— Все там будем… — неопределенно буркнул Софоклюс, забираясь в золотую колесницу вслед за Гераклом.
Асклепию тоже нашлось место, и они торжественно покатили в глубь острова.
«Дом отдыха от праведных трудов» действительно меньше всего напоминал лечебницу. Величественные мраморные здания с изящными колоннами, симпатичные скверики, маленькие храмы… Вот только отдыхающие выглядели несколько странновато. В первую очередь удивляла их одежда, длинные рукава коей были крепко завязаны за спинами.
— Нам вон туда! — Асклепий указал на мрачное приземистое здание, чьи окна были забраны ржавыми решетками.
— Нам нужен один старый мореплаватель, — на всякий случай напомнил Софоклюс.
— Да-да, мне уже сообщили, — кивнул Асклепий. — Он находится в отделении для особо буйных психопатов.
— Много же мы от него в таком случае добьемся, — проворчал Геракл, но Асклепий лишь пожал плечами: мол, это дело не мое, друзья. Меня попросили встретить, я встретил, остальное ваши проблемы.
У входа в отделение для самых буйных дежурило несколько до зубов вооруженных солдат, что произвело на Геракла должное впечатление.
— А что, бывает, психи сбегают? — на всякий случай спросил историк.
— Бывает, — грустно подтвердил Асклепий. — Вот, например, давеча один царь сбежал.
— Не Креонт ли ненароком? — с подозрением поинтересовался Геракл, вспоминая своего щедрого тестя.
— Он самый, удрал прямо в Фивы… ну да сатир с ним. Он был не особо опасным, банальное раздвоение личности.
— Гм… — хмыкнул сын Зевса, но в подробности вдаваться не стал.
Фивы издавна славились сумасбродными правителями, хотя Креонт, пожалуй, был самым симпатичным из них.
— Что ж, — объявил Асклепий, когда они, наконец, вошли в мрачное здание, — здесь я вынужден вас покинуть и передать в надежные руки своего коллеги.
— Это в каком смысле передать? — заинтересовался сын Зевса, поигрывая литыми мускулами.
— В прямом, друзья, в прямом, — рассмеялся Асклепий. — Да не волнуйтесь вы так, никто насильно вас сюда не упрячет.
— Хотел бы я посмотреть на того, кто попытается это сделать, — в свою очередь рассмеялся Геракл.
По центральной мраморной лестнице к грекам уже спешил невысокий темнобородый мужчина.
— А вот и мой коллега! — восторженно провозгласил бог врачевания.
Темнобородый поклонился и деликатно представился:
— Зигмундис Фрейдиус к вашим услугам.
— Лучший наш специалист в области бессознательно-подсознательного, — восхищенно добавил Асклепий. — Ну всё, я полетел…
И врачеватель растаял в воздухе.
— Не переношу, когда кто-нибудь так делает! — злобно бросил Геракл.
— Да что вы говорите? — участливо переспросил Фрейдиус. — У вас в детстве были родовые травмы? А как развивались ваши отношения с представительницами противоположного пола? Вы дружили с маленькими девочками?
— Я родился тридцатишестилетним! — коротко ответил сын Зевса.
— М-да… — протянул Зигмундис, — просто поразительный случай. Можно я опишу его в одном из своих медицинских трактатов?
— Да пожалуйста, — равнодушно разрешил великий герой.
— Позвольте, я устрою для вас небольшую экскурсию, — с готовностью предложил Фрейдиус.
— А что, это мысль! — обрадовался Софоклюс. — Может, кого из своих коллег повстречаю. Насколько я помню, все они были довольно буйными личностями…
— Что ж, ступайте за мной…
В сопровождении Фрейдиуса и двух дюжих солдат греки двинулись в глубь здания.
Смотреть тут в принципе было не на что, ну разве на многочисленных психов, сидевших в просторных комфортабельных полуклетках. Софоклюс действительно очень скоро отыскал парочку своих коллег, один из которых едва не откусил историку длинный нос, поклявшись рано или поздно убить Софоклюса за многочисленные искажения исторических фактов.
— А ты, однако, известная среди своих коллег личность! — с усмешкой констатировал Геракл.
— Вообще-то у нас тут есть прелюбопытнейшие экземпляры, —доверительно сообщил Фрейдиус, и словно в подтверждение его слов из ближайшего коридора на экскурсантов выскочил голый седой мужик с дико вытаращенными глазами.
— Я Зевс, я Зевс! — заголосил псих. — Держите меня, я Зевс!
Ловко увернувшись от неуклюжих солдат, ненормальный кинулся в сторону, но был остановлен Гераклом, который поставил беглецу подножку и тот, расквасив нос об пол, с визгом покатился по коридору.
Солдаты сгруппировались и, накинув на лжезевса сеть, уволокли его в неизвестном направлении.
— И вот с таким контингентом каждый день приходится работать, — скорбно изрек Фрейдиус.
— Что ж, довольно занятно, — глухо хохотнул Геракл.
— Кстати! — засуетился Зигмундис. — Ведь и вы здесь лежите!
— Кто, я? — обалдел великий герой.
— Ну да! Точнее, психопат, возомнивший себя великим Гераклом.
— Однако, однако…
— Желаете посмотреть?
— Всенепременно!
— По-моему, очень неудачная идея, — пробурчал Софоклюс, но на его реплику никто особого внимания не обратил.
— Слушайте, ведь это великолепный шанс опробовать мою новую врачебную методику — «лечение оригиналом»! — нервно затараторил Фрейдиус — Интересно, как он отреагирует, когда воочию увидит свой прототип, так сказать, во плоти…
Но реакция ненормального превзошла все мыслимые ожидания.
* * *
Лжегеракл сидел в отдельной клетке в специальном круглом зале. Выглядел псих довольно нелепо. Худой, скрюченный, с какой-то слегка приплюснутой, абсолютно лысой головой. Чтобы хоть как-то походить на свой воображаемый оригинал, ненормальный смастерил себе диковинный костюм наподобие того, что носил великий Геракл. Плащ у психа был тоже сшит из шкуры, но не издохшего льва, а убитой им собственноручно шелудивой рыжей собаки, перед смертью, судя по всему, страдавшей острой формой лишая.
— Этот парень давно болеет рахитом, — задумчиво констатировал Софоклюс, чем привлек внимание сидевшего спиной к вошедшим психа.
— А… это ты, сатиров самозванец! — закричал ненормальный, узрев рядом с Софоклюсом великого героя.
— Как ты сказал? — нахмурился сын Зевса.
— Любопытно-любопытно, — пробормотал Фрейдиус и что-то записал на маленькой карманной восковой дощечке.
— И у тебя еще хватило совести навестить меня?! — не унимался озлобленный псих. — Что, пришел посмеяться над настоящим героем?
— Херакл, успокойся! — Зигмундис погрозил ненормальному пальцем. — Иначе назначу тебе очередной дневной клистир.
— Как ты его назвал? — недоуменно спросил сын Зевса.
— Хераклом, — повторил Фрейдиус. — Он сам выбрал себе это имя. Херакл Олимпийский Неповторимый. А вы, полагаю, решили, что я оговорился.
— Гм… — смущенно кашлянул настоящий герой.
Херакл в это время, по-обезьяньи вцепившись скрюченными пальцами в прутья клетки и источая резкие запахи мокрой псины, яростно бил ногами в ненавистную преграду, выкрикивая какие-то совершенно бессвязные проклятия.
— Очень интересный случай, — стал пояснять довольный агрессивной реакцией пациента Фрейдиус. — Знаете, что такое сублимация? Вижу, что не знаете. Это подмена одной фобии другой. А знаете, что такое фобия? Впрочем, не важно. В общем, в детстве или, если быть более точным, во младенчестве наш Херакл перенес тяжелейшее эротическое потрясение, когда в теплой детской ванночке его ласково обмывала молоденькая нянечка.
— Что-о-о-о?! — хрипло выкрикнул псих, внезапно перестав буянить.
— Вот видите, результаты налицо! — сокрушенно покачал головой Фрейдиус.
— А ну-ка подойди ко мне ближе, яйцеголовый маньяк, — зловеще прошипел Херакл, — и я тебе живо объясню, кто кого в детстве в ванночке обмывал.
— А по мне, — внезапно громко заявил сын Зевса, — так он вполне нормален.
И все (включая психа) с удивлением посмотрели на великого героя, словно он только что окончательно и бесповоротно сошел с ума.
* * *
— Где же у нас лежит этот спятивший моряк… — Фрейдиус с задумчивым видом вел греков темными извилистыми коридорами.
— Я Зевс, я Зевс… — истошно донеслось издалека.
Софоклюс, старавшийся держаться поближе к Гераклу, вздрогнул.
— А вы случайно не читали мою знаменитую монографию «Анализ фобии семидесятилетнего мальчика»? — внезапно спросил Фрейдиус, с интересом косясь на спутников.
— Я читал! — признался Софоклюс. — Но ни хрена не понял. И вообще, по-моему, этот опус в Греции запрещен.
— К сожалению. — Зигмундис грустно вздохнул. — Но я очень рассчитываю, что хотя бы потомки оценят масштабы проделанной мною работы. Ведь все беды людские, войны, предательства, братоубийства от либидо!
— От чего? — изумился Геракл.
Но ответить Фрейдиус не успел, ибо с безмерным удивлением остановился у просторного помещения, отделенного от коридора решеткой. Одна из его стен была проломлена так основательно, словно сквозь нее промчалось испуганное стадо эфиопских элефантов. В громадной дыре виднелось синее море. В помещении никого не было.
— Только не говорите, что тут содержался нужный нам мореплаватель, — мрачно произнес Софоклюс.
— Я дико извиняюсь, — бедняга Зигмундис покраснел, — но именно тут этот моряк и жил.
— Сбежал, зараза! — Сын Зевса грустно улыбнулся. — М-да… ну и дырища! Чем же он ее, интересно, проделал?
Фрейдиус задумался:
— Скорее всего, проковырял зубочисткой, — наконец ответил он.
— Ладно, нам пора, — напомнил Софоклюс, зябко поведя плечами и неприязненно глядя на странного психа в соседней клетке.
В правой руке больной держал палочку для письма, а в левой восковую дощечку. Еще Софоклюса поразили прозрачные круглые стекляшки, надетые на нос ненормального.
— А это кто? — испуганно спросил личный хронист Геракла, указывая на соседнюю клетку.
— А это… — Фрейдиус пренебрежительно махнул рукой, — это Геродот, отец истории. Он абсолютно нормален и живет у нас исключительно из-за питания, а питание у нас, сами понимаете, стараниями Асклепия о-го-го… Ну и еще он любит тишину и умиротворенность, иногда нарушаемую ужасными криками больных. По-моему, именно это его и вдохновляет. Чисто между нами… этот Геродот в детстве…
— Всё, хватит-хватит… — бесцеремонно перебил врачевателя могучий герой. — Я больше не желаю слушать все эти гадости…
Да, зря съездили Софоклюс с Гераклом на Аргос… хотя, с другой стороны… может, и не зря, во всяком случае, для будущих событий поездка имела весьма немаловажное значение.
Когда греки с облегчением покинули лечебное заведение, в парке их уже поджидал… нет, на этот раз не Асклепий, а вестник богов Гермес.
— Судя по постным рожам, у вас серьезные проблемы, — весело сказал вестник, непонятно чему радуясь.
— А вот я тебя сейчас твоей железной сандалией как хрясну по голове, — пообещал Геракл, физически не переносивший издевки.
— Да ладно вам, — обиделся Гермес. — Если бы не приказ Зевса, хрен бы я кому-нибудь помогал. Но ведь Тучегонитель страстно желает, чтобы у вас всё было чики-пуки.
— Мы не нашли того сумасшедшего мореплавателя, — сообщил Софоклюс, — и соответственно нам не удалось с ним поговорить.
— Это еще почему?
— А он сбежал.
— Ну, у Асклепия это обычное дело, — усмехнулся Гермес. — Ладно, если хотите, Гефест прямо сейчас перебросит вас в Аркадию, в то самое место, где в последний раз видели стимфалийскую птицу.
— Валяй! — устало согласился Геракл.
* * *
В окрестностях города Стимфала было значительно прохладней, чем на солнечном Аргосе.
Сын Зевса внимательно оглядел местные горы, вяло зевнул и, спрыгнув с колесницы, побрел в выбранном наугад направлении. Софоклюс смешно засеменил следом за широко шагающим героем.
— Заколебали меня уже эти подвиги, — непонятно кому жаловался Геракл. — Вроде чудовища разные Грецию тиранят, а на деле всё это бред пьяной портовой матросни. С другой стороны, наверное, мне следовало бы радоваться, что всё так просто выходит, но ведь Эврисфей далеко не дурак. Неврастеник — да, но не дурак…
— Полагаю, своими идиотскими на первый взгляд заданиями он старается усыпить твое внимание, — выдвинул довольно оригинальную теорию Софоклюс. — Хочет, чтобы ты, Геракл, расслабился, потерял бдительность. Знать бы заранее, какой из девяти оставшихся подвигов самый опасный. Эх…
— Да не переживай ты так, — попытался утешить историка великий герой. — Отец на Олимпе ни за что не позволит, чтобы со мной случилось что-то уж очень плохое.
— С тобой-то оно, может, и не случится, — буркнул Софоклюс, — а вот за меня вряд ли даже кто из смертных заступится.
— Я заступлюсь! — великодушно пообещал Геракл.
— В таком случае, — усмехнулся историк, — я буду писать эпос о твоих подвигах всю свою жизнь…
— А-а, хитрюга… — И сын Зевса дружески погрозил хронисту пальцем.
— Эй, а что это там в кустах блестит? — испуганно закричал Софоклюс, на всякий случай пропуская Геракла немного вперед.
— Ага! — обрадовался великий герой. Достав меч, он принялся нещадно рубить густую растительность.
Через пару минут они с Софоклюсом выбрались на небольшую выгоревшую проплешину, посередине которой лежала огромная стимфалийская птица, мертвая.
— Вот она, родимая!
Довольный Геракл похлопал птицу по гигантскому железному клюву, зарывшемуся в землю.
— Софоклюс, да не трясись ты так, она не кусается…
Историк недоверчиво потрогал смятое при падений крыло чудовища.
— Что же с ней, интересно, произошло? — Пожав плечами, сын Зевса заглянул под прозрачный, откинутый назад колпак на голове монстра.
— Во всяком случае, тот, кто ею некогда управлял, сбежал, — ответил великий герой, ощупывая рубчатое, странной формы кресло.
— Геракл, гляди… — Софоклюс ткнул пальцем в хвостовое оперение железной птицы, в котором застряла обломившаяся часть огромной шипастой дубины.
— Циклопы! — знающе пояснил сын Зевса и весело рассмеялся.
Глава восьмая
ПОДВИГ ЧЕТВЕРТЫЙ: КЕРИНЕЙСКИЙ БАРАН
Эврисфей поручил Гераклу перебить стимфалийских птиц, — с большим воодушевлением строчил неугомонный Софоклюс. —
Птицы за короткое время обратили в безлюдную пустыню окрестности аркадского города Стимфала. Они были на редкость кровожадны и плевались преимущественно горячими сгустками смертоносного железа.
Что и говорить, нелегко было Гераклу выполнить новое поручение Эврисфея. Но Геракл не был бы Гераклом, если бы не придумал хитроумный способ решения возникшей проблемы.
На рынке у одного подозрительного эфиопа герой приобрел народный эфиопский инструмент под названием тамтам. Ну, это что-то вроде…
— Арфы! — догадался правивший колесницей Геракл.
— Ну да… — отмахнулся Софоклюс.
…что-то вроде бубна, на котором часто играют фавны и прочие бездельники из шумной разношерстной свиты бога Диониса.
Взобрался, значит, Геракл на высокий холм рядом с тем лесом, в котором гнездились стимфалийские птицы, и, ударив в тамтам, стал петь ужасно тоскливую песню.
— Добавь, что при этом герой вспоминал свой злополучный брачный союз! — посоветовал сын Зевса.
Никто в Греции не знал, что стимфалийские птицы обладали очень тонким музыкальным слухом. Геракл всё пел и пел, и вот первая птица, не вынеся такого музыкального издевательства, издохла, упав прямо с толстой дубовой ветки.
— А что, у нас в Греции растут разве дубы?
— Не только растут, но и совершают героические подвиги, — огрызнулся хронист, не выносивший, когда ему мешали сосредоточиться на работе.
Поющий Геракл приободрился и стал даже выплясывать на плоской вершине холма, нелепо дрыгая конечностями и выделывая ножищами воистину неописуемые кренделя и пируэты.
Ведь никто в Греции не знал, что стимфалийские птицы высоко ценили красивые брачные танцы своих пернатых сородичей. Геракл всё выделывал свои ужасные кренделя, и вот еще одна птица, не вынеся такого танцевального издевательства…
— Хорош врать! — хмуро бросил историку сын Зевса. — Мы уже подъезжаем к Тиринфу.
— Но ведь не все птицы еще издохли, а их, извиняюсь, по моему творческому замыслу где-то около тридцати, — сердито проворчал Софоклюс, недовольный тем, что его опять грубо прервали. — Дальше по сюжету после пения и танца Геракл сочинит стихотворение, что послужит причиной мучительной гибели еще одного чудовища. Затем великий герой что-нибудь нарисует, а после…
— Напишет исторический трактат, — язвительно добавил Геракл, — и все птицы от ужаса издохнут. Думаю, какой-нибудь пациент Фрейдиуса описал бы мой третий подвиг намного лучше, с большей выдумкой и динамизмом.
— Эй! — завопил Софоклюс, когда великий герой вырвал у него из рук свежую дощечку и зашвырнул ее в придорожные кусты. — Какого сатира ты разбрасываешься своим героическим эпосом?!
— Мой эпос! — огрызнулся сын Зевса. — Что хочу, то с ним и делаю. Потом перепишешь, и чтобы никаких танцев!
Софоклюс послушно кивнул.
* * *
В тот момент, когда Геракл вместе со своим личным хронистом в очередной (четвертый) раз подъезжал к городу Тиринфу, в другой части Греции, а именно на острове Аргосе произошли прелюбопытнейшие события…
— Мой друг, — сказал Зигмундис Фрейдиус, с умилением глядя на сидящего в клетке Херакла, — со вчерашнего дня ты больше ни разу не буянил. Неужели так благотворно на тебя повлияла встреча с великим Гераклом?
— Это я великий, — спокойно возразил сумасшедший, — а Геракл вонючка, проклятый самозванец.
— Значит, ты хорошо запомнил вашу встречу?
— Как и он, — парировал Херакл, задумчиво ковыряя в носу.
— Может, настал момент, когда нам стоит постепенно вернуться к воспоминаниям о твоем детстве? — осторожно предложил Фрейдиус.
— Давай, костоправ, спрашивай, — с легкостью согласился Херакл.
— Скажи мне, каково твое первое воспоминание? — Ненормальный снова задумался.
— Я голый, в детской и все почему-то смеются…
— Голый? — Глаза у Зигмундиса маниакально загорелись. — Означает ли это, что твои воспоминания имеют некий сексуальный характер?
— Что?! — подпрыгнул в клетке Херакл. — Да какой, к сатиру в зад, секс, когда надо мной все смеются, особенно мой отец Амфитрион! Я же за пару часов во взрослого дистрофичного мужика вымахал!
— Э… — недовольно пробурчал Фрейдиус. — Так у нас не пойдет. Ты снова отождествляешь себя с Гераклом, так мы никогда тебя отсюда не выпустим.
— А я сам уйду! — нагло заявил Херакл и мрачно улыбнулся.
— Да? — искренне удивился Фрейдиус. — И можно поинтересоваться, как?
Внезапно псих сделал круглые глаза и, посмотрев за спину врачевателя, истошно выкрикнул:
— Глядите, Зевс снова сбежал!
Зигмундис вздрогнул и резко обернулся. В следующую секунду Херакл стремительно подскочил к решетке, схватил не успевшего отпрянуть теоретика за бороду и с силой дернул эту бороду на себя. Как ни странно, часть волосяного мужского атрибута оказалась не накладной, а натуральной. Фрейдиус ойкнул и, ударившись широким гениальным лбом о медные прутья клетки, медленно съехал на пол.
Закусив губу, Херакл воровато огляделся. Затем подтащил тело врачевателя поближе и, обшарив его хитон, нашел весело позвякивающую связку ключей.
Херакл отпер свою клетку, с ненавистью пнул бесчувственного Фрейдиуса ногой и принялся с гиканьем отпирать остальные забранные решетками помещения. Кое-кто из психов пытался освободителя укусить, но Херакл ловко уворачивался, отпирая всё новые и новые клетки. Правда, с отцом истории Геродотом вышла накладка. Старик наотрез отказался покидать свою комнату, двинув освободителя в правое ухо.
Орущая, визжащая, кукарекающая толпа психов начисто смела кинувшихся на шум вооруженных солдат.
Херакл усмехнулся, с любовью погладил свою приплюснутую лысую голову и побежал в направлении, противоположном тому, куда с ревом ломила толпа ненормальных.
* * *
— Вот, передашь эту штуку лично Эврисфею в руки! — Сын Зевса протянул посланнику длинную полую трубку, чем-то отдаленно напоминавшую толстую железную стрелу.
— Что это? — Копрей брезгливо попятился от усмехающегося героя.
— Эту штуку я лично, вырвал из морды убитой мною стимфалийской птицы…
— Какая мерзость…
— Бери-бери, а то Эврисфей еще не поверит моим искренним намерениям честно исполнить все его поручения.
— Что ж, в таком случае… — Копрей явно колебался. — Может, вы это во что-нибудь завернете, а?
Геракл кивнул и, содрав с остолбеневшего посланца хитон, аккуратно запеленал в него часть ужасного чудовиша.
— Спасибо, — сдавленно буркнул Копрей, смотревшийся в набедренной повязке и в не по размеру огромных сандалиях весьма колоритно.
— Теперь задание! — напомнил Софоклюс.
— Какое задание? — испуганно переспросил посланец.
— Четвертое!
— Ах да, задание! Извините, совсем вылетело из головы…
— И неудивительно, — тут же съязвил Геракл. — У тебя же там сквозное отверстие, в правое ухо ветер залетает, а в левое вылетает.
Копрей не обиделся. Достав из набедренной повязки небольшую восковую дощечку, он торжественно прочитал:
— Я, Эврисфей, великий правитель Микен…
— Великий кретин Микен… — поправил посланца сын Зевса.
— Великий правитель Микен, — продолжал настаивать на своем Копрей, — правом, данным мне всемогущими богами, повелеваю Гераклу Олимпийскому, урожденному Зевсу Младшему, изловить и доставить в Тиринф керинейского барана!
— Кого доставить? — спросил Геракл, расслышавший лишь первое слово из имени диковинной зверюги. — Какую еще канарейку?
— Не канарейку, — поправил великого героя посланец, — а керинейского барана!
— Это что еще за жертва безумной селекции? — в сердцах воскликнул сын Зевса.
— Постойте, любезнейший, — решительно вмешался Софоклюс, всегда и во всём (а особенно в исторических фактах) любивший точность. — Вы тут нам только что сказали, вернее, зачитали письменный документ, в котором Эврисфей назвал себя великим правителем Микен…
— Великим кретином Микен, — снова хохотнул Геракл.
— Но, насколько мне известно, — историк озадаченно наморщил лоб, — Микенами правит некий Агриппа…
— Всё верно, всё верно! — согласно закивал Копрей. — Тут нечему удивляться…
— Но позвольте…
— Всем известно, что Эврисфей с самого детства болен всякими неприятными болезнями.
— Ну и…
— Совсем недавно или, правильней сказать, буквально на днях у него случился острейший приступ мании величия. Так уж получилось, что именно в тот момент, когда его посетил столь распространенный на Олимпе недуг, Эврисфей готовил для Геракла очередное сложное задание.
— А разве мания величия болезнь? — искренне удивился Геракл.
— Особое психическое расстройство, — подтвердил Копрей. — Следствие разнообразных эротических фантазий в нежном возрасте, как пишет великий Зигмундис Фрейдиус.
Похоже, что Геракл с Софоклюсом впервые столкнулись с ярым поклонником опусов сумасшедшего греческого лекаря.
«Интересно, — подумал историк, — а как сам Фрейдиус называет своих фанатов — фрейдоманами или, может быть, фрейдонистами или… фрейдощенцами?»
Фрейдощенец Копрей уже что-то грузил с умным видом по поводу не в меру любопытных маленьких мальчиков и девочек. В его сбивчивой безумной речи то и дело попадались знакомые слова вроде «либидо», «фобия» и «сублимация эротически-умозрительных фантазий».
Геракл громко зевнул и, грубо перебив посланца, недружелюбно рявкнул:
— Всё, хватит, я уже понял, что мания величия это болезнь, поражающая тех, кто писался в детстве в люльке…
— Как?! — возмутился Софоклюс. — Но разве не все младенцы писаются?
— Лично я в младенчестве всегда спускался во двор, — невозмутимо ответил сын Зевса.
Сказанное Гераклом начисто рушило фундамент сумасбродной теории Фрейдиуса, ибо манией величия сын Зевса страдал в самой тяжкой форме.
— Расскажи-ка нам лучше об этом баране, — предложил могучий герой не в меру распалившемуся посланцу.
— Да что тут рассказывать? Проживает баран в Аркадии, по слухам, он послан смертным в наказание божественным кузнецом Гефестом.
— И чем же он опасен? — полюбопытствовал Софоклюс.
— Смертельно говорлив!
— Это как?
— Треплется без умолку.
— Моя бывшая жена Эления, — усмехнулся историк, — говорила со скоростью сорок слов в секунду, особенно когда встречала на рынке любимых подруг.
— И где она теперь?
— Свезли на Аргос к Асклепию, кстати, можно было проведать.
— Весьма поучительная история, — кивнул Геракл. — Во всяком случае, тебе, Софоклюс, этот баран теперь не страшен.
— Проблема не в этом, — возразил Копрей, который на прохладном осеннем ветру стал слегка мерзнуть. — Дело в том, что керинейского барана совершенно невозможно поймать, особенно с тех пор, как у него украли драгоценную золотую шкуру.
— Кто украл?
— Ясное дело, аргонавты украли. Украли и пропили.
— Я хорошо знаю этих ребят, — улыбнулся сын Зевса, — так что совсем не удивляюсь, хотя это, конечно, безобразие.
— В общем, всё, что знал, я рассказал, — дрожа, добавил слегка посиневший посланец.
— Ладно, свободен! — небрежно бросил ему Геракл. — Топай в свои Микены, да смотри мне, посылку по дороге не потеряй…
Копрей кивнул и с огромным свертком в руках смешно заковылял по широкой дороге.
— Вот же лопух, — недовольно проговорил, глядя вслед посланцу, сын Зевса. — Как пить дать железяку посеет…
* * *
— Господин, к вам посетитель. — Старый горбатый слуга угодливо поклонился.
— Кто там еще? — встрепенулся сидевший в окружении пуховых подушек Эврисфей. — Копрей, что ли, уже вернулся из Тиринфа?
— Нет, господин…
— Тогда… — страшная догадка словно молния Зевса пригвоздила болезного к месту, — это… это… Геракл?
Старый слуга рассмеялся.
— На Геракла этот тип похож меньше всего. Я уже было решил, что он сумасшедший, но в последний момент подумал, может, он вас заинтересует…
— Чем же, интересно?
— Он, как и вы, страшно ненавидит великого сына Зевса!
— Немедленно зови его сюда! — закричал Эврисфей, от радости подпрыгивая на мягких подушках. — Я хочу говорить с этим милым человеком.
— Милым… — Горбатый слуга лукаво улыбнулся. — Что ж, тебе виднее, хозяин…
Через пару минут неожиданный гость предстал пред ясные очи Эврисфея.
Эврисфей нервно потянул носом, в комнате отчетливо запахло мокрой псиной.
— Кто ты такой? — нервно осведомился болезный, утирая платком вечно сопливый бледный нос.
Совершенно умопомрачительного вида незнакомец, облаченный в ужасную рыжую накидку с серыми проплешинами, довольно осклабился.
— Я Херакл, сын Алкмены и Амфитриона!
— Как ты сказал?
— Я назвался Хераклом, и ты не ослышался…
Натужно пытаясь сфокусировать свои от рождения косые глаза, Эврисфей старался разглядеть гостя получше, но глаза никак не желали фокусироваться, постоянно сбегаясь к переносице, словно там было что-то намного интересней смердящего незнакомца.
Наконец Эврисфей, сделав воистину титаническое усилие, заставил правый глаз смотреть в упор на гостя. Левое око, решительно воспротивившись произволу над своим правым братом, демонстративно уставилось в потолок.
От выражения лица Эврисфея Херакла слегка передернуло, и это несмотря на те ужасы, которых он насмотрелся в особом отделении «дома отдыха от праведных трудов» заботливого Асклепия.
Эврисфея, к слову сказать, тоже несколько напугал внешний вид незнакомца. Старая рыжая накидка оказалась не чем иным, как содранной с огромной лишайной бродячей собаки шкурой. Часть головы на редкость мерзкого при жизни пса была ловко надета на лысую черепушку гостя, что наивным Эврисфеем сперва было принято за оригинальную модную прическу. Чтобы оскаленный собачий череп с ушами (но без нижней челюсти) не съезжал вниз, незнакомец привязал его куском веревки, закинув петлю на свой скошенный ущербный подбородок.
Без сомнения, перед Эврисфеем был обыкновенный сумасшедший, коих по Греции с недавних пор бегало просто немереное количество. Было большой опрометчивостью пускать психа в крепость, но нить мойры Клото, как говорится, назад не отмотаешь.
Эврисфей нервно заозирался правым глазом по сторонам в поисках какого-нибудь мало-мальски годного оружия, но кроме старой двузубой вилки ничего под рукой не было.
— Я пришел к тебе заключить сделку! — решительно заявил Херакл, которому уже порядком надоели акробатические кульбиты зрачков собеседника.
— Ну-ну… — Эврисфей решил на всё соглашаться, лишь бы ненормальный его не укусил.
Бешенство было, пожалуй, единственной из всех известных в Греции болезней, которой бедняга по непонятной пока причине еще не страдал. Ну что ж, всё впереди…
— Как я понимаю, своего временного подчиненного Геракла ты не особо жалуешь?
— Ну…
— Я же и вовсе его ненавижу лютой ненавистью!
— А можно поинтересоваться, за что? — робко спросил Эврисфей, чувствуя тревожные позывы внизу живота, которые он испытывал всякий раз при упоминании великого сына Зевса. Чем не дополнительный повод ненавидеть могучего героя?
Херакл раздраженно пожал плечами:
— Да я и сам не знаю, за что его ненавижу, ненавижу и всё тут!
— Вполне логично, — кивнул Эврисфей. — Но, милый гость, что же ты хочешь от меня?
— Давай ненавидеть его вместе! — с готовностью предложил сумасшедший.
— Давай! — легко согласился Эврисфей, решив ни в чем психу не перечить.
Херакл слегка повеселел.
— В таком случае не мог бы ты через своего посланца сообщать мне о каждом новом задании Геракла?
— Но… м… м… зачем?
— Затем, чтобы я мог опередить этого тщеславного самозванца и раньше него совершить великий подвиг!
