает жребий, который выпадает человеку в жизни.
      Беседуя с подругами, Лахесис небрежно подбрасывала на ладони светящуюся круглую монету, и если бы греки могли подойти ближе, то они бы увидели, что на одной стороне монеты был изображен улыбающийся Танат, а на другой веселящийся Дионис. (Символично, не правда ли? — Авт.)
      — Ну а черная? — хрипло спросил Алкидий. Фемистоклюс дернулся, так как ему показалось, что приятель говорит непростительно громко. Но все обошлось.
      — Черную зовут Атропа, — немного погодя ответил он. — Все, что предназначили в жизни человеку ее сестры, она заносит в свиток, а что занесено в свиток судьбы, то неизбежно.
      Никакого свитка в руках Атропы греки не увидели. Девушка сидела у такого же светящегося овала, как и Клото. Овал мерцал белым, и по нему неспешно бежали черные буквы, подчиняясь тонким пальчикам богини, порхавшим над узким столиком с множеством выпуклостей.
      Фемистоклюсу так страстно захотелось узнать, о чем говорят девушки, что он, презрев опасность и перекошенную физиономию приятеля, решил подобраться к мойрам ближе. Поступок был рискованным, но тем не менее он себя оправдал, хотя грек все равно ничего не понял.
      — Ох уж мне этот отчет, — недовольно проговорила Атропа. — У меня уже глаза от монитора слезятся, вон даже тушь потекла. Наш главрук настоящий садист, ведь все равно мне до конца полета эту работу не закончить.
      — Закончишь дома, — спокойно ответила Клото. — Посмотрите на мой монитор, Геракл снова занимается любовью.
      — Как, снова? — удивились остальные девушки. — Интересно, с кем?
      И они недоверчиво посмотрели на ломаную линию сердцебиения, которая скакала, как бешеная.
      — Не может быть, — подавленно произнесла Лахесис и сделала что-то непонятное с большим плоским прибором у себя над головой. Прибор мигнул, и на нем возник потный Гефест, кующий в своей кузнице нечто раскаленное до белого цвета.
      — Фух. — Мойры облегченно вздохнули.
      — Ну что? — лукаво усмехаясь, спросила Лахесис. — Посмотрим на Геракла?
      Пошло хихикая, девушки собрались вокруг сидевшей перед удивительным устройством подруги.
      — Итак, Геракл… — Лахесис чем-то звонко щелкнула, и картинка с работающим в поте лица Гефестом сменилась на другую.
      Вздох искреннего разочарования донесся до оттопырившего уши, дабы лучше слышать, Фемистоклюса.
      Геракл на плоской картинке усиленно делал зарядку на одной из спортивных площадок Олимпа. Брусья турника под ним так и скрипели.
      Став на четвереньки, разочарованный Фемистоклюс попятился к двери, у которой вот уже около десяти минут лежал в обмороке слабонервный Алкидий.
      — Очнись, дурень, да очнись же ты…
      Алкидий открыл глаза и увидел перед собой перекошенную физиономию приятеля, который чувствительно хлопал его по щекам.
      Реакция у парня сработала чисто рефлекторно. Рука сама собой сжалась в кулак. Секунда — и рыжебородый уже держался за правый глаз.
      — Ты чего? — взревел Фемистоклюс.
      — А ничего, — огрызнулся Алкидий, вставая на ноги. — Не нужно было меня по морде бить.
      Судя по запыленной накидке, Фемистоклюс тащил его волоком через несколько коридоров, пока они не оказались на достаточно безопасном расстоянии от зловещей комнаты, где сидели могущественные богини судьбы.
      — Гляди. — Фемистоклюс указал рукой на длинную, светившуюся голубым стрелку на стене.
      Под стрелкой имелась пояснительная надпись на двух языках: греческом и еще каком-то, друзьям неизвестном.
      — Камеры хранения, — удивленно прочел Алкидий. — Двадцать стадиев. Ну и что с того?
      — Как ну и что? — Фемистоклюс посмотрел на друга, словно на идиота. — А здесь что написано?
      С этими словами рыжебородый грек извлек из-за пазухи удивительный ключ Диониса.
      — Ну и что там написано? — со скукой в голосе поинтересовался Алкидий.
      — Камера хранения номер тридцать три, — медленно прочел Фемистоклюс. — Олимп. Левое крыло. Отсек верхний.
      — Ну так чего мы ждем? Пошли, — сказал Алкидий, с удовольствием рассматривая синяк под правым глазом приятеля.
      Следуя указаниям светящихся голубых стрелок, друзья оказались в гигантском зале, стены которого полностью состояли из маленьких продолговатых ящичков. Каждый ящичек имел свой порядковый номер и прорезь для ключа.
      — Нужно искать ящик с номером тридцать три, — вслух произнес Фемистоклюс, грустно взирая на шестизначную цифру ближайшей ячейки.
      Ящички находились даже под самым потолком зала, и было непонятно, как до них там добираться, разве что при помощи волшебных сандалий Гермеса. Друзья очень надеялись, что тридцать третья ячейка все-таки окажется, где-нибудь внизу, в доступном для простых смертных месте.
      Искали долго, и вот наконец грекам удалось обнаружить ящичек с двузначным числом.
      — Пятьдесят шесть. — Алкидий ткнул пальцем в ячейку, расположенную у самого пола. Друзья переглянулись.
      — Сороковой, тридцатый. — Фемистоклюс опустился на колени. — Вот он тридцать третий. Ну что, открываем?
      Алкидий кивнул.
      Не успел Фемистоклюс вставить длинный ключ в узкую прорезь, как ящик сам по себе вдруг стал открываться, медленно выезжая из стены под звуки странной тихой мелодии.
      — Так, ну и где же наше золотишко? — Рыжебородый лукаво подмигнул приятелю, запустив в ящик волосатую руку.
      Первое, что он оттуда извлек, повергло друзей в легкое недоумение. Это была блестящая продолговатая трубка с рифленой ручкой и черным выпуклым кружком, на который удобно ложился указательный палец. Фемистоклюс осторожно отложил свою первую находку в сторону. Затем он извлек из ячейки целую пачку белых прямоугольников из странного на ощупь материала. На карточках имелись пояснительные надписи, но данные символы грекам, к сожалению, ничего не сказали. У Фемистоклюса мелькнула было безумная мысль, что это могут быть деньги, но тогда он не стал над этим особо задумываться.
      А зря.
      Третьим предметом, спрятанным Дионисом в камере хранения Олимпа, оказалась маленькая черная вытянутая коробка с прозрачным окошком и квадратными пуговками по бокам. Игнорируя припадочные вопли Алкидия, Фемистоклюс наугад нажал одну из этих пуговок. Божественное изделие щелкнуло и вдруг ни с того ни с сего заговорило голосом Зевса, заставив греков мертвенно побледнеть.
      — Да плевал я на этот “Проект, — гневно вещал Громовержец. — Ты говоришь, средств много вложили. А что средства, когда команда состоит из сплошных дилетантов, аспирантов-недоучек. Да они даже актерскому мастерству не обучались…
      Друзья переглянулись и вздохнули с облегчением, догадавшись, что Зевс обращается не к ним.
      — Как ты можешь такое говорить? — произнес голос второго собеседника, похоже, Диониса. — Ведь ты главный вдохновитель “Проекта”, его, так сказать, крестный отец. Ведь это твое детище. Зевс, опомнись! Если об этом узнает ученая комиссия, тебя лишат всех званий и степеней.
      — Ну, во-первых, ничего они не узнают, — раздраженно ответил Тучегонитель, — а во-вторых, я считаю сей разговор бессмысленным в том плане, что на мое решение закрыть “Проект” и свернуть вторую экспедицию уже ничто не повлияет. Это лишь дело времени. Мы потерпели на этой планете колоссальное фиаско из-за некомпетентности и откровенного раздолбайства всех занятых в “Проекте” сотрудников. Они же, сатир их за ногу, не на праздничную вечеринку прилетели, а на чужую планету для научной работы. А ты… скольких ты аборигенов споил, сволочь!…
      Устройство снова щелкнуло, и голос Зевса оборвался на полуслове.
      — По-видимому, это что-то вроде фотоаппаратиса-мгновелиса, только в отличие от него оно запечатлевает звуки, а не картинки, — догадался сообразительный Фемистоклюс, крутя в руках божественное изделие.
      Из короткой беседы Зевса с Дионисом греки мало что поняли, однако ценность данного устройства была несомненна. Больше в ящичке под тридцать третьим номером ничего стоящего не было. Фемистоклюс исследовал его вдоль и поперек, но обнаружил лишь черствый кусок ржаной лепешки да усохшую ветку винограда. Однако рыжебородый грек был настроен более чем решительно и попытался открыть ключом Диониса какой-нибудь из соседних ящичков. Но все попытки забраться в другие ячейки оказались тщетными.
      — Плакали наши денежки, — довольно безразлично констатировал Алкидий, сладко зевая.
      — Ну уж нет! — злобно прошипел Фемистоклюс, перебирая найденные в ящичке божественные предметы. — Наверняка что-то из этого имеет большую ценность. (А ведь прав, шельмец. — Авт.}
      — Да брось ты, — махнул рукой Алкидий, — все это никчемный хлам. Лучше пойдем скорее отсюда, а то, если что случится, спрятаться здесь будет негде.
      “Действительно”, — подумал, опомнившись, Фемистоклюс и стал испуганно озираться по сторонам. Забывать о том, ГДЕ они в данный момент находятся, ему совсем не следовало. Неведомая опасность могла поджидать их за каждым углом.
      Очутившись в уже привычном коридоре с множеством ответвлений, друзья почувствовали себя более уверенно.
      — Сейчас мы проверим твой никчемный хлам, — ехидно заявил Фемистоклюс, крутя в руках продолговатую блестящую трубку с ручкой.
      Рыжебородый навел божественное устройство на покрывшегося холодным потом приятеля.
      — Убери это от меня, — завизжал Алкидий, — немедленно…
      — Да ладно. — Фемистоклюс пожал плечами и, направив устройство на одну из стен коридора, нажал указательным пальцем черный кружок…
      Челюсти у греков медленно отвисли.
      Стена перед ними пошла рябью, словно став на несколько секунд жидкой, мгновение… и она исчезла. В геометрически идеальном овале, аккуратно проделанном в стене божественным устройством, стояла, грозно расставив мраморные ноги, статуя бога войны Ареса. По всей видимости, она шла по соседнему коридору, когда часть стены перед ней внезапно исчезла.
      — Мама, — прошептал Фемистоклюс, не в силах сдвинуться с места.
      — Папа, — прохрипел Алкидий, не в силах вынести полный ненависти взгляд каменных бельм.
      Но все же чувство самосохранения взяло верх над парализованным ужасом рассудком. Друзья побежали. Возможно, статуя даже и не пыталась их преследовать. Кто знает? Просто в какой-то момент греки очнулись в странном полуосвещенном зале с неправдоподобно высокими сводами.
      Через несколько минут стало ясно, что смертные в зале не одни. Фемистоклюс осторожно высунулся из темной ниши в стене, где они с Алкидием спрятались от разгневанной статуи бога войны.
      В центре зала медленно вращалась удивительная светящаяся сфера, рядом с которой стояли…
      — Пустоты Тартара… — прошептал Фемистоклюс.
      — Что там? — испуганно спросил Алкидий.
      — Сам посмотри…
      Алкидий посмотрел.
      У светящейся сферы застыли трое грозных олимпийцев: Геракл, Аполлон и Гефест. Геракл, похоже, только что вернулся со спортивной площадки: он был абсолютно гол, а в правой руке держал метательный диск. Аполлон, как всегда облаченный в слегка сияющие в полутьме белоснежные одежды, осматривал свою кудрявую прическу, глядясь в небольшое золотое зеркальце.
      Гефест, в закопченном кожаном переднике, хмурый, насупленный, немного постояв, принялся озабоченно мерять шагами сумрачный зал.
      — Ну так что же вы решили? — громоподобным суровым басом спросил он.
      — Нужно изменить курс корабля, — спокойно, без особых эмоций ответил Аполлон, продолжая кокетливо пялиться в зеркальце.
      Остановившись, Гефест исподлобья взглянул на Геракла, мявшего в мощных руках несчастный каменный диск.
      — Всецело с этим согласен, — поспешно ответил великий герой.
      — А вы знаете, чем нам всем это грозит, если ваш план провалится? — сурово спросил божественный кузнец.
      — Знаем, знаем, — торопливо ответил Аполлон, — но я думаю, что у нас все получится. Самодурство этого идиота достигло предела.
      “Это они кого, интересно, имеют в виду? — с ужасом подумал Фемистоклюс. — Неужели самого Зевса?!!”
      — Ему, как руководителю “Проекта”, по возвращении домой, естественно, ничего не будет, — добавил Геракл. — Вторая экспедиция наверняка уже в пути. Старого придурка непременно наградят чем-нибудь и направят на заслуженный почетный отдых. Но мы-то еще молоды! Он ведь, подонок, зараз перечеркнул все наши исследования, даже не посоветовавшись с нами.
      — Что верно, то верно, — согласился с героем Гефест. — Возвращаться домой нам пока не следует.
      — Ну вот, наконец-то. — Аполлон картинно взмахнул руками. — Теперь ты на нашей стороне, но это лишь полдела. Нужно уломать Зевса, чтобы он написал положительный отзыв о работе, проделанной нами на этой сатировой планете. Нужно, чтобы он непременно похвалил разработчиков программы “Демиург”.
      — Да у нас просто нет на это времени, — покачал головой божественный кузнец. — Мы не успеем с ним даже как следует поговорить…
      — Отнюдь, — возразил Геракл, — выход есть.
      — Какой же?
      Геракл с Аполлоном переглянулись, словно колебались, говорить или нет Гефесту все до конца. Ведь он как-никак незаконнорожденный сын руководителя “Проекта”. Вдруг возьмет да и выдаст их?
      — Нужно изменить курс корабля…
      — Да вы что, оба совсем с ума сошли?!! — ужаснулся Гефест. Было видно, что он не на шутку испугался. — Совсем сдурели? Окончательно вошли в образ всемогущих творцов? Да это же подсудное дело.
      — Ну почему же подсудное? — воскликнул Геракл. — Скажем, что на комету напоролись.
      — А экспертиза? — заорал божественный кузнец. — Как мы обманем технический персонал “Проекта”? Они ведь наверняка захотят осмотреть пробоину в корпусе.
      — Не суетись, что-нибудь да придумаем. — Аполлон успокаивающе похлопал разъяренного коллегу по плечу. — Ведь ты единственный, кто хорошо знаком с бортовой электроникой звездолета. Немного изменить курс тебе ничего не стоит. Зевс сразу, естественно, этого не заметит, а когда заметит, будет уже поздно. Таким образом мы выиграем нужное нам время.
      — Мне надо подумать. — Гефест снова стал как неприкаянный бродить по сумеречному залу
      — Да нечего тут думать! — В голосе Аполлона чувствовалось неприкрытое раздражение. — Времени в обрез, решайся.
      — Ладно, я согласен, — после короткой паузы сказал божественный кузнец. — Правда, могут возникнуть определенные проблемы с бортовым компьютером, но я с ним договорюсь.
      — Вот и чудесно! — радостно проговорил Геракл, подбрасывая на руке каменный диск…
      — Ты все понял?!! — прошептал Фемистоклюс, повернувшись к приятелю.
      — Не-а, — заикаясь от страха, ответил Алкидий. Рыжебородый нехорошо усмехнулся:
      — Мы только что стали свидетелями готовящегося на Олимпе заговора.
      — И что нам, по-твоему, нужно делать? — испуганно спросил Алкидий.
      Фемистоклюс глубокомысленно пощипал густую бороду:
      — Думаю, следует немедленно предупредить об этом Зевса…
      Закатив глаза, Алкидий медленно съехал по стене на слегка вибрирующий пол Олимпа…
      Продолжение следует…
 
      Итака-Лесбос-Итака Июль 2002 — март 2003 г.
 
      В романе использованы стихи поэта и барда Евгения Кривочуприна. — Автор.