Вечерняя прохлада наполняла воздух маленькой спальни сладостным ароматом ночных цветов.. Где-то невдалеке негромко играла музыка, от ручья доносился беззаботный женский смех.
      Задумчиво закусив губу, Зевс с тоской рассматривал замысловатую роспись на высоком потолке спальни. Роспись была довольно мила. На картинках резвились фавны. Хвостатые проказники играли на пастушьих рожках, прыгали, пытаясь сорвать с высокого дерева волшебный золотой плод, гонялись за пугливыми дриадами. Одним словом, благодать да идиллия. Вот если бы так еще и в жизни!
      Зевс осторожно покосился на лежащую рядом обнаженную красотку.
      «Которая она у меня?» — несколько вяло подумал Громовержец, попытался было сосчитать, но тут же бросил эту изначально провальную затею. Хотя порою, когда его мучила бессонница, он обычно предпочитал считать на ночь не баранов, а своих многочисленных любовниц.
      — Как же, сатир побери, ее зовут? — едва слышно прошептал Тучегонитель, не без удовольствия оглядывая стройное тело спящей.
      М-да, она была неплоха.
      Но, получив желаемое, Зевс сразу же охладел к прекрасной смертной. И так было всегда, сколько он себя помнил.
      — Эх, женщины, женщины, — горестно вздохнул Громовержец. — Когда-нибудь одна из вас меня погубит.
      Тут же не к месту вспомнилась Гера, и настроение у Тучегонителя еще больше испортилось. Вот кого он с удовольствием скормил бы Тифону. Но… нельзя. Хотя… а, собственно, почему нельзя?
      Мысль была неожиданной, но развить ее Зевс так и не успел, ибо спавшая рядом красавица проснулась.
      — Ой, — испуганно произнесла она, — вы еще здесь?
      — Здесь-здесь, — ворчливо отозвался Тучегонитель, — а где же мне еще быть… Кстати… м… м… напомни, как тебя зовут?
      — Алкмена, — несколько смущенно ответила красавица.
      — Алкмена. — Громовержец бережно покатал женское имя на языке, и оно ему определенно понравилось. — Ал-к-ме-на. Гм… стало быть, я в Фивах?
      Женщина кивнула.
      — А твой муж, стало быть… этот… Амфитрион, и сейчас он воюет где-то на западе Средней Греции, в Акарнании, если я не ошибаюсь?
      — Всё верно. — Сладко зевнув, Алкмена грациозно потянулась.
      — Гм… — только и нашелся что сказать Зевс, озадаченно теребя кудрявую бороду. — Стало быть, ты уже догадалась, что никакой я не новый виночерпий фиванского царя?
      — Стало быть, догадалась, — лукаво подтвердила красавица.
      — И когда же ты, интересно, догадалась…
      — Вы о чем?
      — Гм…
      — Честно говоря, я сразу поняла, что передо мной Зевс, — Алкмена звонко рассмеялась.
      Тучегонитель вздрогнул:
      — Как, с самого начала?!
      — Ага!
      — Но…
      Алкмена осторожно коснулась божественной залысины любовника.
      — Вы забыли про свой головной убор… — Громовержец поспешно схватился за голову. Но сей жест не был признаком отчаяния, просто Зевс понял, что забыл снять свой золотой лавровый венок, с недавнего времени прикрывающий появившуюся несолидную залысину.
      — Ах я, старый дурень…
      — Ну почему же старый? — Красавица соблазнительно улыбнулась. — Вы дадите фору многим юношам, особенно… ну, вы поняли… Совсем недавно вы были со мной так пылки. А мой муж Амфитрион…
      — Что твой муж Амфитрион? — переспросил Тучегонитель, польщенный неожиданной похвалой.
      — Он всегда так… гм… краток…
      — Как и любой истинный солдат! — Зевс от души рассмеялся.
      Он поглядел на маленькую клепсидру у ложа, задумчиво хмыкнул и, спустив ноги на прохладный пол, стал одеваться.
      — Как, вы уже уходите? — разочарованно протянула Алкмена. — А я полагала…
      — Годы уже не те, — Громовержец пожал плечами, — да и Олимп оставлять надолго без присмотра никак нельзя. Арес снова сцепился с Гефестом, кто-то Цербера регулярно отвязывает и гулять по дворцу пускает. Богиня обмана вконец распоясалась… в общем, всё как всегда.
      Алкмена с трепетом внимала божественным речам.
      — Ну что, вроде ничего не забыл?
      Тучегонитель похлопал себя по белоснежной тунике. Чего-то определенно не хватало. Зевс нахмурился.
      И тут из-под ложа любви раздалось настойчивое звонкое треньканье.
      Алкмена, вздрогнув, испуганно посмотрела на Громовержца.
      — Вот! — торжествующе прокричал Тучегонитель. — Вот что я забыл!
      Наклонившись, Зевс вытащил из-под кровати мелодично поющую светящуюся коробочку.
      — Да, это я.
      — Это Эрот, — отчетливо донеслось из коробочки, которую Громовержец держал у самого уха.
      — Ну что там у вас без меня стряслось?
      — Цербер покусал Геру!
      — Чего?
      — Геру, говорю, Цербер покусал, — громко повторил бог плотской любви.
      — Бедный-бедный песик. — Зевс сокрушенно покачал головой. — Надеюсь, с ним всё в порядке?
      — А что ему сделается, — усмехнулся Эрот.
      — Ну, не знаю, отравится еще. — Тучегонитель был явно озабочен этой неожиданной новостью. — Сколько раз я ему говорил: не кусай всякую гадость!
      — Ладно, ты там это… долго не задерживайся, — добавил Эрот. — Я твою божественную задницу в течение всей ночи прикрывать не намерен.
      — А что, Гера уже заподозрила неладное?
      — Да нет, ей сейчас не до того.
      И боги жизнерадостно рассмеялись.
      — Признайся, Эрот, с Цербером… твоя идея?
      — Ну, есть немного.
      — Ай да шельмец! — Утирая слезы, хохочущий Зевс спрятал погасшую коробочку под одеждой.
      Алкмена в страхе вжалась в угол кровати.
      — Не бойся, девочка. — Громовержец весело ей подмигнул. — Знаешь, что такое генная инженерия? Вижу, не знаешь. У нас на Олимпе этим делом Эрот заведует. Великий знаток в этих делах. В общем, мы с ним… А впрочем, зачем тебе, смертной, подробности.
      Зевс подошел к огромному окну и осторожно выглянул в благоухающий ночной сад, затем обернулся:
      — Знай же, Алкмена, дочь царя Электриона, что родится у тебя вскоре божественный ребенок.
      Глаза у женщины еще больше округлились.
      — Будет расти он не по дням, а по часам и станет величайшим из всех героев, живущих на греческой земле!
      Подтянувшись, Тучегонитель несколько неуклюже взобрался на каменный подоконник. Прикинул высоту, но прыгать не рискнул, решив телепортироваться на Олимп прямо с подоконника.
      Алкмена по-прежнему пребывала в некоем нервном ступоре.
      Громовержец уже хотел было нажать на плече фибулу портативного телепортатора, но вдруг спохватился и поспешно добавил:
      — А звать этого величайшего из греческих героев будут… м… м… м… Как же его будут звать-то?.. Ну, скажем, Зевсом Младшим… или нет, лучше Гераклом!
      И сообщив это, Эгидодержавный исчез… На Олимпе в тронном зале его уже поджидал скептически настроенный Эрот.
      — Ну, как всё прошло? — спросил он тяжело опускающегося на золотой трон Зевса.
      — Всё было просто великолепно! — восторженно отозвался Тучегонитель, размышляя: что еще за Геракл? Ну и имя выдумал. Ох, сгоряча, ох и сгоряча. Ну да ладно, слово не воробей…
      — А-а-а-а… — раздалось из глубин ночного Олимпа. — Помоги-и-и-и-те-э-э-э…
      — Р-р-р-р… уау-у-у-у…
      — Это кто там рычит? Цербер? — Брови Зевса взметнулись на лоб.
      — Не-а. — Эрот протяжно зевнул. — Это слегка спятившая Гера за обслуживающим персоналом гоняется!
      Громовержец на троне лишь скорбно вздохнул.

* * *

      И вот миновало долгих девять месяцев.
      В тот знаменательный день, когда должен был появиться на свет великий сын Зевса, на Олимпе разразился страшный скандал.
      Впрочем, в том, что он будет, никто особо и не сомневался.

* * *

      В тронном зале Олимпа царила зловещая торжественность.
      Радостный Зевс ехидно поглядывал на собирающихся склочных подопечных. Новость, которую он им сейчас преподнесет, всех просто ошарашит. Особенно будет беситься богиня Гера. Думать об этом Эгидодержавному было ужасно приятна.
      — Друзья мои… — торжественно начал Тучегонитель, и все боги сразу же насторожились, ибо обычно общие собрания Зевс начинал словами «Ну что, засранцы, доигрались?!»
      — Друзья мои, братья и сестры, коллеги! Выслушайте, что велит мне сказать вам мое любящее сердце.
      Дальше, в принципе, можно было и не продолжать, ибо боги и так уже находились в состоянии глубочайшей опупелости. У всех без исключения на лицах читалась одна и та же мысль: «Зевс только что окончательно и бесповоротно сошел с ума!»
      — Сегодня, да, друзья мои, именно сегодня в Греции родится великий герой. И именно он будет повелевать всеми своими родственниками, потомками блистательного Персея!
      — Ё-моё… — только и нашелся бог войны Арес, у которого от сногсшибательной новости даже опустились руки, и он выронил надкушенный сочный персик.
      Все боги, включая Зевса, как завороженные глядели на этот покатившийся по полу плод, который, ткнувшись в изящную сандалию Геры, резко остановился.
      Тишина в тронном зале повисла настолько зловещая, словно явилась из самых глубоких пустот ужасного Тартара.
      Тучегонитель на троне улыбнулся. Он ждал взрыва, и взрыв (естественно, в переносном значении) незамедлительно последовал.

* * *

      — Это, интересно, чей будет ребенок? — несколько визгливо спросила Гера, сверля злобным взглядом прочих богов.
      — Мама, да ты что?! — отшатнулся Арес, прячась за широкой спиной хмурого Гефеста.
      — Чей это ребенок, я вас спрашиваю?
      — Мой! — спокойно ответил Зевс.
      Присутствующие побледнели и все как по команде заткнули уши. Исключением оказался лишь сам Громовержец, но он предварительно вставил беруши, подаренные Эгидодержавному щедрым на хитрые выдумки Асклепием.
      — А-а-а-а… — дико завизжала благоверная Зевса, да так завизжала, что в соседнем пиршественном зале полопались все прозрачные емкости с волшебной амброзией.
      — Сволочь, — истошно орала Гера, — подонок, гад ползучий, импотент недорезанный, кобель поганый, мерзкий волосатый бабник, сатир хромой, циклоп неуклюжий…
      Вытащив из ушей мягкие затычки, Тучегонитель с большим вниманием вслушивался в поток отборной ругани. Прочие боги тоже очень сильно заинтересовались, а Эрот, так тот вообще восхищенно цокал языком.
      — Жалкий предатель, морда бесстыжая, кентавр недоделанный, минотавр безрогий, пес смердящий…
      — Это ты о ком?! — прорычал Зевс, бесцеремонно вклинясь в поток бесконечной ругани.
      Гера запнулась и, осторожно покосившись на прислоненный к трону молниеметатель, нервно огладила схваченные золотой заколкой длинные волосы, а затем без запинки ответила:
      — О Цербере!
      Громовержец расплылся в лучезарной ухмылке.
      — Ну и за что ты его так? Очень даже милый песик. Всегда знает свое место в отличие от некоторых (хмурый взгляд в сторону притихшего Ареса).
      Ситуация мгновенно разрядилась. Боги оживились, загомонили, кто-то деликатно рассмеялся.
      — Значит, этот младенец будет из великого рода персеидов, — подал голос Аполлон. — М-да, истинный подарок преподнес ты нам сегодня, не правда ли, друзья?
      Боги согласно закивали.
      — Да, я такой, — кичливо подтвердил Зевс. — Это вам мой подарок, дабы не особо в ближайшее время скучали.
      — Да мы… в общем-то… — промямлил Гермес.
      Но на него тут же зашикали, и он быстро затерялся в толпе прекрасных наяд из свиты владыки морей Посейдона.
      — Предупреждаю, — продолжал Громовержец, — мой ребенок будет расти не по дням, а по часам. И посему очень скоро вы сможете воочию лицезреть его здесь, на Олимпе.
      — Это я постарался! — похвастался Эрот. — Гены смертных и бессмертных дают, знаете ли, любопытнейшие результаты.
      — Слушай, Зевсик, — вдруг снова оживилась Гера, — а что, если ты говоришь нам неправду?
      В тронный зал мгновенно вернулась опасная напряженность.
      — То есть как это неправду? — возмутился Зевс и даже в сердцах топнул ногой.
      — А что, если это очередная твоя не очень удачная шутка?
      — Вот-вот, — поддержала Геру богиня обмана Ата. — Как ты докажешь, что говоришь о рождении великого героя серьезно?
      — Проклятые бабы! — яростно прошипел Громовержец, смущенно ерзая на троне. — Какие еще доказательства вам, идиоткам, нужны?
      — Дай нерушимую клятву, — с готовностью предложила Гера, — что тот, кто родится сегодня первым в роде персеидов, и будет повелевать своими божественными родственниками.
      Тучегонитель насторожился.
      Во всей этой напыщенной болтовне чувствовался подвох. Хитрая интрига, коварный замысел, на которые Гера была ой как способна… короче, то что надо!
      — Отлично! — Зевс оглушительно хлопнул в ладоши. — Если ты от этого будешь крепче спать… так уж и быть, даю нерушимую клятву!
      Тут-то всё и завертелось.

* * *

      — Нет-нет и еще раз нет, я не могу на это пойти, — зловеще шептал Эрот, поминутно оглядываясь на приоткрытые двери тронного зала. — Да он меня по стенке размажет!
      — Не размажет. — Гера ободряюще похлопала юного бога по плечу. — Если что, я замолвлю за тебя словечко перед Зевсом.
      — И много оно стоит, это твое «словечко»? — презрительно скривился юноша.
      — Но ведь иначе не будет никакой интриги!
      — Какой еще интриги? Тебе что, интриг мало?
      — Ну, Эротик, ну пожалуйста!
      — Ладно, но я ничего не обещаю. — Эрот недовольно насупился. — Давай, валяй свою просьбу.
      Гера хитро прищурилась, больше всего в этот момент напоминая Ехидну.
      — Отправляйся на Аргос и устрой жене персеида Сфенела преждевременные роды.
      — Но зачем?
      — Что, неужели не понимаешь?
      — Не-а.
      — А ты подумай, пошевели извилинами. — Эрот пошевелил.
      — О! — восхищенно воскликнул он. — Так ведь… этот преждевременно родившийся младенец спутает все карты. Гера, сатир тебя побери, ты самая искусная интриганка из всех ныне живущих!
      — Спасибо. — Жена Зевса залилась кокетливым румянцем.
      — Если я помогу тебе, — продолжил свои рассуждения бог плотской любви, — то сын Зевса Геракл родится сегодня вторым, и повелителем божественных родственников станет ребенок ни о чем не подозревающего Сфенела. Но, сатир тебя побери, как же я устрою эти преждевременные роды?
      — А мне откуда знать? — огрызнулась Гера. — Ты у нас специалист, не я. Устрой беременной небольшое падение с мраморной лестницы либо напугай очень сильно.
      Эрот озадаченно чесал правую бровь.
      — Ладно, — нехотя буркнул он, — я подумаю… — Гера удовлетворенно кивнула и воровато скрылась в соседнем коридоре. Эрот же еще немного постоял на месте, тяжко вздохнул и, зловеще усмехнувшись, пошел закладывать интриганку Зевсу.

* * *

      — Снова стучишь? — Тучегонитель укоризненно посмотрел на юношу. —Ай-яй-яй, как нехорошо… Молодчина! Так держать! Теперь я твой должник.
      — Да ладно тебе. — Эрот небрежно отмахнулся. — Лучше скажи, что мне дальше делать.
      Зевс потеребил бороду:
      — Да так всё и делай.
      — То есть?..
      — То есть в точности исполни просьбу Геры!
      — Но…
      — Делай, что говорят, — Громовержец притворно нахмурился, — и не перечь старшим.
      — Вот это интрига! — восхищенно проговорил юноша. — То ли еще будет.
      — Будет-будет, много чего еще будет. — Похоже, Зевс был страшно рад стремительно развивающимся событиям. — Эх! Так встряхнем Аттику… дабы неповадно было ни смертным, ни богам.
      — Ну хорошо, — Эрот быстро кивнул, — а как я устрою это преждевременное рождение? Я ведь не врач, а генетик, тут дело по части Асклепия будет.
      — Привлечем и Асклепия, — согласился Тучегонитель. — Он и примет у жены Сфенела роды.
      — Что ж, — юноша быстро перебрал в голове все возможные варианты, — думаю, лучше всего будет ее слегка напугать. Но вот как? Вопрос вопросов.
      — Ну… — задумался Зевс, — можно показать ей фотографию пьяного в дым Посейдона. Он, кстати, как раз сейчас с богами ветров на дне морском квасит.
      — Нет, не годится, — покачал головой Эрот, — фотоаппаратис мгновелис в ремонте, Гефест его повредил о голову Ареса.
      — М… м… м… ну тогда… Точно! — Громовержец звонко хлопнул себя по лбу. — Хочешь, я одолжу тебе на часок голодного Цербера?
      Бог плотской любви наморщил чело:
      — А что, это может сработать.
      — Тогда по рукам! — Эрот подставил ладонь:
      — Все мы, боги, немного сумасшедшие…
      — Немного — это еще мягко сказано! — булькающе заржал сияющий, словно колесница бога Гелиоса, Зевс.

* * *

      Сказано — сделано!
      Сразу после разговора с Тучегонителем Эрот встретился с Асклепием и они вместе спустились в мрачное царство Аида за голодным Цербером.
      — Предупреждаю, — грозно потряс пальцем вечно чем-то недовольный Аид, — собачка нездорова, у нее было ужасное пищевое отравление, так что вы там с ней поосторожней.
      — Будь спок, — заверил бога подземного мира Эрот, — всё сделаем в наилучшем виде, вернем тебе песика ровно через час в полной целости и сохранности.
      — Смотрите мне. — Аид погрозил молодым олимпийцам кулаком. — Арес у меня один раз уже Цербера одалживал. Потом гляжу, а у собаки одной головы не хватает. Гефест еле мне его потом починил. Многофункциональные биокиберы, это вам, лоботрясам, не игрушки.
      И провожаемые нудным брюзжанием Эрот, Асклепий и Цербер покинули мрачное царство мертвых, а оказавшись на поверхности земли, поспешно телепортировались на Аргос. В общем, всё прошло как по маслу, и жена Сфенела родила в ту ночь рокового ребенка, но родила слегка недоношенным. Хотя кого на светлом Олимпе это, в конце концов, волновало?
      Младенец оказался на редкость слабым и болезненным и назван был в тот же день Эврисфеем.

* * *

      — Ну как там? — Зевс нетерпеливо поерзал на золотом троне. — Давай, Эрот, не томи, рассказывай, всё ли удалось так, как было задумано.
      — Угу, — кивнул юноша. — Гера будет несказанно довольна.
      — Сатирова идиотка!
      — А что же теперь делать с этим твоим… как, говоришь, ты его назвал?..
      — Геракл!
      — Геракл? Забавное, однако, ты придумал имя.
      — Имя как имя, — огрызнулся Громовержец, — не хуже, чем, скажем, у тебя.
      — Гм… — Нервно кашлянув, Эрот осторожно поглядел по сторонам. — И как теперь быть с этим Гераклом, ведь это он должен был родиться сегодня первым, а не Эврисфей.
      — Не твоего ума дело. — Тучегонитель с удовольствием приложился к тонкому прозрачному сосуду с пузырящейся амброзией.
      Эрот сокрушенно покачал головой.
      — Да, кстати, — встрепенулся Зевс, — мы ведь кое-что впопыхах не предусмотрели.
      — Как не предусмотрели? — испугался юноша.
      — Ведь Геракл будет расти не по дням, а по часам! — пояснил Громовержец. — А Эврисфей так и останется младенцем, во всяком случае, на довольно продолжительное время.
      — Зевс, ты явно меня недооцениваешь… — Эрот высокомерно посмотрел на владыку Олимпа. — Об этом я подумал в самую первую очередь.
      — Да ну!
      — Рога сатиру гну, — парировал юноша. — Я сделал младенцу особую инъекцию… в общем, они с Гераклом за короткое время одновременно станут взрослыми мужиками.
      — Умница! — Тучегонитель облегченно вздохнул. — А я уже было подумал, что всё пропало…
      Тут в тронный зал Олимпа ворвалась до неприличия радостная Гера в сопровождении своей вечной прихлебательницы, богини обмана Аты.
      — О мечущий молнии Зевс, выслушай меня! — Услышав о молниях, Громовержец пошарил под троном и, найдя молниеметатель, удобно устроил его у себя на коленях.
      Гера в нерешительности застыла посередине зала.
      — Ну что же ты, душа моя? — Зевс елейно улыбнулся. — Продолжай-продолжай…
      Богини переглянулись.
      — Несколько часов назад на славном Аргосе, — продолжила Гера, — у персеида Сфенела родился сын Эврисфей.
      — Да что ты говоришь! — с ухмылочкой воскликнул Зевс.
      — Да-да, именно! — добавила Ата. — Он первым родился сегодня, и теперь ему предстоит повелевать всеми потомками великого Персея.
      Наверное, в этом месте Тучегонителю следовало бы опечалиться, но его так разбирал гомерический хохот, что он не выдержал и, закрыв лицо руками, затрясся, не в силах больше сдерживать свой смех.
      — Что это с ним? — опасливо спросила Гера, пятясь от трона.
      — Зевс очень расстроен, — совершенно серьезно ответил Эрот и тут же скорбно прибавил: — Он плачет.
      — Но…
      — Он так рассчитывал на своего сына Геракла, — вовсю врал бог плотской любви. — Он так надеялся, что именно Геракл станет ему опорой на старости лет.
      Зевс перестал смеяться и злобно посмотрел на Эрота: мол, что это ты, братец, тут такое несешь.
      Гера недоверчиво глядела на залитое слезами, раскрасневшееся лицо владыки Олимпа. Похоже, благоверная сомневалась в истинности горя своего муженька.
      Двусмысленное положение нужно было срочно спасать.
      Тучегонитель слегка растерялся, но тут его взгляд упал на прячущуюся за спиной Геры богиню обмана Ату.
      «Ага!» — тут же хитро подумал Зевс.
      «Ой-ей», — вздрогнула проницательная Ата.
      — Снова плетете интриги?! — Голос Громовержца зловеще вибрировал на весьма повышенных тонах. — Вступили против меня в преступный сговор?
      — Что ты, Зевсик? — Гера стремительно бледнела. — Мы и слыхом не слыхивали о том, что жена Сфенела на днях собирается родить.
      — Лжете!
      Инстинктивно почувствовав жареное, Эрот быстро шмыгнул за крепкую спинку божественного трона.
      — Ну я вас щас…
      И, закатив тунику, Громовержец хищно спрыгнул с возвышения, где стояло его золотое кресло.
      Богини порскнули в разные стороны, но Зевс изловчился и, поймав за длинные волосы Ату, потянул интриганку на себя.
      — Ай… — взвизгнула богиня обмана, — бо-о-о-ольно…
      — Немедленно отпусти ее, слышишь? — закричала спрятавшаяся за колонной Гера. — Она тут ни при чем.
      — Значит, это ты, выдра, всё спланировала? — разоблачительно взревел Тучегонитель.
      Но Гера, не ответив ему, исчезла в темных запутанных коридорах Олимпа.
      Зевс лукаво подмигнул пытавшейся укусить его за запястье вертлявой Ате.
      — Извини, девочка, но крупная интрига требует крупных жертв!
      С этими словами Эгидодержавный низверг богиню лжи аккурат в разверзшийся посередине тронного зала проход, который вел в самые глубокие пустоты Тартара.
      Томившийся в Тартаре Крон такому повороту дел страшно обрадовался, хотя смертные греки после этого врать друг другу меньше не стали…
      Нажав ногой на замаскированную под обыкновенную кафелину педаль, Зевс закрыл сияющее «окно» портала.
      — Вот так! — довольно констатировал он, поглаживая растрепавшуюся бороду.
      Высунувшийся из-за трона Эрот восхищенно зааплодировал.

      В тот же день, когда родился Эврисфей, ближе к вечеру появился на свет в Фивах сын Зевса Геракл.
      Рождение Геракла несколько озадачило возвратившегося с очередной войны мужа Алкмены Амфитриона.
      — Дорогая, — в недоумении произнес великий полководец, с недоверием глядя на агукающую над упитанным младенцем жену. — Это, конечно, радостный сюрприз, но…
      — Посмотри, какие у него глазки, — без умолку щебетала Алкмена, — точь-в-точь как у тебя, а какие бицепсы! Вылитый папочка.
      — Но… — Подняв взор к потолку, Амфитрион попытался произвести в уме весьма нехитрые подсчеты.
      — Я отсутствовал, был на войне два с половиной года, — вслух не спеша рассуждал полководец, — сын родился прошлой ночью… я же вернулся домой сегодня утром… гм… странно всё это…
      — Посмотри на его волосы, Амфитрион! — продолжала восклицать Алкмена. — Ведь это твои волосы, какие чудесные черные кудряшки!
      Амфитрион посмотрел.
      Кудряшки и впрямь были очень милы, вот только полководец в отличие от играющегося в люльке младенца был жгучим блондином.
      «Что всё это означает?» — с отчаянием подумал Амфитрион, но никакое логическое объяснение, как назло, ему в голову не приходило.
      — А ну его все к сатиру, — махнул рукой муж Алкмены. — Пойду-ка я лучше войной на царя Элиды Поликсена.
      И, сказав сие, Амфитрион поцеловал жену, сына и решительно покинул детскую.

* * *

      Зевс, внимательно следивший за рождением Геракла, снова устроил общий сбор олимпийцев.
      — Друзья, — громко изрек он, — так уж получилось, что первым вчера родился не мой сын Геракл, а некий Эврисфей, сын персеида Сфенела.
      Олимпийцы удивленно зашептались.
      — Спокойно, друзья! — Тучегонитель поднял правую руку. — Этот неожиданный курьез вполне исправим.
      «Это интересно же как?» — злобно подумала прячущаяся в самом дальнем конце зала Гера. Громовержец на троне подбоченился.
      — Я облегчу судьбу своего сына. Разве я не вправе сделать это? Поскольку мой сын Геракл персеид, то он автоматически попадает в подчинение к Эврисфею.
      — Всё правильно! — кивнул, жуя спелый виноград, Эрот.
      — Мне кажется, что это несколько… м… м… м… несколько несправедливо, — добавил Арес, и прочие боги согласно с ним закивали.
      — Так вот, — продолжал Зевс. — Мой сын не вечно будет в подчинении у этого Эврисфея. Как только Геракл по его поручению совершит двенадцать великих подвигов, он тут же освободится от его власти и сразу же обретет бессмертие.
      — Ого! — Бог Аполлон пронзительно присвистнул. — Чувствую, у нас на Олимпе очень скоро случится пополнение.
      — А что, может, кто-нибудь против? — добродушно поинтересовался Тучегонитель.
      Подобных безумцев, к счастью (для этих самых безумцев), не нашлось.
      Итак, история великого героя обрела наконец законченную форму.

* * *

      Не по дням, а по часам рос малютка Геракл, что, конечно, не могло не сопровождаться многочисленными курьезами…
      С дикими визгами бросились врассыпную из детской многочисленные няньки младенца, зашедшие проведать малютку и поменять ему древнегреческие соломенные подгузники.
      — Куда, Сатаровы толстухи? — хрипло неслось им вслед. — Принесите вина!
      На шум из своих покоев появился Амфитрион, уже почти готовый отправиться в новый военный поход.
      Придержав за локоть Алкмену, которая рвалась в детскую, полководец строго окликнул одну из удиравших нянек. Служанка покорно приблизилась к Амфитриону. Под ее правым глазом наливался синевой огромный фингал.
      — Немедленно отвечай мне, что произошло?
      — Там-там-там… — отрывисто пробормотала служанка и, ойкнув, свалилась в обморок.
      Пожав плечами, Амфитрион приказал Алкмене подождать его у дверей, а сам бесстрашно вошел в детскую.
      Полководец ничего в своей жизни никогда не боялся, ибо был добрым бравым воякой, а у всех добрых бравых вояк, как известно, напрочь отсутствует всяческое воображение, впрочем, как и соображение.
      В детской царила полная неразбериха. Плетеная люлька лежала на полу в ворохе пеленок и роскошных тканей, оберегавших младенца от прожорливых москитов.
      Первое, что пришло в голову Амфитриону, так это что ребенка похитили. Но люлька вроде не была пустой. Полководец приободрился.
      — Агу-у-у-у, агу-у-у-у… — тихонько произнес он, на цыпочках подбираясь к середине комнаты.
      Затем Амфитрион улыбнулся и осторожно, чтобы, не дай Зевс, не напугать младенца, заглянул в люльку:
      — Агу…
      Нежное сюсюканье резко оборвалось. У подслушивавшей за дверьми детской Алкмены екнуло сердце.
      — Привет, мужик, — хрипло произнесла бородатая голова, которая занимала почти всю люльку. — У тебя вино есть?
      — А-а!.. — дико заголосил Амфитрион, отпрыгивая к двери.
      Ворох разбросанных по полу тканей пришел в движение, и из него возник, вернее, встал на ноги могучий обнаженный мужила. Плетеная люлька была надета на его чернявую голову на манер боевого шлема.
      — Стража-а-а-а… — жалко просипел Амфитрион, выхватывая из ножен меч.
      — Мужик, я что-то не очень понял, — несколько недоуменно проговорил могучий незнакомец. — У вас во дворце вино есть или вы все тут заядлые трезвенники?
      Судорожно дернувшись, Амфитрион стрелой вылетел из спальни, наткнувшись на бледную Алкмену. Искра понимания промелькнула в его безумных глазах.
      — Ага! — зловеще зашептал полководец, неумолимо сверля благоверную взглядом. — Значит, вот где ты прятала своего любовничка…
      Короткий греческий меч зловеще взлетел вверх, но опуститься так и не успел, ибо из детской выдвинулась огромная волосатая ручища, сгребла Амфитриона в охапку, затем приподняла над полом и…
      — Не трожь маманю, козел, — зловеще донеслось из-за двери.
      Алкмена вскрикнула и повалилась на лежавшую у дверей обморочную служанку.

* * *

      — Эрот, голубчик, — недовольно пробурчал Зевс, вглядываясь с Олимпа в земли смертных через огромной длины суставчатую подзорную трубу, — пошли-ка ты в Фивы Гермеса, пусть там разъяснит этим несчастным, что к чему.
      — А ну, дай глянуть в телескопис! — тут же потребовал юноша, и Тучегонитель неохотно ему уступил.
      — Да-да, — пробормотал Эрот, крутя блестящие ручки настройки, — с твоим Гераклом непонятка вышла. Неужели он всего лишь за несколько часов так вымахал?
      — А вот это тебя нужно спросить, — ехидно ввернул Громовержец. — Всё, пошел-пошел! Гляди, уже на линзы надышал, паразит. Зови Гермеса, а то мой сынуля там сейчас навоюет.
      Жадно припав к смотровому глазку телескописа, Зевс не без удовольствия наблюдал, как Геракл голыми руками с легкостью расшвыривает набежавшую воинственную стражу.
      — Сразу видно — моя кровь! — пробормотал с самодовольной гордостью Тучегонитель.

* * *

      Возникшая было нелепая семейная баталия быстро улеглась, стоило только спуститься в Фивы с Летающего острова богов быстроногому посланцу Зевса Гермесу.
      Геракл к тому времени уже разнес большую часть дворца фиванского царя, на службе у которого и воевал полководец Амфитрион.
      Кровь да неистовая силища так и кипели в могучем сыне Зевса и ежесекундно искали выхода. Молодой Геракл страстно желал сеять вокруг себя хаос и разрушение. В общем, с самого дня своего рождения герой научился наживать на свою чернявую голову колоссальные проблемы.
      — Да усмирите же его кто-нибудь в конце-то концов! — в сердцах возопил фиванский царь, приваленный надломившейся мраморной колонной.
      И именно в этот момент во дворец залетел божественный вестник Гермес, сверкая своими быстрыми огненными сандалиями.
      После получасовой беседы всё стало на свои законные места. Родителям героя было объяснено, кто такой на самом деле их великорослый сынишка, почему он стал так быстро расти и какая великая миссия ожидает «малыша» в будущем.
      Алкмену быстро привели в чувство, нянек-служанок за ненадобностью разогнали, Амфитриону дали валерьянки, ругающегося царя извлекли из-под обломков, ну а Геракла на всякий случай Гермес связал, но поразмыслив, всё же дал могучему герою неразбавленного вина.
       Зевс на Олимпе сокрушенно покачал головой:
      —  Малютке день от роду, — задумчиво протянул Тучегонитель, — а его уже спаивают бесшабашные родственники…
      Если чего-то фиванцам и было жаль, так это разрушенного царского дворца.
      Напившийся вина, освобожденный от веревок, расслабленный Геракл спокойно кемарил в детской. Где-то невдалеке громогласно наставлял Алкмену с Амфитрионом быстроногий Гермес.
      Всё вроде бы утряслось.
      Всё да не всё.

* * *

      — Вот. — Гера протянула трясущейся от страха богине раздора Эриде прозрачную запечатанную колбу, в которой шевелились две ядовитые змеи. — Спустишься сейчас в Фивы и подбросишь гадов в кроватку малышу. Я знаю, что тебе лучше, чем кому-либо из нас, удается становиться невидимой.
      — Но ведь он умрет! — в ужасе воскликнула Эрида.
      — Кто умрет?
      — Младенец!
      — Ну, естественно, а ты чего, собственно, ожидала? Геракл для меня ходячий позор, официально признанный незаконнорожденный сын Зевса! Этот бабник при всех олимпийцах сознался, что изменил мне, подумать только! Нет, я этого не потерплю.
      — А что, если младенец уже начал расти? — опасливо предположила богиня раздора, пряча под черной одеждой сосуд со змеями.
      — Вряд ли он успел, — небрежно отмахнулась Гера. — Давай, действуй!
      Став невидимой, Эрида тут же телепортировалась прямо во дворец фиванского царя, который (дворец) напоминал руины после внезапного налета ужасных птиц — стимфалид. Правда, то крыло, где проживали Алкмена с Амфитрионом, как ни странно, совсем не пострадало.
      Оставаясь невидимой, Эрида беспрепятственно проникла в спальню малютки, да так и застыла на пороге с открытым ртом, увидав возлежавшего на полу громадного обнаженного красавца-мужика. Мужик был просто чудовищен (в хорошем смысле), рельефные мышцы из него так и перли. Было похоже, что обнаженный атлет дремал.
      Впав в состояние полной опупелости, Эрида перестала быть невидимой, и прекрасный гигант не замедлил проснуться.
      — Опа! — сказал он, увидав перед собой изящную бледную брюнетку.
      — А где малютка? — слегка заикаясь, неуверенно спросила богиня раздора.
      — Я малютка, — улыбнувшись, проникновенным басом ответил Геракл.
      Прозрачный сосуд с двумя змеями выпал из руки Эриды и со звоном разлетелся о мраморный пол.
      — Дорогая, можешь называть меня как тебе нравится. — Геракл грациозно поднялся с пола. — Хочешь, и только для тебя, я буду малюткой?
      Герой медленно подошел к по-прежнему оцепеневшей богине, по пути с легкостью раздавив босой пяткой двух маленьких змеек. Затем он заключил Эриду в могучие объятия и запечатлел на ее изящных устах долгий страстный поцелуй.
      Богиня вскрикнула и потеряла сознание.
      —  Моя кровь! — бил себя кулаком в грудь подпрыгивавший на Олимпе Зевс. — Трижды моя кровь!
      Так не удалось сбыться самой первой интриге коварной Геры.

* * *

      Пораженный внезапным волшебным взрослением своего приемного божественного сына, полководец Амфитрион после ухода Гермеса на всякий случай пригласил к себе известного сумасшедшего прорицателя Тиресия, ибо в то время в Греции (как бы странно это ни звучало) больше доверяли сумасшедшим прорицателям, чем всемогущим богам.
      Тиресий в Фивы незамедлительно прибыл, но, к сожалению, в последнее время дедок находился в состоянии глубочайшего старческого слабоумия. Во всяком случае, Геракл смотрел на прорицателя с большой враждебностью…

* * *

      — Хороший песик. — Тиресий ласково поглядел на сидящего в ворохе пеленок героя. — Какая отличная черная масть. Будете разводить, оставите мне одного, всех не топите.
      Алкмена с Амфитрионом в замешательстве переглянулись.
      Сопровождавший старика юноша (на чье плечо прорицатель всё время опирался) тихонько шепнул в сторону:
      — Вы, главное, ничему не удивляйтесь, он раньше ветеринаром был у царя Микен.
      — Ну, так в чем ваша проблема? — Тиресий внимательно осматривал Геракла. — Лапку он уже поднимает?
      — Поднимаю, — злобно огрызнулся сын Зевса.
      — Хороший песик, — повторил старикан и потрепал Геракла по холке.
      Тут герою надоело это изощренное издевательство, и он, очень натурально зарычав, слегка тяпнул Тиресия за дряблую руку.
      — Ой-ей-ей! — вскричал прорицатель, падая навзничь. — О, Зевс, он меня укусил!
      — Геракл! — гневно воскликнула Алкмена. — Фу… то есть прекрати немедленно!
      — Да ладно, — усмехнулся герой и с поэтической тоской во взгляде стал смотреть в распахнутое окно.
      — Ой-ей-ей… — продолжал причитать Тиресий. — Он, наверное, бешеный. Теперь я пропал, а ведь на следующей неделе только собрался в восемнадцатый раз жениться. Жаль, невеста расстроится, ведь ей всего-навсего тринадцать.
      Амфитрион взялся за голову, а Зевс на Олимпе гневно топнул ногой, и старичка тут же как подменили.
      Прорицатель без посторонней помощи поднялся с пола, решительно отряхнул одежду и твердо объявил:
      — Великие подвиги ждут сына Зевса! — Любующийся облаками Геракл скептически приподнял правую бровь.
      — Всего он их совершит ровно двенадцать, — продолжал Тиресий. — На всю Аттику прославит он свое великое имя и вскоре после этого достигнет божественного бессмертия!
      Тут старик несколько поник и, опираясь на твердое плечо верного проводника, прошествовал к выходу из детской. Но на пороге вдруг задержался, обернулся и вкрадчиво добавил:
      — Давайте ему козье молоко в небольшой мисочке два раза в день.
      И, преисполненный безумного достоинства, Тиресий покинул полуразрушенный дворец фиванского правителя.
      — М-да, весьма недурственно, — изрек Геракл, имея в виду не то пейзаж за окном, не то пророчество сумасшедшего старика.

* * *

      Узнав, какая грандиозная слава ожидает приемного сына, Амфитрион решил дать дитятке самое лучшее воспитание, достойное истинного героя. Понятно, что если бы Алкмена изменила старому вояке с кем-то из смертных, то полководец порешил бы благоверную в тот же день и особых угрызений совести по этому поводу не испытывал бы. Но любовница самого Зевса!
      Это, знаете ли, великая честь!
      Громовержец на Олимпе только одобрительно крякнул, с видом заправского знатока (маленькими глоточками) пробуя новый сорт выведенной Дионисом амброзии.
      Говорить Геракл, судя по всему, уже умел, причем, как выяснилось, довольно бойко. В ругани герой тоже немало преуспел. По крайней мере то, что слетало с его уст, когда он рушил фиванский дворец, заставило покраснеть не только его родителей.
      С женщинами у сына Зевса также всё было в порядке. Во всяком случае, многие видели выбежавшую из его покоев растрепанную чернявую красотку с припухшими губами.
      Но вот в остальном… В остальном Геракла требовалось немного подучить. Не только о бицепсах пасынка решил позаботиться Амфитрион, но и о его сером веществе, в простонародье именуемом мозгами.
      Сына Зевса быстро обучили читать, писать и танцевать. Но вот с пением и игрой на кифаре получилась серьезная загвоздка.
      Учить музыке Геракла взялся не кто-нибудь, а брат великого Орфея Лин.
      Лин был упорным педагогом, но и суровым, что сыграло в его жизни роковую роль.
      В тот злосчастный день Лин занимался с сыном Зевса на природе неподалеку от руин царского дворца.
      Недовольный Геракл стоял у высокого пюпитра и до рези в глазах вглядывался в восковую дощечку с нотами и текстом знаменитой лирической народной песни. В правой, заведенной за спину руке герой держал каменный метательный диск, которым он незаметно для учителя ловко поигрывал.
      — Итак, всё сначала! — строго приказал музыкант и звонко ударил по струнам кифары.
      Геракл сделал одухотворенное лицо (так, как учил его Лин) и гулким басом утробно взвыл:
      — О птичка, птичечка…
      — Нет-нет-нет! — Брат Орфея как ужаленный вскочил с небольшого круглого камня. — Сколько раз можно тебя учить?! Ведь есть элементарные понятия о мелодии. Я понимаю, что у тебя отродясь не было слуха. Но это не оправдание, в конце концов. Мало ли, у меня, может быть, тоже слуха нет, но это не значит, что я не могу стать самым великим певцом и музыкантом Греции!
      Геракл согласно кивнул, перебрасывая за спиной диск в левую руку.
      — Итак, всё с самого начала! — Лин воинственно встряхнул кифару. — Начали…
      Сын Зевса подобрался:
      — О птичка, птичечка-а-а-а… на нежном лепестке-е-е-е… сидишь ты словно…
      — Нет-нет-нет! — дико заголосил учитель и, как припадочный, забегал по зеленой поляне.
      Геракл с любопытством наблюдал за рвущим на себе длинные волосы педагогом.
      Прекратив скакать вокруг пюпитра, Лин внезапно замер и зловеще уставился на Геракла.
      Почувствовав неладное, сын Зевса хмуро набычился.
      — А ну покажи, что у тебя там в руке за спиной? — мрачно потребовал учитель.
      — Не-а, — упрямо мотнул головой герой.
      — Немедленно покажи, я требую! — Голос музыканта возвысился до немелодичного визга.
      Геракл горестно вздохнул и протянул учителю спортивный каменный диск.
      — О, горе на мою голову! — трагически всплеснул руками Лин. — Снова и снова искусство приносится в жертву грубой силе, приносится в жертву спорту!
      Сын Зевса слушал учителя и, радостно кивая, добродушно улыбался.
      Это стало последней каплей.
      В состоянии минутного умопомрачения педагог выхватил из рук героя каменный диск и хряснул этим самым каменным диском ученика по голове.
      Диск тут же раскололся, осыпавшись к ногам мелкой серой крошкой.
      Сын владыки Олимпа осторожно потрогал маленькую ссадину на лбу, задумчиво пожевал губами и тут, наконец, рассвирепел.
      Брат Орфея и сам ужаснулся своему сугубо антипедагогическому поступку, но каяться было поздно.
      — Никто… — проревел Геракл, наливаясь опасной краской и опрокидывая ногой ненавистный пюпитр, — ни один смертный не смеет бить великого сына Зевса…
      Выкрикнув сие, герой схватил увесистую кифару и швырнул ее прямо в голову убегавшему зигзагами перекошенному учителю.
      И, что прискорбно, попал.
      —  ..! — в один голос воскликнули на Олимпе Зевс с Эротом.
      Но душа допустившего весьма опрометчивую ошибку Лина уже вовсю брела по полям асфодела в мрачном царстве Аида.

* * *

      И был суд.
      Тут уж и Зевс не мог вмешаться, ибо сам для смертных справедливые законы выдумал. Как говорится: за что боролся, на то и напоролся.
      Судили Геракла там же, в Фивах, хотя каяться в содеянном сын Зевса, похоже, не собирался.
      — Да пошли вы! — гневно ревел он с места подсудимого. — Да я вас…
      — Спокойно, дружище, спокойно! — примирительно замахал руками защитник, маленький смуглый иудей по имени Авраам. — Мы сейчас всё решим демократическим путем без применения так называемой грубой силы.
      — Да видел я эту вашу демократию знаете где? — еще больше разбушевался герой.
      — Знаем, знаем… — согласно закивал иудей.
      — Подсудимый, не хулиганьте! — прикрикнул на Геракла судья Радаманф. — Не усугубляйте и так шаткое свое положение…
      — Да я тебя… одной левой!
      Тихо зарыдала на плече у мужа пришедшая на суд Алкмена.
      Единственным, кто сохранял радостное спокойствие, был защитник. Особое удовольствие ему доставляло звяканье золотых талантов в мешочке на поясе, которые (сохраняя инкогнито) ему передал лично Зевс, спустившись на землю под видом странствующего торговца лососиной.
      — Геракл, приемный сын Амфитриона, — обличающий перст судьи Радаманфа уткнулся в разъяренного сына Зевса, — признаешь ли ты себя виновным в убийстве своего любимого учителя музыки Лина?
      — Ты мне тут не тыкай… — огрызнулся герой, зловеще шевеля кустистыми бровями.
      — Прошу суд внести орудие убийства…
      В здании правосудия тут же появились два солдата, неся на большом медном подносе искореженную до неузнаваемости кифару.
      Инструмент навеял Гераклу недавние воспоминания, и он дурным голосом пропел:
      — О птичка, птичечка…
      — Подсудимый, прошу не кощунствовать! — взвился судья. — Этим своим возмутительным поведением вы глумитесь над покойным, попираете память великолепного музыканта и педагога!
      — Вам не нравится, как я пою? — Геракл обиженно потер заросший бородой подбородок. — Что ж, вы еще попросите…
      И он демонстративно стал изучать свои сандалии.
      — Итак, мы видим, что подсудимый совершенно не отрицает своей вины, — продолжил Радаманф. — При других обстоятельствах это пошло бы ему только на пользу. Но при этом… — Судья картинно взмахнул рукой. — При всём при этом подсудимый наотрез отказывается раскаяться в содеянном и за свою немыслимую дерзость безо всяких сомнений будет справедливо покаран. Защита, ваше слово!
      Маленький иудей хитро блеснул глазками и от дальнейших комментариев воздержался.
      — Что ж, — Радаманф торжествующе усмехнулся, — уважаемые присяжные, вы можете посовещаться. Нам нечего добавить по рассматриваемому делу.
      Присяжные, набранные ради справедливого суда преимущественно из обитателей фиванского приюта для всех сирых и убогих, гуськом потянулись в комнату совещаний. При этом многие с опаской оглядывались на Геракла, который показывал им из-под деревянной скамьи могучий кулак.
      Через полчаса присяжные вернулись в зал суда.
      — Итак, уважаемые, каков же ваш вердикт? — несколько высокопарно поинтересовался судья, ни на секунду не сомневаясь в итоге рассматриваемого дела.
      Вперед выступил худой одноглазый старик и громко проблеял:
      — Мы затрудняемся с ответом.
      — Как так?! — возмутился Радаманф.
      — Голоса разделились поровну.
      — В таком случае, — сразу оживился судья, — в соответствии с греческим судебным кодексом я беру ответственность за решение на себя…
      — Одну минуточку! — вмешался защитник.
      — Да, в чем дело? — Радаманф с пренебрежением покосился на иноземца.
      — Одно маленькое, но весьма существенное обстоятельство, — быстро добавил иудей и извлек из-под одежды небольшую восковую дощечку.
      — Что это? — заподозрив неладное, воскликнул судья.
      — Это свидетельство о рождении подсудимого.
      — Ну и что с того?
      — А то, — Авраам ехидно захихикал, — что подсудимый по греческим законам не может предстать перед уголовным судом.
      — Это почему еще не может?
      — А потому что ему семь дней от роду! — выкрикнул иудей, сунув побледневшему судье восковую дощечку под нос.
      Через пять минут Геракла отпустили.
      —  Нет, ну какой всё-таки молодец! — радостно хлопал себя по бокам, зорко следивший за происходящим Зевс. — Ай да Авраам, ай да хитрюга! Нет, Эрот, ты видел? За этим народом великое будущее!
      В общем, Громовержец как в воду глядел.

      Что ж, не лежало у молодого героя сердце к высокому искусству. Однако по большому счету и не особо-то оно было ему нужно.
      Наибольшие успехи Геракл проявил в греческой (олимпийской) борьбе, стрельбе из лука и владении различным холодным оружием. Тут сыну Зевса не было равных. Его могучие руки сами собой вертели ножи, ловко управлялись с мечом и метко кидали копье.
      Пытались еще обучить Геракла математике, но это дело оказалось таким же гиблым, как и пресловутое обучение музыке, закончившееся небольшой курьезной трагедией.
      Великий герой смог научиться считать лишь до пяти, а дальше… его словно заклинивало. Прямо психическое расстройство какое-то.
      Учитель математики Фагопир чуть с ума не сошел, втолковывая сыну Зевса азы примитивного счета. Этот учитель был уже наслышан об ужасной смерти брата Орфея Лина и потому во время занятий с Гераклом всегда надевал боевой медный шлем, хотя походил в этом шлеме на старую, выжившую из ума черепаху. Правда, чем герой мог огреть старикана, было непонятно. Ну разве что каменным макетом октаэдра либо булькающей клепсидрой.
      — Ну, давай, милок, — тихо просил математик, — считай… один, два…
      — Три, — радостно подхватывал Геракл, — четыре, пять, тридцать восемь…
      — О Зевс всемогущий!
      — Ладно, ты, Тортилла, не выделывайся, — зычно кричал на ученого сын Зевса. — Помни, что учишь ты величайшего из греческих героев, и это для тебя, старой мочалки, большая честь…
      Поприсутствовав на уроках математики, Амфитрион вовремя прекратил бесполезные занятия, чем, возможно, спас жизнь старику Фагопиру. Уж больно часто во время уроков Геракл поглядывал на каменный октаэдр, лежавший перед учителем на столе.
      Подумал Амфитрион, подумал и решил, что всему, чему нужно, Геракл уже обучен.
      После напряженной учебы началась практика, и сын Зевса поплыл вместе с аргонавтами за золотым руном, не особо, впрочем, в этом знаменитом походе напрягаясь.
      Вернувшись из славного похода, великий герой заслуживал небольшого отдыха, и приемный отец послал сына Зевса в лесистый Киферон пасти стада.
      Однако неблагодарный Геракл больше безобразничал, чем действительно пас скотину. Поначалу он увлекся спортивной стрельбой из лука по быстро движущимся целям. Овцы для сей забавы подходили просто великолепно. Крепкий лук героя бил без промаха. Но по большей части сын Зевса дремал в тени высоких деревьев, пожевывая в уголке презрительно искривленных губ зеленую травинку.
      Вовсе не удивительно, что часть огромного стада тут же растащили пронырливые волки, да и циклопы не зевали, умыкнув под шумок пару десятков овечек. Все эти мирские дела были сыну Зевса глубоко до фени. Приятная теплая нега медленно разливалась по его могучему телу. Ну что еще нужно для тихого героического счастья? Какие, к сатиру под хвост, подвиги? Кому это, извините, надо? Куда-то идти, непонятно с кем сражаться. Ищите дураков. Настоящее счастье заключено в ничегонеделании! И это Геракл уяснил для себя на всю оставшуюся жизнь, а с перспективой бессмертия — так и до скончания веков.
      Совсем отощали в стаде героя несчастные овечки, ибо паслись они на одном и том же месте, обожрав вокруг всё, что можно было еще обожрать. Ко всему животные препротивнейше блеяли, а некоторые, озверев от голода, так и вовсе несколько раз пытались покусать ленивого пастуха.
      Забравшись на дерево, Геракл кое-как отбился от рычащих копытных, а затем погнал жалкие остатки стада на новый выгон.
      По дороге герой наткнулся на издохшего в лесу льва. Бедняга, судя по предсмертным судорогам, подавился чахоточной овцой из стада Геракла. Во всяком случае, из его раззявленной в предсмертном оскале пасти по-прежнему торчали худые каракулевые копыта.
      Видно было, что лев издох совсем недавно.
      — Эх, лева, лева, ты меня огорчаешь! — сокрушенно покачал головой сын Зевса и ловко выхватил из-за спины медный разделочный тесак.
      И действительно, не пропадать же такой отличной мохнатой львиной шкуре.
      — Скажу всем, что я выследил его и убил голыми руками, — хрипло проговорил герой, снимая шкуру с покойной зверушки.
      Шкура вышла что надо, здоровая, как раз с самого Геракла.
      — А ну-ка, посмотрим-посмотрим. — Сын Зевса задумчиво погладил рыжий мех. — Стильная, однако, выйдет одежка!
      Иголка и бычьи жилы всегда были у сына Зевса под рукой. Пара часов — и герой изготовил из шкуры усопшего льва великолепный плащ. Встряхнул, проверил швы и накинул шкуру на свои могучие плечи. Плащ сидел как влитой. Передние лапы льва Геракл завязал у себя на груди, а задние на поясе. Часть черепа с головы льва послужила ему шлемом. Сын Зевса оставил зубы, уши и усы хищника, таким образом получалось, что герой как бы выглядывает из пасти зевнувшего царя зверей.
      — Если не выйдет из меня великого героя, — торжественно провозгласил Геракл, — стану портным…
      Ну хоть один талант нашелся, и то слава Зевсу.
      Громовержец на Олимпе резко оживился и послал в леса Киферона Гермеса с божественными дарами любимому сынуле.
      — А, это ты, огненогая шестерка! — так приветствовал божественного вестника сын владыки Олимпа, раздумывая, отрезать волочащийся сзади львиный хвост с кисточкой или оставить всё как есть.
      — Хамство тебя явно не красит, — невозмутимо парировал приземлившийся рядом Гермес. — Ко всему еще, приятель, от тебя слегка попахивает.
      — Это лева смердит! — пояснил Геракл, похлопывая себя по жуткому шлему. — Старый попался, но сильный. Я его лишь с третьего шелобана завалил, и то еле-еле.
      — Ага, как же, рассказывай. Можешь заливать кому угодно, но только не мне.
      — Что, не веришь?
      — Хорош трепаться, я тут тебе подарки принес.
      — Подарки — это хорошо! — просиял герой. — Давай, показывай скорее.
      — Вот тебе отличный меч олимпийской ковки, изготовленный лично Гефестом!
      Гермес протянул алчно посапывающему сыну Зевса великолепный, слегка светящийся клинок.
      — Вот тебе лук и стрелы от Аполлона, а вот золотые доспехи от Афины… Ну что, вроде ничего не забыл.
      Все эти чудесные подарки вестник богов вынимал прямо из сгустившегося воздуха и торжественно передавал Гераклу.
      — Ну теперь я отлично экипирован! — воскликнул герой, надевая под львиную шкуру золотые доспехи. — А как это ты из воздуха всё вытаскиваешь?
      — А там телепортационный конвейер, — пояснил Гермес. — Эрот вот подает, а я принимаю.
      — Что, прямо с Олимпа?
      — Ну а откуда еще, не из Тартара же, в конце-то концов.
      Из небольшого парившего над землей облачка высунулась недовольная физиономия Эрота.
      — Ну что, вроде как всё? — морщась, осведомился бог плотской любви. — У меня уже поясница болит, я тут вам не нанимался железяки на себе таскать.
      — Всё-всё, свободен! — Гермес грубо задвинул голову юноши обратно в облачко, и оно тут же исчезло.
      — Зевс еще говорил, чтобы я тебе новый сотиус-мобилис подарил, —добавил божественный вестник, — но, думаю, тебе еще рано, презентую его чуть попозже.
      — А что это такое? — заинтересованно спросил Геракл.
      — Это особое устройство для общения с другими богами, да у тебя оно уже было, только старой модели. Ну, когда ты с аргонавтами плавал. Такая маленькая попискивающая коробочка. Ты ее, помнится, зачем-то в море утопил.
      — Да ладно, — махнул рукой герой, — как-нибудь обойдусь.
      — Знаешь, ты слишком самоуверен. — Гермес покачал головой. — Не нужно было тебе говорить, что ты сын Зевса.
      — А оно, по-моему, и так видно, — буркнул Геракл и попрыгал на месте, звеня золотыми доспехами. — Ну, как тебе я?
      Вестник богов скептически поскреб подбородок. В шкуре издохшего льва и в золотых, сияющих на солнце железках герой был похож на полного и законченного придурка.
      Гермес, не любивший врать, так ему и сказал:
      — Извини, брат, но в этой шкуре ты напоминаешь мне идиота, который в один прекрасный день возомнил себя человеком-бурундуком.
      Геракл налился краской и, выхватив дарственный меч, с боевым кличем погнался за бросившимся наутек Гермесом. Свои реактивные сандалии вестник богов опрометчиво снял, перекинув через плечо, и теперь, приглушенно ругаясь, скачками несся вниз по склону живописного холма.
      — Убью-ю-ю-ю… — ревел разъяренный Геракл, бешено вращая над головой смертоносным подарком.
      —  Однако какой мой сынуля ранимый! — довольно оглаживая бороду, произнес улыбающийся Зевс.
      —  Характер у него явно в Геру, — опрометчиво ляпнул сидевший рядом Эрот.
      —  Что?! — Зевс недовольно покосился на юношу.
      —  Да так, ничего… — грустно вздохнул бог плотской любви, — оговорился слегка…

* * *

      — Что бы еще такое сделать? — задумчиво вопрошал Геракл, расположившись на кочке у небольшого болотца и вяло отмахиваясь львиной лапой от докучливой мошкары.
      — Ну я же уже извинился, — в сотый раз прокричал сидевший по пояс в зеленой жиже Гермес. — Геракл, верни сандалии!
      Сын Зевса посмотрел на лежащие рядом с кочкой реактивные причиндалы вестника богов.
      — Никто не смеет безнаказанно оскорблять сына владыки Олимпа, — спокойно заявил герой, ковыряя мечом рыхлый комок грязи.
      — Зевс, ты слышишь? Помоги! — гневно потрясая кулаками, выкрикнул в небо Гермес.
      Через пару минут за пазухой вестника бодро затренькал сотиус-мобилис. Гермес нервно дернулся.
      — Да?
      — Что, сидишь? — с неуместным злорадным весельем поинтересовался Тучегонитель.
      — А ты, можно подумать, сам не видишь! — огрызнулся Гермес. — Этот засра…
      Геракл стремительно вскочил на ноги и прицелился тяжелой реактивной сандалией прямо в голову Гермеса.
      Гермес судорожно сглотнул.
      — Твой великий сын, — быстро поправился он, — отобрал у меня мое средство передвижения. Прикажи ему, пусть немедленно вернет!
      — Никто не может приказывать великому сыну Зевса! — утробно проревел с кочки Геракл.
      — Это твой отец! — Гермес затряс над головой светящуюся коробочку.
      — А, ну тогда… — Герой немного стушевался.
      — Гермес, я сейчас всё устрою, — Громовержец с трудом удерживался от смеха. — Передай моему сыну, что я поручаю ему отправиться к минийскому царю Эргину, которому Фивы по совершенно непонятной мне причине платят большую дань. Пусть сынуля разберется с этим царем по всем олимпийским понятиям!
      Гермес дословно передал слова Зевса Гераклу.
      — Э… нет, — ощетинился герой. — Если это далеко, то я в жизни туда не пойду. У меня вон ноги болят, да и в пояснице подозрительно стреляет.
      — Да это тебя просто комар укусил! — не удержался от восклицания Гермес.
      — Может быть, и комар, — легко согласился Геракл. — А вот что, если он бешеный?
      — Нет, Зевс, ты слышишь?
      — Слышу-слышу. — Тучегонитель, больше не сдерживаясь, дико ржал. — Скажи ему, что это недалеко, прямо за болотом.
      Гермес сказал.
      — Ну, тогда… — Геракл нехотя поднялся с кочки. — А может, всё-таки лучше после обеда? — с надеждой спросил он.
      — Нет, Зевс говорит, иди немедленно! — злорадно выкрикнул вестник богов.
      Герой еще немножко для вида покряхтел, почесался и, спрятав меч, не спеша потопал в обход болота.
      — Эй, сандалии мои верни! — завопил ему вдогонку возмущенный Гермес.
      — А… — махнул рукой сын Зевса, — и так перетопчешься.
      — Эгидодержавный, ты слышал, ты всё слышал? — Вестник неистово тряс несчастный сотиус. — Нет, я в таких условиях работать не намерен. Я увольняюсь прямо с этого самого дня. Пускай Арес теперь у вас на побегушках служит, ему всё равно целыми днями делать нечего. Последняя-то крупная война случилась пятьдесят лет назад. Да и то, стыдно сказать, пьяные циклопы из-за бочки вина с лестригонами подрались. А я ухожу…
      — Спокойно, дружище, спокойно, — весело вклинился в ругань Гермеса Зевс. — Мы сейчас всё исправим. Я тотчас же посылаю тебе на помощь Афину на боевой колеснице.
      Гермес, скрежеща зубами от обиды, смачно выругался и с чувством зашвырнул сотиус-мобилис в ближайшие кусты.

* * *

      Коварный царь Эргин проживал в мощной крепости, обнесенной высокими каменными стенами.
      Вышедший к крепости сын Зевса задумчиво осмотрел неприступные стены и невозмутимых стражников, разгуливавших по самому верху.
      Стражники не сразу заприметили Геракла, ну а когда заприметили, чуть не померли со смеху.
      — Гляди, Сификл, — прокричал один из солдат, — экая образина внизу гуляет!
      — Наверное, это один из тех варваров, что живут на самом краю земли, — весело отозвался другой стражник.
      — Да нет, мужики, это просто местный сумасшедший. Их в Фивах сейчас много проживает, они присяжными в городском суде служат.
      Всё больше и больше стражников спешило к краю стены, дабы поглазеть на странного незнакомца.
      — А я знаю, как его зовут! — вдруг воскликнул какой-то солдат. — Это Человек-хорь собственной персоной…
      И стражники весело загоготали.
      — Эй, вонючка, тебе там в шкуре не жарко? — Разгуливавший внизу Геракл запрокинул голову:
      — Это вы мне?
      — Тебе-тебе, а кому же еще? Слушай, а у вас в фиванском цирке вакантные места еще есть? Я бы мог подработать метателем ножей.
      И остроумный солдат издевательски захохотал.
      Сын Зевса, нахмурившись, старательно отмерил от крепостной стены сорок шагов, затем обернулся, присел на одно колено и, выхватив из-за спины божественный лук, за полминуты очистил высокие стены от веселящихся наглецов. Чудесное оружие великого стреловержца Аполлона било без промаха.
      — Вот так! — мрачно кивнул Геракл, вешая лук обратно за спину.
      В крепости послышались дикие вопли, ругань и короткие отрывистые команды. Затем наверху появился совершенно перекошенный мужик в медных наплечниках.
      — Ты что это делаешь?! — истошно заголосил он, в ужасе уставившись на распростертые внизу тела веселых стражников.
      — Я хочу говорить с царем Эргином! — громко заявил Геракл и ударил себя кулаком в грудь.
      Всклокоченный мужик в медных наплечниках исчез. За стенами опять послышались крики, ругань и сумасбродные команды вроде: «Спрятать всех домашних животных, полить кипятком стены!»
      Сын Зевса с неудовольствием поглядел на темнеющее небо.
      «Скоро пора баиньки, — озабоченно подумал он, — а я тут торчу, мошек кормлю».
      Мужик в медных наплечниках снова появился на стене, в трясущихся руках он держал боевой лук.
      — Эй, ты там, внизу! — прокричал он герою. — Сейчас с тобой будет говорить сам царь. Но ты смотри мне, чтобы без глупостей!
      Сын Зевса спокойно подошел ближе и, не удержавшись, сладко зевнул.
      Рядом с лучником появился некто в золотой короне.
      — Говори, незнакомец, чего тебе надобно, — недружелюбно гаркнул царь, — или проваливай.
      — Я пришел поговорить о Фивах! — ответил герой.
      — О Фивах? А что о них говорить? Отсталый город, псих на психе психом погоняет. Ты, видно, тоже оттуда?
      — Оттуда! — не без гордости подтвердил сын Зевса.
      — Ну, я так и подумал, — улыбнулся Эргин.
      — Короче, — Геракл с усилием поборол новый зевок, — с этого самого дня я новая крыша Фив. Город теперь подо мной будет ходить! Уяснил или повторить?
      Царь и лучник очумело переглянулись.
      — Это что, такая шутка? — недоверчиво спросил Эргин.
      — Да нет, — удивился Геракл, — я говорю вполне серьезно. Если ты не уступишь, то… в общем, не успеет сесть солнце, как твоя жалкая крепость будет лежать в руинах!
      — Признавайся, ты привел с собой наемную армию? — Царь с подозрением вглядывался в ближайшие заросли.
      — Армию? — Сын Зевса еще больше удивился. — А на кой сатир мне эта армия? Я и сам тут справлюсь без посторонней помощи. Плевое ведь дело.
      — Да это еще один фиванский сумасшедший, — шепнул на ухо царю лучник, но Геракл его услышал.
      — Никто, — яростно проревел герой, — никто не смеет оскорблять великого сына Зевса!
      Прорычав сие, могучий эллин разогнался и с легкостью прошиб плечом каменную кладку крепости.
      — У-у-у-у, сатирово племя! — азартно прокричал Геракл, обрушивая выкованный на Олимпе меч на сновавших внутри крепости солдат…
      Через десять минут всё было кончено.
      Царь Эргин, вздрагивая всеми частями тела и размахивая белым носовым платком, с трудом выбрался из бесформенных развалин, волоча правую ногу.
      Слегка вспотевший Геракл осклабился и, забрав у царя платок, с удовольствием вытер им взмокшую шею.
      — Значит так, условия только что поменялись, — громко заявил он, сморкаясь в белую тряпочку.
      Царь Эргин скорбно кивнул.
      — Фивы теперь будут под моей крышей, это я тебе уже говорил. Во-вторых, ни о какой ежегодной дани теперь и речи идти не может.
      Царь, словно механический болванчик, покорно кивал.
      — В-третьих, вы, минийцы, с этого самого дня сами платите дань Фивам в двукратном размере от той суммы, которую вы ежегодно сдирали с правителя Креонта.
      Эргин и против этого не возражал.
      — Что ж, — Геракл не удержался и всё-таки зевнул, — хорошо тут у вас, спокойно, но пора мне в обратный путь. В общем, не скучайте без меня.
      И, похлопав царя по дрожащему плечу, сын Зевса неспешно двинулся обратно в Фивы.

* * *

      Узнав о новом политическом раскладе, фиванцы возликовали.
      И на следующий день после триумфального возвращения Геракла в городе состоялся грандиозный пир.
      Царь Фив Креонт долго ломал свою старческую голову, как же отблагодарить великого героя. Ничем, кроме спорта, сын Зевса не интересовался. Может, подарить ему золотые брусья для акробатических упражнений? Или целый стадион для бега с препятствиями? Но на кой Гераклу сдался этот стадион, если он, судя по всему, собрался всю свою жизнь путешествовать по Греции и совершать великие подвиги.
      М-да, задача задач.
      Думал Креонт, думал и наконец придумал.
      Свой сюрприз герою царь решил преподнести прямо во время праздничного пира.

* * *

      — Нет, вы только представьте себе, — расплескивая вино, с азартом рассказывал сын Зевса веселым пирующим, — лев как два меня. Зубищи во, глазищи как глиняные плошки, когти с хороший клинок. Ну, значит, беру я его за горло…
      Для вящей убедительности своего рассказа сын Зевса схватил за шею случившегося рядом темнокожего виночерпия.
      — Беру, значит, я эту бестию за горло и пальцами начинаю разжимать его пасть…
      — О!.. — восхищенно выдохнули присутствующие.
      — Ы-ы-ы-ы… — безуспешно пытаясь отбиться от героя длинным черпаком, жалобно промычал слуга.
      — Милый Геракл, — встав с роскошных подушек, торжественно проговорил царь Креонт, — не хочется прерывать твой захватывающий рассказ на самом интересном месте, но я хотел бы в знак нашей благодарности преподнести тебе воистину царский подарок.
      Сын Зевса улыбнулся и, отпустив трепыхавшегося виночерпия, грозно тому бросил:
      — Далеко не уходи!
      — Итак, — царь Креонт обвел взглядом притихших пирующих, — я решил отдать нашему герою самое дорогое, что у меня есть. Мое самое ценное сокровише, достойное величайшего из греческих героев!
      — О царь! — не веря своим ушам, воскликнул Геракл. — Неужели ты решил подарить мне свою знаменитую золотую колесницу, изготовленную на заказ у лучших коринфских мастеров? — Креонт слегка переменился в лице
      — Э… э… э… — неуверенно начал он, — ты неправильно меня понял, друг. Я имел в виду нечто другое, нечто более… ценное и родное.
      — Но что может быть роднее отличной боевой колесницы?! — гневно возразил Геракл. — Разрази меня Зевс, если я не прав!
      — Прав-прав, дорогой! — подтвердил на Олимпе Громовержец и слегка погрозил сынуле пальцем.
      Логика была просто убийственной.
      — Гм… — царь Креонт не знал, куда деть себя от смущения, — вообще-то я решил отдать за тебя, Геракл, мою любимую дочь Мегеру.
      — Ох… — тихо прошелестело над головами пируюших, и Зевсу на Олимпе показалось, что это был отнюдь не вздох восхищения, а вздох искреннего сочувствия.
      — Ты хочешь одарить меня женой? — переспросил бесконечно удивленный Геракл.
      — О да! — радостно воскликнул царь. — Ведь дочь — самое ценное, что у меня есть!
      Сын Зевса слегка приуныл, явно разочарованный.
      — А моим свадебным подарком молодоженам, — тут же нашелся проницательный Креонт, — будет моя знаменитая боевая колесница!
      Геракл просиял, присутствующие с радостным ревом подняли над головами кубки с вином.
      —  Весьма неплохая партия, — кивнул сидевший рядом с Зевсом с телескопией Эрот. — Знатный царский род, славные древние корни…
      —  Лично я собирался найти для моего сына более достойную невесту, — недовольно проворчал Зевс, — постарше, поопытней. Да и вообще, что мы знаем об этой Мегере ?
      —  М-да, — согласился Эрот. — Ну и имечко. Очень надеюсь, что оно не нарицательного характера.
       Громовержец с укоризной поглядел на бога плотской любви: мол, накличешь беду пустыми разговорами. Но умный Эрот как всегда был недалек от истины.

* * *

      И состоялась великая свадьба.
      Понятное дело, что на свадьбе Геракла присутствовали практически все главные олимпийцы, замаскированные под знатных фиванских граждан. Не было, пожалуй, лишь богини раздора Эриды, которая по понятным причинам не переносила всяческое душевное веселье, ну и Гера, естественно, отсутствовала.
      Особенно колоритно выглядели Арес, представший в образе седого, покрытого боевыми шрамами полководца, и Танат, нарядившийся в черные одежды высокооплачиваемого наемного убийцы. Танату тут же поступило несколько выгодных предложений, причем кое-кто из придворных имел наглость заказать даже самого царя Креонта. Танат же, увиливая от прямого ответа, обещал подумать.
      Великий Зевс, как всегда, прикинулся странствующим торговцем лососиной.
      Славно погуляли в заново отстроенном дворце фиванского царя смертные и боги. Как никогда был щедр в тот день бог вина Дионис. И сколько ни пили пирующие, их кубки и чаши ни разу не оставались сухими, волшебным образом заполняясь пьянящей влагой.
      Ближе к вечеру боги тихонько вернулись на Олимп, а многие смертные, упившиеся до серо-буро-малиновых сатиров, заснули прямо посреди недоеденных яств.
      Пятнадцать атлетически сложенных солдат из личной охраны царя Креонта с большим трудом отнесли молодожена в царские покои, где новобрачным была выделена уютная спальня.
      — Слушайте, нужно что-то делать, — заволновался на Олимпе бог плотской любви. — Вы что, не понимаете, в каком плачевном состоянии находится наш новобрачный?
      — Да у меня глаза на лоб лезли глядючи на него. Это ж надо столько выпить! — покачал головой Арес, стирая влажным полотенцем нарисованные на лице боевые шрамы.
      — Зевс, Геракла нужно срочно выручать! — гневно прокричал Эрот.
      Громовержец коротко кивнул Дионису.
      — Я всё понял, — заулыбался бог вина и звонко щелкнул пальцами.
      Геракл в украшенной цветами спальне мгновенно очнулся, трезвый как стеклышко.
      Голова была ясной и чистой, будто в первый день рождения.
      В спальню осторожно вошла Мегера.
      Сын Зевса замер, присматриваясь, — на трезвую голову свою молодую жену он еще ни разу не видел.
      Что ж, дочь Креонта была весьма недурна собой. Жгучая брюнетка (как и любил Геракл), холеная мраморная кожа, миниатюрная фигурка, овальное личико, большие чистые глаза, пушистые ресницы. Чем-то отдаленно она напоминала горячую красотку богиню Эриду. Но до Эриды Мегере было далеко. Ей явно не хватало некоей изюминки, зрелости не хватало, вот что.
      Сын Зевса грустно вздохнул.
      Мегера улыбнулась и медленно приблизилась к ложу, томно развязывая тесемки полупрозрачной невесомой накидки.
      Геракл приподнялся, подавшись навстречу девушке… и вдруг замер, пораженный внезапной мыслью.
      — Стой! — Герой нервно натянул на жену уже почти упавшую к ее ногам длинную накидку.
      — Что такое? — удивилась Мегера. — Может… я сделала что-то не так?
      — Колесница! — воскликнул Геракл, подняв кверху указательный палец.
      — Какая колесница? — опешила девушка.
      — Боевая! — коротко бросил герой и, вскочив, помчался к выходу.
      По-прежнему мало что понимая, растерянная девушка неуверенно присела на краешек кровати.
      — Эге-гэй! Пошла-пошла! — донеслось через несколько минут с царского двора.
      Мегера подбежала к окну спальни и, резко раздернув плотные шторы, с любопытством выглянула наружу.
      Весело хохоча и залихватски вскрикивая, счастливый, словно ребенок, Геракл стремительно выписывал широкие круги вокруг дворца на золотой боевой колеснице царя Креонта.

      А поутру они проснулись…
      Глупо моргая заспанными глазами, Геракл всё никак не мог взять в толк, каким это образом он снова оказался в спальне. Ведь вчера вечером (и это он точно помнил) заснул прямо в великолепной боевой колеснице, щедром подарке царя Креонта.
      Кто же перенес его в спальню?
      Не Мегера же, в конце концов? Кстати, а как там его женушка?
      Сын Зевса растерянно повел головой. Женушка в накинутом на плечи расшитом золотом пеньюаре нервно мерила шагами пол спальни, устланный шкурами леопардов.
      — Гм… — смущенно кашлянул герой, приподнимаясь на кровати.
      — Ага, проснулся! — зловеще произнесла Мегера, уперев руки в бока.
      — Ну, в общем-то… — неуверенно пробубнил Геракл, сладко потягиваясь.
      — Значит ли это, что тебе хорошо спалось?
      — Просто отлично спалось!
      Мегера сжала кулачки и, подойдя к окну, с непонятной ненавистью в него уставилась.
      «И чем это я ей, интересно, не угодил? — обиженно подумал сын Зевса. — Правду отец говорит: все эти женщины — сплошная загадка».
      Что же так рассердило Мегеру?
      — Ну, тебе как, вчера… — осторожно спросил Геракл, облачаясь в золотые доспехи, — понравилось?
      — Что понравилось? — резко обернулась жена.
      — Ну, то, как я искусно управлял колесницей, — не без гордости пояснил герой.
      — А, это… — Мегера сверкнула глазами. — Да над нами смеялась, наверное, вся солдатня на боевых постах. Кстати, они тебя под утро и принесли. Неужели ты не мог найти для этого цирка другого времени? И зачем тебе понадобилось устроить всё это именно в нашу брачную ночь?
      — Гм… — неопределенно буркнул сын Зевса.
      Он обеспокоенно пошарил глазами по спальне, заглянул под кровать, за штору.
      — Что ты ищешь? — с нескрываемым раздражением поинтересовалась Мегера.
      — А где лева? — с большим недоумением вскричал Геракл. — Где мой лучший друг лева?
      — Ты это о чем, о той смердящей шкуре? — невозмутимо переспросила молодая жена.
      — Это ж мой боевой плащ! — воскликнул оскорбленный герой. — Где лева, я тебя спрашиваю!
      — Я выбросила эту дрянь в окно. — Мегера брезгливо поморщилась.
      — Что?!
      Сын Зевса одним прыжком оказался у окна, легко сорвал трепещущуюся на ветру штору и глянул вниз.
      — О-о, лева, не-э-э-эт… — отчаянно прокричал герой, увидев любимую шкуру висящей на высоком дереве.
      Следующей его мыслью было выкинуть в окно вслед за лёвой саму Мегеру, но Геракл тут же подумал, что это вряд ли понравится ее отцу, царю Креонту. Зачем же огорчать щедрого фиванца, подарившего такую роскошную боевую колесницу.
      Не сказав жене ни слова, сын Зевса поспешно сбежал по винтовой лестнице вниз и, выскочив в дворцовый сад, критически оглядел дерево. Затем поплевал на руки, выхватил из ножен меч и принялся рубить.
      На утренний шум из своих покоев выглянул удивленный царь Креонт.
      — Милый зять, что ты делаешь? — вопросил отец Мегеры с нескрываемым недоумением.
      Но размахивающий мечом Геракл его не услышал. Шестнадцатилетняя жена царя, Кийя, тоже выглянула наружу.
      — Что этот варвар делает с нашим садом? — в ужасе закричала она. — О боги, ведь это мой любимый кедр!
      — Геракл и сам наполовину бог, — принялся рассудительно объяснять ей царь. — Кто знает, может, у богов на Олимпе есть такой странный обычай — сразу после первой брачной ночи рубить понравившееся дерево. У нас, например, принято построить дом и посадить дерево, а у них, возможно, всё наоборот…
      — Это уж точно, — согласилась Кийя. — Твой дворец этот олух царя небесного уже успел разрушить.
      Царица была страшно недовольна, ибо вчера ей не удалось как следует поспать. Она так и не поняла, чем всю ночь напролет занимались молодожены. Во всяком случае, муж Мегеры всё время истошно кричал «Эгей, пошла быстрей, родимая!» и: «Пру-пру, куда ты прешь, глупая кобыла?!»
      «М-да, — скептически подумала царица, — весьма и весьма оригинальные любовные игры. Так, глядишь, муженек через пару дней окончательно заездит свою благоверную».
      Креонт же был глух на правое ухо, а потому безмятежно проспал до самого утра.
      Дерево с львиной шкурой на верхушке с жутким стоном накренилось и шумно рухнуло на парковую аллею.
      Геракл победно взмахнул мечом и, высвободив из плена веток любимый плащ, тут же надел его на себя.
      — Слава Зевсу, теперь всё в порядке! — довольный собою, произнес великий герой и только теперь заметил маячившего в высоком окне дворца царя Креонта.
      — Здорово, тестюшка! — приветливо прокричал сын Зевса. — Как спалось?
      — Спасибо, зятек, спалось мне просто отлично…
      — Благодарю за прекрасную колесницу! — Геракл сияя. — Пожалуй, она не хуже будет даже тех, что на Олимпе.
      — Ну, до огненной повозки Гелиоса ей далеко, — рассмеялся царь, — но я всё равно рад, что тебе понравилось… Возвращайся во дворец, и мы позавтракаем в узком теплом семейном кругу.
      Сын Зевса кивнул и быстро поднялся обратно в спальню, чтобы пригласить к завтраку Мегеру. Та сидела на разоренной кровати и с маниакальной сосредоточенностью драла пуховые подушки. Куриные перья мутными облаками клубились под сводчатым потолком спальни.
      — Дорогая, что ты делаешь?! — воскликнул Геракл, громко чихая.
      Мегера злобно посмотрела на мужа.
      — Значит, ты снова надел на себя эту пакость?
      Герой нахмурился:
      — Не смей так называть часть моих божественных доспехов! Этим ты унижаешь мою доблесть и достоинство!
      —  Хорошо сказал! — хлопнул в ладоши проснувшийся Зевс на Олимпе. — Я и то бы лучше не сказал!
      — Достоинство? — фыркнула Мегера. — Где было это твое хваленое мужское достоинство вчера ночью?
      — Ты это о чем? — не совсем врубился Геракл.
      — Немедленно сними эту проклятую шкуру! — истошно завизжала Мегера и в припадке внезапной ярости стала рвать на себе длинные волосы.
      —  Однако она ко всему еще и неврастеничка, — задумчиво пробормотал Эрот.
      —  Бедный-бедный мой сынок! — покачал головой Зевс и плотоядно облизнулся, оглядывая пиршественный стол с великолепным божественным завтраком.
      Геракл оглянулся на дверь спальни. К сожалению, сзади никого не было. Некому было подсказать герою, что делать в такой, мягко говоря, деликатной ситуации. Многочисленные фиванские учителя (включая покойного Лина) ничему такому его не учили. Герой просто стоял на месте, таращась на беснующуюся жену.
      Нервный припадок у Мегеры длился недолго.
      Через пару минут она вроде как успокоилась и уставилась на Геракла с такой ненавистью, что тот даже слегка отшатнулся.
      — Ты всё еще здесь?
      — Н-н-ну да!
      — В своей вонючей шкуре?
      — Я же, кажется, четко выразился… — начал было сын Зевса, но Мегера его бесцеремонно перебила.
      — Значит, так, — решительно произнесла она. — Выбирай: или эта смердящая шкура, или я!
      Герой ни секунды не колебался.
      — Конечно, лева! — спокойно ответил он.
      — И-и-и-и… — снова завизжала Мегера, да так, что на этот раз сыну Зевса всё-таки пришлось закрыть уши руками.
      Новый припадок был короче первого. Мегера зевнула и совершенно спокойным голосом проговорила:
      — Знаешь, кто ты такой?
      Геракл озадаченно наморщил лоб.
      — Я Геракл олимпийский, сын владыки богов Зевса.
      — Нет, я тебе скажу, кто ты такой, — прошептала Мегера. — Ты вонючий, тупой, безмозглый болван!
      Сын Зевса моргнул.
      Страшные оскорбления не сразу дошли до него. Сперва он просто не поверил своим ушам, но ужасные слова не были галлюцинацией, они прозвучали НА САМОМ ДЕЛЕ!
      Геракл медленно вытащил из ножен свой меч.
      — Никто… — хрипло проговорил он, — никто не смеет оскорблять великого сына Зевса…
      И заново отстроенный дворец фиванского царя содрогнулся.

* * *

      Тем временем на светлом Олимпе неутомимая жена Зевса Гера плела очередной заговор против столь ненавидимого ею могучего героя.
      Измыслила злодейка свести незаконнорожденного (но официально признанного) сына Громовержца с ума. Для этого богиня раздобыла особый «порошок безумия» или, проще говоря, истолченные в пыль зубы ужасных Эринний. Достаточно было распылить порошок в лицо герою, и тот непременно в ту же секунду сошел бы с ума. При условии, конечно, что у него имелись эти самые мозги, в чем Гера не без оснований сомневалась.
      Раздобыв волшебный порошок, богиня тут же телепортировалась в Фивы — и застыла столбом, раскрыв рот от удивления. Перед ней простиралась совершенно невозможная с точки зрения здравого смысла картина: дворец царя Креонта снова лежал в руинах.
      Сам царь как-то уже обыденно и даже привычно валялся под обвалившейся колонной, из-под которой его, громко ругаясь, пыталась вытащить суетящаяся царица. Колонна, к счастью, была легкой, из гипса, и полой, как эфиопский бамбук, но царя всё же привалило обломками весьма основательно.
      — Ой-ой-ой… — тихо стонал он и, закатывая глаза, цеплялся руками за длинные полы одежды царицы.
      — Да не рыпайся ты, сейчас вытащу! — то и дело огрызалась Кийя, намотав на руку длинную бороду Креонта.
      По бесформенным руинам в клубах известковой пыли и почему-то весь в птичьих перьях бегал красный как рак Геракл.
      — Убью-ю-ю-ю… — ревел он, преследуя двухсотенный отряд перепуганных фиванских солдат.
      Чуть поодаль, в разоренном саду, среди вырванных с корнем деревьев, лежала в обмороке Мегера. Правый глаз молодой жены Геракла заплыл чудовищным багровым синяком.
      Гера, громко клацнув зубами, захлопнула рот и медленно перевела взгляд на зажатый в руке холщовый мешочек с «порошком безумия». Нет, всё вроде в порядке, мешочек девственно полон. И тут жена Зевса совершенно отчетливо представила себе, что бы случилось, распыли она этот порошок у носа Геракла. Глаза богини расширились, сердце екнуло. Вдруг кто-то ее легонько потрепал по плечу.
      Гера вздрогнула и стремительно обернулась.
      Позади стоял ухмыляющийся Зевс. В правой руке Тучегонитель держал надкусанный рогалик с шоколадным кремом.
      — Так-так, — покачал головой Громовержец, отбирая у жены мешочек с «порошком безумия». — Вот, значит, как ты выполняешь мои строгие приказы…
      Справа из-за руин дворца выскочил разъяренный Геракл. Увидев Зевса, он резко остановился, глупо моргая.
      — Папаня, ты?
      — Продолжай, сынок, продолжай, не отвлекайся, — ласково подмигнул герою Громовержец. — Веселись дальше…
      — Ага! — радостно кивнул герой и, сделав зверскую физиономию, зарычал: — Убью-ю-ю-ю…
      Солдаты царя Креонта бросились врассыпную.
      — Ну прямо как я в молодости, — мечтательно вздохнул Зевс. — Эх, годы-годы, целая прорва лет, куда же вы делись…
      — Э… э… э… — напомнила о себе Гера.
      — А ты за непослушание наказана! — тут же отозвался Тучегонитель. — Пять дней или нет… лучше неделю… да, целую неделю ты не будешь покидать Олимп, даже нос с него вниз не посмеешь высунуть. — С этими словами Зевс дожевал рогалик и, развязав тесемки холщового мешочка, с удовольствием вдохнул легкую белую пыль.
      Гера снова выпучила глаза.
      — А кокаинис-то у тебя, подруга, давно уже выдохся, — сокрушенно покачал головой Громовержец. — Сколько раз можно тебе говорить: не храни его в сыром месте…
      Так очередная интрига Геры с грандиозным треском благополучно провалилась.

* * *

      Героический припадок всеразрушения вскоре сошел на нет. Опустив меч, Геракл скептически оглядел деяние рук своих.
      — Однако! — довольно пробасил герой, озадаченно почесывая кудрявую макушку.
      С трудом отстроенный недавно дворец фиванского царя восстановлению не подлежал.
      Сын Зевса даже слегка приуныл от размаха содеянного. Здесь он, конечно, слегка погорячился. Где же теперь спать, в конце-то концов? Да и позавтракать тоже вроде как негде, тем более в узком семейном кругу. А ведь царь Креонт так гостеприимно его приглашал, и вот пожалуйста… хаос и разрушения.
      — Но это не я виноват, — неуверенно прошептал себе под нос Геракл. — Это всё Мегера! Это она меня спровоцировала, неврастеничка сатирова. Знал бы, что так будет, в жизни бы не женился!
      —  Золотые слова! — восхитился на Олимпе Зевс, дивясь глубокой мудрости сына.
      Спрятав меч, Геракл помог царице вытащить из-под завала Креонта.
      Правитель Фив нервно отряхнулся и вытаращился с некоторым недоверием на развалины.
      — Мне так… гм… неловко. — Сын Зевса виновато потупился, и впрямь чувствуя себя невежественным варваром, платящим за радушное гостеприимство хамством и неуважением.
      — Да ладно! — отозвался царь. — Пустяки…
      — Пустяки? — искренне изумился герой.
      — Да, пустяки! — подтвердил царь. — Дворец-то мой и всё имущество застраховано!
      — Как это застраховано?
      — Да так, застраховано на самом Олимпе! Я с Зевса даже особую расписку взял, мол, если что, все убытки будут возмещены за счет Олимпа.
       Громовержец у телескопией грустно вздохнул.
      — Это несколько меняет дело, — согласился Геракл, — но всё же я по-прежнему чувствую себя хреново.
      — Уважаемый зять, — Креонт взял героя под локоть, — послушай, что я тебе скажу. Ступай-ка ты прямо сейчас в священные Дельфы и спроси бога Аполлона, что тебе делать дальше. Ведь у нас в Греции как заведено? Чуть кто что натворил, сразу к Аполлону в храм бежит: так, мол, и так, наставь на путь истинный.
      — И что?
      — Наставляет! — кивнул царь. — Еще как наставляет. Ты, главное, ничего не бойся, все через это проходят. Это что-то вроде первого посещения питейного дома.
      — Великий сын Зевса ничего и никогда не боится! — оскорбленно проговорил Геракл. — Я прямо сейчас отправляюсь в эти самые Дельфы.
      Сказав сие, герой быстро вскочил в золотую (вполне уцелевшую после погрома) колесницу и стремительно покинул многострадальные Фивы.
      — Фух! — с облегчением вздохнул царь Креонт. — Наконец-то я от него избавился…

* * *

      Прибыв в священные Дельфы, Геракл, высоко задрав античный нос, направил свои героические стопы прямиком в храм бога Аполлона.
      В храме было довольно людно.
      Герой присмотрелся.
      Прямо на мраморном полу между великолепными статуями великих олимпийцев разложили товары пейсатые иудеи.
      Геракл, понятное дело, возмутился, ибо торговали иноземцы стеклянными бусами и корнем женьшеня. Однако до откровенной драки не дошло. Узрев гневно насупленные брови сына Зевса, торговцы молча собрали манатки и торопливо засеменили к выходу.
      — Идите в храм Ареса! — одобрительно крикнул им вслед герой. — Он здесь недалеко, у речки.
      «Бедняга небось лопнет от злости, — весело подумал сын Зевса, — и тут же побежит жаловаться своей взбалмошной мамаше».
      Вскоре к герою вышла молодая пифия, которая учтиво осведомилась, о чем пришедший желает говорить с божественным Аполлоном.
      — А сатир его знает, — пожал плечами Геракл. — Передай брательнику, что, мол, Геракл в его храме зависает и мается со скуки.
      Услышав сие, пифия слегка остолбенела, так что герой поспешно добавил:
      — Я сын великого Зевса!
      После этого откровения девушка грохнулась в обморок, и ее бережно унесли на носилках двое молчаливых служителей.
      Сын Зевса снова пожал плечами и присел рядом со статуей Аполлона.
      Воздух в храме сгустился, и перед Гераклом предстал сам стреловержец во всей своей ослепительной красе. С громким визгом бросились наутек несколько молоденьких пифий.
      Аполлон грустно усмехнулся.
      — Ни на кого в этой Греции положиться нельзя, — невесело посетовал он. — Пророчества регулярно путают, слова неправильно толкуют. Разгоню их всех к сатировой матери. И радиотранслятор за статуей сломаю.
      Сын Зевса указал на место возле алтаря:
      — Садись, побакланим.
      Аполлон плюхнулся на полированный мрамор рядом с Гераклом.
      — Ну, как там на Олимпе, всё в порядке? — участливо осведомился герой.
      — Да ссоримся помаленьку, — усмехнулся прекрасный бог. — Зевс Геру наказал, запретил ей целую неделю вниз к смертным спускаться.
      — А вот это правильно! — похвалил мудрое решение отца Геракл.
      — Невзлюбила она тебя.
      — Кто невзлюбил?
      — Ну, Гера, а кто же еще! Ведь ты… как бы проще выразиться… Незаконнорожденный, официально признанный после рождения, сын Зевса!
      — Во как! — восхитился Геракл.
      — Вот-вот, — кивнул Аполлон, — так что жди неприятностей.
      — Неприятности, — проворчал герой. — Да я и сам кому хочешь могу такие неприятности устроить, Олимп содрогнется!
      — Это мы уже уяснили, — рассмеялся стреловержец. — Ладно. Ты за советом ко мне пришел, стало быть, дам тебе свое наставление.
      — Ну-ну?
      — Отправляйся, значит, на родину своих предков по материнской линии, в город Тиринф. Это здесь недалеко. Там проживает некий Эврисфей, которому ты по замыслу Зевса будешь временно служить.
      — Чего? — возмутился герой. — Да чтобы сын владыки Олимпа…
      — Ты хочешь воспротивиться воле Зевса?
      — Гм… конечно нет!
      — Ну так слушай дальше. По велению этого Эврисфея ты совершишь двенадцать великих подвигов, ну а затем получишь бессмертие.
      — Подвиги, это хорошо, — довольно улыбнулся Геракл, — да и бессмертие, думаю, мне совсем не помешает.
      — Значит, договорились?
      — Договорились! Прямо сейчас и отправляюсь в Тиринф.
      — Ну что ж, — Аполлон поднялся с мраморной ступеньки, — полагаю, в ближайшее время особо скучать тебе не придется. — И стреловержец беззвучно исчез.
      Геракл потянулся, помассировал затекшую спину и неспешно вышел из обезлюдевшего храма.
      — Держи его, хватай-хватай! — внезапно раздалось в конце пыльной улочки.
      Сын Зевса инстинктивно положил руку на меч, очень надеясь на то, что «держать» и «хватать» будут его. И как же сильно он был разочарован, когда к подножию храма Аполлона выскочил невысокий, подозрительного вида плюгавый мужичок в пыльной хламиде, преследуемый толпой разъяренных греческих граждан.
      Геракл с интересом стал наблюдать за происходящим.
      Задрав полы длинной хламиды, мужичок проворно взбежал по ступенькам к входу в храм и остановился, тяжело дыша и затравленно озираясь.
      Разъяренные граждане ринулись было вслед за ним, но странный мужичок вдруг резко взмахнул руками и хрипло прокричал:
      — Стоять, Сатаровы дети, я нахожусь под покровительством бога священного храма…
      Беглец осекся и быстро зыркнул на вывешенную у входа табличку.
      — Я нахожусь под защитой бога Аполлона!
      — Мошенник! — закричали в толпе. — Мерзавец, а еще ученым себя называет. Все вы, грамотные, бандиты!
      «Ба! — подумал Геракл. — Они обозвали его ученым? Это ж надо, никогда с настоящими учеными я еще не встречался. Ну разве что с тем сумасшедшим математиком».
      — Хорошо, мы не можем к тебе туда подняться, — зло прошипел выступивший из толпы неопрятного вида здоровяк. — Но ничто не мешает нам расправиться с тобой издалека.
      Толпа тут же одобрительно загудела, воинственные греки стали подбирать с дороги увесистые камни.
      Ученый беглец в отчаянии посмотрел на невозмутимого Геракла и, не встретив решительно никакого сочувствия, кинулся к решетчатым дверям храма, но они оказались заперты.
      «ПЕРЕУЧЕТ» — было аккуратно выведено по-гречески на небольшой деревянной дощечке.
      Сын Зевса огладил бороду.
      — Эй, коротышка, ты кто, учитель?
      — Нет, я историк! — отозвался беглец, тряся дребезжащую решетку. — Именем Аполлона, откройте-е-е-е!
      Первый, сравнительно небольшой камень брякнулся в стену рядом с растрепанной головой ученого.
      — Эй! — гневно воскликнул Геракл. — А ну прекратите, так вас разэтак!
      — А ты, собственно, кто такой? — дерзко вопросил кто-то из толпы.
      Сын Зевса побагровел:
      — Я тебе щас покажу, кто я такой…
      И, выхватив меч, Геракл грациозно спрыгнул с мраморных ступеней, по пути опрокинув небольшую каменную тумбу.
      Побросав камни, греки кинулись бежать, но герою всё же удалось кое-кого попинать ногами и покрыть хулиганов очень нехорошими словами. Ясен пень, если бы Геракл захотел, он бы изловил их всех до единого, но в этом не было острой надобности.
      Прекратив преследование, сын Зевса вернулся к грустно сидевшему на ступенях храма Аполлона бородатому мужичку.
      Тот, увидав Геракла, приободрился.
      — О благороднейший из греческих мужей, — звонко вскричал он, — я, право, даже и не знаю, как тебя теперь отблагодарить!
      — Да ладно, чего уж там… — Сын Зевса беззаботно махнул могучей рукой. — Давай-ка лучше знакомиться.
      — Софоклюс, — представился забавный мужичок, — профессиональный историк.
      — Геракл, — в свою очередь представился Геракл, — профессиональный герой. Сын великого Зевса, брат Ареса, Гермеса, Гефеста, Аполлона, ну, и прочих… я всех их дурацких имен уже и не упомню.
      — Ого! — присвистнул историк, с трепетом пожимая герою огромную руку. — Что же ты среди смертных-то делаешь?
      — А у меня стрелка с одним козлом в Тиринфе, — пояснил Геракл, озабоченно проверяя блеск начищенных доспехов, не запылились ли где ненароком.
      — Да-а-а-а… — мечтательно произнес Софоклюс. — Вот так встреча.
      — Кстати, — спохватился сын Зевса, — а от кого это ты так резво улепетывал, аж сандалии дымились?
      — Да вот, — историк шмыгнул носом, — заглянул в одну местную пивнушку, выпил кубок доброго вина, а денег, как назло, не хватило. Мы, историки, народ бедный. Правда, она ведь много денег не приносит.
      Геракл недоуменно хмыкнул.
      — А что это за профессия у тебя такая, историк?
      — Ну, это долго рассказывать, — рассмеялся Софоклюс. — В общем, в мои обязанности входит хранить и пополнять факты из реальной жизни. Значительные события там, войны, смерть царей, рассвет и закат новых цивилизаций. Да и о давно минувших днях я обязан помнить и по возможности поучать различных правителей. Управлять, мол, нужно мудро, с оглядкой на своих удачливых либо неудачливых предшественников.
      — Ну и как правители, — усмехнулся сын Зевса, — внемлют?
      — Да куда там, — горестно покачал головой Софоклюс. — Последний так вообще чуть не бросил меня на съедение голодным тиграм.
      — М-да, весьма полезная профессия, — согласился Геракл, — но и опасная.
      — Вот то-то и оно, — вздохнул историк. Лицо его вдруг прояснилось. — Слушай, Геракл, ведь ты величайший в Греции герой!
      — Есть немного. — Сын Зевса горделиво вскинул подбородок.
      — Следовательно, — тараторил Софоклюс, — тебя ждет небывалая слава!
      — Конечно, ждет, а как же без этого?
      — Теперь, если мыслить логически… тебе просто необходим личный историк, так сказать, собственный верный хронист!
      — А что, это мысль! — восторженно подхватил герой. — Воистину недаром мы повстречались у дверей храма Аполлона. Именно ты и будешь тем смертным, кто донесет молву о моих подвигах до каждого грека. Просто великолепная мысль! Полагаю, папуля возражать не будет.
       Зевс на Олимпе одобрительно кивнул.
      Так состоялась величайшая в истории Древней Греции встреча.

      Сын персеида Сфенела Эврисфей, как мы уже говорили, родился в один день с великим Гераклом. Да только появился он на свет, как вы тоже уже знаете, немного раньше сына Зевса, чему в немалой степени способствовал очередной закрученный неугомонной Герой заговор. Недоношенный малыш к удивлению всех своих родственников, вымахал за неделю во взрослого мужика с ужасным характером и совершенно умопомрачительным набором всевозможных болезней, начиная от ревматизма с насморком и заканчивая метеоризмом с косоглазием.
      Вот что значит несправедливая судьба. Несчастный Эврисфей, павший жертвой жестоких богов, лишний раз доказывал известный каждому смертному факт: «какие мерзавцы управляют с неба многострадальной Аттикой».
      Естественно, Эврисфей был в курсе, что вскоре к нему явится сам великий Геракл, который по его, Эврисфея, велению исполнит любые двенадцать поручений любой сложности и риска. Такое положение вещей Эврисфею очень даже нравилось. Он рассчитывал сполна отомстить несправедливым олимпийцам и досадить если не самим богам, то хотя бы их могучему сыночку.
      Надо ли говорить, что ненавидел Эврисфей Геракла лютой ненавистью, хотя героя и в глаза не видывал. Ненавидел и страшно боялся. Он и сам порой не мог объяснить свой патологический страх перед сыном Зевса. Пользовавший беднягу знаменитый греческий лекарь Зигмундис Фрейдиус окрестил этот страх Эврисфея «гераклофобией».
      Что ж, пускай будет «гераклофобия». Эврисфею от того, что его болячка получила название, легче не стало. Узнав, что великий герой со своим личным профессиональным хронистом спешит на золотой колеснице в Тиринф, Эврисфей, несмотря на свою «гераклофобию», ужасно обрадовался.
      — Что ж, лети, лети, голубок, — противно захихикал он и расчихался. — Уж я приготовил для тебя первое задание. Вся Аттика будет над тобой хохотать… и это уж, поверь мне, только самое начало…
      И желчный zзлодей с удовольствием высморкался в огромный влажный платок.

* * *

      В самом Тиринфе Эврисфея, как назло, не оказалось, что Геракла просто взбесило. Аполлон, как всегда, всё перепутал — как выяснилось чуть позже, Эврисфей жил неподалеку, в Микенах, неприступной горной крепости. Услышав об этой самой крепости, сын Зевса лишь скептически усмехнулся.
      — Нет такой крепости, которую не смог бы разрушить великий Геракл! — громко провозгласил герой, недружелюбно посматривая на посланца Эврисфея, некоего Копрея.
      Копрей невозмутимо стоял перед сыном Зевса и никакого восхищения по поводу своей встречи с ним не проявлял.
      — Эврисфей не хочет, чтобы ты въезжал в Микены, — сухо сообщил посланец.
      — Это, интересно, за каким сатиром? — возмущенно спросил Геракл, переглянувшись с Софоклюсом.
      Копрей пожал плечами:
      — Понятное дело, вы можете проигнорировать его просьбу. Езжайте, коли вам не дорого собственное здоровье.
      — Любезнейший, — вмешался Софоклюс, — соизволь объяснить нам, на что ты намекаешь.
      — Эврисфей сейчас болен, — ответил посланец. — Дизентерией.
      — Дурак, не мыл руки перед едой, — повернувшись к Гераклу, со знанием дела пояснил Софоклюс.
      — Хорошо, — кивнул великий герой. — Выходит, нам придется общаться с болезным через тебя?
      Копрей коротко кивнул.
      — Что ж, отправляйся к своему засранцу и передай, что сын Зевса готов выполнить первое поручение.
      — Не вижу в этом никакого смысла, — безразлично отозвался посланец, — ибо Эврисфей уже дал мне надлежащие распоряжения по поводу твоего, Геракл, первого задания.
      — Ну-ну… — Софоклюс засуетился, извлекая из заплечной сумки свежую восковую дощечку.
      Копрей, пожевав губами, медленно произнес:
      — Около города Немей, что расположен на северо-востоке Пелопоннеса, по слухам, завелось ужасное кровожадное чудовище, которое ежедневно опустошает окрестности.
      — Ух ты! — восхитился Геракл. — А ну-ка говори скорее, что это за чудовище! Гигантский лев или, может, пещерный медведь?
      — Нет, — покачал головой Копрей.
      — Тогда кто же это?
      — Хомяк!
      — КТО?!
      Софоклюс с Гераклом аж подпрыгнули на месте.
      — Хомяк, — спокойно повторил Копрей и, деликатно прикрыв рот ладонью, зевнул.
      — Ты что же, коротышка, издеваешься надо мной? — прорычал сын Зевса.
      — Никак нет, — поспешно ответил посланец. — Отправляйтесь в Немею и сами расспросите местных жителей. Уверяю, каждый из них подтвердит мои слова.
      — Мне это не нравится, — решительно заявил Софоклюс, пряча дощечку. — Геракл, по-моему, из тебя хотят сделать идиота, этакое посмешище на всю Грецию.
      Сын Зевса натужно пошевелил извилинами.
      — Да, — наконец согласился он, — скорее всего, всё так и есть. Но ведь я дал слово самому Зевсу! В любом случае у меня нет выбора. Едем в Пелопоннес!
      — Что мне передать Эврисфею? — напомнил о себе стоявший рядом с колесницей Копрей.
      Геракл сверкнул глазами:
      — Передай этому недоноску, что когда я выполню все его дурацкие двенадцать поручений, то лично приду к нему в Микены и сверну его чахоточную шею.
      Посланец кивнул и неспешно потопал прочь.
      — Весьма опрометчивые слова, — недовольно покачал головой Софоклюс. — Геракл, ты меня удивляешь. Не иначе как ослепленный гневом произносил ты эти оскорбления. Неужели ты не понимаешь, что еще больше озлобишь этого мерзавца? Ведь он и так уже видит тебя в фамильном склепе в белых сандалиях. Теперь уж Эврисфей точно постарается, чтобы один из этих двенадцати подвигов стал для тебя последним.
      — Не дождется! — рявкнул в ответ великий герой. — Не за тем я на белый свет родился, чтобы лебезить перед всякими недоношенными засранцами. Да я его, если бы не Зевс… вот этими самыми руками… в бараний рог… Но…
      — Как всегда, есть одно маленькое «но»! — усмехнулся историк.
      — Воля отца — закон! — с большим почтением закончил Геракл, высматривая среди облаков Летающий остров.

* * *

      Прибыл сын Зевса в город Немею и несколько растерялся. Куда идти, кого спрашивать?
      — Мой друг, доверься мне, — воскликнул Софоклюс и завел могучего героя в первое попавшееся по дороге питейное заведение.
      Сели за стол. Заказали вина.
      — Значит, так. — Историк заговорщицки склонился к уху Геракла. — Слушай меня и лучше не перебивай. Прямо сейчас ты идешь к хозяину этой забегаловки и громко заказываешь всем присутствующим за свой счет лучшего вина.
      — С чего бы это? — возмутился герой.
      Софоклюс весело подмигнул:
      — Халявщик — находка для спартанского шпиона!
      Подивившись мудрости ученого приятеля, Геракл подошел к владельцу питейного заведения и, грохнув на прилавок перед его носом новенький золотой талант, зычно проревел:
      — Всем лучшего вина за счет великого Геракла!
      — Ура-а-а-а… — закричали присутствующие и, отпихивая друг друга, ринулись к оторопевшему хозяину.
      — Друзья, — громко возвестил Софоклюс, когда жители Немей основательно нализались, — скажите нам, скромным путешественникам, волей случая забредшим в ваш гостеприимный город, что за ужасные слухи бродят по Аттике. Якобы в ваших лесах завелось жуткое чудовище.
      — Завелось, — подхватили местные жители, — так и есть, завелось, что б ему пусто было.
      — Совершенно кошмарное создание, — добавил хозяин забегаловки, — немейский хомяк!
      Геракл с Софоклюсом насторожились.
      — А можно подробней? — попросил историк.
      — Конечно, можно, — кивнул хозяин. — Обитает этот хомяк, как говорят, в местных горах. Топчет посевы, ворует скот, птицу. Ветряную мельницу вон давеча разрушил.
      — Лопасти, лопасти сожрал, — прокричал кто-то из веселящихся пьянчуг.
      — Вот так и живем в каждодневном страхе, — горько вздохнул владелец питейного заведения. — Просто спасу нет от этой напасти.
      — Ну а кто-нибудь из вас этого самого хомяка видел? — продолжал свои расспросы неугомонный Софоклюс.
      — Я видел! — вызвался странного вида сухощавый грек. — Щеки во, когти с локоть и носом так зловеще шевелит — фыр-фыр…
      — Хорош врать, Дардал, — зашикали на него собутыльники. — Да ты же после третьей кружки регулярно с Дионисом общаешься. Не слушайте вы его, алкоголика.
      Геракл только задумчиво хмыкнул, но вслух ничего не сказал. Бог виноделия Дионис действительно часто спускался к смертным дегустировать качество местного вина.
      Софоклюс в отчаянии всплеснул руками, а присутствующие нестройными голосами запели старую застольную песню «Как фавн пастушку соблазнял».
      Покинув питейное заведение, Геракл с Софоклюсом направились к припаркованной невдалеке колеснице, от бортов которой кто-то уже пытался отодрать золотую обшивку, слегка поцарапав благородный металл.
      — Найду, урою! — пообещал неизвестным хулиганам сын Зевса, тряпочкой протирая сияющие борта.
      — Что-то тут с этим хомяком нечисто, — вслух рассуждал Софоклюс, прогуливаясь вокруг колесницы. — Меня всё не покидает стойкое чувство, что врут они все.
      — После десятка кружек крепкого вина? — удивился Геракл. — И не у таких бы забулдыг языки развязались. Зевс вон, как выпьет, так начинает нести про какое-то безвоздушное пространство да иные миры…
      — Да нет же, — поморщился историк. — Такое впечатление, что все эти россказни были заранее рассчитаны на наши уши!
      — Ничего такого я лично не заметил. — Великий герой пожал плечами и, подышав на золото, с любовью протер его мягонькой тряпочкой. — Опа! — воскликнул он, увидав на заднем запыленном борту колесницы выведенную пальцем надпись «ПОМОЙ МЕНЯ!».
      — Ох, найду…
      Геракл злобно выругался сквозь зубы.
      — Что ж, — Софоклюс растерянно развел руками, — осмотрим местные горы. Хотя почему-то лично мне кажется, что ни хрена дельного мы там не найдем.

* * *

      Осмотр Немейских гор окончательно поверг Геракла в уныние.
      Никакими чудовищными хомяками здесь и не пахло, ни немейскими, ни пелопоннесскими, ни коринфскими…
      — Чего-то в этом роде я и ожидал, — проговорил Софоклюс, заглядывая в небольшую темную пещеру.
      У входа в кривой разлом валялись пустые кувшины из-под вина, куриные кости и старая сломанная кифара.
      — Как ты думаешь, Геракл, если бы в этих горах обитало чудовище, кто-нибудь стал бы устраивать на склоне гульбище, тем более ночью?
      — Почему ночью? — спросил великий герой, шевеля кустистыми бровями.
      — Ну а это, по-твоему, что?
      И Софоклюс красноречиво указал на горку золы от недавно горевшего у пещеры костра.
      — Действительно, — согласился сын Зевса, теребя заросший густой бородой подбородок. — Странные вещи здесь творятся, мистические!
      — Да какая там мистика, — усмехнулся историк, — байки невежественных кретинов. Нужно смотреть правде в глаза и всегда замечать детали. Вот ты, Геракл, когда мы к горам шли, ничего странного не заметил?
      — Гм… — озадаченно кашлянул сын Зевса.
      — А я заметил, — продолжил Софоклюс, — что крестьянские поля вокруг вовсе не вытоптаны и все колоски аккуратно кем-то собраны. Да и лопасти у единственной дедаловой мельницы не откушены, а весьма профессионально сняты.
      — Ты хочешь сказать уворованы? — оживился Геракл.
      — Скорее оторваны для отвода глаз, — прищурившись, предположил историк.
      — Да что же в конце концов здесь творится? — в сердцах воскликнул сын Зевса и даже топнул ногой, вызвав небольшой камнепад.
      Софоклюс почесал блестящую залысину.
      — Мне нужно подумать! — сказал он. — Желательно в спокойной обстановке. Собрать, так сказать, все факты в один пучок, из которого удастся вытянуть ниточку здравого смысла…
      Но спокойно поразмыслить Софоклюсу так и не удалось, поскольку заглянувший в очередную пещеру Геракл весело прокричал:
      — Гляди, Софоклюс, здесь такая же штучка, как и у меня!
      И сын Зевса указал на болтавшийся у него за спиной львиный хвост.
      Историк в ужасе перевел взгляд на вход в пещеру, из которого высовывалась темно-коричневая пушистая кисточка.
      — Не-э-э-эт! — истошно завопил Софоклюс, но было поздно.
      Со счастливой улыбкой Геракл уже наступил на зловещую мягкую «штучку».

* * *

      Лев, к счастью, оказался небольшой, хотя и жутко настырный.
      — Где же я оставил эту сатирову колесницу? — недоуменно вопрошал сын Зевса, перепрыгивая на бегу через острые каменистые выступы.
      Софоклюс, сидя на шее у мчавшегося по холму героя, зычно командовал:
      — Налево, теперь направо, он не отстает, быстрее… — Было похоже, что азартная погоня зверушку только развлекала.
      Как вскоре выяснилось, особо хищника привлекал болтавшийся за спиной Геракла хвост. Лев прыгал, подскакивал и всё норовил схватить зубами весело болтавшуюся кисточку, а заодно и вцепиться в не защищенный броней зад Геракла.
      — Учти, друг, — прокричал сверху Софоклюс, — если он тебя цапнет, придется принимать отвар от бешенства! А это, я тебе скажу, жуткая гадость. У меня вот однажды племянник сбесился, после того как его теща покусала, так полгода потом мучился, бедолага.
      Сын Зевса благоразумно прибавил скорости.
      — Вижу дерево! — обрадовано возвестил историк. — Скорее, это наш единственный шанс!
      Геракл припустил еще пуще и, значительно оторвавшись от рычащего преследователя, ловко забрался на дерево, предварительно подсадив ругающегося на чем свет стоит Софоклюса.
      Хищник добежал до дерева, когда оба грека уже спокойно сидели на крепкой верхушке.
      — Думаешь, он обиделся на меня за то, что я наступил ему на хвост? — предположил сын Зевса, глядя на лежащего внизу царя зверей.
      — Скорее его привлек твой… м… м… м… несколько экзотический наряд, — в свою очередь предположил Софоклюс.
      — Ну конечно же! — обрадовался Геракл. — Ведь на мне шкура левы, и внизу тоже вроде как лева! Гм… думаешь, они родственники?
      — Кто?
      — Ну, мой лева и этот.
      — Ну, если учитывать, что одного из них ты убил…
      — Да в том-то и дело, — покачал головой великий герой, — не убивал я его, а уже дохлого в лесу нашел.
      — А я слышал несколько иную версию, — усмехнулся историк. — Нехорошо врать личному хронисту. Мне вот врать дозволяется, а ты, как основной первоисточник, должен всегда говорить только правду и ничего кроме правды. Потом уж я сам решу, что выбрасывать из твоего рассказа, что утаить, а что и вовсе переврать. Короче, лучше оставляй вранье мне, профессионалу.
      — Договорились! — грустно кивнул Геракл.
      Лев внизу с подвыванием зевнул и вроде как собрался малость прикорнуть перед сытным обедом.
      — М-да, похоже, это надолго, — посетовал историк и полез в сумку за восковой дощечкой.
      — Лева, лева, — тихо позвал Геракл.
      Лев внизу задвигал ушами и нехотя открыл правый глаз.
      — Это не я твоего родственника завалил, — начал оправдываться сын Зевса. — Он сам помер от несварения желудка.
      Но царь зверей все эти объяснения проигнорировал и вскоре умиротворенно задремал.
      — Слушай, — засунув острую палочку за ухо, Софоклюс с интересом посмотрел на героя, — почему бы тебе не перестать придуриваться и не спуститься вниз, дабы раз и навсегда проучить эту глупую кошку?
      — Не понял?
      — Спустись и задуши его!
      — Задушить леву?! — в ужасе зашептал Геракл. — Да ты что?!
      — А в чем, собственно, дело? — удивился историк. — Тоже мне защитник обездоленных животных нашелся. Если ты еще не понял, то я тебе поясню: ЭТОТ ЛЕВ ХОЧЕТ НАС СЪЕСТЬ!
      — Маловат он для такого подвига, — с сомнением отозвался сын Зевса.
      — Ну если даже и не съест, то здорово покусает. Я же тебе уже говорил.
      — Всё равно!
      — Что «всё равно»?
      — Я не стану убивать леву!
      — О Зевс, но объясни мне, почему?
      — Потому что я родился под созвездием Льва! — огрызнулся Геракл.
      — А… ну тогда да, — извиняющимся тоном протянул Софоклюс. — Что ж, подождем, пока он сдохнет с голоду.
      — Да нет, это вряд ли, — как-то уж очень многозначительно усмехнулся герой, и историку ненароком подумалось, уж не спихнет ли сын Зевса его сейчас вниз и тем убьет сразу двух зайцев. Накормит голодного друга леву, а заодно освободит себе путь на все четыре стороны, пока хищник будет лакомиться несчастным Софоклюсом.
      Но Геракл вопреки идиотским предположениям историка лишь поудобней устроился на толстых ветках и, смежив веки, сонно проговорил:
      — Ты вроде хотел спокойно поразмыслить об этом запутанном деле немейского хомяка. Вот и поразмысли, а я пока часок-другой вздремну.
      «М-да, поразмыслишь тут спокойно», — недовольно подумал Софоклюс, с опаской поглядывая на храпящего внизу льва. Вскоре к взрыкивающему храпу царя зверей добавилось героическое сопение задремавшего Геракла.

* * *

      Историк и сам не заметил, как его сморил сон. Через какое-то время Софоклюс проснулся и от удивления вытаращил глаза: к дереву приближался высокий полуобнаженный мужчина. Лева внизу тоже проснулся и разглядывал дерзкого незнакомца с глубочайшим гастрономическим интересом.
      — Эй, Геракл! — тихо позвал историк, похлопав героя по могучему плечу.
      — Как, что, где? — встрепенулся сын Зевса, едва не свалившись с дерева.
      (Непредвиденное падение героя вполне могло закончиться для отдыхавшего внизу льва очень плачевно).
      — К нам гости.
      — Да это же Гермес! — расплылся в улыбке Геракл. — Эй, парень, давненько не виделись.
      — Что, сидите? — в свою очередь улыбнулся Гермес.
      — Врау-у-у-у… — выдал лев и стал с ленцой подниматься на лапы.
      — Лежи, блохастый, — коротко бросил хищнику вестник богов, и царь зверей, как ни странно, подчинился.
      — Да вот сидим, как видишь, — смущенно ответил великий герой. — Тебя, наверное, Зевс послал?
      — Он самый! Сказал, что так ему неинтересно. Короче, слезайте с дерева.
      — А лева?
      — Какой лева?
      — Ну этот, что внизу.
      — А, этот…
      Вестник богов наклонился и выдрал из растущих поблизости кустов небольшую хворостину.
      — А ну, пошел-пошел…
      Лев слегка недовольно взрыкнул, получил по усам хворостиной и, тем удовлетворившись, горделиво затрусил в сторону речки.
      — Этот лев ненастоящий, — пояснил Гермес, выбрасывая хворостину.
      — Как это ненастоящий? — спросил Софоклюс, спрыгивая с дерева. — Ой, мамочка…
      — Да вот так, он ручной, любимый домашний питомец правителя Немей.
      — Так чего же это он по горам бегает, а не у правителя Немей во дворце сидит?
      — А он очень любознательный, — пояснил божественный вестник. — Вы как дураки бежали, а он с вами познакомиться хотел, дружески обнюхать, дать лапу…
      — Оттяпать голову, — продолжил за Гермеса спустившийся с дерева Геракл.
      — Да говорю же, он ручной! — не унимался Гермес.
      — А я вот слышал, — прищурясь, добавил сын Зевса, — что правитель Немей недавно куда-то запропастился. Все его ищут, гонцов вот по соседним городам разослали, а его всё нет и нет.
      Софоклюс почесал оттопыренное ухо, за которым торчала острая палочка для письма:
      — Вообще-то лев, на мой взгляд, казался довольно сытым. Не в этом ли секрет внезапного исчезновения правителя?
      — Ты это о чем? — не понял Геракл.
      — Да так, фантазирую.
      — Ладно, весело тут с вами, но нужно мне на Олимп возвращаться, — усмехнулся Гермес, подкручивая регуляторы подачи топлива на своих реактивных сандалиях.
      — Вестник, погоди! — отряхнувшись от глубоких раздумий, вскричал внезапно историк. — Ты случайно не знаешь, вам, олимпийцам, в этой Немее регулярно жертвы приносят?
      — Да сатир его знает, — пожал плечами Гермес. — Нужно у Зевса спросить… Ладно, отойдите подальше, полетел я…
      И, слегка подпалив траву, огненогий посланник богов исчез в направлении Олимпа.
      — Чего это ты его расспрашивал? — удивился Геракл. — При чем тут эти жертвоприношения?
      — Кажется, я всё понял! — торжественно объявил Софоклюс. — Я только что разгадал тайну немейского хомяка!
      — Ну-ка, ну-ка…
      — Не всё сразу. Видишь вон тот симпатичный лесок с речушкой?
      — Ага, туда ушел лева.
      — Вот именно. Сейчас мы тоже туда пойдем и кое-что поищем.
      — А точнее?
      — Точнее? Ну, некое несоответствие пейзажу. Слишком зеленую траву либо одинаковые деревья.
      — Да это запросто, — обрадовался сын Зевса, — я уже отсюда вижу, вон у холма трава какого-то ядовитого цвета.
      — Скорее туда! — возбужденно вскричал историк.
      Добежав до холма, Софоклюс внимательно осмотрел землю и, наклонившись, ловко поддел замаскированное в высокой траве медное кольцо.
      — Геракл, помоги…
      Геракл помог, открыв в земле прямоугольный проход. Из темной дыры пахнуло копченьями. Софоклюс осторожно ступил на деревянную лестницу, затем зажег лучину и медленно спустился вниз.
      — О! — восхищенно донеслось из подземного тайника.
      — Что там? — крикнул сын Зевса.
      — Прыгай сюда…
      Геракл спрыгнул и восторженно прицокнул языком.
      Огромный подземный склад всевозможной снеди просто поражал воображение. И чего тут только не было: пифосы с вином, всевозможные соленья, сушеное мясо с ягодами, заморские специи, зерно в специальных мешках, копченая птица, сушеная рыба… всего и не перечислишь.
      — Поселиться здесь, что ли? — мечтательно произнес сын Зевса.
      — Гляди! — Софоклюс указал на лежавшие в углу снятые с дедаловой мельницы лопасти.
      — Ага! — кивнул Геракл, плотоядно шевеля античным носом. — Итак, с чего начнем? Я предлагаю вон с той аппетитной баранины.
      — Здесь нельзя ничего есть, — покачал головой Софоклюс.
      — Но почему? Оно ведь еще не испортилось!
      — Это пища богов!
      — Как так?
      — Всё это утаили от олимпийцев местные жители. Вместо того чтобы приносить богам жертвы, они вероломно, скорее всего по ночам, сносили всё сюда в свой тайный склад.
      — А как же зловещий хомяк?
      — Никакого немейского хомяка никогда не существовало, — рассмеялся историк. — Я сразу это понял, как только про жуткую напасть услышал. Всё это выдумка, причем не очень оригинальная. Мол, всё сожрало чудовище, и богам спрашивать не с кого.
      — Да-а-а-а… дела, — ошарашено протянул Геракл. — Честно говоря, я бы ни за что не догадался, так бы и искал в горах этого сатирового хомяка.
      — Скажи спасибо, что у тебя есть такой наблюдательный хронист, — снова рассмеялся Софоклюс.
      Когда греки выбрались наружу, там их уже поджидал вестник богов Гермес.
      — Ну, ребята, — с восхищением произнес он, — спасибо вам! А Зевс всё гадает, почему эти немейцы жертвы перестали приносить, совсем, что ли, обнищали или, может, год у них неурожайный выпал?
      Из висевшего рядом с Гермесом небольшого облачка появилась смазливая физиономия Эрота.
      — Ну ладно, кончай там трепаться! — склочно выкрикнул бог плотской любви. — Я включаю конвейер. Гермес, грузи жратву!
      — Помочь? — с готовностью предложил Геракл.
      — Да нет, — махнул рукой божественный вестник, — как-нибудь и сами справимся…
      —  Ах, стервецы, — плевался на светлом Олимпе разгневанный Громовержец. — Жулики, ворье. Ну я вам покажу, я вам такую бурю устрою, надолго запомните! Подумать только, обворовывать МЕНЯ, ЗЕВСА!
      Бедные-бедные немейцы.

      На обратном пути в Тиринф, трясясь в золотой боевой колеснице, Софоклюс торопливо творил строки великого эпоса.
      — Твои враги, Геракл, станут кусать себя за уши…
      — Это хорошо! — согласился сын Зевса. — Но позволь полюбопытствовать, с какой стати?
      — Коварный план Эврисфея с треском провалился, — принялся пояснять Софоклюс. — Ему не удалось тебя опозорить. Представляю, как он гаденько хихикал, думая, что ты, Геракл, потный и злой бегаешь сейчас по Немейским горам в поисках проклятого хомяка.
      — Несуществующего хомяка! — поправил историка герой.
      — Ну да, ну да. Но всё произошло не так, как того хотелось бы Эврисфею. На Олимпе все довольны. Зевс наверняка пир закатит. Полагаю, твоему временному повелителю уже сообщили о нашем триумфе.
      — Это наверняка, — улыбнулся Геракл.
      — Вот и хорошо. Значит, дело за малым — запечатлеть всю эту историю, так сказать, для простого народа, а также для далеких потомков и прочих…
      — Просто отличная идея! — согласился великий герой, свистом подгоняя мчавшихся во весь дух лошадей.
      — Естественно, — продолжал Софоклюс, — ни о каком немейском хомяке и речи быть не может. Надо придумать какое-нибудь действительно страшное чудовище.
      — Двухголовый великан пойдет? — с ходу предложил сын Зевса.
      — М… м… м… не годится, уже было.
      — Ну тогда скунс-убийца!
      — Нет, тоже не подходит, тем более что скунсы в Греции не водятся, а обитают в далекой Эфиопии.
      — Медведь-шатун…
      — Банально…
      — Огнедышащий змей…
      — Э… нет, братец, это вообще не из нашего национального эпоса, это из сказаний народов, что проживают за краем земли.
      — Тогда пусть это будет лева!
      — Лева?
      — Ну да, тот самый, что так навязчиво хотел с нами познакомиться.
      — А что, это идея! — воспрянул духом Софоклюс. — И звучит очень даже неплохо — «немейский лев». Только я его сделаю гигантским и весьма кровожадным.
      — Валяй, — благодушно разрешил сын Зевса.
      — А ну-ка, придержи лошадок, я эпос набросаю…
      Геракл послушно приструнил лошадей, и Софоклюс, пожевав конец деревянной палочки, изящно вывел:
       Подвиги Геракла: подвиг первый — немейский лев.
      — Заголовок ничего, — похвалил сын Зевса. — У меня бы вышли сплошные каракули.
      Историк кивнул и чуть ниже почерком помельче начал:
       Немейский лев, порожденный очередной пьяной связью Тифона с Ехидной, был просто невероятной величины. Проживал он в горах около славного города Немей, ежедневно опустошая многолюдные окрестности, которые очень скоро стали малолюдными. Жители Немей были, как назло, все упитанные и жизнерадостные, так что голодная смерть распоясавшемуся чудовищу в ближайшие десять лет явно не грозила.
       Но тут, к несчастью для хищника, прознал о творящихся в Греции кровавых безобразиях некий Эврисфей, который и послал в Немею великого, могучего героя Аттики Геракла Олимпийского…
      — Лихо чешешь! — подивился расторопности Софоклюса сын Зевса. — Значит, вот она какая, твоя история. Всё красиво и правдоподобно.
      — И главное, — быстро добавил ученый, — никогда ни хрена не проверишь!

* * *

      Прибыв в Тиринф, Геракл снова застал там верного посланца трусливого Эврисфея. Присев на камень у перекрестка, Копрей мирно дремал, по всей видимости, устав ждать, когда приедет сын Зевса.
      — Эй, приятель, как там поживает наш общий знакомый? — прокричал Геракл, резко останавливая колесницу.
      — Что-что? — испуганно переспросил Копрей, мгновенно проснувшись.
      — Как там Эврисфей, спрашиваю? — Посланец сокрушенно покачал головой.
      — Что, по-прежнему хандрит? — удивился Софоклюс.
      — Беднягу опять свалил острый приступ диареи, — скорбным голосом ответил Копрей.
      — Так-так, — усмехнулся сын Зевса, — не иначе приступ с ним случился после того, как он вспомнил о моей недавней угрозе. Вот он со страху и обделался!
      — Да-да, я передал Эврисфею твои слова.
      — Ладно, сатир с ним, с Эврисфеем, что там за второе задание, я хотел бы поскорее о нем узнать.
      Копрей наклонился и нервно зашарил руками, раздвигая высокие стебли придорожной травы.
      — Что случилось? — встрепенулся Софоклюс.
      — Где-то здесь я оставил восковую дощечку с заданием, — пояснил посланец. — Куда же она запропастилась?
      — А ну-ка, повернись! — гаркнул Геракл.
      — Что, что?
      — Повернись кругом, тупица!
      Копрей обиженно поджал губы, но просьбу героя выполнил.
      — Ну вот, я так и думал, — вздохнул сын Зевса.
      Восковая дощечка намертво приклеилась к седалищу посланца, нелепо болтаясь на длинной одежде.
      — Ой, по-моему, я на нее сел, — засуетился Копрей, стягивая через голову серую хламиду.
      Подошел Софоклюс, поглядел на размытые остатки текста.
      — Восстановлению не подлежит! — вынес неутешительный вердикт историк.
      Геракл снова вздохнул:
      — Давай, остолоп, по памяти… — Копрей наморщил лоб.
      — Что-то там было по поводу лернейской гидры. Хоть убейте не знаю, что это такое. Но вот где это искать, помню хорошо. Езжайте в Арголиду. Там на берегу небольшого залива расположен город Лерна. Гидра живет в тамошних болотах, больше я, увы, ничего не могу вам сказать.
      — Спасибо и на этом, — кивнул Софоклюс.
      — А что мне передать Эврисфею? — Сын Зевса улыбнулся:
      — Передай недоноску, что перед тем как его убить, я сперва вырву ему вредоносный язык!
      — Хорошо, я передам твои слова!
      Геракл довольно кивнул и, развернув колесницу, а глаз прикинул, сколько им с Софоклюсом придется ехать до Арголиды. Получалось всего ничего, с остановками в придорожных питейных заведениях где-то часа полтора.

* * *

      Но по пути в Арголиду случилось непредвиденное.
      Поначалу Геракл особого внимания на мчавшуюся сзади черную колесницу не обращал. Ну мало ли какой-то придурок вдруг возомнил, что он на ипподроме. Однако странный преследователь всё не отставал, постепенно нагоняя повозку сына Зевса.
      — Что это еще за местный лихач тут нашелся? — с неудовольствием проворчал Геракл, и не подумав прибавить скорости.
      Софоклюс, вывернув шею, посмотрел назад.
      — К сожалению, из-за пыли ни сатира не видно.
      — Танат побери эти дороги! — воскликнул великий герой, когда золотая колесница резко подскочила на выбоине.
      — По-моему, он собирается идти на обгон, — с тревогой предупредил Софоклюс.
      — Пусть обгоняет.
      — Ты его пропустишь?
      — А почему бы и нет? Нам лишняя задержка в дороге ни к чему, хотя по мордасам этому наглецу съездить, конечно же, следовало бы, чисто в профилактических целях.
      Колесницы поравнялись.
      Теперь ничто не мешало рассмотреть лихого возницу. Им оказался атлетически сложенный молодой человек с длинными черными волосами и короткой бородкой. Поверх легкой туники на нем были медные доспехи. Голову венчал остроконечный шлем, из ножен торчала рукоять меча. Непонятно.
      — Хэй-хэй-хэй… — азартно выкрикнул незнакомец и, повернувшись к Гераклу, медленно вытянул в его сторону сжатую в кулак правую руку и так же медленно отогнул вверх средний палец.
      Сын Зевса несколько раз моргнул, отказываясь верить своим глазам.
      — Какого рожна?! — гневно вскричал Софоклюс, и это вывело Геракла из временного ступора.
      — Никто, — яростно проревел герой, — никто не смеет безнаказанно оскорблять великого сына Зевса!
      Прокричав это, Геракл передал вожжи Софоклюсу, а сам схватился за верный лук.
      Глаза у незнакомца округлились. Хлестнув взмыленных коней, он легко вырвался вперед и скрылся в туче пыли за каким-то неприметным поворотом.
      — Разрази меня Крон! — отчаянно выругался сын Зевса, опуская лук. — Кто это был?
      Софоклюс в ответ пожал худыми плечами:
      — Кем бы он ни был, теперь он долго не проживет.
      — Это уж точно! — мрачно подтвердил Геракл. — теперь я его и из долины асфодела достану. Нет, ну каков наглец!
      — М-да, — согласился историк, — нравы в Греции с каждым годом катастрофически падают.
      Вдалеке показались высокие стены города Лерны.
      — Геракл, сворачивай, — посоветовал Софоклюс, — ведь нам нужны болота, а не сам город,
      — Нет, ты мне скажи, что приличному герою делать на вонючих болотах? — возмущенно поинтересовался сын Зевса, искусно поворачивая колесницу на проселочную дорогу.
      — Ну, не знаю, — несколько растерялся историк. — Эврисфею, конечно, виднее. Да и какая тебе, в общем-то, разница, если вместе с тобой путешествует профессиональный хронист.
      — Гм… — неопределенно хмыкнул великий герой.
      — Хорошо, положим, тебе не нравятся болота. Согласен, мерзкое место и ничего хорошего от него ждать не приходится. Тогда чего бы ты сейчас хотел?
      — Часок вздремнуть, — мечтательно произнес Геракл, — на солнышке полежать.
      — Ну а как же подвиги?
      — А подвиги сами собой как-нибудь сделаются.
      — Ну-ну… — Софоклюс с большим неодобрением поглядел на великого спутника.
      Через полчаса выехали к болотам.
      — Дальше пойдем пешком! — объявил сын Зевса и, спустившись с колесницы, ловко поскакал по темно-зеленым кочкам.
      — Эй, погоди! — прокричал историк, не поспевая за скачущим героем. — Мы ведь ничего не знаем об этом месте.
      Геракл остановился.
      — Болото как болото, не хуже и не лучше других грязных луж. Воняет здесь довольно обычно. Лягушки вон квакают, топкие места ряской затянуты, скукотища.
      — Значит, где-то здесь и обитает очередное чудовище? — Софоклюс нервно поежился.
      — Ну да, — усмехнулся сын Зевса. — Жуткое чудовище вроде немейского хомяка.
      — Да кто его знает… — опасливо пробурчал историк, поправляя за плечами сумку с драгоценными восковыми дощечками.
      Скотина Эврисфей знал, куда их посылать. Видно, решил, мерзавец этакий, в очередной раз помучить. Комары на лернейских болотах кусались нещадно. Дышать было решительно нечем, солнце припекало, зловонная жижа под ногами противно чавкала. Словом, сущий кошмар и никакого чудовища не надо.
      — Геракл, а Геракл, — через некоторое время проговорил Софоклюс, — скажи мне, а отчего тебя комары не кусают?
      Сын Зевса лучезарно улыбнулся.
      — А я регулярно натираю свои бицепсы розовым маслом, дабы поприкольней смотрелись, в смысле, чтобы блестели словно от пота.
      В общем, если кто и страдал во время этого болотного приключения, так это Софоклюс. А ведь он ничего плохого Эврисфею пока не сделал.
      — Гляди, друг, — через некоторое время удивленно воскликнул сын Зевса, — вроде как чье-то жилище невдалеке виднеется!
      И впрямь, на ровном черно-зеленом горизонте вырисовывалось нечто невысокое, светлое и вроде как с дверями.
      — Заброшенный храм, — смело предположил историк.
      — Кому? — недоуменно спросил Геракл. — Местным лягушкам?
      Однако приземистое квадратное строение не выглядело заброшенным.
      — В таком случае, если это не храм, — принялся на ходу рассуждать Софоклюс, — тогда, пожалуй, это логовище местного кровожадного чудовища. Этой… как ей… хидры!
      — Гидры, — поправил оговорившегося историка Геракл и на всякий случай обнажил выкованный на Олимпе меч.
      Приземистое строение казалось довольно странным, если не сказать дурацким. Во всяком случае, в самой Греции таких нелепых коробок никогда не строили. К слегка приоткрытой белой двери вели высокие каменные ступени. Над самой дверью имелась большая надпись, к счастью, на греческом.
      Геракл прищурился, но смог разобрать лишь первое слово, дальше шла какая-то белиберда.
      — Гидра, — вслух прочел сын Зевса, — что ж, выходит, мы уже на месте.
      Софоклюс благоразумно спрятался за спину могучего героя.

* * *

      — Вылезай, гадина! — оглушительно вскричал Геракл, потрясая мечом. — Выходи, уродливая скотина!
      — А почему ты решил, что она уродина? — шепотом вопросил из-за спины героя Софоклюс.
      — М… м… м… — промычал сын Зевса, — а нормальное существо будет жить в подобном месте?
      Гидра не появлялась, тогда Геракл повторил угрозу, добавив пару «теплых» слов, и даже в сердцах топнул ногой. Но и это, к его удивлению, не помогло.
      — Придется нам самим туда войти, — вздохнул великий герой.
      — Ага, — разозлился историк, — войти и оказаться прямо в хитроумной ловушке. Откуда ты знаешь, может, этих безобидных на первый взгляд домиков везде тут понатыкано, а внутри обглоданные трупы любопытствующих вроде нас с тобой.
      — Софоклюс, не дури, — гневно одернул спутника Геракл, — мне и так нелегко. Но любую опасную миссию нужно выполнять, коль назвался героем. Не забывай, за нами сейчас с трепетом наблюдает весь Олимп!
      — А вот это весьма сомнительно, — возразил Софоклюс, поглядывая на затянутое дождевыми тучами небо. — Сейчас как хлынет, и мы окончательно здесь увязнем.
      — Вперед! — скомандовал Геракл и, бухая огромными сандалиями, с грохотом вломился в приземистое строение.
      Внутри оказалось довольно просторное аккуратное помещение, намного превышающее видимые размеры здания. Сын Зевса даже на всякий случай протер глаза. Затем вышел наружу, огляделся, снова вошел.
      — Что там такое? — прокричал снизу обеспокоенный Софоклюс.
      — Ничего, — деловито буркнул Геракл.
      — Как так?
      — А вот сам поднимись и посмотри.
      Превозмогая природную робость (трусость!), историк осторожно взбежал по ступеням. Заглянул внутрь и тихонько присвистнул.
      — Несоответствие общей перспективы внутреннему содержанию, — философски изрек ученый.
      — Чего? — испугался за рассудок хрониста сын Зевса.
      — Непонятка! — коротко пояснил Софоклюс.
      — Да это и без тебя ясно.
      Войдя, греки затворили за собой дверь и стали придирчиво осматривать огромное помещение. Первое, на что они обратили внимание, были далекое равномерное гудение и легкая вибрация. По стенам помещения были разбросаны непонятные штуковины. Многие из них светились разными цветами, некоторые едва заметно двигались, а кое-где и вовсе еле слышно стрекотали.
      — Стало быть, хозяин отсутствует, — сразу сделал логический вывод Софоклюс.
      — Кто отсутствует? — переспросил великий герой.
      — Ну этот… или эта… Гидра.
      — Что ж, — кивнул сын Зевса, пряча меч в ножны, — мы не спешим, подождем…

* * *

      Ожидание чудовища грозило затянуться надолго, и греки решили пока изучить получше удивительное логовище.
      — Лучше здесь ничего не трогать, — посоветовал Софоклюс, в ужасе косясь на два странных прозрачных глаза с дергающимися внутри красными усиками.
      — Эх, вот же невезуха! — в сердцах воскликнул Геракл. — Даже присесть в этом сарае негде.
      Не успел сын Зевса закончить свою тираду, как из стены напротив, словно по команде, выдвинулся небольшой овальный столик, а с ним два симпатичных стула. На столике, переливаясь чудесным золотистым содержимым, поблескивали дивный сосуд и два небольших кубка.
      — Волшебство! — тихо прошептал хронист, восхищенно глядя на столик.
      — Возможно, это отрава, — предположил осмотрительный сын Зевса, но любопытство пересилило мрачные опасения.
      Аккуратно расположившись за овальным столиком, Геракл деловито откупорил чудо-сосуд и осторожно понюхал пузырящуюся жидкость.
      — М… весьма недурственно…
      — Что это? — поинтересовался Софоклюс.
      — Пахнет перебродившим виноградом.
      — Так это вино?
      — Возможно, но какое-то странное.
      — Отравленное?
      Сын Зевса задумчиво крутил в руках прозрачный сосуд:
      — А вот мы прямо сейчас и проверим.
      — Как проверим? — сразу же почувствовал неладное историк.
      — На тебе!
      — Да ты что, Геракл!
      — Давай-давай, не бойся, иди сюда.
      — Я хронист, меня нельзя травить!
      — Да никто и не собирается тебя травить. Ты просто продегустируешь это удивительное вино.
      — А если оно отравлено? — Геракл пожал плечами:
      — В таком случае тебя будет согревать мысль, что ты спас жизнь величайшему греческому герою, сыну самого Зевса!
      — М-да, славная, достойная участь, — проворчал Софоклюс, присаживаясь за столик напротив Геракла.
      Сын Зевса не спеша разлил пенящееся вино по кубкам и многозначительно уставился на историка.
      — Ну хорошо-хорошо, — наконец не выдержал Софоклюс и взял свой кубок. Опасливо понюхал. Поморщился.
      — Знай же, Геракл, сын Зевса, что если я сейчас помру, то ни одна живая душа в Греции не узнает о твоих подвигах.
      — Я понимаю, — серьезно кивнул герой.
      — И всё же по-прежнему настаиваешь, чтобы я это выпил?
      — Угу!
      — Ну что ж, ты сам напросился!
      Историк зажмурился, вздохнул и сделал небольшой пробный глоток. Моргнул, почмокал губами, отрыгнул и, закатив глаза, медленно сполз на пол.
      — Софоклюс! — в ужасе вскричал Геракл, бросаясь к хронисту. — Не смей умирать, скотина, ты обязан закончить мой эпос!
      Лежащий на полу без движений историк открыл правый глаз.
      — Я так и знал, — грустно посетовал он.
      — Ты это о чем? — несколько опешил сын Зевса.
      — Моя скромная персона тебя нисколько не беспокоит, тебе главное эпос, твои великие подвиги! Геракл, по-моему, ты законченный эгоист.
      Отряхнув львиную шкуру, могучий герой демонстративно вернулся обратно за столик.
      — Хорошо, я эгоист, — согласно кивнул он, — но тогда ты жалкий комедиант. Ведь на какую-то долю секунды я и впрямь подумал, что вино отравлено.
      — Да нет, очень даже неплохой напиток. — Софоклюс, кряхтя, поднялся с пола. — Единственный, на мой взгляд, недостаток — за язык сильно щиплет, а в остальном… очень недурственно!
      Геракл пригубил из своего кубка. Задумчиво подержал странную жидкость во рту, медленно проглотил, прислушался к внутренним ощущениям.
      — Хорошо пошла!
      — Ну, я и не сомневался, — хихикнул историк.
      Сын Зевса залпом допил свой кубок и разлил по новой. В общем, тихонько пьянствуя, греки не сразу обратили внимание на приближающиеся чавкающие шаги.
      — О, слышишь! — Софоклюс резко вскочил из-за стола, со страхом таращась на входную дверь.
      — Сюда идет, — сразу определил Геракл, вытаскивая меч. — Наверняка это сама гидра после тяжелого трудового дня домой топает.
      Чавканье внезапно оборвалось, сменившись зловещим грохотом. Чудовище тяжело ступило на каменные ступени. От каждого его шага болотный домик с дребезжанием содрогался.
      — Я стану за дверью, — свистяще прошептал Геракл, — а ты, приятель, послужишь приманкой.
      — Не хочу я быть приманкой! — истерично завопил Софоклюс. — То вино непонятное дегустируй, то гидру отвлекай. С тобой, Геракл, не соскучишься, того и гляди, сандалии ненароком отбросишь.
      — Да тише ты!
      — Не буду я никого приманивать…
      — Ладно, полезай под стол и заткнись! — скривился сын Зевса, на цыпочках подкрадываясь к двери.
      За дверью что-то с грохотом обрушилось.
      — Уау-у-у-у… — донеслось снаружи, и тяжелая поступь возобновилась.
      — О Зевс вседержитель, — заскулил сидящий под столом историк.
      Дверь начала медленно открываться. Азартно закусив кончик языка, герой поднял меч, готовясь одним точным ударом отсечь страхолюдине голову, а может, и не одну.
      Дверь со скрипом приоткрылась, но не полностью, на пороге возникла неясная тень.
      — Геракл, я знаю, что ты где-то там, — до боли знакомым голосом произнесла лернейская гидра. — Не вздумай откалывать свои любимые штучки. Это я, Гермес!
      — Что? — ошеломленно переспросил сын Зевса.
      — Кто?! — высунулся из-под стола Софоклюс.
      — Я вхожу! — предупредил божественный вестник, широко распахивая дверь.
      Геракл разочарованно опустил меч.
      — Ага, значит, вы оба здесь, — усмехнулся Гермес и, грохоча железными сандалиями, медленно вошел в нелепый домик. — Я чуть ногу не сломал там на ступеньках, коленом о камень грохнулся, танталова работа!
      — А где гидра? — справившись с удивлением, злобно вопросил сын Зевса.
      — Какая гидра?
      — Лернейская!
      — Ах, вот ты о чем. — Вестник звонко рассмеялся. — Вот она, твоя гидра…
      И Гермес обвел руками помещение, указывая на странные мигающие стены.
      — Не понял. — Геракл в замешательстве тряхнул головой.
      — Ну… как тебе объяснить… — Божественный вестник задумался. — Тут внизу под болотом течет огромная подземная река и там же внизу располагается подземная электростанция, снабжающая энергией ваши атмосферные генераторы.
      — Что ты сказал? Снабжающая? — спросил выбравшийся из своего укрытия Софоклюс.
      — Чем, ты говоришь, она снабжает? — поддержал его ничего не понимающий Геракл.
      — А-а, да не важно. — Гермес небрежно отмахнулся рукой от не в меру любопытных греков. — И чего вы сюда залезли, ума не приложу? Амброзию вот выхлебали. Вас, эллинов, только пусти в приличное место, сразу пьянствовать начинаете. Это ж надо, электронный бар активизировали! Зевсу расскажу, не поверит. Воистину велика сила виноградоголового Диониса.
      Последняя фраза была произнесена вестником богов с большим злорадством.
      — Ну так… — буркнул Геракл, — там ведь еще над дверьми вывеска была, где черным по белому написано «ГИДРА» и еще какие-то дурацкие каракули.
      — Дурацкие каракули означают «ЭЛЕКТРОСТАНЦИЯ», — пояснил Гермес. — Вам, смертным, это слово и не должно быть известно, а всё вместе получается «Гидроэлектростанция». Какой-то местный олух сюда, видно, недавно забрел, прочел надпись и спьяну испугался, вот и пустил слух по Аттике об ужасном болотном чудовище.
      — Да… — почесал макушку Софоклюс, — сплошное расстройство и никакой героики.
      Вестник богов прошелся вдоль стен, вглядываясь в переливающиеся штуковины.
      — Здесь всё на автоматике. Так… напряжение в норме, сигнал чистый, подземное течение чуть выше среднего… А мы на Олимпе все гадаем, куда же вы запропастились? Если бы я следы в грязи не заметил, в жизни не догадался бы, что вы в контрольной башне сидите, амброзию жрете.
      — Так это была всё-таки амброзия? — усмехнулся Геракл, хлопая себя по животу. — Колики после этого вашего пойла, как после кентаврийского самогона.
      — Зато голова наутро не болит, — огрызнулся Гермес. — Ладно, выметайтесь отсюда, посторонним вход воспрещен!
      — Это я-то посторонний?! — попробовал возмутиться сын Зевса, но вестник уже вытолкал наглых греков за дверь.
      Снаружи светило солнышко. Болото кое-где присохло, лягушки заткнулись, подул прохладный ветерок.
      — Ну, хоть прогулялись немного, — зевнул Геракл, щурясь на ярком солнце, — амброзию попробовали.
      — На героический подвиг явно не тянет, — отозвался Софоклюс.
      — Ну а ты мне зачем? — удивился могучий герой. — Давай, придумай что-нибудь. Я знаю, у тебя должно получиться. Напряги свою фантазию, постарайся выдумать что-нибудь этакое… кошмарное, леденящее…
      И историк, закусив губу, так постарался, что аж у самого мурашки по коже побежали, и он с великим смятением во взгляде оглянулся на несуразный маленький домик, оказавшийся всего-навсего собственностью пронырливых олимпийцев.

      Как обычно, на обратном пути в Тиринф Софоклюс, тихонько хихикая, творил или, правильней сказать, поступательно воссоздавал события второго великого подвига божественного Геракла.
      И вот что у знаменитого историка в итоге получилось:
       Лернейская гидра — чудовище с телом змеи и девятью головами. Как и немейский лев, гидра была рождена после очередной пьяной бурной ночи Тифона с Ехидной, которые только и делали, что плодили в Древней Греции всяческих пакостных уродов. Но оно и неудивительно. Пить меньше надо. Вот что бывает, когда живые существа окончательно теряют подобающий им облик, погрязнув в разгульном пьянстве и разврате.
       Жила гидра в болоте около города Лерны и, выползая из своей зловонной норы, уничтожала стада и с чавканьем поедала упитанных добропорядочных граждан…
      — Вот это твое «с чавканьем» немедленно убери! — строго посоветовал управлявший колесницей Геракл, который время от времени заглядывал через плечо в бессмертный опус Софоклюса.
      — Это еще почему? — ревниво возмутился историк.
      — Критики заклеймят за излишний натурализм!
      — Ладно, вычеркиваю…
      И Софоклюс скрепя сердце вымарал неудачное словосочетание, ну а затем продолжил:
       Битва с девятиголовой гидрой была опасна еще и потому, что одна из ее голов страшно и непотребно ругалась. Самым любимым выражением этой головы было * * *. а еще она очень любила посылать безуспешно пытавшихся истребить ее героев в * * *…
      — Э нет, — снова возмутился Геракл. — Что у тебя там за похабщина пошла? Ведь твой эпос будут читать женщины и дети. Немедленно всё поменяй!
      Софоклюс сокрушенно вздохнул.
       …потому что одна из ее голов была бессмертной.
      Отпрыск Зевса удовлетворенно кивнул.
       И вот отправился в Лерну Геракл вместе с сыном Ификла Иолаем.
      — С кем?
      — Отстань!
       Подъехав к болоту у города Лерны, Геракл оставил Иолая с повозкой в небольшой роще, а сам отправился искать чудовище.
       Он нашел его в огромной зловонной пещере. Хитро усмехнувшись, герой вернулся в рощу и так сказал ожидающему его Иолаю:
      —  Мой юный друг, я только что прикончил проклятое отродье, но вот беда, я не смог отыскать в темноте ее девятую бессмертную голову. Не поможешь ли ты мне ее найти?
       Понятное дело, Иолай с радостью согласился. И вот когда они шли ко входу в пещеру, Геракл наклонился и стал завязывать левую сандалию.
      —  Иди-иди, Иолай, — вкрадчиво посоветовал он другу, — а я тебя сейчас догоню…
       Иолай улыбнулся и беззаботно зашел в пещеру.
       Геракл же спрятался за большим камнем и принялся наблюдать.
       Поначалу вроде ничего интересного не происходило. Иолай, весело распевая во всё горло, уходил всё глубже и глубже в ужасную пещеру. Затем жизнерадостное пение внезапно оборвалось на самой высокой ноте. Раздался леденящий душу рев, потом кошмарное чавканье.
       Так великий Геракл воочию убедился в существовании лернейской гидры. А сын Зевса всегда, перед тем как убить очередного монстра, проверял, существует ли чудище на самом деле. В конце концов, для чего же еще в жизни нужны многочисленные друзья?
      — Всё, с меня хватит! — заорал сын Зевса и, резко остановив колесницу, стащил упирающегося историка на дорогу.
      Затем Геракл вырвал у обочины небольшой прут и, насильно оголив зад историка, хорошенько того высек.
      — Ври только правду! Ври только правду! — приговаривал великий герой, охаживая хворостиной вопящего ученого.
      Боги на светлом Олимпе одобрительно зацокали языками.

* * *

      — Рад видеть вас здоровыми и невредимыми! — приветствовал Копрей благополучно вернувшихся в Тиринф греков.
      — И тебе привет, дурачина, — улыбнулся Геракл. — Надеюсь, Эврисфей в курсе, что у него в запасе осталось всего лишь десять заданий?
      — В курсе, в курсе, — кивнул посланец. — Но десять заданий не так уж и мало! Кто знает, что может произойти…
      — Ты на что намекаешь, а?
      — Да нет, это я так…
      — Смотри мне, язык до Спарты доведет, — нравоучительно проговорил сын Зевса, — а в Спарте знаешь что трепливого грека ждет?
      — Нет, не знаю, — искренне ответил Копрей.
      — Виселица! — И Геракл очень натурально изобразил болтающегося в петле висельника с закатившимися глазами и с вывалившимся на грудь языком.
      Отшатнувшись от гримасничающего героя, Копрей слегка побледнел.
      — Ну, полно тебе, Геракл, дурака валять, — осторожно вставил Софоклюс. — В конце концов, мы приехали сюда, чтобы узнать о новом задании.
      — Да-да, — оживился сын Зевса. — Неврастеник уже придумал свою очередную нелепую глупость?
      — Придумал! — подтвердил посланец. — Эврисфей желает, чтобы ты, Геракл, убил стимфалийскую птицу, задолбавшую окрестности аркадского города Стимфала.
      — Опять эта ерунда! Горячечный бред допившегося до полосатых сатиров алкоголика, — с чувством выдал Геракл.
      — И вовсе не бред! — обиделся Копрей, словно эта самая стимфалийская птица была его близкой родственницей. — Это существо очень опасно. Оно плюет в живых людей сгустками горячего металла и жутко по ночам воет.
      — Ах, вот ты о ком? Видел я стимфалийских птиц, — недовольно поморщился сын Зевса. — Ерунда полная.
      — Интересно, где же ты их видел? — удивился Софоклюс.
      — Да вот когда с аргонавтами за золотым руном плавал, — ответил Геракл.
      — А почему же я, твой личный хронист, ни сатира об этом не знаю?! — не на шутку разозлился историк.
      — Ну, во-первых, это произошло до того, как мы с тобой встретились, — объяснил великий герой, — а во-вторых, мне и самому иногда кажется, что всё это был не больше чем увлекательный сон. Во всяком случае, более-менее запомнил я только две вещи: эту железную птицу да грандиозную пьянку с циклопом Полифемом.
      Софоклюс поспешно заносил слова героя на новую восковую дощечку.
      — Значит, ты отказываешься выполнять третье поручение Эврисфея? — ехидно уточнил Копрей.
      — Почему отказываюсь? — возмутился Геракл. — Разве я хоть словом обмолвился об этом?
      И герой выразительно посмотрел на Софоклюса.
      — Ни единого слова произнесено не было! — решительно подтвердил историк.
      — Что ж, — Копрей был явно разочарован. — В таком случае вам следует плыть на Аргос.
      — Как на Аргос? — Софоклюс недоуменно поглядел на посланца. — Ведь, если мне не изменяет память, ты говорил, что это чудовище бесчинствует в Аркадии?
      — Всё верно! — кивнул Копрей. — Но прежде чем съездить в Стимфал, вам следует посетить знаменитую психиатрическую лечебницу бога Асклепия.
      — Что? — Геракл слегка налился краской. — Да ты, как я вижу, над нами издеваться вздумал!
      — Ну вот, — заметно приуныл Копрей, — я так и знал, что буду неправильно понят.
      — А ты поясни, — потребовал Софоклюс.
      — В лечебнице Асклепия лежит один греческий мореплаватель, который своими глазами видел эту птицу.
      — Так я тоже ее видел, — возразил сын Зевса.
      — Но ты ведь не лежишь в психиатрической лечебнице?
      — Нет!
      — Значит, не перебивай. По желанию Эврисфея вы сейчас отправитесь на Аргос и там в лечебнице расспросите обо всем старого моряка, ибо только он точно знает, где находится гнездо ужасного создания.
      — Задания Эврисфея с каждым разом становятся все безумней, — задумчиво проговорил Геракл. — Слушай, Копрей, а сам Эврисфей часом не в этой самой лечебнице проживает?
      — Нет, — удивился Копрей, — он живет в Микенах.
      — Хорошо, — кивнул сын Зевса, — мы выполним и эту его сумасбродную просьбу, только пусть потом пеняет на себя, рано или поздно, но я до него доберусь.
      — Лучше поздно, чем никогда, — добавил Софоклюс, и Копрей с чувством выполненного долга вернулся в Микены.
      — М-да, проблемка, — несколько огорчился Геракл, глядя на свою великолепную золотую колесницу. — До Аргоса ведь только по морю и доберешься.
      — Это неделя как минимум, — подтвердил Софоклюс. Геракл постоял, подумал. Вдруг лицо его просветлело, и, задрав выглядывающую из львиной пасти кудрявую голову, он устремил многозначительный взгляд на парящий высоко в небе Олимп.
      —  Сынуля, я тебя понял! — засуетился на троне Зевс. — Гефест, где Гефест?
       В тронный зал Олимпа поспешно вбежал божественный кузнец.
      —  Да, отец, я тебя слушаю!
      —  Гефест, немедля переправь моего любимого сынулю вместе с хронистом и колесницей на Аргос. Надеюсь, телепортационная пушка в порядке?
      —  Когда недавно переправляли в Иолк моего золотого барана, была в порядке, — подтвердил Гефест, вытирая натруженные руки о кожаный передник.
      —  Вот этим делом сейчас и займисъ!
       Гефест поклонился и размашистым шагом двинулся к выходу.
       Зевс почесал макушку.
      —  А теперь нужно отыскать Асклепия. Пускай встретит на Аргосе Геракла, а то совсем распоясался: от безделья овец для циклопов клонирует, безобразник.
      —  А разве клонирование у нас не запрещено? — подал голос лежавший у небольшого фонтана с амброзией Эрот.
       Но Зевс ему не ответил, он быстро набирал на сотиусе-мобилисе номер Асклепия.

* * *

      Ударивший с Олимпа в землю световой луч мгновенно поглотил немного растерявшихся греков, и в следующую секунду они уже были на Аргосе.
      — О, мой дорогой родственник! — всплеснул руками Асклепий, обнимая оторопело таращившегося по сторонам Геракла.
      Бог врачевания был довольно моложав, светловолос, с бакенбардами и в белоснежной, необычного покроя, одежде.
      Софоклюс же с интересом уставился на величественный городской комплекс в центре острова.
      — Это и есть та самая психушка, в которой, по слухам, лежала чуть ли не большая часть населения Греции? — любознательно поинтересовался историк.
      — Ну почему же сразу «психушка»? — обиделся Асклепий. — Скорее уж дом отдыха от праведных трудов.
      — Все там будем… — неопределенно буркнул Софоклюс, забираясь в золотую колесницу вслед за Гераклом.
      Асклепию тоже нашлось место, и они торжественно покатили в глубь острова.
      «Дом отдыха от праведных трудов» действительно меньше всего напоминал лечебницу. Величественные мраморные здания с изящными колоннами, симпатичные скверики, маленькие храмы… Вот только отдыхающие выглядели несколько странновато. В первую очередь удивляла их одежда, длинные рукава коей были крепко завязаны за спинами.
      — Нам вон туда! — Асклепий указал на мрачное приземистое здание, чьи окна были забраны ржавыми решетками.
      — Нам нужен один старый мореплаватель, — на всякий случай напомнил Софоклюс.
      — Да-да, мне уже сообщили, — кивнул Асклепий. — Он находится в отделении для особо буйных психопатов.
      — Много же мы от него в таком случае добьемся, — проворчал Геракл, но Асклепий лишь пожал плечами: мол, это дело не мое, друзья. Меня попросили встретить, я встретил, остальное ваши проблемы.
      У входа в отделение для самых буйных дежурило несколько до зубов вооруженных солдат, что произвело на Геракла должное впечатление.
      — А что, бывает, психи сбегают? — на всякий случай спросил историк.
      — Бывает, — грустно подтвердил Асклепий. — Вот, например, давеча один царь сбежал.
      — Не Креонт ли ненароком? — с подозрением поинтересовался Геракл, вспоминая своего щедрого тестя.
      — Он самый, удрал прямо в Фивы… ну да сатир с ним. Он был не особо опасным, банальное раздвоение личности.
      — Гм… — хмыкнул сын Зевса, но в подробности вдаваться не стал.
      Фивы издавна славились сумасбродными правителями, хотя Креонт, пожалуй, был самым симпатичным из них.
      — Что ж, — объявил Асклепий, когда они, наконец, вошли в мрачное здание, — здесь я вынужден вас покинуть и передать в надежные руки своего коллеги.
      — Это в каком смысле передать? — заинтересовался сын Зевса, поигрывая литыми мускулами.
      — В прямом, друзья, в прямом, — рассмеялся Асклепий. — Да не волнуйтесь вы так, никто насильно вас сюда не упрячет.
      — Хотел бы я посмотреть на того, кто попытается это сделать, — в свою очередь рассмеялся Геракл.
      По центральной мраморной лестнице к грекам уже спешил невысокий темнобородый мужчина.
      — А вот и мой коллега! — восторженно провозгласил бог врачевания.
      Темнобородый поклонился и деликатно представился:
      — Зигмундис Фрейдиус к вашим услугам.
      — Лучший наш специалист в области бессознательно-подсознательного, — восхищенно добавил Асклепий. — Ну всё, я полетел…
      И врачеватель растаял в воздухе.
      — Не переношу, когда кто-нибудь так делает! — злобно бросил Геракл.
      — Да что вы говорите? — участливо переспросил Фрейдиус. — У вас в детстве были родовые травмы? А как развивались ваши отношения с представительницами противоположного пола? Вы дружили с маленькими девочками?
      — Я родился тридцатишестилетним! — коротко ответил сын Зевса.
      — М-да… — протянул Зигмундис, — просто поразительный случай. Можно я опишу его в одном из своих медицинских трактатов?
      — Да пожалуйста, — равнодушно разрешил великий герой.
      — Позвольте, я устрою для вас небольшую экскурсию, — с готовностью предложил Фрейдиус.
      — А что, это мысль! — обрадовался Софоклюс. — Может, кого из своих коллег повстречаю. Насколько я помню, все они были довольно буйными личностями…
      — Что ж, ступайте за мной…
      В сопровождении Фрейдиуса и двух дюжих солдат греки двинулись в глубь здания.
      Смотреть тут в принципе было не на что, ну разве на многочисленных психов, сидевших в просторных комфортабельных полуклетках. Софоклюс действительно очень скоро отыскал парочку своих коллег, один из которых едва не откусил историку длинный нос, поклявшись рано или поздно убить Софоклюса за многочисленные искажения исторических фактов.
      — А ты, однако, известная среди своих коллег личность! — с усмешкой констатировал Геракл.
      — Вообще-то у нас тут есть прелюбопытнейшие экземпляры, —доверительно сообщил Фрейдиус, и словно в подтверждение его слов из ближайшего коридора на экскурсантов выскочил голый седой мужик с дико вытаращенными глазами.
      — Я Зевс, я Зевс! — заголосил псих. — Держите меня, я Зевс!
      Ловко увернувшись от неуклюжих солдат, ненормальный кинулся в сторону, но был остановлен Гераклом, который поставил беглецу подножку и тот, расквасив нос об пол, с визгом покатился по коридору.
      Солдаты сгруппировались и, накинув на лжезевса сеть, уволокли его в неизвестном направлении.
      — И вот с таким контингентом каждый день приходится работать, — скорбно изрек Фрейдиус.
      — Что ж, довольно занятно, — глухо хохотнул Геракл.
      — Кстати! — засуетился Зигмундис. — Ведь и вы здесь лежите!
      — Кто, я? — обалдел великий герой.
      — Ну да! Точнее, психопат, возомнивший себя великим Гераклом.
      — Однако, однако…
      — Желаете посмотреть?
      — Всенепременно!
      — По-моему, очень неудачная идея, — пробурчал Софоклюс, но на его реплику никто особого внимания не обратил.
      — Слушайте, ведь это великолепный шанс опробовать мою новую врачебную методику — «лечение оригиналом»! — нервно затараторил Фрейдиус — Интересно, как он отреагирует, когда воочию увидит свой прототип, так сказать, во плоти…
      Но реакция ненормального превзошла все мыслимые ожидания.

* * *

      Лжегеракл сидел в отдельной клетке в специальном круглом зале. Выглядел псих довольно нелепо. Худой, скрюченный, с какой-то слегка приплюснутой, абсолютно лысой головой. Чтобы хоть как-то походить на свой воображаемый оригинал, ненормальный смастерил себе диковинный костюм наподобие того, что носил великий Геракл. Плащ у психа был тоже сшит из шкуры, но не издохшего льва, а убитой им собственноручно шелудивой рыжей собаки, перед смертью, судя по всему, страдавшей острой формой лишая.
      — Этот парень давно болеет рахитом, — задумчиво констатировал Софоклюс, чем привлек внимание сидевшего спиной к вошедшим психа.
      — А… это ты, сатиров самозванец! — закричал ненормальный, узрев рядом с Софоклюсом великого героя.
      — Как ты сказал? — нахмурился сын Зевса.
      — Любопытно-любопытно, — пробормотал Фрейдиус и что-то записал на маленькой карманной восковой дощечке.
      — И у тебя еще хватило совести навестить меня?! — не унимался озлобленный псих. — Что, пришел посмеяться над настоящим героем?
      — Херакл, успокойся! — Зигмундис погрозил ненормальному пальцем. — Иначе назначу тебе очередной дневной клистир.
      — Как ты его назвал? — недоуменно спросил сын Зевса.
      — Хераклом, — повторил Фрейдиус. — Он сам выбрал себе это имя. Херакл Олимпийский Неповторимый. А вы, полагаю, решили, что я оговорился.
      — Гм… — смущенно кашлянул настоящий герой.
      Херакл в это время, по-обезьяньи вцепившись скрюченными пальцами в прутья клетки и источая резкие запахи мокрой псины, яростно бил ногами в ненавистную преграду, выкрикивая какие-то совершенно бессвязные проклятия.
      — Очень интересный случай, — стал пояснять довольный агрессивной реакцией пациента Фрейдиус. — Знаете, что такое сублимация? Вижу, что не знаете. Это подмена одной фобии другой. А знаете, что такое фобия? Впрочем, не важно. В общем, в детстве или, если быть более точным, во младенчестве наш Херакл перенес тяжелейшее эротическое потрясение, когда в теплой детской ванночке его ласково обмывала молоденькая нянечка.
      — Что-о-о-о?! — хрипло выкрикнул псих, внезапно перестав буянить.
      — Вот видите, результаты налицо! — сокрушенно покачал головой Фрейдиус.
      — А ну-ка подойди ко мне ближе, яйцеголовый маньяк, — зловеще прошипел Херакл, — и я тебе живо объясню, кто кого в детстве в ванночке обмывал.
      — А по мне, — внезапно громко заявил сын Зевса, — так он вполне нормален.
      И все (включая психа) с удивлением посмотрели на великого героя, словно он только что окончательно и бесповоротно сошел с ума.

* * *

      — Где же у нас лежит этот спятивший моряк… — Фрейдиус с задумчивым видом вел греков темными извилистыми коридорами.
      — Я Зевс, я Зевс… — истошно донеслось издалека.
      Софоклюс, старавшийся держаться поближе к Гераклу, вздрогнул.
      — А вы случайно не читали мою знаменитую монографию «Анализ фобии семидесятилетнего мальчика»? — внезапно спросил Фрейдиус, с интересом косясь на спутников.
      — Я читал! — признался Софоклюс. — Но ни хрена не понял. И вообще, по-моему, этот опус в Греции запрещен.
      — К сожалению. — Зигмундис грустно вздохнул. — Но я очень рассчитываю, что хотя бы потомки оценят масштабы проделанной мною работы. Ведь все беды людские, войны, предательства, братоубийства от либидо!
      — От чего? — изумился Геракл.
      Но ответить Фрейдиус не успел, ибо с безмерным удивлением остановился у просторного помещения, отделенного от коридора решеткой. Одна из его стен была проломлена так основательно, словно сквозь нее промчалось испуганное стадо эфиопских элефантов. В громадной дыре виднелось синее море. В помещении никого не было.
      — Только не говорите, что тут содержался нужный нам мореплаватель, — мрачно произнес Софоклюс.
      — Я дико извиняюсь, — бедняга Зигмундис покраснел, — но именно тут этот моряк и жил.
      — Сбежал, зараза! — Сын Зевса грустно улыбнулся. — М-да… ну и дырища! Чем же он ее, интересно, проделал?
      Фрейдиус задумался:
      — Скорее всего, проковырял зубочисткой, — наконец ответил он.
      — Ладно, нам пора, — напомнил Софоклюс, зябко поведя плечами и неприязненно глядя на странного психа в соседней клетке.
      В правой руке больной держал палочку для письма, а в левой восковую дощечку. Еще Софоклюса поразили прозрачные круглые стекляшки, надетые на нос ненормального.
      — А это кто? — испуганно спросил личный хронист Геракла, указывая на соседнюю клетку.
      — А это… — Фрейдиус пренебрежительно махнул рукой, — это Геродот, отец истории. Он абсолютно нормален и живет у нас исключительно из-за питания, а питание у нас, сами понимаете, стараниями Асклепия о-го-го… Ну и еще он любит тишину и умиротворенность, иногда нарушаемую ужасными криками больных. По-моему, именно это его и вдохновляет. Чисто между нами… этот Геродот в детстве…
      — Всё, хватит-хватит… — бесцеремонно перебил врачевателя могучий герой. — Я больше не желаю слушать все эти гадости…
      Да, зря съездили Софоклюс с Гераклом на Аргос… хотя, с другой стороны… может, и не зря, во всяком случае, для будущих событий поездка имела весьма немаловажное значение.
      Когда греки с облегчением покинули лечебное заведение, в парке их уже поджидал… нет, на этот раз не Асклепий, а вестник богов Гермес.
      — Судя по постным рожам, у вас серьезные проблемы, — весело сказал вестник, непонятно чему радуясь.
      — А вот я тебя сейчас твоей железной сандалией как хрясну по голове, — пообещал Геракл, физически не переносивший издевки.
      — Да ладно вам, — обиделся Гермес. — Если бы не приказ Зевса, хрен бы я кому-нибудь помогал. Но ведь Тучегонитель страстно желает, чтобы у вас всё было чики-пуки.
      — Мы не нашли того сумасшедшего мореплавателя, — сообщил Софоклюс, — и соответственно нам не удалось с ним поговорить.
      — Это еще почему?
      — А он сбежал.
      — Ну, у Асклепия это обычное дело, — усмехнулся Гермес. — Ладно, если хотите, Гефест прямо сейчас перебросит вас в Аркадию, в то самое место, где в последний раз видели стимфалийскую птицу.
      — Валяй! — устало согласился Геракл.

* * *

      В окрестностях города Стимфала было значительно прохладней, чем на солнечном Аргосе.
      Сын Зевса внимательно оглядел местные горы, вяло зевнул и, спрыгнув с колесницы, побрел в выбранном наугад направлении. Софоклюс смешно засеменил следом за широко шагающим героем.
      — Заколебали меня уже эти подвиги, — непонятно кому жаловался Геракл. — Вроде чудовища разные Грецию тиранят, а на деле всё это бред пьяной портовой матросни. С другой стороны, наверное, мне следовало бы радоваться, что всё так просто выходит, но ведь Эврисфей далеко не дурак. Неврастеник — да, но не дурак…
      — Полагаю, своими идиотскими на первый взгляд заданиями он старается усыпить твое внимание, — выдвинул довольно оригинальную теорию Софоклюс. — Хочет, чтобы ты, Геракл, расслабился, потерял бдительность. Знать бы заранее, какой из девяти оставшихся подвигов самый опасный. Эх…
      — Да не переживай ты так, — попытался утешить историка великий герой. — Отец на Олимпе ни за что не позволит, чтобы со мной случилось что-то уж очень плохое.
      — С тобой-то оно, может, и не случится, — буркнул Софоклюс, — а вот за меня вряд ли даже кто из смертных заступится.
      — Я заступлюсь! — великодушно пообещал Геракл.
      — В таком случае, — усмехнулся историк, — я буду писать эпос о твоих подвигах всю свою жизнь…
      — А-а, хитрюга… — И сын Зевса дружески погрозил хронисту пальцем.
      — Эй, а что это там в кустах блестит? — испуганно закричал Софоклюс, на всякий случай пропуская Геракла немного вперед.
      — Ага! — обрадовался великий герой. Достав меч, он принялся нещадно рубить густую растительность.
      Через пару минут они с Софоклюсом выбрались на небольшую выгоревшую проплешину, посередине которой лежала огромная стимфалийская птица, мертвая.
      — Вот она, родимая!
      Довольный Геракл похлопал птицу по гигантскому железному клюву, зарывшемуся в землю.
      — Софоклюс, да не трясись ты так, она не кусается…
      Историк недоверчиво потрогал смятое при падений крыло чудовища.
      — Что же с ней, интересно, произошло? — Пожав плечами, сын Зевса заглянул под прозрачный, откинутый назад колпак на голове монстра.
      — Во всяком случае, тот, кто ею некогда управлял, сбежал, — ответил великий герой, ощупывая рубчатое, странной формы кресло.
      — Геракл, гляди… — Софоклюс ткнул пальцем в хвостовое оперение железной птицы, в котором застряла обломившаяся часть огромной шипастой дубины.
      — Циклопы! — знающе пояснил сын Зевса и весело рассмеялся.

       Эврисфей поручил Гераклу перебить стимфалийских птиц, — с большим воодушевлением строчил неугомонный Софоклюс. — Птицы за короткое время обратили в безлюдную пустыню окрестности аркадского города Стимфала. Они были на редкость кровожадны и плевались преимущественно горячими сгустками смертоносного железа.
       Что и говорить, нелегко было Гераклу выполнить новое поручение Эврисфея. Но Геракл не был бы Гераклом, если бы не придумал хитроумный способ решения возникшей проблемы.
       На рынке у одного подозрительного эфиопа герой приобрел народный эфиопский инструмент под названием тамтам. Ну, это что-то вроде…
      — Арфы! — догадался правивший колесницей Геракл.
      — Ну да… — отмахнулся Софоклюс.
       …что-то вроде бубна, на котором часто играют фавны и прочие бездельники из шумной разношерстной свиты бога Диониса.
       Взобрался, значит, Геракл на высокий холм рядом с тем лесом, в котором гнездились стимфалийские птицы, и, ударив в тамтам, стал петь ужасно тоскливую песню.
      — Добавь, что при этом герой вспоминал свой злополучный брачный союз! — посоветовал сын Зевса.
       Никто в Греции не знал, что стимфалийские птицы обладали очень тонким музыкальным слухом. Геракл всё пел и пел, и вот первая птица, не вынеся такого музыкального издевательства, издохла, упав прямо с толстой дубовой ветки.
      — А что, у нас в Греции растут разве дубы?
      — Не только растут, но и совершают героические подвиги, — огрызнулся хронист, не выносивший, когда ему мешали сосредоточиться на работе.
       Поющий Геракл приободрился и стал даже выплясывать на плоской вершине холма, нелепо дрыгая конечностями и выделывая ножищами воистину неописуемые кренделя и пируэты.
       Ведь никто в Греции не знал, что стимфалийские птицы высоко ценили красивые брачные танцы своих пернатых сородичей. Геракл всё выделывал свои ужасные кренделя, и вот еще одна птица, не вынеся такого танцевального издевательства…
      — Хорош врать! — хмуро бросил историку сын Зевса. — Мы уже подъезжаем к Тиринфу.
      — Но ведь не все птицы еще издохли, а их, извиняюсь, по моему творческому замыслу где-то около тридцати, — сердито проворчал Софоклюс, недовольный тем, что его опять грубо прервали. — Дальше по сюжету после пения и танца Геракл сочинит стихотворение, что послужит причиной мучительной гибели еще одного чудовища. Затем великий герой что-нибудь нарисует, а после…
      — Напишет исторический трактат, — язвительно добавил Геракл, — и все птицы от ужаса издохнут. Думаю, какой-нибудь пациент Фрейдиуса описал бы мой третий подвиг намного лучше, с большей выдумкой и динамизмом.
      — Эй! — завопил Софоклюс, когда великий герой вырвал у него из рук свежую дощечку и зашвырнул ее в придорожные кусты. — Какого сатира ты разбрасываешься своим героическим эпосом?!
      — Мой эпос! — огрызнулся сын Зевса. — Что хочу, то с ним и делаю. Потом перепишешь, и чтобы никаких танцев!
      Софоклюс послушно кивнул.

* * *

      В тот момент, когда Геракл вместе со своим личным хронистом в очередной (четвертый) раз подъезжал к городу Тиринфу, в другой части Греции, а именно на острове Аргосе произошли прелюбопытнейшие события…
      — Мой друг, — сказал Зигмундис Фрейдиус, с умилением глядя на сидящего в клетке Херакла, — со вчерашнего дня ты больше ни разу не буянил. Неужели так благотворно на тебя повлияла встреча с великим Гераклом?
      — Это я великий, — спокойно возразил сумасшедший, — а Геракл вонючка, проклятый самозванец.
      — Значит, ты хорошо запомнил вашу встречу?
      — Как и он, — парировал Херакл, задумчиво ковыряя в носу.
      — Может, настал момент, когда нам стоит постепенно вернуться к воспоминаниям о твоем детстве? — осторожно предложил Фрейдиус.
      — Давай, костоправ, спрашивай, — с легкостью согласился Херакл.
      — Скажи мне, каково твое первое воспоминание? — Ненормальный снова задумался.
      — Я голый, в детской и все почему-то смеются…
      — Голый? — Глаза у Зигмундиса маниакально загорелись. — Означает ли это, что твои воспоминания имеют некий сексуальный характер?
      — Что?! — подпрыгнул в клетке Херакл. — Да какой, к сатиру в зад, секс, когда надо мной все смеются, особенно мой отец Амфитрион! Я же за пару часов во взрослого дистрофичного мужика вымахал!
      — Э… — недовольно пробурчал Фрейдиус. — Так у нас не пойдет. Ты снова отождествляешь себя с Гераклом, так мы никогда тебя отсюда не выпустим.
      — А я сам уйду! — нагло заявил Херакл и мрачно улыбнулся.
      — Да? — искренне удивился Фрейдиус. — И можно поинтересоваться, как?
      Внезапно псих сделал круглые глаза и, посмотрев за спину врачевателя, истошно выкрикнул:
      — Глядите, Зевс снова сбежал!
      Зигмундис вздрогнул и резко обернулся. В следующую секунду Херакл стремительно подскочил к решетке, схватил не успевшего отпрянуть теоретика за бороду и с силой дернул эту бороду на себя. Как ни странно, часть волосяного мужского атрибута оказалась не накладной, а натуральной. Фрейдиус ойкнул и, ударившись широким гениальным лбом о медные прутья клетки, медленно съехал на пол.
      Закусив губу, Херакл воровато огляделся. Затем подтащил тело врачевателя поближе и, обшарив его хитон, нашел весело позвякивающую связку ключей.
      Херакл отпер свою клетку, с ненавистью пнул бесчувственного Фрейдиуса ногой и принялся с гиканьем отпирать остальные забранные решетками помещения. Кое-кто из психов пытался освободителя укусить, но Херакл ловко уворачивался, отпирая всё новые и новые клетки. Правда, с отцом истории Геродотом вышла накладка. Старик наотрез отказался покидать свою комнату, двинув освободителя в правое ухо.
      Орущая, визжащая, кукарекающая толпа психов начисто смела кинувшихся на шум вооруженных солдат.
      Херакл усмехнулся, с любовью погладил свою приплюснутую лысую голову и побежал в направлении, противоположном тому, куда с ревом ломила толпа ненормальных.

* * *

      — Вот, передашь эту штуку лично Эврисфею в руки! — Сын Зевса протянул посланнику длинную полую трубку, чем-то отдаленно напоминавшую толстую железную стрелу.
      — Что это? — Копрей брезгливо попятился от усмехающегося героя.
      — Эту штуку я лично, вырвал из морды убитой мною стимфалийской птицы…
      — Какая мерзость…
      — Бери-бери, а то Эврисфей еще не поверит моим искренним намерениям честно исполнить все его поручения.
      — Что ж, в таком случае… — Копрей явно колебался. — Может, вы это во что-нибудь завернете, а?
      Геракл кивнул и, содрав с остолбеневшего посланца хитон, аккуратно запеленал в него часть ужасного чудовиша.
      — Спасибо, — сдавленно буркнул Копрей, смотревшийся в набедренной повязке и в не по размеру огромных сандалиях весьма колоритно.
      — Теперь задание! — напомнил Софоклюс.
      — Какое задание? — испуганно переспросил посланец.
      — Четвертое!
      — Ах да, задание! Извините, совсем вылетело из головы…
      — И неудивительно, — тут же съязвил Геракл. — У тебя же там сквозное отверстие, в правое ухо ветер залетает, а в левое вылетает.
      Копрей не обиделся. Достав из набедренной повязки небольшую восковую дощечку, он торжественно прочитал:
      — Я, Эврисфей, великий правитель Микен…
      — Великий кретин Микен… — поправил посланца сын Зевса.
      — Великий правитель Микен, — продолжал настаивать на своем Копрей, — правом, данным мне всемогущими богами, повелеваю Гераклу Олимпийскому, урожденному Зевсу Младшему, изловить и доставить в Тиринф керинейского барана!
      — Кого доставить? — спросил Геракл, расслышавший лишь первое слово из имени диковинной зверюги. — Какую еще канарейку?
      — Не канарейку, — поправил великого героя посланец, — а керинейского барана!
      — Это что еще за жертва безумной селекции? — в сердцах воскликнул сын Зевса.
      — Постойте, любезнейший, — решительно вмешался Софоклюс, всегда и во всём (а особенно в исторических фактах) любивший точность. — Вы тут нам только что сказали, вернее, зачитали письменный документ, в котором Эврисфей назвал себя великим правителем Микен…
      — Великим кретином Микен, — снова хохотнул Геракл.
      — Но, насколько мне известно, — историк озадаченно наморщил лоб, — Микенами правит некий Агриппа…
      — Всё верно, всё верно! — согласно закивал Копрей. — Тут нечему удивляться…
      — Но позвольте…
      — Всем известно, что Эврисфей с самого детства болен всякими неприятными болезнями.
      — Ну и…
      — Совсем недавно или, правильней сказать, буквально на днях у него случился острейший приступ мании величия. Так уж получилось, что именно в тот момент, когда его посетил столь распространенный на Олимпе недуг, Эврисфей готовил для Геракла очередное сложное задание.
      — А разве мания величия болезнь? — искренне удивился Геракл.
      — Особое психическое расстройство, — подтвердил Копрей. — Следствие разнообразных эротических фантазий в нежном возрасте, как пишет великий Зигмундис Фрейдиус.
      Похоже, что Геракл с Софоклюсом впервые столкнулись с ярым поклонником опусов сумасшедшего греческого лекаря.
      «Интересно, — подумал историк, — а как сам Фрейдиус называет своих фанатов — фрейдоманами или, может быть, фрейдонистами или… фрейдощенцами?»
      Фрейдощенец Копрей уже что-то грузил с умным видом по поводу не в меру любопытных маленьких мальчиков и девочек. В его сбивчивой безумной речи то и дело попадались знакомые слова вроде «либидо», «фобия» и «сублимация эротически-умозрительных фантазий».
      Геракл громко зевнул и, грубо перебив посланца, недружелюбно рявкнул:
      — Всё, хватит, я уже понял, что мания величия это болезнь, поражающая тех, кто писался в детстве в люльке…
      — Как?! — возмутился Софоклюс. — Но разве не все младенцы писаются?
      — Лично я в младенчестве всегда спускался во двор, — невозмутимо ответил сын Зевса.
      Сказанное Гераклом начисто рушило фундамент сумасбродной теории Фрейдиуса, ибо манией величия сын Зевса страдал в самой тяжкой форме.
      — Расскажи-ка нам лучше об этом баране, — предложил могучий герой не в меру распалившемуся посланцу.
      — Да что тут рассказывать? Проживает баран в Аркадии, по слухам, он послан смертным в наказание божественным кузнецом Гефестом.
      — И чем же он опасен? — полюбопытствовал Софоклюс.
      — Смертельно говорлив!
      — Это как?
      — Треплется без умолку.
      — Моя бывшая жена Эления, — усмехнулся историк, — говорила со скоростью сорок слов в секунду, особенно когда встречала на рынке любимых подруг.
      — И где она теперь?
      — Свезли на Аргос к Асклепию, кстати, можно было проведать.
      — Весьма поучительная история, — кивнул Геракл. — Во всяком случае, тебе, Софоклюс, этот баран теперь не страшен.
      — Проблема не в этом, — возразил Копрей, который на прохладном осеннем ветру стал слегка мерзнуть. — Дело в том, что керинейского барана совершенно невозможно поймать, особенно с тех пор, как у него украли драгоценную золотую шкуру.
      — Кто украл?
      — Ясное дело, аргонавты украли. Украли и пропили.
      — Я хорошо знаю этих ребят, — улыбнулся сын Зевса, — так что совсем не удивляюсь, хотя это, конечно, безобразие.
      — В общем, всё, что знал, я рассказал, — дрожа, добавил слегка посиневший посланец.
      — Ладно, свободен! — небрежно бросил ему Геракл. — Топай в свои Микены, да смотри мне, посылку по дороге не потеряй…
      Копрей кивнул и с огромным свертком в руках смешно заковылял по широкой дороге.
      — Вот же лопух, — недовольно проговорил, глядя вслед посланцу, сын Зевса. — Как пить дать железяку посеет…

* * *

      — Господин, к вам посетитель. — Старый горбатый слуга угодливо поклонился.
      — Кто там еще? — встрепенулся сидевший в окружении пуховых подушек Эврисфей. — Копрей, что ли, уже вернулся из Тиринфа?
      — Нет, господин…
      — Тогда… — страшная догадка словно молния Зевса пригвоздила болезного к месту, — это… это… Геракл?
      Старый слуга рассмеялся.
      — На Геракла этот тип похож меньше всего. Я уже было решил, что он сумасшедший, но в последний момент подумал, может, он вас заинтересует…
      — Чем же, интересно?
      — Он, как и вы, страшно ненавидит великого сына Зевса!
      — Немедленно зови его сюда! — закричал Эврисфей, от радости подпрыгивая на мягких подушках. — Я хочу говорить с этим милым человеком.
      — Милым… — Горбатый слуга лукаво улыбнулся. — Что ж, тебе виднее, хозяин…
      Через пару минут неожиданный гость предстал пред ясные очи Эврисфея.
      Эврисфей нервно потянул носом, в комнате отчетливо запахло мокрой псиной.
      — Кто ты такой? — нервно осведомился болезный, утирая платком вечно сопливый бледный нос.
      Совершенно умопомрачительного вида незнакомец, облаченный в ужасную рыжую накидку с серыми проплешинами, довольно осклабился.
      — Я Херакл, сын Алкмены и Амфитриона!
      — Как ты сказал?
      — Я назвался Хераклом, и ты не ослышался…
      Натужно пытаясь сфокусировать свои от рождения косые глаза, Эврисфей старался разглядеть гостя получше, но глаза никак не желали фокусироваться, постоянно сбегаясь к переносице, словно там было что-то намного интересней смердящего незнакомца.
      Наконец Эврисфей, сделав воистину титаническое усилие, заставил правый глаз смотреть в упор на гостя. Левое око, решительно воспротивившись произволу над своим правым братом, демонстративно уставилось в потолок.
      От выражения лица Эврисфея Херакла слегка передернуло, и это несмотря на те ужасы, которых он насмотрелся в особом отделении «дома отдыха от праведных трудов» заботливого Асклепия.
      Эврисфея, к слову сказать, тоже несколько напугал внешний вид незнакомца. Старая рыжая накидка оказалась не чем иным, как содранной с огромной лишайной бродячей собаки шкурой. Часть головы на редкость мерзкого при жизни пса была ловко надета на лысую черепушку гостя, что наивным Эврисфеем сперва было принято за оригинальную модную прическу. Чтобы оскаленный собачий череп с ушами (но без нижней челюсти) не съезжал вниз, незнакомец привязал его куском веревки, закинув петлю на свой скошенный ущербный подбородок.
      Без сомнения, перед Эврисфеем был обыкновенный сумасшедший, коих по Греции с недавних пор бегало просто немереное количество. Было большой опрометчивостью пускать психа в крепость, но нить мойры Клото, как говорится, назад не отмотаешь.
      Эврисфей нервно заозирался правым глазом по сторонам в поисках какого-нибудь мало-мальски годного оружия, но кроме старой двузубой вилки ничего под рукой не было.
      — Я пришел к тебе заключить сделку! — решительно заявил Херакл, которому уже порядком надоели акробатические кульбиты зрачков собеседника.
      — Ну-ну… — Эврисфей решил на всё соглашаться, лишь бы ненормальный его не укусил.
      Бешенство было, пожалуй, единственной из всех известных в Греции болезней, которой бедняга по непонятной пока причине еще не страдал. Ну что ж, всё впереди…
      — Как я понимаю, своего временного подчиненного Геракла ты не особо жалуешь?
      — Ну…
      — Я же и вовсе его ненавижу лютой ненавистью!
      — А можно поинтересоваться, за что? — робко спросил Эврисфей, чувствуя тревожные позывы внизу живота, которые он испытывал всякий раз при упоминании великого сына Зевса. Чем не дополнительный повод ненавидеть могучего героя?
      Херакл раздраженно пожал плечами:
      — Да я и сам не знаю, за что его ненавижу, ненавижу и всё тут!
      — Вполне логично, — кивнул Эврисфей. — Но, милый гость, что же ты хочешь от меня?
      — Давай ненавидеть его вместе! — с готовностью предложил сумасшедший.
      — Давай! — легко согласился Эврисфей, решив ни в чем психу не перечить.
      Херакл слегка повеселел.
      — В таком случае не мог бы ты через своего посланца сообщать мне о каждом новом задании Геракла?
      — Но… м… м… зачем?
      — Затем, чтобы я мог опередить этого тщеславного самозванца и раньше него совершить великий подвиг!
      «Мать моя Гея! — мысленно содрогнулся Эврисфей. — Да это не просто обыкновенный псих, а очередной героический подвигоман!»
      — То есть, если я тебя правильно понял, — медленно проговорил повелитель Геракла, — ты желаешь узнавать о новом задании раньше сына Зевса и таким образом всё время опережать его на полшага?
      — Почему бы и нет, — улыбнулся Херакл, демонстрируя решительное отсутствие двух передних зубов, безвозвратно утерянных во время проведения любимой лечебной терапии Зигмундиса Фрейдиуса под броским названием «Получи бревном по морде».
      Многих психов, к слову сказать, сия процедура быстро вылечивала, и они благополучно сбегали, освобождая места в гостеприимном «доме отдыха от праведных трудов» божественного Асклепия, которых вечно не хватало.
      — Почему бы и нет, — задумчиво повторил за гостем Эврисфей.
      «И действительно, — удивленно подумал он, — а почему бы не сделать так, как просит этот малохольный? Какой великолепный шанс досадить проклятому Гераклу. И от богов никаких претензий. Херакл сам ко мне пришел и сам же хитрый расклад предложил. Следовательно, пусть сами олимпийцы с ним потом, если что случится, и разбираются».
      — Отлично! — радостно хлопнул в ладоши Эврисфей. — Мой личный посланец Копрей будет регулярно оповещать тебя об очередном героическом задании Гераклу. Кстати, в данный момент сын Зевса собирается изловить керинейского барана. Так что если хочешь успеть, то поспеши в Аркадию, там и проживает это не в меру говорливое чудо…
      Сказав сие, болезный вскочил с мягких подушек и, не в силах более сдерживать мучительные спазмы, выбежал вон из комнаты.
      — Что это с ним? — спросил Херакл материализовавшегося у него за спиной горбатого слугу.
      — Господин сильно болен. — Слуга сокрушенно покачал головой. — Вы, наверное, слышали о такой напасти, как диарея?
      Херакл задумался.
      — Да-да, что-то припоминаю, что-то вроде насморка.
      — Вот-вот, — скорбно кивнул горбун, — сидишь-сидишь, всё нормально, а потом как чихнешь… ну и… комнату после этого неделю приходится проветривать.
      Херакл еще немного неуверенно потоптался в спальне Эврисфея, уныло оглядывая совершенно немыслимое количество пузырьков с лекарствами. Прочел на пузырьках пару названий. Такие надписи, как «От большого ногтя на правой ноге» и «От похабных мыслей», глубоко его поразили. Затем ненормальный еще немного повонял псиной и, так и не дождавшись Эврисфея, попросил горбатого слугу провести себя к выходу. Слуга с готовностью согласился это сделать, и тут Херакл с удивлением заметил торчавшие из волосатых ноздрей горбуна деревянные палочки.
      «Наверное, тоже страдает от этой самой диареи, — сочувственно подумал ненормальный, — и боится лишний раз чихнуть. Вот же бедняга!»
      Уже на выходе из мрачной крепости Херакл столкнулся с синим человеком в одной набедренной повязке, несшим на плече что-то длинное и, судя по всему, жутко тяжелое, завернутое в серую грязную тряпку.
      «Странные они тут все какие-то», — удивленно подумал Херакл и, потуже завязав на поясе худые собачьи лапы, потопал в далекую Аркадию.

* * *

      — Ха-ха-ха, не поймал, не поймал, не поймал! — ехидно смеялся керинейский баран, строя Гераклу воистину преотвратительнейшие рожи.
      — Софоклюс! — зычно прокричал сын Зевса. — Заходи слева…
      — Я сейчас! — отозвался историк, храбро бросаясь в противоположную сторону.
      — Да не туда, не туда, куда же ты бежишь, сатиров трусливый потрох…
      — Ла-ла-ла… — пел скачущий по холмам неуловимый баран. — Геракл дурак, Геракл осел…
      — Никто… — гневно прорычал сын Зевса, — никто не смеет безнаказанно оскорблять сына владыки Олимпа!
      И тут до великого героя внезапно дошло, что он имеет дело с очередным божественным изделием. Словно некая пелена спала с его глаз, и он, повнимательнее присмотревшись к барану, понял, что:
      Во-первых — копытное было полностью изготовлено из золота.
      Во-вторых — оно имело выгравированное на лбу имя «Геродот» и порядковый номер 2819.
      Для Геракла, умевшего считать лишь до пяти, цифра была просто умопомрачительной.
      Ну а в-третьих…
      В-третьих, сын Зевса разочарованно проговорил:
      — Всё ясно, тебя изготовил хитроумный Гефест. А я-то думаю, что это ты так знакомо ругаешься.
      — Да ну? — удивился золотой баран и, улегшись у подножия холма, меланхолично заговорил: — Знаешь, в бесконечной Вселенной бесчисленные мириады звезд, и вокруг каждой крутятся маленькие планеты, и там, именно там, вдалеке, на тех планетах теплится невиданная жизнь. И что же такое мы по сравнению со всем этим вселенским великолепием? Песчинки, подхваченные беспощадным ветром времени.
      — Глубоко! — восхищенно оценил размах мысли копытного Геракл. — Зевс тоже, как напьется, похожую чепуху городит. Я, дескать, в смысле мой отец, прилетел с иной планеты. Я спрашиваю: «А что это такое иная планета?» А он мне: «Зеленый летающий шарик!» Каково, а? Другие, правда, меньше выпьют, но такое иногда буробят, что летающие зеленые шарики по сравнению с их россказнями еще худо-бедно могут сойти за правду.
      — Дурак ты, Геракл, — грустно заключил механический баран, — даром что олимпийский…
      — А я на тебя вовсе и не обижаюсь, — дружелюбно ответил сын Зевса. — Видишь, я совершенно спокоен, хотя кому другому тут же оторвал бы его пустую голову. Но ты ведь ненастоящий, ты этот, как его… клистир!
      — Кибер! — оскорбленно поправил великого героя баран. — Вспомогательный кибер «Геродот» модель №2819! Ну, в общем, это на мне и написано.
      — Ну что, будешь сдаваться? — по-хорошему предложил Геракл.
      — Только в том случае, если ты отыщешь мне в Греции благодарного слушателя, — бескомпромиссно отрезал баран.
      — Софоклю-ю-ю-ю-с! — позвал сын Зевса, озабоченно зыркая по сторонам. — Софоклю-ю-ю-ю-с… Сбежал, зараза! Заранее, видно, почувствовал, что понадобится. Ладно, найдем тебе другого слушателя… скажем… Эврисфея из Микен. Ну как, подходит?
      — А он случайно на одно ухо не глуховат? — с подозрением поинтересовался механизм.
      — Не-а, — усмехнулся Геракл, — он расстройством зрения страдает, да и с головой у него, судя по заданиям, не всё в порядке.
      — Что ж, — копытное обреченно вздохнуло, — сгодится и этот. Правда, я теперь без золотого руна, голый, так сказать. Одни пьяные сволочи меня обобрали. Неудобно как-то…
      — Да брось, — принялся уговаривать барана великий герой. — Никто не заметит. Я привезу тебя ночью, ну а сам Эврисфей… я же уже объяснял, у него косоглазие. В общем, то что надо!
      Механизм снова вздохнул и нехотя приблизился к сыну Зевса.
      — Только пообещай мне, что по пути к этому Эврисфею ты согласишься выслушать мои предположения относительно смысла Вселенной и места живых существ в неизведанном бесконечном пространстве.
      — По рукам! — радостно кивнул Геракл, пожимая барану холодное золотое копытце. — Теперь дело стало за малым — найти моего сбежавшего хрониста.
      — Это мы мигом! — сказал божественный механизм. — Я округу как свои четыре копыта знаю.
      И они с великим героем принялись тщательно прочесывать Аркадию.

      Как и обещал Геракл, в Тиринф возвращались глубокой ночью.
      Колесница, слава Зевсу, была просторной, и в ней нашлось место не только великому герою и его личному хронисту, но и трепливому божественному изделию.
      Облокотившись на позолоченный борт, Геракл мирно дремал, убаюканный мерным раскачиванием повозки. Софоклюс, закрыв уши затычками от винных кувшинов, не спеша творил бессмертный эпос. Золотой же баран Гефеста неустанно говорил, заодно искусно управляя летящей сквозь ночь боевой колесницей.
      Для этого диковинному механизму пришлось стать на задние ноги, а передние копытца раздвоить, превратив их в ловкие щелкающие манипуляторы. Ко всему прочему ценное копытное отлично видело в темноте, имело в голове встроенный компас, спидометр и подробную электронную карту древней Греции. Последнее было немаловажно, ибо сами эллины с трудом разбирались, в какой стороне лежит Спарта, а в какой Коринф, вследствие чего постоянно случались всякие курьезы, особенно во время междоусобных войн.
      — О, эта бескрайняя Вселенная! — без устали тараторил золотой механизм. — Огромные звездолеты бороздят ее просторы, открывая на своем пути всё новые и новые миры. Что ждет любознательное человечество в этих бесконечных черных глубинах? Какие опасности, что за открытия… э… э… э… Геракл, ты меня слушаешь?
      — Да-да, — пробормотал сквозь сон сын Зевса, — продолжай, продолжай…
      Механический баран приободрился и затянул свою любимую нудятину по поводу сути такого межпространственного явления, как хроносинкластический инфундибулум.
      В общем, кроме занятых безудержной скачкой лошадей, всю эту ахинею никто больше не слушал, ибо ненароком можно было оказаться в веселой компании на далеком блаженном Аргосе.
      Ну а хронист Софоклюс, как уже было сказано, вовсю творил. И вот что у него в свете яркой луны получалось…
       Хитрый Эврисфей знал, что в Аркадии проживает чудесный керинейский баран (слово «баран» яростно зачеркнуто и твердой рукой переправлено на «лань»). Послано было это копытное богами людям в наказание. Хотя никто так и не понял, за что. Некоторые утверждали, что, дескать, олимпийцы разгневались, когда пьяные циклопы снесли подчистую храм богини Артемиды в Аркадии. Но, с другой стороны, при чем тут люди, почему они должны страдать из-за проделок сумасшедших великанов?
       Странный народ эти олимпийцы, ну да Крон с ними.
       Лань эта, как и все прочие чудовища (хотя само копытное на вид было довольно приятным) страшно опустошала поля, обжирала кусты и гоняла по холмам подвыпивших пастухов, с пьяных глаз принимавших ее за взбесившегося кентавра.
       Целый год преследовал керинейскую лань Геракл.
      «Ох, ни хрена ж себе! — подумал Софоклюс. — И это Геракл с его-то ленью преследовал копытное целых двенадцать месяцев? В это уж точно никто и ни за что не поверит. Впрочем… я ведь пишу не только для современников, но и для потомков».
       Лань ловко неслась через горы, равнины; перепрыгивала пропасти и переплывала реки. Всё дальше и дальше бежала она на север, но великий герой ни на шаг не отставал от проворной бестии…
      Историк сделал небольшую паузу и, вытащив из ушей затычки, тут же услышал:
      — Разве не в постоянном познании истины состоит смысл вселенского бытия? Да, знания умножают печаль, но как же без этого? Многие пытливые умы жаждут бессмертия через открытие нового, неизведанного. Их неугомонные сердца стремятся к звездам, стремятся в будущее, где уже подготовлена плодородная почва для великих свершений…
      Поморщившись, Софоклюс снова законопатил уши и, взявшись за острую палочку, быстро застрочил…
       И вот достиг Геракл далекого севера — земель гипербореев, что лежат у истоков могучего Истра. Странный был этот народ, гипербореи. Все круглолицые, узкоглазые и в теплых толстых шкурах, снятых с каких-то местных свирепых зверушек. Что ни слово, то «однако», а Геракла не иначе как «Гераклой» и не называли.
       Еще у этих гипербореев были странные конусообразные жилища и удивительный обычай подкладывать под бок заночевавшему в доме гостю свою жену. Хотя оно, конечно, и понятно, ночи на севере темные и холодные. Понравилось сыну Зевса в стране гипербореев, но долг звал его продолжать свое азартное преследование, тем более что практически у всех северян он уже в гостях побывал (с ночевкой).
       Однако вскоре подвернул великий герой ногу. Сокрушенно покачав головой, снял он с плеча чудесный лук и одной стрелой убил вредоносное копытное, удивляясь, почему эта светлая мысль не приходила ему в голову раньше: взять и элементарно завалить быстроногую дичь. С другой стороны, сын Зевса здорово размялся, с гипербореями подружился и их удивительно щедрый обычай познал.
       «Вот бы ввести этот обычай по всей Греции!» — мечтательно думал великий герой на обратном пути в Микены…
      — Приехали, кончай брехать! — гаркнул Геракл, да так, что Софоклюс услышал его даже заткнутыми ушами.
      Вытащив затычки, историк осоловело огляделся.
      — А ну, дай почитать. — Отлично выспавшийся сын Зевса попытался выхватить из рук хрониста свежую историческую дощечку.
      — Ага, размечтался! — гневно воскликнул Софоклюс и быстренько спрятал документ в заплечную сумку, памятуя о печальной судьбе части своего эпоса, посвященной стимфалийским птицам.
      — Ну, не хочешь, как хочешь. — Геракл демонстративно поджал губы.
      В тусклом свете выглядывавшей из-за облаков луны показался пресловутый перекресток дорог, на котором они по обыкновению встречались с посланцем Эврисфея.
      — Вон он топает, придурок, — возвестил сын Зевса, тыча пальцем в сумеречную тьму, где судорожно вздрагивал плывущий в ночи одинокий огонек.
      — С факелом? — удивился сидевший в колеснице баран.
      — А это чтобы от бродячих собак отбиваться, — пояснил всезнающий Геракл. — Они ночью наглеют до безобразия, нападают ради забавы на одиноких путников.
      — А как он узнал, что мы прибыли в Тиринф? — в свою очередь удивился Софоклюс.
      — Кто узнал?
      — Ну, Копрей этот.
      — Наверняка олимпийцы подсуетились. Гермес, видно, спустился вниз и сообщил, где и в какое время нас встречать.
      Вид Копрей имел сильно помятый, лицо бледное, волосы всклокочены, черные круги вокруг глаз.
      — Тебя что, посреди ночи из местного борделя выдернули? — громко заржал Геракл, насмешливо оглядывая постную физию Копрея.
      — А как вы догадались? — искренне изумился посланец Эврисфея.
      — Интуиция! — Сын Зевса воздел вверх перст. — Великая сила…
      — Это кто такой? — спросил прячущийся в колеснице золотой баран.
      — Это Копрей, — пояснил Геракл, — редкостный дурак, посланец Эврисфея. Он отведет тебя в Микены.
      — Мамочка! — завопил Копрей, узрев механическое копытное. — Оно что, говорит?
      — Оно философствует! — патетическим тоном возразил баран.
      — Это и есть тот самый керинейский подвиг Геракла! — добавил Софоклюс. — Доставишь его к Эврисфею, таковы условия сделки.
      — О боги, — заныл Копрей, — будь проклят тот день, когда я поступил на эту неблагодарную работу.
      — Секундочку, — возразило копытное, — мы так не договаривались. Я ведь голый! Как же я пойду вместе с этим греком в Микены? Он-то меня, в отличие от косоглазого Эврисфея, прекрасно рассмотрит!
      — Один момент, — кивнул Геракл, тренированным движением сдирая с Копрея длинный хитон.
      — Однако! — хмыкнул великий герой, увидав на посланце не набедренную повязку, а еще одну, прятавшуюся под верхней, накидку.
      — Я предполагал нечто в этом роде, — буркнул Копрей, — и потому заранее хорошо подготовился…
      — Это тебе подойдет? — Сын Зевса небрежно бросил накидку капризному механизму.
      — Вполне, — воодушевился баран. — Конечно, не золотое руно, но наготу кое-как прикроет.
      — Теперь очередное задание, — склочно потребовал Геракл, наседая на сонного посланца.
      Копрей сладко зевнул:
      — Эврисфей желает, чтобы ты убил эриманфского хряка.
      — Теперь пошли хряки… — сокрушенно покачал головой герой. — О Зевс, сколько еще продлится это изощренное издевательство?!
      Копрей промолчал, ну а Зевс на Олимпе в это позднее время уже сладко дрых в обнимку… нет, не с очередной прекрасной феминой… а с большой бутылью, в которой весело плескались остатки пенной амброзии.
      — Что за хряк? — поинтересовался Софоклюс. — Давай колись, приятель!
      Посланец, не удержавшись, еще раз с подвыванием зевнул.
      — Никто не знает, что это за напасть…
      — Как обычно, — вставил Геракл.
      — Хряк время от времени появляется на горе Эриманфе и опустошает окрестности города Псофиса.
      — Значит, снова Аркадия, — смекнул Софоклюс.
      — С недавних пор в Псофисе по ночам стали исчезать архитектурные произведения искусства: статуи, предметы зодческой старины.
      — Ну, это обычное дело, — улыбнулся Геракл. — Уличные воришки.
      — Воришки? — вытаращился Копрей. — Тогда за каким сатиром они разобрали и унесли мраморный городской фонтан вместе с писающим мальчиком, изображающим Посейдона в детстве?
      — Действительно, — согласился Софоклюс, — совершенно бессмысленное преступление, если только воры не пришли из соседнего города, в котором нет писающего мальчика.
      — Но ведь появись он где в Греции, об этом сразу же станет известно. Фонтан уникален!
      И греки глубоко задумались.
      — Мне бы ваши проблемы, — завистливо вздохнул золотой баран, кутаясь в старый грубый хитон.
      — Сатир побери! — через пять минут выругался Копрей. — А я-то чего тут с вами стою как дурак и думаю? Это ведь не мои проблемы. Сами с этим хряком разбирайтесь, а я возвращаюсь в Микены досыпать.
      — Погоди, — рявкнул Геракл, — ты забыл мой четвертый подвиг.
      — Да-да, я здесь, — отозвался божественный механизм, подбегая к Копрею. — Мой друг, я очень рассчитываю, что путь в Микены будет долгим.
      — Часа три, — подтвердил невыспавшийся посланец.
      — О… — Копытное в предвкушении закатило светящиеся глаза.
      Геракл с Софоклюсом сочувственно поглядели на Копрея.
      Бедняга и не подозревал, во что ввязался.

* * *

      Теперь немного о Херакле.
      И пьяному (да и трезвому) циклопу было ясно, что опередить Геракла в совершении четвертого героического подвига самозванцу ни за что не удастся.
      Херакл пришел в Аркадию, когда сын Зевса вместе с керинейским бараном уже отбыл восвояси, везя свой трепливый трофей обратно в Тиринф.
      Понятно, что самозванец об этом ничегошеньки не знал, облазив все холмистые окрестности, где в конечном счете был атакован голодными бродячими собаками. В качестве сытного обеда Херакл собачкам явно не годился, поэтому напали они на него исключительно из-за его несколько экзотического одеяния.
      Убегая от настырных бродячих шавок, Херакл проклял всё на свете, сетуя на нерадивую свою, горемычную судьбу и преисполнившись еще более глубокой ненависти к удачливому блистательному Гераклу.
      Добежав до ближайшей речки, самозванец прыгнул в нее с высокого обрыва, однако речка, к несчастью, оказалась небольшим ручейком, в чем Херакл смог убедиться, уже подлетая к близкой земле. Что и говорить, перспектива в Греции очень часто бывает обманчивой.
      Так, оглушенный стремительным падением с последующим ударом оземь, ненормальный и пролежал до самого утра, когда в окрестностях Аркадии снова появилась боевая колесница великого сына Зевса, который в спешном порядке искал ту самую гору, на которой проживал некий опустошающий архитектурные окрестности непонятный хряк.

* * *

      Нужную гору нашли без труда по валявшимся у ее подножия разбитым мраморным статуям, которые во время ночной транспортировки неизвестными воришками по той или иной причине были сломаны.
      — Любопытно-любопытно, — пробормотал Геракл, подбирая отбитую голову улыбающейся Геры.
      — Вон там в камне я вижу вырубленные ступеньки! — сообщил всегда подмечающий детали Софоклюс.
      — Да погоди ты, — огрызнулся сын Зевса, пиная мраморную голову Геры.
      Неистово вращаясь, голова устремилась прямо в синее утреннее небо.
      — Как я понял, ты хочешь закинуть ее на Олимп? — смекнул историк.
      — Нет, — улыбнулся Геракл, — для этого она слишком легкая.
      Исчерпав силу ускорения, голова стремительно понеслась вниз, заставив Софоклюса в панике броситься в сторону. Сын Зевса улыбнулся, и кусок мрамора разлетелся в мелкую крошку у его ног.
      — Слушай, а ты ничего себе случайно не отбил, когда каменюку пинал? — полюбопытствовал, выглянув из кустов, Софоклюс.
      — Не-а. — Сын Зевса лукаво подмигнул хронисту. — У меня плетение на сандалиях железное на случай, ежели кому под зад наподдать придется.
      Историк судорожно сглотнул, ибо был он самым первым кандидатом на героический пинок.
      — Ладно, где там эти твои ступени…
      Ступени были довольно любопытные: гладкие, ровные, отполированные.
      — Э… э… э… — Софоклюс недовольно потрогал холодный камень. — Явно не людских рук дело.
      — Думаешь, снова олимпийцы?
      — Ну а кому еще такое под силу?
      — Сейчас узнаем.
      Ступени привели эллинов в тесную пещеру, в конце которой имелась большая дверь из сплошного куска блестящего железа.
      — Ого, Гефестова работа! — сразу определил сын Зевса. — Никому другому такое не под силу.
      — Где же эриманфский хряк? — разочарованно спросил Софоклюс.
      — Сейчас всё выясним, — заверил хрониста великий герой, извлекая из-за пазухи всученный настырным Гермесом сотиус-мобилис. — Как же этой фигней пользоваться.
      — А ну дай посмотреть, — потребовал историк.
      — Ага, сейчас, — усмехнулся Геракл. — Рылом не вышел!
      Еще немного поколебавшись, сын Зевса нажал большую красную выпуклость с эмблемой Громовержца: двумя витиеватыми молниями
      — Да? — тут же донеслось из сотиуса.
      — Что «да»? — гаркнул великий герой.
      — Да пошел ты… — громыхнуло в устройстве, и связь прервалась.
      Геракл снова нажал красную кнопку…
      — Слушай, ты… — угрожающе начал сын Зевса, когда устройство божественной связи снова ожило.
      — Да-да… — раздалось в сотиусе.
      Голос у незнакомца был другой, довольно приятный и доброжелательный.
      — Гм… — смущенно кашлянул великий герой. — Это Геракл.
      — Ах, Геракл, это Асклепий, как у тебя дела? Всё, надеюсь, в порядке?
      — Ну, в общем…
      — На здоровье не жалуешься? Сердечко не пошаливает? Мышцы не болят? Ты ведь у нас атлет.
      — Всё в порядке, Асклепий, мне бы с Гефестом один базар нужно перетереть.
      — Так нажми на сотиусе кнопку, где изображен серп и молот.
      — Так просто?
      — Ну конечно же!
      — А я нажимал на красную с молниями.
      — И зря, — пожурил героя Асклепий. — Это автоматический режим произвольного выбора абонента для развлечений. Ну там, анонимно кого обложить, это у нас на Олимпе запросто. Тебе повезло, что ты попал на меня.
      — Спасибо.
      — Не за что, приятель, всегда рад помочь.
      И сотиус снова отключился.
      — Вот оно как! — задумчиво проговорил Геракл, нажимая выпуклость с эмблемой божественного изобретателя.
      — Да, кузнец слушает! — зычно раздалось в устройстве.
      Где-то невдалеке дребезжала терзаемая молотом железяка.
      — Это Геракл.
      — О… какой сюрприз! Уже научился пользоваться мобилисом! Что ж, от души поздравляю.
      — Я в общем-то по делу…
      — Ну говори, коль позвонил…
      — Я в Аркадии, возле города Псофиса. Тут какая-то фигня непонятная. Небольшая пещера, а в ней сплошная железная дверь, я подумал, может, твоя работа?
      — В Аркадии? — переспросил Гефест.
      — Ну да.
      — Нет-нет, в Аркадии я никаких бомбоубежищ не строил.
      — Бумба… чего?
      — Не важно, это не моя работа, извини.
      — Понятно. — Грустный Геракл спрятал сотиус.
      — Ну, и что будем делать? — развел руками Софоклюс.
      — Ломать! — торжественно изрек герой и взял небольшой разбег для мощного удара, благо места вполне хватало.
      — Побереги-и-и-ись! — Со скоростью тяжелой боевой колесницы сын Зевса пролетел мимо вжавшегося в стену историка и с героическим «Эх!» проломил железное препятствие…
      За покореженной дверью было довольно светло.
      Свет источали длинные круглые палки, висевшие под самым потолком тесного коридора.
      Греки двинулись вперед.
      За поворотом их поджидала еще одна дверь, хлипкая и по всей видимости деревянная. На этой новой двери имелась белая табличка со странными, похожими на греческие, буквами.
      — Редкий эфиопский диалект, — с ходу определил ученый Софоклюс.
      — Ну так переведи! — потребовал великий герой.
      — Не могу.
      — Ты же ученый!
      — Это какой-то специфический термин. Сейчас прочту вслух… э… э… э… ОФИС.
      — Мудрено!
      — Идем дальше или, может… — Историк с надеждой поглядел за угол, где виднелся спасительный выход. — Может, вернемся назад?
      — Великий сын Зевса никогда не идет на попятную! — горделиво возвестил Геракл, ногой распахивая деревянную дверь.
      За ней на эллинов испуганно вытаращился сидевший у стены странный незнакомец в одежде, покрытой чередующимися темно— и светло-зелеными пятнами.
      — Куда, вашу мать?! — гневно закричал незнакомец, выхватывая из-за спины длинное черное устройство, очень похожее на молниеметатель великого Зевса.
      — Сюда! — проревел ничуть не растерявшийся Геракл и огрел незнакомца кулаком по голове.
      Блаженно улыбаясь, пятнистый осел на пол.
      — Странный наряд, — удивился Софоклюс. — Я, пожалуй, его зарисую…
      — Ничего странного я здесь не вижу, — возразил могучий герой. — Придурок гулял по болоту, вот и перемазался весь с головы до ног. Мы, когда лернейскую гидру искали, не лучше выглядели.
      Из очередного небольшого помещения был лишь один выход.
      — Снова дверь, — грустно вздохнул историк. — Сейчас мы ее… — Геракл приподнял правую ногу.
      — Да погоди…
      — Что такое?
      — Ты заметил, что этот… — Софоклюс указал на распростертое пятнистое тело, — говорил не по-гречески…
      — Ну?
      — А мы его прекрасно поняли!
      — Верно! — Сын Зевса призадумался. — Мистика какая-то.
      — Может, вернемся, пока не поздно? Великий герой нахмурился:
      — Сын Зевса никогда…
      — Ладно-ладно, идем дальше.
      Новая дверь распахнулась еще легче предыдущей.
      — Ой, — взвизгнула хорошенькая девушка, сидевшая у большого окна за широким столом, уставленным устройствами, похожими на те, коими пользовались олимпийцы.
      — Привет! — коротко бросил Геракл, с интересом осматривая финиковую пальму в большой деревянной кадке.
      Девушка прекрасно его поняла.
      — Здравствуйте, а вы, собственно, к кому?
      — Да вот… — несколько неопределенно промямлил Софоклюс, ошарашено пялясь на великолепный волшебный город, раскинувшийся за панорамным окном.
      — Господин Эриманфский сегодня не принимает. — Девушка строго поджала розовые губки.
      Но историк ее не услышал, он разглядывал с высоты птичьего полета крошечные блестящие самодвижущиеся повозки.
      «Это какая же здесь высота?! — с замиранием сердца подумал он. — Да и где мы, сатир побери, оказались?»
      То, что это не Греция, было ясно со всей ужасающей определенностью.
      — Она у вас скоро засохнет! — пробасил Геракл, глядя с видом знатока на финиковую пальму.
      — Господин Эриманфский сегодня не принимает, — сурово повторила девушка.
      — Кто? — встрепенулся, отрываясь от пальмы, сын Зевса. — Хряк здесь?!
      — Ой, простите. — Девушка покраснела и, наклонившись к столу, проговорила в синюю дырчатую коробку: — Джордж Платонович, тут к вам посетители.
      В ответ послышались какие-то хрипы.
      — Я понимаю, но они назвали вас… м… м… м… вашим старым именем. Да-да, тем, что для друзей… Заходите!
      Софоклюс с Гераклом оторопело уставились на девушку.
      — Заходите, господин Эриманфский вас ждет.
      И она указала на величественные, обитые шкурой некоего гигантского зверя двери.
      Пожав плечами, сын Зевса дернул за ручку и оказался в роскошном просторном помещении, которое вполне сгодилось бы под олимпийскую резиденцию Зевса.
      — Вы кто, блин, такие? — ошеломленно воззрился на греков огромный отталкивающего вида толстяк в черном одеянии удивительного фасона.
      — Я Геракл Олимпийский, сын всемогущего Зевса! — величественно представился герой. — А это мой личный хронист Софоклюс.
      Софоклюс не менее величественно кивнул.
      — Мать моя бабушка, — простонал толстяк, — так вы что, С ДРУГОЙ СТОРОНЫ? Но как же вы, блин, сюда пробрались?
      — Шли мимо, решили заглянуть, — невозмутимо ответил великий герой.
      — А где охранник?
      — Пятнистый отдыхает.
      — О Боже!
      — Не смей поминать моего отца всуе! — проревел Геракл, выхватывая меч.
      Толстяк, мертвенно побледнев, рухнул в огромное кожаное кресло.
      — Как же такое, блин, могло случиться?!
      — Представься, смертный! — Сын Зевса угрожающе навис над хозяином роскошных апартаментов.
      — Джордж Эриманфский, частный предприниматель, фирма «Херсонес». Торгую предметами греческой старины.
      — Хряк? — уточнил великий герой.
      — Это моя давняя кличка, — вздрогнул толстяк, — еще с зоны.
      — Признавайся в своих злодеяниях, мерзавец! — Геракл зловеще взмахнул мечом перед потным носом врага.
      — Я так и знал, что всё этим кончится. — Хряк потерянно качнул головой. — Ну да ладно, мне, блин, терять уже нечего. Короче, эту «дыру», как сказал один лежащий на дне речки яйцеголовый… вернее…
      Толстяк заглянул в какие-то записи на столе.
      — Межпространственный портал мы обнаружили недавно…
      Греки непонимающе глядели на Хряка.
      — Ну… э… э… блин, проход в иное измерение! Да что вы так на меня смотрите? Я и сам в этой фигне ничего не смыслю. Короче, обнаружили мы «дыру» два года назад совершенно случайно. Бомж один по стройке лазил, свалился с бетонной площадки, бац — и он в Древней Греции. Растрепал собутыльникам, но мы вовремя обо всём узнали и вмешались. Почти всех, блин, свидетелей ликвидировали, кроме того самого бомжа, что проход нашел. Он к вам в Грецию сбежал и этим… как его… великим историком заделался…
      — Наверняка это тот странный псих, — тут же вспомнил Софоклюс, — Геродот!
      — Во-во! Он самый, — кивнул толстяк, — хрен поймаешь. Ну да черт с ним, с уродом, нам он вреда наделать уже не сможет.
      Геракл зевнул:
      — Ближе к делу. — Толстяк затравленно зыркнул на героя.
      — Да ничего такого противозаконного мы не делали. Статуи переправляли, барахло всякое, оно у вас копейки стоит, а у нас это раритеты! Один археолог с ума сошел, когда новенький талант, блин, увидел. Думал, подделка. В какую-то жидкость золото сунул и с четвертого этажа лаборатории сиганул.
      — Поучительно, — согласился Софоклюс, — только слишком много непонятных слов…
      — Вообще-то я намеревался тебя убить, — спокойно сообщил толстяку сын Зевса, — но вижу, что ты и так уже в набедренную повязку наделал. К тому же я ожидал найти здесь кровожадное чудовище, а не трусливого потного смертного. Знай же, несчастный, что великий сын Зевса дарует тебе твою никчемную жизнь!
      С этими словами, спрятав меч, могучий герой направился к выходу.
      — А как же портал?! — в отчаянии крикнул ему вслед толстяк.
      Геракл обернулся:
      — А проход я завалю!
      Софоклюс, набрасывавший план пятого подвига на свежей восковой дощечке, осторожно приблизился к странному незнакомцу.
      — Скажите, а откуда в таком случае по Греции пошла о вас молва?
      Толстяк вздохнул:
      — В смысле, блин?
      — Ну что, мол, эриманфский хряк у Псофиса бесчинствует?
      — Так бомж, скотина, на Аргосе растрепал. Ненавидит меня, гадина, за то, что я его киллерам заказал.
      Софоклюс кивнул и поспешил вслед за Гераклом.
      — А что за пьеса ставится в вашем театре? — полюбопытствовала хорошенькая девушка, когда историк гордо вышел из роскошных покоев Хряка.
      Решив пошутить, Софоклюс коротко ответил:
      — Подвиги Геракла!
      — А… — протянула девушка, не совсем понявшая, о ком идет речь. — Я тоже видела этот фильм. «Конан-варвар» называется.
      «Опять непонятные слова», — недовольно подумал хронист. Сына Зевса он нагнал уже в пещере.
      — Спускайся вниз! — Геракл скептически потрогал покатые каменные своды.
      — А как же ты?
      — Не спорь! Спускайся вниз и отойди как можно дальше…
      Через пять минут знаменитой горы не стало.
      Из обрушившихся обломков выбрался невозмутимый, но слегка перепачканный сын Зевса и, увидав вытаращившего глаза Софоклюса, показал тому отставленный вверх большой палец.

* * *

      — Давай вставай, остолоп! — Копрей неприязненно пихнул сандалией валявшегося в небольшом ручейке Херакла. — Ты всё пропустил…
      — Как?! — Херакл открыл мутный левый глаз и осоловело уставился на недовольного посланца Эврисфея. — Ты кто?
      — Грек Пихто! — огрызнулся Копрей. — Я от Эврисфея. Геракл, судя по всему, уже совершил свой пятый подвиг, а ты в луже лежишь, пузыри пускаешь…
      — Что же теперь делать? — в отчаянии воскликнул самозванец, понемногу приходя в себя.
      — Финики сушить! — снова огрызнулся Копрей. — Слушай, дурья башка, и запоминай. Шестым подвигом Геракла будет…
      Внимательно выслушав посланца Эврисфея, Херакл торжествующе улыбнулся.

      Совершив свой пятый подвиг, великий герой Греции решил немного передохнуть, сделать небольшую паузу. В конце концов, постоянные скачки по Аттике жутко выматывали. Одно дело лежать на зеленом живописном холме, вяло наблюдая, как волки растаскивают овец, и совсем другое трястись день и ночь в подскакивающей на каждой колдобине боевой колеснице. Даже путешествуя с аргонавтами за золотым руном, Геракл так не напрягался, как в дни своих знаменитых подвигов.
      «К кому бы тут поблизости заскочить? — усиленно размышлял сын Зевса, колеся по широким дорогам вокруг города Псофиса. — Интересно, у кого из местных жителей в погребах плещется лучшее вино?»
      Последнюю мысль великий герой произнес вслух, чем отвлек от исторического труда недовольного Софоклюса.
      — Общеизвестно, — заявил хронист, покусывая конец острой палочки, — что лучшее вино в здешних краях изготовляют кентавры.
      — Кентавры? — задумчиво повторил Геракл смутно знакомое слово. — А кто это такие?
      — Ну, Геракл, ты даешь! — с пафосом воскликнул Софоклюс, чуть не выронив историческую дощечку. — Кентавры — это самый мудрый греческий народ.
      — А точнее?
      — А точнее, это человекообразные конячки!
      — Всё, вспомнил! — Сын Зевса радостно хлопнул себя ладонью по лбу. — Знаю я одного копытного мыслителя…
      И, резко натянув поводья, великий герой съехал с наезженной дороги, направив дребезжащую колесницу в соседний лесок.
      Сокрушенно покачав головой, Софоклюс вернулся к своему бессмертному опусу…
       После охоты на быстроногую лань, продолжавшейся чуть больше года, — ловко накропал историк, — Геракл получил от Эврисфея новое поручение, а именно: сын Зевса должен был истребить эриманфскую свиноматку. Эта свиноматка жила на горе Эриманфе и ежедневно плодила прожорливых розовых поросят, которые целыми ордами опустошали сельскохозяйственные окрестности.
       Особенно опасными были их предводители Них-Них, Наф-Наф и Нах-Нах. Них-Них был до безобразия жаден и коварен, Наф-Наф необычайно изворотлив и умен, ну а Нах-Нах славился своим невероятным бесстрашием и тем, что всех, кого встречал, тут же далеко посылал. Его даже волки стороной обходили, не желая связываться с этим феноменальным матерщинником.
       Пришел Геракл к пресловутой горе и тут же напоролся на поросячью банду Нах-Наха, который, увидав великого героя, послал его в место хоть и не очень отдаленное, но весьма обидное. Понятно, сын Зевса не смог стерпеть такой обиды и ровно через час, разведя костер, уже вовсю закусывал жареной свининой, дегустируя отличное коринфское вино, всегда имеющееся у великого героя в объемистой походной фляге…
      — Эх, — грустно вздохнул Софоклюс, — мои винные мысли непроизвольно забрели на страницы эпоса. О Зевс, это просто катастрофа…
      — Сейчас-сейчас, — весело погонял лошадей Геракл, — мы всё сейчас исправим…
      — В каком смысле? — насторожился историк.
      — Нажремся до свинского состояния! — радостно пояснил герой.
      — Но это противоречит великому эпосу!
      — Хрен с ним, с эпосом, просто о пьянке не упоминай и точка.
      Что и говорить, геродотово решение.

* * *

      К бревенчатому домику кентавра Фола подъехали ближе к полудню.
      Геракл и сам не знал, откуда ему знаком четвероногий мыслитель и его скромный аккуратный домик. Софоклюс начал что-то буробить о второй божественной памяти, но сын Зевса на него зло цыкнул, и историк благоразумно заткнулся.
      Фол встретил Геракла с некоторым недоумением, однако когда кентавр узнал, КТО перед ним, то искренне обрадовался и пригласил знаменитых гостей в свой дом.
      — Вот, решил я, дружище Фол, между пятым и шестым подвигами навестить тебя в этих гостеприимных спокойных лесах, — сообщил сын Зевса, садясь за крепкий опрятный стол. — Дай, думаю, выпью чудесного вина с добрым старым знакомым.
      — Ну, вообще-то… — смущенно промямлил кентавр, — мы раньше… м… м… м… не были знакомы.
      — А это и не важно, — благодушно улыбнулся великий герой. — Главное, что еще один подвиг — и будет их ровно половина. Я правильно говорю, Софоклюс?
      — Да-да, ровно половина! — подтвердил историк, сверяясь со своими записями.
      — Чем не отличный повод выпить! — согласился щедрый Фол. — Друзья, я открою для вас кувшин со своим лучшим вином столетней выдержки.
      — Ого! — восхищенно выдохнул сын Зевса.
      — Для высокого гостя ничего не жалко.
      — А вот это ты правильно, — похвалил Геракл. — Знай же, гостеприимный четвероногий друг, что имя твое будет на века занесено в героические скрижали, где… э… э… э… белым по желтому будет записано, что ты, именно ты, щедрый мудрый кентавр Фол, поднес величайшему, изнывающему от жажды герою Греции Гераклу Олимпийскому кувшин своего лучшего вина. Вот видишь этого невзрачного лысоватого мужичка…
      Сын Зевса небрежно указал на залившегося краской Софоклюса.
      — Ты не обращай внимания на несколько глуповатое выражение его лица, на эти маленькие, постоянно бегающие вороватые глазки и на эти руки, вечно дрожащие, как у алкоголика, да не простого алкоголика, а хроника, так сказать. Под блестящей плешью сего трусливого хлюпика скрывается мощнейший ум настоящего титана исторической мысли!
      — Ну всё, с меня хватит! — гневно вскричал Софоклюс, выскакивая из домика кентавра и громко хлопая дверью.
      Геракл удовлетворенно кивнул.
      — Как и все великие люди, мой хронист немного вспыльчив. Ничего, это у него пройдет. Даже самый невзрачный эллин имеет неоспоримое право греться в лучах моей непостижимой славы!
      — Кхе-кхе… — только и смог выдавить из себя несколько обескураженный витиеватыми речами героя Фол.
      Он поставил на стол закуску (козий сыр, фрукты, сушеное мясо со специями) и, громко цокая копытами, спустился в маленький погребок своего бревенчатого домика, откуда появился уже с большим, плотно закупоренным кувшином вина.
      Геракл при виде кувшина хлопнул в ладоши и плотоядно облизнулся, предвкушая славную героическую пьянку.
      Фол бережно откупорил драгоценный сосуд, стараясь не пролить ни капли великолепного напитка.
      — О… — Сын Зевса втянул ноздрями сладостный аромат. — Какой букет… дружище, пожалуй, твоему щедрому жесту в моем эпосе будет уделена целая глава!
      Дверь жилища кентавра скрипнула, и в домик заглянул всклокоченный Софоклюс.
      — Ага! — довольно произнес он, сладострастно поводя античным носом. — Уже открыли!
      — Открыли! — подтвердил Фол. — Давай, борзописец, присоединяйся!
      Историк злобно посмотрел на вдыхающего винные пары Геракла, немного для вида поколебался и решительно сел за стол.
      — Устроим славный маленький пир на троих! — с улыбкой объявил кентавр, выставляя перед греками изящные золотые кубки.
      Себе же скромный Фол взял небольшую глиняную пиалу.
      Разлили вино.
      Высоко подняли кубки над головами.
      — Ну, вздрогнули, — гаркнул сын Зевса, и первая порция напитка была беспощадно поглощена.
      — М-да… — крякнул Софоклюс.
      — Да-а-а-а… — протянул Геракл, вытирая губы.
      — Ну что я вам говорил? — усмехнулся кентавр. — Не стесняйтесь, закусывайте!
      — Так… — Сын Зевса в раздумье оглядел нехитрые яства, выбрал красное сочное яблоко и с хрустом оное надкусил. — Ну, что нового в Греции творится? Я-то за своими подвигами совсем отстал от общественной жизни.
      — Тебя интересуют сплетни? — уточнил Фол, разливая по второй.
      — Ну конечно же! — подтвердил великий герой. — Не исторические же хроники, в конце концов…
      Софоклюс презрительно фыркнул.
      — Аргонавты вот из похода недавно вернулись, — сообщил кентавр, жуя сушеное мясо, — золотое руно, говорят, пропили…
      — Слышал…
      — А о том, что Ясон жестокую тиранию в Иолке установил, тоже слышал?
      — Нет… интересно-интересно!
      — Такие дела. — Фол грустно вздохнул. — Совсем озверел после похода юноша. Отца родного из города изгнал, жреца какого-то старого повесил за гадостные предсказания.
      — Да, — кивнул Геракл, — хороший парень был этот Ясон, я его как сейчас помню. Жадноват, труслив, злопамятен, завистлив, но в общем отличный воин и врожденный руководитель.
      — Новый тиран в Греции? — спохватился философски созерцавший содержимое своего кубка Софоклюс. — Это нужно непременно записать…
      — Ты пиши-пиши, да смотри не переусердствуй, — предупредил сын Зевса, — а то, глядишь, на мои подвиги дощечек не хватит. Кстати, а что ты там накропал про последний? Покажи мне текст, если тебе, конечно, не трудно.
      — Обойдешься! — огрызнулся историк, нехорошо сверкая маленькими глазками.
      — Эх, слишком многое я тебе прощаю, — вздохнул великий герой. — Кто другой на твоем месте уже давно бы в царстве Аида сидел, грустно глядя в черные воды Стикса.
      — Ага, ищи потом второго такого идиота, кто бы твои подвиги на дощечки заносил, — съехидничал Софоклюс. — Не забывай, у меня-то подход исключительно творческий!
      — Да я не забываю, — качнул головой Геракл. — Ну что, по второй?
      Кентавр кивнул.
      Выпили по второй.
      — Еще говорят, — снова заговорил Фол, — один греческий царь голяком по лесам бегал, простой люд наготой своей пугал.
      — Это, интересно, за каким таким сатиром? — удивился сын Зевса, прислушиваясь к приятному теплу, разливающемуся по его могучему телу.
      В ответ кентавр пожал покрытыми рыжей шерстью плечами.
      — Во всеуслышанье кричал, что он-де Аполлон.
      — Ну и чем всё закончилось?
      — Пальнули по нему с Олимпа молнией, — ответил кентавр, — и всех делов. Хотя заодно с царем и несколько греческих поселений сожгли, но это для олимпийцев так, пустяки.
      — Совсем иной масштаб восприятия! — Геракл поднял вверх указательный палец. — Вот, скажем, я, самый могучий из ныне живущих смертных, разве это не масштабно?
      — Масштабно! — икнул слегка захмелевший Софоклюс.
      — Но при всём при том я, любимый сын великого Зевса, должен какое-то время прислуживать некоему недоношенному неврастенику, боящемуся сквозняков и инфекционного геморроя. Где здесь справедливость? Где здесь соответствие масштабам, я вас спрашиваю!
      —  По-моему, ему уже хватит, — покачал головой следивший за похождениями ненаглядного сыночка Зевс.—  Язык уже опережает мысль.
      —  Могу всё мигом исправить, — с готовностью предложил вызванный на всякий случай в тронный зал Владыки Дионис.
      —  Нет, не надо, — величественно повел плечами Громовержец. — Не будем ломать моему сынуле весь кайф. Пусть поговорит, может, ему после этого легче станет. Я как представлю, что бедолаге предстоит выполнить еще семь великих подвигов, так у меня заранее сердце кровью обливается…
       Эрот с Дионисом лукаво переглянулись, но лезть со своими комментариями не стали. Обоим богам было хорошо известно, что почти все задания Гераклу Эврисфей дает с молчаливого одобрения, а то и по прямой указке Олимпа. Связь с недоноском была установлена через вездесущего Гермеса…
      — Ну что, по третьей? — осведомился сын Зевса, с сомнением оглядывая лысую макушку съехавшего под стол Софоклюса.
      — Слабоват твой хронист по части выпить оказался, — засмеялся Фол, снова разливая вино.
      Геракл пощипал бороду и, наклонившись, заглянул под стол.
      Вопреки ожиданиям, историк вовсе не находился в полной отключке. Азартно закусив губу, он писал великую историю, а дабы не смущать своим поведением пирующих, благоразумно забрался под стол.
      — Трудоголик! — с некоторым порицанием пробурчал Геракл, беря полный до краев кубок. — Ну что, вздрогнули?
      Гостеприимный Фол не возражал.

* * *

      Тем временем Херакл, сидя на высокой пихте, с черной завистью наблюдал за грандиозной попойкой, испепеляя взглядом маленький домик добродушного кентавра.
      Самозванца так и подмывало устроить пирующим какую-нибудь гадость. Но что он мог им сделать своими убогими силами?
      Да, силенок не хватало, но вот умом ненормальный обладал недюжинным, недаром ему так ловко удалось сбежать из психиатрической лечебницы на Аргосе. Зигмундис Фрейдиус небось до сих пор с перевязанной головой ходит, садист сатиров. Экспериментатор хренов! Вот кого (естественно, после Геракла) Херакл с удовольствием отправил бы гулять по долине асфодела. Но… нельзя. Было понятно, что всемогущие боги за подобное по его асимметричной лысой голове не погладят, и это при сложившихся обстоятельствах было самым обидным.
      Однако ничто не мешало Хераклу совершить злодеяние чужими руками, вернее, чужими копытами.
      Осторожно спустившись с дерева, самозванец зловеще рассмеялся и, еще раз окинув домик пирующих полным праведного гнева взглядом, поспешил через лес в город Псофис, где на небольшом ипподроме тренировались в беге местные кентавры, на которых дурные греки делали очень крупные ставки. Человекообразные конячки всегда договаривались между собой и обдирали наивных (и, как правило, здорово пьяненьких) эллинов до последней нитки.
      — Братья кентавры! — возопил Херакл, явившийся на ипподром к концу последнего тренировочного забега.
      Кентавры обернулись.
      — Какие мы тебе братья, уродец?! — недовольно отозвались они. — Ступай попрошайничать в семивратные Фивы, мы по пятницам не подаем!
      «А разве сегодня пятница?» — мысленно удивился самозванец, вспоминая, когда он в последний раз глядел на календарь. Получалось, что еще во младенчестве, продлившемся чуть более суток.
      — Жестокая несправедливость творится прямо под вашим носом! — продолжал орать Херакл, гневно потрясая кулаками.
      Кентавры прислушались, незнакомец их явно заинтриговал.
      — Коварный Фол в своем бревенчатом домике поит двух путешествующих греков лучшим своим вином столетней выдержки!
      — Как! — опешили кентавры. — ТЕМ САМЫМ ВИНОМ?
      Новость, свалившаяся на них, была подобна раскату грома. Человекообразные конячки гневно зароптали.
      — Проклятый Фол! — слышалось из гневно гудящей толпы. — Рыжий продажный мерин. Как он посмел пить свое лучшее вино и не пригласить нас?
      — Братья! — зычно гаркнул молодой статный кентавр в яблоках. — Мы обязаны положить конец творящейся несправедливости. Скорее накажем наглеца и, если повезет, допьем великолепное столетнее вино!
      Довольно потирая сухонькие ладошки, Херакл проводил мощный табун взбешенных копытных торжествующим взглядом.

* * *

      — Это еще что там за недомерок пакостничает? — безмерно удивился Громовержец, глядя в телескопис на радостно скачущего Херакла. — Эрот, кто он такой?
      Бог плотской любви неприязненно скривился:
      — Это побочный эффект нашего генетического эксперимента.
      — А что, без этих побочных эффектов у тебя никак?
      — Никак, — недовольно буркнул Эрот.
      — Может, стоит предупредить Геракла? — предложил круглые сутки дежуривший в тронном зале Олимпа Гермес.
      Зевс передвинул угол обзора телескописа и быстро пересчитал несущихся с воплями через лес кентавров. Получалось около двух сотен.
      — Нет, не надо, — усмехнулся Тучегонитель, отрываясь от чудо-прибора. — Пусть мой сынуля слегка развлечется.
      — Тебе, Зевс, виднее. — Гермес равнодушно пожал загорелыми плечами.

* * *

      Понятное дело, что греки, пьянствовавшие в бревенчатом домике, ни о чем не подозревали.
      — Метание каменного диска, мой друг, сложнейшее мастерство! — со знанием дела поучал слегка осоловевшего кентавра сын Зевса. — Прежде всего нужно найти хорошо сбалансированный диск и ни в коем случае не брать диск со смещенным центром тяжести, ибо иначе он обязательно к тебе после броска вернется и шарахнет по голове. Вот у меня как было? Метнул я этот хреново сбалансированный диск в четверг в Карфагене, а он мне в субботу по башке в Иолке как трахнет!
      — М-да, весьма и весьма опасный вид спорта, — хрипло отозвался Фол, неустанно кивая.
      — И еще одно. — Удобно развалившись на крепкой скамье, великий герой задумчиво поигрывал пустым кубком. — Перед самым броском нужно наметить для себя какую-нибудь наиболее отдаленную цель. Ну, скажем, какого-нибудь сильно выделяющегося на трибунах зрителя.
      — Мудрено, — пьяно кивнул кентавр. — А если зритель заметит, что ты в него целишься, и побежит?
      — Тем лучше! — улыбнулся Геракл. — Я ведь как на Олимпийских играх в Спарте победил? Выбрал в качестве мишени огромного толстяка на самой далекой трибуне, ну и приготовился к броску. Но толстяк ушлый оказался. Почувствовал, зараза, опасность и бросился наутек, но не вниз, как все нормальные люди, а вверх по ступеням амфитеатра.
      — Ну и чем твой бросок завершился?
      — Новым рекордом! — горделиво похвастал великий герой.
      — Ну а… тот толстяк?
      Сын Зевса небрежно повел плечом:
      — Пропал толстяк. Впрочем, как и мой каменный диск. Вернее, диск всё же потом нашелся в супнице у Зевса на Олимпе. Ох, и влетело мне тогда… М-да… Времена учебы! Отличные были деньки…
      — Эй, вы слышите? — Из-под стола вынырнула всклокоченная голова Софоклюса.
      Пирующие прислушались. Непонятный шум нарастал.
      — Табун диких ослов! — предположил Геракл.
      — Табун диких кентавров! — завопил Фол, резко меняясь в лице.
      — Что, возможны осложнения? — Поставив золотой кубок на стол, сын Зевса приподнял скамью и, одобрительно кивнув, взгромоздил ее себе на плечо.
      — Еще какие! — Фол взял из пыльного угла длинное крепкое копье. — Это вино, что мы здесь выпили, я обещал отдать своим собратьям в обмен на то, что они не будут приставать ко мне со своими идиотскими требованиями участвовать в городских скачках.
      — М-да, плохо дело. — Геракл подбросил на плече огромную скамью. — Вот так всегда, думал расслабиться, а теперь… Что ж, разомнусь немного перед шестым подвигом. Софоклюс, ну-ка выгляни наружу, сколько их там, этих пышущих праведным гневом жеребцов?
      Историк опасливо подобрался к окошку и, округлив глаза, дрожащим голосом сообщил:
      — Да их здесь около двух сотен, если не больше!
      — А… пустяки, — рассмеялся герой. — А я-то, наивный финик, думал, серьезная заварушка случится…
      — Фол, выходи! — гневно донеслось снаружи. — Базар один разрулить нужно.
      Фол ринулся было к двери, но его мягко остановил ухмыляющийся Геракл.
      — Постой, дружище, дай-ка сперва я с ними немного побакланю.
      И с тяжелой скамьей наперевес Геракл величественно вышел к разъяренным кентаврам.
      Увидав могучего, лоснящегося литыми мышцами качка, копытные слегка удивились, но особого беспокойства по поводу появления странного незнакомца не проявили.
      — Где Фол? — гневно вскричал молодой кентавр в яблоках.
      — Я Фол! — дерзко ответил сын Зевса.
      Кентавры взволнованно загомонили. Умственные способности у многих были ниже среднего, несмотря на бытовавшее в Греции поверье об их якобы феноменальной мудрости.
      Немного посовещавшись, человекообразные конячки пришли к выводу, что перед ними всё-таки не брат Фол, а какой-то наглый зарвавшийся эллин.
      — Ты не Фол. — Длинный перст кентавра в яблоках обличающе уставился на Геракла. — Ты наглый самозванец!
      — Никто… — яростно заклокотал могучий герой, — никто не смеет безнаказанно оскорблять великого сына Зевса…
      Тяжелая скамья со свистом взметнулась вверх и опустилась аккурат на голову хамоватому кентавру.
      — А-а-а-а… — дико взревели копытные, бросаясь в атаку.
      Геракл усмехнулся.
      Ошибка нападающих была в том, что они бросились на сына Зевса всем скопом.
      Великий герой ловко развернул скамью, затем опустил ее на уровень широкой груди и, мрачно улыбаясь, стал быстро вращаться на месте, рассекая близлежащее пространство всесокрушающим деревянным винтом. Что и говорить, уроки танцев не прошли для сына Зевса напрасно. Покойный бедняга Лин научил героя всему, чему смог, совмещая занятия музыкой с прикладной хореографией.
      Свою фатальную ошибку кентавры поняли слишком поздно. Чудовищная вращающаяся катапульта в руках Геракла за пару минут расшвыряла копытных в радиусе нескольких сотен стадиев от гостеприимного домика Фола.
      Самого последнего кентавра сын Зевса ухватил за длинный рыжий хвост, затем раскрутил тяжеленную конячку над головой и запустил ее прямехонько в небольшой пруд, располагавшийся на окраине леса.
      — Ну что ж, кажется, всё, — облегченно вздохнул великий герой, оглядываясь по сторонам.
      Действительно, сражаться уже было решительно не с кем. Ну разве что с выглядывавшим из развороченного окна домика Софоклюсом.
      «Неужели кто-то из кентавров угодил в жилище нашего гостеприимного друга? — мысленно посетовал Геракл. — Как нехорошо, однако, получилось!»
      Вид у историка был слегка пришибленный, хотя, впрочем, Софоклюс всегда так выглядел, ну разве что глаза таращил поменьше.
      — Т-ты чт-то эт-то наделал! — заикаясь и слегка дергая левым глазом, в ужасе вопросил хронист, на четвереньках выбираясь из полуразрушенного дома.
      — Как тебе битва? — поинтересовался великий герой, слегка озадаченный восклицанием Софоклюса. — Ты только погляди, как я расправился с бандой пьяных мерзавцев!
      «Пьяные мерзавцы», тихонько постанывая, гроздями висели на ближайших деревьях. Кое-кто тихо бормотал разнообразные проклятия, но подавляющее большинство безмолвствовало.
      — А где Фол? — дружелюбно поинтересовался у хрониста Геракл.
      Софоклюса слегка передернуло.
      «Всё-таки напился, скотина!» — с неудовольствием подумал сын Зевса, выводя из небольшого сарайчика золотую колесницу.
      Сделав над собой титаническое усилие, Софоклюс с большим трудом принял вертикальное положение и, заметно пошатываясь, похромал к остановившейся колеснице.
      — Это… — неуверенно промямлил он. — Так говоришь, битва с кентаврами мне не привиделась?
      — Нет, не привиделась! — рассмеялся сын Зевса, помогая историку забраться в колесницу.
      — Ладно. — Хронист грустно вздохнул. — Тогда ответь мне на один важный вопрос…
      — С удовольствием! — благодушно согласился великий герой.
      Софоклюс провел дрожащей рукой по влажному лицу:
      — Скажи мне, на кой хрен ты забросил в пруд несчастного Фола?
      Тут-то до Геракла и дошел во всей своей беспощадности смысл дикого ужаса в глазах историка. По всей видимости, хронист весьма небезосновательно усомнился в здравом рассудке великого героя.
      — А я-то всё думаю, — хлопнул себя по лбу сын Зевса, — откуда же мне знаком этот рыжий конский хвост?
       Громовержец слегка погрозил буйному сынишке божественным пальцем, затем покачал головой и, повернувшись к Гермесу, приказал связаться с подземным царством Аида.
       Гермес достал из складок одежды свой сотиус-мобилис и ткнул пальцем в черную кнопку с белым оскалившимся черепом.
      —  Алло, Аид, это Гермес! Кентавр Фолу тебя там, на полях асфодела не появлялся? Говоришь, к тебе их сегодня много поступило? Ну, это понятно! Проверь, пожалуйста. Да, Фол… называю по буквам: Флора, Олимп, Лесбос… Что? Ага, спасибо…
       Спрятав сотиус, Гермес весело подмигнул хмурому Зевсу:
      —  Всё в порядке, Эгидодержавный, кентавр Фол у ладьи Харона не появлялся…
       Громовержец с облегчением кивнул.

      — Может, записать твою битву с кентаврами как незапланированный подвиг? — предложил щедрый Софоклюс на обратном пути в Тиринф.
      — Не нужны мне никакие незапланированные подвиги! — гордо ответил Геракл. — Да и какая тут героика… напился, подрался, обидел друга, брата по кубку.
      — Ну, это у нас в Греции обычное дело, — ухмыльнулся историк. — Собрались, выпили, к примеру, на дне рождения. Сплясали, снова выпили, спели чего-нибудь в честь именинника, опять выпили…
      — Ну а потом? — полюбопытствовал сын Зевса. — Снова сплясали?
      — Нет, — улыбнулся Софоклюс, — поймали именинника и долго били…
      — За что?
      — Ну как же? Есть такой славный греческий обычай — сколько тебе лет, столько и затрещин. Гостей-то обычно человек пятьдесят, не меньше, а именинник один! Даже если заранее боевой шлем надеть, всё равно больно надают, особенно когда пьяные. Я за всю свою жизнь только на двух чужих днях рождения и присутствовал. У родного брата и у троюродного дедушки. И оба раза именинников отколошматили будь здоров. Брат мой получил пифосом в ухо, когда кому-то из гостей вдруг померещилось, что он спартанский шпион, ну а дедушка… То был его последний день рождения. Девяносто восемь годков ему тогда стукнуло! Ну, и каждый норовил дедку шелабанов отпустить. А гостей-то пришло под две сотни! Совсем затюкали беднягу, вот и не выдержала черепушка. Но зато счастливым дедуган помер, прямо в разгар праздника. А вот в другой раз был я на свадьбе у внучатого племянника…
      — Что, и его гости побили?
      — Еще как! Эти идиоты с пьяных глаз приняли парня за эфиопа, который тайно пробрался в спальню к новобрачным.
      — А он что, черный? — удивился Геракл.
      — Кто черный?
      — Ну, племянник твой внучатый.
      — Да нет, что ты, белый, а тогда вообще был белый как мел, ну, когда вопящие гости в спальню к ним с женой ворвались. Говорят, темнота друг молодежи… но в тот раз эта самая темнота сыграла с моим племянником злую шутку.
      — Это же как нужно было упиться!
      — Да… — мечтательно произнес Софоклюс, — в былые времена умели гулять, не то что сейчас. Но к тебе, Геракл, это не относится, тебе для того, чтобы совершить очередную героическую глупость, вовсе необязательно выпивать.
      — Но-но! — грозно насупился сын Зевса. — Ты это… за языком-то своим следи. Думаешь, раз хронист, то тебе всё можно?
      — Ну, не всё, конечно, но многое…
      — Кажется, я уже начинаю жалеть, что помог тебе в Дельфах на пороге храма Аполлона.
      — Дороги судеб неисповедимы! — с некоторым пафосом воскликнул Софоклюс, ничуть не обидевшись на своего великого спутника. — Мы бы в любом случае, рано или поздно, но встретились. Тебе вот на роду написано совершить двенадцать героических подвигов, а мне в свою очередь было дано высшее повеление эти подвиги переврать.
      — Записать! — поправил историка сын Зевса.
      — Нет, именно переврать, — настаивал на своем Софоклюс, — я вовсе не оговорился. Ведь записать событие может любой мало-мальски грамотный дурак, а вот представить всё в некоем особо возвышенном свете… такое, знаешь ли, дано не каждому.
      — Хвастаешь…
      — Отнюдь. Я просто доходчиво объясняю тебе свою скромную роль во всех происходящих вокруг событиях. Ведь я историк! А историк, и я повторяю уже в сто первый раз, это человек прежде всего с творческим полетом мысли. Он великий творец, кормчий всего исторического процесса. Ну сам подумай, что бы было, если бы я взял да и написал об эриманфском хряке всё как есть.
      — Нам бы никто не поверил, — согласился великий герой.
      — Более того, — не унимался Софоклюс, — нас наверняка сразу же свезли бы на остров Аргос для приятной беседы с милым Зигмундисом Фрейдиусом. Да еще беседовали бы мы с этим милым человеком сквозь толстые прутья крепкой решетки.
      — Нет такой клетки, которая сможет удержать великого сына Зевса! — с большой значимостью в голосе провозгласил Геракл.
      — Ну ты бы, понятно, сбежал, — кивнул историк. — Но твоя репутация знаменитого героя была бы подмочена.
      — Это интересно, в каком смысле подмочена? — вкрадчиво осведомился герой, уже давно мечтавший опробовать свои чудесные боевые сандалии на слегка выпяченной заднице трепливого хрониста. — Может быть, подмочена от страха?
      — Упаси Зевс! — замахал руками Софоклюс. — Я имел в виду совершенно другое. Я имел в виду имидж, репутацию, что у нас в Аттике немаловажно.
      — Имидж штука серьезная, — немного поостыл сын Зевса. — Имидж как мышцы, его постоянно нужно содержать в достойном состоянии, иначе никто из смертных не поверит, что ты способен на великие дела…
      Короче, ведя сии довольно продолжительные беседы, наши герои и не заметили, как добрались до заветного Тиринфа, где в условленном месте их уже поджидал коротышка Копрей.

* * *

      — Поздравляю с успешным исполнением пятого задания! — несколько фальшиво приветствовал великого героя посланец Эврисфея. — Архитектурные ценности со вчерашнего дня больше в Псофисе не исчезают.
      — Да пустяки. — Геракл сплюнул в пыль, потирая могучую шею.
      — Чего не скажешь о вашем следующем задании, — ехидно ввернул Копрей.
      — А ну давай, колись, — оживился сын Зевса. — Что там наш вонючка Эврисфей измыслил?
      — Кстати, о вонючках, — улыбнулся посланец. — Полагаю, очень скоро вас с Софоклюсом так будут именовать во всех концах Греции, ибо…
      Договорить Копрей не успел, так как мгновенно получил в лоб от незамедлительно среагировавшего Геракла.
      — Никто, никто не смеет безнаказанно оскорблять великого сына Зевса!
      — А вот это ты зря, — посетовал Софоклюс, за волосатые ноги оттаскивая бесчувственное тело посланца к обочине.
      Достав из-за пазухи большой платок, историк принялся плавно махать им над обморочным Копреем.
      Через полчаса посланец вроде как очухался, потрогал проклюнувшийся на лбу саднящий рог и хриплым голосом продолжил:
      — Ибо Эврисфей желает, чтобы ты, Геракл, немедля отправился на северо-запад Пелопоннеса к царю Элиды Авгию, сыну лучезарного Гелиоса.
      — Ага! — хмыкнул Геракл. — Очередной божественный родственник. Ну и что же в этой Элиде я буду делать?
      Копрей бережно исследовал шишку.
      — Ты будешь очищать от фекалий подземные канализационные каналы…
      Тяжелый кулак могучего героя вторично опустился на многострадальную голову посланца Эврисфея.

* * *

      — Час от часу не легче, — вздохнул Софоклюс, провожая взглядом телегу с неподвижно лежащим на сене Копреем.
      Телега очень кстати проезжала мимо и, насколько можно было понять по оживленной жестикуляции глухонемого возчика, сено он вез прямехонько в Микены.
      — Никто… — ревел, бегая рысью вокруг колесницы, взбешенный Геракл, — никто не смеет безнаказанно издеваться над великим сыном Зевса!
      Небо на востоке внезапно перечеркнула огненная полоса, и на пыльную дорогу опустился раскрасневшийся Гермес.
      — Гм… — буркнул могучий герой и, прекратив бегать, забрался в колесницу.
      — Что «гм»? — передразнил Геракла божественный вестник. — Бунтуешь?
      — Кто, я? — с невинным видом переспросил сын Зевса и даже заозирался в недоумении, ища того, кому мог быть адресован данный вопрос.
      — Ну конечно же ты! Может, тебе неизвестно, что большинство героических заданий одобряется на Олимпе самим Зевсом?
      — М… м… м…
      — Мычишь? Нечего сказать? Значит, так. Кончай бузить и поскорей отправляйся в Элиду, не то… сам знаешь. Думаю, тебе не очень хочется огорчить своего папаню.
      — Что ты, что ты, — вскричал герой, — воля Зевса для меня закон! Так уж и быть, ради него я готов по уши измазаться в любой пакости, но… только в соответствии с божественной волей.
      — Вот и чудненько, — кивнул Гермес и с чувством выполненного долга вернулся на Олимп.
      — Софоклюс, ко мне! — Геракл натянул поводья.
      Не привыкшие к грубому обращению лошади встали на дыбы.
      Историк поспешно запрыгнул в колесницу и… через пару часов они уже были в Элиде.

* * *

      Царь Авгий принял Геракла с большим воодушевлением.
      — Грандиозный пир по поводу вашего приезда не обещаю, — добродушно сказал он, провожая гостей в зал для банкетов, — но вот слегка перекусить с дороги предложу…
      — Это нам, думаю, не помешает, — кивнул сын Зевса. — Коль герой сыт, так и смертные радуются.
      Царь Авгий довольно своеобразно выразился, предложив «слегка перекусить». Накрытый в небольшом зале стол вполне мог удовлетворить аппетит доброго десятка голодных лестригонов. Принялись трапезничать.
      — Ну, и давно вы занимаетесь своей полезной службой? — учтиво поинтересовался Авгий, попивая слегка разбавленное вино.
      — Да в общем-то… — замялся Геракл, — сравнительно недавно, как раз после свадьбы этим важным делом я и решил заняться.
      — Весьма и весьма полезная профессия.
      — Герой — это не профессия, — возразил сын Зевса, — герой — это призвание!
      — Вы называете себя героями? — немного удивился царь. — Впрочем, да, вы совершенно правы, чтобы заниматься этим нелегким делом, нужно действительно быть настоящим героем.
      «Что мелет этот старый дундук? — мысленно подивился жующий Софоклюс. — Ведь он явно имеет в виду не великие подвиги!»
      — Ваша работа очень специфическая, не правда ли? — продолжал разглагольствовать царь. — Наверное, у вас есть определенные профессиональные методы?
      — Да какие там методы! — Геракл с чувством махнул обглоданной бараньей ногой. — Мой главный метод — грубая сила! Так сказать, три великих «Н»: натиск, наглость, непобедимость!
      — Довольно своеобразная концепция, — согласился Авгий. — По правде говоря, я впервые вижу таких странных золотарей. Наверное, вы большие профессионалы, раз так пренебрежительно относитесь к своему сложному ремеслу.
      Геракл с Софоклюсом быстро переглянулись. Царь назвал их очень специфическим и, главное, совершенно непонятным словом.
      «Может быть, он имел в виду то, что мы разъезжаем по Греции на золотой колеснице? — в замешательстве подумал сын Зевса, усиленно работая героическими челюстями. — На его взгляд, золотари — это те, кто мчится в сражение исключительно на золотых боевых повозках. В таком случае царь тоже золотарь, ибо и у него наверняка есть драгоценная боевая колесница».
      Сия мысль могучему герою очень понравилась, и он не преминул выразить ее вслух.
      — Конечно, Авгий, — улыбнулся Геракл, — мы с тобой истинные золотари, и одно это уже возвышает нас в глазах смертных, в глазах врагов на поле боя!
      Подавившись куском баранины, царь несколько изменился в лице.
      — Кхе-кхе… простите… вы сказали «мы истинные золотари»?
      — Ну конечно же!
      — Но позвольте-позвольте. Я ведь никогда… Да это просто смешно, в конце концов. Я ведь царь!
      — Естественно!
      — Но царь не может быть… золотарем.
      — Это еще почему? — огорчился Геракл, почувствовав в накалившейся беседе некий нехороший подвох.
      — Потому что, — огрызнулся Авгий, — каждый в Греции должен заниматься своим делом, тем делом, которое поручают ему всемогущие боги. У кого-то лучше выходит одно, у кого-то другое. Цари правят народами, золотари прочищают канализацию. Ведь сие очевидно!
      — Что золотари делают? — Геракл медленно привстал со своего места.
      «О боги», — испугался Софоклюс и на всякий случай приготовился юркнуть под стол.
      Авгий тоже почувствовал нависшую (в прямом смысле) над ним угрозу и потому здорово струхнул, быстро пойдя на попятную.
      — Друзья, я вижу, у нас тут возникло маленькое недоразумение?
      — Маленькое?! — Сын Зевса гневно сверкнул глазами.
      — Ну, если вы не золотари… — всплеснул руками царь, — то кто же вы?
      — Я великий Геракл, — тяжело, словно ворочал языком камни, произнес могучий герой, — сын божественного Зевса. А это мой личный хронист, заносящий мои грандиозные подвиги на бессмертные скрижали истории.
      Смысл нелепой ситуации наконец-то дошел до перепуганного Авгия.
      Царь слегка побледнел, ибо случившееся недоразумение грозило большими неприятностями, и даже его родство с лучезарным Гелиосом вряд ли смогло бы как-то исправить положение.
      — Я приношу вам свои глубочайшие извинения, — испуганно пролепетал Авгий, думая о том, что он поступил очень опрометчиво, отпустив в казармы свою личную охрану. — Произошло ужасное недоразумение. Мне рекомендовали вас как лучших специалистов. Виновные будут наказаны!
       Услышав тираду Авгия, Гермес на Олимпе оглушительно расхохотался, ибо это он сообщил придурку о скором приезде могучего героя.
      Геракл взял себя в руки и, медленно выпустив воздух через античные ноздри, грузно сел обратно за стол.
      Царь Авгий тоже вздохнул, причем с большим облегчением.
      — Ну, так в чем проблема? — не очень дружелюбно бросил сын Зевса, завершая обильную трапезу мощным глотком вина.
      — Может быть, не стоит о таких вещах за столом? — замялся Авгий.
      — Да что там, все свои, — дернул плечом Геракл. — Мы не брезгливые, валяй давай…
      Царь еще немного помялся, но, опасаясь снова разозлить могучего сына Зевса, вкрадчиво произнес:
      — Мои земли известны во всей Греции совершенно уникальной системой подземных водопроводных коммуникаций. С неоценимой помощью бога Гелиоса мне удалось в кратчайшие сроки провести подземные канализационные стоки, выводящие из моих земель всякую гадость. Но вот беда, с недавних пор по совершенно непонятной мне причине стоки забились, перестав исправно функционировать. Что там произошло, так и не удалось выяснить. Два десятка отважных добровольцев из охраны моего дворца бесследно исчезли в подземных катакомбах, оттого мне и пришлось обратиться прямо на Олимп за срочной помощью. И вот прислали вас…
      Авгий вымученно улыбнулся.

* * *

      Прежде чем спуститься под землю, Геракл с Софоклюсом соответствующим образом экипировались, натерли открытые участки тела благовониями, а носы повязали пропитанными в розовом масле кусками ткани.
      — Искренне желаю вам удачи, — сказал Авгий, глядя, как ругающийся Геракл пытается подковырнуть мечом каменную крышку подземного колодца, ведшую прямо из царского дворца в дебри разветвленных каналов.
      — А хотя бы приблизительной карты коммуникаций у вас нет? — спросил Софоклюс, у которого всё не шли из головы пресловутые двадцать отважных добровольцев из охраны Авгия.
      — Я очень сожалею, — сокрушенно развел руками царь, — сама карта и несколько ее копий пропали вместе с посланными мною вниз храбрецами.
      Каменная крышка колодца приподнялась на палец, божественный меч звякнул и, чуть не сломавшись, выскочил из образовавшегося зазора. Геракл снова гневно выругался и ногою разнес тяжелую крышку, которая с грохотом обрушилась в глубокий колодец.
      Из круглого прохода в нос ударило специфическое подземное амбре.
      — Каменщики новую сделают, — недовольно буркнул сын Зевса, ступая на высеченные в базальте ступени.
      Зажимая нос большим благоухающим платком, Авгий поспешно кивнул.
      — Софоклюс, за мной!
      — А может быть…
      — Софоклюс, * * *!
      — Да-да, уже иду…
      Оскальзываясь на влажных ступенях, историк поспешно зажег масляный факел.

* * *

      Громко чавкая по грязи, Херакл стремительно мчался по круглому узкому туннелю, начинавшемуся прямо от берега грязной вонючей речки.
      Что и говорить, найти проход в подземные каналы царя Авгия оказалось не таким уж и простым делом. Самозванец спешил, ибо очень рассчитывал хотя бы на этот раз опередить великого Геракла. Но как это сделать, ненормальный представлял себе довольно смутно. Ну да ладно, на месте разберется… Впрочем, он и так уже вроде на месте.
      — О-о-о-о… — внезапно утробно взревело где-то в глубине подземных переходов.
      Херакл замер перед огромной бурлящей лужей, которую собирался перепрыгнуть.
      Маленькая тлеющая лучина в руке самозванца задрожала.
      Вой повторился, и, как показалось Хераклу, на этот раз он прозвучал значительно ближе. Было в этом вое столько злобы, столько ненависти и откровенного желания пожрать, что волосы на груди ненормального (а на голове их у него отродясь не было) стали дыбом.
      — Да идите вы на фиг с такими подвигами! — хрипло прошептал Херакл и, развернувшись, проворно бросился обратно к светлевшему вдалеке выходу.

* * *

      — Софоклюс, ты слышал? — Геракл вгляделся в густую непроницаемую темноту. — Кто-то там вроде как воет.
      — Да уж как тут не услышишь, акустика что надо, — ответил Софоклюс, опасливо косясь на лежащий у стены скелет в истлевшем хитоне.
      Особо историку не понравилось то, что в левой руке скелет держал почерневшую от сырости восковую дощечку, а в правой по-прежнему острую палочку для письма.
      — Что, твой коллега? — язвительно спросил, хихикая, сын Зевса.
      Софоклюс не ответил. Вой повторился.
      — По-моему, оно хочет кушать, — дрожащим голосом произнес хронист, размахивая чадящим факелом.
      — Что вовсе не удивительно, — хмыкнул Геракл. — Чего тут жрать, когда вокруг сплошные отбросы, а отважные добровольцы заглядывают сюда нечасто. Ладно, потопали дальше.
      Поглядев на близкого к обмороку спутника, могучий герой вздохнул и, дабы успокоить историка, обнажил свой божественный меч…
      Вот уже больше часа они шли по широкому полукруглому коридору, посредине которого медленно тек маленький ручеек мутно-зеленой жидкости..
      — Уверен, все нечистоты стекают в Ахеронт, — знающе заметил сын Зевса. — Недаром воды подземной реки чернее ночи…
      Разговор о царстве мертвых в сложившихся обстоятельствах был совершенно неуместен, впечатлительного Софоклюса стала бить мелкая дрожь.
      — Не боись, хронист! — Геракл ободряюще потрепал историка по худому плечу. — Со мной всё равно что у Зевса за пазухой.
      Где-то впереди в темноте промелькнула иссиня-черная тень.
      Софоклюс сдавленно вскрикнул. Геракл же, напротив, приободрился.
      — Наверняка это какой-то местный одичавший водопроводчик, — громко произнес сын Зевса, бесстрашно ступая в таящую неизвестность тьму.

* * *

      — Стой, кому говорю! — Расплескивая воду, Геракл кинулся за удаляющейся в глубь туннеля тенью.
      Софоклюс истошно взвизгнул и бросился следом за убегающим героем. Перспектива остаться здесь одному казалась чистым самоубийством. Судя по крикам, сын Зевса окончательно сошел с ума, потому и погнался за жутким подземным монстром. С другой стороны, казалось немного странным, что монстр убегает.
      «Наверное, заманивает в свое логово! — с ужасом подумал историк, из последних сил мчась за Гераклом. — Вот влип так влип!»
      — Стой, кому сказал!
      Геракл стремительно прыгнул на несшегося впереди неизвестно кого и сшиб с ног.
      — Софоклюс, факел!
      Подбежал запыхавшийся Софоклюс, у которого сердце уже несколько минут как временно переселилось в пятки.
      — Посвети тут… по-моему, я его оглушил.
      Историк посветил.
      У влажной стены туннеля, слегка постанывая, лежал огромный бородатый мужик в красивых черных с позолотой доспехах.
      — Тесей, ты?! — Рот сына Зевса сам собой широко открылся. — Но… за каким сатиром?
      Продолжая тихонько постанывать, Тесей с трудом поднялся на ноги.
      — Ох, моя голова…
      В лицо Гераклу пахнуло перегаром.
      — Что, снова нажрался? — вздохнул сын Зевса. — Небось на деньги, вырученные за золотое руно?
      — Не-а, — мотнул головой афинянин, — те таланты я давно уже пропил.
      — Хорошо, — кивнул Геракл, — в таком случае ответь, почему ты от меня бежал?
      Тесей икнул.
      — А я думал, что ты Минотавр!
      — О-о-о-о… — глухо донеслось из сырых недр подземелья.
      Софоклюс вздрогнул, оглянулся, но ничего, кроме пляшущих в свете факела причудливых теней, разобрать не смог.
      — А это кто воет? — Геракл как следует тряхнул коллегу за плечо.
      — Не знаю. — Тесей испуганно моргнул. — Я постоянно его слышу, ходит где-то рядом, сопит, взрыкивает, но на глаза не показывается.
      — Может, стесняется? — предположил сын Зевса.
      Афинянин снова моргнул и осоловело уставился в темноту.
      — Так это кто, Минотавр?! — испуганно прошептал Софоклюс.
      — Да нет, — Геракл весело осклабился, — какой там Минотавр! Всем в Греции доподлинно известно, что человекобык всего лишь пьяная галлюцинация Тесея!
      — Неправда! — возразил афинянин. — Я лично его несколько раз видел.
      — Ну и сколько ты перед этим выпил? — заржал сын Зевса. — Софоклюс, не бойся, он как налижется, так сразу идет Минотавра искать. Такой у нашего Тесея удивительный бзик.
      На этот раз афинянин не стал протестовать; закрыв глаза, он медленно покачивался из стороны в сторону.
      «Медитирует, — мысленно предположил Софоклюс. — Входит в боевой транс перед схваткой с чудовищем».
      — А откуда вы с ним знакомы? — поинтересовался историк, даже под землей, в жутких туннелях царя Авгия оставаясь пытливым профессионалом.
      — С кем, с Тесеем? — Геракл зевнул.
      — Ну не с Минотавром же, в конце-то концов…
      — Да плавали вместе на «Арго» в Колхиду за золотым руном. Доплыли мы, значит, до Мизии, ну и там меня аргонавты бросили. Наверняка не без вмешательства этого, который перед нами. Но я на дураков долго зла не держу. Эй, Тесей, ку-ку, просыпайся. Пора отсюда выбираться!
      — Да-да? — очнулся Тесей. — О, Геракл, какими судьбами!
      Сын Зевса скорбно вздохнул:
      — Тесей, не дури, и вообще, что ты здесь делаешь?
      — Как что? — возмутился афинянин и, зажав пальцами подбородок, крепко задумался.
      — Нет, всё бесполезно, — махнул рукой Геракл, — он в сандалию пьян. Идем, дубина, по дороге вспомнишь.
      Наугад свернув в просторный коридор, сын Зевса с радостью обнаружил в небольшом тупичке прочную веревочную лестницу, спускавшуюся откуда-то сверху. Под лестницей прямо из земляной стены торчала толстая ржавая труба с огромным зеленоватым вентилем. Под трубой имелась медная табличка с мелким выбитым текстом.
      Геракл наклонился и в свете факела вслух прочел:
      — «Воздушная помпа! В случае возникших в системе подземных водостоков неисправностей до конца открыть вентиль». Хм… Что такое помпа, я не знаю. А вентиль… должно быть, это и есть сие заплесневелое колесико. Эх…
      Поплевав на руки, сын Зевса взялся за дело. Вентиль противно заскрипел и нехотя провернулся.
      — Теперь вроде как всё! — довольно подвел итог проделанной работе Геракл. — Тесей, ты полезешь наверх первым!
      — М-м-м… а собственно, зачем? — подал голос шатающийся афинянин.
      Сын Зевса заговорщицки понизил голос:
      — Там наверху Минотавр!
      — Ах так! — вскричал афинянин и стремительно взлетел по веревочной лестнице, снеся крепким лбом очередную каменную крышку, закрывавшую лаз в опасные подземелья.
      — О-о-о-о… — как показалось грекам, с большим разочарованием донеслось из недр каналов.
      — Наш невидимый друг, похоже, сильно огорчен нашим уходом, — прокомментировал ужасающий вой Геракл.
      — М-да, — согласился Софоклюс, нервно цепляясь за веревочную лестницу, — пожрать как следует этой твари сегодня точно не удастся…
      Когда греки выбрались на поверхность, там уже вовсю царил прохладный осенний вечер.
      Тесей безмятежно лежал в траве рядом с черным зевом подземелья и вроде как блаженно улыбался.
      Геракл снова покачал головой, затем обрезал мечом веревочную лестницу и плотно задвинул каменную крышку.
      — Идем искать колесницу!
      Осоловевший от свежего воздуха историк радостно кивнул.
      — Погоди, Геракл, а как же Тесей?
      Сын Зевса неприязненно посмотрел на афинского героя.
      — А пускай здесь пока полежит, протрезвеет…
      И с чувством выполненного долга греки отправились на поиски непонятно где оставленной колесницы.

      — Ну, как там мой сынуля, не облажался, часом, у царя Авгия? — спросил у Гермеса Зевс, проспавший шестой подвиг своего любимого Геракла, так как накануне слегка перебрал за обедом пузырящейся амброзии.
      — Всё прошло без сучка и задоринки, — ответил божественный вестник, крутя ручки настроек телескописа. — Правда, дворец царя Авгия дерьмом затопило, но это так, мелочь.
      — Царь случайно не утоп? — с подозрением поинтересовался Тучегонитель, блуждающим взглядом ища, чем бы опохмелиться.
      — Нет-нет, Авгий в полном здравии, — заверил владыку Гермес. — Сидит сейчас на крыше своего дворца и гневно потрясает кулаками в сторону Олимпа.
      — Ругается? — с надеждой спросил Зевс, нашаривая под троном верный молниеметатель.
      — Нет, — усмехнулся вестник, — только рожи корчит…
      — А… — разочарованно протянул Громовержец, босой ногой задвигая грозное оружие обратно под трон. — Мне бы опохмелиться..
      — Ты уже после обеда опохмелялся, — возразил Гермес.
      — Да нет, после обеда я напился, — мотнул головой Эгидодержавный.
      — Ну тогда я бы на твоем месте от опохмеления воздержался, — знающе посоветовал Гермес, с неудовольствием оглядывая слегка отекшее лицо владыки Олимпа. — Может, позвать Асклепия с его алкобоюсом?
      Услышав об Асклепии, Зевс непроизвольно дернулся.
      Методы борьбы с алкоголизмом у божественного врачевателя были те еще.
      Например, алкобоюс представлял собою довольно замысловатое устройство. На одном конце стола ставилась емкость с амброзией, за стол сажался страдающий от пагубной зависимости, над головой которого вешалась огромная тяжелая дубина, соединенная хитрыми проволочками с алкоголесодержащей емкостью. Больной тянулся к выпивке и… Бац!.. Устройство срабатывало, охаживая выпивающего по его неразумной головушке.
      — Да ну его к сатировой матери, этого Асклепия, — буркнул Зевс и недовольно поежился.

* * *

      На развилке дорог под Тиринфом Копрей так и не появился.
      Геракл с Софоклюсом прождали его с раннего утра и до самого обеда. Задержка вызвала у сына Зевса вполне понятное недоумение. Ему ведь подвиги нужно совершать, а этот мерзавец шляется непонятно где. Да как он вообще смеет заставлять себя ждать великого сына Зевса?
      Просто немыслимая дерзость!
      — Может быть, он умер, — скучающе предположил Софоклюс, изготовивший себе из большого листа лопуха надежную шапочку от нещадно палящего солнца.
      — С чего бы? — изумился Геракл.
      — Скажем, от побоев.
      — Чьих? Эврисфея?
      — Да нет, твоих! — Историк поправил съехавший на лоб зеленый лист. — Ты ведь ему в прошлый раз, помнится, здорово по башке приложил. Я очень удивлюсь, если он после этого выжил и не остался на всю жизнь бестолковым идиотом.
      Сын Зевса ничего не ответил, ибо и вправду здорово оприходовал наглого посланца не менее наглого Эврисфея.
      Если Копрей действительно помер, то боги на Олимпе крутую бучу поднимут и Геракл сильно пожалеет, что не остался в вонючих подземельях царя Авгия, а опрометчиво выбрался наружу.
      — Полтретьего! — сообщил Софоклюс, посмотрев на булькнувшую наручную клепсидру.
      Сын Зевса мрачно поглядел в небо, где стремительно увеличивалась в размерах огненная точка.
      — Опа, Гермес летит! — обрадовался историк, звонко хлопнув в ладоши.
      Могучий герой его энтузиазма не разделял.
      — Фух! — выдохнул олимпийский вестник, опустившись рядом с колесницей. — Окончательно меня замотали. Клонироваться, что ли?
      Слегка насупленный Геракл ожидал худшего.
      — Что приуныли? — улыбнулся Гермес. — Нету вашего Копрея. Не смог прийти он, болеет. От Эврисфея подцепил ветрянку, лежит теперь весь зеленый от целебных мазей, старые сказания на древних папирусах почитывает.
      Сын Зевса облегченно перевел дух.
      — Значит, так. — Гермес присел на краешек золотой колесницы. — Я на время заменю его. Слушайте, задание номер семь!
      — Да-да, — приободрился Геракл. Софоклюс приготовил свежую дощечку.
      — Как вы, наверное, знаете, на острове Крите начинаются очередные Олимпийские игры. В этом году их организовывает царь Крита Минос.
      — К великому сожалению, я не смогу участвовать в играх, — грустно вздохнул сын Зевса. — Ведь мне нужно совершать героические подвиги!
      — А вот тут, — лукаво усмехнулся Гермес, — тебя, мой друг, ждет небольшой сюрприз. Ведь твой следующий подвиг напрямую связан с Олимпийскими играми!
      — О Зевс, не может быть! — радостно воскликнул могучий герой.
      — Именно так! — горделиво подтвердил вестник. — Я, знаешь ли, могу приносить и весьма приятные новости. Так вот… Тебе необходимо попасть на Крит и принять участие в Олимпийских состязаниях.
      — Во всех?
      — В каких захочешь. Но в одном единоборстве ты просто обязан участвовать непременно.
      — В метании каменного диска? — с замиранием сердца предположил Геракл.
      — Нет, с чего ты взял? В греческом боксе.
      — О нет, — простонал сын Зевса, — ты же знаешь, я не переношу весь этот пафосный мордобой.
      — На этот раз придется перенести, — строго заявил Гермес. — Так хочет сам Зевс!
      — Я уже сражался с неким царем бобриков Амиком, — вспомнил могучий герой, — в Вифинии, когда плавал с аргонавтами. Пренеприятнейшие остались воспоминания.
      — Твоим мнением никто не интересуется! — гневно отрезал божественный вестник. — Скажут участвовать в кулачном поединке, значит, будешь участвовать.
      Сын Зевса в очередной раз тяжко вздохнул.
      — Итак, расклад таков… — Гермес призадумался. — Сразиться на кулаках тебе предстоит со знаменитым местным тяжеловесом по кличке Критский Бык.
      — А нормальное имя у него есть?
      — А зачем тебе?
      — Просто интересно. — Вестник почесал макушку.
      — На самом деле зовут спортсмена Пукилус. — Геракл зло усмехнулся:
      — Ну теперь понятно, почему он стал именовать себя Критским Быком.
      — А вот ты зря смеешься, — прищурился Гермес. — Пукилус великий спортсмен, выдающийся боксер, удостоенный в прошлом году титула «Непобедимый».
      — Ну это только потому, — возразил сын Зевса, — что мы с Тесеем не участвовали в кулачном поединке. Меня дисквалифицировали в начале Олимпиады за то, что метал каменные диски в зрителей. Ну а Тесей, как всегда, очень некстати напился и отправился на остров Лесбос искать Минотавра.
      Божественный вестник слегка повел бровью:
      — Ты мне тут не хвастайся, знаю я вас, героев греческих. Что ты, что Тесей, две сандалии пара. Короче, все олимпийцы, включая Зевса, на тебя поставили, так что смотри не подведи.
      — А кто поставил на Критского Быка? — поинтересовался Софоклюс.
      — А тебе-то зачем знать?
      — Для истории.
      — Ну, раз для истории… — Гермес ухмыльнулся. — На Критского Быка поставили Гера, Эврисфей и Посейдон.
      — А Посейдон на фига? — изумился Геракл, всегда уважавший своего синебородого вечно бухого дядю.
      — Сатир его знает, — пожал плечами Гермес. — Полагаю, он по своему обыкновению с пьяных глаз всё перепутал и вместо того, чтобы поставить на тебя, поставил на Критского Быка. Да не всё ли равно?
      — Ладно, договорились, — согласился сын Зевса, забираясь в золотую колесницу, — вот только правила вспомню. Греческий бокс — это ведь не простое спортивное мордобитие, это целая эстетика расплющенных носов и вывихнутых челюстей.
      — Вспоминай-вспоминай, — похвалил полезное начинание героя Гермес. — Иногда что-нибудь вспоминать очень даже полезно… Уезжай подальше от Тиринфа, и в каком-нибудь безлюдном месте Гефест быстренько телепортирует тебя на остров Крит.
      — Слава Зевсу, хоть плыть не придется, — обрадовался Геракл.
      — А у тебя что, морская болезнь? — удивился божественный вестник.
      — У меня гидрофобия! — значительно сообщил сын Зевса. — Попрошу не путать. Меня не укачивает, просто я, когда везде мокро, не люблю.
      — Бывает, — кивнул Гермес и, не прощаясь, стартовал на Олимп.
      — Ну, хоть на этот раз не будет всяческих выдуманных чудовищ, — несколько воспрянул духом Софоклюс.
      — Ага, тебе легко говорить, — проворчал Геракл. — А я вот эти Сатаровы правила никак вспомнить не могу. Да и вообще сильно сомневаюсь, что я их когда-нибудь знал.
      — Какие еще правила? — недовольно осведомился историк.
      — Такие! — огрызнулся могучий герой. — Правила греческого бокса.
      — А… эстетика мордобоя, как ты только что выразился, — кивнул хронист. — И что здесь сложного? Не плюй сопернику в глаза, грязно не ругайся, ниже пояса не бей, вот и все дела.
      — Не так всё просто, — стоял на своем снова погрустневший Геракл. — Если меня дисквалифицируют из-за какой-нибудь ошибки, победу признают за соперником.
      — А вот это уже хреново, — согласился Софоклюс, и в мрачных раздумьях эллины покатили прочь от Тиринфа.

* * *

      — Слушай, Гефест, а давай еще кое-кого на Крит телепортируем, — заговорщицки прошептал на ухо божественному кузнецу Гермес.
      Гефест, возившийся с огромной телепортационной пушкой, с недоумением поглядел на олимпийского вестника.
      — Ты хочешь сказать, без ведома Зевса?
      — А что здесь такого? — вспылил Гермес. — Всего и делов-то — одного лишнего человечка на Крит перебросить. Я уверен, если что, Зевс будет доволен.
      Гефест задумался.
      — Ладно, давай! — наконец согласился он. — Как его хоть зовут, этого твоего человечка?
      — Херакл, — невозмутимо ответил Гермес.
      — Как?
      — Хе-ра-кл!
      — А… тот самый ненормальный…
      — Да-да, тот самый.
      — Зевсу это может сильно не понравиться.
      — Ну, Гефестушка, пожа-а-а-алуйста.
      — М… м… м… хорошо. Но если что не так пойдет, я всё свалю на тебя…

* * *

      Итак, Олимпийские игры.
      Проводились сии знаменательные состязания практически каждый год и имели для Древней Греции величайшее социально-политическое значение, ибо во время спортивного праздника во всей Аттике объявлялся всеобщий безоговорочный мир.
      Циклопы вели себя довольно прилично, лестригоны никого не жрали, спартанцы временно сворачивали свои экспансионистские планы, одним словом, тишь да гладь да Зевса благодать. Даже такие беспредельщики, как морские пираты, и те в дни Олимпийских игр не смели бесчинствовать.
      За несколько месяцев до празднества по всей Греции рассылались послы, приглашавшие на игры всех желающих.
      Каковы же были сами состязания?
      Ну, прежде всего, марафонский бег от нескольких голодных тигров, греческая борьба, кулачный бой, метание диска, бросание копья и конечно же бега на колесницах.
      Победители на играх в награду получали оливковый венок и пользовались во всей Греции (особенно в спальнях знаменитых красоток) огромным почетом.
      Ну что еще?
      К слову сказать, древние греки вели летосчисление именно по Олимпийским играм, считая первыми состоявшиеся в… м… м… 776 году до нашей эры…
      Как и было обещано, покинувших окрестности Тиринфа Геракла с Софоклюсом вместе с боевой колесницей боги быстренько перебросили на Крит. А Крит уже весь кипел в предвкушении праздника. И как только несчастный остров не потонул под тяжестью совершенно невероятной массы эллинов, осталось загадкой.
      — Хей-хей-хей, пошли-пошли! — весело подбадривал Геракл вяло трусивших лошадей.
      После нескольких телепортационных скачков лошадки несколько очумели и команд могучего героя слушались весьма неохотно.
      Выложенная камнями дорога вела прямехонько к огромному амфитеатру под открытым небом, где очень скоро должны были начаться соревнования по бегу.
      — Бег — это не моя стихия, — неспешно рассуждал сын Зевса, понукая слегка заторможенных лошадей. — Я практически никогда не участвую в этой спортивной забаве. Что может быть красивого в бегущем великом герое? Ну да, он грациозен, он величествен, но ведь он бежит! Не важно, куда и от кого. Но бежит! А разве может бесстрашный сын Зевса бежать, даже если на финише его поджидает достойный приз?
      — Геракл, — недовольно проворчал Софоклюс, — ты меня уже достал своими разговорами. Твоя жизненная философия мне глубоко чужда. Очень редко мне удается найти в твоих речах хотя бы крупицу здравого смысла.
      Но Геракл не обиделся.
      Ничто не могло омрачить его настроения в этот великолепный день.
      — А это еще кто? — удивился Софоклюс, увидев бегущего рядом с их колесницей тщедушного лысого сумасшедшего, которого преследовала огромная свора бродячих собак. — Где-то я его уже видел.
      Сын Зевса тоже посмотрел на преследуемого псами грека.
      — Ба! — воскликнул могучий герой. — Так ведь это же Херакл из психушки Асклепия!
      — И этот сбежал, — сокрушенно покачал головой Софоклюс.
      Даже не посмотрев в их сторону, Херакл резко прибавил скорости и, обогнав(!) золотую колесницу, скрылся в туче дорожной пыли. Воющая, лающая, визжащая собачья свора разношерстной волной устремилась за беглецом.
      — Вот это и есть самый настоящий марафонский бег! — знающе сообщил сын Зевса, дивясь скорости улепетывающего сумасшедшего.
      — А что, — спросил Софоклюс, — сирым и убогим тоже можно участвовать в Олимпийских играх?
      — Всем можно!
      — И мне, если я вдруг захочу?
      — Историков редко допускают к состязаниям.
      — Это еще почему?
      — Физические данные, — просто ответил Геракл. — Вот ты, Софоклюс, когда-нибудь в своей жизни видел историка-культуриста?
      — Нет, ни разу с таким жутким гибридом тупости и гениальности я, слава Зевсу, еще не встречался.
      — Вот то-то и оно! Историки, как правило, довольно болезненные, нервно неуравновешенные, пьющие личности. Одним словом, богемная элита Греции, впрочем, как и философы…
      Добравшись до бурлящего амфитеатра, наши герои заняли самые лучшие (почетные!) места, с которых сын Зевса, гневно ругаясь, согнал каких-то слегка подвыпивших седовласых царей. Охрана правителей хотела было повозмущаться и тут же полетела вверх тормашками на нижние ряды ликующих зрителей.
      — Первый тур — состязание в беге! — пояснил Софоклюсу Геракл, жуя купленную у проворного иудея жареную кукурузу.
      Внизу в начале беговой дорожки уже разминалось несколько длинноногих спортсменов. Чуть поодаль от них в прочных клетках бесновались огромные голодные тигры.
      — А что это они там делают? — полюбопытствовал историк, увидав, как бегуны натирают себе ноги чем-то непонятным.
      — Мажут пятки салом! — разъяснил сын Зевса. — Чтобы тигры резвей за ними бежали.
      Софоклюс поежился и посмотрел на храбрых безумцев с большим уважением.
      Раздался громкий хлопок, и четверо тигров с рычанием кинулись за рванувшими со стартовой полосы спортсменами. А вот пятый тигр бежать передумал, устремившись прямехонько к зрительским рядам.
      — Вот, сатир побери, — с чувством воскликнул Геракл, поднимаясь со своего места, — каждый раз одно и то же…
      Быстро сбежав вниз, могучий герой, подбадриваемый уже приготовившейся давать деру толпой, мощными пинками загнал голодного тигра в одну из клеток, после чего спокойно вернулся обратно на трибуну…
      Бегуны уже одолели два круга.
      — Им осталось пробежать еще три, — заявил Геракл. — Наверняка победит вон тот высокий эфиоп.
      — А ты заметил одну характерную спортивную закономерность? — спросил Софоклюс, с интересом наблюдая за бегунами.
      — Какую же?
      — Что в беге на Олимпийских играх всегда побеждают эфиопы, а в стрельбе из лука греки.
      — Стрельба из лука не входит в число главных видов единоборств, —хмыкнул сын Зевса. — Соревнования по стрельбе проводятся дополнительно, по нечетным дням.
      Голодные тигры заметно устали, и бегуны, значительно приободрившись, припустили пуще прежнего. У некоторых даже открылось второе дыхание.
      Как и предполагал Геракл, первым к финишу пришел высокий голенастый эфиоп.
      Трибуны взорвались.
      Несколько солдат умело загнали тигров в клетки, где выдохшихся хищников уже поджидала свежая телятина.
      — Итак, в марафонском беге на короткую дистанцию победил Тумба Абмут! — зычно прокричал в большую медную трубу распорядитель соревнований. — Но, посовещавшись, мы, бессменные судьи соревнований, с согласия победителя решили передать приз великому Гераклу, спасшему зрителей от голодного тигра.
      — Что?! — подпрыгнул на месте Софоклюс.
      — Вот так! — рассмеялся Геракл и под оглушительные аплодисменты спустился за призом.

* * *

      Сидя на почетной трибуне в оливковом венке, сын Зевса покрутил в руках великолепную золотую амфору с изображением марафонских бегунов и нравоучительно произнес:
      — Вот видишь, Софоклюс, иногда достаточно просто присутствовать во время спортивных соревнований и получишь отличный приз.
      Софоклюс лишь кивнул, поглядывая на взошедших на небольшое возвышение греческих борцов.
      — Совершенно варварский вид единоборств, — прокомментировал сын Зевса. — Двое потных перевозбужденных мужиков час корячатся в маленьком тесном круге.
      — Ну, прямо Камасутра какая-то, — удивился историк, с ужасом взирая на четырехногое, четырехрукое, двухголовое потное чудовище, ползающее по узкому пространству спортивного возвышения.
      К счастью, сей кошмар быстро закончился и на спортивной арене появились мускулистые метатели дисков.
      Геракл, к безмерному удивлению Софоклюса, не сдвинулся с места, продолжая невозмутимо лопать жареную кукурузу.
      — А разве ты не примешь участие в метании? — изумился историк, зная, что сын Зевса величайший мастер данного вида соревнований.
      — Я дисквалифицирован на пять лет, — грустно ответил могучий герой, — личным распоряжением Зевса!
      После дисков метали копья, ну а затем начались приготовления к бегу колесниц. Тут уж Геракл не удержался! Оставив Софоклюса на трибуне, он проворно сбежал вниз и вскоре подвел свой золотой экипаж к белой линии старта.
      — Ге-ра-кл, Ге-ра-кл! — скандировала толпа.
      Сын Зевса величественно кивнул.
      Трое соревнующихся (включая Михаэлюса Шумахериса) тут же отказались от участия в забеге, умчавшись на своих колесницах прочь. Могучий герой при этом даже бровью не повел, восприняв бегство соперников как что-то само собой разумеющееся.
      Раздался удар гонга.
      Колесницы рванули с места.
      Одна из повозок, вместо того чтобы поехать вперед, резко дала назад и врезалась в клетки с тиграми. Возница спрыгнул на землю и, пошатываясь, зигзагами бросился наутек от ругающихся солдат, вооруженных сетью. Бедняга был настолько пьян, что попытался оседлать вырвавшегося из сломанной клетки сытого тигра.
      В итоге на них обоих была искусно накинута крепкая сеть. Зрелище веселящимся эллинам сильно понравилось, и они проводили уносивших пьяного возницу солдат гулом всеобщего одобрения.
      А Геракл тем временем уже здорово обогнал опасливо жавшихся к обочине арены соперников, залихватски вскрикивая и напевая что-то олимпийско-героическое.
      Но за два круга до финиша сына Зевса стал нагонять некий весьма несознательный юноша на небольшой черной колеснице. Геракл недовольно покосился на обнаглевшего соперника, глаза могучего героя гневно сверкнули.
      — Не может быть! — яростно прошептал сын Зевса. — Ведь это же тот самый наглец, который безнаказанно оскорбил меня на дороге в Арголиду, когда я ехал убивать лернейскую гидру!
      Без сомнения, это был тот самый мерзавец. Геракл отлично запомнил его черные локоны и медные боевые доспехи.
      Могучий герой зловеще усмехнулся, старательно припоминая правила спортивной гонки на колесницах.
      Через пару минут сын Зевса пришел к выводу, что никаких правил на самом деле не существует. Устроители Олимпийских игр о такой банальной мелочи элементарно забыли. Это развязывало Гераклу руки. В конечном счете именно руками могучий герой и воспользовался, выдернув из паза притороченное к борту золотой колесницы боевое копье и метнув его прямо в правое колесо обгоняющей повозки.
      Толпа на трибунах восторженно взвыла. Черная колесница содрогнулась. С треском разлетелись деревянные спицы, и заносчивый юноша ласточкой взлетел в небо, опустившись аккурат на ряды бессменных судей.
      — Никто… — бешено проревел сын Зевса, мчась к очередной победе, — никто не смеет побеждать великого сына владыки Олимпа…
      Так Геракл завоевал второй золотой олимпийский приз. А после спортивных скачек произошла кульминация первого дня Олимпийских игр, а именно: греческие кулачные бои.

* * *

      Критский Бык взошел на спортивное возвышение в самом конце боев, когда взмокшие солдаты унесли со спортивной арены бесчувственные тела прочих соревнующихся, многих из которых так и не удалось расцепить.
      — Ну кто? — грозно выкрикнул знаменитый боксер свою ритуальную, заученную наизусть фразу. — Кто хочет бросить мне вызов?
      Желающие пока не спешили, а Геракл решил слегка поиспытывать терпение чемпиона, тем более что об их поединке было объявлено заранее. Многие греки только ради этого редкого зрелища и приплыли на остров Крит.
      Выглядел Пукилус очень даже внушительно, поменьше, конечно, Геракла, но в плечах, пожалуй, такой же. Гладко выбрит, длинные волосы завязаны на затылке в жесткий пучок. На талии олимпийский пояс (ярко-красная набедренная повязка с вышитым посередине золотым львом). Мощные бицепсы так и лоснятся.
      «Небось тоже себя розовым маслом от комаров натирает», — подумал скучающий на трибуне Софоклюс.
      — Ну кто? Кто? — всё не унимался знаменитый боксер. — Кто… э… э… э… посмеет бросить мне вызов?
      — Я! — жалко пропищало с северной трибуны, и над спортивной ареной повисла могильная тишина.
      Все зрители ошеломленно смотрели на ковыляющего через зеленое поле лысого дистрофика в драной собачьей шкуре.
      — Опаньки… — только и нашелся что сказать обескураженный Геракл.
      — Э… э… э… — в замешательстве прохрипел Критский Бык, непонимающе таращась на тщедушного психа.
      — Он всё-таки опередил тебя, Геракл, — покачал головой Софоклюс, дивясь безрассудной отваге чокнутого грека.
      Дойдя до боксерского возвышения, Херакл довольно безуспешно попытался на него забраться. После седьмой провальной попытки, завершившейся падением головой оземь, самозванца забросили на ринг подоспевшие солдаты, но Херакл к тому времени был уже без сознания, здорово приложившись затылком о валявшийся в траве каменный диск, позабытый кем-то из рассеянных спортсменов.
      — Э… э… э… — снова неуверенно прохрипел Критский Бык, с недоумением рассматривая бесчувственное тело у своих ног.
      Подбежал запыхавшийся судья, пощупал у Херакла пульс, удовлетворенно крякнул и громко возвестил:
      — Победил Критский Бык!
      — У-а-а-а… — радостно взревел чемпион, прыгая на жалобно скрипящем помосте.
      —  Виртуальный нокаут! — сообщил Зевсу сидевший у телескопией Эрот.
      —  Это как? — обалдело переспросил Зевс.
      —  Ну… — Эрот задумчиво пошевелил пальцами, — мысленный хук сопернику на расстоянии…
      Тщедушное тело Херакла солдаты копьями столкнули с помоста и без особого труда уволокли самозванца в лазарет.
      — Пора заканчивать весь этот балаган, — недовольно пробурчал сын Зевса и, поведя могучими плечами, спустился вниз на арену.
      Зрители тут же стихли.
      Критский Бык затравленно заозирался, ища глазами тренера. Но тот сбежал, как только увидел приподнимающегося со своего места Геракла.
      Великодушно приветствуя в очередной раз взорвавшуюся криками толпу болельщиков, сын Зевса величественно взошел на спортивное возвышение.
      Критский Бык неуверенно переминался с ноги на ногу в углу тесного ринга.
      — Ну что? — с легкой иронией спросил его Геракл. — Ты ведь, кажется, хотел с кем-нибудь сразиться?
      — Э… э… э… — неопределенно отозвался чемпион, здорово смущенный.
      Грянул гонг.
      Сын Зевса наклонился к уху снующего рядом судьи и горячо зашептал:
      — Я начисто забыл правила, что нужно делать-то? — Судья судорожно сглотнул.
      — Вы как почетный гость Крита имеете право на первый удар, — тоже шепотом ответил он.
      Могучий герой кивнул и пальцем поманил набычившегося соперника.
      Чемпион нехотя приблизился.
      Геракл поплевал на правый кулак, размахнулся и… остановил занесенную для удара руку еще в полете, ибо сдавленно ойкнувший Критский Бык рухнул, сраженный внезапным героическим обмороком.
      Судья попробовал у чемпиона пульс и, посчитав на всякий случай до десяти, радостно возвестил:
      — Нокаут! Победил Геракл Олимпийский!
      Толпа любителей спорта грянула так, что зависший точно над спортивным амфитеатром Олимп прилично содрогнулся.
      Сняв с поверженного Критского Быка чемпионский пояс, судья торжественно передал его несколько разочарованному стремительностью кулачного боя сыну Зевса.
      — Для начала постирайте! — гневно гаркнул могучий герой, неприязненно глядя на поверженного слабонервного соперника.
      —  Что, очередной виртуальный нокаут? — рассмеялся, глядя вниз через телескопис, Тучегонитель.
      —  Ага! — весело подтвердил Эрот. — Спущусь-ка я вниз к царю Миносу, получу наш выигрыш!
      —  Да-да, разумеется, — кивнул Зевс и тихонько про себя добавил: — Бедный-бедный Посейдон…

      — Ты мне, главное, сейчас не мешай, — строго предупредил Софоклюс, доставая свежую восковую дощечку. — Да и лошадей приструни, что они несутся у тебя как угорелые?
      — А чего это ты вдруг раскомандовался? — возмутился Геракл. — Наверное, завидуешь мне, потому что я сегодня за один-единственный день получил сразу три великолепных приза.
      — Кто завидует? — изумился историк. — Это я-то тебе завидую?!
      — Угу, конечно, черной завистью!
      — Ой, не смешите мои сандалии, люди добрые. Все эти твои спортивные победы липовые!
      — Но-но…
      — Да-да, липовые, голос правды не задушишь. Ведь все греки, включая устроителей критских Олимпийских игр, до смерти боятся гнева богов, а в особенности твоего эгидодержавного папашу.
      — Да, это так! — довольно кивнул могучий герой. — Но я не вижу совершенно никакой связи между моими блистательными спортивными победами и этим патологическим страхом смертных перед Олимпом.
      — Ну-ну… — только и нашелся Софоклюс. — Что ж, не буду с тобой спорить, только еще раз попрошу по возможности мне не мешать. Если тебе не трудно, объезжай на дороге ямы, а то у меня что ни слово, то троеточие… Потомки, чего доброго, подумают, что я пьяный был.
      — Да успокойся, Софоклюс, что-то ты сегодня не в меру перевозбужден.
      — Дело в том, — ответил историк, — что мне следует описать сразу два твоих подвига. И если ты думаешь, что это легко, то очень сильно заблуждаешься…
      — Ладно, всё, молчу… — согласился Геракл, но всё-таки не удержался и дурным голосом пропел: — О, птичка, птичечка-а-а-а…
      — Всемогущие боги! — простонал Софоклюс, с тоскою глядя на девственно чистую дощечку.
      Вдохновение, как назло, решительно отсутствовало. Видно, ветреная муза Клио вместо Софоклюса посещала отдыхающего на Аргосе Геродота.
      Вот она где, несправедливость!
      Но ничего не поделаешь, история не терпит промедления, тем более ВЕЛИКАЯ.
      Хронист тяжко вздохнул и решительно взялся за работу…
       И вот шестое задание.
       Гераклу приказано было очистить от навоза скотный двор сына лучезарного бога Гелиоса, царя Авгия. Гелиос дал своему сыночку огромные богатства и, в частности, многочисленные стада всяческих копытных животных. Были тут и единороги, и свиньи, и вообще совершенно непонятные уроды с рогами на носу. Как видно, коллекционировал Авгий разных травоядных животных.
       Пришедший к царю Геракл решил совместить приятное (насколько это было возможно при подобном задании) с полезным: и подвиг, так сказать, совершить, и подзаработать малость. Думал о будущем великий герой и правильно делал.
      —  Хорошо, Авгий, — так сказал царю сын Зевса, — я очищу твой скотный двор всего за один день, но в награду ты отдашь мне десятую часть своих стад.
      —  Что?! — бешено вращая глазами, вскричал Авгий. — Какая неслыханная наглость. Да знаешь ли ты, кто мой отец?
      —  Ха, удивил, — усмехнулся Геракл, — а знаешь ли ты, кто мой папаня ?
      —  Ну и кто же он? — ехидно осведомился царь. — Какой-нибудь портовый пропойца, нарвавшийся в один прекрасный день на разбойничий нож?
      —  Ты почти угадал, — кивнул могучий герой, — я сын великого Зевса.
       Царь Авгий мгновенно поник, как-то скукожился и, осторожно поглядев на синее небо, видневшееся в вентиляционном отверстии потолка, пробормотал, что, дескать, согласен на сделку. В любом случае очистить стойла за один день было физически невозможно.
       Но недооценил Авгий хитроумного героя.
      — А вот про ум это ты правильно написал! — похвалил управлявший колесницей Геракл.
       …Сын Зевса нанял (за полпифоса вина) двух жутко ленивых, но сильно пьющих циклопов, которые, не особо напрягаясь, разворотили небольшую речную дамбу, расположенную прямо у грязных конюшен. Мощная волна холодной воды обрушилась на скотный двор царя Авгия, очищая местность не только от навоза, но и от мычащей, блеющей, хрюкающей, мекающей (нужное подчеркнуть) живности.
       Куча народа утопла в тот день (в частности, пастухи), солдаты же Авгия шли ко дну особенно эффектно, ибо доспехи у них были самые тяжелые в Греции. К слову сказать, погибла и царица (на нее прямо с гребня мощной волны спикировал небольшой носорог), но подобному раскладу царь Авгий только обрадовался.
       Почти весь скот потонул в разбушевавшейся, изменившей свое русло речке. Осталась лишь десятая часть от некогда огромного, невиданного стада. Та самая часть, что требовал себе в награду за проделанную работу великий герой.
       И вот явился Геракл за причитающимся вознаграждением.
      —  Ни сатира ты от меня не получишь, — кричал и плевался царь, подпрыгивая на троне, — хотя… за жену спасибо.
      —  Но ведь… я честно выполнил условие сделки! — безмерно удивился сын Зевса.— Боги свидетели, я всего лишь за одни сутки очистил твой скотный двор!
       Услышав упоминание о богах, которые к тому же наверняка были свидетелями всего, что происходило в землях смертных, Авгий немного успокоился и так ответил Гераклу.
      —  Ни хрена я тебе, братец, не дам, и точка!
       Пришлось герою с пустыми руками вернуться в Тиринф.
      — Опять полную чушь пишешь! — возмутился Геракл. — Во-первых, я никогда не позволил бы царю разговаривать со мной в столь возмутительном тоне. Во-вторых, я ни за что бы не стал возвращаться в Тиринф с пустыми руками на потеху трусливому мерзавцу Эврисфею. Уж что-нибудь да прихватил бы с собой. Ну, скажем… голову царя Авгия.
      — Погоди-погоди, — усмехнулся Софоклюс, — дальше тебе должно понравиться…
       Ужасно отомстил сын Зевса царю Авгию.
      — Ага, вот это уже значительно лучше! — оживился Геракл, чуть не въехав в огромную канаву, ибо одновременно править колесницей и следить за историческими каракулями Софоклюса было весьма проблематично.
       В один прекрасный день к тому времени уже освободившийся от службы у Эврисфея герой вторгся во владения Авгия с могучим войском и победил в кровопролитной битве жадного царя, снеся тому голову.
      — Убив отравленной стрелой! — поправил Софоклюса сын Зевса.
      « …убив отравленной стрелой», — переправил хронист.
       Геракл отомстил и всем союзникам Авгия, его родственникам (в том числе и престарелому внучатому троюродному деверю), любовницам, друзьям, слугам, домашним животным, случайным знакомым и просто не имеющим никакого отношения к царю людям.
      — Да-да, я такой! — усмехнулся герой. — Иногда могу быть очень кровожадным.
      — В мечтах, — буркнул Софоклюс, но спутник его, к счастью, не услышал.
       Особенно за военную помощь Авгию (партию набедренных повязок) поплатились царь Пылоса Налей и сто шестнадцать его сыновей.
      — Однако какое отличное у этого царя имя! Софоклюс, ты сам его придумал или перепер из нашего древнего эпоса?
      — Придумал! — огрызнулся историк. — Да у меня уже несколько дней во рту и капли не было.
      — Так ты в своих хрониках тонко намекаешь мне на небольшую попойку! — догадался Геракл. — Что ж, обещаю тебе грандиозную пьянку, как только справлюсь с восьмым заданием недоноска.
      Услышав сие, историк приободрился и застрочил пуще прежнего, исправив царя Налея на Нелея.
       …От мести великого героя не спасся и старший сын Нелея Периклимен, который был великим волшебником и мог превращаться по своему желанию в любое животное. Трижды обращался чародей то в змею, то в пчелу, то в орла, и все три раза убивал его могучий Геракл. Наконец превратился Периклимен в бабуина и, получив по голове от сына Зевса копьем, начисто забыл все свои заклинания. Видя такое дело, Геракл отпустил волшебника восвояси, обрекая того на весьма комфортную жизнь: сидение на дереве, поедание разнообразных плодов, философствование.
       Хоть и мстителен был сын Зевса, но справедлив…
      Прочтя последнюю строку, могучий герой не удержался и поцеловал хрониста прямо в блестящую мудрую плешь. Колесница в этот момент стала совершенно неуправляемой, вследствие чего с оглушительным грохотом врезалась в придорожное дерево.

* * *

      — Что, коротышка, собрался в Тиринф? — спросил Эврисфей своего посланца, увидев его одетым в серый дорожный хитон. — Вижу, ты поправился.
      Конечно, Эврисфей слегка кривил душой. Если кого и напоминал сейчас переболевший ветрянкой Копрей, так это эфиопского монстра Чупокабру. Хотя Чупокабра, пожалуй, был (была?) посимпатичней.
      Общая основательная припухлость еще не покинула лицо посланца, перемазанное зеленой лечебной мазью, которую Гермес принес прямо с Олимпа.
      — Можно я уволюсь с этой проклятой работы? — с робкой надеждой спросил Копрей, стараясь близко не подходить к бациллоносному хозяину.
      — Об этом, идиот, даже и не думай! — отрезал Эврисфей, глотая какой-то непонятный серый порошок. — Ты мне нужен сейчас как никогда. Боги с Олимпа передали для Геракла очередное дебильное задание.
      Эврисфей показал свежую восковую дощечку.
      — Подойди и возьми! — Копрей не сдвинулся с места.
      Как сказал ему (по большому секрету) горбатый слуга, Эврисфей болел сейчас инфекционным шелушением кожи на ушах.
      — Ладно, — прорычал болезный, — я понимаю твой страх. Что ж, я ее тебе швырну…
      Хорошо прицелившись (правым более-менее рабочим глазом), Эврисфей метнул в своего посланника тяжелую дощечку, целя Копрею аккурат в лоб. Но Копрей был уже тертый овощ, поэтому он ловко увернулся от дощечки, поймав ее на лету зубами.
      Эврисфей сокрушенно цокнул языком и принял для успокоения нервов непонятную мутную микстуру из баночки, на которой было написано: «От натоптышей и мозолей».
      — Выпустите меня! — гневно донеслось откуда-то снизу. — Я требую немедленной свободы!
      По правде говоря, Копрей, еще когда только вошел в покои Эврисфея, обратил внимание на странные далекие вопли, приняв их поначалу за урчание в животе хозяина.
      — Кто там так голосит? — спросил посланец. — Неужели твой горбатый слуга?
      — Нет, — поморщившись, ответил Эврисфей, подкладывая себе под спину большую мягкую подушку. — Это тот сатиров механический баран, который приехал вместе с тобой три дня назад. Достал меня этими своими заумными разговорами, ну, я его и заманил в подвал, сказав, что там его ждут благодарные слушатели.
      — Нехорошо обманывать божественное изделие, — покачал головой Копрей. — За это и схлопотать от всемогущих можно.
      — А я никого не обманывал, — развел руками Эврисфей. — Там внизу полно благодарных слушателей.
      — Да ну!
      — Конечно!
      — Ну и кто же это? — язвительно поинтересовался посланец.
      — Крысы и пауки! — торжественно пояснил Эврисфей, громко чихая.
      Копрей в панике выскочил из никогда не проветриваемых покоев больного, очень рассчитывая, что на этот раз очередная цеплючая болячка его минует.

* * *

      — Ближе к вечеру починю! — сообщил Геракл, рихтуя случайно нашедшимся в соседних кустах огромным молотом помятые борта колесницы.
      Кони, к счастью, не пострадали, чего нельзя было сказать об ударившемся головой о дерево Софоклюсе.
      — Кто ты, здоровяк? — басом вопросил историк, сидя в высокой траве и ощупывая огромную шишку на своей гениальной черепушке.
      — Тотальная потеря памяти вследствие небольшой внешнечерепной контузии, — знающе кивнул Геракл. — Мы это уже проходили. Я тоже вот однажды попытался так придуриваться, но Зевс меня быстро от этой хандры вылечил, заперев в тесном храмовом зале вместе с Цербером.
      — Что, наверное, Цербер пытался тебя загрызть? — продолжая ощупывать голову, полюбопытствовал историк.
      — Нет. — Сын Зевса с грохотом обрушил молот на несчастную колесницу. — Он пытался меня поцеловать.
      — Ну и что же в этом страшного?
      Отложив тяжелый инструмент, Геракл вытер львиной лапой мокрый лоб.
      — Софоклюс, ты просто не представляешь, какие у этого Цербера холодные губы.
      Хронист задумчиво потер правую бровь, зевнул и, осоловело поглядев на сына Зевса, с недоумением спросил:
      — Мужик, а ты кто?
      Геракл погрозил Софоклюсу пальцем:
      — По-моему, братец, твоя шутка слегка затянулась.
      — Я Гомер! — внезапно выпалил историк. — Я великий греческий поэт Гомер!
      — Так Гомер ведь слепой! — усмехнулся сын Зевса. — А ты, дурья башка, зрячий, как горный орел. Софоклюс, кончай чудить!
      — Я Гомер…
      — Ну что ж. — Со вздохом обнажив меч, Геракл не спеша приблизился к Софоклюсу. — Вижу, ты решил окончательно закосить от написания моего эпоса.
      — Я Гомер… великий поэт!
      — Ну, если ты настаиваешь, — усмехнулся герой и, схватив историка за бороду, приблизил к его правому глазу острие своего меча. — Ну, с какого начнем, с правого или с левого?
      — Я Софоклюс! — истошно заорал историк. — Я Софоклю-ю-ю-юс…
      — То-то! — довольный результатом радикальной терапии, Геракл спрятал меч.
      —  Твои методы! — сказал на Олимпе Асклепию обнаженный по пояс Зевс, глядя в маленький глазок телескописа.
      —  Зевсик, не дергайся, — пробурчал врачеватель, массажируя Тучегонителю слегка заплывшую жирком спину. — Жрать тебе поменьше бы, а то, глядишь, скоро новый трон нужно будет Гефесту заказывать.
      —  Не умничай! — огрызнулся Громовержец, с умилением глядя, как Геракл окончательно раскурочивает молотом золотую колесницу. — Герме-е-е-ес…
      —  Я здесь, Эгидодержавный!
      —  Слышишь, пошли-ка вниз Гефеста с инструментом, а то мой сынуля что-то немного увлекся процессом починки.
      —  Сделаем!
       Слегка расслабившись, Зевс блаженно улыбнулся.

* * *

      — Вот это работа! — восхищенно похвалил Геракл, глядя на блестящую, словно новенькая, боевую колесницу царя Креонта.
      — Плевое дело, — отозвался Гефест, пряча в большую коробку свои диковинные инструменты.
      — Ты это, братец… — замялся сын Зевса.
      — Ну говори, чего уж там, все ведь свои, — рассмеялся кузнец, вытирая мозолистые руки.
      — Мы тут с хронистом в Тиринф слегка опаздываем, может, перебросишь?
      — Эх, добрый я сегодня, — снова рассмеялся Гефест и, достав из кармана нечто напоминавшее морскую раковину, строго приказал: — Стойте на месте и лучше не двигайтесь, а то доставлю вас в Тиринф по частям.
      — А дышать можно? — робко спросил Софоклюс.
      — Можно…
      В следующую секунду они очутились на роковом перекрестке.
      — Фух, — выдохнул Геракл, протирая глаза. — Никак не могу привыкнуть к этой частой смене пейзажей.
      Копрея на перекрестке не оказалось, лишь одиноко лежала на плоском камне у дороги забытая восковая дощечка. Пожав плечами, Софоклюс подошел к камню и вслух, с расстановкой прочел: «Подвиг восьмой: ишаки Диомеда».
      — Кто Диомеда? — недовольно переспросил сын Зевса.
      И в этот момент из непроходимых зарослей выбралось маленькое гадкое-зеленое чудовище.
      — А-я-я-я… — завизжал историк, падая навзничь. Геракл же, слегка изогнув правую бровь, стремительно выхватил меч.
      — Не убивайте меня, пожалуйста, — жалобным голосом попросило чудовище.
      — Хорошо, — кивнул сын Зевса, — убирайся обратно в свое болото…
      — Это я, Копрей, — пролепетал монстр.
      Изображающий мертвого Софоклюс тут же вскочил на ноги и, небрежно отряхнув одежду, коротко пояснил:
      — Я споткнулся.
      — Что с тобой случилось? — безмерно удивился могучий герой. — Почему твое лицо зеленого цвета? Ты нюхал столярный клей?
      — Нет-нет, — замотал головой Копрей. Волосы у него тоже почему-то были зеленые.
      — Я сильно болел… а то, что вы видите, жуткие последствия моей болезни.
      — Ты болел бешенством? — предположил Геракл, решив на всякий случай меч в ножны пока не прятать.
      — Нет, ветрянкой, — пояснил посланец и, подобрав восковую дощечку, хрипло, но довольно торжественно прочел: — На этот раз, Геракл, сын Зевса, тебе следует отправиться во Фракию к царю биз… бир… сатир побери эти идиотские названия… к царю бистонов Диомеду.
      — Не знаю такого, — демонстративно заявил могучий герой.
      — У этого царя по некоторым проверенным слухам, — невозмутимо продолжал посланец Эврисфея, — есть дивной красоты ишаки.
      — Ослы, — поправил Копрея Геракл.
      — Нет, ишаки, тут так написано. В общем, отправляйтесь за ними во Фракию. И скажу вам по секрету…
      Посланец слегка понизил голос:
      — Этот Диомед законченный придурок. Лучше всего, если вы его ишаков тихо и профессионально умыкнете, не поднимая шума и пыли.
      — Великий сын Зевса не вор! — возразил Геракл. — И он не станет брать чужое…
      — Ну а если великий сын Зевса кое-что позаимствует на время? — хитро ввернул Копрей.
      — Это можно, — кивнул могучий герой.
      И он с верным хронистом отправился во Фракию.

* * *

      Во Фракии греки стали действовать очень осторожно, стараясь по возможности сохранять загадочное инкогнито. Хотя сыну Зевса с его внешностью трудно было не бросаться в глаза, да и золотая колесница сияла на многие стадии окрест.
      — Лева меня демаскирует, — посетовал могучий герой, но предложение историка снять шкуру гневно отверг.
      Зря, конечно, отверг, ибо в предложении хрониста был определенный смысл. Ведь о человеке-бурундуке с Олимпа давно уже раструбили пьяные певцы аэды, приписывая странному герою совершенно умопомрачительные подвиги, такие, как совращение восемнадцати престарелых дочерей царя Крита Миноса и избиение героя Афин Тесея.
      — Если что, — предупредил Геракл, понукая измученных лошадей, — то я странствующий оперный певец Лучано Домингиус, ну а ты, Софоклюс, мой агент…
      — Кто? — вытаращился на героя историк.
      — Ну, это слово такое из лексикона богов, короче, если что, то ты мой… м… м… м… человек, занимающийся денежной стороной моей профессии.
      — Упаси нас Зевс от таких гастролей, — содрогнулся историк, и они весело въехали в первый попавшийся на пути город.
      Оставив колесницу на платной стоянке, эллины не спеша побрели искать ишаков царя Диомеда, хотя Фракия, она, конечно, большая, кто знает, где царь своих копытных держит.
      — Граждане, граждане, — надрывался в центре городской площади какой-то чернобородый грек. — Покупайте прекрасное средство от лысины —чудодейственную мазь Асклепия. После всего лишь одного-единственного применения ваша лысина перестанет блестеть, приобретя приятный глазу серый матовый оттенок. — «Граждане» в лице высокого худого солдата с чувством сплюнули торговцу под ноги и демонстративно удалились восвояси. Больше никто на площади крикливым греком не интересовался. — Покупайте прекрасное средство от лысины… — как ни в чем не бывало продолжал голосить торговец. — Женщинам и детям пятипроцентная скидка…
      — Мне две! — с энтузиазмом крикнул Геракл, которому наглый эллин очень понравился.
      — Но, мой друг! — возмущенно воскликнул торговец, глядя на густую шевелюру героя (свой «львиный» капюшон Геракл в тот момент откинул). — Тебе вовсе не нужна моя чудодейственная мазь…
      Что ж, во всяком случае, парень был честен.
      — Хотя… — тут же поправился незнакомец, — может быть, ты в парике?
      И он с надеждой поглядел на сына Зевса. Геракл от души рассмеялся.
      — Тебя как зовут, проныра?
      — Пифас! — гордо ответил торговец.
      — Пифос? — не веря своим ушам, переспросил Софоклюс.
      — Нет, Пифас, через «а», — слегка обиделся эллин.
      — Мой друг очень сильно хочет выпить, — тут же пояснил покрасневшему Пифасу Геракл, — и ему везде мерещатся винные пифосы.
      — Неправда! — возразил историк.
      — Слушай, Пифас, — Сын Зевса добродушно рассматривал торговца. — А зачем ты пытаешься надувать добропорядочных фракийских граждан?
      — Кто? Я? Надувать? Да вы что! Моя мазь самая что ни на есть настоящая!
      — А ну покажи! — потребовал сын Зевса.
      Пифас показал.
      Геракл осторожно понюхал глиняную баночку, потрогал содержимое пальцем, лизнул.
      — Так это же обыкновенная грязь!
      — Лечебная грязь! — добавил Пифас.
      — Я бы совсем не удивился, если бы ты оказался иудеем, — усмехнулся Геракл.
      — Нет, я эллин! — гневно заявил торговец. — И к тому же большой специалист по диковинным животным.
      — А это как?
      — Вы слышали, скажем, о таком ужасном монстре, как тигровая лягушка?
      — Нет.
      — Так вот, я о ней всё знаю!
      — Например?
      — Ну, то, что она посевы хвостом топчет и гадко так поет по ночам.
      — Лягушка с хвостом? — не поверил Софоклюс. — Слушай, парень, а ты случайно приехал не с Аргоса?
      — Нет, — удивился Пифас, — я прибыл из Калидона.
      — Гм… — скептически хмыкнул историк. — Ну, предположим, ты нам не врешь. В таком случае как же ты совмещаешь торговлю целебной грязью и изучение диковинных животных?
      — Очень просто, — дерзко ответил находчивый эллин. — В последнее время во Фракии сильно расплодились ежи-летяги.
      — Кто расплодился? — Брови у Геракла полезли на лоб.
      — Ну… летающие ежи. Очень редкий подвид. Лазят по деревьям, особенно по яблоням, грибы собирают и при этом очень часто нападают на людей.
      — Да ну?!
      — Клянусь Олимпом! И что характерно, по не установленной пока причине ежовой агрессии подвергаются преимущественно греки, страдающие частичным или полным облысением.
      Софоклюс испуганно потрогал свою плешь.
      — Лично я как специалист считаю, что ежей-летяг привлекает неизменный блеск лысины, — продолжал увлекшийся темой Пифас. — Возможно, они рассматривают идущего мимо дерева лысого человека как идеальное место для посадки. Можете себе представить, какие ощущения будет испытывать такой прохожий, когда ему на голову спикирует маленький колючий шар.
      Геракл с Софоклюсом представили, и сын Зевса, поежившись, натянул на голову свой «львиный» капюшон, хотя ему-то ежей-летяг следовало опасаться в самую последнюю очередь.
      Понятно, никто не знал, что диковинных зверей Пифас элементарно выдумывает, играя на врожденном суеверии наивных сородичей. Отдельные болваны даже золото ему платили за всяческие спасительные средства.
      — Ежи-летяги — это, конечно, интересно, — после некоторых раздумий произнес Геракл, — но нас с Софоклюсом больше интересуют ишаки Диомеда.
      Ишаки Диомеда не были выдумкой Пифаса, и потому парень лишь разочарованно махнул рукой.
      — Эка невидаль, и что в них диковинного, в ишаках этих? Маленькие, кривоногие, полосатые. Полоска черная, полоска белая. Прямо в глазах рябит, когда они по загону бегают. Зачем они вам?
      — Нужны! — уклончиво ответил сын Зевса.
      — Нет ничего проще, — улыбнулся Пифас. — Идите в лес за город, там сейчас проходит ежегодный конкурс фракийской самодеятельности. Приз победителю два отличных племенных ишака.
      — А что означает «конкурс фракийской самодеятельности»? — страшно оживился Геракл.
      — А вы умеете, к примеру… петь? — в свою очередь поинтересовался специалист по невиданным зверям.
      — О нет, только не это… — тихо простонал несчастный Софоклюс.

* * *

      Распрощавшись с Пифасом и купив у него (для Софоклюса) пару баночек с целебной (антиежовой) мазью, наши обаятельные герои устремились к месту проведения ежегодного конкурса фракийской самодеятельности.
      На возведенном посреди леса помосте уже выступали соревнующиеся.
      Несколько греков в самодельных театральных костюмах разыгрывали драматическую сцену «Зевс уличает Геру в измене».
      Актер, исполнявший роль Громовержца (огромный черный двухметровый эфиоп), хмуро взирал на возлежавшую на бутафорском ложе дряхлую старуху, неумело загримированную под семнадцатилетнюю красавицу.
      — Молилась ли ты сегодня на ночь, Гера? — басом вопросил «Зевс», зловеще шевеля сплюснутым негроидным носом.
      — Нет-нет, конечно, не молила-а-а-ась… — взвыл стоявший на заднем плане сцены хор подвыпивших рапсодов.
      «Зевс» дернул головой и очень нехорошо посмотрел на хористов, что несколько противоречило правилам театральной постановки.
      — Душить или не душить? — горестно вопросил он, обращаясь к многочисленным зрителям. — Вот в чем вопрос…
      — Душить, душить… — нестройно пропел хор.
      —  Конечно, душить! — благожелательно кивнул на Олимпе настоящий Зевс, ища под троном куда-то запропастившийся молниеметатель.
      — О, горе мне! — зарыдал чернокожий.
      — Душить, душить… — всё не унимался хор.
      Эфиоп снова злобно зыркнул на рапсодов, и те благоразумно заткнулись.
      — Ох…— вздохнула обильно припудренная «Гера». — Я умираю…
      — Что?! — воскликнул актер, с недоумением глядя на кривляющегося в маленькой будочке потного суфлера. Судя по выражению лица эфиопа, такого в пьесе отродясь не было.
      — Отсебятина, — знающе бросил Софоклюс. — Что еще можно ожидать от самодеятельности…
      — Меня отравили! — снова проговорила на сцене актриса. — Коварный Посейдон пробрался ночью ко мне в спальню и влил змеиный яд в мое правое ухо…
      — Да идите вы на хрен с такой постановкой! — гневно выкрикнул эфиоп и гордо удалился со сцены.
      — Ну и дурак, ну и дурак… — пропели ему вслед раскрасневшиеся рапсоды.
      Актер резко обернулся и, запрыгнув на скрипнувшую сцену, угрожающе пошел на певцов. Те с воплями прыснули за кулисы.
      Зрители восторженно зааплодировали. Финал драматической пьесы пришелся им по душе. Кто-то пьяным голосом прокричал: «Браво!»
      —  Где же этот молниеметатель? — расстроенно всплеснул руками Зевс. Впрочем, стрелять было уже решительно не в кого, актеры внизу разбежались.
      — А можно я спою? — громко спросил Геракл и без приглашения забрался на опустевшую сцену.
      При виде лоснящихся бицепсов героя ему никто не посмел возразить.
      На сцену, слегка прихрамывая, вышли три одноруких арфиста-виртуоза и один одноногий кифаред.
      — Вы кто? — удивился сын Зевса.
      — Мы аккомпанемент, — отозвались музыканты. — Что желаете исполнять?
      Могучий герой задумался.
      — Про птичку, — наконец ответил он, — народную песню…
      Музыканты закивали и взяли первый аккорд. Софоклюс заткнул уши, не желая слышать этот позор.
      Геракл сделал одухотворенное лицо и утробно запел:
      — О птичка, птичечка-а-а-а… на нежном лепестке-е-е-е… сидишь ты, словно мотыле-о-о-ок. Прекрасный руче-е-о-ок бежит меж живописных гор Колхиды. Вдали тихонько бухает топо-о-о-ор, циклопы валят крепкий ельник, наверное, сегодня понедельни-и-и-ик…
      К счастью, песня была относительно короткой.
      Пропев куплет восемнадцать раз, сын Зевса требовательно поглядел на зрителей.
      Постная рожа была лишь у одного заткнувшего уши Софоклюса.
      — Браво! — хрипло проревел всё тот же пьяный голос, и зрители разразились оглушительными овациями.
      Сын Зевса благосклонно склонил голову. На сцену полетели цветы и пустой кувшин из-под вина, угодивший в одного из арфистов.
      Да, это был самый настоящий триумф.
      В тот же день Геракл с Софоклюсом покинули Фракию верхом на двух крупастых зебрах. Ну а о золотой колеснице позаботился добрая душа Гефест, переправив повозку в Тиринф при помощи верной телепортационной пушки.
      Таким образом, благодаря своей находчивости и несомненному певческому дарованию могучий Геракл с легкостью исполнил восьмое поручение Эврисфея.

      Ишаки Диомеда оказались на редкость строптивыми.
      Но Геракл быстро приструнил животных, повесив перед мордой каждого по сочному персику, привязанному веревкой к длинной крепкой ветке.
      Персик на бегу раскачивался, и ишак резво бежал вперед в тщетной надежде нагнать сочный плод.
      Особенно тяжело приходилось тому копытному, на котором ехал огромный сын Зевса, но лакомый персик делал свое дело.
      Правда, ишак Софоклюса по совершенно необъяснимой причине скакал задом наперед.
      — Что это с ним? — удивился Геракл, но причина столь странного поведения животного выяснилась довольно быстро. Просто историк сожрал болтавшийся на веревочке персик.
      — Софоклюс, — с чувством гаркнул сын Зевса, — какая же ты всё-таки скотина!
      — В таких условиях я совершенно не могу продолжать работу над твоим эпосом, — недовольно ответил историк. — У меня окончательно расстроились нервы, а когда я нервничаю, то хочу есть, а когда хочу есть, то я нервничаю!
      — Серьезная проблема, — кивнул сын Зевса. — Тогда попробуй сочинять вслух.
      Хронист призадумался.
      — Итак, ишаки Диомеда! — с пафосом воскликнул он. — Или нет, лучше пусть будут жеребцы.
      — Жеребцы?
      — Конечно, так благородней и величественнее.
      — Всецело согласен.
      — Жеребцы Диомеда! — снова возвестил Софоклюс. — По поручению Эврисфея пришлось отправиться Гераклу во Фракию к царю бир… бис… как же там было? К царю бизонов Диомеду.
      — Каких еще бизонов? — разозлился Геракл.
      — У этого царя имелись невероятной красоты и силы жеребцы, — невозмутимо продолжал историк. — Они были прикованы цепями в своих стойлах, ибо лишь особые путы могли удержать их.
      — Пока хорошо! — похвалил сын Зевса. Софоклюс приободрился:
      — А кормил своих дивных жеребцов царь Диомед человеческим мясом…
      — Всё, довольно! — хрипло выкрикнул могучий герой. — Никакой больше чернухи! Я не желаю слушать этот бред. Ну а если ты всё-таки посмеешь написать нечто подобное, то… пеняй на себя.
      — Ладно-ладно, — пошел на попятную хронист, — так уж и быть, придумаю в следующий раз что-нибудь другое…
      — Да, кстати, — вспомнил Геракл, — а как там обстоят дела с моим седьмым подвигом, касающимся Критского Быка?
      — Седьмой подвиг в стадии разработки, — ответил Софоклюс.
      — В стадии? Это в смысле меры длины? — уточнил могучий герой.
      — Нет, это в смысле творческого этапа, — пояснил историк. — Ведь то, что я пишу сейчас по ходу героических дел, всего лишь наброски моего великого труда. Всё еще будет много раз обдумываться, переписываться и вычитываться в спокойной, благоприятной обстановке.
      — Например, в каком-нибудь питейном заведении! — хохотнул Геракл.
      — Можно и в питейном заведении, — согласился хронист. — Тебе-то какое дело?
      — Да мне, собственно… — Герой озадаченно почесал левую бровь, чуть не свалившись при этом со своего ишака.
      — Собственно что?
      — Всё равно.
      — Значит, порядок! — улыбнулся Софоклюс. — Про Критского Быка придумаю что-нибудь потом, а то одно и то же всё время получается: сумасбродное задание, кровожадный монстр, короткая эффектная битва и триумфальная победа.
      — А по-другому и быть не может, — пробурчал сын Зевса. — Ты ведь учти, я всё проверю, вычитаю, отредактирую, а то ты уже про лернейскую гидру мне такого наваял! Особенно мне понравился друг Иолай, которого у меня отродясь не было.
      — Гм… — смущенно кашлянул историк. Но тут Геракла осенило.
      — Слушай, Софоклюс, — радостно сказал он, — а давай как-нибудь назовем наших кривоногих полосатых друзей. Ну, в смысле подберем подходящие имена ишакам.
      — Давай, — согласился хронист.
      После коротких дебатов с обычными переругиваниями эллины сошлись на двух более или менее звучных именах. Зебру Геракла назвали Герой (за сильно выпяченный полосатый зад), а зебру Софоклюса нарекли Аресом (за тупое выражение длинной морды).
      — Отлично! — рассмеялся сын Зевса, резко сворачивая с дороги.
      — Эй, ты куда? — закричал историк, с трудом управляя своей «лошадкой».
      — Великий Геракл всегда выполняет свои обещания!
      — Какие еще обещания?
      — Но ведь последние дни ты только и мечтал о том, чтобы славно выпить?
      — Н-ну да, — неуверенно подтвердил историк, заставив, наконец, упрямого ишака семенить в нужном направлении.
      — Вот и устроим очередной героический перерыв, — с воодушевлением пояснил Геракл. — Заскочим в гости к царю Адмету. Это тут недалеко… вон, я уже вижу стены города Феры.
      — А почему именно к Адмету? — не понял Софоклюс. — Чем он лучше других достойных правителей?
      — У него вино — закачаешься, — весело подмигнул своему хронисту сын Зевса.
      Что ж, немного передохнуть им действительно не мешало.

* * *

      Однако не очень удачный момент выбрал Геракл для налета на винные погреба царя Адмета.
      Большие проблемы были в доме царя Фер, так как его жена Алкестида со дня на день должна была сойти в подземное царство мрачного Аида или, иными словами, умереть. Но не вследствие какой-нибудь болезни или предсказанного несчастного случая. Во всём был виноват сам Адмет, который оказался тем еще прохвостом.
      Избрав его в качестве мишени для своей очередной искрометной шутки, всемогущие боги (в лице известного олимпийского весельчака Аполлона) выдали царю весьма оригинальное пророчество. Пророчество это гласило, что избежать неминуемой насильственной смерти (во время внезапного дворцового переворота) царь сможет лишь в том случае, если кто-либо (всё равно кто, но желательно родственник) согласится добровольно сойти вместо него в подземное царство Аида.
      Хитрил Адмет и так и сяк, пытаясь избежать ужасного предсказания. Чтобы пресечь дворцовый переворот, царь каждую неделю изгонял из Фер очередного казначея, начальника стражи и личного повара. Это были, по его мнению, самые опасные люди в его маленьком царстве. В конечном счете у стен Фер собралась огромная толпа желающих попасть на стремительно освобождавшиеся престижные вакантные места.
      Дело кончилось тем, что один из новых царских поваров, оказавшийся пронырливым слепым бродягой, сварил правителю на обед издохшую крысу, и вот именно тогда Адмет загрустил всерьез.
      Решил он попросить своих престарелых родителей, чтобы кто-нибудь из них согласился помереть вместо него. Всё равно старые кошелки уже обеими немощными ногами стояли в фамильном царском склепе, да и пользы от них было немного, сплошные упреки. Но те и не подумали согласиться, а вместо этого послали обнаглевшего сыночка в одно очень темное и далекое место, кое из соображений цензуры лучше всуе не поминать.
      Упорный царь и тут не сдался, продолжая свои отчаянные потуги избежать проклятия. Боги на Олимпе веселились от души, наблюдая за ним.
      Решил Адмет обратиться всё с той же просьбой к жителям Фер: мол, не хочет ли кто добровольно умереть за царя?
      Таких придурков, понятное дело, не нашлось. Хотя нет, один юродивый почти согласился, но его в тот же день случайно переехала колесница. Хотя случайно ли?
      Так или иначе, но Адмет окончательно приуныл и даже впал в легкую маниакальную депрессию. Жизнь ведь только начиналась. Всего тридцать лет, а он уже царь живописной богатой части Греции, муж красавицы Алкестиды и любовник ненасытной молоденькой жрицы храма Афины. О, горе, горе…
      Ну к кому еще мог обратиться хитрый мерзавец?
      Возможно, он бы обратился к Гераклу: «За то, что я устрою тебе грандиозный пир, спустись-ка в царство Аида вместо меня».
      И Геракл определенно спустился бы и навел под землей такого шороху, что… Впрочем, сын Зевса прибыл во дворец царя много позже, когда тот уже уболтал на столь немыслимый по своему благородству поступок собственную жену.
      — Ну Алкестида, ну пожалуйста… — ныл и канючил Адмет день и ночь, доставая супругу. — Ну умри вместо меня, что тебе стоит…
      — Отстань!
      — Ну пожалуйста…
      — Пошел к сатиру, урод!
      — Ну я очень прошу.
      — Отцепись!
      — А вот согласишься, тогда и отцеплюсь.
      — О боги…
      Короче, через несколько дней доведенная до состояния нервного срыва (или всё-таки помешательства?) Алкестида согласилась на просьбу надоедливого муженька, лишь бы он наконец от нее отстал.
      Но хитрый подлец хорошо знал, что делал.
      В любом случае он убивал одной стрелой сразу двух жирных зайцев: избавлялся от ужасного божественного пророчества и от надоевшей по самое «здравствуйте» жены. Пройдет некоторое время, и ничто не помешает Адмету жениться вторично на прекрасной, голубоглазой, сексуально озабоченной жрице храма Афины.
      Вот такие коварные были в Древней Греции мужики.
      Довольно потирая руки, царь тут же распорядился о начале погребальной церемонии. Вызвал в Феры знаменитых одноруких арфистов — виртуозов, веселых шутов из фиванского цирка, заказал много цветов, вина и конечно же эфиопов с дрессированными медведями. Сразу было видно, что очень серьезно отнесся царь к героическому поступку своей супруги.
      — Я вечно буду скорбеть о тебе, дорогая! — с пафосом восклицал Адмет, обнимая Алкестиду за хрупкие плечи и при этом зорко следя за слугами, развешивавшими по стенам дворца праздничные ленточки.
      И вот как раз в этот драматический момент к царю Фер заявился великий сын Зевса, который, понятное дело, всё испортил.

* * *

      Слуги уже приготовились нести пока еще живую Алкестиду к ее наскоро возведенной из плохо отесанных досок гробнице, когда в город Феры вдруг прибыл Геракл, здорово развеселивший добропорядочных граждан, которые собрались поглазеть на диковинную погребальную церемонию жены царя Адмета, прослывшего в простом народе большим оригиналом.
      Развеселили граждан довольно своеобразные кони, на которых величественно въезжал в город знаменитый сын Зевса и его личный (верный!) хронист. Правда, смеяться в голос никто не смел. Все прятали улыбки, повязав лица черными (траурными) кусками ткани.
      — Может, тут у них какая-нибудь опасная эпидемия? — испуганно предположил Софоклюс.
      — Смеются, сволочи, — презрительно бросил сын Зевса. — Если бы не наше твердое намерение поучаствовать в славном пиру, я бы им показал.
      У дворца могучего героя уже поджидал сам царь.
      — О, мой милый друг! — радостно воскликнул Адмет. — Какая честь для нас встречать знаменитого сына эгидодержавного Зевса!
      — А что это я заметил в переулке похоронную процессию? Хороните кого? — с ходу спросил Геракл. — У вас кто-то умер?
      — Да нет, — рассмеялся царь. — Это всё фигня! Не бери в голову! Лучше развлекайся на пиру, который я немедленно устрою в твою честь.
      — Пир — это хорошо! — величественно кивнул могучий герой, стараясь не выказывать своего волнения.
      Ведь очень скоро, неимоверно скоро, немыслимо скоро им с Софоклюсом предстояло попробовать чудесное царское вино.
      Как и было обещано, начался пир.
      — Ешьте, пейте, дорогие друзья! — щедро предлагал Адмет. — Ну а я присоединюсь к вам несколько позже. У меня тут… кое-какие дела, так, сущие пустяки. В общем… как только их решу, я ваш!
      И, покинув дворец, царь помчался догонять погребальную процессию. Адмет очень сильно рассчитывал, что грозный бог смерти Танат не заставит себя ждать целые сутки, как это случилось, когда надумала помирать троюродная бабушка царя.
      Беззаботно пировали Геракл с Софоклюсом во дворце мерзавца Адмета. Знаменитые эллины в венках из плюща устроили настоящую грандиозную пьянку с шутками-прибаутками, пением, азартной стрельбой из лука по прислуживавшим на пиру эфиопам, с дружеским мордобитием и еще с многими не менее приятными, сатирски веселыми развлечениями.
      — Геракл, расскажи о подвигах, расскажи о подвигах! — хлопая в ладоши, подхватили гости, после того как могучий герой в пятнадцатый раз исполнил хриплым голосом на бис свою знаменитую лирическую песню «О птичка, птичечка!».
      Встав с атласных подушек, сын Зевса торжественно произнес:
      — Как же я могу рассказать вам о своих великолепных подвигах, когда они еще не завершены?
      — По-жа-луй-ста! — скандировали гости. — По-жа-луй-ста-а-а-а…
      — Хорошо! — Геракл величественно кивнул и, наклонившись к Софоклюсу, тихо прошептал: — Будешь моим суфлером.
      — Буду твоим… чем? Суфле? — переспросил пьяный историк, испугавшись, что от вина у сына Зевса внезапно проснулись тщательно скрывавшиеся каннибальские наклонности.
      — Суфлером, идиот, — побагровел Геракл, — будешь мне подсказывать.
      И, снова выпрямившись, могучий герой объявил:
      — Поведаю я вам, дорогие гости, о самом первом моем подвиге. О битве с немейским львом!
      — О-о-о-о… — одобрительно загудели пирующие.
      — Не шкура ли этого чудовища надета сейчас на ваше прекрасное тело? — хлопая длинными ресницами, кокетливо поинтересовалась роскошная смуглокожая красавица, томно отпив из золотого кубка глоточек вина.
      — Нет-нет, что вы! — обаятельно рассмеялся сын Зевса. — Это шкура немейского льва в детстве. Его же шкуру в зрелом возрасте я подарил моему отцу Зевсу — укрывать пол огромного тронного зала…
      — О-о-о-о… — снова восхищенно загомонили пирующие, а смуглокожая красотка многозначительно облизала красным язычком пухлые порочные губки.
      От разыгравшихся эротических фантазий Геракла слегка затрясло.
      — Но, к сожалению… — поспешно добавил могучий герой, — шкура убитого мною взрослого немейского льва оказалась больше, чем пол тронного зала Олимпа, и ее пришлось слегка подрезать…
      —  Ах, как красиво врет! — воскликнул веселящийся Зевс и, повернувшись к остальным богам, не без гордости добавил: — Видали? Мой сынок, родная кровь!
      — Но как же ты его убил? — закричали гости. — Расскажи, Геракл.
      — Кого убил? — растерялся герой, вдруг очень не к месту вспомнив несчастного учителя музыки Лина.
      — Немейского льва!
      — Как же я его убил? — Сын Зевса задумчиво нахмурил брови, незаметно пиная ногой кемарившего Софоклюса.
      Историк быстро очнулся и злым шепотом процедил:
      — Загонял его до смерти.
      — Я загонял немейского льва до смерти! — воскликнул Геракл, и лицо его просияло.
      — Это как? — не отставали со своими расспросами любопытные гости.
      Сын Зевса снова пнул хрониста.
      — Бегал от льва, пока тот не издох, — тихо хихикая, подсказал пьяный Софоклюс.
      — Я бегал от льва, пока тот не издох! — опрометчиво ляпнул сын Зевса, полюбовался открытыми ртами слушателей и поспешно добавил: — Шутка!
      Зал ответил оглушительным хохотом.
      — Прошу меня извинить. — Геракл деликатно кашлянул и, схватив давящегося смехом историка за шиворот, выволок юмориста в темный коридор дворца.
      В коридоре раздалась непонятная возня.
      — Да ты что?! — коротко взвизгнул Софоклюс, после чего послышались глухие удары, кто-то с шумом проехал по отполированному мраморному полу, сдавленно ойкнул и, простонав, затих.
      В пиршественный зал Геракл вернулся уже без своего спутника.
      — А где же твой верный хронист? — обеспокоено спросил главный распорядитель пира.
      — Софоклюсу немного поплохело, — безмятежно пояснил сын Зевса. — Всему виной слишком жирная форель под яблочным соусом. Мой спутник решил немного подышать свежим воздухом.
      — А вот это правильно! — согласился распорядитель. — Граждане, поосторожней с форелью…
      — Еще подвиг, еще подвиг! — весело потребовали гости.
      — Никаких подвигов! — твердо отрезал Геракл. — Лучше вместо скучного рассказа об очередной моей сокрушительной победе я произнесу тост.
      Присутствующие с воодушевлением согласились.
      — Ну… — Герой поднял над головой огромный кубок. — За Зевса!
      —  Ну… за Геракла! — одновременно со своим сыном провозгласил на Олимпе Тучегонитель, и все боги (кроме отсутствовавших на общем собрании Геры с Аресом) выпили пузырящейся, сильно бьющей в нос амброзии.

* * *

      И вот всё, казалось бы, пучком, но внезапно обратил сын Зевса свое рассеянное внимание на одного из виночерпиев, который обслуживал ту часть пиршественного стола, где возлежал почетный гость.
      Время от времени прикладываясь к своему черпаку, виночерпий тихо рыдал, утирая рукавом скупые мужские слезы.
      «Вот же нажрался, стервец!» — подумал могучий герой и хотел уже было выкинуть пьяного слугу из головы, но… Всё-таки не удержался и спросил рыдающего грека:
      — В чем дело, друг, почему ты плачешь?
      — Ик… — всхлипывая, заговорил слуга. — Больно взирать мне на всё это веселье!
      — Но отчего, скажи мне, не таись! — Виночерпий утер слезы, хорошенько глотнул из черпака и, наклонившись к уху сына Зевса, пьяно хихикая, прошептал:
      — Подонок Адмет заставил свою красавицу жену Алко… тьфу ты, Алкестиду добровольно сойти в мрачное царство мертвых!
      — Но зачем?
      — А мне… ик… почем знать? Сейчас, пока вы тут жрете да пьете, ее живьем закрыли в фамильном склепе, дабы она не сбежала, пока не явится ужасный Танат.
      — Ужасный Танат, — передразнил слугу Геракл. — Ничего ужасного в этом дураке нет. Ладно, если что, скажешь Адмету, я, дескать, вышел подышать свежим воздухом вместе со своим верным хронистом.
      — После солидной порции жареной форели? — уточнил виночерпий.
      — Нет! — гневно отрезал герой. — Никакой форели! Просто взял и вышел на полчасика.
      — Заметано!
      Для пущей убедительности сын Зевса незаметно сунул в руку пьяному слуге золотой талант. Затем встал со своего места и величественно покинул пир. Здорово упившиеся гости на его уход совершенно не обратили внимания, что было даже несколько обидно…
      — А вот и я! — громко возвестил, вбежав в зал после ухода сына Зевса, царь Адмет.
      — Геракл вышел, — сообщил царю бухой виночерпий, — на полчасика, подышать свежим воздухом вместе со своей верной форелью…
      И, выдав сие, слуга с грохотом рухнул прямо на пиршественный стол.

* * *

      — Нет, ну каков мерзавец, каков мерзавец! — повторял могучий герой, пробираясь ночными улицами Фер к усыпальнице рода Адмета.
      По идее эта самая усыпальница должна была располагаться на окраине города.
      Геракл не ошибся.
      Наметанным глазом осмотрев усыпальный комплекс царей Фер, сын Зевса обратил внимание на огромный деревянный ящик, на котором сверху было коряво выцарапано: «Преждевременно усопшая супруга царя Адмета, Алкестида».
      — Нет, ну каков мерзавец! — снова прошептал могучий герой и, подобравшись к ящику, легонько в него постучал. — Эй, есть здесь кто?
      В ответ тишина.
      Но внутри определенно кто-то был. Чуткий слух Геракла уловил едва слышный шорох.
      — Эх… мать моя Гея! — выдохнул герой, высаживая тонкую стенку деревянного склепа.
      — И-и-и-и… — завизжало что-то прямо под самым ухом сына Зевса, и в следующую секунду на его голову опустилась здоровенная доска.
      Но, слава богам, Геракла выручил верный лева, погасивший удар своим широким черепом.
      — Эй, какого сатира! — возмутился герой, хватая за тонкие руки редкой красоты чернявую женщину.
      — Ой… — воскликнула жена Адмета, — а я думала, это уже Танат за мной пришел.
      — Нет, это не Танат, это великий Геракл, — ответил сын Зевса и, подобрав валявшуюся у ног доску, взвесил ее в руке. — Ничего, подойдет!
      — Ты мне поможешь? — с робкой надеждой спросила Алкестида.
      — Ну а как ты думаешь, зачем я сюда среди ночи явился? — язвительно поинтересовался Геракл.
      — Наверное, тебя послали всемогущие боги?
      — Да нет. — Герой небрежно повел плечами. — Я сам себя послал… гм… в смысле, узнал о творящемся безобразии и решил все исправить. Не терплю, знаешь ли, несправедливости, особенно в отношении таких… э… э… э… таких красивых женщин…
      И сын Зевса смущенно зарделся.
      Снаружи послышались хлопки огромных крыльев.
      — Это Танат! — Алкестида побледнела. — Спаси меня, молю тебя, Геракл!
      — Да плевое дело, — улыбнулся могучий герой и с размаху огрел заглянувшего в деревянную гробницу Таната доской по голове.
      Бог смерти вскрикнул и, не удержавшись на ногах, покатился по земле.
      — Ох уж мне это их олимпийское любопытство, — добродушно ворчал Геракл, выбираясь из склепа. — Ну что ты, Танат, везде лазишь, заглядываешь туда, куда не надо? С девушкой поговорить мешаешь.
      Худой костлявый юноша во всём черном (и в похожем на крылья летучей мыши черном плаще) испуганно зашарил в осенних листьях, ища свой слетевший с головы шлем.
      — Извини, Геракл, — слегка заикаясь, ответил бог, — но мне тут из Фер поступил вызов… я не знал, что ты там… ну, в склепе… с женой Адмета.
      Отыскав наконец свой шлем (забрало на пол-лица, две узкие прорези для глаз, остроконечные уши — умоотводы), Танат попытался нахлобучить его на голову, но безуспешно — шлем так помялся, что напоминал теперь медный тазик для мытья ног.
      — А ну-ка вали отсюда… — Отбросив в сторону треснувшую пополам доску, сын Зевса грозно пошел на бога смерти.
      — Да ты чего, Геракл? — испугался Танат. — Вина на пиру перепил? Тут всё по закону. Жена Адмета добровольно, слышишь, ДОБРОВОЛЬНО согласилась сойти в царство мертвых!
      — Добровольно говоришь? — проревел могучий герой, пинком опрокидывая пятящегося юношу.
      — А-а-а-а… — закричал бог смерти. — Аид, на помощь!
      — Кричи-кричи, дурак! — рычал сын Зевса, поднимая Таната над землей и швыряя его за кладбищенскую ограду.
      — Я этого так не оставлю! — кричал и ругался юноша, на четвереньках драпая от подвывающего в боевом запале Геракла. — Я буду жаловаться самому Зевсу!
      — Да хоть самому Крону, — утробно захохотал могучий герой, давая Танату очередной титанический пинок под зад, после которого у несчастного бога самопроизвольно сработал портативный телепортатор и юноша вместе с частью засохшей клумбы переместился обратно в царство Аида.
      — Вот так! — Геракл небрежно отряхнул свои доспехи и вернулся к Алкестиде, с трепетом ожидавшей конца схватки.
      —  Ай-яй-яй-яй! — погрозил сынуле пальцем сидевший на Олимпе Зевс.
      —  Ты его накажешь? — с интересом спросил Эрот.
      —  Кого, Таната? — уточнил Громовержец. — Понятное дело накажу, что это он моему сынуле перечит, молокосос…
      Увидев целого и совершенно невредимого сына Зевса, жена Адмета вся аж просияла.
      — Ты победил?! — радостно прокричала она, бросаясь на шею несколько онемевшему от такой бурной реакции Гераклу.
      — Если точнее, — смущенно пробурчал герой, — то я всего лишь набил Танату морду. Он рылом не вышел, чтобы сойтись со мною в равном поединке.
      — О мой спаситель! — простонала Алкестида, прижимаясь к герою, затем разжала объятия и, слегка отстранившись, очень странно улыбнулась.
      «Весьма странная улыбка!» — в замешательстве подумал Геракл.
      Женщина же после этого стала вести себя еще более непонятно.
      Внимательно оглядев основательно присыпанный опилками пол гробницы, она лукаво поманила героя и легким движением руки сняла с себя белоснежное, скрывавшее фигуру платье. Наверное, не стоит объяснять, что под платьем у нее ничегошеньки не было. Вернее, кое-что там, конечно, было, и Геракл, увидев это «кое-что», окончательно впал в героический ступор.
      «Что всё это, в конце концов, означает?» — удивленно размышлял могучий герой.
      Он решительно не знал, что делать в этой странной, необычной ситуации.
      Но ведь хоть что-нибудь делать-то надо было?
      — Э… — прохрипел сын Зевса, очумело таращась на обнаженную красавицу. — Тебе как… не холодно?
      — Нет, — ответила Алкестида, схватив героя за кожаный пояс и игриво потянув Геракла на себя.
      Затем девица взяла его руку и бережно положила ее на свою упругую грудь.
      Сын Зевса судорожно сглотнул, в панике пытаясь сообразить, что же эта женщина от него хочет и почему она так странно повела себя именно после столь благополучного спасения от смерти.
      — Ну иди же ко мне, мой бычок… — горячо прошептала Алкестида, и Геракл благоразумно отдал инициативу женщине, о чем в конечном счете не пожалел.

* * *

      — Ё-моё! — завопил Эрот, нервно крутя ручки настроек телескописа. — Вы только посмотрите, что они там вытворяют!
      — Где, кто? — встрепенулся задремавший было на троне Зевс. — А ну, дай поглядеть…
      Тучегонитель грубо оттолкнул хохочущего Эрота.
      — Что ты там такого увидел… Е… подожди-подожди… это что, мой сынуля?
      — Он самый! — радостно подтвердил бог плотской любви.
      — Эй, а что это они там с этой девкой делают?
      — Эфиопской лечебной гимнастикой занимаются! — давясь смехом, пояснил Эрот. — Йога называется!
      — А ну-ка, ну-ка… — оживился Гермес, — я тоже хочу посмотреть…
      Красный как рак Зевс нервно дернулся и, развернув телескопис на девяносто градусов, гневно бросил:
      — Всё, до утра техника не фурычит!
      — Вот же, блин! — искренне расстроился Гермес, и они с Эротом принялись играть на шелобаны в греческие города.

      А наутро повел Геракл Алкестиду во дворец царя Адмета.
      И невооруженным глазом было видно, что во дворце вчера вечером происходил грандиозный пир.
      Часть мозаичных окон была разбита — это гости выбрасывали в окна пустые кувшины из-под вина. Правда, кроме пустых черепков кто-то из особо разошедшихся пирующих выкинул в окно и того самого виночерпия, который поведал сыну Зевса о беде жены коварного Адмета.
      Виночерпий лежал на спине в позе окоченевшего покойника, да и цвет лица у него был соответствующий — синий.
      Могучему герою стало жаль парня, и он наклонился, чтобы накрыть тело, но в этот самый момент покойник зашевелился, засучил ногами и хрипло произнес:
      — Не надо больше жареной форели, я пас… — Улыбнувшись, Геракл накрыл спящего его же плащом.
      По всей видимости, счастливчика выкинули с первого этажа.
      В самом же дворце не было ни одного бодрствующего человека. Гости лежали покатом вперемешку со слугами, а среди гор бесчувственных тел бродил, с восковой дощечкой в дрожащих руках, всклокоченный, помятый Софоклюс.
      — А, это ты, горилла, — вяло приветствовал он Геракла, как видно, не совсем еще протрезвев.
      — Конечно, я, каракатица ты этакая, — совсем не обидевшись, добродушно ответил могучий герой. — Ступай во двор и отыщи наших ишаков. Сейчас я провожу царицу, и мы немедленно выезжаем…
      — Отыщи ишаков, отыщи ишаков, — жалобно захныкал Софоклюс. — Какие еще ишаки в пятом часу утра? Тут бы опохмелиться, а не ишаков каких-то непонятных искать…
      И, бормоча себе под нос, историк вышел из дворца.
      — Как, вы уже уезжаете? — несколько разочарованно спросила Алкестида.
      — Подвиги не ждут, — мягко пояснил герой. — Уж ты-то должна понимать такие вещи.
      — Я понимаю, — серьезно кивнула красотка.
      Адмета они нашли в царской опочивальне. Тот лежал на огромном ложе в обнимку с молодой смазливой девчонкой и с огромным бородатым солдатом в полном комплекте боевых доспехов.
      — Это Терос, — неприязненно пояснила Алкестида, — верный телохранитель Адмета. Он никогда не расстается с царем, даже в спальне. А после того как Адмет узнал о готовящемся перевороте, он разрешил Теросу спать в собственной постели.
      — Бывает, — задумчиво покивал Геракл. — Ну а кто эта голая шлюшка слева, тоже, наверное, телохранитель?
      — Очень метко сказано, — рассмеялась Алкестида. — Тело-хранитель! Какая же я была дура! А этот мерзавец всё время развлекался на стороне с плоскозадыми девицами. Геракл, забери меня отсюда…
      — Не могу. — Сын Зевса развел руками. — Меня ждут великие подвиги, еще целых четыре!
      — Но что же делать? — в отчаянии воскликнула красавица.
      — Сейчас что-нибудь придумаем, — пообещал Геракл и, стащив храпящего телохранителя с кровати, оценивающе поглядел на Адмета с любовницей.
      Затем очень нехорошо улыбнулся и попросил Алкестиду на несколько минут выйти из спальни.
      Женщина безропотно подчинилась.
      Затворив за ней дверь, могучий герой достал из-за пазухи сотиус-мобилис и без промедления вызвал Гермеса.
      — Да, Геракл, что случилось?
      — Передай Танату, что у него тут в Ферах новый заказ!
      — Новый заказ?
      — Именно.
      — И кто же на этот раз?
      — Царь Фер Адмет.
      — А… этот хитрый прохвост? Вообще-то, если бы не благородный поступок его жены, он бы уже давно по долине асфодела гулял.
      — Ну так ты передашь Танату заказ? — с нетерпением повторил сын Зевса.
      — Конечно, передам. Жди, он сейчас будет…
      Танат возник прямо посреди спальни где-то через пару минут.
      Вид юноша имел неважнецкий. Голова перевязана, левая рука в деревянной люльке болтается.
      — Ну что уже там у тебя? — не очень дружелюбно спросил Танат, безразлично оглядывая пропитанную винными парами царскую опочивальню.
      — Забирай! — щедро возвестил Геракл, указывая на дрыхнущего Адмета.
      Лицо Таната мгновенно просияло.

* * *

      — Очень дивная история, — согласился Софоклюс, когда по пути в Тиринф сын Зевса поведал ему о своих ночных приключениях в Ферах. — Ох, и наворотил ты дел в гостях у этого Адмета! Вот так пускай тебя в приличное общество.
      — Не терплю несправедливости! — высокомерно бросил Геракл, погоняя своего ишака длинным ивовым прутиком.
      — Славно мы погуляли, что ни говори, — добавил Софоклюс, — и вино у них просто отличное. Но вот… я никак не могу вспомнить, какая сволочь там на пиру меня так сильно отделала?
      — Да кто его знает? — пожал плечами Геракл. — Эти гости царя Адмета странные люди. Как напьются, так и норовят кому в глаз двинуть. А одного виночерпия… ты не поверишь… скинули с крыши дворца!
      — Наверное, зашибся бедолага? — посетовал историк.
      — Насмерть! — рубанул рукой воздух сын Зевса. — Так что тебе, приятель, считай, крупно повезло.
      — Да уж, повезло, — невесело усмехнулся хронист. — Ребра ноют, синяк под правым глазом налился и зуб один шатается. Знаешь, у меня такое чувство, будто я угодил под несущуюся на полном ходу колесницу.
      — До свадьбы заживет! — благодушно отозвался Геракл.
      — Да какой свадьбы? — грустно вздохнул Софоклюс. — Я ведь уже восемь раз был женат…
      — До девятой! — буркнул сын Зевса, и они неспешно подъехали к Тиринфу.

* * *

      К безмерному удивлению греков, на перекрестке их уже поджидал Копрей. Вернее, он сладко спал в стоявшей у обочины золотой колеснице, которую из Фракии в Тиринф переправил божественный Гефест.
      Ну хоть один из олимпийцев держал данное слово, и на том спасибо.
      — Подъем-подъем! — зычно прокричал Геракл, ударяя кулаком в борт колесницы.
      — А-а-а-а… — Копрей заполошно вскочил, выставляя перед собой жалкие кулачки.
      — Софоклюс, ты погляди, какой он грозный! — громко заржал сын Зевса, потешаясь над протирающим заспанные глаза посланцем Эврисфея.
      — А, это вы… — с облегчением проговорил Копрей, — а то я уж подумал, разбойники колесницу украсть хотят.
      — Это бы стало их последним воровским делом! — пообещал Геракл, поглаживая грустных, застоявшихся на месте лошадей.
      — Слушай, Софоклюс, — удивленно проговорил посланец, — а что с тобой случилось, пьяный циклоп случайно наступил?
      — Почти, — огрызнулся историк, ломая светлую голову, чем бы закрасить следы от ночных побоев.
      — Ты, Копрей, конечно, молодец, — заявил сын Зевса, осмотрев со всех сторон свою колесницу, — приглядел за боевой повозкой. Не ожидал я от тебя такого благородного поступка.
      — Но ведь мне нужно было где-то поспать? — удивился Копрей. — Не на голой же земле, в конце-то концов. Ой, а это что за… Ребята, по-моему, у меня галлюцинации.
      Посланец в ужасе таращился на двух крупастых зебр.
      — Это ишаки Диомеда, — благосклонно пояснил Геракл. — Мой… м… м… м…
      — Восьмой! — с готовностью подсказал герою Софоклюс.
      — Да-да, именно! Это мой восьмой подвиг. Ты должен будешь доставить Геру с Аресом к Эврисфею в Микены.
      — Кого доставить в Микены? — тряхнул головой Копрей.
      — Конечно, ишаков, а кого же еще?
      — Но мне послышалось…
      — Плевать, что тебе послышалось, давай следующее задание.
      — Сейчас-сейчас. — Посланец засуетился и, пошарив на дне колесницы, извлек из вороха одежды свернутый в трубочку кусок папируса.
      — У вас что, в Микенах, восковые дощечки закончились? — насмешливо поинтересовался Софоклюс.
      — Да нет, — усмехнулся Копрей, — просто мой хозяин имеет обыкновение этими самыми дощечками время от времени швыряться. Ну а папирус далеко не забросишь, да и убойная сила у него нулевая.
      Развернув послание, Копрей нахмурился и погрузился в глубокомысленное изучение витиеватого текста.
      — Похоже, Эврисфей окончательно сошел с ума! — сокрушенно покачал головой посланец. — Написал письмо на старогреческом.
      Софоклюс присвистнул.
      — Что такое парэхо? — спросил Копрей, безуспешно пытаясь вникнуть в суть текста.
      — Парэхо значит «доставлять»! — быстро ответил хронист, немного разбираясь в старогреческом диалекте, которым до сих пор пользовались циклопы, кентавры и некоторые сумасшедшие философы.
      — Ну а что означает эксорикси?
      — Добыча.
      — Псилотэрос?
      — Высочайший.
      — Прагматопио?
      — Выполнять.
      — Ираклис?
      — Ираклис на старогреческом значит Геракл!
      — Что-о-о-о?! — возмутился сын Зевса. — Какой еще Ираклий? Неужели я похож на обитателя гор Кавказа, на жителя Колхиды?
      — Спокойно, друг, — улыбнулся Софоклюс, — еще немного, и общими усилиями мы одолеем сумасбродное послание Эврисфея.
      — Ироас? — продолжил читать не совсем ясные слова Копрей.
      — Герой, — тут же отозвался историк, сверяясь с извлеченным из заплечной сумки словарем на двух старых дощечках.
      — Ироикос?
      — Героический.
      — Капаки?
      — Крышка.
      — Апостоли?
      — Миссия.
      — И софос?
      — Мудрый.
      — Итак, что же у нас тут получилось? — тяжко вздохнул Копрей. — Перевожу. Мудрый Эврисфей своим высочайшим распоряжением требует выполнить свое девятое задание. Герой Геракл должен доставить в Микены пояс царицы амазонок Целлюлиты. Эта героическая миссия весьма опасна, и Эврисфей очень рассчитывает, что в стране амазонок Гераклу, наконец, настанет крышка и что он станет легкой добычей для жестоких воительниц.
      — ЧТО-О-О-О?! — снова вскричал сын Зевса.
      — Последние несколько строчек взяты в скобки, — виновато улыбнулся Копрей. — Я не должен был вам их читать.
      — Пояс Целлюлиты, — задумчиво проговорил Софоклюс. — Что ж, я много чего слышал об этой царице. Знаменитый пояс подарил Целлюлите бог войны Арес… гм… интересно, за какие услуги… впрочем, не важно. Она носит пояс как некий знак своей власти над всеми амазонками. Ну и еще… этот пояс целебный.
      — Как так? — удивился слегка поостывший Геракл. — В каком смысле?
      — Ну… для похудения, — пояснил историк. — Надеваешь его себе на живот, целый день ходишь и постепенно худеешь.
      — Олимпийские штучки?
      — Наверняка!
      — Что ж, — кивнул могучий герой, — навестим страну амазонок.
      — Я бы вам посоветовал прежде набрать небольшую армию местных тиринфских головорезов, — робко вставил Копрей, — а то, знаете ли, всякое может случиться.
      — Я сам как небольшая армия! — гордо отрезал сын Зевса. — Причем самых отпетых головорезов.
      Посланец Эврисфея не стал спорить.
      Копрей между тем сильно сожалел, что так и не смог найти сумасшедшего Херакла, запропастившегося с недавних пор непонятно где. Самозванец наверняка наделал бы в стране амазонок большого шороху.
      Ну да ладно, успеется.
      В конце концов, у Эврисфея в запасе было еще целых три героических задания.

* * *

      В окрестности города Фемискиры (столицы страны амазонок) Геракла с Софоклюсом перебросил божественный Гефест, которого Зевс очень строго просил ни в чем могучему сынуле не отказывать.
      Попав в так называемую Амазонию, эллины очень сильно удивились, встретив на своем пути не вооруженную до зубов фемину, а здорового накачанного мужика.
      Мужик этот лежал на небольшой полянке в траве и, спокойно посапывая, вроде как дремал.
      — Эй, амазонка, вставай! — грубо пихнул спящего незнакомца Геракл.
      — Какого сатира?! — пробурчал сквозь сон здоровый мужик и недовольно повернулся к потревожившим его наглецам.
      — Тесей?! — изумленно воскликнул сын Зевса.
      — Геракл?! — не менее изумленно прошептал Тесей.
      — Вот так встреча! — охнул Софоклюс.
      — Но мы же тебя, если мне ни с кем не изменяет память, оставили в Элиде? — припомнил Геракл, натужно шевеля героическими извилинами.
      — Да? — удивленно переспросил афинянин. — А я ничего такого не помню.
      — Ладно, ну а как ты здесь-то оказался, помнишь?
      — Смутно, — честно признался Тесей.
      — О боги! — Геракл в отчаянии посмотрел в сторону Олимпа.
      — Помню, как я выпивал с друзьями-дискоболами на Крите во время открытия Олимпийских игр, — начал с трудом ворочать мыслями афинянин. — Помню, как повздорил с царем Миносом и с бессменными судьями соревнований.
      — Из-за чего повздорил?
      — Так они же меня к участию в играх не допустили! Дескать, я дисквалифицирован еще на полтора года за пьяный дебош во время прошлых единоборств по метанию копья.
      — Да-да, я припоминаю тот случай, — оживился сын Зевса. — Твое участие в тех соревнованиях стоило жизни одному бессменному судье. Теперь их одиннадцать вместо двенадцати.
      — Но ведь он не хотел засчитывать мой великолепный результат, мой рекорд, в конце концов! — гневно ударил себя кулаком в грудь Тесей.
      — Да, твой бросок был просто великолепен, — кивнул Геракл. — Но только нужно было метать спортивное копье, а не перекладину, снятую с турника олимпийских гимнастов.
      — В общем, после ссоры с Миносом я снова напился, — продолжил свой увлекательный рассказ афинянин.
      — Опять вместе с дискоболами?
      — Нет, сам…
      — И что же было потом?
      — Ну… — Тесей замялся, — как обычно, потом я отправился искать Минотавра.
      — Далеко же, однако, тебя завели эти поиски! — от души рассмеялся сын Зевса. — Как ты, интересно, Эвксинский Понт переплыл, да еще в пьяном образе?
      — Как?! — закричал афинянин. — А разве я не на Крите?
      — Нет, приятель, — усмехнулся Геракл, — ты в Амазонии. Валяешься в лесу у города Фемискиры.
      — О Зевс-Громовержец!
      — Больше не пей! — посоветовал сын Зевса, и они с Софоклюсом двинулись восвояси (кстати, золотую колесницу греки решили оставить в Тиринфе, ибо из-за сего роскошного экипажа воинственные амазонки вполне могли устроить небольшую общегреческую войну).
      — Эй, куда вы? — в отчаянии прокричал Тесей. — Можно и я с вами?
      — Нет, нельзя! — зло бросил через плечо Геракл, не желая тащить на себе пьяного афинского идиота..
      К счастью, Тесей за ними не увязался.

* * *

      — Значит, план наш таков, — заговорщицким тоном сказал могучему герою Софоклюс, который все уже тщательно обмозговал. — Царица амазонок не дура и свой знаменитый пояс так просто не отдаст…
      — Ну а если ее легонько так хряснуть? — задумчиво предложил Геракл.
      — Нет, не годится, — покачал головой историк. — Тут же война начнется, и амазонки задавят нас числом. Здесь нужно действовать только хитростью. Я предлагаю…
      — А если ее всё-таки хряснуть?
      — Не перебивай! Значит, так — я предлагаю тебе, Геракл, попробовать соблазнить Целлюлиту, ибо пояс она свой, по слухам, никогда не снимает.
      — Соблазнить, это как? — в недоумении воззрился на хрониста сын Зевса.
      Софоклюс медленно закатил глаза и тихонько застонал.
      — Ну а что я такого сейчас спросил? — искренне возмутился могучий герой.
      — М-да, проблемка, — приуныл историк. — Ладно, на месте всё тебе объясню. Да, и еще одно — амазонки на дух не переносят мужчин. Тебя, Геракл как великого сына Зевса, они еще с горем пополам примут, а вот меня… короче, если что, я твоя бабушка.
      — Как так? — испугался Геракл. — У тебя ведь… у тебя ведь борода!
      — Значит, я твоя бородатая бабушка! — отрезал Софоклюс. — Всё, тема для дальнейшего обсуждения закрыта.
      И через двадцать минут греки торжественно вошли в столицу Амазонии.

* * *

      Ясен пень, на них тут же обратили внимание.
      Признав в здоровом мускулистом герое знаменитого греческого Человека-бурундука, воительницы, глядели на могучего сына Зевса с большим уважением. На Софоклюса же, к счастью, никто особого внимания не обратил.
      Совершенно беспрепятственно проследовал сын Зевса прямо в царский дворец к правительнице амазонок Целлюлите.
      Узнав о том, что в Фемискиру явился сам великий Человек-бурундук, Целлюлита радостно выбежала навстречу Гераклу.
      — О томящийся в Тартаре Крон! — хрипло прошептал сын Зевса, узрев царицу Амазонии. — И эту гору жира мне придется соблазнить?
      — Молчи! — яростно прошипел Софоклюс, придурковато улыбаясь хмурым воительницам. — Молчи, иначе всё испортишь.
      Как вы уже поняли, Целлюлита оказалась невероятно толстой бабенкой. Иначе зачем бы ей носить целебный пояс для похудения?
      Огромные ляжки царицы вполне оправдывали ее весьма оригинальное имя. Ведь когда-то девушка была простой амазонкой, а амазонкам, как правило, сородичи давали всяческие клички, впоследствии превращавшиеся в имена.
      Ну, например, Быстроногая Лань, Острое Копье или Меткое Око. В Амазонии была даже воительница по имени Гигантские Арбузы! В общем, кто чем среди других выделялся, так того и называли.
      Целлюлита же с самого детства страдала хроническим ожирением. Ничего ей не помогало: ни бег, ни всевозможные упражнения, ни изнурительные диеты.
      Начинала молодая упитанная амазонка свою службу в войсках воительниц штурмовым тараном. Было такое звание в армии грозных фемин. Обычно на эту должность выбирали сильных, высоких и неимоверно толстых женщин. Амазонка, служившая «штурмовым тараном», брала в могучие руки огромное бревно и со всего разгона устремлялась к вратам вражеской крепости. И, к слову сказать, Целлюлита здорово на этом военном поприще преуспела, прошибая крепости противника насквозь. Другое дело, что ее потом долго не могли остановить, но это уже, как говорится, мелкие издержки военного искусства…
      Встречать именитого гостя царица вышла в кожаной обклепанной куртке и в чудовищной кожаной юбке, из которой Софоклюс с Гераклом при желании вполне могли бы соорудить просторный шатер. Еще на Целлюлите были меховые сапоги до колен и тонкий кожаный ошейник с шипами, почему-то напомнивший ошарашенным грекам ужасного Цербера.
      Знаменитого пояса на пышном теле правительницы видно не было, судя по всему, его скрывала кожаная куртка.
      — О, славный сын Зевса, — глубоким мужским басом обратилась к Гераклу двухметровая Целлюлита. — Скажи мне, что привело тебя в наш город? Мир несешь ты нам или войну?
      Софоклюс довольно грубо пихнул в бок несколько онемевшего героя.
      — Царица, — хрипло выдавил из себя сын Зевса, — не по своей воле пришел я, совершив далекий путь. Меня прислал мерзавец Эврисфей!
      — Но зачем он прислал тебя к нам, о сильнейший из мужей греческих? — гулко проухала правительница.
      — Зачем? — Геракл глупо моргнул.
      — Только не вздумай выложить ей всё как есть! — зло прошипел за спиной героя Софоклюс.
      — А я забыл, зачем он меня посылал сюда, — весело ответил сын Зевса. — Помню лишь, как сказал мне Эврисфей: иди-ка ты, Геракл, куда подальше… Вот я и прибыл к вам в Амазонию. Дальше вроде как и некуда.
      — Что ж, — кивнула Целлюлита, — меня удовлетворил твой ответ. Отдохни же с дороги и будь нашим почетным гостем. Ну а чуть позже мы закатим в твою честь чудесный пир, ибо велико наше щедрое гостеприимство.
      — А можно наоборот? — попросил Геракл. — Сначала вы закатите пир, а потом я отдохну с дороги, но уже с набитым животом?
      — Можно! — благосклонно прогудела царица, и почетных гостей повели в глубь дворца амазонок.

* * *

      — Геракл, слушай меня внимательно, — строго наставлял героя нервничающий Софоклюс. — Сейчас я тебе расскажу, как ты будешь соблазнять Целлюлиту, и не вздумай что-нибудь перепутать, никакой отсебятины!
      — О нет, — простонал сын Зевса, разгуливая по роскошным гостевым покоям. — Я не желаю никого соблазнять! Сейчас будет пир, ну а потом… я ее как следует хрясну и мы с триумфом вернемся в Тиринф.
      — Ты-то, может, и вернешься, — зло скривился историк, — а меня наверняка здесь и порешат.
      — С чего бы это?
      — С того, что ты герой, а я никто, уже сравнительно немолодой пьющий мужик.
      — Ладно, валяй свой план, — скрепя сердце согласился Геракл. — Но чтобы никаких постельных сцен!
      — До этого, думаю, у вас не дойдет, — задумчиво протянул Софоклюс и очень подробно поведал герою свой хитроумный план.

* * *

      И был пир.
      Славный, что и говорить, пир. Не такой, конечно, как во дворце царя Адмета, но и ненамного хуже.
      Как оказалось, амазонки тоже очень любили хорошо выпить и тут же за праздничным столом померяться друг с дружкой силой. Если бы не соблазнительные, обтянутые тонкой тканью груди, то тут то там мелькавшие среди пирующих, можно было подумать, что в зале гуляют славные мужи Греции, вернувшиеся в родной город после тяжелого, но удачного военного похода.
      Действуя сообразно гениальному плану Софоклюса, Геракл старался особо не нажираться. Весело хохоча после очередной плоской армейской шутки царицы, могучий герой незаметно подливал в кубок Целлюлиты крепкое неразбавленное вино. Фемины вообще-то свое вино здорово разбавляли и потому хмелели не очень быстро.
      «Сатир побери, — мысленно рассуждал трезвый как стеклышко сын Зевса, — ведь у меня что ни подвиг, то славная пьянка. Чуть ли не через день случается какой-нибудь пир. Так и здоровье ненароком подорвать можно!»
      Что и говорить, весьма и весьма полезные мысли.
      И вот, когда царица наконец сильно окосела, Геракл перешел к активным действиям.
      То, что правительница «готова», стало ясно, когда в разговоре она начала именовать себя неким Эпилом, а к сыну Зевса обращаться исключительно как к Аргоне Быстроногой.
      Достав из-за пазухи восковую дощечку, могучий герой, близоруко щурясь, горячо зашептал на ухо Целлюлите:
      — О, Целлюлита, несорванный цветок божественного счастья…
      Ниже мелким почерком дотошный Софоклюс приписал: «Произносить с придыханием!» Геракл плохо понял, что это значит, но на всякий случай тяжело задышал. Ведь бытовало же в Греции такое выражение: «он (она) к ней (к нему) неровно дышит». Скорее всего, это и имел в виду многоопытный в любовных делах хронист.
      — Га? — отозвалась царица, слегка трезвея, что несколько противоречило изначальному плану.
      — Я люблю тебя, о моя красавица… — поморщившись, прошептал могучий герой и незаметно сплюнул под стол, мысленно назвав правительницу «моим жирным окороком». При этом сын Зевса усиленно представлял изящную Алкестиду, которая была для него спасительным якорем в этой совершенно абсурдной ситуации.
      — О Геракл… — мечтательно прохрипела Целлюлита, и глаза ее опасно заблестели.
      Герой быстро заглянул в лежавшую на коленях дощечку.
      — О Целлюлита, — с жаром произнес он.
      — О Геракл…
      — О Целлюлита…
      — О Геракл…
      — О Целлюлита…
      «По-моему, их слегка заело», — недовольно подумал сидевший рядом Софоклюс.
      — О Геракл…
      — О Целлюлита…
      Сын Зевса и сам почувствовал, что-то идет не так, и быстро нашел взглядом последнюю строчку, где присутствовала красивая смесь старогреческих и современных любовных слов. По мнению Софоклюса, такое признание должно было окончательно пленить царицу.
      — Я агапо тебя! — выдохнул могучий герой. — О, мое фундомэнос паста! (Что означало: «Я любить тебя! О мое пышное пирожное!»)
      Это последнее изречение окончательно добило (в переносном, положительном смысле) Целлюлиту, и она в порыве безудержной страсти гулко пророкотала:
      — О, мой апалос аркуда, скорее поспешим в мою крэватокамара! (А это означало: «О мой нежный мишка, скорее поспешим в мою спальню!»)
      — Софоклюс! — в отчаянии воззвал Геракл к историку. — Переведи…
      С аппетитом поедая креветки, хронист поднял вверх большой палец: всё, мол, идет нормально.
      — О Геракл…
      — О Целлю…
      Договорить сын Зевса не успел, так как внезапно был стиснут в жутких объятиях амазонки, слегка придушен, легко взвален на толстое плечо и в полуобморочном состоянии вынесен из пиршественного зала.
      «Софоклюс, помоги…» — только и успел подумать несчастный, запоздало понимая, что с «придыханием» он, похоже, сильно переборщил.

* * *

      Как только царица уволокла Геракла в свои покои, одна из амазонок, с виду на редкость стервозная особа, резко встала со своего места и так обратилась к пирующим подругам гневным голосом:
      — Неправду сказал вам Геракл! Вовсе он не забыл, зачем явился в Фемискиру. Он пришел к нам с коварным умыслом! Сатиров кобель хочет похитить нашу красавицу Целлюлиту и увезти ее рабыней в свой развратный гарем.
      «Пожалуй, для такого подвига Гераклу понадобится небольшой подъемный механизм! — с ехидством подумал Софоклюс. — И хороший грузовой стовесельный корабль».
      — Не дадим! — грозно подхватили амазонки. — Не позволим!
      — Вперед, сестры! — истошно завопила подстрекательница, в которой никто из присутствующих не узнал спустившуюся с Олимпа Геру.
      Тихонько забравшись под стол, Софоклюс на четвереньках покинул пиршественный зал.

      Потерянно блуждая по темным переходам дворца царицы амазонок, Софоклюс окончательно разуверился в благополучном исходе их опасного девятого приключения.
      То и дело до слуха историка доносились воинственные крики бегающих где-то совсем недалеко пьяных разъяренных фемин. И о том, что они сделают с несчастным хронистом, когда его поймают, лучше было не думать.
      Чуткий слух Софоклюса уловил звонкое лязганье оружия.
      — Спартанцы, на нас напали спартанцы! — завизжала какая-то нервно неуравновешенная девица.
      Историк приободрился. Внезапное нападение спартанцев им с Гераклом было очень даже кстати. Подкравшись к повороту длинного коридора, хронист воровато выглянул из-за угла.
      За углом шла кровавая сеча не на жизнь, а на смерть. Софоклюс присмотрелся и, огорченно вздохнув, побрел своей дорогой, мечтая оказаться как можно дальше от места битвы. Пьяные воительницы дрались друг с другом.
      — В армии спартанцев тоже женщины! — радостно неслось вслед историку. — Дави врага, сестры!
      Свернув в самый темный коридор, Софоклюс был тут же сбит с ног некой несшейся сквозь тьму силой.
      «Ну вот и всё!» — только и успел сокрушенно подумать историк.
      — Софоклюс! — удивленно воскликнул, останавливаясь, Геракл. — А я тебя уже битые десять минут ищу, по дворцу амазонок бегаю. Знаешь, здесь началось настоящее сражение, я ни сатира не пойму, но надо смываться!
      — Ты добыл пояс? — спросил хронист, со стоном поднимаясь с мраморного пола.
      — Ну, еще бы! — И сын Зевса продемонстрировал Софоклюсу какую-то переливающуюся узенькую полоску.
      — И как же тебе это удалось?
      — Да запросто!
      — А точнее?
      — Я всё-таки ее хряснул! — пояснил могучий герой, невероятно довольный собою.
      — О боги, бежи-и-и-и-им! — истошно завопил историк и, забыв о боли в суставах, бросился наутек.
      Дворец Целлюлиты горел.
      Эллины выскочили из него очень вовремя, как раз за пару минут до того, как обвалился пылающий фасад величественного здания.
      — Однако круто разгулялись эти амазонки! — на бегу восхитился сын Зевса. — У нас в Греции так гулять не умеют: с разрушениями, с поджогами и битвой с воображаемым невидимым врагом!
      В голосе героя сквозила откровенная мечтательность, неприкрытая тоска по настоящим, запоминающимся на века пирам.
      Далеко в ту ночь убежали греки и остановились лишь на самом берегу моря. Там они обнаружили небольшую аккуратную лодку и спящего в ней лохматого рыбака. Совершенно было непонятно, почему рыбак мужского пола и что он делает в стране амазонок.
      От дрыхнушего труженика моря слегка попахивало перебродившим виноградом.
      Осторожно вытащив рыбака из лодки, Софоклюс с Гераклом перенесли его на берег и, погрузившись на маленькое судно, быстро отчалили.
      Сын Зевса ловко поставил парус и, позвонив по сотиусу-мобилису восточному ветру Эвру, потребовал небольшого ночного шторма.
      Через несколько минут славное суденышко уже стремительно неслось, рассекая волны, всё дальше и дальше удаляясь от Амазонии. И лишь когда темную полоску берега съел размытый сумерками горизонт, Софоклюс позволил себе вздохнуть спокойно.

* * *

      — Странная штука, — задумчиво сказал Геракл, крутя в руках блестящий пояс Целлюлиты. — А ну-ка, Софоклюс, примерь!
      — Ага, как же, размечтался, — огрызнулся историк. — Я его надену, а он потом не снимется. Начну худеть, а ведь я и так как палка, хитон чуть не спадает!
      — Гм… — Сын Зевса с интересом рассматривал удивительную застежку с блестящей серой брошью посередине. — Что ж, не хочешь как хочешь, а я вот примерю…
      И могучий герой щелчком застегнул на себе волшебный пояс царицы амазонок.
      Серая брошь на пряжке тут же засветилась, и на мерцающей поверхности возникли непонятные символы.
      — Жир нет, — вслух прочел Геракл, озадаченно шевеля бровями. — Софоклюс, что бы это могло означать?
      Сидевший на рулевом весле историк сладко зевнул:
      — Это значит, что тебе пояс ни к чему. Нет у тебя жира, одни мышцы.
      — Вот видишь, — сын Зевса с легкостью снял пояс, — а ты боялся. Как же теперь Целлюлита без него? Нехорошо вышло, непорядочно, они для нас пир устроили, а я ее так подло обманул, да ко всему еще и хряснул слегка.
      — Ну я же говорил, — с чувством воскликнул Софоклюс, — тебя, Геракл, ни при каких обстоятельствах не следует пускать в приличное общество!
      — Но этот пояс зачем-то ведь понадобился Эврисфею! Как я мог ему отказать? Может, Эврисфей за что-то решил отомстить царице амазонок?
      — Ага! — заржал Софоклюс. — В молодости она в категорической форме отвергла Эврисфея, презрев его чистую гастрономическую любовь к ее пышным телесам.
      — Что, правда? — удивился наивный Геракл.
      — Конечно, правда! — безуспешно стараясь сделать серьезное лицо, подтвердил историк. — Эврисфея пленили габариты правительницы амазонок и ее незабываемый шарм, этот сексуальный бас с проникновенной хрипотцой, этот чарующий взгляд узких маленьких свиных глазок…
      — Да ты издеваешься надо мной! — гневно вскричал могучий герой. — Эврисфей никак не мог встретиться с молодой Целлюлитой, ибо родился всего лишь год назад, как и я, за сутки вымахав во взрослого мужика.
      — То-то я смотрю, ты иногда мыслишь как годовалый ребенок, — очень удачно съязвил историк и тут же безо всяких предупреждений получил героическим кулаком по лбу.
      — Никто, — рычал Геракл, за ноги оттаскивая бесчувственного Софоклюса на середину лодки, — никто не смеет оскорблять великого сына Зевса…
      Затем Геракл сел за осиротевшее на время рулевое весло и с грустью подумал, что всё-таки ему не следовало дубасить личного хрониста по голове. Ведь, как ни крути, это же его, Софоклюса, рабочий инструмент. Волка, как известно, ноги кормят, а историка кормят мозги, ну и, понятное дело, Геракл за свой счет. И не просто так ведь кормит. Голова! Голова Софоклюса нужна была сыну Зевса со всем ее непонятным содержимым. Видно, неспроста в последнее время хронист стал околесицу какую-то непонятную писать, выставляя могучего героя в своем бессмертном эпосе законченным придурком. А о некоторых отдельных подвигах он и вовсе ни строчки не написал, оставив всё на потом. Геракл его еще пару раз кулаком в сердцах приложит, и никакого «потом» после этого уже не будет.
      — Эх, лева, лева… — грустно вздохнул сын Зевса, нежно поглаживая уже протершуюся в нескольких местах шкуру.
      Хотя, скорее всего, шкура протерлась еще при жизни горемычного зверя.

* * *

      Очнулся Софоклюс, когда быстрая рыбачья лодка уже подплывала к незнакомому скалистому берегу, где вдали виднелся огромный неприступный город.
      — Троя! — недовольно сообщил Геракл, шевеля героическим носом, словно лишь по одному запаху определил, где они находятся.
      — А чем, собственно, ты недоволен? — спросил историк, держась за гудящую голову.
      — Не люблю троянцев, — с прямолинейной откровенностью признался сын Зевса. — Вредный народ: наглый, гордый, жадный…
      — Так что же мы в таком случае здесь делаем? — изумился Софоклюс. — Свяжись с Гефестом, и мы живо окажемся в Тиринфе.
      — Не всё так просто! — отозвался могучий герой, зорко вглядываясь в приближающийся берег. — Мне показалось, я слышал женский крик.
      — Женский крик? — в ужасе переспросил хронист. — Тогда уж нам точно лучше всего будет здесь не высаживаться.
      — Не в правилах великого сына Зевса игнорировать зов о помощи! — гневно отрезал Геракл.
      — Даже так? — возопил Софоклюс. — Однако поздно же в тебе проснулось благородство! Почему оно в таком случае молчало, когда ты снимал пояс с глупой оглушенной толстухи Целлюлиты?
      Могучий герой бросил на историка один короткий, но очень красноречивый взгляд, и Софоклюс поспешно заткнулся.
      И вот, когда они подплыли к скалистому берегу ближе, то увидели совершенно сюрреалистическую картину.
      К небольшой скале у самой кромки моря была прикована крепкими цепями красивая полуобнаженная незнакомка. Прикована, как какой-нибудь буйный духом мятежный Прометей. Просто немыслимая жестокость! Что же за садист обрек на невыносимые муки эту несчастную девушку?
      — Я иду! — громогласно выкрикнул Геракл и, вытащив лодку на берег, бросился к прекрасной незнакомке.
      Девушка на скале дернулась и предостерегающе прокричала бесстрашному герою:
      — Не подходи близко, о благороднейший из мужей греческих, ибо с минуты на минуту из воды вынырнет ужасное чудище и съест меня, несчастную Гесиону, дочь царя Лаомедонта.
      Услышав о чудище, Геракл резко прекратил свой бег и, присев на безопасном расстоянии от скалы, принялся с интересом ждать обещанного морского монстра.
      — Что, трухнул маленько? — гаденько рассмеялся, подходя, Софоклюс, который после очередной черепно-мозговой травмы стал еще более дерзким, чем раньше. — Вспомнил внезапно о своем тщательно лелеемом имидже?
      — Вовсе нет, — спокойно ответил сын Зевса, поигрывая галькой, — просто я решил немного подождать и сразу убить проклятое чудище. Думаю, будет намного хуже, если оно нападет на меня со спины, когда я буду освобождать от оков несчастную красавицу. Хотя даже при таком развитии событий у морского монстра не будет ни единого шанса.
      Ужасное чудище ждали около часа.
      Разморенный на утреннем солнце Геракл даже слегка задремал, затем потянулся, протер глаза и, бросив что-то вроде «Да, блин, сколько можно ждать!», не спеша, вразвалочку пошел освобождать девушку.
      Прекрасная незнакомка была без сознания.
      Повесив голову на грудь (О, эта грудь!), красавица безвольно болталась над клокочущей внизу морской пучиной. Сын Зевса легко разорвал железные путы и отнес девушку подальше от берега, положив ее на песок рядом с обмахивавшимся восковой дощечкой Софоклюсом. Затем могучий герой вернулся обратно на скалу и, обвязав себя цепями, принялся ждать.
      Удивительно, но море вскоре забурлило, вспенилось и из воды стал медленно выныривать гигантский черный кит.
      Геракл же никакого видимого беспокойства по поводу появления монстра не проявлял. Суетившийся над обморочной девушкой Софоклюс даже решил, что герой просто в очередной раз заснул, и, как ни странно, историк оказался прав.
      Достигнув уровня выступавшей над морем скалы с жертвой, гигантский кит замер. В его лобастой голове открылась круглая дверца, из которой выбрался зеленоволосый (а местами и синеволосый), жутко недовольный Посейдон в надетом на голову прозрачном шаре с морской водой. Также на колебателе земли был чешуйчатый, облегающий фигуру костюм и огромные малиновые ласты.
      — Геракл?! — в замешательстве воскликнул Посейдон, узрев висящего на цепях племянника.
      — Что? — Сын Зевса резко проснулся и, увидев перед собой зеленоволосую образину, расплылся в счастливой улыбке. — Дядюня, ты?
      — Ну конечно же я! — радостно побулькал владыка морей, крепко обнимая могучего героя. — Ты чего здесь висишь?
      — Да так, отдыхал немного, — добродушно ответил сын Зевса.
      — А где красавица?
      — Какая красавица?
      — Ну, дочь царя Лаомедонта, принесенная мне в жертву!
      — А я ее освободил, — зевнул Геракл. — И вообще, дядя, в твоем возрасте я на молоденьких девушек особо не заглядывался бы.
      — Ох, поучи меня, поучи! — Посейдон ласково погрозил герою пальцем. — Умыкнул у меня девицу прямо из-под носа. Ну что ж, дело молодое, забирай ее к сатирам собачьим, для любимого племяша ничего не жалко.
      — Спасибо, дядюня. — Геракл был тронут до глубины души. — Но перед тем как ты погрузишься обратно под воду, я всё-таки хотел бы услышать, что же здесь произошло.
      Сняв свой прозрачный шлем (вода из которого тут же устремилась к ногам колебателя земли), Посейдон с шумом вдохнул ноздрями чистый морской воздух.
      — Нет, — покачал головой брат Зевса, — дышать жабрами, как на моей родной планете, намного лучше!
      — Ну дядюня, ну расскажи, — заканючил Геракл.
      — Ладно, племянничек, слушай…

* * *

      Отец несчастной Гесионы, царь Лаомедонт был ужасным пройдохой, впрочем, как и все мало-мальски известные греческие правители.
      Все юлили, все козни строили, все только и мечтали, как бы это позаковыристей друг дружку уесть. Но друг друга дурить это еще ничего, это в Аттике было обычное дело, как правило, заканчивавшееся небольшой междоусобной войной. То Спарта на Крит нападет, то наоборот. Спартанцы, так те вообще жутко любили подраться. Их неразбавленным вином не пои, дай напасть на какого-нибудь зазевавшегося соседа.
      Любили греки драться, а вот умирать, как ни странно, жутко не любили, делая стрелы с тупыми наконечниками и стараясь сильно не натачивать свои мечи.
      Всё было бы хорошо, кабы некоторые цари не пытались дурить не только своих коллег, но и всемогущих богов. Тут-то и начинались между небом и землей настоящие разборки, как говорится, олимпийского уровня. Ведь каждый сверчок должен знать свой шесток. Живи и не зазнавайся — вот девиз любого порядочного эллина или, проще говоря, «на Зевса надейся, а сам не плошай». Ан нет! Не тут-то, братцы, было. Не боялись смертные богов, вернее, боялись, конечно, но не слишком. Олимпийцы, они ведь не вездесущи и за чем-то обязательно да не усмотрят.
      Но вот царь Лаомедонт, так тот вообще окончательно зарвался.
      А причиной тому стала небольшая выволочка, учиненная Зевсом на Олимпе. Решил Громовержец слегка проучить не в меру обнаглевших Аполлона с Посейдоном. Ну, Аполлону надрать мягкое место следовало еще при рождении, так что проучить прекрасного бога Тучегонитель решил просто так, ради профилактики, а вот Посейдон действительно перед Зевсом сильно провинился. Так глушил в Эвксинском Понте рыбу, что взрывом повредил прозрачную небесную колею, по которой ходила золотая колесница бога Гелиоса.
      Воздушные пути, понятное дело, быстро починили, но день в Греции задержался на целых два часа. Правда, никто из смертных этого тогда не заметил. Кто был пьян, а кто и вовсе на небо не смотрел, живя в своем собственном пространственно-временном режиме (да-да, были и такие, в особенности на острове Аргосе).
      И вот в наказание Посейдону (с Аполлоном) Зевс придумал очень интересную фишку.
      Аполлон, конечно, всё время орал: «А при чем тут я?!», на что получал стандартный ответ: «За компанию!»
      Что же это было за наказание?
      Приказал Громовержец двум могучим богам в течение целых суток (!) прислуживать троянскому царю Лаомедонту и исполнять все его сумасбродные желания.
      Ой, как обрадовался царь! Влез с ногами на трон и минут двадцать на нем от счастья прыгал, затем поправил съехавшую набекрень корону, посерьезнел и приказал Посейдону с Аполлоном возвести вокруг Трои неприступные стены.
      И вот за одни сутки выросли вокруг Илиона великолепные, воистину неприступные стены, со сторожевыми башнями и подъемным мостом. Короче, всё как положено.
      На следующий день «щедрые» олимпийцы весело заявились во дворец Лаомедонта и предъявили тому весьма кругленький счет на восковой дощечке, от вида которого глаза у царя медленно, но неотвратимо полезли из орбит.
      — Д-д-да в-вы чт-т-то! — заикаясь от ужаса, прохрипел Лаомедонт. — Где же я вам возьму столько золота?
      — А это не наши проблемы, — высокомерно бросил Аполлон.
      — Вытащи свои золотые зубы! — гулко хохоча, посоветовал веселый Посейдон.
      — Ах, вы… — прошипел, стремительно багровея, троянский царь.
      — Ну-ну, кто же? — грозно поинтересовались боги.
      — Э… — Лаомедонт слегка запнулся, — нехорошие обманщики.
      — А что, бывают хорошие? — удивился Аполлон.
      — И почему именно обманщики? — возмутился Посейдон.
      — Ну как же? — в отчаянии вскричал царь. — Ведь в тот день, то есть вчера, по высочайшему распоряжению эгидодержавного Зевса вы должны были исполнить любое мое желание.
      — Ничего мы тебе, смертный, не должны! — высокомерно отрезал Аполлон. — Любишь на колеснице кататься, люби и конский навоз в конюшне убирать. Вчера мы возвели тебе прекрасные стены, сегодня пришли за причитающейся нам платой. Ведь мы вложили в свой труд определенные усилия и теперь хотим, чтобы эти усилия были оплачены по заслугам.
      Хитрые олимпийские мерзавцы даже наказание Зевса сумели превратить в весьма выгодное дельце. Вот у кого стоит поучиться уму-разуму!
      — Ничегошеньки я вам не дам, — грустно вздохнул на троне Лаомедонт и, поразмыслив, не менее грустно добавил: — А будете настаивать, я лично оборву вам уши.
      Угроза была необидная, и могучие боги от души посмеялись над несговорчивым царем.
      — Что ж, не хочешь по-хорошему… — вполне добродушно пробулькал Посейдон, — будет тебе по-плохому…
      Сказано — сделано.
      Подкупив богов ветра несколькими сосудами с чудесной амброзией, Посейдон с Аполлоном устроили в Трое такую засуху, что царь Лаомедонт уже через три дня начал молить о пощаде. Но неумолимы были боги.
      Впрочем, как обычно.
      — Мы вернем твоим землям плодородие, — так ответил царю бог морей Посейдон, — но за это…
      — Да-да, я всё заплачу… — нервно подхватил гордый царь. — Сегодня вечером я иду к известному зубодеру снимать свои золотые коронки.
      — Это само собой, — кивнул Посейдон. — А сверх того ты принесешь в жертву морскому киту-убийце свою юную дочь Гесиону.
      — О нет, о нет… — заголосил царь и начал в припадке рвать на себе волосы, но вдруг успокоился, слегка просветлел лицом и, усевшись обратно на трон, весело бросил: — По рукам!
      Несчастную, ни о чем не ведавшую Гесиону схватили, связали, отвели к морю и приковали к скале как раз у того места, где в последний раз видели ужасного гигантского кита…

* * *

      — Вот так история! — покачал головой Геракл. — Однако какой же этот Лаомедонт негодяй. Принести в жертву собственную дочь, да еще при этом улыбаться. Но вы с Аполлоном тоже хороши, обрекли невинную девушку на неминуемую гибель.
      — Да какую гибель, о чем ты говоришь! — протестующе замахал перепончатыми руками Посейдон. — Ни у кого и в мыслях не было ее убивать. Гесиона стала бы очередной новообращенной нереидой, только и всего. Под водой с ней бы проделали небольшую хирургическую операцию, вшили бы жабры, и жила бы она у меня в подводном дворце, бед никаких не зная…
      — Вшили бы жабры? — в ужасе переспросил сын Зевса. — Все вы, олимпийцы, немного того… сумасшедшие, а я еще удивляюсь, отчего меня время от времени на всякие безумства тянет.
      — Наше семя! — с гордостью подтвердил Посейдон. — Ну ладно, я поплыл, а то совсем засохну тут с тобой. Может, тебя на моем подводном корабле куда подкинуть?
      — Нет, спасибо, не надо, — поблагодарил могучий герой. — Я тут еще немного погуляю, разведаю, так сказать, обстановку.
      — Ну, как знаешь, — пожал чешуйчатыми плечами владыка морей, после чего, вернувшись на борт своего железного кита, скрылся в маленьком круглом отверстии.
      Вода вокруг гиганта тут же с шумом забурлила, и морской монстр плавно ушел под воду.
      — Такие дела! — прошептал Геракл, почесывая героический затылок.

* * *

      Расторопный Софоклюс привел спасенную девушку в чувство.
      — О мой герой! — пролепетала Гесиона, бросаясь на широкую грудь сына Зевса.
      — Это начинает мне нравиться, — проговорил польщенный Геракл, легонько похлопывая девушку по аппетитной попке.
      — Ты как хочешь, — гневно бросил Софоклюс, — но записывать твой продолжительный треп с Посейдоном как триумфальный десятый подвиг я решительно отказываюсь!
      — А тебя об этом никто и не просит, — презрительно скривился могучий герой.
      Еще немного поругавшись, греки решили отвести Гесиону во дворец царя Трои, а то по пути с молоденькой девушкой всякое может случиться. Места у Трои неблагополучные, то и дело по берегу насильники рыскают.
      Царь Лаомедонт встретил эллинов с большим неудовольствием.
      — Вы зачем ее освободили? — гневно закричал он, подпрыгивая на троне. — Кто вам дал такое право? Разве вам предназначалась эта жертва? Кто вы, в конце концов, такие? Стража-а-а-а…
      — Я Геракл! — недружелюбно буркнул сын Зевса, и царь мгновенно заткнулся.
      Подоспевшая было стража, сбившись в плотную кучку, попятилась прочь из тронного зала.
      Лицо Лаомедонта расплылось в подобострастной улыбке.
      — О могучий сын Зевса, — сладко проговорил царь Трои, — как же отблагодарить мне тебя за спасение единственной любимой дочери?
      — Ну… — Геракл задумался, прикидывая в уме. — От двух быстроногих коней я бы не отказался.
      — А от одного? — хитро прищурился пройдоха царь.
      — От трех! — азартно выпалил герой.
      — Полтора! — с готовностью предложил Лаомедонт.
      — М… м… м… давай сойдемся на четырех кобылах! — примирительно кивнул сын Зевса. — Или лучше на пяти.
      — Одна лошадь, и это моя последняя цена, — бескомпромиссно отрезал царь.
      Ужасно любивший честно поторговаться Геракл медленно обнажил свой меч.
      — Хорошо-хорошо, — быстро пошел на попятную царь. — Я дам вам в награду за спасение моей единственной дочери прекрасного белого коня и не менее чудесного циркового пони.
      — Согласен! — улыбнулся Геракл, задвигая в ножны божественный клинок и ехидно поглядывая на дергающегося Софоклюса, ибо и морскому ежу было ясно, кто поскачет в Тиринф на этом «чудесном цирковом пони»…
      Не успел сын Зевса выйти из тронного зала царя Лаомедонта, как в коридоре его схватила за руку заплаканная Гесиона.
      — Чего же ты плачешь, красавица? — участливо спросил сын Зевса. —Лично я не вижу никаких причин для слез. Только что я спас тебя от ужасного морского монстра, затем привел во дворец и передал из рук в руки отцу.
      — В том-то и дело, — всхлипывала Гесиона. — Старый маразматик опять что-нибудь со мною сделает. Продаст в рабство или снова принесет в жертву.
      — С чего бы это? — ужаснулся Софоклюс.
      — Лаомедонт давно хочет жениться на моей тринадцатилетней подружке, а я для него только помеха.
      — Вот же старый безобразник! — искренне посочувствовал девушке историк. — Геракл, что же делать?
      — Пойдем с нами! — Сын Зевса ободряюще потрепал Гесиону за розовую румяную щечку. — И ничего не бойся!
      — Эй, вы куда? — возмутился начальник дворцовой охраны, когда гости проходили через главные ворота. — Царь запретил своей дочери покидать покои!
      Ответом ему был тяжелый кулак Геракла.
      Прочие троянские солдаты, присутствовавшие в тот момент на царском дворе, поспешно отвели глаза, смотря куда угодно, но только не на мрачно насупившегося сына Зевса. Затем один из троянцев осторожно склонился над распростертым телом начальника, попробовал у того пульс и, повернувшись к остальным воякам, знающе прокомментировал:
      — Солнечный удар! К вечеру будет как огурчик…
      А Геракл с Софоклюсом и несчастной девушкой уже шагали далеко за стенами неприступной Трои.
      Могучий герой обернулся и скептически посмотрел на грозный город.
      В принципе разрушить его сын Зевса мог бы за какие-то двадцать четыре часа. Но делать это в тот момент Гераклу было попросту лень. Вот если бы наместе Трои оказался Карфаген… тогда да. Лежать бы ему к утру в дымящихся руинах.
      Уцелела в тот раз великая Троя, ибо было ей предначертано погибнуть много позже из-за «прекрасной» Елены и еще доброй тысячи неблагоприятно сложившихся обстоятельств, в том числе и на самом Олимпе.
      Оседлав поджидавших на морском берегу дарственных лошадок, эллины в задумчивости поглядели на несколько растерянную Гесиону. Геракл достал сотиус-мобилис и, ничтоже сумняшеся, позвонил самому Зевсу.
      — Да, сынок, — страшно обрадовался Громовержец. — С высоты Олимпа я вижу тебя просто отлично. Что случилось?
      — Да тут такое дело… отец. — Могучий герой слегка замялся. — Тут нужно одну хорошую девушку пристроить. У вас там на Олимпе вакантные места есть?
      — А она хорошенькая? — живо поинтересовался Зевс.
      — А ты сверху будто не видишь!
      — Да-да, весьма неплоха… вот только… слишком юна. Впрочем, думаю, я смогу ее пристроить в свиту к нашей Афродите.
      — Спасибо, папуля! — улыбнулся Геракл и, повернувшись к перепуганной Гесионе, ласково добавил: — Не бойся, крошка, всё у тебя будет чики-пуки…
      И через несколько секунд девушка исчезла, чтобы тут же объявиться на светлом Олимпе.
      Что ж, пожалуй, это был единственный совершенно бескорыстный (кони не в счет), честный и справедливый подвиг великого Геракла, несмотря на то, что богами он так и не был засчитан.

      — Софоклюс, какой у тебя чудесный пони! — улыбнулся сидевший в золотой колеснице Копрей.
      — Да иди ты, — огрызнулся историк, которого уже порядком достали всяческие издевательства.
      Не посмеяться над хронистом в тот день поленился один лишь оборванный нищий, да и то по причине абсолютной слепоты.
      Каждый встречный на дороге в Тиринф обязательно тыкал в Софоклюса пальцем и весело, от души реготал.
      Дареный пони и впрямь оказался чудесным, без правой задней ноги, замененной искусным деревянным протезом, который, когда «лошадка» стояла на месте, был почти незаметен.
      — А ты всё сторожишь мою колесницу, — похвалил Копрея Геракл, спрыгивая с прекрасного белоснежного жеребца. — Ну и как, кто-то пытался на нее посягнуть?
      — Еще как пытался! — закивал посланец Эврисфея, наглядно демонстрируя герою порванную в нескольких местах накидку. — Сегодня я сгонял на ней утром к Эврисфею, затем вернулся на перекресток, и тут мне приспичило в кустики. Пока я вынужденно отсутствовал, два странствующих иудея попытались отодрать от бортов колесницы пару кусков золота, якобы для некоей больной Юзуфи. Но я живо надавал им по пейсам, хотя один из них всё же как-то немыслимым образом изловчился и откусил кусок, там внизу, у правого колеса.
      Нахмурившись, Геракл присел у правого борта боевой повозки.
      Копрей не врал, кто-то действительно оттяпал кусочек золотой обшивки, оставив в сравнительно мягком металле рваные следы от своих алчных зубов.
      — А как этих странствующих негодяев звали, ты, часом, не помнишь? — на всякий случай спросил сын Зевса.
      — По-моему, один из них назвался Агасфером, — неуверенно ответил Копрей, — хотя точно утверждать я не берусь.
      Могучий герой с чувством ударил кулаком по борту колесницы:
      — Вот так всегда, даже на сутки нельзя оставить боевой экипаж без присмотра! Обязательно отыщется какой-нибудь юркий прохиндей, обуреваемый приступом внезапного вредительства.
      — Красиво сказал! — восхитился Софоклюс. — Я это, пожалуй, даже запишу.
      По правде говоря, у историка уже скопилось вполне приличное количество так называемых словесных перлов или, если угодно, героических афоризмов сына Зевса.
      В этом длинном списке были и настоящие шедевры вроде «Да что немейский лев? Ведь это просто фигня!» или «Грецию объехать — не Стикс переплыть!». Имелись там и такие высказывания, как «Цербера боги кормят», «Любишь вино пить, люби и морды лукавые кентаврам бить!», «Хорошо, в ожидании чудовища я пока немного вздремну», «Пьяных циклопов по осени считают» и «Зевса бояться — на Олимп не ходить».
      Многие из этих перлов героико-античной словесности годились практически на все случаи жизни. Особенно популярным изречением Геракла среди простого народа (то бишь смертных) стало «Чем глубже в лес, тем злее овцы».
      Хитрый Софоклюс даже подумывал об издании героических афоризмов отдельным обширным трудом под названием «Антология античного идиотизма».
      — Держи пояс! — Геракл протянул Копрею свой с трудом добытый трофей.
      — Ты снял его прямо с царицы амазонок Целлюлиты? — уточнил посланец.
      — Нет, с циклопа Полифема! — огрызнулся сын Зевса.
      — Просто я хорошо знаю габариты царицы амазонок. — Копрей задумчиво вертел в руках переливающийся пояс. — Что-то он маловат.
      — А откуда тебе известны габариты царицы? — с большим подозрением спросил Софоклюс.
      — Ну… гм… — посланец неожиданно покраснел, — у Эврисфея есть гипсовый слепок отпечатка ее босой ноги.
      — Ага! — хором выдали Софоклюс с Гераклом и понимающе ухмыльнулись.
      — А что это вы тут так пошло «агакаете»? — разозлился Копрей. — Может, у них было взаимное чувство, а вы как кони ржете…
      — Они что, действительно знакомы? — опешил историк.
      — Они часто переписывались, — оскорблено ответил посланец. — Но вмешались вездесущие олимпийцы, и разрыв высоких отношений стал неизбежен. Целлюлита призналась Эврисфею в любви, но подлый Герм… гм… один из олимпийцев рассказал царице амазонок, как на самом деле выглядит ее возлюбленный.
      — А что… — хохотнул Геракл, — он описывал себя в письмах двухметровым красавцем атлетом с длинными вьющимися волосами?
      — Ну… примерно так, — подтвердил Копрей. — Мой хозяин не скоро оправился после внезапного разрыва с царицей, он сильно болел, его тут же свалил приступ хронический диареи, а затем началось тотальное выпадение волос.
      — М-да-а-а-а… — задумчиво протянул Софоклюс. — Вижу, душевная травма была просто сокрушительной.
      — Под стать габаритам возлюбленной! — подхватил сын Зевса.
      — Именно поэтому Эврисфей и пожелал иметь у себя в Микенах часть гардероба любимой, — скорбно вздохнул посланец.
      — Секундочку! — Геракл неистово почесал под шлемом кудрявый затылок. — Почему Эврисфею понадобился именно пояс Целлюлиты, а не, скажем… ну… ее меховой сапог? Ведь сапог царицы было бы достать намного легче и, главное, быстрее.
      Копрей снова вздохнул:
      — Эврисфей желал иметь такую вещь любимой, которая наиболее близка к ее столь недоступному, желанному телу…
      «Так-так, — ехидно прищурился Софоклюс, — интересно, что по этому поводу сказал бы наш старый знакомый Зигмундис Фрейдиус? Наверное, накатал бы очередную сумасбродную монографию о любовном влечении к женским вещам!»
      — Ладно, — махнул рукой сын Зевса, — кончай трепаться, давай следующий подвиг!
      — Я заучил его наизусть! — радостно похвастался посланец и нараспев прочел: — Великий Эврисфей повелевает Гераклу Олимпийскому привезти в Микены дочерей царя Гериона, что правит плодородными землями на западном крае Греции, там, где сходит на закате с неба лучезарный бог солнца Гелиос.
      — Да на фиг мне этот Гелиос, — возмутился Геракл. — Лучше скажи, что за дочери такие и на кой сатир они понадобились нашему недоделку?
      — Отвечаю. — Копрей торжественно кивнул. — Дочерей ровно двенадцать: Пиропа, Мирона, Тэратос, Мегафона, Гэфира…
      Сын Зевса предупреждающе показал посланцу кулак, и тот благоразумно перешел к ответу на второй поставленный вопрос.
      — Эврисфей всё еще никак не может оправиться после трагического разрыва с Целлюлитой, и поэтому дочери царя Гериона нужны ему для его… э… э… гарема!
      — Что?!
      — Вот так!
      — И много там у недоношенного сейчас женщин? — усмехнулся Геракл.
      — Ни одной, — честно ответил Копрей, — точнее, лишь хромой горбатый слуга.
      — Как? — выдохнул Софоклюс.
      — В качестве кого? — вытаращил глаза сын Зевса.
      — В качестве евнуха! — разъяснил посланец.
      — А… — разочарованно покачал головой Геракл. — Жаль, что эта должность в гареме Эврисфея уже занята, а то я думал порекомендовать ему Софоклюса.
      — Кого? Меня? — взвизгнул историк. — Да тысячи, тысячи гречанок в разных концах Аттики клятвенно тебе подтвердят, что никакой я не евнух!
      — Хорош врать! — строго осадил личного хрониста могучий герой. — У меня от твоих припадочных воплей уже голова разболелась.
      Копрей тем временем жадно пялился на великолепного жеребца царя Лаомедонта.
      — А можно назад в Микены я поеду на твоем коне, Геракл? — робко спросил посланец. — Ведь всё равно у тебя есть прекрасная боевая колесница, зачем же тебе еще и этот превосходный скакун?
      — Поедешь в Микены на пони Софоклюса! — бескомпромиссно отрезал Геракл. — Либо потопаешь пешком…
      На том они и расстались.
      Проводив взглядом нелепо скачущего на хромой лошадке Копрея, сын Зевса позвонил на Олимп и попросил Гефеста переправить себя вместе с колесницей и хронистом в западные края Греции. Чудесного же жеребца Геракл подарил своему эгидодержавному папане, и лошадь была незамедлительно телепортирована на Олимп.

* * *

      — Почему ты больше не придумываешь мне героические подвиги? — обиженно спросил Софоклюса великий герой, когда они мчались по дорогам западной Греции.
      — А не надо было меня по голове часто бить! — не менее обиженно отозвался Софоклюс. — Вон, я до сих пор весь в шишках и синяках. Меня даже люди пугаются, не только муза.
      — Муза?
      — Ну да, та самая ветреная фемина, что дарит славу бездарным дуракам и обходит стороной непризнанных гениев!
      — Вроде тебя!
      — Вроде меня, — кичливо подтвердил скромняга Софоклюс. — Допридумываю тебе подвиги потом, я же говорил. Да и старые нужно переделывать. Главное, что есть уже черновик, самая необходимая для любого грандиозного труда закваска.
      — Так и быть, — кивнул сын Зевса, — оставим эпос на потом. Ну а хотя бы название ты своему труду наконец придумал?
      — Еще нет…
      — Хреново…
      — Так и я о том же!
      Через несколько часов, казалось, бесцельной скачки по запыленным дорогам греки с горем пополам выяснили у одного встречного циклопа, что царь Герион живет не на материке, а на острове Эрифейя.
      — Ну а его дочери? — полюбопытствовал у великана Геракл.
      — Что его дочери? — не понял циклоп, прикладываясь к чудовищной вместимости кувшину.
      — Ну как они там?
      — Фундомэнос оморфос! — на старогреческом ответил великан, при этом с восхищением цокая языком.
      — Пышные красавицы! — с готовностью перевел Софоклюс.
      — Опять толстухи! — горестно вздохнул сын Зевса. — А всё эти проклятые скульпторы да художники, приучающие Грецию к пышным натурам. И ведь мало кто знает, что пышных женщин они ваяют с голодухи. Художники-то все как один нищие.
      — Сразу пропивают все свои гонорары! — хрипло подтвердил циклоп и громко икнул. — У меня вот брат скульптор, так день и ночь не просыхает. Изваял для нового храма в Дельфах статую Афродиты. Так она, статуя в смысле, даже в ворота храма не вошла, такая вышла толстозадая. Пришлось моему брату кое-что там у этой статуи переделывать, самую малость: груди отбил, бородку приделал и вышел у него весьма разжиревший Арес для священной рощи в Спарте.
      — А разве заказчики статуи не удивились габаритам зада воинственного бога? — решил уточнить хихикающий Софоклюс.
      — Не-а, — мотнул головой циклоп. — Мой брат предупредил их, что изваял Ареса на старости лет…
      — А что еще ты можешь поведать нам об этих дочерях Гериона? — продолжал допытываться у великана Геракл.
      — Фундомэнос оморфос!
      — Ну, это мы от тебя уже слышали.
      — А что вам еще надо? — огорчился циклоп. — Это всё, что я о них знаю. Пышные формы нынче в цене, поэтому царь ужасно дорожит своими дочерьми. Хочет выдать их замуж за самых могучих и знаменитых правителей Греции.
      — А вот это, что называется, проблема, — пробормотал сын Зевса, понимая, что украсть девиц с острова Эрифейя будет ой как не просто. Да и куда их потом девать, этих «фундомэнос оморфос»? В колесницу ты их всех не запихнешь, за пазуху не засунешь.
      Вот так проблема.
      Попрощавшись с говорливым циклопом, греки поехали в сторону моря, где вдалеке виднелся живописный остров Эрифейя.
      Рыбацких лодок на берегу не наблюдалось, да и сам Геракл не особо горел желанием прокатиться в утлом суденышке по морю. Морское путешествие в Трою он еще кое-как перетерпел, не желая сражаться с сумасшедшими амазонками, но тут…
      — Есть у меня одна идея, — вслух произнес могучий герой и зорко вгляделся в горизонт.
      Зрение у сына Зевса было не в пример лучше, чем у любого из смертных, и потому он довольно быстро разглядел блестящую небесную колею, по которой в течение дня проходила светоносная повозка бога Гелиоса.
      Дело шло к закату, стало быть, владыка солнца вскоре должен был появиться в небе над западной Грецией. Появиться, дабы спустить свою огненную колесницу на землю, ну а затем, затушив ее пламя, отогнать повозку в ночное стойло на Олимп.
      Всю эту полезную информацию Геракл почерпнул у полусонного Зевса, позвонив папане прямо в спальные покои. Тучегонитель заплетающимся (со сна, что ли?) языком выдал сынуле также тайное расположение временной стоянки огненной колесницы, так что теперь дело было за малым — захватить божественный механизм и использовать его в своих героических целях.
      А всё потому, что по совершенно непонятным причинам прозрачная колея колесницы бога солнца проходила в нескольких местах прямо по поверхности острова Эрифейи.
      Таким образом, план похищения царских дочерей был практически готов.
      А если еще небесная повозка Гелиоса окажется достаточной вместимости, то и совсем хорошо.

* * *

      Тихонько посмеиваясь, чахоточный Херакл весьма резво греб к далекому острову.
      Всё пока у самозванца складывалось как нельзя лучше.
      Во-первых, его здорово подлечили на Крите, где всё еще шли общегреческие Олимпийские игры. Там саданувшегося о каменный диск грека за несколько дней поставили на ноги, делая ему частые промывания желудка и кровопускания. Понятно, критские эскулапы желали поскорее избавится от докучливого пациента, и, не выдержав очередного клистира, самозванец благоразумно сбежал, очень сильно этим своим поступком всех осчастливив. Врачи даже праздник небольшой устроили, когда воняющий псиной больной в одно прекрасное утро тихо исчез.
      Но это была не единственная удача Херакла.
      Ведь хоть и немного, но он всё-таки насолил во время соревнований Гераклу. Кроме того, после побега из олимпийского лазарета (где лежали преимущественно боксеры и павшие жертвой метателей копья зрители) его тут же отыскал посланец Эврисфея Копрей, сообщивший самозванцу место и цель десятого подвига сына Зевса.
      Удачи сыпались на лысую ненормальную голову Херакла как из волшебного рога изобилия.
      И вот он уже на полпути к вожделенному острову, где проживают чудесные дочери царя Гериона.
      Единственное, что немного омрачало настроение, так это кружившие рядом с храбрым пловцом белые акулы. Однако хищники не спешили нападать, пребывая в некотором замешательстве, ибо никак не могли понять, что там плывет. По всему выходила крупная худая собака. Это если верить распространяемым невиданным пловцом запахам. Но глаза зубастых рыбок сигнализировали совсем о другом, глаза видели странного лысого человека с безумно вытаращенными буркалами.
      Акулы посовещались и есть Херакла передумали. Мало ли как там оно потом обернется. А что, если к утру они уже все будут дружно плавать на поверхности моря кверху брюхом?
      То-то!

* * *

      По расчетам сына Зевса прозрачная колея медленно опускалась с неба к острову Эрифейя, проходила через всю его южную часть, затем снова поднималась в небо и резко снижалась уже у самой тормозной платформы, которая располагалась на материке аккурат рядом с тем местом, где греки встретили такого доброжелательного пьяного циклопа.
      Тормозная платформа огненной колесницы была очень искусно замаскирована под священную рощу самого Зевса, куда вход простым смертным был строго воспрещен.
      — Ха-ха! — рассмеялся Геракл, ногой вышибая позолоченную калитку святилища.
      Оставив боевую колесницу у ворот, авантюрные эллины беспрепятственно прошли насквозь зеленую аллею и оказались у тормозной платформы Гелиоса.
      Растительность вокруг была столь буйная, что заметить платформу можно было разве что с высоты птичьего полета.
      — Экая хренотень! — удивился Геракл, с интересом разглядывая железное возвышение с множеством непонятных штуковин.
      Прозрачная небесная колея, опускаясь вниз, упиралась в огромный деревянный брус, выкрашенный в чередующиеся красные и белые полоски.
      «Ага! — подумал сын Зевса. — Вот эта полосатая штука и тормозит колесницу!»
      Еще на платформе были странные железные конструкции, похожие на дырчатые раскрывшиеся подсолнухи. Тут уж античный разум Геракла слегка спасовал.
      — Темнеет. — Могучий герой оценивающе поглядел на небо.
      — Предлагаю спрятаться в кустах, — отозвался по обыкновению слегка нервничавший Софоклюс.
      — Великий сын Зевса никогда ни от кого не прячется! — раскатисто прогудел Геракл, с порицанием глядя на историка.
      — Геракл, не дури! — Хронист указал на прозрачные рельсы, которые слегка вибрировали. — Небесная колесница уже спускается. Если Гелиос нас увидит, то, чего доброго, пойдет прямо на Олимп.
      — И пожжет там всё к сатировой матери, — усмехнулся герой.
      — Тем более, — проворчал Софоклюс. — Ты хочешь стать причиной божественного пожара?
      Сын Зевса тут же представил себе пылающий в небе Летающий остров, содрогнулся и живо полез в ближайшие заросли.
      Прозрачная колея уже не просто вибрировала, она гудела!
      — Угол наклона путей здесь слишком сильный, — пояснил Софоклюсу Геракл. — Колесница идет в режиме торможения, используя особые тормозные колодки.
      — И откуда ты всё знаешь?
      — Да мне Гефест как-то по пьянке рассказывал. Хвастался, ведь это его изобретение.
      Огненная колесница снижалась.
      Сверху пахнуло жаром, затем что-то слегка рвануло, и прямо с неба на землю плавно спустился бог Гелиос в дымящейся, слегка тлеющей по краям накидке. Спускался олимпиец на очень странном приспособлении, больше всего напоминавшем женскую грудь.
      — Парашютис-нейлонус! — прошептал на ухо открывшему рот Софоклюсу всезнающий Геракл.
      Опустившись на землю, Гелиос снял дымящуюся накидку, после чего принялся сворачивать зацепившийся за ближайшее дерево парашютис.
      Огненная повозка продолжала спуск, но уже без бога солнца. Жутко грохоча и источая жар, она медленно сошла с неба и, остановившись на платформе, звонко лязгнула запорными механизмами. Тут же, как по команде, ожили железные дырчатые «подсолнухи», исторгнув из себя фонтанирующие потоки холодной воды. Чудо-повозка зашипела, вверх повалили клубы горячего пара.
      — Режим охлаждения! — прокомментировал Геракл. — Пора действовать, пока пар окончательно не рассеялся.
      Выбравшись из укрытия, сын Зевса на полусогнутых подкрался к Гелиосу, который нещадно тряс несчастное дерево. Таким макаром бог солнца вполне мог и порвать свой верный парашютис.
      — Ку-ку… — Геракл похлопал Гелиоса по плечу.
      — А-а-а-а… — от неожиданности заголосил бог солнца и… грохнулся в обморок.
      Из кустов вышел озадаченный Софоклюс.
      — Эй, Геракл, ты что ему там сказал? Сымитировал рык голодного Цербера?
      Сын Зевса усмехнулся и, обрезав мечом веревки парашютиса, связал ими вырубившегося олимпийца.
      — Из чего же ему сделать кляп?
      — А зачем ему кляп? — полюбопытствовал историк
      — Гелиос первый матерщинник на Олимпе! — торжественно (не без восхищения) сообщил Геракл и, тут же спохватившись, быстро добавил: — Разумеется, после Зевса.
      Изготовить кляп было решительно не из чего, ну разве что из длинной бороды Софоклюса. Могучий герой уже примеривался, как бы половчее оттяпать у хрониста его мужское достоинство, дабы тот не сразу всё понял, но тут историк предложил сунуть в зубы Гелиосу восковую дощечку.
      — Просто отличная мысль! — обрадовался сын Зевса. — Смоченный слюной, воск быстро застынет, и челюсти Гелиос вряд ли скоро разожмет.
      Так и поступили.
      Софоклюс передал Гераклу небольшую дощечку, которая незамедлительно была вставлена между зубами лежавшего ничком бога солнца. Затем пленного погрузили в остывшую колесницу, и сын Зевса, звякнув на Олимп в кузницу Гефеста, быстро выяснил, как управлять чудо-повозкой.
      Оказалось, нужно было всего-навсего сдвинуть маленький красный рычаг.
      Веселящийся Геракл так и поступил.

* * *

      Небесная колесница оправдала все мыслимые ожидания, оказавшись весьма просторной и (что немаловажно!) быстроходной.
      На подъеме она, правда, шла с натугой, но затем разогналась до скорости хорошего конного экипажа.
      Под покровом легкой темноты (высоко в небе уже катила ясноликая Селена в серебряной повозке) Геракл с Софоклюсом спокойно добрались до острова Эрифейя, где могучий герой легко остановил божественное изделие, потянув вниз толстый зеленый рычаг.
      Пришедшего в себя злобно мычащего Гелиоса оставили в огненной колеснице.
      Отойдя подальше от проложенной прямо по земле прозрачной колеи, эллины залегли за небольшим холмом.
      — Думаю, царские дочки хорошо охраняются, — вполне резонно заметил Геракл и тут же звякнул вестнику богов Гермесу.
      Гермес, как ни странно, не спал и ночному вопросу сына Зевса вовсе не удивился.
      — Спрашиваешь, охраняются ли дочери царя Гериона? — усмехнулся в сотиусе Гермес. — Тебя что, там внизу ночные эротические фантазии терзают?
      — Вестник, не бузи! — предупредил Геракл. — У меня времени в обрез.
      — Эк тебя разобрало! Ну да ладно. Значит, так: во-первых, где-то в окрестностях острова бродит жуткий двухголовый пес Орф. Не Цербер, конечно, но тоже не шибко приятно…
      Залегший рядом с Гераклом Софоклюс слегка побледнел.
      — Во-вторых, — спокойно продолжал Гермес, — спальни красавиц стережет могучий евнух, великан по имени Эвритион.
      — Евнух-великан?
      — Да-да, бывают и такие психи! В-третьих… хотя нет, это уже перебор. Хватит с тебя и двухголового пса с могучим евнухом.
      И вестник богов отключился.
      — О пустоты Тартара! — жалобно простонал историк.
      — Значит, пес и великан… — задумчиво проговорил Геракл, пряча сотиус в нагрудный карман под доспехами.
      — Мама, помогите-е-е-е! — донеслось откуда-то слева, и вслед за криком послышался душераздирающий вой.
      Слегка привстав, сын Зевса выглянул из-за холма.
      По освещенной ровным холодным светом луны равнине бежал дико визжащий Херакл, преследуемый (кто бы мог подумать?!) чудовищным двухголовым Орфом весьма необычной породы.
      Удовлетворенно кивнув, Геракл снова спрятался за холм и сказал до смерти перепуганному гиганту исторической мысли:
      — Наш сумасшедший друг оказал нам поистине неоценимую услугу.
      — Кт-т-то ок-к-казал?
      — Херакл, кто же еще. Он отвлек на себя этого блохастого Орфа. Вот так удача! Надеюсь, чудовище сожрет самозванца.
      — Ох, сомневаюсь, — скептически заметил несколько приободрившийся хронист.
      Встав во весь рост, сын Зевса решительно оглядел равнину.
      Истошные вопли Херакла и злобные завывания Орфа затихли вдали. Судя по всему, сладкая парочка устремилась к близкому морю. Чуть севернее виднелся некий подсвеченный луной симпатичный парк и белоснежное здание, расположенное на небольшой живописной возвышенности.
      — Спальни дочерей Гериона! — с ходу определил Геракл, и они с Софоклюсом поспешили навстречу очередным опасным приключениям.

* * *

      В ночном парке эллины действовали без излишней спешки.
      Сын Зевса изучил все подходы к белоснежному мраморному зданию, оценил высоту окон, крепость крыши и колонн центрального входа. Не исключено, что при отступлении всё это придется разрушить.
      — Значит, так. — Геракл ободряюще хлопнул по плечу вздрогнувшего Софоклюса. — Я захожу с черного хода, а ты отвлекаешь великана!
      — Что-о-о-о?!
      — Я так и думал, что ты согласишься! — быстро кивнул могучий герой. — Знай же, Софоклюс, ты был для меня настоящим другом.
      Историк в очередной раз мертвенно побледнел.
      — Н-н-н-надеюсь, эт-т-то шутка?
      — Конечно, шутка! — рассмеялся Геракл. — Разве есть в Греции более жизнерадостное существо, чем великий сын Зевса?
      — Гм… — Хронист сглотнул слюну. — В подобных обстоятельствах шутки, по-моему, неуместны.
      — Уместны-уместны. — Герой снова хлопнул историка по тщедушному плечику. — Давай, Софоклюс, покажи всё, на что ты способен. Ступай, отвлеки великана!
      — Но…
      — А ну пошел, засранец… я кому сказал! — И Геракл слегка наподдал хронисту коленом. — Неужели ты думаешь, что я тебя не спасу?
      Тихонько всхлипывая, историк вошел в темное мраморное здание.
      Сын Зевса для приличия немного подождал, а затем во всю глотку заорал:
      — Пожа-а-а-а-ар!
      В спальном комплексе раздался оглушительный грохот, и через секунду из темного арочного входа стрелой вылетел Софоклюс, что-то сдавленно крича. Следом за историком из недр спален появился огромный великан, таща красное ведро, из которого сыпался песок.
      Эвритион бежал чуть сутулясь, видно, давно привык к низким для него потолкам.
      Пропустив бьющего все мыслимые рекорды по марафонскому бегу Софоклюса, Геракл решительно преградил могучему великану дорогу.
      Эвритион растерянно остановился, тупо таращась на уперевшего руки в бока героя.
      — Ты кто такой? — тоненьким детским голоском спросил могучий сторож.
      — Теперь мне ясно, ты тот самый евнух, телохранитель дочерей царя Гериона! — рассмеялся сын Зевса.
      — Ну да, это я! — пропищал великан. — А где пожар?
      — Сейчас будут искры! — пообещал Геракл и, выхватив у оторопевшего Эвритиона ведро с песком, ударил этим самым ведром евнуха по голове.
      Великан с грохотом повалился на землю.
      Сын Зевса зевнул и, сняв с пояса заранее припасенный хлыст, устремился в спальни пышных красавиц.
      Через некоторое время Геракл уже гнал по зеленой равнине острова дюжину полуголых визжащих девиц, гнал прямо к тому месту, где их ждала вместительная повозка бога Гелиоса.

      Громовержец тяжело вздохнул:
      — Введите его сюда!
      Присутствовавшие в тронном зале Олимпа боги с интересом уставились на бесшумно ушедшую вверх дверь. Послышалось радостное ржание, но нахмурившийся Зевс быстро пресек вспышки веселья.
      В сопровождении на редкость озабоченного Асклепия в тронный зал вошел красный как рак Гелиос, крепко сжимавший в зубах небольшую восковую дощечку.
      — Что, приятель, — сочувственно покивал Тучегонитель, — неудобно, наверное, так расхаживать?
      — Ыу-ыу-ы-ы-ы… — согласно промычал бог солнца.
      — Воск, полагаю, застыл намертво?
      — Ы-гу…
      — Это Геракл с тобой такое сделал?
      — Ы-гу, ы-гу!
      — М-да, весьма находчиво, весьма.
      — М-мр, Гер-р-р-р… скот-т-т-т-ин-н-на… — яростно затряс головой Гелиос.
      Громовержец повернулся к скорбно поджавшему губы Асклепию:
      — Ну что, ты его уже осмотрел?
      — Осмотрел.
      — Твои выводы?
      — Застыло намертво.
      — Но что же делать?
      — Ы-ы-ы-ы… грм… — запрыгал на месте Гелиос, жутко тараща слезящиеся глаза.
      — Это не ко мне, это к Гефесту, — отрезал Асклепий.
      — Гефест! — позвал Зевс.
      — Я здесь, отец. — Из толпы олимпийцев выступил улыбающийся кузнец.
      — Что скажешь?
      Гефест придирчиво осмотрел Гелиоса, зачем-то проверил у бога солнца пульс, заглянул в уши, потянул за нос, подергал торчавшую изо рта дощечку.
      — Я бы воспользовался молотом! — задумчиво пощипывая бороду, предложил кузнец.
      — Ы-ы-ы… — громко взвыл Гелиос и бросился бежать.
      — Стой, куда?! — подскочил на троне Громовержец.
      Но выскочить из главного зала Олимпа Гелиосу не удалось. Слегка ухмыляющийся Арес очень ловко поставил богу солнца подножку. Гелиос нелепо взмахнул руками и с грохотом распластался на мраморном полу.
      Восковая дощечка отлетела к ногам тихонько хихикающего Гермеса.
      — Ну вот, — облегченно вздохнул Зевс, — проблема решилась сама собой.
      Богу солнца помогли подняться. Ощупав свой слегка расквашенный нос, Гелиос сокрушенно прошепелявил:
      — Два зюба, целых два зюба выбил! Я этого так не оштавлю, я буду шаловаться!
      — Это, интересно, кому? — хохотнул на троне Громовержец. — Может быть, томящемуся в Тартаре Крону?
      Гелиос не ответил.
      — А с зубами, — добавил Тучегонитель, — это у нас к Асклепию, он живо тебе новые вставит, лучше чем были, так ведь?
      — Ну конечно же, — радостно подхватил врачеватель и, бережно взяв бога солнца под локоть, вывел из тронного зала.
      — Вот, Зевс, — Гермес протянул Эгидодержавному роковую дощечку, —думаю, тебе будет любопытно взглянуть.
      Помимо мощных месяцеобразных отпечатков, оставленных челюстями Гелиоса, на застывшем воске присутствовал и некий текст. Задумчиво нахмурив брови, Зевс с интересом изучил дощечку.
      Похоже, это был фрагмент какого-то колоссального эпического труда.
       …После охоты на быстроногую лань, — слегка неровным почерком было выведено на дощечке, — продолжавшейся чуть больше года, Геракл получил от Эврисфея новое поручение, а именно: сын Зевса должен был истребить эриманфскую свиноматку…
      — Что там написано? — полюбопытствовал Эрот. — Что-нибудь стоящее?
      — Юмористическая фантастика! — отозвался Зевс и, прочтя про трех поросят, оглушительно рассмеялся.

* * *

      Дочерей царя Гериона гнали небольшим табуном.
      Ловко орудуя длинным хлыстом, Геракл не позволял пышнотелым феминам отбиваться от общей недовольно ругающейся компании.
      Идти в Тиринф пришлось пешком, но недалеко, благо огненная повозка бога Гелиоса опускалась на землю невдалеке от Микен, где находилась старая аварийная, давно не использовавшаяся тормозная платформа. После остановки бога солнца развязали, а пышнотелых девиц погнали в близкий Тиринф.
      Могучий сын Зевса произвел на дочерей царя Гериона должное впечатление, и многие из них специально подставляли свои аппетитные телеса под беспощадный хлыст героя, сладострастно при этом стеная. То-то порадовался бы при виде этой идиллической картины знаменитый Зигмундис Фрейдиус, узрев на практике осуществление своей сексуально-сумасбродной теории Великого Либидо со всеми вытекающими отсюда последствиями.
      Пыль на дороге стояла столбом.
      Фемины нещадно потели и несколько плотоядно поглядывали на бесстрастно погоняющего их атлета. Геракл же был невозмутим, как каменная статуя Ареса в священной роще Колхиды.
      — Скажи-ка мне одну вещь, — бурчал Софоклюс, едва поспевая за размашисто шагающим героем. — Какой был смысл в этом моем отвлекающем маневре?
      — Каком таком маневре? — переспросил сын Зевса, ловко охаживая хлыстом слегка отставшую от своих сестер рыжую девицу.
      Девида похотливо взвизгнула и многозначительно зыркнула на хмурого Геракла.
      — Ну, когда ты попросил меня отвлечь того кастрированного великана! — обиженно пояснил историк. — Ума не приложу, зачем ты послал меня внутрь здания… когда тут же истошно прокричал «Пожар!» и тем самым выманил сумасшедшего врага наружу.
      — Так вот ты о чем! — догадался могучий герой. — Гм… знаешь что… борись-ка ты со своей патологической трусостью, Софоклюс, пока не стало поздно.
      — И именно из-за этого ты послал меня на верную гибель? — возмущенно заголосил хронист.
      — Именно! — торжественно подтвердил сын Зевса. — Я решил помочь тебе побороть свои жалкие страхи… Эй, куда, коровища, прешь?..
      Хлыст с шипением рассек воздух, оставив на розовой попке одной из девиц длинный алеющий след. Фемина была в восторге.
      — Сатир побери эти подвиги! — с чувством выругался Геракл. — А моя колесница-то осталась на западе Греции!
      И, сокрушенно качая героической головушкой, могучий герой позвонил божественному Гефесту.

* * *

      — О боги, и что же я с ними со всеми буду делать? — с искренним ужасом воскликнул Копрей, опасливо глядя на сбившихся в кучу пышнотелых девиц.
      — Доставишь их в Микены к Эврисфею, — безразлично бросил Геракл.
      Тут у героя зазвонил сотиус.
      Сын Зевса поспешно приложил трубку к уху.
      — Стань чуть левее, — раздался в трубке хрипловатый голос Гефеста.
      Могучий герой послушно отошел к обочине дороги, и тут же на том месте, где он только что стоял, возникла золотая колесница.
      Перепуганные лошади безумно водили глазами по сторонам и нервно стригли ушами.
      — Ну как? — поинтересовался в сотиусе Гефест.
      — Порядок! — подтвердил Геракл. — Вот только Софоклюсу, по-моему, хана.
      — Найди себе другого хрониста! — посоветовал Гефест, и связь прервалась.
      Наклонившись, сын Зевса осторожно заглянул под колесницу:
      — Софоклюс, ты там?
      Из-под повозки на четвереньках медленно выбрался испачканный в пыли историк.
      — Неужели так трудно было сказать, чтобы и я отошел? —склочно осведомился он, отряхивая порванный в нескольких местах хитон.
      — Знаешь, — удивленно проговорил Геракл, — я в тот момент об этом как-то не подумал.
      — Что, хочешь от меня избавиться?
      — Да Зевс тебя упаси, как ты мог обо мне такое подумать? — полный праведного гнева возмутился герой.
      — Лучше еще раз попасть под колесницу, чем спорить с тобой, — недовольно пробурчал хронист.
      — Эй вы! — продолжал возмущаться Копрей. — На чем же я их повезу?
      Геракл поглядел на столпившихся у перекрестка фемин.
      М-да, проблема.
      — На, держи! — Сын Зевса вложил в руку посланца крепкий пастуший хлыст. — Когда-то с его помощью я пас на живописных холмах Киферона овец.
      — И что мне с ним делать?
      — Погонишь девок в Микены пешком! Не захотят идти, тогда ты их по ляжкам, по ляжкам…
      — Какое изуверство! — вспыхнул Копрей и, перейдя на шепот, тихо добавил: — Да они меня живо придушат или растопчут, когда вы уйдете. Глядите, какие они все здоровые, кровь с молоком.
      — Да мужик ты, в конце концов, или не мужик? — гневно спросил сын Зевса. — Женщина всегда должна знать свое место! Вот я своей жене Мегере после свадьбы так и сказал: выбирай, мол, хочешь быть женой великого героя или его вдовой?
      — И что же она выбрала?
      — Дала мне пифосом в ухо! — продолжал нагло врать Геракл.
      — Какого сатира? — подпрыгнул на месте Копрей. — К чему ты мне тут завиваешь баки?
      — Что завиваю?
      — Бакенбарды! Ну, в смысле, чушь несешь. Я не желаю сам вести этих сексуально озабоченных бабенок в Микены.
      — А придется. — Могучий герой порылся в золотой колеснице и выдал Софоклюсу новый хитон.
      — О боги, ну зачем я во всё это ввязался? — застонал Копрей, разматывая тяжелый бычий хлыст.
      Дочери царя Гериона глядели на коротышку весьма враждебно. И в том, что они попытаются при первой же возможности на него напасть, а затем сбежать, не было ни малейших сомнений.
      Впрочем, это всё проблемы Копрея, а не Геракла. Пусть сам потом с любвеобильным Эврисфеем объясняется.
      — Да, чуть не забыл… предпоследнее задание! — спохватился посланец. — Значит, так… Знаешь, Геракл, за наше короткое, но весьма бурное знакомство я таки проникся к тебе некоторой симпатией.
      — Ну спасибо, — изумленно поблагодарил сын Зевса.
      — Так вот, — продолжил Копрей, — подлец Эврисфей таки измыслил тебя погубить!
      — Ну, в этом никто особо и не сомневался…
      — Тем не менее выслушай меня. Не все твои задания санкционированы Олимпом. Некоторые придумывает сам Эврисфей. И вот твой одиннадцатый подвиг, по его коварному замыслу, должен стать для тебя, Геракл, последним.
      — Это еще почему?
      — Потому что недоношенный придурок желает, чтобы ты спустился в мрачное, полное ужасов царство Аида и принес оттуда снятый с шеи стража подземного мира Цербера золотой ошейник!
      — Вот он, тот самый опасный подвиг! — предостерегающе воскликнул Софоклюс. — Роковое задание мерзавца Эврисфея.
      — А по мне так полная фигня! — пожал плечами Геракл.

* * *

      — Единственное возможное осложнение — моя недавняя ссора с Танатом, — сухо заметил сын Зевса, когда они с Софоклюсом уже мчались в быстрой колеснице прочь от Тиринфа.
      — Что, думаешь, он злопамятен?
      — Еще как!
      — И что же нам делать?
      — Да хрясну его еще разок как следует, — вздохнул Геракл. — Кстати, Софоклюс, я не вправе заставлять тебя спускаться в подземное царство мертвых вместе со мной. Так что ты волен выбирать.
      Историк недолго колебался.
      — Нет! — решительно ответил он. — Я буду с тобой до конца.
      — До конца? — переспросил герой.
      — Ну да, до победного конца!
      — А вот это правильно, — рассмеялся сын Зевса. — Вот это по-нашему, по-олимпийски!
      Колесница стремительно разрезала прохладный вечерний воздух на ровные куски.
      — Значит, прямо сейчас едем в Лаконию, — объявил Геракл, натягивая крепкие поводья. — Там у южной оконечности Пелопоннеса есть мыс, точнее, небольшая пропасть. Мыс называется Тэнар, но в подземное царство мы полезем как раз через пропасть.
      — Скажи мне, Геракл, — зябко поежился Софоклюс, — а правда, что у ужасного Цербера три головы, на шее у него извиваются змеи, а хвост оканчивается головой дракона с громадной огнедышащей пастью?
      — Всё это выдумки пьяных служителей культа Аида! — весело отозвался сын Зевса.
      — Я так и думал, — облегченно вздохнул историк.

* * *

      Виновато шмыгнув носом, Копрей упрямо сверлил взглядом покрытый медвежьей шкурой пол спальни Эврисфея.
      — Что такое, ты снова повздорил с Гераклом? — озадаченно спросил Эврисфей, с подозрением оглядывая своего посланца.
      Вид Копрей имел такой, словно его атаковала небольшая стая голодных тигров, от которой ему каким-то чудом удалось отбиться. Одежда посланца была разорвана, лицо исцарапано, правая рука висела на перекинутой через плечо полоске ткани.
      — Нет, это не Геракл меня так.
      — Тогда кто? — Копрей промолчал.
      — А где дочери царя Гериона? Наверное, отдыхают с дороги?
      Копрей молчал.
      — Где мой гарем, придурок?! — истошно завопил Эврисфей.
      — Нет гарема!
      — Как так нет? Геракл не справился с моим десятым заданием?
      — Почему не справился? Очень даже ловко всё исполнил!
      — Тогда где же девицы?
      — Сбежали!
      — ЧТО?!
      Эврисфей побледнел, затем покраснел, снова побледнел и нервно схватился за горло.
      — Копрей, скорее… там, на полочке… темно-синий пузырек…
      — Что-что? — Посланец прочистил пальцем правое ухо. — Я плохо вас слышу, господин.
      — Скорее! — просипел Эврисфей. — Там, на полке… синий пузырек… я задыхаюсь… астма-а-а-а…
      — Ничего не разберу! — пожал плечами Копрей. — Господин, говорите яснее, я не понимаю, что вы там бормочете.
      — Своло-о-о-очь… — в отчаянии прохрипел Эврисфей и рухнул лицом на разбросанные по полу мягкие подушки.
      Копрей зловеще улыбнулся и, подойдя к полкам с лекарствами, нашел там темно-синий пузырек. «Для увеличения мужской потенции», — было красиво выведено лаком на мутной бутылочке.
      — Сатир его знает, что пьет этот ненормальный, — задумчиво пробормотал посланец, ставя пузырек на место. — Совсем не удивительно, что он не может выздороветь.
      Копрей, конечно, не знал, что надписи на лечебных баночках регулярно меняет «верный» горбатый слуга Эврисфея, люто ненавидевший своего хозяина за постоянные издевательства.
      Копрей подошел к валявшемуся на полу Эврисфею, неприязненно пнул гада ногой и поспешно отошел от недоноска, дабы ненароком не подхватить какую-нибудь заразу. Затем посланец отыскал свежую дощечку с двенадцатым заданием Гераклу и приготовился удариться в бега.
      В спальню, слегка ковыляя, вошел запыхавшийся горбун:
      — Я слышал крик?
      — Да-да, у Эврисфея случился очередной приступ бронхиальной астмы, — совершенно безразлично пояснил Копрей.
      — Ай-яй-яй, какая беда! — всплеснул руками слуга, пробуя у хозяина пульс.
      — Что, готов? — с замиранием сердца выдохнул посланец.
      — К сожалению, нет, — горбун скорбно вздохнул, — через пару часов, думаю, очухается.
      — К тому времени я постараюсь быть как можно дальше отсюда, — высокомерно бросил Копрей и решительным шагом покинул ненавистные покои.

* * *

      В подземное царство Аида Геракл с Софоклюсом спускались на странном устройстве, носившем не менее странное название ипогиос асансэр, что по-старогречески означало «подземный лифт».
      Колесница, к сожалению, в тесную деревянную кабинку не поместилась. В ней едва хватило места отважным эллинам.
      Немного поразмыслив, сын Зевса нажал круглую выпуклость на одной из стен кабинки со стрелкой вниз, и устройство стало медленно спускаться, сопровождая свое движение жуткими стонами и скрипами.
      Тянувшийся откуда-то сверху просмоленный трос был на вид вполне надежен, но Софоклюс всё равно нервничал, мертвой хваткой вцепившись в львиную накидку могучего героя.
      — Хорошо едем! — улыбнулся Геракл. — И главное, никто об этом тайном проходе ничего не знает. Мне Гермес о нем рассказал. Сказал, дескать, если когда-нибудь захочешь неожиданно нагрянуть в подземное царство Аида, ищи подвесную кабинку в пропасти у Тэнара.
      Где-то через полчасика (клепсидра на правой руке историка булькнула всего лишь один раз) жуткая конструкция наконец остановилась, и греки оказались прямехонько в долине асфодела.
      — Красотища! — восхитился сын Зевса, оглядывая бескрайние подземные поля бледных, слегка светившихся в сумерках тюльпанов.
      Геракл наклонился, решив понюхать ближайший цветок, тюльпан зазвенел и неожиданно выстрелил в нос герою маленькой зеленой молнией.
      Сын Зевса чихнул.
      — Пойдем по тропинке вдоль поля, — с ходу предложил он, и они с Софоклюсом потопали прочь от опустившей их вниз подвесной кабины.
      Вскоре россыпи асфодела закончились, и эллины очутились в огромных черных пещерах, освещаемых гигантскими фосфоресцирующими улитками, которые в изобилии ползали по округлым влажным сводам.
      Подземные моллюски светились по-разному: кто синим, кто розовым, кто желтым.
      — Красота! — снова прицокнул языком Геракл, задирая героическую голову.
      Внезапно повеяло холодом. Софоклюс благоразумно остановился. Холодом веяло из-за очередного, таившего в себе жуткую неизвестность подземного поворота.
      — Не боись! — Сын Зевса легонько подтолкнул историка вперед. — Не очкуй, приятель, ведь ты вместе с великим Гераклом!
      — Для меня это слабое утешение, — нервно пробормотал, вечно перепуганный хронист.
      За поворотом стены каменного туннеля были покрыты мерцающим инеем. Под ногами захрустел девственно чистый снег, кое-где валялись впавшие в спячку тускло светившиеся улитки.
      — Что это? — Присев на корточки, Софоклюс осторожно коснулся обжигающей пальцы белизны.
      — Олимпийцы называют это химеринос хиони! — знающе пояснил Геракл.
      — А на нормальном языке?
      — Снег! Обыкновенная холодная крупа, смерзшаяся под воздействием низкой температуры вода.
      — И откуда ты только всё это…
      — Тихо! — Сын Зевса предостерегающе поднял руку.
      Софоклюс замер, и тут до его слуха донеслось чье-то грустное неразборчивое (пьяное?) пение.
      — За мной! — прошептал могучий герой, и они с историком на цыпочках двинулись в недра заледенелого коридора.
      Прошло совсем немного времени, и эллины увидели грустного подземного певца, сидевшего на большом плоском, покрытом инеем камне.
      Певец был очень богато одет, а на его лохматой голове красовалась золотая царская корона(!).
      — Черный дя-а-а-ател… — опустив голову, грустно выводил непонятный незнакомец. — Что ж ты, сволочь, вьешься над моею голов-о-о-ой…
      Рядом с незадачливым певцом, лицом к холодной каменной стене, лежал еще один мужик — огромный мускулистый атлет в боевых доспехах.
      — Эй, мужик, ты кто? — тихо, дабы не напугать певца, спросил Геракл.
      Незнакомец дернулся, попытался вскочить с места, но лишь застонал и, сильно зажмурившись, тихо выругался.
      «У него что, геморрой?» — мелькнуло в голове у могучего героя.
      — Я царь Фессалии Пирифой, повелитель народа лапифов.
      — Царь Перепой? — изумленно переспросил Геракл. — То-то от тебя вином за версту несет!
      — Не Перепой, а Пирифой! — немного обиделся царь. — Хотя, если желаешь, можешь называть меня как угодно, мне уже всё равно.
      — Вот так встреча! — Сын Зевса озадаченно почесал бороду. — Ну а это что за бугай там лежит?
      Геракл указал на спящего атлета.
      — Это Тесей, — небрежно бросил царь, — могучий герой Афин.
      — НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! — хором выдохнули Геракл с Софоклюсом.
      — Может-может, — вздохнул царь, — еще как может…
      Сын Зевса подошел к атлету поближе, наклонился и заглянул тому в лицо.
      — Ба! Это действительно Тесей и, судя по запаху… снова пьяный. Так вы вместе нажрались? Но… что это с его языком?
      Язык спящего афинянина был высунут почти во всю длину, розовый кончик касался покрытой инеем каменной стены.
      — Тесей лизнул стену, — сокрушенно махнул рукой Пирифой. — Я говорил ему, не надо, но если афинянин упрется…
      — Да знаю-знаю, — кивнул Геракл, — хуже Минотавра, особенно когда пьяный.
      — Я, кстати, тоже к камню прирос мягким местом, — разоткровенничался царь. — Сел передохнуть и бац… намертво прихватило.
      — Как же вас так угораздило? — усмехнулся Софоклюс.
      — Нас наказал великий Аид!
      — За что?
      — Ну… мы… это… немного с Тесеем выпили в честь Олимпийских игр и спустились сюда… м… м… м…
      — Искать Минотавра? — с готовностью подсказал замявшемуся царю сын Зевса.
      — Не совсем… — Пирифой был слегка смущен. — Мы спустились сюда, дабы… похитить у Аида его жену, красавицу Персефону.
      «О Зевс, какие идиоты!» — подумал Геракл, а вслух сказал:
      — Но зачем она вам понадобилась? Вам что, греческих женщин мало?
      В ответ царь неопределенно пожал плечами:
      — Это была идея Тесея, у него и спрашивайте!
      — Спрашивать что-либо у Тесея бесполезно! — усмехнулся сын Зевса. — Пьяная скотина плохо соображает, где вообще находится.
      — М-м-м… му-у-у-у… — замычал проснувшийся афинянин. — Г-гера-а-а-а-кл эт-то-о-о ты-ы-ы?..
      — Конечно, я, а кто же еще? — склочно отозвался могучий герой.
      — Вы-ы-ручи-и-и-и…
      — Был бы у меня ледоруб! — мечтательно произнес Геракл. — Ладно, обойдемся и без инструмента. Софоклюс, давай кремень…
      В качестве сырья для костра царь Пирифой пожертвовал частью своих роскошных одеяний, на костер пошла также отрезанная ножом борода Тесея.
      — Всё, теперь ждите! — торжественно объявил сын Зевса, глядя на пляшущее посреди пешеры веселое пламя. — Минут через десять всё растает. А что касается Персефоны… Женщина, конечно, красивая, но… по правде говоря, ее возбуждают исключительно покойники.
      Таким вот макаром великий герой в очередной раз выручил Тесея, ну, и заодно царя Фессалии Пирифоя.

* * *

      Пробродив некоторое время по подземным катакомбам, Геракл в конце концов плюнул на всё это дело и решил спросить прямо у первой же встречной души, как пройти в тронный зал мрачного Аида. И такая тень умершего вскоре весьма удачно им подвернулась. Полупрозрачная душа высокого статного мужика в боевых доспехах пришлась сыну Зевса весьма по душе.
      — Привет, — весело бросил могучий герой мутному колеблющемуся изображению. — Как жизнь? То есть, извини, конечно, это я так не слишком удачно пошутил.
      Тень нисколько не обиделась.
      — В общем, — улыбнулся Геракл, — нам бы в тронный зал Аида пройти, ты случайно не знаешь дорогу?
      — Знаю! — ответила тень. — Но просто так не скажу.
      — Хорошо, — легко согласился сын Зевса, — и что ты хочешь взамен?
      — Я герой Мелеагр, — представилась душа. — О, непобедимый Геракл, молю тебя, сжалься над осиротевшей сестрой моей, прекрасной Деянирой. Одна-одинешенька осталась она после моей смерти. Возьми ее в жены, великий герой! Будь ее защитником!
      — Да я бы с радостью, — воскликнул сын Зевса, — но есть небольшая загвоздка.
      — Какая же?
      — Я… э… э… э… женат.
      — В таком случае, — решительно заявила тень Мелеагра, — я вам ни хрена не скажу. Сами ищите своего Аида, хоть до посинения.
      — М… м… м… — Геракл впал в глубокое раздумье. — Ну… в принципе… если воспользоваться ядом из толченых зубов Эринний…
      — Я знал, что на тебя можно положиться, друг! — обрадовалась тень мертвого героя. — Идите всё время вперед, затем сверните налево, потом направо, снова налево, затем прямо, потом направо. Слегка вернитесь назад, пройдете анфиладу бледных статуй, поверните налево. Дойдете до небольшого тупичка, обернетесь кругом, дойдете до перекрестка, повернете направо…
      — А короче можно? — простонал окончательно запутавшийся Софоклюс.
      — Можно, — кивнул Мелеагр, — идите до конца этого коридора, там и будет тронный зал Аида.
      Поблагодарив, греки поспешили на встречу с владыкой подземного царства.

* * *

      — Племянничек! — радостно закричал лысый тощий дядька, вставая с черного, стоявшего на груде бутафорских черепов трона. — Какими судьбами? Решил-таки навестить своего одинокого подземного родственника?
      Геракл с Аидом обнялись.
      — Да вот, грязный мерзавец Эврисфей возжелал заиметь в своей домашней коллекции золотой ошейник Цербера, — грустно вздохнул сын Зевса.
      — Что может быть проще? — улыбнулся Аид и, вставив в рот два пальца, пронзительно свистнул.
      Темнота за троном владыки царства мертвых зашевелилась, и оттуда, тихо жужжа механическими суставами, чинно вышел небольшой железный пес-мутант с тремя головами.
      — Новая модель! — похвастался Аид, с любовью глядя на виляюшего пружинкой-хвостом Цербера. — Откликается на кличку Долли! Старый кибер где-то на Олимпе потерялся. По слухам, охотится на Геру. Я всё думаю, кто же из олимпийцев его перепрограммировал, не ты ли, часом, Геракл?
      — Что ты, дядя! — рассмеялся могучий герой. — Я в вашей технике пока ни сатира не смыслю, куда уж мне.
      — Ну, если не ты, то, значит, Зевс, — задумчиво изрек властитель душ умерших, — больше некому. Вот, держи…
      Ловко сняв с железной шеи Цербера золотой ошейник, Аид небрежно передал его (ошейник) герою.
      — Танат вот на тебя жаловался, — покачал лысой головой бог подземного царства. — Говорит, ты испинал его ногами в городе Феры.
      — Мало тогда ему дал! — грозно прорычал сын Зевса. — Я, понимаешь, с девушкой уединился, а эта рожа лезет… ну, я и врезал ему по лбу!
      — М-да, нехорошо вышло, — констатировал Аид. — Я наложу на неосмотрительного юношу дисциплинарное взыскание за подглядывание.
      — Вот-вот! — удовлетворенно хмыкнул Геракл, передавая золотой ошейник робко помалкивающему Софоклюсу. — И еще одно… Я тут недавно гулял у тебя по пещерам и встретил Тесея с одним фессалийским царем…
      — А, те два пьяных урода! — гневно нахмурил брови подземный владыка. — Я здорово проучил их, дабы охладить им любовный пыл…
      — Отпустил бы ты убогих, Аидушка. Что с дураков взять-то, кроме знаменитых на всю Грецию имен? Не ведают же, что вытворяют.
      — Хорошо, — кивнул Аид, — отпускаю их, но только благодаря твоей просьбе. Гонялись за Персефоной, мерзавцы, целых два часа! Ну да ладно, я не злопамятный…
      «Однако наш Геракл может иногда быть вполне порядочным греком!» — с удивлением отметил Софоклюс и сделал на своей восковой дощечке очередную историческую запись, добавив к длинному списку черт характера великого героя новый пункт — «порядочность».
      Еще там значились: хвастливость, зазнайство, лень, амикошонство, хамство, грубость, наглость, нарциссизм и еще множество всяческих приятных, характерных для непобедимого сына Зевса черт.
      Итак, Геракл благополучно завершил свой одиннадцатый подвиг, который вопреки ожиданиям коварного завистливого Эврисфея оказался не опасней пешей прогулки по праздничному острову Криту (но ни в коем случае не по спортивным площадкам!), где уже несколько недель шли знаменитые общегреческие Олимпийские игры.

      — Ну, это прямо какая-то загородная увеселительная прогулка получается, а не великие подвиги! — недовольно бормотал Софоклюс на обратном пути в Тиринф.
      — А ты чего бы хотел? — удивился Геракл.
      — Не знаю, — честно ответил историк, — но уж слишком всё у тебя выходит гладко. И, главное, нигде не нужно прикладывать особых усилий, рисковать жизнью, подрывать здоровье.
      — Но ведь я сын самого эгидодержавного Зевса! — возмутился герой. — Сын владыки Олимпа, не кто-нибудь! Потому всё так просто у меня и выходит. Ведь отец ни за что не позволит кому бы то ни было в Греции причинить мне вред!
      «Не очень достойные высказывания, — подумал хронист, — но для потомков, пожалуй, их опустим».
      — Что-то давно я не брался за мой эпос.
      — Ты хотел сказать за МОЙ эпос? — ревниво уточнил Геракл.
      — Ну-да, ну-да… Знаешь, меня только что посетило вдохновение. Попробую-ка я описать твой одиннадцатый подвиг.
      Сын Зевса благосклонно кивнул, слегка сбрасывая скорость дребезжащей колесницы.
      Закусив нижнюю губу, Софоклюс извлек из заплечной сумки свежую восковую дощечку. Проверил остроту деревянной палочки и приступил…
       Долго искал Геракл ужасного Цербера в жутком подземном царстве Аида.
       Наконец нашел он его на берегу реки Ахеронт. Чудовищен был Цербер о трех головах, с ожерельем из извивающихся змей на шее и со смертоносным хвостом, оканчивающимся головой дракона.
       Понял Геракл, что битвы с чудовищем не избежать.
      —  Песик, песик, песик… — попытался подманить к себе Цербера могучий герой, пряча за спиной огромную дубину. — Хороший песик, цуца, иди-ка сюда, у дяди Геракла для тебя кое-что есть очень вкусненькое…
       Услышав про «вкусненькое», Цербер, уже приготовившийся откусить наглому герою голову, алчно повел своими тремя носами, потерял бдительность и получил отличной крепкой дубиной по своей средней, самой умной голове.
       Однако недооценил сын Зевса жуткое создание.
       Драконья голова пса, что висела на его гибком хвосте, с радостным визгом вцепилась в правую ягодицу героя…
      — Всё, на сегодня вполне достаточно! — гаркнул Геракл, отбирая у историка дощечку. — Потом как-нибудь закончишь…
      — А ну верни!
      — А если не верну, то что тогда?
      Возразить Софоклюсу было решительно нечего.

* * *

      — Дружище Копрей, ты куда-то собрался? — воскликнул сын Зевса, притормозив колесницу. — Что ты такой сегодня хмурый?
      Посланец и впрямь был не очень весел. Одет в грубый походный хитон, за спиной внушительный узелок с вещами, на поясе огромный, не менее внушительный разбойничий тесак.
      — Я уволился со службы у Эврисфея!
      — Как так?
      — А вот взял и уволился! Хватит с меня этих его изощренных издевательств.
      — А как же двенадцатое задание? — испугался Софоклюс за судьбу своего героического эпоса.
      — В память о нашей дружбе… правда, вы меня несколько раз били…
      Копрей многозначительно покосился на Геракла.
      — Исключительно в профилактических целях, — серьезно кивнул могучий герой. — Признай, дружище, что это пошло тебе только на пользу. Ведь теперь каждому, да, каждому греку ты можешь с гордостью рассказывать о том, что получил пару раз в лоб от самого великого сына Зевса Геракла. Представляешь, какая тебя ждет слава? А какие возможности открываются перед тобой в Аттике? Именитые цари почтут за честь принимать тебя в своих дворцах, где на чудесных празднествах ты, Копрей, будешь с улыбкой рассказывать, какое было счастье, когда огромный кулак великого героя Греции впечатывался в твой лоб. В этот самый широкий лоб. Какие мысли были у тебя в тот момент, как пели птицы и пахли придорожные незабудки. Эта живая картина…
      — Издеваешься?! — взвизгнул Копрей, перебивая поток героического бреда. — Знаешь, я начинаю сильно разочаровываться в своем опрометчивом решении сообщить тебе двенадцатое задание. Ведь я уже не посланец Эврисфея и волен поступать так, как мне вздумается.
      — Что ж, извини, друг, — проговорил Геракл, повергнув Софоклюса в состояние небольшого нервного стресса, ибо извиняющийся сын Зевса… это было что-то новенькое.
      — Итак, твой двенадцатый подвиг. — Копрей прикрыл глаза, вспоминая суть последнего задания Эврисфея. — Ты должен отправиться к великому атланту Атласу, который держит на плечах небесный свод, и принести из его садов, где работают его сестры Геспериды, три золотых яблока!
      — Именно три? — уточнил для истории Софоклюс.
      — Да, три и ни яблоком меньше! — подтвердил Копрей. — Эти чудесные плоды растут на золотых деревьях, выращенных богиней земли Геей в подарок богине Гере в день ее свадьбы с Зевсом.
      — Давно это было… — задумчиво заметил Геракл.
      — Но главная проблема состоит в том, — продолжал бывший посланец, — чтобы найти тайный путь в сады Гесперид, о котором ведает один лишь вещий морской старец Нерей.
      — Найти дедка плевое дело! — усмехнулся сын Зевса.
      — Тебе всё плевое дело, — огрызнулся Копрей, — но ни хрена он тебе просто так не скажет. Вредный, зараза, словно подвыпивший фавн.
      — Ну, для таких случаев у меня есть одно верное средство, — похвастался могучий герой, — и это средство еще ни разу, слава Зевсу, меня не подводило.
      — И что же это за средство?
      — А вот хрясну его как следует! — выкрикнул Геракл и взмахнул кулаком.
      — Нет, — ухмыльнулся Копрей, — тут не силой, а хитростью действовать надо. Впрочем, дело твое…
      — Что ж, спасибо тебе за всё! — Сын Зевса дружески похлопал бывшего посланца по плечу. — Вот только кто же передаст Эврисфею золотой ошейник Цербера?
      И герой указал на ошейник, словно ожерелье надетый на худосочную шею Софоклюса.
      — Воспользуйтесь голубиной почтой, — посоветовал Копрей и решительно потопал в противоположном от Микен направлении.
      — А что, отличная идея! — улыбнулся Геракл и с интересом оглядел окрестности в поисках голубя поупитанней.

* * *

      — И где ты, остолоп, пропадал? — поинтересовался Эврисфей, нервно ерзая на мягких подушках. — Тут столько всего произошло.
      — Меня покусал ужасный пес Орф, — грустно ответил Херакл. — Переболел бешенством и вот решил зайти к тебе в Микены и узнать, не поздно ли еще как следует нагадить великому Гераклу.
      — Нет, еще не поздно, — зловеще прошипел Эврисфей. — Слушай меня внимательно и, главное, ничего не перепутай…
      Самозванец сосредоточил всё свое сумасбродное внимание и с каждым словом Эврисфея всё больше и больше тянул свою жуткую улыбку, похожую на предсмертный оскал безумной бродячей собаки.

* * *

      Вещий старец Нерей бережно расстелил на каменистом берегу мягкое купальное полотенце, медленно разделся и, оставшись в одной набедренной повязке, стал делать зарядку, больше всего напоминавшую судороги больного эпилепсией.
      Старикашка закатывал глаза, дрожал всем своим дряблым телом, высоко вскидывал руки и приседал.
      Скрип старых костей тоскливо разносился над унылым пустынным берегом.
      Притаившиеся за большим валуном Геракл с Софоклюсом держали военный совет.
      — Нет, я его всё-таки хрясну, — гневно настаивал на своем упрямый сын Зевса.
      — Нельзя, ни в коем случае нельзя, — не сдавался историк. — Дедушка старый, может скопытиться. Еще ненароком в царство Аида отойдет, ищи его потом свищи среди бледных полей асфоделов.
      — Хорошо, — уступил могучий герой, — тогда я его хрясну лишь слегка…
      — И слегка не годится… Вообще не нужно никого бить. Всё можно решить миром.
      — Ой-ой-ой! — отчаянно донеслось от берега.
      Греки как по команде с любопытством выглянули из-за камня.
      Вещий старец Нерей, сильно запрокинув назад свое худое туловище, раскорячился в весьма нелепой позе, и оставалось загадкой, как это он ухитряется держать равновесие, стоя на немощных худых ногах.
      — Помоги-и-и-ите… — жалко проблеял дряхлый физкультурник, — я не могу разогнуться…
      — Ага! — обрадовался Геракл. — Дедка весьма кстати разбил паралич, сейчас он нам всё расскажет.
      Прятаться более не было смысла, и сын Зевса, уже не скрываясь, подошел к вопящему старику.
      — Эк тебя, отец, перекосило! — восхитился могучий герой, с улыбкой глядя на прорицателя. — В твоем возрасте занятия физкультурой весьма опасное развлечение.
      — Помоги, мил человек, — заканючил старец, — будь так добр… ох… разогни меня обратно…
      — Что я тебе, Асклепий? — обиделся Геракл.
      — Ну… ох… пожалуйста.
      — Хорошо, но взамен ты мне, старый пенек, расскажешь, как попасть в сады Гесперид!
      — Расскажу-расскажу, — поспешно пообещал постанывающий Нерей, — только разогни…
      Сын Зевса вздохнул и, взяв старика за узкие плечи, медленно выровнял тщедушного дедка, придав физкультурнику строго вертикальное положение.
      — Ох-ох-ох, — заохал Нерей, растирая худые плечи. — А ведь всего и хотел-то разок окунуться.
      — Наверное, из-за любви к морю тебя и называют морским старцем? — предположил подоспевший Софоклюс.
      — Нет, что вы? — беззубо улыбнулся прорицатель. — Зовут меня так вовсе не из-за этого, просто я родственник Посейдона.
      — Далекий? — полюбопытствовал Геракл.
      — Да нет, — отозвался Нерей. — Посейдон мне дядя… троюродный… по моей матери… приемной…
      — Так мы с тобой, считай, родственники! — обрадовался сын Зевса. — Вот так дела!
      — Ладненько, — махнул рукой прорицатель. — Сейчас я немного окунусь и затем расскажу вам, как добраться до волшебных садов Гесперид.
      — А давай наоборот, — предложил Геракл, наметанным глазом заметив трех белых акул, вертляво круживших у самого берега, — сначала ты расскажешь нам, как пройти до садов, ну а затем сполоснешься…
      — Хорошо, твоя взяла, — сдался Нерей. — Всё спешите, молодые да горячие. Я тоже вот таким был лет этак девяносто назад. М-да… Идите к самому краю земли через Ливию и Египет. Там, где купол неба соединяется с землей, и найдете вы владения атланта Атласа!
      И, сообщив сие, вещий старец с залихватским гиканьем колченого помчался к набегающей на берег морской воде, где его уже битый час с большим нетерпением поджидали проголодавшиеся белые акулы.
      Сокрушенно покачав головой, Геракл снял с плеча крепкий золотой лук, и уже через минуту голодные хищники плавали кверху брюхом вокруг радостно плескавшегося в море безумного дедка.

* * *

      Сын Зевса сделал пару коротких звонков на Олимп, и вот они вместе с Софоклюсом уже стремительно мчатся по безлюдным угрюмым равнинам далекой Ливии.
      — Знаешь, Геракл, ты всё не перестаешь меня удивлять! — восхищенно произнес историк, как-то странно глядя на правящего колесницей героя.
      — Да? И чем же я тебя так безмерно удивляю?
      — В отличие от прочих греческих крети… то есть, прости, героев ты способен на совершенно бескорыстные благородные поступки, не имеющие почти никакого отношения к твоим официальным подвигам.
      — Ну, ты и сравнил! — возмутился сын Зевса. — Что значит это твое «в отличие от прочих греческих героев»? Нет никаких прочих героев! Я один, великий и непобедимый, единственный достойный герой Аттики!
      — Вот так всегда, — грустно улыбнулся историк. — Если бы не твоя феноменальная мания величия и уникальнейшая способность всё портить, цены бы тебе как ДЕЙСТВИТЕЛЬНО великому герою Греции не было!
      — Ни хрена не пойму, что ты там мелешь, — гневно отозвался могучий герой. — Все эти разговоры мне не по душе. Заткнись, или пойдешь дальше пешком.
      — Ну вот, а я что говорил? — тихо вздохнул хронист…
      Вдалеке замаячила пограничная застава, вернее, огромное бревно, преграждавшее дальнейший путь. Рядом сидел великан, вяло поигрывая на свирели.
      Остановив колесницу, Геракл достал из висевшего на поясе мешочка с золотом блестящий новенький талант и небрежно швырнул его великану.
      — Слышь ты, образина, кончай дудеть, освобождай дорогу!
      Гигант перестал играть, с удивлением воззрившись на сына Зевса.
      — Я Антей, сын Посейдона и богини земли Геи. Как ты смеешь, смертный, так со мной разговаривать?!
      — Ха-ха-ха… — басом рассмеялся могучий герой. — Нет, вы только посмотрите на эту наивную обезьяну. А знаешь ли ты, жертва жестокой природы, чей я сын?
      — Не-а, — честно ответил Антей.
      — Я великий сын Зевса, владыки богов и повелителя смертных! — с пафосом возвестил Геракл.
      — Ух ты! — непонятно чему обрадовался великан. — Какой славный мне встретился противник, а то бегают тут всякие недомерки, псиной воняют…
      С этими словами Антей снял правую сандалию и с отвращением отодрал от нее, как показалось грекам, труп рыжей лишайной собаки.
      — Фу, какая гадость! — с омерзением поморщился великан, отбрасывая в сторону полураздавленное тщедушное тельце.
      — Какой я тебе противник, убожество? — гневно вскричал сын Зевса. — Пойди проспись, сатиров пьянчуга, да я тебя одной левой уложу! Да ты вообще представляешь своей тупой башкой, на кого пифос катишь?!
      — Представляю! — ответил Антей, опуская мощный кулак на золотую колесницу эллинов.
      Но Геракл отреагировал быстрее, выставив вверх острое копье.
      — У-а-у-ва-а-а-а… — взвыл великан, хватаясь за пробитую руку.
      Герой спрыгнул с колесницы и, не теряя драгоценного времени, ударил Антея под коленную чашечку.
      Гигант вскрикнул и с грохотом упал на землю. Однако дальше произошло нечто уж совсем из ряда вон выходящее. Великан выдернул из руки застрявшее копье, и кровоточащая рана тут же, на глазах у изумленных греков, затянулась.
      — А-а-р-р… — зарычал Антей, вновь бросаясь на Геракла.
      Сын Зевса ловко отскочил в сторону, ставя противнику подножку. На этот раз великан брякнулся мордой оземь и тут же получил от Геракла огромным камнем по затылку.
      Но и это не остановило придурка.
      «Что-то здесь не чисто, — подумал сын Зевса, ломая Антею левую ногу. — Если размышлять логически, то… Ведь мать идиота богиня земли. Значит… Ну, конечно же, она питает его своей силой!»
      — Ой-я-я-я… е-о-о… — завизжал великан, снова падая на землю и нецензурно выражаясь.
      — Так его, так его! — азартно кричал прыгающий в колеснице Софоклюс.
      Геракл победно улыбнулся и, вскочив в боевую повозку, несколько раз переехал катающегося по земле Антея.
      — Ну что, может быть, для начала хватит?
      — У-у-у-у… — тихо подвывал воинственный великан, вправляя себе сломанную шею.
      — Сатир его побери! — уже не на шутку разозлился сын Зевса, когда Антей в очередной раз твердо встал на ноги. — Значит, хочешь по-плохому, ну, сейчас я тебя…
      Выскочив из колесницы, Геракл провел молниеносную серию сокрушительных ударов: по почкам, по печени, в нос и в челюсть противника.
      Великан покачнулся.
      Сын Зевса ухнул и, схватив гиганта за туловище, поднял его над землей.
      — Мама-а-а-а… — жалобно заверещал Антей, яростно дубася великого героя кулаками по голове.
      Но силы в этих ударах было не больше, чем у немощного морского старца Нерея. Догадка Геракла, как ни странно, оказалась верна.
      — Немедленно опусти меня на землю! — плаксиво потребовал барахтающийся в воздухе великан. — Я теряю свои силы. Мама, какого сатира?..
      — Ага, обделался! — улыбнулся Геракл и, повернувшись к историку, зычно бросил: — Софоклюс, давай тащи какой-нибудь булыжник.
      Хронист не растерялся и, подобрав с земли увесистый камень, зазвездил им испуганному великану аккурат промеж глаз.
      Орудие древнегреческого пролетариата не подвело.
      — Фух! — Сын Зевса швырнул бесчувственное тело врага в небольшую, случившуюся неподалеку расщелину. — А ты говоришь, увеселительная прогулка…
      Вернувшись к дороге, могучий герой пинком отбросил преграждавшее путь бревно и пошел поглядеть на труп раздавленной Антеем собаки, ибо животных Геракл очень любил.
      При ближайшем рассмотрении собака оказалась худым тщедушным мужиком в нелепой рыжей шкуре.
      — Так ведь… это же тот псих Херакл! — воскликнул Софоклюс, проверяя, дышит ли самозванец. — Жив безобразник, только вот без сознания. Наверное, от страха в обморок упал.
      — Ему крупно повезло, что у Антея на сандалиях модная рифленая подошва, — пояснил Геракл, и они с историком устремились навстречу новым невероятным приключениям.

* * *

      В Египте греки решили особо не задерживаться. Правда, Софоклюс визгливо требовал сделать остановку и полюбоваться местными диковинными пирамидами и собакоголовыми статуями древнего бога Псевса.
      Ну, оно и понятно — историк, что с него возьмешь.
      Геракл требования хрониста невозмутимо проигнорировал и гнал колесницу всё дальше и дальше, приближаясь к мифическому краю земли.
      Хотя сделать вынужденную остановку им всё-таки пришлось.
      Дорогу в одном месте переходила огромная толпа пейсатых иудеев, ведомая в глубь египетской пустыни на редкость пронырливым типом по имени Моисеюс.
      Увидав странствующих эллинов, Моисеюс не растерялся и, прикинувшись хромым, тут же предложил обменять золотую колесницу на священный песок из далекой пустыни Каракум, который сам он подобрал с земли полчаса назад.
      — А зачем тебе наша повозка? — слегка усмехаясь, полюбопытствовал Геракл, дивясь необыкновенной наглости незнакомца.
      — Ну как же?! — всплеснул руками Моисеюс. — Я ведь слегка хромаю на правую… или нет… на левую ногу! Мне тяжело поспевать за моими братьями. К тому же в золотой колеснице я смогу предстать перед египетским фараоном как подобает великому иудейскому пророку!
      — Нет, к сожалению, моя колесница не продается, — покачал головой сын Зевса, очень разочаровав своим ответом хитрого иноверца.
      Вскоре толпа испуганно оглядывавшихся (но прятавших под одеждой ножи) иудеев иссякла. Но могучий герой не спешил вновь натягивать поводья.
      Спрыгнув на дорогу, он принялся смазывать бычьим жиром невыносимо скрипевшие колеса.
      Через двадцать минут в том направлении, куда ушли иудеи, промчался небольшой конный отряд вооруженных до зубов совершенно лысых головорезов. Но Геракл благоразумно решил не вмешиваться в местные непонятные разборки.
      Как следует смазав ось колесницы, он снова устремился в путь и вскоре на полной скорости проскочил чудесный зеленый оазис.
      — Эй! — возмущенно закричал Софоклюс, но сын Зевса даже бровью не повел.
      В зеленом оазисе между тем устроил засаду на проезжающих мимо путешественников сумасшедший царь Бусирис, да что толку? Колесница Геракла пронеслась столь стремительно, что у затаившихся среди густой растительности солдат порывом ветра снесло с голов боевые парики.
      Окончательно спятивший от жары и чрезмерного сексуального воздержания, царь приносил всех чужеземцев в жертву великому Зевсу. Бусирис очень рассчитывал, что посланный в пустыню боевой отряд отловит весьма многочисленную компашку шляющихся где попало иудеев, и тогда жертв у него будет выше крыши мраморного дворца.
      Неурожайный год послали боги землям царя. Специально вызванный с Кипра прорицатель Фрасий после трех кувшинов неразбавленного вина предсказал, что пройдет засуха только в том случае, если Бусирис будет регулярно приносить в жертву Зевсу чужеземцев.
      В общем, прорицатель Фрасий и стал первой жертвой маньяка, принесенной великому Громовержцу.
      Но, к сожалению, дождь после этого на изнывающие от зноя земли не пролился, и сумасшедший царь устроил в самом крупном оазисе своих владений засаду, пока не был испепелен за идиотизм разозлившимся на Олимпе Зевсом.

* * *

      И вот через сутки достигли бесстрашные эллины северного края земли, где стоял, слегка засыпанный сухим снегом, дворец могучего атланта Атласа.
      С неба время от времени сыпалась холодная белая крупа, набивавшаяся под одежду, и Софоклюс, гневно ругаясь, зябко кутался в плохо защищавшую от пронизывающего ветра хламиду.
      — Ничего, мы недолго, — пообещал Геракл, сопровождая слова облачком пара. — Эй, есть здесь кто?
      Железная входная дверь бесшумно ушла вверх, и на пороге возник симпатичный юноша в легкой тунике.
      — Передай атланту Атласу, — высокомерно бросил юноше сын Зевса, — что к нему из далекой Греции прибыл великий герой Геракл, пожелавший осчастливить своим присутствием жителей края земли.
      — Гм… — кашлянул юноша. — Собственно… я и есть Атлас.
      — КАК?!
      Геракл с Софоклюсом недоверчиво смотрели на юношу, не понимая, кто перед ними, очередной сумасшедший или весьма остроумный весельчак.
      — Атланты, знаете ли, всякие бывают, — улыбнулся молодой человек, — не все они могучие великаны. Атлант с недавнего времени — это вообще особая должность, не требующая выдающихся физических данных. Да и незачем держателю небесной тверди быть гигантом, я же эти небеса не на своих плечах держу…
      И юноша от души рассмеялся.
      — Проходите внутрь, а то ненароком совсем окоченеете.
      Греки охотно приняли гостеприимное предложение, переступили порог и… обомлели, не сразу сообразив, где это они внезапно оказались. Вокруг теплынь, зеленая трава, роскошные сады невдалеке, солнышко греет, птички поют, не иначе как Элизий.
      — Ничему не удивляйтесь, — махнул рукой Атлас. — Моделирование климата — тема моей докторской диссертации. Слежу, понимаете, за исправностью небес, а коллеги мои дома уже, между прочим, профессора. Тут вот один сокурсник по сети «мыло» прислал… Впрочем, к чему вам всё это… Нелегко, конечно, за небесной твердью следить, то там трещинка появится, то тут… Идемте, я вам всё покажу…
      На небольшой подвесной кабинке вроде той, на которой греки попали в царство Аида, Геракл, Софоклюс и атлант опустились под землю, очутившись в огромном круглом зале. Одна из стен зала представляла собой вогнутый прозрачный пузырь, похожий на те, что бывают на воде во время проливного дождя. За прозрачной преградой клубилась непроглядная чернота, прошитая яркими, режущими глаза точечками, собирающимися в мириады бесконечных огней.
      — Что это? — зачарованный невиданным зрелищем, прошептал сын Зевса. — Пустоты Тартара?
      — Почти что, — усмехнулся Атлас. — Ваш мир летит в безвоздушном пространстве, медленно вращаясь в потоке бесконечной Вселенной. Мы, боги, создали всё это своими руками. Это одна из самых величайших тайн бытия, и тебе, Геракл, позволено слегка прикоснуться к ее разгадке.
      Софоклюс ловко извлек из-за спины восковую дощечку.
      — Э… нет, — покачал головой держатель небесной тверди, — записывать ничего нельзя, только смотреть.
      Историк грустно вздохнул, но дощечку всё-таки спрятал.
      В это трудно было поверить. Безвоздушная пустота! Возможно ли сие?
      — Если я еще немного проторчу здесь, то у меня определенно поедет крыша! — решительно заявил великий герой, и вся троица поспешно вернулась на цветущую, залитую животворящим солнечным светом поверхность.
      — Меня не интересуют божественные тайны бытия. — Присев на зеленую травку, Геракл недовольно зевнул. — Что там за прозрачной стеной, меня тоже мало волнует. Я пришел сюда не за этим.
      — Но… я не понимаю, — растерянно пробормотал Атлас. — Я полагал, что вас интересует небольшая экскурсия по моим владениям.
      — К сатиру экскурсию! — решительно заявил сын Зевса. — Я явился к тебе за золотыми яблоками Гесперид.
      — За тремя! — уточнил дотошный Софоклюс.
      — Да-да, именно, за тремя.
      — Так вам нужны золотые яблоки? — продолжал безмерно удивляться держатель небесной тверди. — Что ж, ступайте в мои сады и скажите Гесперидам, что я разрешил вам сорвать три чудесных плода…
      Долго выбирали дерево.
      Наконец подбадриваемый Гераклом Софоклюс, демонстрируя чудеса эквилибристики, забрался на верхушку золотой яблони и испуганно оттуда проблеял:
      — Геракл, я не дотягиваюсь до плодов… — Подстригавшие соседние деревья молоденькие девицы звонко рассмеялись.
      Сын Зевса нахмурился и строго произнес:
      — Софоклюс, борись с трусостью, пока еще не поздно, не срамись хоть перед девушками.
      Историк боязливо поглядел на хрупкую с виду ближайшую ветку. Одна такая веточка стоила целого состояния. Даже листья и те на волшебных деревьях были из тонкого, звеневшего на ветру золота.
      Хронист жадно потянулся к сияющему плоду, коснулся его рукой, дернул… всё бесполезно.
      Гераклу надоело ждать, и он, обхватив руками золотой ствол яблони, с силой тряхнул несчастное деревце.
      — …! — завопил Софоклюс и, не удержав равновесия, полетел в ворохе золотых листьев вниз.
      Сын Зевса предусмотрительно отошел в сторону.
      — Мать моя Гея! — взвыл историк, брякаясь оземь. К счастью, ветки затормозили падение, иначе ученый наверняка свернул бы себе шею.
      Геракл забрал у хрониста яблоко и, потерев его о львиную шкуру, мрачно напомнил:
      — Осталось еще два!
      С мучительными стонами Софоклюс снова вскарабкался на золотой ствол.

* * *

      — Вот и все подвиги! — грустно улыбнулся сын Зевса, когда в снежном мареве за спиной растаял удивительный дворец атланта Атласа.
      — Пожалуй, этот подвиг оказался для нас самым выгодным, — алчно добавил Софоклюс, что-то пряча за пазухой заснеженной накидки.
      Заподозрив неладное, Геракл остановил колесницу и, стащив на дорогу отбивающегося ногами хрониста, содрал с него верхнюю одежду.
      На девственно белый снег посыпался добрый десяток волшебных яблок, огромная охапка золотых листьев и пара длинных отломанных веток.
      — Трусость и воровство глубочайшие из человеческих пороков! — нравоучительно возвестил могучий герой, выдергивая из-за пояса ивовую хворостину.
      — Нет-нет, не на-а-а-а-до-о-о-о… — заголосил брыкающийся Софоклюс.
      — Надо, историк, надо… — твердо ответил Геракл, перекидывая хрониста через колено и с удовольствием приступая к очередной экзекуции.
      —  Ну, что там внизу? — поинтересовался Зевс, лопавший, сидя на троне, засахаренную клубнику в вине.
      —  Из-за снега ни хрена не видно! — пожаловался сидевший за телескописом Эрот.
       Громовержец щелкнул липкими пальцами, нажимая под троном маленькую золотую педаль.
      —  О, теперь значительно лучше! — обрадовался Эрот, когда белая пелена внезапно исчезла.
      —  Как там мой сынуля?
      —  Порет личного хрониста.
      —  Что, очередной воспитательный момент ?
      —  Он самый.
      —  Как я понимаю, золотые яблоки он уже раздобыл.
      —  Причем намного больше, чем надо, — захихикал Эрот. — Что ж, миссия Геракла с триумфом завершена!
      —  К сожалению, нет, — мотнул головой Зевс, вылавливая из прозрачной емкости ягоду покрупнее.
      —  Как так? — Бог плотской любви в замешательстве переглянулся с лежащим у трона Гермесом.
      —  Подвиги продолжаются! — лукаво прищурился Громовержец. — Я так решил…
      —  Но…
      —  Никаких «но»! Сынуле нужно как следует прославиться. Особенно теперь, когда недоношенный Эврисфей больше не имеет над ним власти.
      —  Что ж, тебе виднее, — кивнул Эрот. — Но учти, Гераклу твое решение может сильно не понравиться…

      Что там ни говори, но Геракл, если обещал кому что, слово всегда держал.
      Вот почему, блестяще завершив свой последний, двенадцатый подвиг, сын Зевса устремился в Микены, решив лично передать недоношенному Эврисфею золотые яблоки Гесперид.
      Жаль было, конечно, что уволился Копрей, но ведь рано или поздно могучему герою всё равно пришлось бы встретиться со своим временным хозяином, дабы свернуть тому его поганую шею. Истинное ликование переполняло Геракла, ибо наконец(!!!) освободился он от власти болезного мерзавца. Правда, всемогущие боги пока не спешили дарить герою обещанное бессмертие и забирать на Олимп, но сын Зевса по этому поводу особо не огорчался. Всему свое время. Почему бы еще немного не погулять по Греции. Кто знает, будут ли потом божественные родственники отпускать могучего героя расслабиться в землях смертных? То-то и оно!
      — Заодно, — вслух заявил Геракл, — посмотрим на неприступную крепость Эврисфея…
      Крепость отыскали на окраине Микен. Мощные, сложенные из огромных отесанных глыб стены окружал глубокий ров с дурно пахнущей водой. Подъемный мост был убран, на высоких сторожевых башнях ни души.
      Сын Зевса несколько раз объехал крепость, но еще одного входа (черного) не нашел, что несколько противоречило поздней греческой архитектуре.
      — Ну и что дальше? — пожал плечами Софоклюс. — Летать наша колесница, к сожалению, не умеет.
      Остановившись напротив поднятого моста, могучий герой озадаченно пощипал бороду.
      — Где-то здесь за стеной есть подъемный механизм. Если бы мне удалось попасть из лука в деревянную палку, заклинивающую коловорот с цепью, мост тогда бы опустился сам собой…
      — Пустая трата времени… — безнадежно махнул рукой историк.
      Геракл придерживался несколько иного мнения.
      Сняв с плеча верный божественный лук, сын Зевса наложил на тетиву длинную стрелу и послал ее точнехонько в дыру в стене, откуда разматывалась ржавая, державшая мост цепь.
      В крепости кто-то громко вскрикнул, и мост со скрипом пошел вниз.
      — Ну, что я говорил! — победно ухмыльнулся герой.
      За опустившимся мостом была преграждавшая путь медная страховочная решетка.
      По внутреннему дворику крепости, затравленно оглядываясь, ковылял раненный стрелой в зад перепуганный стражник.
      — Эгэ-гэй! — залихватски выкрикнул сын Зевса, пуская колесницу напролом.
      Встав на дыбы, лошади начисто снесли смехотворную решетку, и Геракл беспрепятственно ворвался в крепость.
      Никакого сопротивления, к своему глубочайшему разочарованию, герой не встретил.
      Вокруг не было ни души.
      Дверь, ведшая в главную башню крепости, оказалась заперта.
      Но сын Зевса лишь зловеще рассмеялся, мощным плечом высаживая хлипкую преграду.
      — Я иду-у-у-у… — в боевом запале проревел Геракл, несясь по узкой каменной лестнице, которая вела (скорее всего) в главную резиденцию недоноска…
      В спальне Эврисфея царил интимный полумрак.
      Пахло совершенно непередаваемым букетом разнообразных целебных трав. Практически все стены были заняты маленькими полочками, уставленными всевозможными баночками, сосудиками, ступками и прочими имевшими непосредственное отношение к медицине предметами.
      На низкой, заваленной подушками кровати спал маленький горбатый старик в не очень опрятной одежде.
      — Это что, и есть Эврисфей?! — возмущенно вскричал могучий герой.
      — Сильно сомневаюсь, — покачал головой Софоклюс и принялся настойчиво будить горбуна.
      Со стуком покатился выпавший из руки незнакомца пустой винный кувшин.
      — Эй, уважаемый, проснись…
      — Да идите вы… к Минотавру… — сквозь сон пробурчал горбун, переворачиваясь на другой бок.
      — Он идиот? — уточнил Геракл, пряча в ножны верный меч, которым ему так и не удалось отсечь Эврисфею голову.
      — Нет, он пьяный идиот, — ответил историк и принялся неистово тормошить старика.
      Горбун с большой неохотой проснулся.
      — Ой, вы кто? — испуганно вскрикнул он. — Грабители?
      — Я великий Геракл, сын Зевса! — оскорбленно ответил герой. — А это мой верный хронист Софоклюс.
      — Геракл! — завопил горбун, окончательно проснувшись. — Не может быть, ТОТ САМЫЙ ГЕРАКЛ?
      — Угу, — мрачно буркнул сын Зевса. — А ты кто таков и где недоносок Эврисфей?
      — Я несчастный слуга Эврисфея Тэний. — Горбун слез с кровати и смущенно улыбнулся. — Вот, нализался на радостях до зеленых сатиров
      — Что же тебя так обрадовало? — поинтересовался Софоклюс.
      — То, что нет больше ненавистного издевателя, моего хозяина! — радостно пояснил слуга.
      — Как нет?
      — Сегодня утром при большом стечении народа его свезли в психиатрическую лечебницу на Аргосе. У меня до сих пор звучит в ушах его визгливый крик «хроно-синкластический инфундибулум, хроно-синкластический инфундибулум…». Он это повторял без конца, как заведенный, когда его насильно сажали в специально приплывший с Аргоса корабль. Матросы так с ним намучились! Пока веслом по голове не дали, Эврисфей не заткнулся.
      — Как же так? — расстроенно проговорил Геракл. — Ведь я клятвенно обещал свернуть мерзавцу шею!
      — Судьба, — покорно вздохнул Тэний, — великая плутовка.
      — Но как всё это произошло? — продолжал свои расспросы неугомонный Софоклюс. — Почему Эврисфей сошел с ума?
      — Вопрос риторический, — улыбнулся слуга, — если учитывать то, что мой хозяин и прежде был слегка не в себе от всех этих ужасных лекарств. Но ваш керинейский баран окончательно доконал беднягу. Эврисфей хитростью заманил копытное в подвал и там его запер. Но божественный механизм за несколько дней разобрал каменную кладку и вырвался на свободу. Говорить ему в подвале было не с кем, а тем для приятных бесед у него накопилось предостаточно, вот он и набросился на хозяина моего Эврисфея, который тронулся умом уже через десять минут…
      — Да, этот механизм кого хочешь доконает, — согласился с горбуном могучий герой. — Жуткая участь постигла Эврисфея, ну и поделом ему…
      — Кстати, — спохватился Софоклюс, — а этот керинейский баран случайно где-нибудь поблизости не бродит?
      — Нет-нет, что вы? — всплеснул руками горбун. — Баран сбежал. По слухам, познакомился с каким-то странствующим по Греции глухонемым и ушел вместе с ним в Пелопоннес.
      — Фух, — облегченно вздохнул историк, вытирая взмокший было от страха лоб.
      — Да, дела, — задумчиво протянул Геракл, страшно раздосадованный таким неожиданным поворотом событий. — Что же теперь делать, снова отправляться на Аргос?
      — Нет, ни в коем случае! — яростно запротестовал Софоклюс. — Еще одной встречи с Зигмундисом Фрейдиусом я не переживу.
      — Ладно, проехали. — Сын Зевса грустно махнул рукой и, достав из-за пазухи золотые яблоки, протянул их Тэнию. — Вот, держи, это тебе подарок. Линяй поскорее из этого гадюшника, купи себе где-нибудь в наиболее спокойной части Греции дом и живи там счастливо. Думаю, денег тебе хватит и на молодую любовницу, а может, и на целых двух!
      — Не знаю, как мне и благодарить тебя, о великий герой. — На глаза горбуна навернулись слезы благодарности. — За эти яблоки я, пожалуй, смогу купить себе целый дворец. Но для начала отправлюсь на Аргос, где божественный Асклепий, по слухам, делает успешные операции по исправлению горбов у смертных.
      — Только смотри не столкнись там с Эврисфеем, — засмеялся Геракл.
      — Или с Зигмундисом Фрейдиусом, — добавил улыбающийся Софоклюс.
      Так великодушный сын Зевса осчастливил несчастного слугу жестокого Эврисфея.

* * *

      На обратном пути из Микен решил заехать могучий Геракл в город Ойхалию, где правил царь по имени Эврит.
      Заехать в Ойхалию герой решил, увидав на придорожном дереве коряво выцарапанное объявление, в котором говорилось, что, мол, проживающий в знаменитом городе царь славится на всю Грецию как самый искусный стрелок из лука. И вот этот царь объявлял, что отдаст свою прекрасную дочь Иолу в жены тому герою, который победит его в состязании по стрельбе.
      Понятное дело, что эта Иола была сыну Зевса глубоко до фени. Возмутило героя другое. Возмутила наглость хвастливого негодяя.
      Да разве был в Греции более искусный стрелок из лука, чем великий Геракл?
      Как этот Эврит вообще посмел заявлять, что он самый искусный стрелок? Вытерпеть подобное оскорбление сын Зевса никак не мог, решив как следует проучить наглеца.
      Многие герои Греции приехали в Ойхалию, чтобы принять участие в ежедневных состязаниях. Геракл с Софоклюсом появились в городе как раз в тот момент, когда на центральной площади натягивал огромный лук пьяный в доску Тесей.
      Маленький, толстенький, смуглый царь Эврит стоял рядом с афинским героем и ехидно улыбался.
      В конце площади, огороженной натянутыми веревками, были установлены (на достаточно приличном расстоянии) небольшие мишени: деревянные щиты с весьма схематичным изображением улыбающегося врага Греции, царя эфиопов Мавра.
      Попасть, судя по всему, требовалось точно в улыбку скалящегося врага.
      Каким-то чудом ухитрившись натянуть тетиву, Тесей наложил стрелу оперением вперед и приготовился стрелять.
      Часть любопытных зрителей бросилась врассыпную, наученная, видимо, горьким опытом предыдущих попыток.
      Афинянин осоловело поглядел по сторонам.
      В глазах у стрелка слегка двоилось.
      — Почему установлено четыре мишени?! — возмутился Тесей, хмуря героические брови. — Ведь по правилам их должно быть только две.
      — А их и есть две! — гаденько рассмеялся царь
      — Да как он смеет насмехаться над знаменитым героем Афин! — громогласно взревел Геракл, и толпа зевак в испуге шарахнулась от золотой колесницы могучего грека.
      Царь оглянулся и, узрев сына Зевса, слегка изменился в лице.
      Тесей снова наложил стрелу, но тут глаза афинянина расширились, челюсть отвисла и, выронив оружие, стрелок рванул куда-то в сторону.
      Зеваки благоразумно расступились.
      — МИНОТАВР! — истошно заорал афинянин. — Там Минотавр, держите его…
      Бряцая железяками, за Тесеем тут же кинулась городская стража, и вся веселая компания с криками скрылась в узких улочках города.
      — Что ж, — победно улыбнулся Эврит, — могучий Тесей предпочел поединку позорное бегство. Выстрел за мной.
      Царь натянул маленький смешной лук, выпятил живот, прищурил левый глаз и выстрелил.
      Стрела со свистом взмыла в воздух и вонзилась прямо в улыбку черномазого Мавра. Лишь один Геракл заметил, что вместо царя стрелял кто-то другой, притаившийся, скорее всего, на крыше храма Афины Паллады, что располагался у самой городской площади.
      — Ну, кто следующий? — саркастически поинтересовался липовый виртуоз.
      Из толпы выступил нагловатого вида белокурый юноша. Геракл с удивлением узнал в нем сына Гермеса Автолика, хитрейшего из греков, который в будущем уступит свой почетный титул знаменитому Одиссею.
      — Нет, я принимаю твой вызов, пузан! — гаркнул Геракл, спрыгивая с колесницы.
      — Что?! — не поверил своим ушам царь. — Как ты меня назвал?
      — Как слышал! — ответил сын Зевса, одной правой отшвыривая ринувшихся было к нему телохранителей правителя.
      Увидав Геракла, Автолик, не скрываясь, весело рассмеялся.
      — Хамбец котенку! — сообщил он обомлевшим зрителям и, повесив за спину лук, влился в толпу любопытных горожан.
      — Наглый мерзавец! — Геракл схватил взвизгнувшего Эврита за заплетенную в косички иссиня-черную бороду. — Решил обманом заполучить великий титул?
      — Я никого не обманывал, — жалобно запричитал царь, — Эврит честный муж, пусть любой бросит в меня камень, если я кого когда обманул!
      Из толпы зевак тут же вылетел небольшой булыжник и с треском разлетелся о лоб правителя. Эврит схватился за голову и гневно обозрел сограждан, но обнаружить там виновного не было никакой возможности.
      Толпа всегда безлика!
      — Честный муж… — повторил сын Зевса. — Ну-ну… Сейчас мы посмотрим, как метко ты поразишь очередную мишень…
      Стремительно выхватив лук, Геракл мастерски выстрелил, целя в плоскую крышу храма Афины Паллады.
      Над площадью пронесся дикий вой, и с высокой крыши храма ласточкой полетел вниз наемный солдат с огромным штурмовым луком.
      Почувствовав, что ему действительно настал полный и безоговорочный «хамбец», царь Эврит попытался затеряться в толпе греческих граждан, но был с остервенением вытолкнут обратно.
      — Сейчас я покажу тебе, как стреляют из лука великие герои! — пообещал сын Зевса, выдергивая из колчана вторую стрелу. — Софоклюс, мишень!
      Быстро смекнув что к чему, историк сбегал в конец площади и принес один из деревянных щитов.
      Приняв у хрониста мишень, Геракл внимательно всмотрелся в портрет Мавра.
      — Совсем не похож! — вынес свой вердикт сын Зевса и повесил мишень на спину повизгивающему от страха Эвриту. — А теперь беги…
      Царь ошалело завращал глазами и, смешно подпрыгивая, понесся по площади, нарезая огромные круги вокруг усмехающегося Геракла. Покинуть огороженное канатами пространство Эвриту не позволяла сильно ожесточившаяся толпа горожан.
      Сын Зевса прицелился.
      — Нет-нет, не надо, не надо… — вопил правитель, подскакивая на бегу.
      Могучий герой выстрелил.
      Стрела со свистом впилась в центр деревянной мишени.
      От сильного толчка в спину Эврит кувыркнулся через голову и свалился в пыль, немного проехав физией по выложенной камнем мостовой.
      — Неужели наповал? — забеспокоился Софоклюс, автоматически переходящий в разряд соучастника убийства.
      — Что ты, конечно же нет, — улыбнулся сын Зевса. — Выпущенная мною стрела была со сточенным медным наконечником, она лишь слегка вошла в деревянный щит.
      Разочарованные тем, что царь остался невредим, граждане подняли всхлипывающего Эврита на ноги и подволокли супостата к Гераклу.
      — На-гра-да, на-гра-да! — буйно скандировала толпа.
      На площади тут же появился богатый паланкин, несомый четырьмя чернокожими рабами.
      — Что ж, — вздохнул царь, — так уж и быть. Геракл, моя дочь твоя!
      Сын Зевса с интересом уставился на остановившийся паланкин. Софоклюс галантно подал даме руку, однако из-за бархатных штор Иола появилась не сразу, ибо сперва наружу вылез ее длинный смуглый нос.
      — Мама… — прошептал могучий герой, слегка отшатываясь от своей законной награды. — Да это не женщина, а какой-то попугай какаду!
      Чернявая Иола с неудовольствием обозревала двухметрового жениха. Сразу было видно, что суженый явно пришелся ей не по вкусу.
      — Папа! — гневно вскричала девица. — Это что еще такое?
      — Ну… э… э… гм… — пробормотал Эврит.
      — Я не желаю выходить замуж за этого болвана, от него плохо пахнет! — И Иола гневно топнула ножкой.
      — Тебе не нравится мой лева? — с очень опасными интонациями в голосе поинтересовался сын Зевса.
      Но в разговор весьма прытко вмешался хитрый Софоклюс.
      — Ваш брак действительно невозможен, — торжественно объявил хронист, — ибо Геракл уже женат. Вот соответствующий документ. — И историк замахал над головой скрепленной несколькими фиванскими печатями дощечкой.
      — Слава Зевсу, — фыркнула Иола и, забравшись обратно в паланкин (последним в паланкине скрылся ее длинный нос), демонстративно покинула площадь.
      Горожане еще немного возмущенно погудели и тоже стали потихоньку расходиться. Многие из них очень рассчитывали здорово нажраться на царской свадьбе. Но, видно, не судьба. Геракл же с Софоклюсом постояли, посмеялись, а затем сели в колесницу и поехали себе восвояси.
      Однако их приключения в Ойхалии на этом отнюдь не закончились.

* * *

      Воспользовавшись всеобщей увлеченностью городскими соревнованиями в стрельбе из лука, хитроумный сын Гермеса Автолик здорово почистил царскую казну Эврита.
      Переодевшись женщиной, этот самый находчивый из греков тайно проник во дворец правителя, заманил, демонстрируя длинные волосатые ноги, пятерых стражников в подвал и там оглушил похотливых идиотов запасным тележным колесом.
      Затем Автолик взломал сундук с казной и, переложив золото в специально принесенный мешок, переоблачился в доспехи одного из стражников. Таким макаром он беспрепятственно покинул царский дворец.
      Понятно, что на выходе его остановил подоспевший с площади военный патруль, но на вопрос, что он там несет за спиной, находчивый сын Гермеса нагло ответил: «Молодого поросенка к царскому столу!» При этом кретины солдаты совсем не удивились тому, что Автолик шел не во дворец, а из дворца, явно вынося «поросенка» из царский кухни.
      Ну да ладно, что с них взять, с вояк. Шлемы свои медные они носят почти каждый день, а солнышко-то припекает, особенно после полудня, вот содержимое котелков и перекипает.
      Несчастные люди!
      Увидав взломанный пустой сундук, подвергшийся в тот день множеству издевательств, Эврит пришел в неописуемое бешенство.
      — Кто-о-о-о?! — визгливо заголосил царь. — Кто-о-о-о посмел совершить это ужасное злодеяние?
      Но дворцовые стражники лишь в недоумении разводили руками.
      — Найдите мне свидетелей, немедленно! — потряс в воздухе кулаками Эврит, не понимая, за что на него посыпались все эти неприятности.
      Свидетелей разыскали довольно быстро. Вернее, не свидетелей, а свидетеля, который без промедления был доставлен во дворец пред полные гнева очи правителя.
      Внешний вид у свидетеля оказался довольно своеобразным, что вызывало определенные сомнения в адекватности этого эллина. Облачен свидетель был в дурно пахнущую собачью шкуру и выглядел, как показалось царю, слегка придурковатым, чему в немалой степени способствовала сплюснутая лысая голова незнакомца.
      — Ну и что же ты видел? — брезгливо морщась, поинтересовался Эврит, стараясь как можно дальше держаться от явного психа.
      — Это сделал Геракл! — страшным голосом возвестил свидетель. — Я всё видел вот этими самыми глазами! Сын Зевса тайно пробрался в твою казну и утащил всё золото.
      — Секундочку, — встрепенулся царь, — есть одна неувязочка.
      — Какая же?
      — Всё это время Геракл находился на городской площади, и сие могут подтвердить как минимум тысячи свидетелей, включая меня. Как же он в таком случае мог ограбить казну?
      — Очень просто. — Странный свидетель безумно расхохотался. — На площади был его двойник!
      — Стража-а-а-а! — Эврит мрачно оглядел своих верных воинов. — Схватить Геракла!
      Что и говорить, приказ был труден, если вообще выполним.

* * *

      В этот самый момент ничего не подозревающие бесстрашные эллины медленно объезжали улицы Ойхалии в поисках подходящего для небольшого героического отдыха питейного заведения. Но то ли во владениях Эврита царил сухой закон, то ли питейные места скрывались под какими-нибудь замысловатыми вывесками, вроде такого: «Последний приют Диониса», но, так или иначе, подходящее заведение никак не находилось.
      — Но ведь Тесей всё-таки где-то здесь нажрался?! — не унимался сын Зевса. — Не мог же он принести вино в Ойхалию с собой!
      — Отчего же не мог? — усомнился Софоклюс.
      — Все шестнадцать бочек?
      — ???
      — А Тесей меньше за раз не выпивает!
      — Так давай у него самого и спросим, — предложил историк, и греки стали высматривать на вечерних улочках афинянина.
      Через полчаса Тесей был обнаружен валяющимся во дворе какой-то дешевой ночлежки, в стогу не очень свежего сена.
      — А-а, это вы, коллеги? — радостно улыбнулся афинянин, безуспешно пытаясь принять вертикальное положение. — А я наконец-то убил Минотавра!
      В словах пьяного героя чувствовалась неподдельная гордость.
      — Что Минотавру делать в Ойхалии? — задумчиво произнес Софоклюс.
      — Ну, возможно, он тоже приехал сюда, чтобы посоревноваться за руку дочери Эврита, — съязвил Геракл и, повернувшись к Тесею, строго спросил: — И где же труп?
      — Чей труп? — испугался афинянин.
      — Мой! — гаркнул сын Зевса, теряя остатки героического терпения. — Труп Минотавра!
      — Он там, за той телегой с сеном, — слегка заикаясь, указал Тесей.
      Геракл с Софоклюсом недоуменно переглянулись и, не сговариваясь, подошли к старой, приткнувшейся в углу постоялого двора телеге.
      За телегой действительно кто-то лежал. Греки присмотрелись.
      — Но это не Минотавр! — возмущенно воскликнул сын Зевса. — Это… м… м… м… судя по доспехам, начальник городской стражи.
      — ЧТО-О-О-О?! — Тесей подскочил, стремительно трезвея.
      — Беги из города, дурак! — добродушно посоветовал могучий герой. — Думаю, в конце концов всё объяснят пьяной потасовкой, которые часто случаются в Греции на политической почве.
      Несчастный афинянин затравленно заозирался и, крякнув, бесшумно растворился в опускавшихся на город сумерках.
      «А о том, где же он всё-таки напился, мы его так и не спросили», — недовольно подумал сын Зевса.

* * *

      Странствующих эллинов атаковали на выезде из Ойхалии.
      Сверху на золотую колесницу прыгнули сразу несколько солдат с крепкими сетями, которые тут же были беспощадно расшвыряны рассвирепевшим Гераклом.
      — Какого рожна! — гневно закричал великий герой, помогая выпутаться из сети визжащему Софоклюсу.
      — Мы действуем по приказу царя Эврита! — проговорили стражники, беря колесницу сына Зевса в плотное окружение. — Ты вероломно ограбил казну правителя.
      — Что еще за чушь? — Эта новость несказанно развеселила Геракла, и он решил немного поразмяться.
      — Презренный вор! — крайне неосмотрительно бросил один из солдат, вооруженный длинной рогатиной.
      Ох, не следовало этому дураку так просто бросаться такими обидными словами.
      — Никто… — страшно пронеслось над городом Ойхалией, — никто не смеет безнаказанно оскорблять великого сына Зевса…
      И началось…
      —  Быстрее-быстрее, — орал на Олимпе дежуривший у телескопией Эрот, — все сюда, Геракл вошел в раж!
      —  Что, где, куда? Всех испепелю! — проснулся на троне не сразу врубившийся в происходящее Зевс.
      —  Громовержец, твой сынуля в данный момент неистово бьется под стенами Ойхалии с солдатами царя Эврита.
      —  Что?! — С первого раза попав босыми ногами в розовые пушистые шлепанцы, Тучегонитель кубарем скатился с тронного возвышения. — А ну, дай посмотреть…
       Эрот почтительно уступил место Владыке.
      —  О-хо-хо! — победно прогудел Зевс. — Счет тридцать пять — ноль!
      —  Как обычно, — кисло заметил присутствовавший в зале Арес, который слегка недолюбливал божественного отпрыска владыки Олимпа..
      —  А теперь сорок — ноль! — улыбнулся в бороду Эгидодержавный. — Товарищи олимпийцы, делайте ваши ставки.
      —  Пять бутылок амброзии на Геракла! — тут же среагировал пронырливый Аполлон.
      —  Это нечестно, — запротестовал лежавший в углу зала на мягких подушках Дионис. — Запасы амброзии на Олимпе, как известно, ограничены.
      —  Сорок шесть — ноль! — радостно подпрыгивал у телескопией Зевс. — Ну, сынишка, порадовал старика…
      А внизу шел бой.
      Софоклюс, как всегда, на всякий случай спрятался под колесницей, ибо Геракл в этот раз разошелся не на шутку. А разошедшийся не на шутку могучий герой был страшен. Историк хорошо помнил, что сын Зевса устроил в гостях у мудрого кентавра Фола. Под руку Гераклу сейчас лучше было не подворачиваться.
      Солдаты царя Эврита голубками порхали в воздухе — не успевали они падать на землю, как тут же оказывались снова в небе. Могучий герой жонглировал стражниками, словно искусный бродячий циркач.
      Почти весь город собрался у главных ворот, где происходила удивительная битва, получившая впоследствии среди простого люда название «Зеленые летающие воины Эврита». Многие из стражников действительно были зеленые, терпя помимо воли просто немыслимые для древних людей перегрузки. Сын Зевса устроил им самую настоящую центрифугу, хотя что означает это странное слово, в Греции знали, пожалуй, одни лишь всемогущие олимпийцы.
      — Кто-нибудь, окатите его водой! — визгливо прокричал из-под колесницы Софоклюс, когда в воздухе по ошибке оказался один из слишком любопытных зевак.
      Горожане тут же вызвали местную пожарную команду, и Геракла общими усилиями удалось охладить.
      Однако знаменательная битва надолго запомнилась жителям Ойхалии, никогда более не видевшим в своей жизни ничего подобного.
      Так закончились увлекательные приключения Геракла во владениях трусливого царя Эврита.

      — И куда теперь? — Софоклюс внимательно всматривался в героический профиль правившего колесницей сына Зевса.
      — Во всяком случае, не на Олимп, — пошутил Геракл и сам же хохотнул удачной с его точки зрения шутке.
      — Темнишь, — нахмурился историк, слегка обидевшись.
      Могучий герой лукаво покосился на хрониста:
      — Для начала я хотел бы попросить тебя показать мне ту самую восковую дощечку, что ты продемонстрировал Эвриту с его носатой дочуркой.
      — Ты имеешь в виду твое, Геракл, свидетельство о браке с Мегерой?
      — Да-да, именно это я и имею в виду!
      Софоклюс безропотно извлек из вещевого мешка нужный документ и бережно передал его сыну Зевса.
      — Интересно, откуда у тебя эта дощечка? — Могучий герой быстро пробежал глазами официальный текст.
      — Так ведь ты же сам дал мне ее на хранение! — удивился Софоклюс.
      — Да? Что-то не припомню. Впрочем, это не столь важно.
      Торжествующе улыбнувшись, Геракл размахнулся и зашвырнул дощечку в глубокую пропасть, мимо которой проезжала золотая колесница.
      — О боги, что ты наделал! — всплеснув руками, ужаснулся историк. — Да знаешь ли ты, что за это бывает?
      — Плевал я на последствия, — спокойно ответил могучий герой. — С этого момента я снова холост!
      — Но это… это незаконно!
      — Плевать!
      — Ты хочешь прогневить богов?
      — Я уверен, Зевс меня поймет.
      — Но я тебя не понимаю… Я не вижу смысла в твоем глупом поступке.
      Геракл весело хлестанул лошадей.
      — Мы едем в Калидон! — басом пропел сын Зевса.
      — Куда?
      — В Ка-а-а-а-ли-и-и-и-до-о-о-он!
      — И можно поинтересоваться, зачем?
      — Я решил снова жениться!
      — О томящийся в Тартаре Крон…
      — Да-да, именно жениться! Почему бы не попытать счастья во второй раз? Как говорится, первый блин всегда комом!
      — Но почему Калидон, скажи на милость?
      — А ты, Софоклюс, можно подумать, не догадываешься!
      — Нет, не догадываюсь. — Геракл грустно вздохнул:
      — Ведь совсем недавно мы спускались в мрачное царство Аида.
      — Ну да…
      — И там в тесных зловещих пещерах нам повстречалась тень умершего героя Мелеагра.
      — Помню-помню, — оживился историк, — такой полупрозрачный светящийся мужик.
      — Вот-вот, мы спросили у него дорогу в тронный зал дяди Аида, и я клятвенно пообещал Мелеагру жениться на его сестре. А великий Геракл всегда исполняет свои героические клятвы!
      — К сожалению, — недовольно буркнул Софоклюс.
      — К счастью! — поправил хрониста сын Зевса. — Я твердо уверен, что Деянира придется мне по душе. Я ее еще не видел, но уже заранее знаю, она мне понравится.
      «Не было проблем на мою голову», — подумал Софоклюс, но спорить, как всегда, оказалось бесполезно.

* * *

      И вот прибыл могучий Геракл в Калидон.
      В городе в то время правил царь с очень странным именем Ойнет. Деянира была его дочерью, ну а Мелеагр соответственно был его покойным сыном.
      Но слегка опоздал сын Зевса.
      Дочь Ойнета уже готовилась к своей свадьбе. Правда, кто будет ее женихом, было пока неясно, ибо за сие почетное звание боролись всяческие герои, специально прибывшие в Калидон из разных концов Греции. Вообще-то этим героям просто нечего было делать, вот они и слонялись по Аттике в поисках соревнований, бесплатной выпивки и легкого мордобоя.
      Но кто помнит их имена?
      Деянира была не против такого расклада. Соревнования за ее прекрасную ручку очень льстили девушке. Особое значение тому, кто же в конце концов победит, красавица не придавала. Все герои были симпатичные: высокие, стройные, мускулистые. Наблюдался, правда, среди них один хромой старец, но его очень быстро прогнали еще в начале соревнований.
      Что касается самих соревнований, то они проходили довольно однообразно. Борьба, борьба и еще раз борьба. Разумеется, греческая. На этом спортивном виде единоборств настояла сама Деянира. Ну уж очень нравилось девушке, когда здоровые полуголые, потные мужики начинали ни с того ни с сего друг друга мутузить.
      Боролись претенденты на небольшой, огороженной забором, посыпанной песком площадке.
      В свободной (не олимпийской) греческой борьбе разрешалось:
      1. Грозно насупливать брови.
      2. Гадко оскорблять противника.
      3. Строить отвратительные рожи.
      4. Бить себя кулаком в грудь и всячески коверкать свое имя на грозный боевой лад.
      5. Обхватывать противника руками за талию и душить.
      6. Обхватывать противника за голову и душить.
      7. Швырять оппонента на землю и, забравшись на деревянный столб ограждения, прыгать ему на живот.
      8. Поднимать противника в воздух и бросать на выставленное вперед колено.
      9. Плевать в судью.
      10. Выкидывать соперника за ограду.
      11. Швырять его в зрителей.
      12. Продолжать драку за пределами спортивной площадки, используя любые попадающиеся под руку средства.
      13. Сражаться трое на одного.
      14. Кусать противника за уши.
      15. Крутить ему нос.
      16. Давать пинка путающемуся под ногами судье.
      17. Ломать себе и оппоненту: руки, ноги, ребра, нос, челюсть (нужное подчеркнуть).
      В свободной (не олимпийской) греческой борьбе запрещалось:
      1. Убивать судью.
      2. Оскорблять олимпийских богов.
      3. Бить ниже пояса.
      4. Выдавливать глаза.
      5. Кусать за шею.
      6. Хватать за волосы (при условии, что у противника волосы длинные).
      7. Матерно выражаться.
      8. Уничтожать чью-либо частную собственность.
      9. Петь.
      10. Убегать от соперника.
      11. Молить о пощаде.
      12. Обматывать кулаки цепями.
      13. Пить перед поединком вино.
      14. Насмехаться над физическими недостатками либо именем противника.
      15. Говорить стихами.
      16. Угрожать организаторам соревнований.
      17. Требовать деньги на лечение.
      Последний пункт, как регулярно показывала практика, был излишен, поскольку проигравшего чаще всего уносили со спортивной площадки на боевом щите с накрытым плащом лицом.
      Вот такой экстремальный вид свободного спорта был популярен в Древней Греции.
      Да и еще одно: ставки на поединки не поощрялись.

* * *

      Наиболее удачно сражался за руку, сердце и прочие, не менее желанные части тела Деяниры герой по имени Ахелой. Был он сыном какого-то затрапезного речного бога, но тем не менее этим своим родством страшно гордился.
      Ахелой оказался искусным и, главное, беспощадным борцом. Особенно здорово ему удавалось строить своим соперникам преотвратительнейшие рожи, от созерцания которых соперники впадали в неистовство, теряли самообладание и тем совершали роковую ошибку, становясь легкой добычей гримасничающего борца. Победив практически всех претендентов, Ахелой страшно огорчился, когда узнал, что в Калидон прибыл могучий сын Зевса Геракл, с которым, по слухам, лучше было не связываться. Однако парень очень рассчитывал, что Геракл не станет участвовать в соревнованиях. В конце концов, он ведь (по все тем же проверенным слухам) женат на дочери царя Фив Мегере.
      Но Ахелой глубоко заблуждался.
      Хотя в том, что сын Зевса не захочет участвовать в поединке, он оказался прав.

* * *

      — Здорово, царь! — так воскликнул могучий герой, бесцеремонно ввалившись во дворец Ойнета. — Как жизнь, на здоровье не жалуешься?
      — Спасибо, нет, — осторожно ответил отец Деяниры.
      — Ничего, скоро пожалуешься! — пообещал сын Зевса.
      Ойнет на троне побледнел.
      — Шутка! — громогласно выпалил Геракл и оглушительно рассмеялся.
      Вспотевший царь натянуто улыбнулся:
      — Что же привело тебя в Калидон, о величайший сын Зевса?
      — Что привело? — переспросил могучий герой, обмывая в чудесном маленьком фонтане посреди тронного зала свои запыленные сандалии. — Софоклюс, скажи ему!
      Софоклюс заложил за спину руки и надменно заявил:
      — Великий Геракл прибыл в Калидон, дабы жениться на прекрасной Деянире!
      — Ой, нет! — выкрикнул царь свою любимую фразу, ставшую впоследствии весьма оригинальным именем. — Всё не так просто.
      — Это еще почему? — весело поинтересовался сын Зевса, гоняя по залу возмущенно квохчущих жирных павлинов.
      — Потому что за руку моей дочери нужно сражаться! — оскорбленно ответил папаша.
      — Чего?! — Геракл недовольно посмотрел на отца Деяниры. — Мужик, ты, кажется, чего-то тут недопонял.
      Царь испуганно моргнул.
      — Софоклюс, — сын Зевса снова повернулся к верному хронисту, — а ну-ка проясни ситуацию.
      — Покойный брат Деяниры Мелеагр, — с готовностью объявил историк, — лично просил великого Геракла жениться на своей молодой сестре. Это произошло, когда блистательный и непобедимый сын Зевса спускался в мрачное царство Аида за ужасным псом Цербером. Могучий герой благосклонно внял просьбе Мелеагра и дал тому свою нерушимую клятву.
      Услышав о Цербере, царь затрясся мелкой дрожью.
      — Ой, нет, — жалобно проговорил он, — только не это, ведь я уже пообещал руку Деяниры герою Ахелою.
      — Кому?! — снова расхохотался Геракл. — Ну и имя у этого дурака. Ахелой! Пожалуй, ему больше подошло бы Нехулой или Охреней.
      — Попрошу в моем присутствии не выражаться! — вспылил Ойнет.
      — А то что будет? — с большим интересом полюбопытствовал сын Зевса.
      Царь тут же заткнулся, сильно покраснев, ибо забывать о том, с КЕМ он разговаривает, было довольно опасно.
      — Прости, о великий! — тут же пошел на попятную отец Деяниры. — Огромная честь для нас, что ты удостоил наш город своим сеющим свет и благо присутствием. Но мое слово уже произнесено. Я пообещал Охре… то есть… гм… Ахелою свою дочь. Извини, но тебе всё-таки придется с ним сразиться.
      — О боги! — горестно покачал головой Геракл. — Мне опять нужно кого-то избивать, ломать кости, крошить зубы. Когда же всё это кончится? Неужели в Греции нельзя ничего решить миром, за дружеским праздничным пиром… Видите, до чего вы меня довели! Я уже говорю стихами! Ведь даже торжественные застолья оканчиваются у нас если не поножовщиной, то очередным пьяным мордобоем.
      — Великие традиции! — очень к месту заметил Софоклюс. — Неотъемлемые черты нашего национального характера…
      — Хорошо, — наконец буркнул могучий герой. — Мне нужно подумать…
      И, согнав испуганного царя с роскошного трона, сын Зевса уселся на мягкое сиденье и принялся напряженно размышлять. Ойнет суетливо забегал по тронному залу.
      — Папаша, не мельтеши! — попросил Геракл, и царь послушно присел на краешек фонтана.
      — А что хоть за соревнование? — где-то через полчаса спросил немного прикорнувший на троне герой, сладко при этом зевая.
      — Свободная греческая борьба, — подобострастно отозвался Ойнет.
      — И какой дурак всё это придумал?
      — Деянира.
      — М-да… у девушки весьма своеобразные представления о благородных поединках. Полагаю, она мне понравится… А может, мы посоревнуемся с этим Ахелоем в метании каменного диска?
      — Ой, нет, ой, нет, — жалобно запротестовал царь. — Деянира настаивает на греческой борьбе. Я, конечно, пытался ее переубедить, но дочка и слушать ничего не хочет о других единоборствах.
      — Что ж… — Сын Зевса пощипал кучерявую бородку. — Борьба так борьба. Но предупреждаю заранее, за сохранность Калидона я в этом случае не ручаюсь!
      — Я понимаю, я всё прекрасно понимаю, — скорбно закивал Ойнет. — Это такая честь для нас, такая честь…
      Геракл встал с трона, потянулся и, с большим подозрением поглядев на царя, величественно покинул калидонский дворец (разумеется, вместе с Софоклюсом).
      Внешне царь Ойнет выглядел как человек, который совсем недавно что-то украл. Глаза у отца Деяниры всё время бегали, на лбу выступала испарина, руки дрожали. Хотя, скорее всего, так он реагировал на присутствие великого сына Зевса, по прихоти которого разрушались целые города, а всемогущие олимпийцы были готовы исполнить его самые капризные желания. Но оно и понятно, ведь Геракл любимейший сын САМОГО Громовержца!

* * *

      Особого впечатления на сына Зевса Ахелой не произвел.
      Отпрыск речного бога оказался на пару голов ниже Геракла, да и значительно мельче. Но тут нечему удивляться, ибо сын Зевса в росте и силе превосходил любого смертного, даже того же Тесея. А Тесей в Греции был не самым последним героем и имел за своими могучими плечами несколько золотых чемпионских кубков и званий, таких, как: «Первый качок Крита», «Лучшие бицепсы Лесбоса» и «Эллин поперек себя шире».
      В свою очередь Геракл тоже имел ряд почетных званий и титулов, как то: «Могучие плечи Олимпа», «Железные мускулы Фив», «Самая квадратная челюсть Греции», «Герой — мечта амазонок» и пр. (Полный перечень можно прочесть в «Великой Истории» Софоклюса, том 49.)
      Состязания античных культуристов в Аттике проходили с такой же завидной регулярностью, как и знаменитые Олимпийские игры. Единственное «но» — к соревнованиям по героическому бодибилдингу категорически не допускались женщины, ибо фемина-культуристка зрелище не для слабонервных…
      И вот оба славных борца стали друг перед другом на посыпанной песком огороженной площадке.
      Под тяжелым взглядом Геракла Ахелой чувствовал себя крайне неуютно. Мужик вообще-то уже сильно жалел, что ввязался во всю эту авантюру с женитьбой на дочери царя Ойнета. Конечно, если бы он с самого начала знал, что будет драться с самим сыном Зевса, то обошел бы этот Калидон самой дальней дорогой.
      Прозвучал гонг, и маленький юркий судья проворно покинул спортивную площадку.
      — Ну и?.. — усмехнулся сын Зевса. — Почему же ты не корчишь мне свои знаменитые рожи?
      Ахелой не знал, что на это ответить. Подходить к могучему сопернику было боязно, строить рожи опасно, уклониться от поединка позорно. Достойный выход тут был всего лишь один: на боевом щите и с накрытым плащом лицом.
      Толпа, пришедшая поглазеть на удивительное зрелище, недовольно зароптала. Где-то там, среди зевак, за борцами зорко следила юная Деянира, предпочитавшая до поры до времени сохранять чарующее инкогнито.
      Стоящий столбом Ахелой вспомнил наизусть выученные правила и сообразно списку нахмурил брови.
      — Ух ты! — улыбнулся Геракл. — Какой ты грозный. — Ахелой еще больше насупился и, ударив себя кулаком в грудь, грозно выкрикнул:
      — Я могучий Ахелой по прозвищу Человек-гепард, а еще меня называют Молотом и Наковальней!
      — Да ну? — не поверил сын Зевса. — Тоже мне удивил. А я великий Геракл, сын всемогущего Зевса, племянник Посейдона, родной брат Гермеса, Ареса, Гефеста, ну, и прочих… по прозвищу… м… м… м… Немейский Лев, а еще меня называют Убийцей Хвастливых Идиотов!
      При упоминании о «хвастливых идиотах» Ахелой заметно вздрогнул, ибо в душе понимал, что речь сейчас идет как раз о нем.
      — Я откушу тебе ухо! — несколько неуверенно пообещал сын речного бога и, сообразно правилам, плюнул в подошедшего к огороженной площадке судью.
      Толпа одобрительно загомонила. Обязательная вступительная часть обоюдных угроз подходила к концу.
      — А я разобью тебе нос, — стал не спеша перечислять Геракл, — вывихну правую руку и сломаю ногу.
      — Какую? — живо поинтересовался Ахелой. — Правую или левую?
      — Э… э… э… левую!
      — Договорились!
      И отпрыск речного бога принялся строить могучему противнику свои знаменитые боевые рожи.
      Поначалу великий сын Зевса никак на это не реагировал, но через пару минут Геракла стало слегка разбирать. Ну а когда Ахелой, вытаращив глаза, надув щеки, отогнув руками уши и высунув язык, издал протяжное «Пру-у-у-у», могучий герой не выдержал и, запрокинув голову, оглушительно захохотал. Пользуясь замешательством соперника, Ахелой тут же кинулся в атаку, мгновенно получил кулаком в пятак и отлетел на другой конец спортивной площадки. При этом Геракл продолжал хохотать с сильно запрокинутой головой и закрытыми, влажными от смеха глазами.
      Утирая сопли, отпрыск речного бога яростно захрипел и вновь кинулся на противника. Сын Зевса ловко увернулся и наподдал Ахелою ногой. Соперник нелепо взмахнул руками и, перелетев через деревянное ограждение, упал на мгновенно опустевшие зрительские скамьи.
      Подобное спортивными правилами только поощрялось, и калидонцы радостно заулюлюкали, дружно одобряя действия могучего сына Зевса.
      Подняв над головой руки, Геракл приветливо махал зрителям, посылая сидевшим в первом ряду хорошеньким девушкам воздушные поцелуи. Вполне возможно, что одна из них была Деянирой.
      Поднявшись на ноги, слегка помятый Ахелой неуклюже перелез через ограду, возвращаясь на спортивную площадку.
      — Теперь рука! — с готовностью напомнил всегда выполнявший свои обещания сын Зевса, тут же скрутил не успевшего опомниться противника, поднял над головой и так обратился к присутствующим:
      — Совсем недавно, друзья, мне пришлось по долгу службы сражаться с одним великаном по имени Антей. Но самое интересное было то, что, пока этот прохвост стоял на земле, он был якобы непобедим, потому что мать его… Кто бы вы думали? Ну, конечно же, богиня земли Гея! Ясен пень, я здорово надавал ему в пятак, ну а затем поднял над головой и грянул мерзавца оземь. Хотите посмотреть, как это было?
      — Хо-тим, хо-тим! — забушевала толпа.
      — Не хотим, не хотим! — отчаянно прокричал сверху Ахелой.
      — Это мой приятель! — пихал локтями соседей в ложе для почетных гостей Софоклюс. — Мой закадычный дружбан Геракл!
      — Ну что ж… — улыбнулся сын Зевса. — Требование народа — закон!
      И зазнавшийся сын речного бога голубком полетел вниз. Однако упал Ахелой на редкость удачно, всего лишь слегка вывихнув правую руку.
      Геракл удовлетворенно кивнул:
      — Теперь нога!
      — Не-э-э-эт… — заголосил Ахелой и, вскочив с песка, бросился наутек, что противоречило всем мыслимым правилам греческой (не олимпийской!) борьбы.
      Внимательный судья тут же засвистел в деревянную дуделку, размахивая над головой красным куском плотного папируса.
      — Великий Геракл всегда выполняет свои обещания! — добродушно прогудел могучий герой, подобрал валявшийся у ног маленький камешек и с силой метнул его в круп лошади, запряженной в стоявшую неподалеку царскую колесницу.
      Лошадь гневно заржала (разумеется, не от смеха, а от обиды!) и, рванув с места, кинулась наперерез удирающему борцу.
      Ахелой среагировал слишком поздно. О том, чтобы отпрыгнуть в сторону, он подумал уже под колесами неуправляемой колесницы.
      Однако мужику здорово повезло, и он отделался всего лишь переломом левой ноги.
      — Вот так! — торжественно объявил сын Зевса, еле перекрывая своим мощным басом радостные вопли зрителей.
      —  Мой сынуля дрался в четверть силы, — заметил на Олимпе Зевс, — а ведь мог всыпать этому уроду по первое число/
      —  Справедлив, — согласно закивали Гермес с Эротом, — но суров…
      —  Весь в меня! — в который уже раз похвастался жутко довольный Зевс.

* * *

      Деянира оказалась очень симпатичной девушкой. Маленькая светлоглазая брюнетка пришлась Гераклу очень даже по душе.
      Сыграть свадьбу решили в Тиринфе. В том самом городе, где великий сын Зевса регулярно получал от мерзавца Эврисфея всяческие бредовые задания. Таким образом Геракл решил посрамить известного недоноска Микен и здорово поиздеваться над Эврисфеем, поминая подлого труса и завистника во время свадьбы и брачной ночи.
      Услышав о сем желании, Софоклюс справедливо предположил, что сына Зевса хватил небольшой солнечный удар, но перечить герою историк по обыкновению не стал. Мания величия у Геракла прогрессировала поистине титаническими темпами. Тревога вкралась в заботливое сердце хрониста. Как бы не пришлось потом могучему эллину лечиться от весьма заразной напасти у самого Зигмундиса Фрейдиуса.
      Фрейдиус, как известно, лечил хроническую (от слова «хроники», то есть героическую либо эпохальную!) манию величия старым проверенным способом: сажал пациента в запертую комнату без окон и устанавливал перед больным огромное, в человеческий рост зеркало. Через неделю, максимум через две пациента настолько начинало тошнить от собственной рожи, что он тут же излечивался и вел себя в дальнейшем как и подобает добропорядочному греческому гражданину. И совсем неудивительно, что от опасного психического расстройства у Фрейдиуса анонимно лечился чуть ли не каждый второй античный царь.
      Приняв свое сумасбродное решение, Геракл посадил безмерно восхищенную габаритами и славой будущего мужа Деяниру в золотую колесницу и повез невесту в далекий Тиринф. Софоклюсу же в наказание за постную харю сын Зевса приказал бежать за боевой повозкой следом, а дабы хронист элементарно не удрал, могучий герой отобрал у него заплечную сумку со всеми ценными историческими дощечками и со съестными припасами.
      Но и на этом приключения великого героя в окрестностях города Калидона не окончились.

* * *

      Бежавший следом за золотой колесницей Софоклюс уже было приготовился отдать Танату измученную душу, как вдруг путь боевому экипажу преградила широкая река.
      — Могу поклясться пустотами Тартара, что в прошлый раз, когда я ехал этой же дорогой в Калидон, никакой реки тут и в помине не было! — гневно воскликнул Геракл.
      — Ну да, ну да, — тяжело дыша, захихикал историк. — Наверное, за ночь местные бобры построили огромную плотину и повернули речку в иное русло.
      — Бобры? — Сын Зевса задумчиво потирал затылок. — Мерзкие существа. Известно: убил бобра — спас дерево!
      — Верни дощечки, я новый афоризм запишу! — тут же гневно потребовал Софоклюс. — Ведь ради тебя стараюсь!
      — Обойдешься.
      — Тебе же хуже.
      — А что это такое афоризм? — невинно улыбаясь, спросила дотоле молчавшая Деянира.
      — Афоризм — это на редкость глупое выражение, искусно поданное в философски завуалированной форме житейской мудрости! — знающе пояснил посмеивающийся хронист.
      — Ну ты, поговори мне еще! — рявкнул Геракл, с большим неудовольствием глядя на приближавшегося к ним бородатого белого кентавра.
      — О, приветствую вас, достопочтенные путешественники! — поклонилось копытное, и сын Зевса тут же заподозрил неладное.
      Уж больно физия у этого кентавра была лукавая, этакая хитрая смесь Софоклюса с Автоликом.
      — Какого сатира тебе от нас нужно? — гаркнул герой, да так, что человекообразная конячка в испуге отшатнулась.
      — Меня зовут Несс, — с опаской ответил кентавр. — За небольшую плату я перевожу путников на своей широкой спине через эту глубокую опасную речку.
      «Ишь ты, хитрая морда!» — подумал Геракл, а вслух произнес:
      — Не ты ли случайно подговорил местных бобров изменить русло этой реки?
      — Каких бобров? — опешил Несс. — О чем ты, о благородный странник?
      — Ладно, проехали, — отмахнулся от непонятливой конячки сын Зевса. — Что ж, ежели хочешь, то можешь перевезти на другую сторону мою прекрасную невесту Деяниру. Но если она хотя бы немного замочит в воде края своей одежды, я лично повыдергиваю тебе твои поганые копыта.
      Не знал ведь могучий герой, что коварного Несса подослала не менее коварная Гера с целью устроить любимому сынуле Зевса очередную пакость.
      Но Геракл оказался не робкого десятка, что с триумфом подтверждали его многочисленные подвиги, которых было значительно больше официальных двенадцати.
      Ломая свою героическую голову над тем, как бы переправить на противоположный берег тяжеленную колесницу, сын Зевса не сразу заметил, что кентавр Несс с прекрасной Деянирой на спине уже вовсю гребет, переплывая глубокую речку.
      «Пусть копытное заодно и колесницу на своем широком горбу на другой берег перетянет, — принял единственно верное решение Геракл, — а то уж больно грамотный».
      — Эй! — обеспокоенно закричал Софоклюс. — Геракл, по-моему, этот наглый кентавр похищает твою будущую жену!
      — Что-о-о-о?!
      Полным ярости взглядом могучий герой посмотрел на противоположный берег, где вероломный кентавр крутил руки отчаянно отбивавшейся от бандита Деянире.
      — Софоклюс, отойди, мне нужен хороший разгон! — крикнул сын Зевса и, разбежавшись, одним махом перепрыгнул широкую реку.
      — Мать моя Ехидна! — не поверил своим глазам Софоклюс. — Наверное, это и есть та самая любовь!
      А Геракл уже раздавал на другом берегу праздничные пряники.
      Рыдающая Деянира была быстро отобрана у мерзавца и бережно усажена на мягкую травку, сам же четвероногий подлец был ловко пойман, схвачен за длинный хвост и со свистом раскручен над героической головой.
      Увидав такое дело, Софоклюс мгновенно упал на землю, закрыв лысину руками.
      «Вжих-вжих», — быстро вращалась в ужасе ржущая человекообразная конячка.
      — Отпусти-и-и-и… меня-а-а-а… — протяжно вопил Несс.
      — Внимание, отпускаю! — гаркнул вошедший в лихой раж сын Зевса.
      — Не-э-э-эт… — сдавленно взвизгнуло в небе, и над залегшим Софоклюсом пронеслось что-то большое и невероятно тяжелое, обдав молящегося всем возможным богам историка ураганным порывом ветра.

* * *

      — Ну, как там погода? — поинтересовался Зевс, зашивающий слегка порвавшуюся розовую тапочку. — Мое вмешательство пока не требуется?
      Гермес подошел к большому круглому окну и с любопытством выглянул наружу.
      Под парящим в небе Олимпом клубились, озаряемые солнцем, белые барашкообразные облака. Грозовых туч не наблюдалось. Достав из-за пазухи мягкую тряпочку, божественный вестник принялся с удовольствием протирать запыленный иллюминатор.
      Внезапно за окном промелькнула неясная тень.
      Гермес поднял взгляд.
      Мимо Олимпа пролетел крупный белый кентавр с дико выпученными красными глазами.
      С улыбкой покачав головой, Гермес спрятал тряпочку и вернулся к подножию олимпийского трона.
      — Ну что там, всё в порядке? — уточнил Зевс, перекусывая длинную красную нитку.
      — В полном! — подтвердил Гермес. — Наблюдается небольшая облачность, хотя в целом довольно ясно. Возможно, будут выпадать небольшие осадки в виде крупных лесных кентавров.
      Громовержец на троне звонко рассмеялся:
      — Осадки, говоришь? В виде кентавров? Эх, Гермес, Гермес, хреновый из тебя синоптик…

      — Сволочи, сволочи, сволочи-и-и-и… — Яростно дергаясь на неудобном деревянном ложе, Эврисфей безуспешно пытался порвать крепко опутывающие его цепи.
      — Больной, не хулиганьте! — сказал сидевший рядом на маленькой скамеечке Зигмундис Фрейдиус с восковой дощечкой утреннего обхода в руках.
      Бывший повелитель Геракла изловчился и метко плюнул в ненавистного садиста-врачевателя, но Зигмундис был тертый калач. Вовремя отклонившись в сторону, ученый лишь презрительно ухмыльнулся.
      — У-у-у-у… — яростно провыл Эврисфей, огорченный своей очередной неудачей. — У-у-у-урод!
      — Ничего-ничего, — доброжелательно покивал Фрейдиус, — у нас все тут первые дни буянят, а потом становятся как шелковые.
      — Не дождетесь!
      — Дождемся-дождемся. Мы быстро сделаем из вас добропорядочного гражданина Греции.
      Врачеватель заглянул в свои медицинские записи.
      — Так-так, значит, вы утверждаете, что беседовали… сейчас процитирую «с золотым говорящим механическим бараном»?
      — Именно! — гордо подтвердил, ворочаясь на жестком ложе, Эврисфей.
      — И давно вас мучают подобные галлюцинации?
      — Это не галлюцинации. Золотой баран существует на самом деле!
      — Ну да, конечно же.
      — Вы мне не верите?
      — Отчего же, очень охотно верю, но не беспокойтесь, мы вас вылечим и никакие механические говорящие бараны больше не будут вас преследовать.
      — О, горе мне, горе! — простонал бывший работодатель сына Зевса.
      — Кстати, а как вы относитесь к великому Гераклу? — внезапно спросил Фрейдиус и, профессионально прищурившись, в упор посмотрел на больного.
      Эврисфей побагровел:
      — Я… я… я НЕНАВИЖУ Геракла! Будь он проклят, сатиров кусок жилистого мяса! Он сломал мне всю жизнь. Это из-за него… да, из-за него я оказался здесь, униженный, оскорбленный, в компании врача-изувера!
      — М-да, очень любопытный случай, — нахмурился Фрейдиус. — А вот скажите, Эврисфей, в детстве у вас… были какие-нибудь серьезные травмы ниже пояса? Ну, там, может, на детские грабельки в песочнице упали или кто-нибудь из других детей вас ударил.
      Эврисфей не ответил, с ненавистью сверля взглядом издевающегося эскулапа.
      — И еще… вы в детстве случайно под себя не ходили? — продолжал свой унизительные расспросы Фрейдиус. — Или, может быть, подглядывали за переодеваниями маленьких девочек? Часто ли вы интересовались физическими отличиями между детьми…
      — Я скажу тебе, — хрипло пообещал Эврисфей, — но только на ухо…
      — Конечно-конечно… — радостно воскликнул врачеватель. — Уверяю вас, всё останется сугубо между нами.
      И Фрейдиус осторожно наклонился к согласившемуся на откровенный разговор пациенту.
      Праведная ярость придала недоноску силы.
      Эврисфей дернулся и, чудом разорвав слегка проржавевшие путы, вцепился скрюченными пальцами в горло ненавистного издевателя.
      — Стража-а-а-а… — жалобно прохрипел Фрейдиус, обрушивая на голову пациента свою восковую дощечку.
      К счастью, стражники его услыхали.

* * *

      Зевс на Олимпе недовольно крутил ручки настроек телескописа.
      — Что-то затянулись в Греции эти очередные Олимпийские игры. Второй месяц уже пошел, а они всё соревнуются и соревнуются.
      — Непредвиденные обстоятельства, — пояснил Аполлон, лично курировавший всяческие спортивные состязания. — Бессменные судьи игр никак не могут остановить марафонских бегунов.
      — Так они вроде уже бежали! — возразил Громовержец. — Я сам с Олимпа видел, победил какой-то чернозадый.
      — То был официальный забег, — знающе пояснил Аполлон, — а этот неофициальный. В официальном участие принимают лишь истинные профессионалы, а в неофициальном все желающие.
      — И чего это они так долго бегут?
      — Может, украли что? — предположил Эрот. — Вот и бегут, боятся разоблачения.
      — Ну да, — рассмеялся Гермес, — точно, многие призы-то из золота.
      С грустью вздохнув, Зевс с кряхтеньем забрался на свой любимый трон.
      — Нужно, товарищи боги, что-то решать!
      — С кем, с бегунами? — переспросил Аполлон.
      — Нет, с Олимпийскими играми… — И Тучегонитель серьезно задумался.
      — А не устроить ли и нам нечто подобное? — внезапно оживился владыка Олимпа.
      — Что, побежать на длинную дистанцию? — хором удивились боги.
      — Да нет же. — Зевс поморщился. — Устроить божественное Олимпийское состязание и сыграть… ну, к примеру, в футболикос.
      — Но с кем? — воскликнул Эрот. — Команда из смертных не сможет нам противостоять, играть же друг с другом неинтересно. Арес всегда тебе подыгрывает, а Гефест специально пропускает голы.
      — Правильно, — кивнул Громовержец, — нам нужна равная команда, и мы ее соберем. Это будут самые первые божественные Олимпийские игры!
      — О какой команде ты говоришь?! — возмутился Аполлон. — Кто может сравниться с нами в ловкости и силе?
      — А вы не догадываетесь?
      — Нет.
      — Совсем-совсем не догадываетесь?
      — Совсем-совсем…
      Зевс на троне подбоченился.
      — Есть, есть в Греции равные нам игроки, это титаны!
      Челюсти у олимпийцев медленно отвисли.
      — Да-да, я так и знал, что подобное предложение вас слегка шокирует. Но никаких протестов я не приму, ибо всё уже решил! Капитаном команды титанов будет Крон. Полагаю, Крон страшно обрадуется, когда узнает о выпавшей ему чести, в Тартаре ведь как следует не развлечешься.
      — Гермес, вызывай Асклепия! — прошептал на ухо божественному вестнику Аполлон, но Громовержец его, к сожалению, услышал.
      — Не нужно никакого Асклепия! — гневно взревел он. — Я же сказал, всё уже решено.
      И в руках Тучегонителя, как по волшебству, возник зловещий молниеметатель. Контрольная лампочка под дырчатым дулом горела зеленым, стало быть, оружие было заряжено до предела.
      — Пусть только кто-нибудь посмеет сказать мне поперек хоть слово… — леденяще прошипел Зевс, водя коротким дулом по онемевшему залу. — Чистите бутсы, играем уже сегодня днем!
      Не на шутку перепуганные олимпийцы быстро закивали.

* * *

      Гермес отыскал могучего Геракла на дороге в Тиринф.
      — Стоять, залетные! — проревел сын Зевса, тормозя боевую колесницу.
      — Спешишь поскорее сыграть свадьбу? — усмехнулся Гермес, пристально рассматривая смутившуюся Деяниру. — Однако вынужден тебя огорчить, со свадьбой и прочими приятными вещами тебе придется слегка повременить.
      — А я знаю, зачем ты ко мне прилетел! — похвастался могучий герой, перемигиваясь с Софоклюсом.
      — Ну и зачем же? — ехидно поинтересовался Гермес.
      — На Олимп! На Оли-и-и-имп! — дурашливо пропел Геракл. — О-о-о-о, хо-хо-о-о-о…
      «Вот же дурак!» — неприязненно подумал божественный вестник, славившийся среди прочих олимпийцев тонким музыкальным слухом.
      — Нет, не угадал!
      — Как так?
      — Не угадал и точка.
      Но сын Зевса не сдавался.
      — На Олимп! На Оли-и-и-имп… — снова, жутко фальшивя, пропел он.
      — О великий космос! — отчаянно воскликнул Гермес. — Немедленно прекрати выть…
      —  А у моего сынули явный певческий талант, — улыбнулся у телескопией Громовержец. — Бедняга Лин просмотрел в нем великого баритона Греции…
      —  Хочешь, я дам ему несколько уроков игры на арфе? — тут же с готовностью предложил повелитель ветров Эол, заскочивший к Зевсу выпить чудесной амброзии.
      —  Позже-позже, — отмахнулся Тучегонитель, — после знаменательного матча…
      — Тебе не нравится мое пение? — нахмурился Геракл. — А хочешь, я исполню тебе шедевр моего певческого творчества, народную элегию «О, птичка, птичечка»?
      — Нет-нет, ни в коем случае, — отчаянно замахал руками Гермес, видя, что сын Зевса уже сделал придурковато-одухотворенное лицо. — Меня послал к тебе Зевс, ему требуется от тебя, Геракл, срочная помощь.
      — Помощь, от меня? — удивился могучий герой, раздумав петь.
      — Да, от тебя! Мы, боги, решили устроить свои Олимпийские игры и сыграть с титанами в футболикос.
      — Футболикос? — заинтересовался Софоклюс. — Никогда о таком виде спорта не слышал.
      — Оно и неудивительно, — рассмеялся Гермес. — Это божественная игра, недоступная ограниченному пониманию смертных. Знай же, Геракл, что ты удостоен великой чести быть нападающим в команде олимпийцев!
      — Нападающий — это хорошо! — кивнул сын Зевса. — Я люблю нападать. (Софоклюс в этот момент скептически хмыкнул.) Но что будет потом, после игры?
      — А чего бы ты лично хотел? — теряя терпение, спросил измученный бесконечными командировками Гермес.
      Геракл приосанился и в очередной раз пропел:
      — На Олимп, на Оли-и-и-имп…
      — Будет тебе Олимп, только не голоси, — затыкая уши, пообещал божественный вестник.
      — А Деянира?
      — Что Деянира?
      — Ведь я на ней еще не женился?
      — Сыграете свадьбу прямо на Олимпе сразу после спортивного матча.
      — Девочка моя, ты слышала? — Геракл с чувством обнял скромную молчаливую избранницу.
      — А Софоклюс? — осторожно добавил историк. Сын Зевса и Гермес недоуменно уставились на хрониста.
      — Да я так… я ничего… просто сказал… — пошел на попятную историк, — зачем мне этот Олимп, что я там, в конце концов, забыл?
      Истинная правда, ибо в обители богов пронырливому Софоклюсу действительно делать было решительно нечего.

* * *

      Эх и славные же с обеих сторон собрались команды!
      Постоять за спортивную честь Олимпа вызвались почти все боги, но в команду попали лишь немногие, лично отобранные строгим Зевсом, который выступал в роли тренера и будущего арбитра матча.
      Гефест, как обычно, был назначен вратарем, в защиту попали Эрот с быстроногим Гермесом, капитаном стал лучезарный Аполлон, нападающими могучий Геракл и воинственный Арес. Полузащитники и прочие игроки — боги поменьше. И еще в команде олимпийцев был великолепный бомбардир, знаменитый своим сокрушительным ударом «сухая водоросль». Понятное дело, этим бомбардиром оказался специально всплывший со дна морского колебатель земли Посейдон.
      На время амнистированные титаны тоже были неплохи. Капитан, естественно, Крон. В голкиперы напросился атлант Атлас, и, хотя Атлас не был опальным богом, титаны с радостью приняли его в свою команду.
      Вот короткий перечень противников Олимпа, возжелавших принять участие в столь увлекательной игре:
 
Крон — капитан команды.
Атлас — вратарь.
Порфирион — защитник.
Клитий — полузащитник.
Энкелад — нападающий.
Полибом — бомбардир.
Ипполит — нападающий.
Гратион — полузащитник.
Атрий — вратарь запаса.
 
      Ну и прочие, менее известные титаны, которые всегда славились как отличные игроки в футболикос, играя преимущественно в Тартаре.
      Провести божественный матч было решено на обширных Флегрейских полях, простиравшихся на Халкидском полуострове Паллене. Место было довольно отдаленное и практически не заселенное любопытными смертными, которым строго запрещалось присутствовать во время футболикоса. Исключение великий Зевс сделал лишь для чудесной невесты Геракла Деяниры и для хрониста могучего сынули, Софоклюса.
      Во время подготовки матча небольшие проблемы возникли лишь с нападающим Гераклом, который по известным причинам не знал правил божественной игры,
      — Значит, так, сынок, — принялся наставлять отпрыска Громовержец, — соревноваться будем на большом зеленом поле командами. У каждой команды есть свои ворота…
      — Ворота? — переспросил могучий герой. — Деревянные или окованные железом?
      — Да нет же, это не те ворота, — улыбнулся Зевс. — Наши ворота — это перекладины и натянутая между ними рыбачья сеть, дабы забитый мяч далеко не улетел. Мяч — это такая круглая пружинистая штука из каучука. Его требуется забить ногами в ворота голкипера.
      — Кого забить ногами? — не понял Геракл. — Голкипера?
      — Да нет, сынуля, не разочаровывай меня. Нужно забить в ворота мяч, ну а вратарь или голкипер, как кому нравится, будет яростно этому препятствовать.
      — И тогда его можно будет тоже забить! — обрадовался герой.
      Громовержец тревожно переглянулся с Гермесом.
      Чуть подальше на зеленом поле дружно разминалась команда титанов, делая приседания. Хмурый Крон с клепсидрой в руках величественно обходил своих игроков. Времени до начала матча оставалось всего ничего, а Геракл по-прежнему не въезжал в правила.
      — Сынуля, — Тучегонитель предостерегающе погрозил герою пальцем, — слушай и запоминай, второй раз я повторять не буду.
      Геракл сосредоточенно кивнул.
      — Правило первое: любой ценой загнать мяч в ворота противника. Правило второе: никого не калечить, даже вратаря. Правило третье: ни при каких обстоятельствах нельзя касаться мяча руками…
      — А головой?
      — Головой можно, но только не руками. И правило четвертое: следует постоянно находиться в контакте с прочими игроками: передавать им мяч, делая пасы, и всячески помогать товарищам по команде.
      — Это всё понятно, — улыбнулся Геракл, — здесь нет ничего сложного. Но я вот что хотел спросить…
      — Спрашивай, сынок, не стесняйся.
      — По поводу этого голкип… гм… вратаря.
      — Тебя что-то серьезно беспокоит?
      — Да не то чтобы… — Могучий герой слегка замялся. — А что, если я его, когда буду подбегать с мячом к воротам, слегка хрясну?
      И Геракл с надеждой уставился на отца.
      Зевс с Гермесом снова тревожно переглянулись.
      — Будешь в запасе! — вынес строгий вердикт Громовержец.
      — Но…
      — Не пререкайся, если один из нападающих выйдет из игры, ты займешь его место.
      На том и порешили.

* * *

      — Вот это игра! Вот это событие! Давненько под синим небом Греции не происходило ничего подобного, — азартно комментировал начало матча владыка подземного царства Аид, говоря в особую коробочку, благодаря которой его голос был слышен во всех концах игрового поля. — Погода прекрасная, в небе ни облачка, осеннее солнце совсем не припекает. На зрительских местах царит вполне понятное оживление…
      Сидевшие на наспех возведенных деревянных трибунах болельщики радостно заулюлюкали. В основном это были титаны и олимпийцы, чуть ниже располагались игроки запаса. На почетном месте рядом с самим Зевсом сидела невеста Геракла Деянира и слегка пришибленный от близкого соседства с Громовержцем Софоклюс. Историк даже чувствовал запахи лавандовых благовоний и крепкого перегара, исходившие от владыки Олимпа.
      Прямо над игровым полем зависла золотая колесница бога солнца Гелиоса. Высунувшись по пояс, Гелиос внимательно всматривался вниз, где две команды торжественно шли к центру поля.
      Стало заметно припекать.
      Запрокинув голову, Зевс многозначительно погрозил забывшемуся Гелиосу кулаком, и бог солнца, с сожалением качая головой, покатил свою огненную колесницу дальше.
      — А вот и наши сегодняшние герои! — радостно воскликнул комментатор. — В команде олимпийцев произошло ценное пополнение, запасным защитником назначен могучий сын Зевса Геракл. Титаны, трепещите!
      — фу-у-у-у… — хором взревели болельщики титанов при упоминании имени нового игрока.
      Сын Зевса мгновенно вскочил со своего места и яростно заревел:
      — Никто, никто не смеет оскорблять великого…
      — Сынуля! — прикрикнул на героя Громовержец, и драки, к счастью, не случилось.
      Игроки вышли к центру поля и, красиво построившись, с недоумением воззрились на Зевса.
      — Ах да, совсем забыл. — Тучегонитель хлопнул себя ладонью по лбу. — Я же судья!
      С каучуковым мячом под мышкой Громовержец проворно спустился вниз.
      — Вот он, решающий момент! — торжественно возвестил Аид. — Начало матча, сейчас прозвучит свисток…
      Положив мяч на выстриженный в траве кружок, Зевс с любопытством посмотрел на небо.
      С дикими подвываниями над игровым полем пронесся перекошенный кентавр Несс.
      Укоризненно поглядев на опустившего глаза сынулю, Громовержец засунул в рот два пальца и залихватски свистнул.
      — Началось! — выдохнул комментатор, нервно глотнув из кубка пенистой амброзии.
      Игроки ринулись в бой.
      Титаны оказались в очень неплохой форме (имеется в виду не одежда!), и на десятой минуте матча в коленную чашечку был ранен нападающий олимпийцев Арес.
      — Ай, ай, какая неудача, — прокомментировал Аид. — В самом начале игры. Судья приостанавливает матч…
      Арес, катаясь по полю, сыпал во все стороны жуткими проклятиями. К воинственному богу уже спешил с переносной аптечкой озабоченный Асклепий.
      — В команде олимпийцев замена! — через некоторое время сообщил комментатор. — Вместо нападающего Ареса под номером четыре на поле выходит Геракл под номером тринадцать…
      Выбежавший трусцой на зеленую травку сын Зевса посылал болельщикам воздушные поцелуи. Трибуны оглушительно приветствовали нового игрока.
      Прозвучал свисток.
      С выходом на поле Геракла игра сразу же приобрела динамичную непредсказуемость. В воздухе над игровым полем запахло интригой.
      Сначала могучий герой погнался за сбившим Ареса титаном, загнав противника на ревущие трибуны, после чего грубо (но без нарушения правил!) завладел мячом и, работая преимущественно головой, бросился к воротам Гефеста.
      — Куда-куда, не туда, назад! — орал, подпрыгивая на почетном месте, Зевс.
      Но герой уже вошел в раж.
      Гефест в воротах отчаянно заметался по углам.
      Геракл ударил.
      — Гол! — Не в меру перевозбужденный Аид чуть не вывалился из своей кабинки. — Го-о-о-ол!!!
      — О нет! — простонал Громовержец.
      — Ге-ра-кл, Ге-ра-кл… — радостно скандировали на трибунах титаны.
      У ворот разъяренный Гефест яростным шепотом объяснялся с немного растерявшимся сыном Зевса.
      — С каждым может случиться, — пробасил нападающий, — ну, слегка перепутал, бывает…
      — Один ноль в пользу команды титанов! — всё не унимался комментатор.
      Установленное Гефестом для матча огромное табло ожило, и на нем загорелись две рубиновые цифры — «1:0»
      Прозвучал свисток.
      На двадцатой минуте с поля был унесен упавший бомбардир олимпийцев Посейдон. Как выяснилось впоследствии, колебатель земли был в сандалию пьян и упал сам по себе, но Зевс потребовал пенальти, и титаны нехотя согласились, так и не разобрав, кто из них слегка толкнул пьяненького владыку морей.
      Бить пенальти поручили Гераклу. Разумеется, титаны поставили «стенку», но сын Зевса, видя такое дело, лишь презрительно усмехнулся.
      — Мне нужен разгон! — хрипло попросил герой, и игроки по команде послушно расступились.
      — Смотри мне, не промахнись! — сжав кулаки, прошептал Громовержец.
      Геракл побежал.
      БАЦ!!!
      Словно выпуленный из гигантской катапульты, мяч со свистом ушел к воротам, навылет пробивая живую стенку. Нелепо взмахнув руками, двое титанов с воплями устремились в синее небо.
      К слову сказать, бедняг нашли только на следующее утро на светлом Олимпе, где незадачливые игроки приканчивали в тайнике у бога Диониса остатки чудесной амброзии…
      — Го-о-о-ол!!! — Аид таки выпал из комментаторской кабинки, но был вовремя пойман бдительными болельщиками.
      — Счет один-один! — довольно кивнул Зевс. — Для первого тайма нормально.
      Объявили перерыв.
      Геракл, однако, наотрез отказался покидать поле и попытался подраться с вратарем титанов Атласом, с которым еще недавно был в дружеских отношениях.
      — А че он, че он? — раненым Минотавром ревел сын Зевса. — Я пенальти бью, а этот дурак в воротах мельтешит…
      Общими усилиями не на шутку разошедшегося героя увели с поля.
      После небольшой передышки начался второй тайм.
      — На этот раз инициатива у игроков команды титанов, — вещал из комментаторской кабинки Аид. — Они постоянно атакуют ворота олимпийцев. Гефесту нужно быть начеку. Вот опасный момент… удар… мимо! Но мяч снова переходит к титанам. Какое напряжение! Олимпийцы заметно нервничают, вся надежда на нового нападающего Геракла. Очередная стремительная атака. Полузащитник олимпийцев пристроился сзади к титану Энкеладу, но у него ничего не получилось… У команды Крона во втором тайме явное превосходство. Снова опасный момент! Геракл, используя ногу Эрота, выбил мяч за боковую… Болельщики титанов негодуют. Нападающий Ипполит сегодня вездесущ — только что он атаковал ворота Гефеста и вот уже валяется на травке около своих… Но что такое? Ипполита уносят? Очередная травма! Но нарушения, к счастью, не было… Как-то не очень удачно Аполлон попытался отбить мяч и зацепил головой ногу противника. Какая игра, какая игра! Олимпийцы идут вперед. Свой зад они просто забросили… Отчаянная попытка прорыва! Но нет, титаны не дремлют. Аполлон сегодня играет в белых бутсах, а в остальном играет спокойно, хладнокровно… Опасный момент! К мячу одновременно потянулись руки голкипера и лысина олимпийца Эвра. Но нет, мимо, мимо… Жаль, какой блестящий удар головой нанес Эвр выше ворот! В принципе, олимпийцы сегодня не допускают грубых ошибок и вообще играют из рук вон хорошо… Геракл предлагает себя очень активно… Новый рывок! Сын Зевса обходит Крона, искусно лавирует между Порфирионом и Энкеладом, топчет Клития, но нет, нарушения не было. Вот Геракл один на один с вратарем! Удар!!! ГО-О-О-ОЛ!..
      Наученные горьким опытом, болельщики вовремя растянули под комментаторской кабиной огромный кусок прочной ткани, в центр которой и приземлился благополучно радостный Аид.
      — Два-один! — улыбнулся в бороду Зевс. — Ну, теперь за итог игры можно не беспокоиться..
      И что характерно, Громовержец оказался прав. Олимпийцы победили.

* * *

      Ехидно потирая маленькие ладошки и тихонько хихикая, Херакл вглядывался в ночное небо.
      Всё-таки самозванец оказался на редкость упорным типом. Ничто не могло остановить сумасброда: ни огонь, ни вода, ни акулы, ни двухголовые псы, ни огромные ужасные великаны.
      Потухшая небесная колесница медленно шла по прозрачной колее на ночевку в недра светлого Олимпа. Скорчившийся в углу божественного механизма связанный Гелиос с тряпичным кляпом во рту приглушенно замычал.
      — Чего? — Херакл нехотя обернулся. — Не рыпайся, дядя, а то… У меня ведь справка есть из психиатрической лечебницы Аргоса, где официально признано самим Асклепием, что я невменяем. Хочешь, покажу?
      — Ы-ы-ы-ы… у-у-у… — отрицательно замотал головой бог солнца.
      — То-то…
      Заветная цель была уже близко, слегка светясь сквозь клубящиеся облака.
      — Ну, я вам всем еще покажу! — зловеще пообещал самозванец, потрясая над головою своими жалкими кулачками.

* * *

      Зевс, вернувшийся после замечательного матча на Олимп, недовольно крутил телескопис.
      — Слушай, Эрот, тут к нам в гости пробирается твой старый знакомый, этот… как бишь его… Херакл…
      — Упорный малый, — подтвердил Эрот, устало развалившись на мягком удобном ложе. — Ох, мои ноженьки…
      — А кто он вообще такой? — гневно вскричал Громовержец. — Ты говорил, побочный эффект нашего героически-генетического эксперимента.
      — Всё верно, — подтвердил бог плотской любви. — Херакл брат-близнец Геракла, сын Алкмены и Амфитриона.
      — Старый вояка всё-таки зачал первенца?
      — Ага, сразу же после рождения Геракла… Но дело в том, что… короче, этот Херакл тоже вымахал за одну ночь во взрослого мужика. Ну, я тебе уже рассказывал, я специально облучал беременную Алкмену, инъекции ей всякие делал… Родители здорово посмеялись над беднягой, и Амфитрион упек недоделанного сыночка в лечебницу на Аргос для перевоспитания…
      — М-да, дела… — усмехнулся Зевс, — значит, Геракл с этим недоделком родственники.
      И Тучегонитель с сожалением засунул обратно под трон верный молниеметатель.

* * *

      — Не люблю прощаться! — Геракл с чувством обнял ойкнувшего Софоклюса. — Ну ты… это… не поминай меня лихом, если и было что… ну, там, обидел тебя чем, извини…
      Они снова стояли на уже историческом перекрестке дорог у города Тиринфа. Вот он, достойный конец великих приключений! Всё, так или иначе, возвращается на круги своя.
      Историк смущенно улыбнулся.
      — За свой эпос ты, Геракл, не беспокойся. Всё будет в наилучшем виде, без сучка и задоринки. Старые подвиги перепишу, новые допридумываю, вот только отдохну чуток, а то за последние месяцы столько всего повидал… Жуть, да и только. Как голова от этого всего кругом не пошла, ума не приложу?
      — А ты уже решил, как назовешь свой эпос? — полюбопытствовал сын Зевса, облокотясь о борт золотой колесницы.
      — Да, придумал во время божественного матча! — хвастливо подтвердил историк.
      — Ну и как же это название будет звучать, если не секрет?
      Хронист лукаво усмехнулся:
      — Непобедимый эллин.
      — Непобедимый эллин? — расплылся в улыбке Геракл. — А что? Неплохо.
      Прямо от Олимпа ночное небо прочертила яркая огненная дуга, и, нещадно дымя реактивными сандалиями, на перекресток опустился взмыленный Гермес.
      — Ну и денек! — тяжело дыша, пожаловался вестник богов. — Сначала играл в футболикос до посинения, а ночью вместо заслуженного отдыха должен бороздить небо Греции с идиотскими посланиями.
      — Да? А в чем дело? — удивился сын Зевса.
      — Меня прислал Громовержец, — ответил Гермес. — Просил передать, что к свадьбе уже всё готово: славный пир, лучшие однорукие музыканты — виртуозы, золотой наряд. Деянира тебя уже ждет в тронном зале Олимпа. Гименей приготовился к церемонии. Не хватает только жениха.
      — А кто же жених? — несколько опешил Геракл. Гермес в замешательстве уставился на героя.
      — Конечно же ты, дубина! — выкрикнул злой, как морской еж, вестник. — Или ты забыл, что женишься на Деянире?
      — Ах да! Конечно! Прекрасная дочь царя Ойнета! Извините, друзья, но меня пару раз приложили мячом по голове… В общем, кое-что я немного забыл.
      — Ничего себе немного! — рассмеялся Гермес. — Ладно, бери меня за плечи и полетели.
      На ночной дороге раздалось конское ржание.
      Сын Зевса насторожился.
      В свете яркой луны из-за поворота выскочила небольшая черная колесница, управляемая чернявым молодым воином в медных доспехах.
      Обдав стоявших у обочины греков столбом пыли, боевая повозка стремительно пронеслась мимо.
      — Да это же!.. — неистово проревел Геракл, узнав чернявого возницу. — Это же тот самый мерзавец, что оскорбил меня по пути в Арголиду! Я полагал, что хорошо проучил его на Олимпийских играх.
      С этими словами сын Зевса рывком запрыгнул в свою золотую колесницу, натянул поводья и бросился в азартное преследование.
      — Стой! Куда-а-а-а?! — закричал ему вслед ошеломленный Гермес. — Ты же так хотел на Олимп!
      И божественный вестник, пародируя могучего героя, фальшиво пропел:
      — На Олимп, на Оли-и-и-имп…
      — Боюсь, свадьбу придется немного отложить, — утешающе похлопал Гермеса по плечу Софоклюс. — Теперь Геракл не успокоится, пока его не поймает…
      Вестник с чувством сплюнул в дорожную пыль:
      — Уволюсь к сатировой матери…
      — Убью-у-у-у… — утробно доносилось издалека.
      Зевс на Олимпе обвел озорным взглядом собравшихся на свадьбу гостей, поднял над головой полный неразбавленного вина золотой кубок и с чувством, гордо сообщил:
      — Мой сынок, родная кровь!
 
       Май — июль 2004 г.

       Амброзия —напиток богов, аналог современного шампанского. Возможна как в жидком, так и в твердом состоянии.
       Аргонавты(они же в некоторых источниках алконавты) — участники морского похода за золотым руном.
       Аполлон— прекрасный сын Зевса, самовлюбленный тщеславный кретин.
       Агасфер(он же Вечный жид) — собирательный образ семитского народа.
       Ата— богиня раздора.
       Авгий —царь Элиды.
       Амик— сумасшедший царь бобриков.
       Адмет —хитрый мерзавец, царь Фер.
       Амазония— ну, страна такая древняя.
       Антей— великан или грузовой самолет. (Интересно, кому в гениальную голову пришла светлая мысль назвать самолет именем теряющего силы при отрыве от земли гиганта? Учите историю, товарищи двоечники!)
       Автолик— хитрейший из древних греков (сын бога Гермеса).
       Бобрики— жутко забитый (в прямом смысле) народ Вифинии.
       Бусирис —совершенно сумасшедший царь.
       Глоссарий —список слов, мало известных в широких массах читающих.
       Грекисм. эллины.
       Геракл— ну, это такой здоровый накачанный мужик вроде Шварца.
       Гомер —выдающийся древнегреческий писатель-фантаст.
       Гефест— гениальный олимпийский изобретатель, сын Зевса.
       Геродот —отец истории.
       Гера(это не мужское имя!) — склочная супруга Зевса.
       Греческий бокс(олимпийский) — вполне узаконенное официальное мордобитие.
       Деянира— вторая жена Геракла.
       Золотарь— специалист по очистке канализационных коммуникаций.
       Елисейские поля— очень веселое место в загробном мире.
       Иолай— выдуманный Софоклюсом, реально не существующий друг Геракла.
       Йога— эфиопская лечебная гимнастика.
       Илионсм. Троя.
       Крон— мятежный титан, отдыхающий в Тартаре.
       Кифара— струнный щипковый инструмент древних греков, родственный лире.
       Кентавр— человекообразная конячка.
       Клепсидра —водяные часы. Изготавливались как наручные, так и стационарные.
       Копрей— горемычный посланец Эврисфея.
       Клио— богиня, покровительница исторической науки
       Критский Быксм. Пукилус.
       Кифареды— исполнители политически опасных песен.
       Леженда Валентин —писатель-фантаст.
       Лестригоны— очень милые ребята, древнегреческие великаны-людоеды.
       Лин —несчастный, убитый Гераклом учитель музыки.
       Лесбос— великолепный остров, обитель порока.
       Михаэлюс Шумахерис— знаменитый древнегреческий возница, победивший в рекордном количестве спортивных забегов колесниц. Рост — 1,74 м; Вес — 75 кг; Стартов — 195; Побед — 83; Быстрых кругов — 58; Очков — 1166.
       Минотавр —пьяная галлюцинация Тесея.
       Мегера— первая жена Геракла (в мифах Мегара).
       Мойры— богини судьбы.
       Моисеюс— древний хитрющий иудей.
       Нерей— вещий маразматический морской старец.
       Олимп —летающий остров.
       Орфей —великий древнегреческий певец.
       Орф— пес породы пекинесов, ужасный двухголовый мутант.
       Ойнет— царь Калидона, отец Деяниры (в мифах Ойней).
       Пифос —бочка для вина.
       Пифии— припадочные жрицы храма Аполлона.
       Птицы-стимфалиды— американские истребители Р-16. (Подробней см. роман «Античные хроники».)
       Лерсеид— родственник божественного Персея.
       Персей— великий древнегреческий герой, сын Зевса и красавицы Данаи, замочивший Медузу Горгону, царя Полидекта и еще добрую кучу всяческих мерзавцев.
       Пукилуссм. Критский Бык.
       Пирифой— царь мифического фессалийского народа лапифов.
       Псинофаги— люди с собачьими головами, живущие за краем земли.
       Псевс —верховное божество псинофагов.
       Рапсоды— вечно пьяные певцы в древнегреческом театре.
       Софоклюс —гениальный древнегреческий историк.
       Стадия— древнегреческая мера длины. Аттический стадий — 177,6 м.
       Олимпийский стадий —192,27 м.
       Селена— богиня луны.
       Свободная древнегреческая борьба —то же, что и реслинг.
       Тесей— известный древнегреческий идиот из Афин.
       Танат— веселый мужик, приходящий, как правило, к смертным перед самой кончиной; он же древнегреческий Бэтмен.
       Тартар— ужасное место, обиталище титанов.
       Троясм. Илион.
       Тиресий —совершенно сумасшедший прорицатель.
       Титаны— боги, предшественники олимпийцев, свергнутые Зевсом в мрачные пустоты Тартара.
       Тумба Абмут— эфиопский спортсмен-марафонец.
       Терос— верный телохранитель царя Адмета, не расстающийся с царем даже в спальне.
       Тэнар —мыс, южная оконечность Пелопоннеса.
       Тэний— несчастный горбатый слуга Эврисфея.
       Фрейдиус Зигмундис —древнегреческий врачеватель и эротоман, увековечивший в своих научных трудах царя Эдипа.
       Фагопир —учитель, безуспешно пытавшийся обучить Геракла азам математики.
       Фол— мудрый гостеприимный кентавр.
       Хитон —нижняя одежда греков: короткая рубашка без рукавов; обычно поверх хитона надевалась хламида, или хлена, — длинный широкий плащ.
       Херакл —младший, неизвестный истории, сумасшедший брат-близнец Геракла.
       Хроно-синкластический инфундибулум —см. роман Курта Воннегута «Сирены Титана».
       Целлюлита— толстомясая царица амазонок.
       Эллинысм. греки.
       Эврисфей —редкостный недоносок, временный повелитель Геракла.
       Эрида— богиня раздора.
       Эриннии— мерзкие существа.
       Эвксинский Понт —буквально «гостеприимное море». Сатир его знает, почему его так древние греки назвали. Корабли там в бурях тонули регулярно, да и пираты зверствовали.
       Эрот —бог плотской любви, великий олимпийский генетик.
       Эвритион— могучий евнух-великан, обладатель чудесного оперного альт-сопрано.
       Элизий —весьма симпатичное место.
       Ясон— зачинщик всей древней бузы с золотым руном.

      Уже давно не курятся благовония в храмах богов-олимпийцев, никто не приносит им жертв и не совершает возлияний, но сами персонажи древнегреческой мифологии отнюдь не забыты и продолжают вдохновлять деятелей литературы и искусства. Впрочем, плоды сего вдохновения могут быть разными. Одно дело — творения скульптора Кановы или греческие трагедии Цветаевой, и совсем другое — сочинения Парни или Котляревского. Античный цикл молодого харьковского автора Валентина Леженды относится как раз ко второй линии, восходящей к знаменитому «современнику» и «земляку» олимпийцев, ядовитому острослову Лукиану, критиковавшему чрезмерную религиозность греков и высмеивавшему небожителей.
      Сам Леженда отнюдь не новичок в «божественных» вопросах. Да и со своенравной дамой Клио он тоже, что называется, на «ты». Достаточно бегло взглянуть на его творчество, чтобы убедиться в справедливости данных утверждений. Свой путь в Большую Фантастику Валентин Несвитенко (такова настоящая фамилия фантаста) начинал с участия в литературном проекте «Перекрестки времени», являющемся, по мнению некоторых критиков, одной из разновидностей так называемой «сакральной фантастики». Главная героиня сериала, «черный археолог» Бетси МакДугал, в погоне за очередным артефактом то и дело сталкивается с представителями потустороннего мира — богами, чудищами, духами. В этих романах много места уделяется истории государств, куда заносит неутомимую шотландку ветер странствий. Непременной изюминкой «Перекрестков» стала и юмористическая струя. Леженда свободно управлялся со всеми этими отнюдь не легкими задачами. Во многом именно благодаря его остроумию и изобретательности, прекрасному знанию исторического материала (писатель закончил исторический факультет Харьковского университета) сериал получил популярность у читателей. Параллельно с сочинением книг о Бетси МакДугал Леженда занимается и оригинальным творчеством. Из-под его пера выходят романы «Время прибытия» и «Глюконавты», написанные на условно современном материале. Однако «привычка» к историческому колориту, как видно, оказалась «дурной». Покончив с циклом «Перекрестки времени», Леженда уходит от современности и вновь обращается к истории, начав два новых проекта. Один из них представлен пока книгой «Повесть былинных лет» и основывается на древнерусской литературе и фольклоре. По нашему мнению, этот роман один из лучших в творчестве фантаста. Он демонстрирует определенный уровень мастерства, писательской зрелости автора, которому удалось соединить несколько литературных традиций: от повествовательной манеры древнерусских сказителей и сатирических повестей XVII века (в первую очередь «Фрола Скобеева»), потаенной поэзии XVIII века (Барковиана), до романтического исторического романа первой половины XIX столетия. При этом книга вышла остросовременной, напрямую обращенной к нашему недавнему прошлому и к сегодняшней ситуации.
      Второй цикл (уже написаны три из предполагаемых четырех романов) посвящен античности. Точнее, истории и культуре Древней Греции. Казалось бы, что нового можно откопать в этой теме. Практически ничего. А Леженда, будто дразня читателя, еще и намеренно выбирает наиболее избитые темы: Троянскую войну («Разборки олимпийского уровня»), поход аргонавтов за золотым руном, историю царя Эдипа («Античные хроники») и, наконец, двенадцать подвигов Геракла («Непобедимый эллин»). Используя эти сюжеты, автор рисковал. Читатель, особенно образованный, мог посмотреть искоса, и, покачав головой, со вздохом отойти от прилавка, не купив книжку «зубоскала, для которого нет ничего святого». Но фантаст делал ставку на читательскую аудиторию, которой по душе стеб над классикой. И не прогадал. Книги из его античного цикла пришлись по душе юношеству. А то, что к ним неоднозначно отношение людей постарше, так ведь, как говорится, на вкус, на цвет товарищей нет. Причем Леженда честно предупреждает тех, кто возьмет в руки его роман: «Сие литературное произведение ни в коем случае нельзя соотносить с известными древнегреческими мифами, иначе автор обязуется преследовать незадачливых критиков в соответствии с законом о свободе мысли и буйстве человеческой фантазии».
      Итак, почти три с чем-то тысячелетия назад закончилась Троянская война, в честь которой слепой старец Гомер сложил две гениальные эпические поэмы, а мы до сих пор слышим «умолкнувший звук божественной эллинской речи», вновь и вновь уносясь воображением в те далекие времена. Образы пастыря народов Агамемнона, хитроумного Одиссея, бесстрашного Ахилла, благородного Гектора, тени олимпийских богов оживают на страницах произведений, в которых наши современники пытаются дать свою трактовку легендарных событий. В последние несколько лет появились такие романы, как «Одиссей, сын Лаэрта» Г. Л. Олди, «Диомед, сын Тидея» А. Валентинова, «Темная гора» Э. Геворкяна. Все эти сочинения объединяет то, что их авторы «старца великого тень чуют смущенной душой», бережно, с уважением и трепетом обращаясь с гомеровским наследием.
      В романе «Разборки олимпийского уровня» Валентин Леженда создал пародию не столько на поэмы Гомера, сколько на вышеупомянутые историко-мифологические романы своих коллег по цеху. Пародию не злую, а веселую и комическую. Этакую себе мистерию-буфф. Подтрунивая над модной разновидностью исторической фантастики — «криптоисторией» (то есть тайной, скрытой историей), он попытался объяснить темные и таинственные места гомеровского эпоса. Так, Олимп у Леженды — это вовсе не гора в Греции, а космический корабль инопланетян, бессмертные боги — пришельцы из глубин космоса, исследующие Землю и ставящие эксперименты над ее обитателями, а Одиссей так и вовсе оказывается сыном… циклопа Полифема. Фантаст переосмысливает греческие мифы, давая «научное» объяснение всем чудесам и диковинкам, не понятым жителями древней Эллады в силу своей технической неграмотности.
      В книге два плана, две сюжетные линии. Одна связана собственно с «Илиадой» и «Одиссеей», что обозначено в названиях двух частей романа: «Троянская возня» и «Одиссей, сын Полифема». Вторая посвящена приключениям двух пройдох, Алкидия и Фемистоклюса, похитивших у олимпийцев волшебную амброзию. Оба разгильдяя вышли у Леженды довольно симпатичными. Их похождения превращают роман-пародию в авантюрный роман, придавая ему элементы непредсказуемости, что особенно важно в связи с классицистической предопределенностью финала первой сюжетной линии. Алкидий и Фемистоклюс — олицетворение скептического человеческого ума, вопреки всему двигающего прогресс. Здоровые циники, они без должного пиетета относятся к бессмертным, что помогает лихой парочке выходить сухими из разнообразных переделок. И при этом парни не являются атеистами или богоборцами, как главные герои «античных» романов Олди и Валентинова. Можно сказать, что Леженда точно воссоздал особенности взаимоотношений эллинов со своими богами, которых греки считали скорее соседями, старшими братьями и сестрами, а не всевидящими, всезнающими и всемогущими существами, ревниво наблюдающими сверху за людьми и карающими их за малейшую провинность. В отличие от «Разборок» вторая книга цикла, «Античные хроники», на наш взгляд, получилась несколько мрачноватой. Леженда внес в текст значительную долю так называемого «черного» юмора, порою балансирующего на грани приличия. Чего стоит одна только не раз обыгранная в мировой культуре (лучше всего с этим справился Зигмунд Фрейд) история с родителями Эдипа. Автор «Хроник», переосмысливая классический сюжет, заставил своего героя убить собственную мать и соединиться «брачными узами» с отцом, переодетым женщиной. У писателя хватило здравого смысла вовремя обуздать пылкую фантазию, и у Эдипа с Лаем не дошло до первой ночи любви. Подобная «игра в двусмысленность» — это один из приемов, характерных для творческой манеры «раннего» Леженды. Справедливости ради отметим, что молодой автор внял замечаниям критики и последние его тексты стали намного ровнее в стилевом и идейном плане.
      Эпопея аргонавтов выдержана в традициях криптоистории. Здесь есть и электронный баран-робот (обладатель золотого руна), и всяческие высокотехнологичные штучки богов-инопланетян. Столкновение диких, малообразованных эллинов с развитой цивилизацией инопланетян-олимпийцев приводит к забавным ситуациям. Не в силах понять и объяснить того, что происходит у них на глазах, греки мифологизируют странные события. Так рождаются «легенды и мифы Древней Греции». Своеобразным повествовательным приемом становится введение в текст реплик-ремарок, исходящих от автора знаменитого сборника древнегреческих сказаний, Н. А. Куна. Это как бы голос скептика, образованного человека, знакомящегося с книгой и комментирующего ее. Причем эти глубокомысленные комментарии излишни. Они только прибавляют комизма, ведь читателю и без того понятно, что все, о чем рассказывает автор, не более чем «Сказки старушки Клио» (таково авторское название цикла).
      Главным героем романа «Непобедимый эллин» становится один из самых противоречивых и при этом один из самых симпатичных представителей греческого пантеона — Геракл. Его судьба была для грека неким вариантом современной «американской мечты». Вполне земной человек (хоть и полубог по рождению) сумел после тяжких испытаний и драматических поворотов судьбы достичь высот Олимпа, получить бессмертие. Возможно, это был один из предтеч христианских святых, в котором слились черты мученика и воина. Защитник обездоленных, гроза тиранов-царей, истребитель мерзких чудовищ — таким он запечатлен в веках.
      А как все было «на самом деле»? Каким был Геракл без божественного нимба? Такими вопросами задается Валентин Леженда и спешит познакомить читателя со своим вариантом тех далеких событий. Под пером фантаста-юмориста мифологический герой превращается в этакого неуклюжего слона, попавшего в посудную лавку. Нет, не древнего грека мы видим перед собой, а нашего русского увальня в духе того, что так блестяще воплотил актер-сатирик Михаил Евдокимов. Стоит ему ненароком поводить вокруг руками или потянуться — непременно жди беды. Главная черта характера Геракла — полная, доведенная до абсурда дремучесть, помноженная на безудержную силу.
      Вместе с тем нельзя сказать, что этот образ несимпатичен. Нет, по своей природе и по большинству поступков Геракл —достаточно милый и забавный парень. Просто с самого начала своего жизненного пути он становится заложником высших сил, игрушкой скучающих инопланетян, решивших немного поразвлечься. Отсюда и та легкая горечь, которая проходит через весь роман, полный анекдотических ситуаций и пародийных аллюзий. Подтрунивая над своим персонажем, автор одновременно и жалеет его. Символично в этом плане, что в финале произведения Геракл фактически не принимает утешительного приза — путевки на Олимп. Для него, человека земного до мозга костей, и на родной планете дело найдется.
      Если в «Античных хрониках» антитеза реальности и вымысла проходит эпизодически, то «Непобедимый эллин» уже полностью построен на ней. Основным сюжетно-композиционным приемом книги становится противопоставление «возвышенного» и «земного». Леженда вводит в повествование образ верного спутника и личного хрониста сына Зевса, Софоклюса, без которого, скорее всего, и не было бы всей этой забавной истории. Всё, что происходит с Гераклом до встречи с пройдохой-историком, изложено «почти в соответствии» с традицией: рождение героя, первые опасности, насланные на него зловредной Герой, годы учения. И лишь после знакомства непобедимого эллина и странствующего ученого начинаются истинные чудеса. Автор, сам историк, показывает, как под умелым стилосом Софоклюса рождаются такие небылицы, от которых просто дух захватывает. Ведь на самом деле ни один из знаменитых двенадцати подвигов, как это изображает Леженда, выеденного яйца не стоил.
      С какими «чудовищами» имеет дело самый сильный человек в Элладе? Это гигантский хомяк, гидроэлектростанция, самолет, робот, машина времени, используемая предприимчивым «новым русским», очистные сооружения и т.п. То есть происходит такое же, как и в первых двух частях трилогии, столкновение землянина с преимущественно неземной техникой. Прием, достаточно хорошо известный в мировой и отечественной юмористической фантастике. Вспомним хотя бы «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Марка Твена или гениальную пьесу Булгакова «Иван Васильевич». Великий маг Мерлин и кровожадный Иоанн Грозный пасуют перед техническими диковинками. Не стали исключением и герои «Непобедимого эллина». К счастью Геракла, обладателями большинства «волшебных» вещей являются его родственники-олимпийцы, благодушно настроенные по отношению к новому соплеменнику.
      Силач-тугодум Геракл и остроумный хлюпик Софоклюс взаимно дополняют друг друга. Неудивительно, что по мере того, как крепнет их дружба, герои постепенно притираются, становятся единой командой. Историк с удивлением обнаруживает, что его напарник, оказывается, вполне способен на человеческие чувства,, на сострадание, любовь. А божественный отпрыск постигает силу и важность слова. Несомненно, в обрисовке этих характеров нашла свое преломление история Дон Кихота и Санчо Пансы.
      В романах Валентина Леженды органично соединились «преданья старины глубокой» с современными байками и побасенками на исторические темы. Они написаны легким, незатейливым слогом, избавленным от филологических изысков. Кажется, что фантаст неукоснительно следует совету теоретика классицизма Буало: «Пишите языком доходчивым и внятным, умея сочетать полезное с приятным». Не это ли главное для автора, желающего развлечь и позабавить публику? Не в этом ли секрет успеха и долголетия таких книг?
       Игорь ЧЕРНЫЙ